Текст книги "Зависимость количества попаданий от плотности огня."

Автор книги: Илья Игнатьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Нет, зря. Даже если и догонит вдруг Славян Севку, – это тоже будет зря. Ведь Славка, он же… Он же потребовать может, он такой у нас, он через столькое прошёл до меня в этой сучей мирной жизни, он же на любой спрос имеет право, внутреннее право, а уж на то, чтобы спросить, почему с нами, – со мной и со Славкой, – Севка так поступил, это мой Славян даже обязательно… Блядь, схлестнутся ведь пацаны! Блядь, какого хуя, спрашивается, я сейчас Славку… Звонок! Славян, тетеря, ключи от квартиры забыл…

– Вот, держи Эр… риксон свой, – Славка приводит дыхание в норму, – что, неужто и на девятый к нам по лестнице? – и спокойно, деланно спокойно говорит: – Ил, прикинь, он там… Фу-ух, погодь… Там, у «Пионера». Ни на каком такси он не уехал, пивасика себе прикупил такой, сиську-полторашку, прикинь, попивает такой, на лавочке… Какого, какого, – «Балтика» по ходу, я толком не видал, со спины… фу-ух… расслабляется, такой… Дай морсу, что ли, а? Есть у нас?

– Есть, клюквенный даже… Тебе со льдом? – растерянно говорю я, и тут же спохватываюсь: –  Так, я гоню, какой тебе сейчас, к бесам, лёд, простынешь ведь… Слав… это…

– Ну?

– Гну, блин, ты чего к нему не подошёл-то? Держи…

– Не подошёл… м-м, кисленький, самое то… м-м…

– Вячеслав!

– Ой, да, Ил! Ну, не подошёл, потому что за себя не ручаюсь!.. Нет, вру. Ну, это-то тоже, а так-то… не знаю я, как мне с ним… Пап. Я прошу тебя, по-настоящему прошу, – ты сходи, а? Что-то с ним… с Севкой, в смысле… блин, пап, я не понял ни черта, но, по-моему, что-то у него нехорошо как-то всё. Ну, по жизни, я имею в виду. Кроссы видал его?

– Угу. Жопа.

– Ну. Ты сходи, а? Ты ж такой у меня, ты же всё можешь… Сходишь?

– А что, у меня есть выбор?.. Дай сюда телефон уже… Всё можешь, – что, «всё»?.. Пошёл… Блядь! Славян, я ни хуя не понимаю! Что, вообще, тут происходит?! Сейчас, с нами! А?

– Нашёл, кого спросить…

– Садись вон, ешь…

– Ладно, дождусь…

– Всё, пошёл…

Так, у «Пионера», значит. Ну, во всяком случае, Севка направился к остановке, – но, собственно, у нас из квартала, от нашего со Славяном элитного дома так удобней всего выйти, – это если нужно из квартала выйти… Ладно. Так… да. Сидит. Пивасик, как Славян выражается… Что-то я особенной расслабленности в Севкеной позе не наблюдаю… Нахохлился… Ну, что, надо идти к нему. Надо-то надо… Надо. Сам знаешь, Ласочев, что надо, и, в общем-то, знаешь, почему надо… Остаётся надеяться, что это надо и Севке… Но что сказать-то? Ладно…

– 7 -

– И где ты тогда… Тебе пойти-то есть к кому? Вообще? Что же друзья твои, ведь друзья же! У-у…

– Славян, тарелку грохнешь. Севка, не отвечай ему, это у него… эмоции. Нет, но, в самом деле, где же ты ночуешь?

– Да нормально, сейчас тепло, в подъезде у нас раза два, – а зимой он нечасто меня выгонял, – ну, зимой он и квасил меньше… А сейчас матушка на смены вышла, так что, как она в ночь, у него всю дорогу братва, девки… А в прошлом году поспокойней было, батя ещё был…

– А с ним что случилось? – угрюмо спрашивает Славка.

– Вячеслав, горе моё…

– Да ладно, Ил, ничего. Умер. Хм, а может, сдох… Наверное, правильно сказать: сдох. Ты, Славочка, на меня так не смотри, я от твоего взгляда не загорюсь, это у тебя вот такой отец, а у меня… Он флянчик взял с хаты там у нас одной, торгует там одна… Палёнка, ясное дело, а он там постоянный клиент был, у Шурочки этой, в долг там, и за шмотки… Из дома же всё пропил… Хм, а палёнка на этот раз, оказалась совсем уж палённой, не по-детски, а может, и пора пахану моему пришла, у него ж не мотор, а тряпка к концу был уже. Сердце, в смысле. Вот, так он, – прикиньте, Ил! – даже до дому не дотерпел, – хм, Славка, как ты сегодня, с книжкой, – прям в подъезде её и… Там и нашли его на утро. Всё. Ил, а тарелки в раковину?

– Слав…

– Давай-давай, я сюда их, погоди… Да ладно, в раковину я их! Согласен, пап, неохота с посудомойкой…

Мы все трое замолкаем… Славка с Севкой, – тот мешает Славяну больше, чем помогает, – убирают посуду, а я, встав из-за стола и отойдя к окну, присаживаюсь на подоконник, и в открытую разглядываю обоих. Если бы я не был я, то только взвыть! Что ж такое, сука? Что с Миром? А? Почему этим вот, и тысячам… миллионам таких вот, как эти двое, суетящиеся у раковины, мешающие друг другу, забыв про гадости с ними происходившие, – Славка, – и происходящие, – Севка, – хихикают, толкаются, чуть ли водой не брызгаются… почему к ним Мир так вот, такой своей, самой сучьей стороной…

Севку я просто-напросто притащил обратно. А что было мне ему говорить? Да ещё ведь… «Ил-2» сегодня весь день внутри у меня греет мотор, пробует закрылки, рули, гашетки пушек, – ну, стрельбы не будет, не ТЕ у нас горы, но… Мотор горяч, на валу максимальная мощность, пропеллер, с выставленным на взлёт шагом, гонит поток, а скованная, выделанная в стальной моей Магнитке железными отцами и дедами моими броня, – нерушима… И верный задний сын-стрелок, – Славка Ласточка…

Ладно, без лирики-романтики, – рыкнул я на Севку, понуро сидящего на лавочке у «Пионера» с пивасиком своим, – «Балтика», все дела, полторашка, – уркнул я что-то вполне нечленораздельно-грозное и совершенно Славкой ни разу в жизни не слыханное, брезгливо выкинул в чахлые кустики в палисаднике его пиво, – а выпил-то! – глоток, наверно, – тошно было Севке пить это пиво, –  глянул ему в серую сталь его, вскинутых, было, на меня глаз, – ГЛЯНУЛ, – и притащил обратно. Без сопротивления, – какое там, я ж… Ладно.

А потом мы обедали. Славка, – лучший! Ни вопросов, ни суеты… О шампанском никто не вспоминал, разумеется, – хм, сдаётся мне, шампанское у нас троих, когда мы втроём, любимым напитком не станет, – Севка сам заговорил, – нет, объяснений не стал давать, он стал рассказывать про своего брата, – на восемь лет старше Севки, – «откинувшегося» прошлой весной, – «хату, Славка, они там, одну подняли, с братвой», – и про… про отца тоже рассказывать начал. Ну, не знаю. Отец… Мать, тоже… Вот, говорят, – гены. Не в таких, как Севка, как Славка. В Славяне вообще, – мои гены. Это я не знаю, как, я даже не могу это и ненаучно объяснить, ведь вообще, даже не представлял я себе о существовании Ласточки, до того, как пять лет тому назад… неважно, – но гены в Славке мои. И в Севке мне совершенно очевидно неприятие матери и дурацки, недостойно сдохнувшего отца, – про брата его мне лучше и не думать, я, когда о таких думаю, я социально опасен тогда становлюсь, – не только для «таких», это по умолчанию, но ведь я могу запросто и правоохранителя какого-нибудь зацепить, приди ему в пустоту под фуражкой вздорная мысль помешать мне с «таким» пообщаться так, как положено было в ТЕХ горах…

Я могу решить Севкину проблему, связанную с его братом. И не могу. Решение тут одно, – но могу ли я лишить Севку брата? Севка его… любит? – привык? – брат, всё-таки, – компьютер этот брат где-то надыбал, – думать даже не хочу, где, – Славк… тьфу ты! – Севке поиграть дал разик, а потом, напившись, Севку же и отметелил, вытащив прямо из-за этого компа, – предполагать даже не хочу, за что, – ни за что ведь, – за что может старший брат отметелить младшего, – на восемь лет младшего, – так, что в больнице обнаружили затемнение в лёгких у здорового до того, спортивного, в общем-то, парнишки… Это вот, как если бы я… Женьку нашего?! Б-р-р…

А может, посадят снова этого… брата Эдика. Погоди, Ил… А что? Это, в общем-то, технически очень даже решаемо… Я и не таких подставлял, и в душе даже ничегошеньки не шевелилось у меня, – удовлетворение даже, я… Убивать врагов в честном бою, а в мирной жизни давить крыс, подставлять и сдавать сук, – это ли не занятия для мужчины?.. Нет. То есть, всё будет только так, как решит Севка. Ну, а самого Севку его брат пальцем больше даже не тронет! К нему завтра же съездит… да, пусть Ногай съездит, – он мне должен, вот он и съездит, – а то сам я… да и Никита не удержится, – пусть Ногай, он умеет, он сам такой, терплю его только для таких вот дел…

Но это всё… В чувство Севкиного брата я приведу, Ногай умеет, но это… Он всё так же будет попрекать Севку неизвестно кем, – матерью, всё-таки, наверно, – заработанным куском, не давать мальчишке спать, шпынять, отравлять Севке жизнь, – всячески, всё изощрённей со временем, они, – «такие», – это умеют, – но бить не будет больше, – просыпаясь среди ночи, он, брат Эдик, будет с ужасом вспоминать искусственные мертвенно-фарфоровые зубы и вовсе уж дохлые и тухлые глаза Ногая… Как мне хочется самому, Боги… Ладно. А там я его посажу, суку. А если Севка мне этого не позволит, то… Что ж, время. Севка растёт, и вырастет, – уже при мне, при нас со Славкой, это не обсуждается, – а там, тогда, глядишь…

– Хорош, пацаны! Славка, я тебя не узнаю, такой бардак развёл, вытирайте всё тут, я курить пойду.

– Да кури тут, Ил, чо уж…

Я, в изумлении и восторге, воздев руки к Небесам, скачу на одной ноге! – мысленно… Да, Славян, дела… А если так:

– Севка, ты куришь? Только без балды.

– Ну-у, Ил, как вам сказать…

– А вот никак! У нас ты курить не будешь. Я не считаю, как многие вокруг, что это грех, я и сам курю, но у нас, при нас ты курить не будешь. Это… установка такая. А так, кури, что уж, – сам знаю, когда хочется… Блин, я однажды…

Я, закурив, рассказываю пацанам только что, на ходу мною выдуманную, прикольную, – на их вкус, – историю, пустую и забавную, – на мой вкус, – а сам думаю. Я всё готов сделать, чтобы Мир изменился к этим двоим, и миллионам других, таких же, как эти двое. Лучших чуть, худших немного, разных. Есть, конечно, с самого раннего детства есть такие, которых только в… Не знаю, так-то я не против абортов, и не против эвтаназии, – не знаю. Но «таких», – единицы из тысяч и миллионов ТАКИХ, как Славка, как Севка… Вырастают, – да. Всякие. Наша вина, моя и Мира, – но на что я готов? И что Мир примет, и, – главное, – позволит мне сделать?

Блядь, всё-таки, неужели… Севка… Какие глаза, – серые, цвет распространённый, но это мой любимый цвет, это цвет глаз Сладкоежки… уходит боль… И взгляд. Я вижу в Севкином взгляде наше с ним будущее, – и я, старше ставший, познавший столь многое, убедившийся во вздорной всесильности Богов, понявший, что главное не только в ТЕХ горах, главное всегда впереди, – я никому не позволю, чтобы с Севкой, со Славкой Ласточкой, со мной произошло хоть что-то подобное тому, что произошло тогда со мной и Славкой Сладкоежкой в ТЕХ горах, после того, как растяжка с гранатой на конце убила Сладкоежку, и, оставляя незаживающие шрамы на ясной глади Вечности, распорола мою жизнь надвое…

Севка смотрит на меня, смеётся, шевелит губами вслед за мной, повторяет про себя понравившиеся словечки, старается запомнить смешные фразы, – он в меня влюбляется. А я его люблю. И я готов сломать Мир, перевернуть его, я готов жечь, убивать, предавать и давить всё, что только мешает мне, Славке, Севке, миллионам таких, как они. Что их мучает, бьёт, насилует… Кто достоин Любви? А кто её получает? Не всегда, – Боги справедливы, при всей своей вздорности, – но кто получает Любовь сплошь и рядом? А Севка достоин Любви, и Славка достоин, – а я? Ласточка мой считает, что я достоин. Сладкоежка ни о чём таком не думал, он меня любил, и всё. Как это много, это «всё»! А Севка, он… Я не хочу, чтобы он думал и рассуждал, я не хочу получить Любовь в благодарность, – за что бы там ни было, – я на многое готов для Севки, – оказывается, давно готов, – но я хочу, чтобы Севка сам, и только сам решил… полюбил… Ну, да. Благодарность. Это важно, но я… Я запутался. Но я понял, почему сегодня ушёл Славка Сладкоежка, почему он ушёл спокойным, – и я вижу, что Севка в меня влюбляется…

Славка «Сладкоежка» Сладцев. Ты ушёл, теперь ушёл, но ты, конечно же, навсегда остался со мной. Я не смогу, – а вдруг, всё-таки? – теперь, наверное, разговаривать с тобой, как ещё говорили мы с тобой до сегодняшнего утра, вслух почти, напрямую, но ты со мной навсегда. И я. Я тоже с тобой, что бы ни случилось, что бы как не повернулось. Но… Да, будет ещё жизнь, очередная в бесконечной череде, надо достойно к ней, следующей жизни подойти, – и тогда… Только я не хочу, чтобы в следующей жизни были взрывы поставленных по-подлому кем-то на растяжку на звериных тропах гранат. Пусть как угодно, пусть будут бои, честные, – бои всегда честные, пусть будут пули и взрывы, но пусть всё будет по-честному. И пусть даже будут попадания… даже и в нас, но пусть чаще попадаем мы, – это правильно, – пусть мы попадаем в «тех», которые против нас потому, что они неправы! Только так. А Любовь, это тоже попадание, попадание в нас. Говорят, – те, кому не пришлось этого испытать, – что в одну воронку снаряд дважды не попадает, – это я даже не хочу и… Ещё как попадает! – это я им говорю, не бывавшим под огнём, – ещё как попадает, всё ведь зависит от плотности огня. И Любовь не промахивается, никогда! – им говорю, не любившим… Поэтому и нужно стрелять. Часто, с отвагой, не особенно размышляя головой, надо стрелять сердцем, и попадать, – Любовь не любит нерешительных и неметких…

И, наконец… Да ну! Какой же это конец!

Нет, это не конец. Я хочу знать, и хочу рассказать, что будет дальше, поэтому… Нет, я в большей степени хочу знать, нежели рассказывать, – пусть, в таком случае…

Славян. Ласточка, прошу, – можно полетать, можно покувыркаться, опираясь на упругий батут воздуха над гладью голубого озера, можно на резких чётких виражах чертить по этой бездонной, – там живёт ясная Вечность, – глади горного озера острым стремительным крылышком… Только, знаешь, так: – чтобы без шрамов… Не надо оставлять шрамов на глади глубин голубых горных озёр, – нельзя пытаться исказить ясность, сынок…

Да? Новости. Знаешь, Вячеслав, я совершенно оставлю, пожалуй, как бессмысленные, попытки уловить смысл и мотивацию твоих… Мда, то тебе рот не закроешь, – прищепкой, разве что, какой-нибудь, – а то…

А-а, вот «про что ты имеешь в виду»! А что… Молодчина, Ласточка, умничка! Пусть, – я согласен, я думаю, что ему есть, что сказать, – пусть Севка. Всем есть, что сказать, – а Севка теперь с нами, у него право на это появилось. Я думаю, он нас удивит, я у него в глазах разглядел то, что может изменить Мир, – пока лишь наш с тобой, Славка Ласточка, – но Севка растёт, и он вырастет, я не позволю ему не вырасти, как Сладкоежке, оставшемуся пятнадцатилетним навсегда в ТЕХ горах, Севка теперь с нами, он вырастет с нами, – и тогда, глядишь…