К заоблачному озеру

Текст добавлен: 19 июля 2017, 13:30

Текст книги "К заоблачному озеру"

Автор книги: Илья Рыжов

Жанр:

Путешествия и география

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Назад к карточке книги

Вниз

Нам не хотелось ровно ничего на свете – только забраться в палатку, растянуться в ней и пить – пить, есть – есть.

Р. Амундсен

Гигантским стругом прошлась последняя лавина по склону Повелителя Духов.

Мощные снежные бугры были начисто срыты. В некоторых местах обнажились скалы. Поверхность снега стала выутюженной, твердой и скользкой от прокатившейся здесь тысячетонной тяжести. Каждый шаг грозил падением. Тщетно мы пытались свернуть с лавинного следа и выйти на целину. Книзу лавина расширялась, захватывая все большую площадь. Если бы мы ушли в сторону, наш путь вывел бы к обрыву цирка.

Оставалось только одно – поторапливаться. Мы шли, нервно прислушиваясь к шуму ветра, шуршанию комьев снега. И все-таки спускались очень быстро, иногда выбирая безрассудно опасную дорогу, лишь бы она была короче.

– Спокойнее, ребята! Спокойнее! – уговаривал нас Сухорецкий, к которому снова вернулись мужество и выдержка.

Но мы не могли отделаться от зловещего ощущения нависшей над нами угрозы. Каждую секунду сверху могли ринуться новые снежные обвалы.

С горькой насмешкой вспоминал я про себя наставления альпинистам, попавшим в лавину. Как же, помогут тут тебе плавательные движения рук, когда по башке хватит стопудовым комом!

Сухорецкий и Сорокин обогнали нас и пошли немного левее. Шекланов сам выбирал свою тропу. Чутье лыжника помогало ему находить сравнительно легкую и безопасную дорогу.

Резкая перемена атмосферного давления при спуске вызвала звон в ушах. Тело быстро уставало от непрерывного напряжения. Инстинктивно хотелось ставить ноги, упираясь в склон каблуками, но в кошках так спускаться нельзя. А удар о снег ступней, вооруженной десятью зубьями кошки, отдавался во всем корпусе тупой мышечной болью.

Дикий вскрик раздался впереди. Все произошло в какие-то доли секунды. Мы увидели, как Сухорецкий и Сорокин стремглав мчатся вниз по склону, тщетно пытаясь удержаться или затормозить свое падение.

Впереди был Сухорецкий. С какой-то непостижимой уму кошачьей ловкостью он перевернулся на живот и ногами вниз. Через несколько секунд мы снова увидели его в клубах снежной пыли: упираясь ногами в выступ скалы, он, полулежа, удерживал безжизненно свисавшее тело Сорокина.

Мы спешили к ним изо всех сил. Но, казалось, что никогда не удастся нам пройти сто метров, отделявшие нас от товарищей.

Сорокин был без сознания. Сломанный ледоруб болтался у него на лямке. С тяжелых, вялых рук капала кровь. Рюкзака с двумя спальными мешками на нем не было.

Укрепившись понадежнее, мы положили его на снег и стали приводить в чувство. Сухорецкого трясла нервная лихорадка.

– Я поскользнулся – он не удержал меня! Неужели он разбился, ребята?

Не открывая глаз, Сорокин закричал каким-то жалобным заячьим голосом.

– Сорокин! Дружище! Все в порядке! Где у тебя болит? – спрашивал Шекланов, ловко ощупывая его руки, ноги и голову. Как только он прикоснулся к грудной клетке, Сорокин снова закричал чужим страшным голосом.

– Нужно спускаться! – сказал Сухорецкий. – На этом склоне нельзя оставаться ни минуты.

Сорокин поднял веки, посмотрел в небо закатившимися глазами и вдруг стал делать попытки встать.

– Лавина!.. Сейчас лавина пойдет!.. – говорил он, задыхаясь и вскрикивая. – Мы на лавинном склоне! Уйдем…

Мы подняли его и поставили на ноги. Связались все вместе. Теперь я, охраняя, шел сзади. Сухорецкий и Шекланов почти несли Сорокина. Часто он падал на снег, умоляя оставить его, просил пристрелить, говорил, что у него сломаны все ребра. Он пытался откашляться, но каждая такая попытка вызывала у него неистовую боль.

Стемнело. Мы шли наугад. Под ногами все время чувствовался твердый лавинный склон.

Мы старались обмануть Сорокина.

– Ну вот, сошли с лавинного следа, – говорил Шекланов, – вот сейчас на ледник выйдем. Ну держись, брат, терпи…

Но Сорокин успокаивался только на несколько минут, а потом снова начинал в полузабытьи кричать, чтобы мы сошли в сторону и оставили его одного.

Не знаю, сколько времени продолжался этот ужасный спуск. Налетел ветер, пошел мелкий снег. Изредка сквозь разрыв туч выглядывала луна. Руки и ноги у всех окоченели и плохо слушались. Откуда взялись у нас в тот день силы?

Мы, задыхаясь и скользя, настойчиво продолжали спускаться. Останавливались только тогда, когда Сорокин падал на снег и кричал от резких приступов боли.

Наконец, мы почувствовали, что склон становится отложе. Под ногами стали попадаться обломки породы, в одном месте путь преградило маленькое замерзшее озерце.

Мы были на леднике.

Сорокина устроили поудобнее и стали совещаться. Где-то в верховьях находятся наши топографы.

Решили кричать. В ночном безмолвии вниз по леднику, отдаваясь в ущельях, полетел условный крик. Еще и еще.

Прошло много времени. Мы снова пошли к середине ледника, с трудом переправляя Сорокина через трещины, изредка посылая в темноту протяжный призыв. Откуда-то снизу, из темноты, мы услышали свист. Так умел свистеть только Гусев. Еще через час он молча и быстро поставил палатку, уступил Сорокину свой сухой спальный мешок и принес для нас откуда-то из темноты воду. Мы сняли с себя ботинки и растерли снегом побелевшие пальцы.

Сорокин стонал и бредил. Шекланов тщетно пытался разжечь примус. Гусев рассказал мне своим тихим голосом, что съемка полностью закончена. Вчера утром он простился с Горцевым и Загрубским, которых отправил к озеру заканчивать работы. Он отдал им почти все продукты, примус и палатку, а сам решил ждать нашего возвращения.

Холод не давал мне уснуть. Мешок я не успел вчера высушить. Теперь он обледенел и забирал из тела остатки тепла.

– Ну как тебе, Сорокин? – участливо спросил Гусев, когда тот на минуту очнулся.

– Больно, – сказал Сорокин. Потом, помолчав, он закрыл глаза и прибавил: – Но зато какой вид открылся нам с плеча…

* * *

Из дневника:

8 сентября. Нас двое: больной Сорокин и я. В палатке, кроме нас, скверный примус с мизерным количеством керосина, четыре огарка свечи, в крышке от котелка – галеты, в тряпочке – чай. На дне банки – фунт топленого масла. В кружке – шоколад, около полуфунта. На подошве ботинка горит свеча. Я сижу в спальном мешке и пишу эти строки.

Вчера товарищи простились с нами и быстро, как только позволяли силы и больные обмороженные ноги Сухорецкого, пошли вниз, к озеру.

Все продукты они оставили нам. Другого выхода не было: Сорокин не мог идти. Каждое движение по-прежнему вызывало у него ужасную боль. Поэтому, посовещавшись, решили оставить больного с кем-нибудь здесь на леднике, а остальным спуститься в долину за продуктами. Остался я. Сорокин кричит, за ним приходится ухаживать, как за маленьким ребенком. Вчера мы тщательно его осмотрели. Перелома заметить не смогли. На правой стороне его груди – багрово-синий след удара. Остается ждать.

Итак – «представление в цирке Хан-Тенгри» закончилось. Восхождение не удалось. Ну, что же – зато ледник прошли весь, карту сняли, по озеру плавали. Вчера, когда прощались с ребятами, было немного грустно. Гусев пожал мне руку. Сказал: «Чувствуешь веревку?» – «Чувствую», – говорю. «Ну то-то…»

Я знаю, что он сделает все для того, чтобы поскорее вернуться ко мне на подмогу.

9 сентября. Ночь была опять скверной. Сорокин дремал. Изредка спрашивал – не сплю ли я. Мне очень хотелось спать. Бессонница мучила. Под утро, когда я, наконец, заснул, ему стало хуже. Начал снова кричать, стонать. Чай не кипячу, экономлю керосин. Утром был на леднике – умывался. Вдруг почувствовал еле заметный толчок. И со всех вершин, замыкающих Северный Иныльчек, вниз покатились лавины. Я их насчитал тринадцать. Самые грандиозные пустил, конечно, старик Кан-Тоо. Очевидно, обвалы вызвал небольшой подземный толчок. Ведь, как-никак, от Алма-атинского района всего двести километров. До сих пор в Тянь-Шане продолжаются процессы горообразования.

Начинается буран. Все закрыла темная туча. В двух шагах ничего не видно. Воет ветер, рвет палатку. Укрепил ее со всех сторон камнями.

10 сентября. Сегодня Сорокин спросил, почему я не даю чаю, много ли осталось у нас продуктов. Хороший признак! Я его пока не пугаю. Морена и все южные склоны покрыты снегом. Ослепительная и холодная белизна. Очень скучно. Сказать по правде – еле удерживаюсь, чтобы не съесть сразу все наши запасы.

11 сентября. Сорокин вылез из мешка. Увидел наш «продовольственный склад» и заявил, что попробует идти. Ему сегодня исполнилось 25 лет. Выдал по лишнему кусочку галеты и довел до кипячения чай. Завтра намечаем выступление навстречу ребятам. Ночью я проснулся от удивительных звуков – кто-то ходил вокруг палатки, трогал оттяжки. Ясно слышались шаги, скрежет ледоруба. Хотя я отлично знаю, что на сто квадратных километров вокруг ни живой души, все же обулся и выполз из палатки. Никого. Только ветер хлещет снегом, свистит в оттяжках.

12 сентября. Сидим в мешках. На дворе отчаянная буря. Палатка все время пытается улететь. Собрались выступать. Сложили мешки – вернее один мешок, потому что Сорокин не может одеть рюкзак. Когда стали отваливать камни от палатки, налетела буря. Тучи сидят, как почтенные пожилые родственники, – пришли в гости основательно и не скоро собираются уходить.

Сегодня критически осмотрел себя – исхудал до предела. Кости торчат.

13 сентября. Пишу на небольшом привале. Утром, не обращая внимания на метель, собрались в путь. На мне очень тяжелый рюкзак, а главное – сил нет, Сорокин при каждом неосторожном движении кричит благим матом. Выбираю дорогу полегче – без прыжков и крутых подъемов. Это отнимает много времени и сил. Двигаемся очень медленно. Часто останавливаемся. Но все-таки двигаемся.

14 сентября. Наконец, впервые за много дней снова почувствовали под ногами подобие земли: выбрались на морену. Впереди показалось голубое небо. Солнечные пятна на склонах гор. Сразу стало веселее. Ели только сахар с водой. Говорят, что сахар быстро восстанавливает силы. Может быть, вместе с хорошим шашлыком, добрым глотком вина и куском хлеба. А так – не замечаю, чтобы силы наши восстановились… Снова пошел сильный снег, но теперь мы на земле, и Сорокин сам предложил спеть песню. До озера нам еще три дня ходу. Интересно, как будем выглядеть к концу этого срока? Уже сегодня шли как пьяные. Часто спотыкались. Я несколько раз падал – мешок давит плечи. Вот и сейчас такое чувство, будто бы он еще у меня за спиной.

15 сентября. На подошве моего ботинка теперь горит последний – четвертый – огарок. Сегодня прикончили шоколад, съели по ложке русского масла с холодной водой. Примус жаль бросить. Может быть, у озера придется ждать. Там есть керосин. Сорокин предложил съесть оставшееся масло, выкинуть трусики в виде сигнала бедствия и мирно лежать в мешках, ожидая спасателей. Юмор снова вернулся к нему.

16 сентября. Сложил вещи. Мешок стал вдвое тяжелее. Сил нет.

* * *

Высоко над снежными хребтами стоит сентябрьское ласковое солнце. Северный Иныльчек, словно большая черная змея, нежится, подставляя лучам свое могучее тело.

Журчат ручьи. Изредка громыхает далекий обвал. Шурша, сползают камни по обнажившемуся блестящему льду.

Две странные человеческие фигуры движутся по леднику. Трудно определить их возраст. Беспорядочно всклокоченные волосы, давно небритые бороды и черные большие очки на глазах делают их лица дикими и страшными. Они идут очень медленно, тяжело опираясь на ледорубы, пошатываясь при каждом неосторожном шаге.

Вот передовой споткнулся и упал плашмя на землю. Идущий следом за ним подошел ближе, остановился, опершись грудью на ледоруб, и стал тяжело переводить дыхание, глядя в землю. Прошло несколько минут. Ни словом не обменялись между собой эти люди. Потом лежащий на земле с трудом встал, хватаясь руками за камни, и медленно поплелся дальше. Вслед за ним скоро тронулся и второй.

В одном месте им преградил путь ледниковый колодец. Похожая на воронку муравьиного льва^{[21]21

Личинки этого насекомого вырывают в песке воронкообразные ямки-ловушки, зарываясь в песок на дне воронки и оставляя снаружи лишь широко открытые челюсти.

[Закрыть]}, черная пасть колодца непрерывно поглощала камни, гравий, воду. Все это сыпалось вниз в отверстие с однообразным глухим шумом. Передовой осмотрелся, тяжело поводя головой. Обходить было далеко, он шагнул на край колодца и медленно поехал вниз, к бездонному отверстию. На минуту он задержался, царапаясь изо всех сил кверху. Древко ледоруба протянулось к нему. Кое-как он выбрался и снова, спотыкаясь, падая, побрел дальше.

Солнце клонится к западу. Постепенно одна за другой гаснут снежные вершины. Вот уже совсем стемнело в ущельях, туманные сумерки наползают на ледник со всех сторон. Только мраморная вершина Хан-Тенгри еще долго горит рубиновым цветом, суровая и неприступная, как и прежде.

Разгаданная тайна

И теперь совсем другую песню

Пропоет молоденький джигит —

Он споет об озере чудесном,

Что далеко в ледниках лежит.

Вот какую он споет нам песню.

Песня Орусбая

Гусев нашел нас на расстоянии одного перехода от озера. Было утро. Мы лежали в мешках, накрывшись палаткой, не имея сил двинуться дальше.

Два дня, не переставая, шипел наш примус. Кашу сменял чай, потом жарилась козлятина, потом варился компот, потом снова чай – и так без конца. Это была настоящая оргия, лукулловское пиршество.

Силы прибывали с каждым часом. Теперь мы могли вдоволь наговориться обо всем. Гусев рассказал нам, как они подошли к озеру и увидели, что воды за эти дни прибыло очень много. Плыли на лодке, торопясь как можно скорее переправиться.

Загрубский с Горцевым выяснили, что ледник летом движется со скоростью трех метров в сутки в своем среднем течении и около двух у берегов. Горцев поверил, наконец, Загрубскому, заметив, что сложенные нами на леднике пирамиды действительно продвинулись вниз. Как только были доставлены к озеру продукты, Гусев вышел на ледник.

Все эти новости выкладывались обстоятельно, со всеми подробностями. Так приятно было лежать в мешке, удобно положив под голову свой рюкзак, и слушать под веселое фырканье примуса этот дружеский энергичный голос.

На третий день мы двинулись к озеру. Несмотря на мои протесты, Гусев снял с меня рюкзак и пустил «порожняком». Отдохнув и набравшись сил, я прыгал по камням как тау-теке. Сорокин шел осторожно, но споро.

– Лодку придется надувать заново, – озабоченно говорил Гусев. – Плыть ведь теперь очень далеко. Появился у ледника залив почти в километр длиной.

– Поплывем!

Скоро должно было показаться и озеро. Я ускорил шаги, стараясь прийти первым, но Гусев не отставал от меня.

– Вот сейчас мы его увидим, – сказал он. – Вот с того холма. А ну, нажмем!

Мы бегом поднялись на высокий моренный конус.

Вопль изумления вырвался у нас почти одновременно. Впереди неожиданно раскинулась огромная котловина. Все дно ее было усеяно большими и маленькими льдинами. Но воды в котловине не было ни капли. Случилось то, чего не ожидал никто из нас.

Озеро прорвалось в долину.

* * *

Проводив Гусева за озеро, наши товарищи остановились на «зеленой поляне», где их ждал с лошадьми Орусбай. Теперь только один переход отделял их от главной базы в лесистой долине Иныльчека.

Старый Орусбай заплакал, слушая рассказ Горцева о наших злоключениях.

– Старый стал. Дурной как марджа^{[22]22

Женщина (кирг.).

[Закрыть]} сказал он, сердито вытирая слезы. – Надо песни петь, а он плачет…

Орусбай пригнал верховых лошадей к указанному сроку и ждал здесь уже два дня.

Утром заседлали коней и двинулись вниз по леднику. Лошади теперь довольно уверенно продвигались по знакомой дороге. Это было их четвертое путешествие по леднику, и кое-где попадавшийся навоз или след подковы успокоительно действовал на них.

Но вот, когда караван вытянулся вдоль ледника, направляясь к базе, Орусбай первый заметил что-то неладное.

Непрерывный гул подледного потока усиливался все больше и больше. Ледник содрогался, словно пытаясь приподняться со своего ложа. В одном месте из трещины вода била фонтаном, с оглушительным ревом поднимаясь надо льдом.

Лошади начали нервничать и упрямиться. Чем ближе подходил караван к концу ледника, тем заметнее и слышнее становились вздрагивания льда. Тяжелые биения, похожие по своей ритмичности на удары пульса, сотрясали грандиозную ледяную толщу.

– Озеро прорвалось! – сообразил Загрубский и, оставив упрямившуюся лошадь, заспешил к языку.

Долина была залита водой. Яростные потоки рвались из-под ледника, с грохотом перекатывая тяжелые камни. Глыбы льда вырывались изредка вместе с водой и стремительно уносились в хлопьях грязной пены; то в одном, то в другом месте вдруг раздавался грохот обвала. Подмытые водой, рушились своды ледника, закупоривая невидимые тоннели. Так вот как выглядит прорыв озера! Скоро подошли все остальные. Переправляться через долину сейчас было невозможно.

Четыре дня пришлось ждать, пока не сошла вода. К этому времени подоспели и мы.

Мы прошли все озеро по его дну, у самого берега. Внизу, под памятной расщелиной, мирно лежал поржавевший ледоруб Сорокина. По утрам серый ил, покрывавший мощным слоем дно озера, смерзался и отлично выдерживал тяжесть человека. Мы смогли обстоятельно осмотреть Северный Иныльчек у его впадения в озеро. Здесь был язык этого огромного ледника. По всем признакам в древние времена он соединялся с южным рукавом. Теперь же он медленно, но верно отступал.

В образовавшейся котловине, подпруженной Южным Иныльчеком, стала ежегодно собираться вода. Весной, во время бурного таяния снегов, и в конце лета, когда снова набиралось достаточно талой воды, это озеро прорывалось в долину. Вода находила себе дорогу в продольных трещинах ледника, а там, где трещин не было, она пробивала себе путь, ломая и круша все препятствия.

Решился спор и о ледяных «минах». Эти подводные айсберги, вырывавшиеся на поверхность, не были обломками ледника, проходившего, по предположениям Сорокина, по дну озера. Теперь мы ясно видели, что плавучие льдины собирались там, куда увлекала их вода, и садились на дно опустошенного озера.

Хаос и разрушение царили среди оставшихся на мели ледяных обломков. С грохотом валились они один на другой, образуя большие, бесформенные груды. Ночи были здесь в сентябре очень холодные, и лед, очевидно, крепко смерзался. Зима быстро приближалась. Льдины, примерзшие ко дну, сидели спокойно до тех пор, пока их не покрывала талая вода. Тогда они начинали всплывать, производя непонятное и устрашающее впечатление на тех немногих людей, кому довелось увидеть это интересное явление.

* * *

Большой костер зажгли мы в последний вечер на нашей базе.

С заставы к нам заехали пограничники и несколько джигитов из соседнего колхоза.

А наутро, когда мы тронулись в обратный путь, нам навстречу попались всадники. Они неслись, крича и размахивая руками.

Потом показался караван. Нескончаемой цепью тянулись всадники и вьючные лошади. Это новая альпинистская экспедиция направлялась к Южному Иныльчеку на решительный штурм «Повелителя Духов».

И мы от всей души пожелали им удачи.