Текст книги "Я, подельник Сталина (СИ)"

Автор книги: Ильфат Янбаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

-Посторонние, брысь, отседова! Вы мне мешаете производить осмотр раны! Бинтов на вас не напасешься, ироды!

Габдуллу будто ураганом вынесло. А за порогом поджидал драчливый дядя, тот, который в тельняшке. На этот раз настроен был миролюбиво, почесав затылок, смущенно пробормотал:

-Ты прости меня, братишка. Совсем с катушек слетел, берега попутал. Мы ведь с Раилем еще до революции на одном миноносце служили. Весной, стало быть, прислал мне письмецо. Приезжай, мол, к нам в Башкирию, у нас, мол, хороших механиков не хватает, а живем сейчас весело и в достатке...

Зло сплюнул себе под ноги.

-Весело! От такого веселья, ложись да помирай. Даже свидеться не успели. Захожу сегодня в райком, чтобы сначала доложиться, а потом в Кунакбаево, к другу, к тому самому, чья винтовка сейчас у тебя. Вот тут вся кутерьма и завертелась. Сейчас к Раилю только на похороны и попаду.

Габдулла и без того на него обиды не держал, ошибся, так ошибся, с кем не бывает. Ребра не переломал, и на том спасибо. А после такой исповеди совсем жалко стало, сам сглотнул навернувшийся комок в горле.

– Товарищ матрос, а вы приезжайте к нам в ширкат «Урал». Мой дядя там начальником. Обязательно найдет для вас работу. Хорошо там у нас, не пожалеете!

Не ответил дядя на столь щедрый посул, только хлопнул юноше по плечу:

-Давай, провожу немного. Коня твоего Юлай привел, его самого опять куда-то командировали. Да и мне пора, тебя только дожидался.

Но как не горевал, как не торопился дядя, лихая моряцкая душа взяла свое. На выходе притормозил около пулеметчика, озорно блеснул глазами.

-Эй, пехота! Говоришь, у самого Чапаева в пулеметчиках ходил? Врешь, поди! Вот, полюбуйся на юнгу, ни царапины! А ты в него целую ленту высадил. Вьюном извернулся геройский юнга.

Тот не повелся на подначку. Однако перестал набивать патроны, отложил ленту в сторону. Глянул на Габдуллу заинтересованно, даже, как бы с сожалением за огрех в своей работе.

– С чердака напротив? Повезло тебе, парень, с такой дистанции от меня еще никто не уходил.

С сокрушенным видом резюмировал:

-Ниже надо было прицел брать, ниже! Позор на мою седую голову, хоть в пруду топись, не оправдал, стало быть, доверие Василия Ивановича...

Никогда Габдулла не лез в карман за ответом, а тут даже он подрастерялся:

-Не расстраивайтесь, конь о четырех ногах, и тот спотыкается, так говорит мой дядя. В следующий раз ...

Мужчины загоготали.

– Да шутим мы! Слава богу, что жив остался. Сходи в церковь, поставь свечку за свое спасение.

-Да нельзя мне в церковь, я же мусульманин.

-Да хоть в мечеть! – не унимался товарищ матрос.

-В мечеть тоже не получится, – у пулеметчика моментально стерло улыбку с лица, – убили сегодня нашего хазрата... С минарета скинули.

-Вишь, как оно получается, – протянул матрос, – этим белобандитам не по нраву ни большевики, ни честные попы с муллами. Правда она, того, глаз колет. Ничего, ничего, недолго им осталось лютовать!

Глава 9.

Глава 9. Жаль, до слез жаль было убитых курсантов. Но жизнь продолжается. Коротко и четко доложив начальнику ширката распоряжение товарища Галеева, Габдулла скорчил уморительную рожу:

-Дядя, если сейчас же не покормите, умру в расцвете сил! Бандитская пуля не взяла – голод в гроб загонит. Я же со вчерашнего ужина не евши!

Правила на то и правила, что подразумевают исключения. Отдав неотложные распоряжения военруку, Имаметдин попросил доставить поздний обед к себе в кабинет. Сам есть не стал, кусок в горло не лез. Племянник же, принялся в обе щеки уплетать блинчики с творогом, щедро облитые свежей сметаной. И шумно отхлебывал горячий чай. Что отнюдь не мешало ему во всех красках и с драматическими интонациями описывать то, что видел и слышал в райцентре.

-Ыстагафирулла тауба, тебя же могли убить! Как я тогда посмотрел бы в глаза твоей матери! Кто мог подумать, что так обернется, – запоздало встревожился Имаметдин, когда племянник дошел до эпизода стычки с предателем, комсомольцем из Миндяка.

– Вручи себя Всевышнему, и делай что должен. Сам же так учишь, Имаметдин-абый! Действовал умело и решительно, меня потом сам начальник милиции похвалил! Костяшки кулака до сих пор ноют, так сильно врезал этому гаду! – не преминул напыщенно и гордо добавить юноша, но при повествовании о дальнейших событиях благоразумно пропустил подробности своих батальных перипетий. Так, спрятался от греха подальше в одном из домов. Случайно выглянул, случайно попал из винтовки во врага. На этом месте Габдулла поперхнулся, будто ребенок тихо и жалобно всхлипнул:

-Дядя, вы говорили, убить одного человека, грех такой, как уничтожить целый мир... Страшно мне, очень страшно!

Имаметдин жестко пресек зарождающуюся истерику, вполне естественную для любого нормального человека. Рассудил, клин клином вышибают.

-Ты к счастью не видел, как жестоко и бессмысленно были убиты твои товарищи на дальнем выгоне! Кому мешали юные парни, им бы жить да жить. Салават пытался закрыться рукой, ему сначала эту руку шашкой перерубили, потом полоснули по шее. А Забира сзади по затылку рубанули, видимо, он пытался убежать, да разве от конного уйдешь! Да, племянник мой дорогой, для защиты других людей приходится и убивать, если ты мужчина. Я горжусь тобой!

-Да, умом понимаю, но все равно пакостно на душе... Дядя, сами отпишите дедушке, как все случилось. Пусть помолится, объяснит богу, как все так вышло. Мне может и не поверит, а его точно послушает и простит...

Имаметдин приобнял племянника.

-Простит, Габдулла, обязательно Всемилостивый простит. И как мусульманин, и как комсомолец ты не мог оставаться в стороне в такой страшный час.

-Вы еще не видели, что в Учалах творилось... А за Салавата хоть сейчас глотки зубами рвал бы бандитам! Я же обещал подтянуть его по арифметике, ко мне все по имени-отчеству обращался. Говорю ему, братишка, я тебе «товарищ» или просто «агай», а он спорит, дескать, учительница объяснила – к уважаемым людям следует обращаться только по имени-отчеству. И сам на учителя мечтал выучиться... – Габдулла рукавом вытер набежавшие слезы.

-А винтовку тебе разрешили с собой взять? – поспешил сменить тему Имаметдин. Так уж устроен был Габдулла, не мог долго печалиться, во всем искал и непременно находил хоть что-нибудь позитивное. Вот и сейчас разом встрепенулся.

-А как же! За мои героические подвиги по борьбе с подлой контрреволюцией товарищ Галеев приказал носить оружие с собой, – по привычке чуть-чуть дофантазировал. Скороговоркой и намного менее пафосно, в надежде, что дядя не обратит внимание, уточнил, – потом, когда-нибудь позже, сдать военруку.

-Так вот, товарищ Гильманов, бери свою геройскую винтовку и смени на посту курсанта Абдуллина. В педучилище. Девчатам с таким защитником спокойнее будет. Только сначала инструктаж у товарища Васнецова. Выполнять!

-Есть!

Очень спешил обратно Габдулла, понятно ведь, требовалось срочно доложить о мятеже невесть откуда набежавших контрреволюционеров. Особенно о предателях среди коммунистов и комсомольцев – вдруг такие и среди своих завелись? В запале и не заметил, как все переменилось на территории ширката. Сейчас, выйдя из кабинета с интересом огляделся. В глаза бросалась сторожевая вышка. То, что это вышка и именно сторожевая, юноша догадался сразу. Зимой сами отбирали в лесу и хлыстами, волоком свезли высоченные сосны. Такие, чтобы не особенно толстые и прямые. Сергей Петрович тогда объяснил, дескать, будем ставить сторожевую вышку. Привезли, ошкурили и вроде забыли. Не до того было и, в принципе, незачем. А как сейчас приспичило, за день соорудили. «Молодцы!» – мысленно одобрил Габдулла. С трудом преодолел желание тут же вскарабкаться по лестнице и оглядеть все сверху: некогда, у него приказ начальника ширката. Но в виде компенсации позволил себе не спеша оценить сооружение взглядом бывалого вояки. Неплохо! Площадка для караульного сверху закрыта крышей из толстенных половых досок, с боков обита железными листами. Пуля пробить-то, пробьет, но враг не сможет вести прицельную стрельбу, когда караульный укроется. Караульный, Шамиль из четвертого звена бригады №2, приметив председателя комитета курсантов, стал обозревать окрестности с несколько демонстративным усердием.

-Эй там, наверху! -гаркнул Габдулла, – Тебе там сверху, наверное, все видать, где сейчас товарищ Васнецов?

-На плацу, товарищ Гильманов!

-Благодарю за службу, товарищ Таипов! – эту формулировку Габдулла услышал сегодня в кабинете у начальника милиции. Услышал и запомнил на всю жизнь – до того завораживающе красиво звучит. Шамиль не нашелся, как ответить, он ведь и по-русски пока толком не понимает, просто расплылся в счастливой улыбке.

Плац – утрамбованная щебнем площадка за приземистым учебным корпусом. Там у них проходят торжественные построения в начале каждой недели и по праздникам, а по будням – занятия по строевой подготовке. Габдулла солидно потрусил в ту сторону.

На плацу строем стояли семь курсантов. Сергей Петрович что-то им разъяснял, стоял спиной и Габдуллу не видел. Памятуя, как строг военрук во время занятий, юноша предпочел тихонечко встать в сторонке и подождать. Подивился, как изменились товарищи. Сосредоточенные, с мрачной решительностью на свежих юношеских лицах. Будто за день повзрослели, постарели лет на десять. Даже балагур и весельчак Тагир сурово стиснул губы, а лоб пересекла глубокая складка. « А-а, они же с Салаватом друзья. Были друзьями...»– вспомнил и вновь опечалился юноша.

-Начальник караула, развести наряды по «секретам»!

Только после этой команды Габдулла строевым шагом подошел к Сергею Петровичу. Но доложиться как положено не вышло, наплевав на насаждаемую им же субординацию, военрук просто обнял парня: « Наслышан! Я так и знал, ты не подведешь!» Подробнейшим образом расспросил, как там все было.

-С боевым крещением, товарищ Гильманов!

К христианам Габдулла относился хорошо, а как же, дядя говорил на политинформации– у мусульман, у иудеев и у христиан Бог, пророки, частично – Священные книги, едины. Но вот крещение применительно к себе несколько покоробило. Что уж скрывать, в среде, где он вырос слово «кряшен» (искаженное «крещенный») было бранным. Причем, к христианам в ругательном смысле абсолютно не относилось. Они просто «урыс», кому по факту рождения положено быть православными, ну, или атеистами – свобода совести ныне гарантирована конституцией СССР, подробно разъяснена специальным постановлением ЦК КПСС. Среди комсомольцев и коммунистов много как христиан, так и мусульман. А «кряшен» с негативным подтекстом – бывшие мусульмане, сменившие веру ради шкурной выгоды. Конечно, при советской власти никто теперь и помыслить не мог об официальном приоритете той или иной традиционной конфессии. Однако попытки насильственной христианизации многовековой давности все еще отдавали фантомными болями: слишком много заплачено, слишком много крови пролито за право поклоняться по велению собственного сердца. Упоминание народности кряшены способно окончательно запутать и без того сложный вопрос. По одной из версий, эти тюрки приняли христианство раньше самого Папы Римского. Не в переносном, в самом что ни на есть хронологическом смысле! Ну, если и не раньше самодержца Ватиканского, так раньше большинства нынешних европейских народов – это точно. Понятное дело, этих кряшен никто не станет ругать «кряшенами». Наоборот, кто поумнее, выкажет уважение за столь истовую преданность духовным корням. Габдулла был далек сейчас от столь высоких материй. Только смутился. Благо, хватило ума понять – Сергей Петрович не хотел его обидеть. Наверное, в таких случаях так положено говорить. Тем более, суровый воин и чуть менее суровый педагог общался с ним как с равным!

-Давай, иди, выполняй приказ начальника товарищества, смени Абдуллина, – подытожил он разговор, но тут же переменил решение, – Отставить! Пойдем вместе, часовому дан приказ – подчиняться только мне и начальнику караула. Сам Имаметдин Мархаметдинович так распорядился. Как знать, может и здесь затаились иуды-перевертыши...

Педучилище представляло из себя длинный барак, чуть поменьше ширкатовских. Учебный корпус только достраивается, работы приостановлены на время летней страды, а в общежитие потихоньку начали прибывать будущие студентки. Пока будет пятьдесят. Со следующего учебного года наберут столько же. Планировался двухгодичный цикл обучения. Столь близкое соседство с учебно– сельскохозяйственным ширкатом объяснялось просто – студенток надо кормить, голодное брюхо к учению глухо. Все досконально рассчитали: зерна, мяса, молока и овощей товарищества с лихвой хватит и для самопрокорма курсантов, и для будущих учительниц. Да еще на продажу останется. Конечно, в отличие от курсантов, для которых работа на поле или ферме одновременно является формой обучения профессиям, загружать физическим трудом студенток никто не собирался. Однако на то они и селянки, быстренько организовав комскомитет, вынесли решение: выходить на дежурные рабочие смены наравне с курсантами. Даже незамедлительно вызвали четвертую бригаду на соревнование. Посовещавшись с начальником училища Закиром Султановым, Имаметдин чуть остудил девичий пыл. Учительство – чрезмерно ответственная стезя, будущее нашей великой страны определяется не только и не столько на великих стройках, а в том, сколько малышей пойдут в школы, чему и как будут обучать педагоги. «Ребенок – как чистый лист бумаги. Именно в ваших руках , что будет написано на их безгрешных душах. Они непременно должны стать образованнее, милосерднее и справедливее, более трудолюбивыми и умелыми, чем мы!» – вдохновенно вещал начальник ширката. А потому все силы и старания следует посвятить подготовке к этому великому труду. Ему, учителю еще с дореволюционным стажем, да еще окончившему ускоренные курсы совпартшколы в самой Уфе, да еще и младшему брату наркома Башкортостана по делам религии и национальностей, девушки верили безоглядно. Однако Имаметдин на то и был педагогом от бога, не стал рубить на корню прекраснодушную инициативу. Предложил компромиссный вариант: дежурные подгруппы будут работать в столовой и прачечной, по потребности – в цехе по переработке молока. А в выходные дни и прямо сейчас, пока еще не начались занятия, милости просим на субботники.

Жить становилось лучше, жить становилось веселее.

Последние дни Габдулла помимо учебы был все время занят сенозаготовкой и прочими летними хлопотами.

-Ну и ну! – одобрительно цокнул языком, переступив порог барака, гордо именуемого жилым корпусом. Действительно, за последние дни тут произошли разительные перемены. Нет, и в ширкатовском общежитие всегда чистота и порядок, здесь же, еще явственно чувствовалось и женское присутствие. Пестрые лоскутные дорожки-карама на полу, веселые занавесочки, букеты на тумбочках источают упомрачительный запах. Казалось бы, выйди за территорию, и дыши сколько душе угодно ароматом чабреца и ковыля, навеваемым с близлежащих склонов. Оказывается, маслом, так сказать, каши не испортишь – Габдулла с удовольствием вдохнул столь полюбившийся ему купаж учалинских гор.

-Что, нравится у нас, товарищ Гильманов? – поинтересовалась одна из девушек, небольшой стайкой рассевшихся на длинной лавке за не менее длинным столом. Книжку вслух читали. Отвлеклись от занятия только по случаю явления Габдуллы женскому народу.

-Еще как нравится, товарищи девушки! Особенно вот этот запах люблю, -юноша демонстративно шмыгнул солидных габаритов носом.

-А знаете, почему вам по душе именно этот запах? -нарочито невинным голосом поинтересовалась девушка в красной косынке, небрежно накинутой на плечи. Не дожидаясь ответа, сверкнула лукаво синими глазищами и сочувственным голоском посоветовала:

-Жениться вам пора, товарищ Гильманов. Потому что это чабрец вам так кружит голову, по нашему – «кияу улане» – «трава жениха»!

Грянул дружный смех. «Молодец девушка», – подумал про себя Габдулла. Вспомнились слова дяди: веселить людей на пирушке много ума не надо, любой справится. А вот суметь подбодрить шуткой в трудную минуту – это божий дар. Сейчас же, поддержка очень и очень нужна. Как бы не хорохорились юные комсомолки, видно, сильно напуганы утренними событиями. У всех еще в памяти, как несмышлеными малышами в ужасе убегали в лес, как только в деревне появлялись всадники. Красные, белые, казаки, дезертиры – сельский люд даже не пытался разобраться, почему они так себя называют и чем отличаются. Хватало того, что все они хотели одного – выскрести по амбарам да сусекам все съестное, забрать пусть даже и единственную лошаденку, всласть покуражиться над безоружными крестьянами, а то, что и похуже... Нечего и гадать – любой вооруженный незнакомец страшнее волка в февральском лесу. Так они еще и стаями ходили, будто на самом деле волки. Кто им даст укорот? Свои джигиты – кто с империалистической войны не вернулся, кто у красных, кто у белых.

-А я что, против? – ничуть не смутившись поддержал шутку записной балагур, – вона вас сколько, одна другой краше. Одна вот беда, нет мне еще семнадцати, родная Советская власть не дозволит.

С преувеличенным вниманием окинул взглядом девушку. Цокнув языком, выразил восхищение. Уже отнюдь не наигранное.

– Ты недавно приехала? А то я тебя еще не знаю. Вот ты сама будешь дожидаться, пока мне исполнится семнадцать лет? Разгромим мятеж подлой контрреволюции, там и...

Зря он упомянул про бунт. Будто корова языком слизнула игривый настрой девчушек. Сразу притихли, нахохлились, словно воробушки в зимнюю стужу.

-Товарищ Гильманов, а мы их сможем победить? Говорят, бандитов очень много и все такие злые-презлые. Как бешеные собаки. Боюсь я их, – на правах давней знакомой доверительно пожаловалась Амина, худющая девчонка то ли из Ильчино, то ли из Ильчигулово. Она прибыла в училище одной из первых, еще месяц назад.

-Не боись, сестренка!– Габдулла покровительственно похлопал ее по спине, – пусть они боятся! Я сегодня сам в Учалах воевал. Всех разогнали как цыплят!

Чтобы успокоить студенток, Габдудда не без удовольствия растреножил буйное свое воображение. Оно понеслось во всю прыть, слабо разбирая, что приключилось на самом деле, а что пригрезилось в мечтах. Тут и сразу три конные армии, спешащие на помощь Учалам. Ладно, товарищ Галеев по телеграфу успел упредить Буденного, чтобы зря не загоняли лошадок, и сами справились. И про товарища Сталина, лично распорядившегося выслать 15 аэропланов. Врать не будет, сам Габдулла не видел крылатые машины, но краем уха услышал, как они прожужжали в небе над райцентром. Будут летать над лесными чащами, сверху накидывать арканы на пока еще не пойманных бандитов. А в Белорецком металлургическом комбинате соорудили такую большую пушку – диаметр жерла в рост человека! «Вот ты, Фатима, спокойно сможешь ходить туда-сюда внутри ствола. Тебе же, Гульнур, пришлось бы немножко наклонить голову, – честно уточнил юноша, – ишь какая вымахала, субханаллах, выше меня!» Да, Габдулла и на самом деле слышал, будто в Белорецке начали возводить цеха для производства новых гаубиц. Какая разница, какие будут на самом деле, лишь бы сестренок успокоить.

-Если стрельнуть из такой пушки, один снаряд целый полк в клочья разметает. Да что там полк, надо будет, до Англии, к лорду Керзону прямо домой долетит. А нечего всякие обидные ноты сочинять, – распалялся юноша. И все же, будучи до мозга костей прагматичным крестьянином, прикинул про себя и сокрушенно добавил:

-Только от нас до Англии не долетит. Придется тащить орудие на десяти тракторах к западным границам нашего родного Советского Союза.

Нет, за увлекательным трепом Габдулла не забыл о своих обязанностях часового. Просто Сергей Петрович разъяснил, он не должен нести караульную службу как остальные. Незачем. Жилой корпус училища стоит внутри огороженной территории. Все подступы отлично просматриваются и простреливаются с вышки и со спешно возведенных постов по всему периметру. Прежде чем направиться к девушкам, они вдвоем обошли все семь укреплений, сложенных из мешков с песком. Чего-чего, этого добра хватало – завезли для многочисленных строек. Сейчас, правда, необходимость в мешках почти отпала. Ибо успели отрыть окопы в полный профиль. «Твоя задача, – сказал военрук Габдулле, – своим бравом видом приободрить девчушек. А то, как привезли с дальнего выгона тела павших курсантов, у некоторых случились припадки. Одна совсем разум потеряла, заголосила по дурному, попыталась убежать в лес. Этого только не хватало! Два часа назад наблюдатели заметили около полевого стана отряд, два-три десятка всадников. Черт их знает, кто они...» Несмотря на возложенную гуманитарную миссию, юноше приказал быть начеку. Винтовок мало, всего 12, это еще учитывая трофейную «мосинку» Габдуллы. Остальные девять у боевого охранения ближнего выгона, куда перегнали скот и с дальнего пастбища. Мало оружия. «Нас, имеющих боевой опыт, еще меньше. Будешь в моем резерве. Еще неизвестно, как поведут себя остальные курсанты, если не дай Бог, над головами начнут свистеть пули. Мальчишки ведь еще совсем, необстрелянные», – после такого напутствия Габдулла всеми фибрами души ощутил, что он сейчас – настоящий мужчина. Не в возрасте тут дело, не в ширине плеч, а в непреклонной решимости защищать более слабых и робких. Наперекор всем обстоятельствам, даже против всего мира, даже ценой собственной жизни...

Ясно и даже хорошо стало на душе, Габдулла подивился такой внезапной метаморфозе. Если рассеять все дымовые завесы, за которыми любят маскироваться трусость, эгоизм и гордыня, все очень просто. Есть свои, которых он должен и может защитить, есть чужие, неважно, зачем и почему, но представляющие на данный момент смертельную опасность для своих.

Так было в гражданскую войну, так стало и сейчас. Лишь одна, но огромная разница: в лихолетье своими были ближайшие родственники и часть односельчан, весь остальной мир – враждебные чужие; сейчас же, чужие – всего лишь кучка мятежников, да пусть будет хоть целый миллион, все равно их намного, намного меньше своих – всего населения огромного Советского Союза. Какое это сладостное чувство, когда свои – все твое окружение, вся твоя страна с южных гор до северных морей! Родимая, несокрушимая, необозримая... Несмотря на свою молодость, Габдулла не обольщался: даже красные не всегда были своими, много всякой мрази ходило и под красными знаменами. Еще неизвестно, под какими флагами их было больше. Но красные сумели не только победить в кровавой круговерти войны всех со всеми, но и стать той закваской, что превратила подавляющее большинство людей в своих меж собой. По большому счету, только это и имеет значение.

Уже приехав в Учалинский район, Габдулла услышал историю, комичную и трагичную одновременно, ярко характеризующую те смутные времена. Может быль, может народ и присочинил, однако курсант Лукманов из деревни Уразово божился, что так и было на самом деле. Короче, товарищ Муртазин, ныне заместитель наркома обороны СССР, а тогда командир небольшого отряда, проходил по этой деревне. Бричка у них сломалась. Разыскали и привели к командиру местного кузнеца, которому было велено починить нехитрый транспорт. Мастер исполнил задание на совесть. А как же, грех не оправдать доверие земляка, успевшего снискать славу своей безоглядной удалью. Да и куда ему, собственно говоря, было деться? Осмеливающиеся перечить вооруженным людям в те времена жили недолго. Ровно столько, сколько требовалось чтобы передернуть затвор винтовки. Поблагодарили, стало быть, понятливого коваля за работу и двинулись дальше. Спустя несколько дней тот же отряд под предводительством того же командира проходил через деревню уже в обратном направление. Муртазин приказал доставить перед свои грозные очи того кузнеца. Мастер явился почти без опаски, а как же, они же сейчас почти приятели. Только вот Муртазин не стал спешиваться, дабы должным образом приветствовать знакомца. Наклонившись с седла, одной рукой ухватил за грудки и приподнял до своего уровня опешившего кузнеца. Не силой он бахвалился, не до того, сумрачно было на душе. Вплотную, нос к носу приблизил и прямо в лицо рявкнул:

-А что это ты, нехороший человек, помогаешь белякам?

Тот пролепетал, мол, видеть не видел, знать не знает ни про белых, ни про зеленых и прочих синих. Но командир не унимался:

-А кто, если не ты, чинил бричку белякам несколько дней назад?!

Кузнец под конец запутался:

-Так ты же сам велел, неужто забыл?

-Расстрелять! -коротко приказал командир сопровождавшим бойцам.

Чего уж рыпаться, коль смертный час пришел . Не вырваться и не оправдаться Бог весть за какую вину. Смиренно встал к каменному забору, куда приволокли , закрыл глаза и стал про себя читать молитву. Чтобы точно попасть в райские кущи, хватит, достаточно намаялся в земной жизни... Грохнули выстрелы. Но странное дело, ни тебе боли от пуль, разрывающих и кромсающих родную плоть, ни ангелов, влекущих измученную душу в горние выси... Чуть выждав, незадачливый кузнец открыл глаза. Как оказалось, бойцы стреляли поверх головы. А командир, пригрозив пальчиком, таки разъяснил ситуацию:

-Когда мы проходили в ту сторону, мы были за белых. Сейчас за красных. Красным нужно помогать, всем остальным нельзя. Политика, однако, понимать надо!

...замолчали селяне, каждый по-своему размышляя о таинственных силах политики.

Глава 10.

Глава 10. Как ни торопился, на вершину невысокой голой горы Ирек Сафин взобрался на своих двоих. Лошадку оставил на склоне, иначе всадника на фоне неба любой увидит за много верст. Это сейчас он -преподаватель по животноводству в ширкате, а всего пять-шесть лет назад был бойцом, умудрившимся выжить в таких передрягах, что самому сейчас не верилось. Наслушавшись позже лекций на курсах, он и про себя выражался по-научному: «Хрен сейчас кто меня сможет убить. Нас две войны и одна революция отселекционировали! Это еще не считая Польского похода, когда так всыпали в хвост и гриву, даже тошно вспоминать»

Осторожно убедившись, что на противоположном склоне и у подножья никого нет, чуть расслабился, принялся внимательно обозревать дальние окрестности. Нет сомнения, налетчики поскакали в сторону деревни Кудаш. Странное дело, даже не пытались запутать следы, двигались по грунтовой дороге. Будто специально накопытили. А вот в самой деревне поднимаются клубы черного дыма. Ирек насчитал четыре столба. Такое не может быть обычным пожаром, ясное дело, не только в ширкате, во всем районе творится что-то страшное. Продолжая наблюдение, Сафин крепко задумался – что ему делать дальше? Имаметдин Мархаметдинович велел проследить, куда двинулись налетчики, и возвращаться. Но, во-первых, он сейчас не на военной службе, товарищ Ширгалеев, при всем к нему уважение, не командир ему, а начальник. Нет у него полномочий отдавать боевой приказ. Во-вторых, не было конкретного указания, через сколько километров следует возвращаться обратно. Весьма возможно, налетчики не доехали до Кудаша, свернули налево или направо. В ширкате же, и без него обойдутся, курсантов там на целую роту, товарищ Васнецов – кадровый офицер еще с царских времен, скоро подъедет милиция... А в-третьих, все эти доводы Сафин приводил только для того, чтобы утихомирить собственную совесть бывалого служаки. Ибо еще там, на выгоне, ясно осознал: велик мир, всю жизнь скакать будешь – не обойдешь, но слишком тесен, чтобы уместиться и ему, и тем, кто зарубил беззащитных юнцов... Кто-то непременно должен уйти! Не сможет он дальше учить курсантов, прямо глядеть им в глаза, пока безвинно пролитая кровь таких же парней взывает о мести. «Бисмилахи-рахмани-рахим, Бог мой, преврати меня в свою карающую десницу!» – истово прошептал про себя всего еще несколько часов назад мирный преподаватель и птицей взлетел в седло.

Не стал Ирек напрямую скакать к деревне. Перелесками обошел справа. Приходилось раньше бывать в Кудаше, хорошо представлял здешнюю местность. Левый берег речки упирается в каменистые холмы, правый же – сплошь пойменные луга, ивняк и болота – полк можно упрятать. Перейдя реку, благо, воды лошади только по брюхо, Ирек на пару километров углубился в заросли перемежаемые топями. Облюбовав подходящую ольху, привязал к дереву лошадь. Поспешишь – людей насмешишь, возможно, своей глупой смертью врага насмешишь. Ирек не стал торопиться, споро разобрал и собрал винтовку, убедился, все в норме. Патронов маловато, три снаряженных обоймы и восемь штук россыпью. Рассовал боезапас по карманам. Хоть догадался переодеться в старую гимнастерку, как прозвучал набат тревоги. А то хорош был бы в черном пиджаке, в котором ходит на занятия... Портянки же, заново старательно перемотал, с утра некогда было. Улыбнулся, вспомнив речь товарища Васнецова перед курсантами на занятиях по военному делу: « Хороший красноармеец в первую очередь воюет головой, во вторую очередь – ногами и только затем – винтовкой, другими штатными и подручными видами оружия». Правильно говорит, главное – маневры! Одно слово – ученый человек, военспец. Переобувшись, Ирек подпрыгнул – ничто не звякает и не бренчит. Чему звенеть-то, он налегке. И все же, раз Сергей Петрович требует того от курсантов, не будет зазорно перенять хитрость и бывалому вояке. Не все понимают глубинный смысл поговорки «Век живи, век учись»: век учись, а то не дадут дожить до векового возраста, прибьют. Напоследок крутанул несколько раз в кисти засапожный нож, удовлетворенно крякнув, снова упрятал в положенное место. Невелик размерами, зато удобен для скрытого ношения. Из настоящей златоустовской стали, которая весьма высоко ценится среди знатоков холодного оружия. Не, без ножа никак. Свыкся, воспринимал как часть собственного тела. Давно уже не свистели над головой пули, отвык просыпаться по ночам от каждого шороха и делить всех встречных на «своих» и «чужих», но вот с этой привычкой никак не мог и не хотел расставаться. Разве что в баню ходил без ножа. Сейчас клинок явно не будет лишним. Пуля – дура, нож – молодец. Конечно, дура, больно уж шумлива. Нельзя шуметь, когда кругом враги, заслышав выстрел, мигом сбегутся. А с этим засапожником, были времена, и с плена сбегал, и нерадивых вражеских часовых снимал, и языки «языкам» развязывал...

До околицы добрался быстро. Залег в тальнике, стал присматриваться. И принюхиваться – ветер был в другую сторону, но все равно сильно тянуло гарью. Оно и понятно – вдали догорал сельский Совет, никто и не думал тушить пожар. Несколько раз на значительном отдаление от наблюдателя пронеслись кавалькады по 7-8 всадников. Ни женщин, ни вездесущей ребятни на улицах совсем не видать. На одном подворье поблизости тоскливо воет пес. «Плохо дело, – подумал Ирек, – средь бело дня собака так может выть только по покойнику. И цыкнуть некому, всех, что ли, поубивали? Кто жив, попрятались как мыши, не до собаки им сейчас. Значит, враг все еще в деревне»