Текст книги "Я, подельник Сталина (СИ)"

Автор книги: Ильфат Янбаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Подтверждая догадку, на противоположном конце деревни вразнобой застучали выстрелы из винтовок и револьверов. Все еще воюют. Кто и с кем?

На этой стороне уже тихо. Товарищ Сафин рискнул огородами пробраться к ближним домам, авось кого встретит и расспросит. Удачно получилось, из-за хлипкого плетня на первом же подворье приметил пожилого мужика. Тот сидел на крыльце, вонял самокруткой. Ирека не заметил, а он так и не смог разобрать – встревожен или, наоборот, чем-то воодушевлен хозяин. Ибо морщинистое лицо с очень массивной челюстью то озарялось счастливой улыбкой, то искажалось ненавистью – когда хриплым голосом принимался крыть кого-то матерными словечками. «Странный старик, – удивился Ирек, – в наших башкирских деревнях почти никто не курит. Разве что некоторые солдаты пристрастились в империалистическую войну. Этот никак там не мог воевать, возраст не тот. А как сквернословит, будто пьяный сапожник в Уфе!» Для башкира и мусульманина, еще и в преклонном возрасте – это вообще за гранью понимания. Между тем, не пришлый, видно – он у себя дома. Ладно, сейчас имеет значение только то, что он дома один. Окончательно убедившись, что на улице и соседних подворьях никого не видать, Ирек с треском распахнул калитку, уверенным шагом прошествовал к дому.

-Ну, и что ты тут расселся? – процедил сквозь зубы, окатив хозяина ледяным взглядом. Винтовку наставлять не стал, пусть не думает, что его опасаются. Иреку мужик сразу не понравился. Но не в этом дело. По опыту знал, лучшая оборона – это атака. Если сразу жестко надавить, у визави пропадает желание лезть с расспросами. Сафину же пока требуется разобраться в обстановке, а не докладывать про себя. Узнать, кто на данный час хозяйничает в деревне? Интуиция не подвела, хозяин резво вскочил на ноги.

-А я что, я ничего, сижу вот...-начал он мямлить, испуганно уставившись на непрошенного гостя.

-Вот я и спрашиваю, почему ты дома сидишь в такое время! – грубо прервал Ирек, – Отвечать! Почему не с нашими?

-Наши меня сами отпустили! Господин десятник Салихов изволил пошутить, сказал, чтобы не путался под ногами, раз без левольвера. Они сейчас Фазуллу пустят в расход и все, свободна наша деревня! – угодливо залебезил хозяин.

«Товарищ» или «господин» – иностранцу, пожалуй, и не объяснить разницу схожих обращений. Товарищу Сафину хватило с лихвой, чтобы понять – в деревне враги... Кто, откуда, сколько – все это второстепенно. Пока же, раз тут враги, не стоит им мозолить глаза.

Кивком головы указал на дверь:

-Это мы еще проверим, топай в дом!

С нежданной для его массивной фигуры проворством хозяин засеменил вперед. Поднялся по скрипучим ступенькам. Вовремя они убрались – на улице заслышался топот копыт. Войдя, Ирек мельком оглянул внутренность жилища. Никого больше нет, вот и славненько. Бедновато живут, лишь одна комната. А в остальном, все как у большинства деревенских башкир. Почти всю площадь занимают «русская» печка и деревянные нары-«хике». Хозяин вознамерился было раскинуть подушки, сложенные в углу, дабы гостю было удобнее сидеть. Ирек бесцеремонно пресек жест гостеприимства, дулом винтовки указал – садись на лавку. Сам так и стоял у двери, краем глаза через окно присматриваясь, что происходит на улице. Выждав томительную паузу, скривил тонкие губы в глумливой усмешке.

-Что, дядя, думал самый хитрый, да? Там, – Ирек пальцем указал наверх, – все известно про твое двурушничество. Господин сотник намеревался лично тебя расстрелять, да я вот решил сначала поговорить. Сам знаешь, бывает, и оклевещут достойного человека.

-К-какой сотник? Сам господин Худайбердин? Он разве не в К-к-кунакбае сейчас?– стал заикаться старик.

-Он там, где ему положено! А кому ты хочешь донести, где сейчас господин Худайбердин? – недобро сощурил глаза гость, – Ты бы про себя подумал. Разве не знаешь, как мы поступаем с предателями?

...Сафин действовал наобум. Справедливо рассудил, раз мужик так подобострастно отзывается о некоем десятнике, сотников всяко должен бояться больше. И еще, только раз глянув, сразу понял – человек с такими гнилыми глазами не может не быть предателем. Без разницы, кому прислуживает. И ведь угадал! Совсем сдулся старик.

-Значит прознали, как я потерял тот проклятый левольвер...– сокрушенно пробормотал вполголоса.

-И не только! -плеснул масла в костер Ирек, -Револьвер это еще не так страшно, а вот якшаться с врагами – за это сразу к стенке.

-Я же все рассказывал десятнику! Ничего не утаил. С Кашириными, чтобы им пусто было, всего месяц ходил. Как понял, что они супротив народа – сразу ушел от них! – взвился с места хозяин, но тут же болезненным тычком ствола в грудь был усажен на место. Сафину, конечно, было бы очень интересно разузнать, что связывало старика с братьями Кашириными, с которыми был раньше знаком лично. Но не до того сейчас. Разобраться бы, что за кровавая чертовщина проходит здесь и сейчас.

-Давай, дядя, поведай, какими делишками сегодня был занят? С самого начала.

Товарищ Сафин, якобы представитель неведомого и ему самому сотника, не мог, конечно, спросить напрямую – кто с кем воюет? Назар (так звали хозяина) сразу бы смекнул, что перед ним чужой. Пришлось идти окольным путем. Из сумбурного рассказа, бестолково перемежаемого междометиями и уверениями в преданности общему делу, вырисовалась совсем уж неожиданная картина.

...за последние полтора-два года почти во всех деревнях района были организованы группы из лиц, обиженных на Советскую власть. Насколько широко разветвилось подполье, Назар ничего не знал. Про политическую основу сопротивления – то же самое. Единственно, что смог воспроизвести из всего слышанного у более грамотных подельников – «....перевешаем большевиков, вся власть – Учредительному собранию!» Им категорически запрещалось до поры проявлять недовольство. Наоборот, «учредильщикам» было велено демонстрировать лояльность новым хозяевам, по возможности устраиваться в советские и партийные органы власти. «Сами знаете, наши есть даже в райкоме КПСС» – мимоходом обронил старик. Ирек утвердительно кивнул головой, да, мол, знаем. Немало ему напряжения потребовалось, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица. Думал, война далеко позади, а вона как получилось! Дальше – еще страшнее. Вчера прискакал связной из деревни Кунакбай, передал приказ Худайбердина: на заре перебить большевиков и активистов в своей деревне, потом идти на соединение к сотнику. Только с самого начала не заладилось в Кудаше у мятежников. Только председателя колхоза с счетоводом удалось застать в правление хозяйства. Агронома долго гоняли по полям, куда он выехал спозаранку, так и не поймали. А председатель сельсовета и еще несколько специалистов колхоза почуяв неладное, закрылись в своих домах и отстреливались. Потеряв несколько соратников, мятежники подожгли укрытия врагов. Выехать в Кунакбай, далее – в Учалы в оговоренное время не получилось. Механизатора Фазуллу до сих пор не могут выкурить из гаража, и не поджечь – все подходы, гад, простреливает. Не один он там, со сторожем, а может еще кто прибился. И вообще, много еще в деревне врагов!

-Слышите, как собака воет? Это Махмуда. Его забыли записать в список. Ладно, я напомнил господину десятнику, что он депутат! – не без гордости продолжал вещать Назар, – первый враг Махмуд нашему святому делу. У него два сына в Красной армии!

Как бы ни был ошарашен Ирек всем услышанным, все это его интересовало несравненно меньше, чем ответ на вопрос, ставший ныне смыслом самого существования. Немыслимым усилием сдерживая клокочущую внутри ярость, изобразил подобие улыбки:

-Понял, Назар-абый, тебя попытались оклеветать. Я с ними разберусь. Ты мне вот что скажи – кто сегодня угнал лошадок с ширката «Урал»? Знаешь?

Назар заметно приободрился. Понял, невесть откуда свалившийся на голову начальник со страшными ледяными глазами поверил в его безвинность. И про револьвер, врученный господином десятником и проигранный в карты, когда ездил на Белорецкий базар, больше не допытывался. Поверил, стало быть. Радуясь возможности услужить гостю, затараторил.

-Как ни знать, конечно, знаю! Хабибьян со своим десятком 16 скакунов пригнал. Бестолковый он, Хабибьян, с мальчишками-подпасками не смог управиться, двоих воинов потерял. И без того неполный десяток был, сейчас, курам на смех, всего с пяток остались

-Ваш он, Кудашевский?– Сафин впервые за встречу потупил взор. Как бы этот старый прощелыга не заметил в его глазах чрезмерный интерес. Хозяин дома не так прост, каким хочет казаться. Но Назар и не думал ничего таить. Своим звериным чутьем уловил – с гостем не надо спорить и юлить, посчитает нужным – убьет, глазом не моргнет.

-Да ни, не наши они!

Как выяснилось, весной некий Хабибьян Юмашев из соседней деревни по каким-то хозяйственным делам наведывался на дальний выгон ширката. Как увидел породистых рысаков, потерял сон и покой, до того приглянулись. Сейчас же, как получили приказ выступать в поход, решил – только на таких скакунах и пристало идти в священный бой. Нарушив приказ сотника, на заре двинул свой неполный десяток в «барымта» (набег за скотом).

-А что он потом в Кудаш заехал? Напрямую в Кунакбай быстрее бы доехал.

Назар задребезжал сиплым смехом.

-Боится господина сотника, он же, куриная голова, еще до боя, из-за своей бестолковости двоих потерял. А один ранен. Господин сотник за такое по головке не погладит. Вот и предложил нашему господину десятнику, он ему – трех коней, а наш господин десятник направляет под начало Хабибьяна трех бойцов. Долго спорили, сошлись на десяти рысаках. Наш господин десятник своего не упустит, голова!

Заметив, что Ирек совсем не разделяет его восторга, старик быстро посуровел.

-Как увидите господина сотника, скажите, что это я, Назар Кургашев раскрыл вам глаза на подлый заговор. Пусть изменщик понесет заслуженную кару. А с его десятком и я могу управиться, вернее человека не сыщите!

-Ты даже не представляешь, какая будет кара – проклянут родную мать, что родила на белый свет...Они еще здесь?

– Черт бы их задрал, давно уже выехали. Только в Кунакбае сможете застать, – с явным сожалением ответил Назар.

Все что ему требовалось, Ирек узнал. Только собрался выйти вон, в окошко заметил – к дому напротив подъехали два всадника. Один из них, спешившись, зашел в подворье. Второй, в изодранном бешмете, но в начищенных до блеска хромовых сапогах, стал дожидаться подельника в седле, винтовку держал наизготовку. « Повоевал в свое время, ишь, как глазами рыскает по сторонам, и оружие держит правильно», – с ходу определил степень возможной опасности товарищ Сафин. Решил, пока лучше не выходить из дома, не поднимать зря стрельбу. Проще дождаться, пока сами уберутся восвояси.

Расселся на лавке рядом с хозяином.

-Десятником хочешь? Тогда давай, рассказывай, что ты делал в отряде Кашириных?

Как оказалось, к красным прибился, так сказать, по факту рождения. Не баловала судьба Назара Кургашева с самого младенчества: отца не знал, мать умерла от непосильных трудов и нищеты, когда ему едва девять лет исполнилось. Троюродный дядя не дал пропасть, взял сироту к себе. Тяжело жили, голодно, да еще жена дяди попрекала сиротинушку каждым куском. Едва минуло четырнадцать лет, сбежал Назар от них. «Дядя на вторую корову копил, я, не будь дураком, прихватил денежки с собой. И тете припомнил все обидные слова – перед уходом в клочья изорвал оба ее платья и в крынку с молоком нагадил!» – с малопонятной для Ирека гордостью поведал хозяин дома. Где только не мыкался, кем только не подрабатывал горемычный юноша – пастухом, сплавщиком леса, пасечником и печником, как можно было понять по недосказанности, не гнушался конокрадством и просто воровством. Но так и не добился ни достатка, ни уважения. Женился на такой же нищенке, Бог не дал детей, овдовел. Революцию встретил разнорабочим железоделательного завода в Белоречье. Возликовала тогда сумрачная душа Назира. Вот оно, свершилось! Можно, и даже похвально стало резать всех богатых, чистеньких и сытых. Таких он ненавидел сызмальства. Плевать было Назару, что там хотят построить большевики, что понаписали Маркс с Лениным, животный страх в глазах буржуев сладострастно щекотал нервы, запах крови кружил голову. Так хорошо ему еще никогда не было. Тем не менее, при рассказе предпочел от большевиков отмежеваться, он же сейчас «белоленточник». «Я красных с самого начала невзлюбил, несознательный еще был, но чувствовал их гнилое нутро. Поэтому, с беляками никогда не воевал. Как отряды схлестнутся меж собой, я тихо-тихо отойду в лесочек и поминай, как звали!» – каркал вороном рассказчик. Ирек понимающе ухмыльнулся. Как же, как же, и у красных, и у белых навидался этой публики: против безоружных и мирных – лютые вояки, если же завидят солдат – сразу улепетывали в кусты.

-Молодец, Назар-абый, правду говоришь. Мы и так все про тебя знаем, сейчас я только проверяю, насколько ты искренен, можно ли ставить десятником, – приободрил он воинственного старика. -А как к Кашириным прибился?

Прибился тем же макаром. После очередного побега припугнул как следует хозяина и отлеживался целый месяц на хуторе. Как появились рядом красные казаки, вытащил упрятанную красную повязку, нацепил на правую руку и просто вышел к своим. Вернее, выехал на экспроприированной у хуторянина кобыле. Русский язык знал через пень-колоду, а вот замечательное слово «экспроприация» запомнил и полюбил с первого раза. Взяли красные казаки коноводом, в чем-чем, а лошадях Назар знал толк. Только действительно, больше месяца не задержался. Завалил как-то дочку купца-заложника на сеновале, тут черт принес самого старшего из Кашириных. Взбеленился красный казак, вытащил насильника за шкирку во двор и отдубасил смертным боем. «Вот тогда-то я окончательно прозрел, с большевиками мне не по пути, -простодушно признался Назар, – купца с семьей все равно грозились расстрелять, почему мне зазорно побаловаться с ядреной девкой? Если собрался, скажем, резать корову, разве ее нельзя сначала подоить? Если бы сам потом полез на девку, я бы еще понял, так нет же! Будто собака на сене, одно слово – большевик» Чуть оклемавшись, утек по-тихому от буйных братьев. Дождался конца смуты у казахов, коим в прежние времена сбывал угнанный скот. Там бы и укоренился, да вот хозяин кочевья приревновал к нему свою младшую жену. Пришлось спасаться бегством. Кинулся в родные края, тут ему повезло – дядя с семейством умерли от какого-то мора, Назар на правах наследника занял опустевшее жилище. Тут и перебивался случайными заработками. Кому печь сложит, скажем, баню срубит или коня подкует – непутевая жизнь многому его научила... Правда, особо себя не утруждал. Возраст свое берет, сейчас пусть молодые горбатятся, как мы в свое время. Не все же им песни орать и над зрелыми мужами потешаться!

В контексте бойни на дальнем выгоне преподавателя абсолютно не интересовало, чем руководствовались налетчики. «Учредильщик»-«белоленточник», монархист, коммунист, анархист, да хоть тред-юнионист – кем бы они себя не называли, имя им одно – нелюди. Больше из академического интереса Ирек уточнил:

-А вот скажи, дядя, что тебя заставило взяться за оружие? Какие у тебя обиды на нынешнюю власть?

-Фариту телку справную дали, мне шиш! А ведь он тоже в колхоз не вступал, тоже, как я, записался хуторским. А колхозники давно с жиру бесятся – и семена им заморские, и сеялки в долг, и жатки, даже трактор дадут. Нет в мире справедливости!

– Самого, значит, в колхоз не приняли?

-Что я, баран безмозглый – на чужого дядю горбатиться! Председатель домой приходил, соловьем заливался -мол, и руки у тебя золотые, и в конях хорошо разбираешься. Но меня на мякине не проведешь! Всяк норовит накинуть хомут на шею простого человека. Еле сдержался, так хотелось скинуть с крыльца. Ничего-ничего, подавился Шафкатик своими хвалеными сеялками-веялками, сегодня первым ему голову свернули. Жаль, я не успел. Своими зубами глотку бы перегрыз.

-А на что тебе телка или сеялка, как я погляжу, хозяйство не держишь?

-Дык, продать же можно! Повезу в Верхнеуральск или Троицк, там у меня много знакомых.

-Думаешь, как победите, я хотел сказать – как победим, дадут тебе эту телку?

-А ради чего я кровь проливаю, голову под пули подставляю!? Дадут конечно, мне господин десятник обещал.

За беседой Ирек поглядывал на окошко. Облегченно вздохнул, завидев выходящего из дома напротив мужчину. Оба не мешкая двинулись в сторону центра деревни. «И мне пора, до Кунакбая путь неблизкий», -подумал Ирек и не прощаясь со стариком шагнул за порог. Тот на свою беду кинулся провожать. Стараясь все высказать, быстро-быстро залопотал:

-Господин командир, так вы замолвите за меня словечко перед господином сотником? А то я не все вам успел обсказать. Рука у меня твердая, не дрогнет! Вот сегодня Махмуда, соседа моего, вместе с женой порешили, а младший сынок затаился за дровами. Главное, никто про него и не вспомнит, бдительности нашим не хватает, только я все думы думаю – змеиное семя надобно вырывать с корнем. И в подпол лазил, и на сеновал, нет мальца! Встал посреди двора и смотрю, а куда бы я сам спрятался? Некуда больше, везде искал. И тут, наверное, сами ангелы повернули мою голову в ту сторону. Вижу, между стеной и невысокой такой поленницей, никто и внимания не обратит, зазор остался, а оттуда чья-то босая пятка виднеется. Глаз у меня зоркий, таки углядел! Вытащил, стало быть, за эту ногу Махмуда мальца. А он в слезы: «Агай, агай, спаси!» За своего, стало быть, принял, за соседа. Не стал понапрасну мучить ребенка, что я, зверь что ли? Тюкнул слегка обухом по макушке. И все, еще на одного врага нашему святому делу стало меньше. А то, «агай», «агай», какой я ему агай, змеиное отродье!

... Назар и сам успел понять, не надо было этого говорить. Ирек мгновенно развернулся в его сторону. Глаза совершенно безумные. Дергаясь уголками побледневших губ, с усилием выдавил из себя хриплый стон:

-Агай, спаси, так он, говоришь, кричал?

Старик не успел ответить. Был он кряжист и силен, но тут в мгновение ока скомкали его как ворох старого тряпья и впечатали в стену прямо лицом. Дальнейшего он уже не чувствовал, не услышал, как с омерзительным звуком хрустнули шейные позвонки, когда Ирек стиснув железными ладонями подбородок и затылок, крутанул ему голову.

Ирек же, оттолкнув от себя обмякшее тело, вытащил платочек и тщательно обтер руки, слегка вымазанные в соплях и слюнях убитого. Успокоился так же быстро, как и впал в бешенство. Бросил взгляд на окошко, никого не видать. Не спеша прошелся по избе. Довольно присвистнул, обнаружив заплечный мешок. Вытряхнул из него содержимое – старую шинель, видимо, принадлежавшую покойнику. Не пригодится, сейчас и по ночам тепло. Нисколько не смутившись, Ирек обшарил карманы покойника, вытащив кисет, закинул в мешок. Нет, он не курил, но табак – вещь полезная. Здесь, конечно, специально обученных собак не встречал, а вот в Польше только этим зельем сбили со следа собак, когда выбирались из окружения.

А вот продовольствия у Назара оказалось мало. Не очень свежий хлеб, пара луковиц, соль, завернутая в замызганную тряпочку. Спичек тоже не было, покойник обходился кресалом. Ладно, спички свои имеются. Ложка, жестяная кружка тоже пригодятся. Обнаружив в сенях здоровенный шмат сала, Ирек саркастически ухмыльнулся: «Вот же гад, через слово упоминал имя Всевышнего, сам же жрал запрещенную для мусульман еду!» Сало тоже полетело в заплечный мешок. В мирное время Сафин не притрагивался к свинине, даже сам точно не мог сказать – то ли из-за религиозного табу, то ли просто брезговал этими, скажем так, не самыми чистоплотными на земле животными, карикатурно напоминающими людей. А вот во время военного похода, если нет другой равноценной еды, сало перестает быть «харам», то есть запрещенным. У самого дедушка был муллой, наверное, знал, чему учил старшего внука. Оно и правильно. Продовольствие на втором месте важности после боеприпасов, без еды и патронов долго не повоюешь. Ирек представлял, насколько недолго – 2-3 дня без пищи. Потом слабеющие ноги толком не держат, какие там маневры или рукопашный бой. Самое прискорбное – прицел винтовки начинает плясать в трясущихся руках. Попасть во врага можно только чудом. Нет, питаться надо регулярно, даже если не ослабеешь за сутки вынужденного поста, голодное брюхо может предательски заурчать, когда, допустим, лежишь в засаде. Запасшись трофеями, Сафин выволок тяжеленное тело хозяина за порог сеней, сбросил вниз головой с невысокого крылечка. Когда сюда придут «белоленточники», пусть смогут уверить сами себя, дескать, свалился Назар с крыльца и сломал шею. Как не раз убеждался, люди охотно предпочитают любую чушь и нелепицу правде, если эта самая правда требует незамедлительных и решительных действий. Бесшумной тенью скользнул Ирек тем же путем, каким явился сюда полтора часа назад.

Нет, у него и в мыслях не было убивать хозяина дома. Сволочь редкостная, но разве таких мало на белом свете? Всех в одиночку не переубиваешь, у него сейчас другая задача, даже, смысл жизни – найти и покарать нелюдей, вырезавших его братишек-курсантов. А допрошенный враг даже не догадывался, что он враг и что его допрашивают, не стал бы оповещать про него остальных, тем более – высылать погоню. Нет, до последнего момента не хотел отвлекаться от выполнения задачи на такие мелочи. Однако Назар сам невольно спустил курок – рассказал про убийство мальчишки, а когда прошепелявил фразу «Агай, агай, спаси!», окончательно подписал себе смертный приговор. Тут уж у Ирека сознание заволокло красной пеленой, пришел в себя только от хруста ломаемой кости. «Агай, агай, спаси!» Именно так, кажется целую вечность назад, душераздирающе вопил его единственный братишка Султан. Когда со всех ног несся за защитой к старшему брату, самому сильному и смелому джигиту на всем белом свете. А сзади пустил в галоп свою лошадь белогвардеец с завитыми кверху усиками, небрежно махнул шашкой... Он тогда только вернулся с фронта империалистической войны. Долго, через пол-России пешком добирался домой, редко когда удавалось сесть на поезд, да еще раненым валялся у сердобольных людей. Однако даже поговорить с родными не успели, в деревню нагрянул эскадрон. Ирек и не думал прятаться, никакой вины за собой не чувствовал, одинаково сторонился как красных, так и белых. Командир эскадрона приказал ему незамедлительно записаться в свои ряды. Навидался Ирек таких офицеришек на фронте, отказался в не очень вежливой форме. А тот ротмистр или напугать его хотел, или и на самом деле ум за разум зашел от тошнотворного запаха бойни, разгоравшейся в империи – приказал вывести на берег речки и расстрелять «большевистского прихвостня». Ухватили за руки два дюжих солдата, сзади еще один пристроился с винтовкой наизготовку, и повели за деревню. Вот тут-то и послышалось «Агай, агай, спаси!» Рывком развернувшись, Ирек увидел братишку в полусотне шагов от себя, с расширенными от ужаса глазами. А позади него – всадник. Да, Ирек был готов поклясться именем Всевышнего, и на таком расстояние разглядел все до мелочей – и глаза братишки, полные мольбы, и блеск солнца на клинке, и глумливый прищур верхового, а еще кровь, брызнувшую фонтаном с тоненькой шеи... Все, больше он уже ничего не помнил. Как потом поведали выжившие односельчане, несмышленыш Султан вознамерился спасти старшего брата: выхватив из кобуры зазевавшегося офицера револьвер, попытался выстрелить. Не получилось, откуда мальчик мог знать, что сначала требуется взвести курок, только потом нажимать на спусковой крючок? Осознав тщетность попыток, малец в испуге выкинул в сторону бесполезное оружие и со всех ног бросился к брату. Хотел укрыться за его широкой спиной от страшных всадников, заспешивших на помощь своему бестолковому «ваше благородию». Ротмистр так и стоял столбом, беззвучно открывая и закрывая рот. А Ирек в неистовости раскидал всех троих конвоиров. Но зарубивший Султана всадник сбил его крупом лошади. Там и подмога подоспела, долго топтали Ирека сапогами. А еще пристрелили отца, бросившегося на подмогу сыновьям. Вот так остался товарищ Сафин один на свете, переполненный нечеловеческой ненавистью ко всем, кто в погонах. Даже Муса Муртазин, в отряд которого вступил, чуть оправившись от побоев, запомнил эту черту. Когда собрался перейти на сторону Колчака, сам предложил Иреку уйти домой. Некуда было ему возвращаться, примкнул к красным партизанам. А после, как только Муса Лутович сдружился с большевиками, снова вернулся под его начало. Клин клином вышибают, в беспрестанной круговерти яростных боев, рана утраты близких людей, если и не затянулась, так хоть ушла куда-то вглубь. А ведь поначалу сам искал смерть, но даже старуха с косой, кажется, боялась близко подходить к бешеному парню. После войны, куда направят комбрига, за ним следом и товарищ Сафин. Весной 1925 года вызвал Муса Лутович своего верного сподвижника, доверительно сообщил: «Я встречался с самим товарищем Сталиным, великие дела зачинаются в родном Башкортостане. Такие, и словами не описать, дух захватывает! Готовится специальное решение ЦК КПСС, но пока это тайна. Главная проблема– кадры. Сейчас в Оренбурге и Уфе годичные курсы начнут открывать по разным специальностям. Парень ты грамотный, давай, выучись, пока молодой, хоть на агронома, хоть на механика. Ты мне как младший брат, видит Бог, не хочу расставаться, но надо!» Оторопел Ирек от такого предложения, но командир не оставил выбора. Только слегка подсластил пилюлю: если науки окажутся страшнее конной сшибки с саблями наголо, рядом с Муртазиным всегда найдется место для его испытанного товарища. Совершенно неожиданно для себя, Ирек всецело втянулся в учебу. Седобородые профессора и бывшие управляющие крупных хозяйств, завербованные на новое местожительство, таки сумели и за столь короткий срок обучить курсантов азам профессии. Нет плохих учителей, есть плохие учителя! Иреку помогло и свободное владение русским языком, а как управляться с лошадью или с телкой, эту «академию» все они окончили еще в босоногом детстве. Первый выпуск почти полностью распределили по учебно-сельскохозяйственным товариществам. Хлопоты по организации большого хозяйства, обучение всему, что знает, юных земляков-братишек, задушевные беседы с не по годам мудрым Имаметдином Мархаметдиновичем и военруком Васнецовым – до того прельстительным оказался вкус мирной созидательной жизни, совсем оттаял душой. Вдобавок еще ведь и женился. На такой же курсистке, преподавательнице ширката по бухгалтерскому делу. Свадьбу справляли две с половиной сотни курсантов и сотрудников, такое и во сне раньше не могло присниться!

...изрубленные тела курсантов на поляне безжалостно напомнили – до эры милосердия еще очень и очень далеко, рано расслабляться мужчинам, способным удержать в руках меч. У башкир мстительность и злопамятность никогда не были в чести. Но никто никогда не посягал на право «кон алыу» – еще более жесткий ответ на беспредельную жестокость врага. Того ротмистра с его головорезами так и не разыскал, вернее, не успел застать среди живых. Наверное, поэтому, долг мести за братишек воспринял как «кон алыу» за родного брата и отца.

Глава 11.

Глава 11. В душу каждому не залезешь, трудно на гражданской войне – не отличить, кто по одну сторону баррикад, а кто тебе самый злейший враг. И морда лица у него такая же, и язык... И одеты почти всегда одинаково, это если не считать кадровых военных и милиционеров. А так, все одной масти. Будто цыплята из-под одной наседки, в дурости великой вознамерившиеся переклевать друг дружку. Мятежники, наверное, долго головы ломали, как им выделять своих среди весьма условно чужих. Вариант с красными повязками, успешно испытанный сравнительно недавно, отпадал сразу и бесповоротно. Как-никак, мятежники – борцы с красной заразой. Зеленый – тоже не то, казаки и русские обидятся. Вспомнят про зеленое знамя ислама и Бог весть что подумают. Какой-нибудь оранжевый или фиолетовый цвет было бы замечательно, только откуда раздобудешь столько ткани экзотичного колера в серой действительности послевоенных будней? Черные оттенки – вот этого добра всегда в избытке, измазался в грязи – уже в масть. Только опять незадача – такие повязки не углядеть на фоне темной одежды, напяленной на большинство и своих, и врагов. Особенно, когда ясно солнышко зайдет за горы и ночью все кошки серы. Да еще, не любит местный народ черный цвет и все тут. Остаются только белые повязки, наматывемые или на правую руку или на шапку, кому куда угодно. Кончатся простыни, так медицинских бинтов сейчас предостаточно, завезли коммуняки в фельдшерские пункты во всех крупных деревнях. Конечно, и белый цвет не без изъяна: среди рекуртируемых в ряды “учредильщиков” много людей, помнящих зверства белогвардейцев. Как ни крути, категорическое отторжение большинством россиян белого движения определило исход гражданской войны. Но выбирать не приходится. В пику красным с их повязками, было решено величать повязки “лентами”. Самих защинчиков новой гражданской войны, соответственно, “белоленточниками”.

В Кудаше Ирек сразу отметил этот отличительный признак мятежников. У Назара лента, именуемая «белой», тоже имелась. Только скорее цвета плодороднейшей земли. Товарищ Сафин не преминул захватить повязку с собой. Сейчас же, устроившись на берегу лесного ручья, с остервенением тер тряпку песком, пытаясь хоть чуть-чуть обелить. При этом яростно чертыхался про себя. “До старости дожил, ума не нажил! Как можно быть таким грязнулей? Ведь выдали ему белую повязку, и во что превратил всего за несколько часов! Люди с грязной душонкой не могут обойтись без грязи вокруг!”– клял Ирек несостоявшегося белоленточника. Более или менее удовлетворившись результатами, накинул тряпицу на сук, пусть пока просушится. Сам же не спеша пообедал хлебом с салом. Можно было бы запалить незаметный костерок, вскипятить в кружке чай. Осины вокруг хватало, а дыма от ее сучьев совсем мало. Да вот беда, нет у Сафина чая, к которому успел пристраститься за последние годы. Нет, так нет, пора в путь.

Как и в Кудаше, оставил скакуна за несколько километров до деревни. Расположившись на господствующей горе, куда мятежники даже не догадались выставить дозор, стал наблюдать.

В Кунакбае было куда многолюднее. Сновали туда-сюда пешие и конные. Численностью до двух рот. Если, конечно, вооруженный сброд уместно считать в армейских подразделениях – никакого порядка! На юго-восточной оконечности поселения, перпендикулярно дороге в Учалы с десяток человек лениво рыли окопы. Пулеметы расположили грамотно, проезжая часть попадает под перекрестный огонь. «С захватом райцентра, судя по всему, не получилось. Иначе, зачем им тут готовиться к обороне?» – прикинул Ирек. В подтверждение его догадки, со стороны Учалов понуро приплелся отряд в 10-15 всадников. Помимо белых лент на рукавах, даже отсюда можно было углядеть бинты на головах, на груди и на прочих частях тел. Понятно, раненые отходят в тыл. С другой стороны прибыли две группы, по 5-6 всадников. Наверное, как и соратники Назара, не успели вовремя управиться с врагами в собственных деревнях и опоздали к намеченному часу. Ирек решил, в такой суматохе вряд ли кто будет разбираться, кто он такой – можно идти в логово врага. Лишь бы кто из знакомых не повстречался. Такая маскировка курам на смех, и все же, напялил на голову засаленную тюбетейку, по наитию прихваченную у того же Назара, слегка вымазал лицо сажей и присыпал пылью. А еще, чуть дрогнувшей рукой сбрил свои усы. Засапожный нож по остроте ненамного уступал бритве. Главное – нацепить ленту и дождаться сумерек.