Текст книги "Покорение высоты"

Автор книги: Игорь Сорокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Речь Николая Ивановича Молотилова прозвучала гимном бетону. «На ваших глазах, при вашем живом участии произойдет полный переворот прежних представлений о строительном процессе. Он станет инженерным в высоком смысле этого слова», – говорил профессор Молотилов. Он предсказывал появление ячеистых бетонов, бетонов с легкими заполнителями, которые позволят возводить легкие и крепкие, невиданные дотоле сооружения.

В двадцатые годы Томский технологический институт был единственным на всю Сибирь техническим вузом, который готовил инженеров широкого профиля. Обучение велось на редкость прагматично: курсы лекций читали в основном специалисты, развивающие теорию на основе своего инженерного опыта, и все, о чем рассказывали они своим студентам, профессора либо уже реализовали в своей инженерной практике, либо готовили базу, развертывая на глазах студентов теорию будущих практических дел. «Книжных» профессоров здесь не жаловали, да их почти и не было. От своих преподавателей студенты Томского технологического института получали вместе с основами инженерной грамоты раскованность и инициативу, веру в могущество инженера, которую несли в себе преобразователи бескрайних просторов Сибири – первопроходцы индустрии: геологи, горные инженеры, металлурги и строители.

Методическая сторона такого преподавания часто оставляла желать лучшего: практические инженеры, инженеры-деятели не всегда были наделены педагогическим даром. Но у профессора Молотилова счастливо сочеталось предметное знание своей профессии и талант педагога. В довершение к этому в нем кипела страсть к исследовательской работе, в особенности к решению самых больных и насущных для стройки проблем.

Была в двадцатые годы у преподавателей Томского технологического института еще одна резкая отличительная черта, особенно ярко выраженная у профессора Молотилова: наскоро изложив азы своего курса, преподаватель отсылал студентов за пополнением традиционных знаний к учебникам и технологическим инструкциям, торопясь перейти к раскрытию тех проблем, над которыми работал в то время сам. Николай Иванович Молотилов вольно или невольно приобщал студентов к поиску, воспитывая исследовательскую страсть. Его как будто вовсе не заботило, как трудно студентам подниматься до уровня профессорского мышления. Ему казалось заурядным все то, что успело войти в учебники. После нескольких вводных лекций к своему курсу профессор Молотилов перешел к раскрытию новых технологических процессов изготовления железобетонных конструкций, до которых не только стройка, но даже исследовательская лаборатория еще не доросла. В каждой своей лекции он приучал студентов видеть в бетоне уникальный, способный выдержать любые нагрузки материал, из которого можно создать все, что создает творческая мысль архитектора и конструктора.

Начиная с третьего курса и вплоть до диплома Никитин писал свои курсовые работы не по классической архитектуре, хотя и оставался на архитектурном отделении, а по новой даже для института теме, которую обобщенно можно было бы назвать «Раскрытие конструктивных возможностей железобетона». Никитин не знал, нашел ли он свое призвание, но после встречи с профессором Молотиловым на всю предстоящую жизнь он стал увлеченным. Первая же курсовая работа по этой теме несла в себе этот заряд увлеченности. В ней Никитин умело применил сложные формулы инженерных расчетов для определения деформации железобетонных конструкций от собственного веса и от нагрузки. Видимо, эта курсовая работа и решила его будущее.

Николай Иванович Молотилов похвалил студента за находчивость, за умелое пользование справочником инженера-строителя, потом спросил: «Нет ли у вас желания поработать на благо Родины?» Никитин ответил, что времени свободного у него совсем нет, и так в ущерб учебе приходится работать на пристани.

– Помилуйте, голубчик, всякий труд должен оплачиваться. Вы слышали, например, что я за бессмысленное сидение в президиумах взымаю свою почасовую ставку? – Никитин молчал. – Позвольте полюбопытствовать, сколько в артели приходится вам за час работы? Копеек по двадцати?

– Тридцать, а то и больше.

– Я плачу студентам по пятьдесят копеек в час, и работают они у меня вот этим местом, – он постучал пальцем по своему крепкому лбу, – а отнюдь не спиной. Использовать инженера как физическую силу преступно. Будьте любезны, голубчик, бросить этот труд, он унижает ваш разум.

Никитин пожал плечами:

– От добра добра не ищут. Мне работа на пристани нравится.

– Ну что же, не смею настаивать, – профессор насмешливо взглянул на него. – Если все-таки надумаете – приходите ко мне домой. Работают у меня в любое удобное для студентов время, начиная с полудня и до полуночи. – И попрощался в точности как Ливанов: «Честь имею!»

После обеда Николай пришел на пристань прощаться с артелью, возле которой он кормился целых два года, оплачивал свой кров, купил новую одежду и ботинки. Грузчики явно огорчились, что их студент, не какой-нибудь шалопай, изгнанный из высшей школы, а настоящий, серьезный студент, которым они уже привыкли гордиться, покидает артель. Что же здесь поделаешь, видно пришла пора заниматься умственным делом.

Исследовательская студенческая группа проф. Н.И. Молотилова. С. Ружанский, Н. Никитин, А. Пирожкова, А. Никольский, А. Полянский

Профессор Молотилов встретил Никитина как будто с удивлением и нечаянной радостью, словно приход Николая был для него неожиданным сюрпризом, на который он не рассчитывал. Молотилов повел его в свою столовую и, не слушая возражений, усадил обедать. За столом уже сидели двое студентов-старшекурсников и ели суп с клецками. Николай стеснялся есть в присутствии профессора, а Молотилов глядел на него ласковыми глазами и поминутно спрашивал, достаточно ли вкусно, будто сомневался в способностях своей поварихи.

На протяжении всего вечера профессор не отпускал от себя Николая, растолковывал ему суть будущей работы. Никитин удивлялся, почему профессор из всего курса выбрал именно его, ведь ему должны быть ближе строители, чем будущие архитекторы. Спустя неделю он сам нашел ответ на этот вопрос. Профессору нужен был человек, который не боялся бы никакой работы и был бы элементарно неглуп. Молотилов поручил студентам дело, принадлежащее к разряду почти безнадежных, потому что ни одного универсального специалиста по комплексным расчетам строительных конструкций не только в Сибири, но, пожалуй, и во всей стране в то время почти не было. С появлением большого бетона на стройках инженеры попали в мучительное положение. Во всех уголках страны, где завязывалась большая стройка, на свой страх и риск месяцами рассчитывали инженеры и техники самые разнообразные железобетонные конструкции. Когда возникала необходимость создать новую конструкцию, стройка надолго замирала. Фундаменты, перекрытия, фермы и балки выходили с невероятными допусками, с большим – для страховки – запасом прочности, а следовательно, с большим, чем необходимо, весом. Поэтому нередко случалось, что под тяжестью перекрытий трещали и рушились опоры… Но главным побудителем к этой работе было конечно же время. Отсутствие упрощенных методов расчета железобетонных конструкций сбивало строителей с ритма, задерживало строительство на годы.

Стройка настойчиво требовала от науки разработать комплексную методику расчета наиболее употребительных железобетонных конструкций и надежную технологию их изготовления. Технологическую часть задачи профессор Молотилов взял на себя, но подход к комплексной разработке виделся ему лишь в общих чертах, так как математическим аппаратом расчета сам он не владел. Но как человек, преданный строительному делу, Молотилов знал страдания стройки, которые несут ей вынужденные простои, не раз видел замороженные на целые месяцы строительные объекты, на которых рабочие послушно ждут, когда инженер выдаст им наконец расчет злополучной конструкции. Получалось, что замена кирпича железобетонными конструкциями, обещавшая огромный выигрыш во времени, это же время и поедала.

Первым коллективом, который не захотел мириться с такой несправедливостью, стал коллектив строителей знаменитого Новокузнецка. Строители Кузнецкого металлургического завода, где предполагалось смонтировать сотни тысяч рамных железобетонных конструкций, уговорили профессора Молотилова взять у завода подряд на разработку комплексной методики расчета таких конструкций (рамные конструкции – это конструкции каркасов зданий, своеобразный скелет промышленных и гражданских сооружений).

Профессор Молотилов ничего положительного строителям Кузнецка обещать не мог: для выполнения этой работы необходимо было создать большое счетно-конструкторское бюро, которое состояло бы из способных инженеров с остро развитым чувством интуиции, с полным доверием относящихся к своему поиску. А под рукой у Николая Ивановича Молотилова были одни лишь студенты.

Ни инженерного опыта, ни интуиции у Никитина в то время не было и быть не могло. Было одно лишь чувство, что в этом огромном, непосильном задании он, может быть, найдет то, зачем он пришел в Томский технологический институт. Погружаясь в работу, он все больше убеждался, что теория расчета прогрессивных строительных конструкций может быть подчинена строгой математической логике и законам теоретической механики. Профессор Молотилов поддержал его стремление основательно изучить эти разделы естествознания и добился, чтобы Никитина допустили к слушанию лекций на механико-математическом факультете.

Вскоре в профессорском доме Николай Никитин стал своим человеком, он ходил сюда чуть ли не каждый день и покидал его не раньше полуночи. Студенческая жизнь с ее радостями и горестями шла где-то мимо него, а он чертил профили конструкций и считал, чертил и считал. Часто Николай дорабатывался до того, что не мог заснуть. Он долго глядел в высокое окно своей комнаты и мысленно рисовал линии между звездами. Он спокойно относился к своей ноше и даже немного гордился, что на все оставшиеся годы студенческой жизни он обеспечен работой. Ему чуть ли не по дням были расписаны чертежи и бесконечные расчеты самых разнообразных железобетонных свай и балок.

Он рисовал линии между звездами, и ему казалось, что он открывает для себя путь, где искусство «вписывать линии в небо» – так называли архитектуру древние римляне – может быть, когда-нибудь оправдает свое название, реально подняв людей на небесные этажи.

Однажды Николай решил пропустить лекцию по статике строительных сооружений и отправился к Молотилову. Двери дома были открыты, и он свободно прошел в кабинет, отведенный для студентов, чтобы продолжить прерванную с вечера работу.

Как и всегда, по утрам работа со счетной линейкой казалась Никитину не настоящей, потому что работой он привык называть все то, что несет с собой физическую усталость, заставляет экономить силы. Таблицы расчетов вытягивались в длинные полотна, часы шли за часами, и лишь с наступлением темноты он начинал чувствовать легкий, приятный звон в голове. Тогда Николай бросал карандаш и поднимался из-за стола. Дальше толку от работы все равно не будет. По дороге домой его покачивало, но он самодовольно улыбался оттого, что ему удалось подобраться к балке со смещенным центром тяжести и точно рассчитать ее. Практические инженеры, которым он предложит свой упрощенный метод расчета, не сумеют, к сожалению, увидеть, как хитро он использовал методику Софьи Ковалевской, которую она разработала, решая задачу по расчету вращающегося волчка с грузом.

Молотилов предложил поднять ему почасовую оплату на гривенник, но Николай попросил этого не делать:

– Я и без этого больше всех получаю.

– За счет того что пропускаете лекции. Как вы понимаете, я этого поощрять не могу.

– Не беспокойтесь за меня. Экзамены я выдержу.

– Запомните, Николай, раз и навсегда: меня ваши заботы совершенно не интересуют. – Никитин умолк от неожиданности признания. Профессор добавил: – Мне от вас нужна работа… и только! Дальше она будет сложнее. Для работы нужно, чтобы ваши возможности постоянно росли.

– В таком случае вам не стоит вмешиваться в мою жизнь.

Отношения между ними оставались ровными и доверительными.

Никитин начал привыкать к одиночеству, и оно нравилось ему все больше. Он проникся благодарностью к Молотилову за то, что профессор не постеснялся признаться, что он не намерен дарить Никитину ни капли своей души, и этим самым признавал за Николаем право на независимость.

Н. Никитин (стоит третий слева) в группе молодых зодчих. 1929 г.

И все-таки профессор выделял его из коллектива, работающего у него на дому, но выделял своеобразно – подчеркнутой вежливостью и сухостью обращения, которые не мешали ему, однако, ставить перед Никитиным задачи всевозрастающей сложности. Они общались между собой, как двое мужчин с самостоятельными взглядами на людей, на свое дело.

Производственный комплекс, спроектированный группой Н.И. Молотилова

Расчеты сложных, напряженных состояний в конструкциях постепенно приучили Никитина почти физически ощущать возможности железобетона. Со временем он научился предчувствовать, как опора поведет себя под увеличивающейся нагрузкой, где ее критический предел. Он испытывал чувство гордости, когда расчеты подтверждали догадку. Вскоре Никитин добрался до такого уровня понимания конструктивных особенностей железобетонных строительных изделий, где Молотилов уже не мог контролировать его. За плечами накапливался собственный багаж эмпирических знаний. Опыт складывался как бы сам собой, длительные бдения за чертежами и сводными таблицами расчетов формировали в нем строгость мышления, но самое главное – личную ответственность.

2

В летние каникулы 1928 года Никитин определился рабочим в бригаду арматурщиков новосибирского треста Союзжилстрой. Но лишь неделю вязал он из проволоки арматуру. Едва на стройке вышел затор из-за трещин в опорной свае, как Никитин оказался под рукой. Он на ходу пересчитал опору и безапелляционно указал на ошибку в ее конструктивном решении. Но Николаю никто не поверил. Никитин взялся за конструкцию попроще, но тоже всю покрытую трещинами, произвел новый расчет и предложил отлить ее в бетоне по новой схеме. Вера пришла к нему на следующий день, когда бетон схватился и опытная балка была готова. Ее испытали под нагрузкой, но она не подвела.

Десятник долго мотал головой, отказываясь признать, что задачу, не поддающуюся никаким его усилиям, можно решить за десять минут. Николай объяснил принцип решения и, чтобы десятник не расстраивался, сказал ему, что новому методу расчета его научил сам профессор Молотилов. Десятник предложил поставить Никитина на свое место, которым, будучи самоучкой, немало тяготился, а сам подался в бригадиры.

Н. Никитин строительный десятник (второй ряд, четвертый слева). 1928 г.

В новые обязанности Никитина входило составление смет на все виды арматурных работ, учет производительности труда рабочих и расчет простых конструкций, которые применялись на стройке. Здесь же, на стройплощадке, эти конструкции и возводили: вязали арматурный остов из проволоки, сколачивали из досок опалубку вокруг него и заливали бетоном. Не раз и не два находил Никитин ошибки в конструктивной части проекта, без страха исправлял их и был бы, видимо, бесконечно рад, если бы его работа состояла только в этом. Но решение инженерных задач составляло лишь малую часть в потоке чуждой ему работы по учету строительных материалов и выработанных бригадой человеко-часов. Тогда Николай стал брать в тресте подряды на разработку железобетонных конструкций и целых узлов. Конструкторские заказы доставались ему через вторые руки, так как его должность не давала ему права на их выполнение. Вскоре Николай почувствовал вкус к изобретательству и стал настойчивей добиваться, чтобы конструкторская работа хоть и окольными путями, но все-таки до него доходила. Не беда, что на его долю приходился безжалостно ощипанный гонорар, что чертить и конструировать, производить расчеты и составлять технические задания приходится по ночам и в выходные дни, важно, что есть эта работа, которая ему в радость. Препятствия возникали не только в добывании заказов, не меньшего труда стоило их пробить, доказать свою правоту. А доказывать ему приходилось не только заказчику, но и тому человеку, которому заказ был первоначально поручен. Эти работодатели были особенно привередливы и осторожны до трусости.

В те годы немало инженерных постов на многочисленных сибирских стройках занимали практики, большинству из которых недоставало технической грамоты. Никитин волей-неволей вынужден был сотрудничать с ними, находясь у них в формальном подчинении, внимать часто безграмотным советам. Все это можно было бы снести, если бы самого Николая временами не заносило в сторону от торных дорог. Смелые конструктивные решения, которые особенно были дороги ему, он часто отодвигал в сторону, а бывало, сознательно подгонял под уровень представлений своих работодателей, отчего разработки никогда не становились лучше.

Изготовление железобетонных конструкций было приписано к арматурным работам, и уже в этом чувствовалось восхваление металла за счет унижения бетона. Стальной скелет конструкции – арматура – действительно составляет основу, без которой немыслима сама конструкция. Но бетону при таком раскладе достается как бы вспомогательная роль. На самом же деле конструкция составляет нерасчлененное единство трех начал – цемента, щебня и металла. От незначительного смещения заданных пропорций качественно меняются характеристики и свойства железобетонной конструкции. Это знали и в двадцатые годы, но тогда отношение к железобетонщикам было чуть ли не пренебрежительным. Несмотря на усилия многих светлых умов, уровень технологии железобетона того времени часто сводился к полученным из опыта режимам, не объяснимым с точки зрения физической и химической наук. Никитин достаточно глубоко изучил этот курс, но не увлекся им. Ему нравилась наука своей конкретностью, ясностью и точностью мысли, а в курсе технологии железобетона он находил множество общих с алхимией черт: «…добавьте к глазури неба дыхание пустыни – получите сплав желтого льва…» Тем не менее множество рецептов изготовления различных бетонов он хранил в своей памяти, согласуя с ними свои конструкторские поиски. Работа под руководством «железобетонщика» Молотилова заставила Никитина овладеть этим предметом.

Конструктивные замыслы его не залетали в то время на большие высоты, хотя Никитин и старался изо всех сил не походить на простого копировщика привычных, в то время тяжелых и грубых бетонных конструкций. Летом 1928 года Никитин изобретал облегченные блоки для фундаментов жилых домов, нехитрые балки и фермы, искал способы их соединения. Теперь его расчеты и чертежи сразу же после утверждения их в тресте обретали материальность на стройплощадке. Живая видимость результата своей работы поднимала в его собственных глазах ценность удачной мысли и точного расчета. Ощущение своей силы и значимости сначала кружило голову, но постепенно стало привычным. Как должное воспринимал он уважение рабочих и даже трестовских инженеров, за которых ему не раз приходилось выполнять инженерные задания.

Он привыкал к стройке, и ему казалось, что это стройка привыкает к нему. Когда он осматривал свой строительный объект, он уже без большого труда мог представить себе рост дома ступень за ступенью, от фундамента до конька крыши. Он учился воспринимать здание как целостный организм, в который строители вкладывают свой труд, свой ум, заботливо ставят на ноги свое детище.

Отработав положенные часы в своей десятницкой конторке, Николай каждый раз оглядывал стройку, перед тем как уйти домой, отмечал, насколько подросла она за день, прикидывал, какой она станет к завтрашнему вечеру.

Дома, на Обдорской, 27, где жила семья Никитиных, сидя за маминым обедом, Николай забывал свою взрослую угрюмость и опять становился добрым и нежным двадцатилетним юношей. Само присутствие матери успокаивало его, освобождало от суматохи и нервозности стройплощадки. Ему просто необходимо было побыть с ней вдвоем, потому что обилие людей на стройке, которым нужны были его десятницкие сводки, советы, чертежи и расчеты, сильно утомляло его. Он сидел за столом и с признательностью слушал мамины речи про соседских кур, про цены на рынке. Обедал он поздно, когда вся семья уже давно отобедала, удерживая мать подле себя за столом, отрывая ее от домашних дел.

Когда начинало темнеть, он выходил во двор и, потоптавшись с папиросой возле низкого крылечка, принимался сосредоточенно ходить по заросшему лебедой дворику, настраиваясь на новую работу.

Вечерами Николай никого к себе не приглашал и сам ни к кому не ходил. Если не было конструкторской работы, он заваливал себя чертежной, в которой недостатка в строительном тресте никогда не было.

За лето, проведенное среди строительных лесов, известковых ям, штабелей досок и кирпичей, Никитин почти отвык от мысли, что в результате учения ему надлежит стать зодчим, творцом «застывшей музыки».

Может быть, стройка со своими хлопотами и нуждами еще глубже засосала бы его, если бы не открылась в нем в то время страсть к изобразительному искусству. В конце лета его вдруг потянуло в Новосибирскую картинную галерею, в высокие залы со сводчатыми потолками. До своего отъезда в Томск он успел побывать здесь несколько раз, и ему без труда удавалось детально, по залам, восстановить в памяти всю галерею, стоило лишь закрыть глаза.

В то время он много и удачно рисовал сам, однако даже снимать копии с любимых полотен у него не поднималась рука. В галерею он ходил один, выбирая солнечное воскресное утро. В залах еще пустынно, и ему никто не мешает погружаться в мир красок, в игру светотени.

Альбом плотной бумаги и мягкие карандаши скрашивали одинокому, угрюмому юноше, занятому поденной работой, нелегкое существование. Но этому увлечению он мог уделить лишь уголок своей души и совсем малое время досуга, которое он себе позволял. С первых лет студенчества Никитин вменил себе в обязанность самостоятельно добывать средства к существованию и при первой возможности помогать своим родителям. Необходимость принять на себя эту обязанность он чувствовал давно, едва минуло ему тринадцать лет. С годами чувство ответственности за свою семью обострилось, стало его главной жизненной обязанностью.

3

Занятия в институте давно начались, когда Никитину удалось вырваться из Новосибирска. Управляющий трестом Союзжилстрой, до которого дошла молва о студенте, свободно решающем инженерные задачи, задался целью удержать Никитина на стройке. В адрес ректора Томского технологического института было отправлено из треста письмо не столько с просьбой, сколько с требованием прикомандировать студента Никитина к строительству жилых домов Новосибирска ориентировочно на два-три года. Когда Николаю передали устный приказ управляющего – с работы не отпускать, расчетную книжку не выдавать! – он встревожился не на шутку. Его освободили от всех десятницких обязанностей и стали заваливать работой, которую прежде он чуть ли не выпрашивал. На его счастье, к началу осени конструкторской работы оказалось совсем немного, и Никитину удалось уговорить управляющего отпустить его. Управляющий определил ему срок выполнения конструкторских разработок и разрешил уволиться лишь после их выполнения. На прощание он взял с Никитина слово, что Николай обязательно вернется в трест, как только получит диплом.

В Томск Никитин прибыл к вечеру. В станционном буфете съел большую обжаренную рыбу, сладкую булку, запил еду квасом. Дома хозяйка вручила ему записку, в которой Молотилов проявлял недоумение по поводу его отсутствия, и Николай решил сейчас же отправиться к профессору.

Николая Ивановича Молотилова дома не оказалось. Николай решил ждать его. Он вошел в комнату, в которой работал прежде, и остановился в дверях. К нему повернулось милое, почти детское девичье лицо с кукольно синими глазами, с деревенской прической на прямой пробор, вздернутым носиком и будто недовольными пухлыми губами. Николай вспомнил, что видел это лицо раньше в институте, но там он просто не обращал внимания на женские лица.

– Если вы к Николаю Ивановичу, то он скоро будет, – прощебетала девушка и, утратив к нему мимолетный интерес, снова уткнулась в тяжелый том, ледяной глыбой, лежащий перед ней на столе.

– Скажите, а что это вы читаете? – неловко спросил Николай. Приблизившись, он заглянул через ее плечо. Девушка настороженно отодвинулась и прочла немецкое название, написанное капризными готическими буквами. Никитин ничего не понял. Девушка пояснила:

– Дословно переводится так: «Начальный курс конструирования из бетона и металла». Работа профессора Золигера. Вам это интересно?

– А вы могли бы немного почитать, чтобы было понятно?

Когда я сделаю перевод, можно будет прочитать все… Скажите, а вы Коля Никитин, да? – спросила девушка и, увидев, что он отступил от нее, будто она раскрыла тайну, которую он старательно прятал, восторженно добавила: – Николай Иванович нам все время говорил о вас… Но я думала, что вы совсем другой.

– Что же Николай Иванович говорил вам обо мне? Надеюсь, ничего хорошего.

– Что вы! – с искренним простодушием сказала девушка. – Совсем наоборот.

Хлопнула входная дверь, и рокочущий баритон профессора произнес:

– Где вы, Антонина Николаевна? Извольте-ка идти чай пить! – С этими словами Николай Иванович вошел в комнату и зарокотал еще гуще: – Николай! И ты здесь! – Профессор не заметил, как впервые сказал Николаю «ты». – Рад, рад! Я хотел уж за тобой гонцов слать. Ты ведь теперь у нас в зените славы. Сегодня ректор показал мне письмо из треста, где ты работал, тактам черным по белому зафиксировано, что учить тебя дальше незачем и так больше, чем нужно, знаешь. Не смейся, пожалуйста, это ультиматум: учить, но не переучивать! – профессор не удержался и рассмеялся сам. – Ну, да бог с ним, с письмом, идемте чай пить.

За уютным столом при мягком свете зеленой лампы чай был особенно приятен. Профессор был весел, глаза девушки с любопытством изучали Николая, а Никитина почему-то вовсе не смущал устремленный на него взгляд.

– Ну, хвастайся, герой, чем ты их там приворожил? – спросил профессор, размешивая в стакане сахар.

Николай рассказал о нехитрых конструкциях сборных железобетонных колонн, которыми он последнее время занимался, и объяснил, чем они приглянулись тресту, ведущему жилищное строительство. Рассказал, с каким трудом ему удалось вернуться в Томск.

– Вот видишь, как вредно хорошо работать! – снова рассмеялся Молотилов. – Вот я тебе кое-что еще сейчас покажу.

Николай Иванович порылся в карманах и нашел другое письмо, которое зачитал вслух. Письмо обстоятельно расхваливало сводные таблицы расчета железобетонных конструкций, сделанные в этом доме за прошлую зиму, призывало «так держать», а заканчивалось просьбой: когда работа над расчетами будет полностью завершена, не давать ее никому, прислать им – строителям-опытникам, чтобы они проверили надежность расчетов.

– Соображаешь, о чем здесь идет речь, Николай? В правильности расчетов они и не думали сомневаться – им важно с помощью наших методов расчета обскакать своих соседей. Вот вам обратная сторона соревнования.

– Соревнование ни в чем не виновато, – возразил Николай, – соревнование полагает доверительное соперничество при равных возможностях. На стройке я видел истинную цель соревнования: вселить веру рабочих в собственные силы, научить соседа, если сам умеешь что-то делать лучше, чем он.

– А вас не хотели отпускать в институт тоже затем, чтобы вы кого-то там работать научили? – вступила вдруг в разговор девушка.

– Это к делу не относится. Меня они удерживали не от хорошей жизни.

– Ну, не знаю, не знаю. Кончим этот спор. Главное, что мы нужны, нужна наша работа. И смею вас заверить, нужда в ней просто отчаянная. Геологи Кузбасса нашли в открытых карьерах длиннопламенные легкоспекающиеся угли, а в трехстах километрах от Новокузнецка в местечке Таштагол обнаружили мощные залежи руды с шестидесятипроцентным содержанием железа. Металлургическую базу Кузнецкого бассейна решено теперь форсировать в пожарном порядке. И в этой связи от нас с вами, – профессор оглядел своих юных помощников, – многого ждут. Предстоит ни много ни мало свести воедино мировой опыт, накопленный по железобетону, и обогатить этот опыт нашими методами оптимальных расчетов. Мы дадим сводный, или, как теперь стали говорить, коллективный, труд, соберем под одну обложку все, что нужно знать строительному инженеру о железобетоне, – это будет как бы энциклопедия, краткая энциклопедия перспективного строительства.

Ангельские глаза девушки, которую профессор называл Антониной Николаевной, преданно смотрели на профессора Молотилова. Никитин же не торопился восторгаться планами Николая Ивановича, зная, насколько успели они продвинуться на этом пути за прошлый год. Он взвешивал эту «космогоническую» идею профессора, и она казалась ему неосуществимой. С высоты своего нового десятницкого опыта он скептически поглядывал на Молотилова и не намеревался скрывать своих сомнений. Николай рассказал, какого труда стоило ему довести до ума практических инженеров самые привлекательные, по его мнению, ясные, как божий день, способы упростить расчеты с помощью сводных таблиц, которые они составляли целую зиму. Молотилов перебил его:

– Ты усомнился в точности расчетов?

– Нет.

– А в полезности таблиц?

– Тоже нет. Но я же хочу сказать совсем о другом…

– Ты знаешь, Николай, из-за чего гибли выдающиеся открытия, не чета тому, что мы пытаемся сделать?.. Большая часть открытий не досталась людям потому, что достойная мысль посетила дурную голову. Исследователь обязан быть умным пропагандистом своих идей. Ты никогда не задумывался над тем, почему университеты с самых темных веков и до наших дней остаются прибежищем для ученых-отшельников, для которых высшее счастье – забраться в глухую нору. Университет всегда возвращал мудреца миру простолюдина. Они волей или неволей постигали искусство быть понятными… История знает немало примеров, когда самые нелепые идеи находили себе целые толпы сторонников. Так неужели мы не сумеем убедить своих коллег-строителей в том, в чем глубоко убеждены сами. Именно теперь, а не через год или два такая энциклопедия по железобетону должна появиться на столе практического инженера. Если за нашими расчетами мы будем видеть лишь голые цифры, то мы с вами не только не исследователи, но даже и не инженеры. За нашими расчетами стоит новая технологическая культура стройки. Ее мы с вами и должны нести – это наш пожизненный крест. Поэтому, друзья мои, новая культура инженерного мышления должна стать нравственной основой вашего существования, подчинить себе не только ваш разум, но и образ вашей жизни. Иначе вы не сможете привить эту культуру другим…