Текст книги "Том 1. Громокипящий кубок"

Автор книги: Игорь Северянин

1

 
Когда взвуалится фиоль,
Офлеря ручеек,
Берет Грасильда канифоль,
И скрипку, и смычок.
Потом идет на горный скат
Запеть свои псалмы.
Вокруг леса, вокруг закат,
И нивы, и холмы.
Прозрачна песня, как слюда,
Как бриллиант в воде…
И ни туда, и ни сюда, —
И всюду, и везде!
 

2

 
Я выхожу в вечерний сад,
Утопленный в луне.
Шагну вперед, шагну назад, —
То к дубу, то к волне.
Повсюду сон, везде туман,
Как обруч – голоса…
Струят чарующий обман
Еловые леса.
Грасильда песнь поет во тьме,
Подобную звезде…
И ни в груди, и ни в уме, —
И всюду, и везде!
 

3

 
Какая ночь! – и глушь, и тишь,
И сонь, и лунь, и воль…
Зачем же, сердце, ты грустишь?
Откуда эта боль?
Грасильда, пой. Грасильда, пой,
Маячь пути ко сну.
Твоей симфонией слепой
Я сердце захлестну!
Грасильда, пой!.. Уста к устам, —
И мы уснем в воде…
Любовь ни здесь, любовь ни там, —
И всюду, и везде!
 

Мисс Лиль

 
Взгляни-ка, девочка, взгляни-ка! —
В лесу поспела земляника,
И прифрантился мухомор —
Объект насмешек и умор…
О, поверни на речку глазы
(Я не хочу сказать: глаза…):
Там утки, точно водолазы,
Ныряют прямо в небеса.
Ты слышишь? – чьи-то голоса
Звучат так весело-задорно
Над обнебесенной рекой?
Дитя, послушай, – успокой
Свою печаль; пойми, все вздорно
Здесь, на земле… Своей тоской
Ты ничего тут не изменишь,
Как нищего ни обезденежь.
Как полдня ты не олунишь…
Взгляни вокруг себя, взгляни ж!
Оно подобно мигу, лето…
Дитя, ты только посмотри:
Ведь мухомор – как Риголетто,
Да не один еще, – их три!
 

1910

 
Ты ласточек рисуешь на меню,
Взбивая сливки к тертому каштану.
За это я тебе не изменю
И никогда любить не перестану.
 
 
Все жирное, что угрожает стану,
В загоне у тебя. Я не виню,
Что петуха ты знаешь по Ростану
И вовсе ты не знаешь про свинью.
 
 
Зато когда твой фаворит – арабчик
Подаст с икрою паюсною рябчик,
Кувшин Шабли и стерлядь из Шексны.
 
 
Пикантно сжав утонченные ноздри,
Ты вздрогнешь так, что улыбнутся сестры,
Приняв ту дрожь за веянье весны…
 

1910

 
Чистокровные лошади распылились в припляске,
Любопытством и трепетом вся толпа сражена.
По столичному городу проезжает в коляске
Кружевная, капризная властелина жена.
 
 
Улыбаясь презрительно на крутые поклоны
И считая холопами без различия всех,
Вдруг заметила женщина – там, где храма колонны,
Нечто красочно-резкое, задохнувшее смех.
 
 
Оборванец, красивее всех любовников замка,
Шевелил ее чувственность, раболепно застыв,
И проснулась в ней женщина, и проснулась в ней самка,
И она передернулась, как в оркестре мотив.
 
 
Повелела капризница посадить оборванца
На подушку атласную прямо рядом с собой.
И толпа оскорбленная не сдержала румянца,
Хоть наружно осталася безнадежной рабой.
 
 
А когда перепуганный – очарованный нищий
Бессознательно выполнил гривуазный приказ,
Утомленная женщина, отшвырнув голенищи,
Растоптала коляскою марьонетку проказ…
 

1910

 
Я, белоснежный, печальноюный бубенчик-ландыш,
    Шуршу в свой чепчик
    Зефира легче
    Для птичек певчих…
И тихо плачу белесой ночью, что миг мне дан лишь
    Для вдохновенья,
    Для упоенья
    Самозабвенья…
 
 
    О, Май душистый,
    Приляг на мшистый
    Ковер пушистый!
Люблю, как утром мои коронки ты обрильянтишь!
    На луноструне
    Пою чаруний —
Стрекоз ажурных… Я – милый, белый, улыбный ландыш
    Усну в июне…
 

1911

 
Я голоса ее не слышал,
И имени ее не знал…
…Она была в злофейном крэпе…
…В ее глазах грустили степи…
Когда она из церкви вышла
И вздрогнула – я застонал
Но голоса ее не слышал,
Но имени ее не знал.
 

1912. Ноябрь

1

 
– Иди к цветку Виктории Регине,
Иди в простор
И передай привет от герцогини
Дель-Аква-Тор.
На том цветке созрело государство;
Найди шалэ;
У входа – страж, в руке у стража – астра,
Звезда во мгле.
Тогда скажи, застолбенея в дверцах:
«Несу простор!
Привет тебе, лилиесердный герцог
Дель-Аква-Тор!
Вставай на путь, по благости Богини
Тоску забудь…
Внемли послу грозовой герцогини —
Вставай на путь!
Довольно мук; ты долго пожил ало,
Твой бред кровав;
Она тебя увидеть пожелала,
К себе призвав.
Довольно мук – их искупило время…
Твой взор смущен…
Коня, коня! огнистей ногу в стремя, —
Ведь ты прощен!»
 

2

 
Ушел посол к Виктории Регине,
Ушел в простор,
Чтоб передать привет от герцогини
Дель-Аква-Тор.
Он долго брел в обетах ложных далей
И – в щелях скал —
Испепелил подошвы у сандалий,
И все искал.
Искал страну и втайне думал: сгину, —
Не поверну…
Искал страну Викторию Регину,
Искал страну.
Лишь для него пчела будила струны
Своих мандол;
Лишь для него ломалось о буруны
Весло гондол;
Лишь для него провеерила воздух
Слюда цикад.
И шел гонец, и шел с гонцом сам Гроз-Дух
Все наугад.
Он не пришел к Виктории Регине,
Он не пришел;
Не передал прощенья Герцогини, —
Он не нашел.
Он не нашел такой страны цветковой
И – между скал —
Погиб посол, искать всегда готовый…
Да, он искал!
 

3

 
Прошли века, дымя свои седины,
Свой прах сложив,
В земле – рабы, и в склепах – паладины,
Но герцог – жив.
Он жив! Он жив! Он пьет очами сердца
Пустой простор.
И мира нет, – но где-то бьется герцог
Дель-Аква-Тор…
 

1910

 
На Ваших эффектных нервах звучали всю ночь сонаты,
А Вы возлежали на башне на ландышевом ковре…
Трещала, палила буря, и якорные канаты,
Как будто титаны-струны, озвучили весь корвет.
 
 
Но разве Вам было дело, что где-то рыдают и стонут,
Что бешеный шторм грохочет, бросая на скалы фрегат.
Вы пили вино мятежно. Вы брали монбланную ноту!
Сверкали агаты брошек, но ярче был взоров агат!
 
 
Трещала, палила буря. Стонала дворцовая пристань.
Кричали и гибли люди. Корабль набегал на корабль.
А вы, семеня гранаты, смеясь, целовали артиста…
Он сел за рояль, как гений, – окончил игру, как раб…
 

Дылицы

1911

Прекрасною зовут тебя поэты,

Великою зовут тебя жрецы.

Мирра Лохвицкая

 
Повеял шумный аромат
Цветов, забвенней, чем Нирвана.
Конец пути для каравана:
Вот и она, страна Сабат!
Царь Эфиопский Валтасар
Вскричал рабам: «Поторопитесь!
О, маг мой мудрый, Сембобитис.
Мы у Балькис, царицы чар!
Снимайте пыльные тюки
С присевших в устали верблюдов,
И мирру, в грани изумрудов,
И золотые пустяки».
Гостей приветствует весна,
Цветут струистые гранаты;
Как птицы, девушки крылаты,
Все жаждет ласки и вина!
Где золотеют купола —
Фонтан, лук сабель влажно-певчих,
Ракетит ароматный жемчуг
И рассекает пополам!
Волнуйно-теневый эскиз
Скользнул по зубчикам дворцовым, —
В наряде чувственно-пунцовом
К гостям спускается Балькис.
Цветет улыбка на губах,
Разгоряченных соком пальмы, —
И Валтасар, как раб опальный,
Повержен долу при рабах…
 

 
Улыбно светит с неба Синь —
Цветка эдемского тычинкой.
Царь кипарисною лучинкой
Разлепесточил апельсин.
В углу распластан леопард,
И – кобылицею на воле —
Балькис, в гирляндах центифолий,
На нем волшбит колоду карт.
Ланитный алый бархат смугл,
И губы алчущие пряны…
Глаза – беспочвенные страны,
Куда – ни слон, ни конь, ни мул…
Омиррен палевый шатер,
И царь, омгленный ароматом,
От страсти судорожно-матов,
К царице руки распростер…
Менкера, евнух женофоб,
Бледнеет желтою досадой…
А в окна льется ночь из сада —
Черна, как истый эфиоп.
И вот несет уже кувшин
С водой душистою Алави…
И Суламифь, в истомной славе,
Ждет жгучей бездны, как вершин…
 

 
Олунен ленно-струйный Нил,
И вечер, взяв свое кадило,
Дымит чешуйкам крокодила, —
Он сердце к сердцу заманил.
Печален юный Валтасар.
Трепещут грезы к Суламите…
На звезды смотрит он: «Поймите
Мою любовь к царице чар!»
Он обращается к Кандас:
«Пойми, Балькис меня отвергла,
И прогнала меня, как негра.
Насмешкою маслинных глаз!..»
Тиха терраса у реки.
Спят Сембобитис и Менкера.
Завоет в роще пальм пантера,
Завьются змеи в тростники, —
И снова тишь. Тоской объят,
Царь погружается в безгрезье…
Склонился ангел в нежной позе,
Твердит, что вымышлен Сабат…
Все это-сон, мечта, каприз…
Извечный вымысел вселенский…
…В стране Сабат царь Комагенский
Берет горящую Балькис!
 

1911

 
Как элегантна осень в городе,
Где в ратуше дух моды внедрен!
Куда вы только ни посмотрите —
Везде на клумбах рододендрон…
 
 
Как лоско матовы и дымчаты
Пласты смолового асфальта,
И как корректно-переливчаты
Слова констэблевого альта!
 
 
Маркизы, древья улиц стриженных,
Блестят кокетливо и ало;
В лиловом инее – их, выжженных
Улыбкой солнца, тишь спаяла.
 
 
Надменен вылощенный памятник
(И глуповат! – прибавлю в скобках…)
Из пыли летней вынут громотник
Рукой детей, от лени робких.
 
 
А в лиловеющие сумерки, —
Торцами вздорного проспекта, —
Зевают в фаэтонах грумики,
Окукленные для эффекта…
 
 
Костюм кокоток так аляповат…
Картавый смех под блесткий веер…
И фантазер на пунце Запада
Зовет в страну своих феерий!..
 

1911

 
Его душа – заплеванный Грааль,
Его уста – орозенная язва…
Так: ядосмех сменяла скорби спазма,
Без слез рыдал иронящий Уайльд.
 
 
У знатных дам, смакуя Ривезальт,
Он ощущал, как едкая миазма
Щекочет мозг, – щемящего сарказма
Змея ползла в сигарную вуаль…
 
 
Вселенец, заключенный в смокинг дэнди,
Он тропик перенес на вечный ледник, —
И солнечна была его тоска!
 
 
Палач-эстет и фанатичный патер,
По лабиринту шхер к морям фарватер,
За красоту покаранный Оскар!
 

1911

 
Трагичный юморист, юмористичный трагик,
Лукавый гуманист, гуманный ловелас,
На Францию смотря прищуром зорких глаз,
Он тек по ней, как ключ – в одобренном овраге.
 
 
Входил ли в форт Beaumonde [5]5
  Beaumonde – высший свет (фр.)


[Закрыть], пред ним спускались флаги,
Спускался ли в Разврат – дышал как водолаз,
Смотрел, шутил, вздыхал и после вел рассказ
Словами между букв, пером не по бумаге.
 
 
Маркиза ль, нищая, кокотка ль, буржуа, —
Но женщина его пленительно свежа,
Незримой, изнутри, лазорью осиянна…
 
 
Художник-ювелир сердец и тела дам,
Садовник девьих грез, он зрил в шантане храм,
И в этом – творчество Гюи де Мопассана.
 

1912. Апрель

 
Его мотив – для сердца амулет,
А мой сонет – его челу корона.
Поют шаги: Офелия, Гамлет,
Вильгельм, Реймонд, Филина и Миньона.
 
 
И тени их баюкают мой сон
В ночь летнюю, колдуя мозг певучий.
Им флейтой сердце трелит в унисон,
Лия лучи сверкающих созвучий.
 
 
Слух пьет узор ньюансов увертюр.
Крыла ажурной грацией амур
Колышет грудь кокетливой Филины.
 
 
А вот страна, где звонок аромат,
Где персики влюбляются в гранат,
Где взоры женщин сочны, как маслины.
 

1908

 
Я прикажу оркестру, где-нибудь в людном месте,
В память Масснэ исполнить выпуклые попурри
Из грациоз его же. Слушайте, капельмейстер:
Будьте построже с темпом для партитур – «causerie»! [6]6
  Сauserie – непринужденный разговор, легкая беседа (фр.)


[Закрыть]
 
 
Принцем Изящной Ноты умер седой композитор:
Автор «Таис» учился у Амбруаза Тома,
А прославитель Гете, – как вы мне там ни грозите, —
Это – король мелодий! Это – изящность сама!
 
 
Хитрая смерть ошиблась и оказалась не хитрой, —
Умер Масснэ, но «умер» тут прозвучало, как «жив».
Палочку вверх, маэстро! Вы, господа, за пюпитры! —
Мертвый живых озвучит, в творчество душу вложив!
 

Веймарн

1912. Август

III. За струнной изгородью лиры

 
За струнной изгородью лиры
Живет неведомый паяц.
Его палаццо из палацц —
За струнной изгородью лиры…
Как он смешит пигмеев мира,
Как сотрясает хохот плац,
Когда за изгородью лиры
Рыдает царственный паяц!..
 

1909

 
Поверяя пламенно золотой форминге
Чувства потаенные и кляня свой трон,
На коне задумчивом, по лесной тропинке,
Проезжает сгорбленный, страждущий Нерон.
 
 
Он – мучитель-мученик! Он – поэт-убийца!
Он жесток неслыханно, нежен и тосклив…
Как ему, мечтателю, в свой Эдем пробиться,
Где так упоителен солнечный прилив?
 
 
Мучают бездарные люди, опозорив
Облик императора общим сходством с ним…
Чужды люди кесарю: Клавдий так лазорев,
Люди ж озабочены пошлым и земным.
 
 
Разве удивительно, что сегодня в цирке,
Подданных лорнируя и кляня свой трон,
Вскочит с места в бешенстве, выместив в придирке
К первому патрицию злость свою, Нерон?
 
 
Разве удивительно, что из лож партера
На урода рыжего, веря в свой каприз,
Смотрят любопытные, жадные гетеры,
Зная, что душа его – радостный Парис?
 
 
Разве удивительно, что в амфитеатре
Все насторожилися и эадохся стон,
Только в ложе кесаря появился, на три
Мига потрясающих, фьолевый хитон?
 

1911

 
Я коронуюсь утром мая
Под юным солнечным лучом.
Весна, пришедшая из рая
Чело украсить мне венцом.
 
 
Жасмин, ромашки, незабудки,
Фиалки, ландыши, сирень
Жизнь отдадут – цветы так чутки! —
Мне для венца в счастливый день.
 
 
Придет поэт, с неправдой воин,
И скажет мне: «Ты быть достоин
Моим наследником; хитон,
 
 
Порфиру, скипетр – я, взволнован,
Даю тебе… Взойди на трон,
Благословен и коронован».
 

1908

 
Во сне со мной беседовали боги:
Один струился влагой водорослей,
Другой блестел колосьями пшеницы
И гроздьями тяжелыми шумел.
Еще один – прекрасный и крылатый
И – в наготе – далекий, недоступный;
Еще один – с лицом полузакрытым;
И пятый бог, который с тихой песней
Берет омег, анютины глазенки
И змеями двумя перевивает
Свой золотой и драгоценный тирс.
И снились мне еще другие боги…
 
 
И я сказал: вот флейты и корзины,
Вкусите от плодов моих простых,
Внимайте пенью пчел, ловите шорох
Смиренных ив и тихих тростников.
И я сказал: – Прислушайся… Есть кто-то,
Кто говорит устами эхо где-то,
Кто одинок на страже шумной жизни,
Кто в руки взял двойные лук и факел,
Кто – так непостижимо – сами мы…
 
 
О, тайный лик! Ведь я тебя чеканил
В медалях из серебряной истомы,
Из серебра, нежнее зорь осенних,
Из золота, горячего, как солнце,
Из меди, мрачной меди, точно ночь.
Чеканил я тебя во всех металлах,
Которые звенят светло, как радость,
Которые звучат темно и глухо,
Звучат – как слава, смерть или любовь.
Но лучшие – я мастерил из глины,
Из хрупкой глины, серой и сухой…
 
 
С улыбкою вы станете считать их
И, похвалив за тонкую работу,
С улыбкою пройдете мимо них…
Но как же так? но что же это значит?
Ужель никто, никто из нас не видел,
Как эти руки нежностью дрожали,
Как весь великий сон земли вселился,
Как жил во мне, чтоб в них воскреснуть вновь?
 
 
Ужель никто, никто из нас не понял,
Что из металлов благостных я делал
Моих богов, и что все эти боги
Имели лик того, всего святого,
Что чувствуем, угадываем тайно
В лесу, в траве, в морях, в ветрах и в розах,
Во всех явленьях, даже в нашем теле,
И что они – священно – сами мы!..
 

1910. Февраль

 
В моей душе восходит солнце,
Гоня невзгодную зиму.
В экстазе идолопоклонца
Молюсь таланту своему.
 
 
В его лучах легко и просто
Вступаю в жизнь, как в листный сад.
Я улыбаюсь, как подросток,
Приемлю все, всему я рад.
 
 
Ах, для меня, для беззаконца,
Один действителен закон:
В моей душе восходит солнце,
И я лучиться обречен!
 

1912. Май

 
Я – царь страны несуществующей,
Страны, где имени мне нет…
Душой, созвездия колдующей,
Витаю я среди планет.
 
 
Я, интуит с душой мимозовой,
Постиг бессмертия процесс.
В моей стране есть терем грезовый
Для намагниченных принцесс.
 
 
В моем междупланетном тереме
Звучат мелодии Тома.
Принцессы в гений мой поверили,
Забыв земные терема.
 
 
Их много, дев нерассуждающих,
В экстазе сбросивших плащи,
Так упоительно страдающих
И переливных, как лучи.
 
 
Им подсказал инстинкт их звончатый
Избрать мой грезовый гарем.
Они вошли душой бутончатой,
Вошли – как Ромул и как Рем.
 
 
И распустилось царство новое,
Страна беэразумных чудес…
И, восхищен своей основою,
Дышу я душами принцесс!..
 

1910

 
У меня дворец двенадцатиэтажный,
У меня принцесса в каждом этаже,
Подглядел-подслушал как-то вихрь протяжный, —
И об этом знает целый свет уже.
 
 
Знает, – и прекрасно! сердцем не плутую!
Всех люблю, двенадцать, – хоть на эшафот!
Я настрою арфу, арфу золотую,
Ничего не скрою, все скажу… Так вот:
 
 
Все мои принцессы – любящие жены,
Я, их повелитель, любящий их муж.
Знойным поцелуем груди их прожжены,
И в каскады слиты ручейки их душ.
 
 
Каждая друг друга дополняет тонко,
Каждая прекрасна, в каждой есть свое:
Та грустит беззвучно, та хохочет звонко, —
Радуется сердце любое мое!
 
 
Поровну люблю я каждую принцессу,
Царски награждаю каждую собой…
День и ночь хожу по лестнице, завесу
Очередной спальни дергая рукой…
 
 
День и ночь хожу я, день и ночь не сплю я,
В упоеньи мигом некогда тужить.
Жизнь – от поцелуев, жизнь до поцелуя,
Вечное забвенье не дает мне жить.
 
 
Но бывают ночи: заберусь я в башню,
Заберусь один в тринадцатый этаж,
И смотрю на море, и смотрю на пашню,
И чарует греза все одна и та ж:
 
 
Хорошо бы в этой комнате стеклянной
Пить златистогрезый черный виноград
С вечно-безымянной, странно так желанной,
Той, кого не знаю и узнать не рад.
 
 
Скалы молят звезды, звезды молят скалы,
Смутно понимая тайну скал и звезд, —
Наполняю соком и душой бокалы
И провозглашаю безответный тост!..
 

1910

П.Я. Морозову

 
Я иду со свитою по лесу.
Солнце лавит с неба, как поток.
Я смотрю на каждую принцессу,
Как пчела на медовый цветок.
Паутинкой златно перевитый
Веселеет по'лдневный лесок.
Я иду с принцессовою свитой
На горячий моревый песок.
Олазорен шелковою тканью,
Коронован розами венка,
Напевая что-то из Масканьи,
Вспоминаю клумбу у окна…
Наклонясь с улыбкой к адъютанту —
К девушке, идущей за плечом, —
Я беру ее за аксельбанты,
Говоря про все и ни о чем…
Ах, мои принцессы не ревнивы,
Потому что все они мои…
Мы выходим в спеющие нивы —
Образцом изысканной семьи…
Вьются кудри: золото и бронза,
Пепельные, карие и смоль.
Льются взоры, ласково и грезно —
То лазорь, то пламя, то фиоль.
Заморело! – глиняные глыбки
Я бросаю в море, хохоча.
А вокруг – влюбленные улыбки,
А внизу – песчаная парча!
На pliant [7]7
  Pliant – складной стул (фр.)


[Закрыть]из алой парусины
Я сажусь, впивая горизонт.
Адъютант приносит клавесины?
Раскрывает надо мною зонт.
От жары все личики поблекли,
Прилегли принцессы на песке;
Созерцают море сквозь бинокли
И следят за чайкой на мыске.
Я взмахну лорнетом, – и Сивилла
Из Тома запела попурри,
Всю себя офлерила, овила,
Голоском высоко воспарив.
Как стройна и как темноголова!
Как ее верхи звучат свежо!
Хорошо!.. – и нет другого слова,
Да и то совсем не хорошо!
В златосне, на жгучем побережье,
Забываю свой высокий сан,
И дышу, в забвении, все реже,
Несказанной Грезой осиян…
 

1911

 
Ты каждый день приходишь, как гризетка,
В часовню грез моих приходишь ты;
Твоей рукой поправлена розетка,
Румянцем уст раскрашены мечты.
 
 
Дитя мое! Ты – враг ничтожных ролек.
А вдохновлять поэта – это честь.
Как я люблю тебя, мой белый кролик!
Как я ценю!.. Но чувств не перечесть.
 
 
Я одинок… Я мелочно осмеян…
Ты поняла, что ласка мне нужна —
Твой гордый взор так нежен, так лилеен,
Моя сестра, подруга и жена.
 
 
Да, верю я глазам твоим, влекущим
Меня к Звезде, как верю я в Звезду.
Я отплачу тебе своим грядущим
И за собой в бессмертие введу!
 

1909. Декабрь

 
Котик милый, деточка! встань скорей на цыпочки,
Алогубы-цветики жарко протяни…
В грязной репутации хорошенько выпачкай
Имя светозарное гения в тени…
 
 
Ласковая девонька! крошечная грешница!
Ты еще пикантнее от людских помой!
Верю: ты измучилась… Надо онездешниться,
Надо быть улыбчатой, тихой и немой.
 
 
Все мои товарищи (как зовешь нечаянно
Ты моих поклонников и моих врагов…)
Как-то усмехаются и глядят отчаянно
На ночную бабочку выше облаков.
 
 
Разве верят скептики, что ночную бабочку
Любит сострадательно молодой орел?
Честная бесчестница! белая арабочка!
Брызгай грязью чистою в славный ореол!..
 

1911

 
Подходят ночи в сомбреро синих,
Созвездья взоров поют звезде,
Поют в пещерах, поют в пустынях,
Поют на морс, поют везде.
 
 
Остынет отзвук денного гуда, —
И вьюгу звуков вскрутит закат…
Подходят ночи – зачем? откуда? —
К моей избушке на горный скат.
 
 
Как много чувства в их взмахах теплых!
Как много тайны в их ласк волшбе!
Весь ум – в извивах, все сердце – в воплях.
Мечта поэта! пою тебе…
 

1909

 
О, океана золотая, —
Крещенский солнечный восход!
Скользит, как вздох Эола, тая
По скатогориям Алтая
 
 
Победоносный лыжеход.
Снега, снега, – как беломорье…
Восход бестепел. Вдоль полян
Метет предутренник с нагорья
 
 
Пушисто-снежное узорье,
А ветер светел и ледян.
Осветозарь мои веленья,
Мои желанья и пути,
 
 
Ты, созидающий оленя,
Как бодрость упоенной лени,
Дающий десять для пяти!
Гуди, ледяное безводье!
 
 
Пылай короною. Январь!
Крепи, бурят, свои поводья,
А Ты, Эмблема Плодородья,
Мои пути осветозарь!
 

1910

 
Вижу, капитан «Скитальца-моряка»,
  Вечный странник,
Вижу, как твоя направлена рука
  На «Titanic»…
 
 
Знаю, капитан немого корабля,
  Мститель-призрак,
Знаю, что со дня, как выгнала земля,
  Буре близок…
 
 
Верю, капитан «Голландца-Летуна»,
  Враг боязни,
Верю, для тебя пустить корабль до дна —
  Страстный праздник…
 
 
Злобный хохот твой грохочет в глубине
  Окаянно:
Все теперь – твое, лежащее на дне
  Океана…
 
 
Рыбам отдаешь – зачем трофей тебе?! —
  Все – для пищи…
Руку, капитан, товарищ по судьбе,
  Мой дружище!
 

1912. Апрель

Валерию Брюсову

 
Король на плахе. Королевство —
Уже республика: и принц
Бежит, сестры спасая детство,
В одну из моревых провинц.
 
 
И там, в улыбности привета,
У острых шхер, у сонных дюн,
Их ждут – и палуба корвета,
И комфортабельный летун,
 
 
Вперед! – осолнечен пропеллер,
Стрекочет, ветрит и трещит.
Моторолет крылит на север,
Где ощетинен бора щит.
 
 
Скорбит принцесса. В алой ленте
Лукавит солнце, как Пилат.
Злодея мыслит в президенте
Беглец из мраморных палат.
 
 
И, очарованный полетом,
Дарит пилоту комплимент,
Не зная, что его пилотом —
Никто иной, как президент!
 

1912