Текст книги "Том 1. Громокипящий кубок"

Автор книги: Игорь Северянин

Перу И.И. Ясинского посвящаю

 
Весенней яблони, в нетающем снегу,
Без содрогания я видеть не могу:
Горбатой девушкой – прекрасной, но немой —
Трепещет дерево, туманя гений мой…
Как будто в зеркало – смотрясь в широкий плес,
Она старается смахнуть росинки слез,
И ужасается, и стонет, как арба,
Вняв отражению зловещего горба.
Когда на озеро слетает сон стальной,
Бываю с яблоней, как с девушкой больной,
И, полный нежности и ласковой тоски,
Благоуханные целую лепестки.
Тогда доверчиво, не сдерживая слез,
Она касается слегка моих волос,
Потом берет меня в ветвистое кольцо, —
И я целую ей цветущее лицо.
 

1910

 
На реке форелевой, в северной губернии,
В лодке сизым вечером, уток не расстреливай:
Благостны осенние отблески вечерние
В северной губернии, на реке форелевой.
 
 
На реке форелевой в трепетной осиновке
Хорошо мечтается над крутыми веслами.
Вечереет холодно. Зябко спят малиновки.
Скачет лодка скользкая камышами рослыми.
На отложье берега лен расцвел мимозами,
А форели шустрятся в речке грациозами.
 

Август 1911

 
Я ночь не сплю, и вереницей
Мелькают прожитые дни.
  Теперь они,
  Как небылицы.
 
 
В своих мечтах я вижу Суду
И дом лиловый, как сирень.
  Осенний день
  Я вижу всюду.
 
 
Когда так просто и правдиво
Раскрыл я сердце, как окно…
  Как то давно!
  Как то красиво!
 
 
Я не имею даже вести
О той, которой полон май;
  Как ни страдай, —
  Не будем вместе.
 
 
Я к ней писал, но не достоин
Узнать – счастлива ли она.
  Прошла весна,
  Но я… спокоен.
 
 
О, я не требую ответа,
Ни сожаления, ни слез,
  Царица грез
  Елисавета!
 
 
Биеньем сердца молодого,
Стремленьем любящей души
  Хочу тиши
  Села родного.
 
 
Я на мечте, своей гондоле,
Плыву на Суду в милый дом,
  Где мы вдвоем
  Без нашей воли.
 
 
Меня не видишь ты, царица,
Мечтаешь ты не обо мне…
  В усталом сне
  Твои ресницы.
 

1905

 
Январь, старик в державном сане,
Садится в ветровые сани, —
И устремляется олень,
Воздушней вальсовых касаний
И упоительней, чем лень.
Его разбег направлен к дебрям,
Где режет он дорогу вепрям,
Где глухо бродит пегий лось,
Где быть поэту довелось…
Чем выше кнут, – тем бег проворней,
Тем бег резвее; все узорней
Пушистых кружев серебро.
А сколько визга, сколько скрипа!
То дуб повалится, то липа —
Как обнаженное ребро.
Он любит, этот царь-гуляка,
С душой надменного поляка,
Разгульно-дикую езду…
Пусть душу грех влечет к продаже:
Всех разжигает старец, – даже
Небес полярную звезду!
 

1910. Январь

Морозову-Гоголю

 
Снежеет дружно, снежеет нежно,
Над ручейками хрусталит хрупь.
Куда ни взглянешь – повсюду снежно,
И сердце хочет в лесную глубь.
 
 
Мне больно-больно… Мне жалко-жалко…
Зачем мне больно? Чего мне жаль?
Ах, я не знаю, ах, я – фиалка,
Так тихо-тихо ушла я в шаль.
 
 
О ты, чье сердце крылит к раздолью,
Ты, триумфатор, ты, властелин!
Приди, любуйся моей фиолью —
Моей печалью в снегах долин.
 
 
О ты, чьи мысли всегда крылаты,
Всегда победны, внемли, о ты:
Возьми в ладони меня, как в латы,
Моей фиолью святя мечты!..
 

1911

В могиле мрак, в объятьях рай,

Любовь – земля услада!..

Ал. Будищев

 
Вдалеке от фабрик, вдалеке от станций,
Не в лесу дремучем, но и не в селе —
Старая плотина, на плотине танцы,
В танцах поселяне, все навеселе.
 
 
Покупают парни у торговки дули,
Тыквенное семя, карие рожки.
Тут бесполья свадьба, там кого-то вздули,
Шепоты да взвизги, песни да смешки.
 
 
Точно гул пчелиный – гутор на полянке:
«Любишь ли, Акуля?..» – «Дьявол, не замай!..»
И под звуки шустрой, удалой тальянки
Пляшет на плотине сам царевич Май.
 
 
Разошелся браво пламенный красавец,
Зашумели липы, зацвела сирень!
Ветерок целует в губы всех красавиц,
Май пошел вприсядку в шапке набекрень.
 
 
Но не видят люди молодого Мая,
Чувствуя душою близость удальца,
Весела деревня, смутно понимая,
Что царевич бросит в пляске два кольца.
 
 
Кто поднимет кольца – жизнь тому забава!
Упоенье жизнью не для медных лбов!
Слава Маю, слава! Слава Маю, слава!
Да царят над миром Солнце и Любовь!
 

1910

 
Кружевеет, розовеет утром лес,
Паучок по паутинке вверх полез.
 
 
Бриллиантится веселая роса.
Что за воздух! что за свет! что за краса!
 
 
Хорошо гулять утрами по овсу,
Видеть птичку, лягушонка и осу,
 
 
Слушать сонного горлана-петуха,
Обменяться с дальним эхом: «ха-ха-ха!»
 
 
Ах, люблю бесцельно утром покричать,
Ах, люблю в березках девку повстречать,
 
 
Повстречать и, опираясь на плетень,
Гнать с лица ее предутреннюю тень,
 
 
Пробудить ее невыспавшийся сон,
Ей поведать, как в мечтах я вознесен,
 
 
Обхватить ее трепещущую грудь,
Растолкать ее для жизни как-нибудь!
 

1910. Февраль

 
Зашалила, загуляла по деревне молодуха.
Было в поле, да на воле, было в день Святого духа.
Муж-то старый, муж-то хмурый укатил в село под Троицу.
Хватит хмелю на неделю, – жди-пожди теперь пропойцу!
Это что же? разве гоже от тоски сдыхать молодке?
Надо парня, пошикарней, чтоб на зависть в околотке!
Зашалила, загуляла! знай, лущит себе подсолнух!..
Ходят груди, точно волны на морях, водою полных.
Разжигает, соблазняет молодуха Ваньку-парня,
Шум и хохот по деревне, будто бешеная псарня!..
Все старухи взбеленились, расплевались, да – по хатам;
Старикам от них влетело и метлою, и ухватом.
Всполошились молодухи, всех мужей – мгновенно в избы!
А звонарь на колокольне заорал: «Скорее вниз бы!»
Поспешил, да так ретиво, что свалился с колокольни…
А молодка все гуляла, ветра буйного раздольней!
 

1910

Всеволоду Светланову

 
В парке плакала девочка: «Посмотри-ка ты, папочка,
У хорошенькой ласточки переломлена лапочка, —
Я возьму птицу бедную и в платочек укутаю»…
И отец призадумался, потрясенный минутою,
И простил все грядущие и капризы, и шалости
Милой, маленькой дочери, зарыдавшей от жалости.
 

1910

 
Христос воскресе! Христос воскресе!
Сон смерти – глуше, чем спит скала…
Поют победу в огне экспрессии,
Поют Бессмертье колокола.
 
 
Светло целуйте уста друг другу,
Последний нищий – сегодня Крез…
Дорогу сердцу к святому Югу! —
Христос воскресе! Христос воскрес!
 

1910. Февраль

Я сердце свое захотел обмануть,

А сердце меня обмануло.

К. Фофанов

 
«Цветы любви и веры разбросав,
Молю тебя, святитель Иосаф:
Посей в душе благие семена,
Дай веру мне в златые времена!»
 
 
Так пред твоей иконой всеблагой
Молился я и набожной рукой
Не раз творил интуитивный крест.
И слышал я, как вздрагивал окрест.
 
 
Все, все, о чем тебя я попросил,
Исполнил ты. Я жарко оросил
Свои глаза и, к образу припав,
Пою тебя, святитель Иосаф!
 

1911

 
О, посмотри! как много маргариток —
  И там, и тут…
Они цветут; их много; их избыток;
  Они цветут.
 
 
Их лепестки трехгранные – как крылья,
  Как белый шелк…
Вы – лета мощь! Вы – радость изобилья!
  Вы – светлый полк!
 
 
Готовь, земля, цветам из рос напиток,
  Дай сек стеблю…
О, девушки! о, звезды маргариток!
  Я вас люблю…
 

Мыза Ивановка

1909. Июль

 
Она на пальчиках привстала
И подарила губы мне,
Я целовал ее устало
В сырой осенней тишине.
 
 
И слезы капали беззвучно
В сырой осенней тишине.
Гас скучный день – и было скучно,
Как все, что только не во сне.
 

1909

Если прихоти случайной

И мечтам преграды нет, —

Розой бледной, розой чайной

Воплоти меня, поэт!

Мирра Лохвицкая

 
Над тихо дремлющим прудом —
Где тишина необычайная,
Есть небольшой уютный дом
И перед домом – роза чайная.
 
 
Над нею веера стрекоз —
Как опахала изумрудные;
Вокруг цветы струят наркоз
И сны лелеют непробудные.
 
 
В пруде любуется фасад
Своей отделкой прихотливою;
И с ней кокетничает сад,
Любуясь розою стыдливою.
 
 
Но дни и ночи, ночи дни —
Приливы грусти необычные.
И шепчет роза: «Мы – одни
С тобою, сад мой, горемычные»…
 
 
А между тем, с огней зари
И до забвения закатного,
В саду пигмеи, как цари,
Живут в мечте невероятного.
 
 
Они хохочут и шумят,
Ловя так алчно впечатления;
Под их ногами сад измят:
Бессмертье – часто жертва тления!..
 
 
Что станет с розой, если весть
О ней дойдет до них случайная?..
И не успевшая расцвесть,
Спешит увянуть роза чайная…
 

1909

 
Разум мой бесстрастен. Сердце бьется четко.
Вспомнилось мне лето давнее в лесу.
Только что узнал я: у тебя чахотка, —
Вскоре гроб твой белый к церкви понесу.
 
 
Вспомнилось мне лето: мошки, незабудки,
Грозы и туманы, вечера в луне.
Силы были сильны, чувства были чутки;
Ты была со мною, ты была при мне.
 
 
Может быть, томилась вешнею ажурью,
Может быть, любила чувственно и зло, —
Только вся дышала знойною лазурью
Или омрачалась девственно светло…
 
 
Часто мы лежали в ландышах и в кашке,
Точно брат с сестрою, телом к телу льня;
Часто приходила ты в одной рубашке
Ночью в кабинет мой, возжелав меня…
 
 
Но когда тянулся я к тебе всем телом,
Чтоб в тебя, как в омут, глубоко упасть,
Ты, с лицом от муки страстной побледнелым,
Грубою издевкой охлаждала страсть.
 
 
То лазорьно-нежно, то кошмарно едко
Говорила броско о каком-то «нем»;
Тщетно я терзался: кто ты? амулетка,
Верная обету? лилия с вином?..
 
 
Все я понял после. Хорошо и кротко
На душе печальной. Слушай-ка, дитя!
Твой удел – могила: у тебя чахотка.
От тебя заразу я приму шутя.
 

1912

 
Я чувствую, как падают цветы
Черемухи и яблони невинных…
Я чувствую, как шепчутся в гостиных, —
О чем? О ком?.. Не знаю, как и ты.
 
 
Я чувствую, как тают облака
В весенний день на небе бирюзовом,
Как кто-то слух чарует полусловом…
И чей-то вздох… И чья-то тень легка…
 
 
Я чувствую, как угасает май,
Томит июнь и золотятся жатвы…
Но нет надежд, но бесполезны клятвы!
Прощай, любовь! Мечта моя, прощай!
 

1911. Май

 
Наша встреча – Виктория Регия:
  Редко, редко в цвету…
До и после нее жизнь – элегия
  И надежда в мечту.
 
 
Ты придешь – изнываю от неги я,
  Трепещу на лету.
Наша встреча – Виктория Регия:
  Редко, редко в цвету…
 

1909

 
Ни доброго взгляда, ни нежного слова —
Всего, что бесценно пустынным мечтам…
А сердце… а сердце все просит былого!
А солнце… а солнце – надгробным крестам!
 
 
И все – невозможно! и все – невозвратно!
Несбыточней бывшего нет ничего…
И ты, вся святая когда-то, развратна…
Развратна! – не надо лица твоего!..
 
 
Спуститесь, как флеры, туманы забвенья,
Спасите, укройте обломки подков…
Бывают и годы короче мгновенья,
Но есть и мгновенья длиннее веков!
 

Мыза Ивановка

1909. Август

Злате

 
Ты ко мне не вернешься даже ради Тамары,
Ради нашей дочурки, крошки вроде крола:
У тебя теперь дачи, за обедом – омары,
Ты теперь под защитой вороного крыла…
 
 
Ты ко мне не вернешься: на тебе теперь бархат;
Он скрывает бескрылье утомленных плечей.
Ты ко мне не вернешься: предсказатель на картах
Погасил за целковый вспышки поздних лучей!..
 
 
Ты ко мне не вернешься, даже… даже проститься,
Но над гробом обидно ты намочишь платок…
Ты ко мне не вернешься в тихом платье из ситца,
В платье радостно-жалком, как грошовый цветок.
 
 
Как цветок… Помнишь розы из кисейной бумаги?
О живых ни полслова у могильной плиты!
Ты ко мне не вернешься: грезы больше не маги, —
Я умру одиноким, понимаешь ли ты?!
 

1910

 
Пойте – пойте, бубенчики ландышей,
  Пойте – пойте вы мне —
О весенней любви, тихо канувшей,
  О любовной весне;
 
 
О улыбке лазоревой девичьей
  И – о, боль – о луне…
Пойте – пойте, мои королевичи,
  Пойте – пойте вы мне!
 

1910

 
Любви возврата нет, и мне как будто жаль
Бывалых радостей и дней любви бывалых;
Мне не сияет взор очей твоих усталых,
Не озаряет он таинственную даль…
 
 
Любви возврата нет, – и на душе печаль,
Как на снегах вокруг осевших, полуталых.
– Тебе не возвратить любви мгновений алых:
Любви возврата нет, – прошелестел февраль.
 
 
И мириады звезд в безводном океане
Мигали холодно в бессчетном караване,
И оскорбителен был их холодный свет:
 
 
В нем не было былых ни ласки, ни участья…
И понял я, что нет мне больше в жизни счастья,
    Любви возврата нет!..
 

Гатчина

1908

 
Прост и ласков, как помыслы крошек,
У колонок веранды и тумб
Распускался душистый горошек
На взлелеянной пажити клумб.
 
 
И нечаянно или нарочно,
Но влюбился он в мрамор немой,
Точно был очарован он, точно
Одурачен любовью самой!
 
 
Но напрасно с зарей розовел он,
Обвивая бесчувственный стан:
Не для счастия камень был сделан,
И любить не умел истукан.
 
 
Наступали осенние стужи,
Угасал ароматный горох;
И смотрелся в зеркальные лужи
Грубый мрамор, закутанный в мох.
 
 
– Мох идет мне, – подумал он важно:
Но зачем я цветами обвит? —
Услыхал это вихрь и отважно
Порешил изменить его вид.
 
 
Взял он в свиту песчинки с дорожек
И шутливо на старца напал, —
И опал разноцветный горошек,
Алым снегом мечтаний опал!..
 

1909

 
Бледнел померанцевый запад,
В горах голубели туманы,
И гибко, и цепко сплетались
В объятьях над вами лианы.
 
 
Сквозь кружева листьев ажурных
Всплывали дворцов арабески,
Смеялись алмазы каскадов
Под их пробужденные плески.
 
 
Вам слышался говор природы,
Призывы мечтательных веток,
И вы восхищалися пляской
Стрекоз, грациозных кокеток.
 
 
Растенья дышали душисто
Вечерним своим ароматом,
И птицы, блаженствуя, пели —
Как вы, восхищаясь закатом.
 
 
Весь мир оживал при закате
По странной какой-то причуде…
И было так странно, так дивно
Вам, жалкие темные люди!
 
 
И было вам все это чуждо,
Но так упоительно ново,
Что вы поспешили… проснуться,
Боясь пробужденья иного…
 

1908

И.Д.

 
У мельницы дряхлой, закутанной в мох
Рукою веков престарелых,
Где с шумом плотины сливается вздох
Осенних ракит пожелтелых,
Где пенятся воды при шуме колес,
Дробя изумрудные брызги,
Где стаи форелей в задумчивый плес
Заходят под влажные взвизги
 
 
Рокочущих, страстных падучих валов,
Где дремлет поселок пустынный, —
Свидетель пирушек былых и балов, —
Дворец приютился старинный.
Преданье в безлистную книгу времен
Навек занесло свои строки;
Но ясную доблесть победных знамен
Смущают все чьи-то упреки.
 
 
Нередко к часовне в полуночный час
Бредут привиденья на паперть
И стонут, в железные двери стучась,
И лица их белы, как скатерть.
К кому обращен их столетний упрек
И что колыхает их тени?
А в залах пирует надменный порок,
И плачут в подполье ступени…
 

1909

 
Люблю октябрь, угрюмый месяц,
Люблю обмершие леса,
Когда хромает ветхий месяц,
Как половина колеса.
Люблю мгновенность: лодка… хобот…
Серп… полумаска… леса шпиц…
Но кто надтреснул лунный обод?
Кто вор лучистых тонких спиц?
Морозом выпитые лужи
Хрустят и хрупки, как хрусталь;
Дороги грязно-неуклюжи,
И воздух сковывает сталь.
Как бред земли больной, туманы
Сердито ползают в полях,
И отстраданные обманы
Дымят при блеске лунных блях.
 
 
И сколько смерти безнадежья
В безлистном шелесте страниц!
Душе не знать любви безбрежья,
Не разрушать душе границ!
 
 
Есть что-то хитрое в усмешке
Седой улыбки октября,
В его сухой, ехидной спешке,
Когда он бродит, тьму храбря.
Октябрь и Смерть – в законе пара,
Слиянно-тесная чета…
В полях – туман, как саван пара,
В душе – обмершая мечта.
 
 
Скелетом черным перелесец
Пускай пугает: страх сожну.
Люблю октябрь, предснежный месяц,
И Смерть, развратную жену!..
 

1910. Октябрь

 
Предчувствие – томительней кометы,
Непознанной, но видимой везде.
Послушаем, что говорят приметы
О тягостной, мучительной звезде.
Что знаешь ты, ученый! сам во тьме ты,
Как и народ, светлеющий в нужде.
 
 
Не каждому дано светлеть в нужде
И измерять святую глубь кометы…
Бодрись, народ: ведь не один во тьме ты, —
Мы все во тьме – повсюду и везде.
Но вдохновенна мысль твоя в звезде,
И у тебя есть верные приметы.
 
 
Не верить ли в заветные приметы,
Добытые забитыми в нужде?
Кончина мира, скрытая в звезде, —
Предназначенье тайное кометы;
И ты, мужик, твердишь везде, везде,
Что близок час… Так предреши во тьме ты.
 
 
Как просветлел божественно во тьме ты!
Пророчески-туманные приметы;
Они – костры, но те костры – везде…
Народный гений, замкнутый в нужде,
Один сумел познать мечту кометы
И рассказать о мстительной звезде.
 
 
Я вижу смерть, грядущую в звезде,
И, если зло затерянной во тьме ты,
Пророк-поэт языческой приметы,
Мне говоришь об ужасах кометы,
Сливаюсь я с тобой и о нужде
Хочу забыть: к чему? ведь смерть везде!
 
 
Она грядет, она уже везде!..
Крылю привет карающей звезде —
Она несет конец земной нужде…
Как десять солнц, сверкай, звезда, во тьме ты,
Жизнь ослепи и оправдай приметы
Чарующей забвением кометы!
 

1910. Январь

 
Земля любит Солнце за то,
Что Солнце горит и смеется.
А Солнце за то любит Землю,
Что плачет и мерзнет она.
Не сблизиться им никогда,
Они и далеки, и близки;
Пока не остынет светило,
Живет и страдает Земля.
Хотя у них общего нет,
Не могут прожить друг без друга:
Земля для того и живет ведь,
Чтоб только на Солнце смотреть.
Оно для нее – идеал,
Любимая, вечная греза;
А Солнце живет для того лишь,
Чтоб Землю холодную греть.
Они неизменны в любви,
И, если не видятся долго,
Виною – нелепые тучи,
Которые их разлучают, —
Разлука рождает тоску,
И Солнце томится и страждет,
И жаждет скорее свиданья
С далекой, но милой Землей.
Влюбленные видятся днем,
Встречаясь всегда на рассвете;
Но к часу вечернему Солнце
Улыбно уходит домой.
А если б оно не ушло
В урочное время – от жара
Земля бы блаженно зачахла,
И было б виновно оно.
А если б оно не ушло
Три дня и три долгие ночи,
Земля бы сама запылала
И ярче, чем Солнце само!
Тогда бы погибла любовь! —
Когда бы увидело Солнце,
Что больше Земля не тоскует…
Пускай бы погибла любовь!
Тогда бы погибла мечта! —
Когда бы увидело Солнце
Веселой и радостной Землю…
Пускай бы погибла мечта!
В своей всепобедной любви
Светило готово на жертву —
Отдать и сиянье, и пламя
Для блага, для счастья Земли.
Не хочет, боится Земля
Сравняться с прекрасным светилом:
Кому же тогда ей молиться?
Кого же тогда ей любить?
 
 
Страданье – природы закон…
Нет равной любви на планете…
– Тебя я люблю за бессилье,
Ты любишь за силу меня!
 

1911. Февраль

Не убивайте голубей.

Мирра Лохвицкая

 
Целуйте искренней уста —
Для вас раскрытые бутоны,
Чтоб их не иссушили стоны,
Чтоб не поблекла красота!
С мечтой о благости Мадонны
Целуйте искренней уста!
 
 
Прощайте пламенней врагов,
Вам причинивших горечь муки,
Сковавших холодом разлуки,
Топящих в зле без берегов.
Дружней протягивайте руки,
Прощайте пламенней врагов,
 
 
Страдайте стойче и святей,
Познав величие страданья.
Да не смутят твои рыданья
Покоя светлого детей!
Своим потомкам в назиданье
Страдайте стойче и святей!
 
 
Любите глубже и верней —
Как любят вас, не рассуждая,
Своим порывом побуждая
Гнать сонмы мертвенных теней…
Бессмертен, кто любил, страдая, —
Любите глубже и верней!
 

1909. Сентябрь

 
  Проснулся хутор.
  Весенний гутор
Ворвался в окна… Пробуждены,
  Запели – юны —
  У лиры струны,
И распустилась сирень весны.
 
 
  Запахло сеном.
  И с зимним пленом
Земля простилась… Но – что за сны?!.
  Согнулись грабли…
  Сверкнули сабли
И надрубили сирень весны!..
 

1908

II. Мороженое из сирени

 
– Мороженое из сирени! Мороженое из сирени!
Полпорции десять копеек, четыре копейки буше.
Сударыни, судари, надо ль? – не дорого – можно без прений…
Поешь деликатного, площадь: придется товар по душе!
 
 
Я сливочного не имею, фисташковое все распродал…
Ах, граждане, да неужели вы требуете крэм-брюле?
Пора популярить изыски, утончиться вкусам народа,
На улицу специи кухонь, огимнив эксцесс в вирелэ!
 
 
Сирень – сладострастья эмблема. В лилово-изнеженном крене
Зальдись, водопадное сердце, в душистый и сладкий пушок…
Мороженое из сирени, мороженое из сирени!
Эй, мальчик со сбитнем, попробуй! Ей-богу, похвалишь, дружок!
 

1912. Сентябрь

 
О, Лилия ликеров, – о, Cre'me de Violette! [3]3
  Cre'me de Violette – букв.: фиалковый ликер, сорт ликера (фр.)


[Закрыть]
Я выпил грез фиалок фиалковый фиал…
Я приказал немедля подать кабриолет
И сел на сером клене в атласный интервал.
 
 
Затянут в черный бархат, шоффэр – и мой клеврет —
Коснулся рукоятки, и вздрогнувший мотор,
Как жеребец заржавший, пошел на весь простор,
А ветер восхищенный сорвал с меня берэт.
 
 
Я приказал дать «полный». Я нагло приказал
Околдовать природу и перепутать путь!
Я выбросил шоффэра, когда он отказал, —
Взревел! и сквозь природу – вовсю и как-нибудь!
 
 
Встречалась ли деревня, – ни голосов, ни изб!
Врезался в чернолесье, – ни дерева, ни пня!
Когда б мотор взорвался, я руки перегрыз б!..
Я опьянел грозово, все на пути пьяня!..
 
 
И вдруг-безумным жестом остолблен кленоход:
Я лилию заметил у ската в водопад.
Я перед ней склонился, от радости горбат,
Благодаря: за встречу, за благостный исход…
 
 
Я упоен. Я вещий. Я тихий. Я греээр.
И разве виноват я, что лилии колет
Так редко можно встретить, что путь без лилий сер?…
О, яд мечты фиалок, – о, Cre'me de Violette…
 

1911

Л.Д. Рындиной

 
  Как мечтать хорошо Вам
  В гамаке камышовом
Над мистическим оком – над бестинным прудом!
  Как мечты сюрпризэрки
  Над качалкой грезэрки
Истомленно лунятся: то – Верлэн, то – Прюдом.
 
 
  Что за чудо и диво! —
  То Вы – леди Годива,
Через миг – Иоланта, через миг Вы – Сафо…
  Стоит Вам повертеться, —
  И загрезится сердце:
Все на свете возможно, все для Вас ничего!
 
 
  Покачнетесь Вы влево, —
  Королев Королева,
Властелинша планеты голубых антилоп,
  Где от вздохов левкоя
  Упоенье такое,
Что загрезит порфирой заурядный холоп!
 
 
  Покачнетесь Вы вправо, —
  Улыбнется Вам Слава
И дохнет Ваше имя, как цветы райских клумб;
  Прогремит Ваше имя,
  И в омолненном дыме
Вы сойдете на Землю, – мирозданья Колумб!
 
 
  А качнетесь Вы к выси,
  Где мигающий бисер,
Вы постигнете тайну: вечной жизни процесс,
  И мечты сюрпризэрки
  Над качалкой грезэрки
Воплотятся в капризный, но бессмертный эксцесс.
 

Дылицы

1911