Текст книги "Том 1. Громокипящий кубок"

Автор книги: Игорь Северянин

 
Я – прислуга со всеми удобствами —
Получаю пятнадцать рублей,
Не ворую, не пью и не злобствую
И самой инженерши честней.
 
 
Дело в том, что жена инженерская
Норовит обсчитать муженька.
Я над нею труню (я, ведь, дерзкая!)
И словесно даю ей пинка.
 
 
Но со мною она хладнокровная, —
Сквозь пять пальцев глядит на меня:
Я ношу бильедушки любовные.
От нее, а потом – для нее.
 
 
Что касается мужа господского —
Очень добр господин инженер:
«Не люблю, – говорить, – ультра-скотского
Вот, супруги своей – например»:
 
 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В результатах мы скоро поладили, —
Вот уж месяц, как муж и жена.
 
 
Получаю конфекты, материи
И филипповские пирожки,
И – на зависть кухарки Гликерии,
Господина Надсона стишки.
 
 
Я давно рассчитала и взвесила,
Что удобная должность, ей-ей:
Тут и сытно, и сладко, и весело,
Да вдобавок пятнадцать рублей!
 

Веймарн.

1913. Июль.

Св. кн. О.Ф. Имеретинской

 
На искусственном острове крутобрегого озера
Кто видал замок с башнями? кто к нему подплывал?
Или позднею осенью, только гладь подморозило,
Кто спешил к нему ветрово, трепеща за провал?
 
 
Кто, к окну приникающий, созерцания пестрого
Не выдерживал разумом – и смеялся навзрыд?
Чей скелет содрогается в башне мертвого острова,
И под замком запущенным кто, прекрасный, зарыт?
 
 
Кто насмешливо каялся? кто возмездия требовал?
Превратился кто в филина? кто – в летучую мышь?
Полно, полно, то было ли? может быть, вовсе не было?..
Завуалилось озеро, зашептался камыш.
 

1910. Июнь.

 
Как блекло ткал лиловый колокольчик
Линялую от луни звукоткань!
Над ним лунел вуалевый эольчик
И, камешки кидая в воду: «кань»,
Чуть шепотал устами, как коральчик:
Он был оно: ни девочка, ни мальчик.
 
 
На озере дрожал электробот.
Все слушали поэта – экстазера
И в луносне тонули от забот.
Но призраками Серого Мизэра
Шарахнулся пугающий набат, —
И в отблесках пылающего замка
Умолк поэт, как жалкий акробат:
 
 
– Царица Жизнь воспитана, как хамка!
 

1911. Март.

 
Обстругав ножом ольховый прутик,
Сделав из него свистящий хлыстик,
Королева встала на распутье
Двух аллей. И в девственном батисте
Белолильной феей замерла.
Вот пошла к избушке столяра,
Где лежали дети в скарлатине,
Где всегда отточенный рубанок
Для гробов, для мебели, для санок.
Вот и пруд, олунен и отинен,
Вот и дом, огрустен и отьмен.
– Кто стучит? – спросил столяр Семен.
«Королева»: шепчет королева.
Прохрипели рыжие засовы.
Закричали в отдаленье совы.
Вспомнилась весенняя новелла:
В ясенях отданье столяру.
Он впустил. Взглянула – как стрелу,
Прямо в глаз любовника метнула.
И пошла к отряпенной кроватке.
Смерть и Жизнь над ней бросали ставки.
Было душно, холодно и лунно.
Столяриха билась на полу
И кричала: «дайте мне пилу»!
 

1911. Ноябрь.

 
Соны качеля, белесо ночело.
Лес печалел в белосне.
Тюли эоля качала Марчелла:
– Грустно весенне усни! —
Точно ребенка, Марчелла качала
Грезы, меня и весну.
Вот пробесшумела там одичало
Глуше затишия мышь.
Крылья дымели, как саван истлевший.
– Сердце! тебя не поймешь,
Лед запылавший!
 

1911. Март.

 
Я – поэт: я хочу в бирюзовые очи лилии белой.
  Ее сердце запело: Ее сердце крылато: Но
  Стебель есть у нее. Перерублю, и
Белый лебедь раскрыл бирюзовые очи. Очи лилии
  Лебедь раскрыл. Его сердце запело. Его сердце
  Крылато! Лебедь рвется в Эфир к облакам —
  К белым лилиям неба, к лебедям небес!
Небесная бирюза – очи облак. Небо запело!.. Небо
  Крылато!.. Небо хочет в меня: я – поэт!
 

Ив. Лукашу

 
Голубые голуби на просторной палубе.
А дождинки капали, – голуби их попили.
На просторной палубе голубые голуби
Все дождинки попили, а дождинки капали.
 

1911.

 
В двадцать лет он так нашустрил:
Проституток всех осестрил,
Астры звездил, звезды астрил,
Погреба перереестрил.
Оставалось только – выстрел.
 

1911.

Граалю Арельскому

 
Воробьи на дорожке шустрятся.
Зеленеют кудри кротекуса.
Привезли из Остэндэ устрицы
И стерлядей из Череповца.
– Послушайте, вы, с салфеткою,
Накройте мне стол под липою;
И еще я вам посоветую
Не стоять каменной глыбою,
А угостить меня рыбою,
Артишоками и спаржей.
Вы поняли? – «Помилуйте, даже
   Очень
  И буду точен».
 

1911. Май.

 
Я, разлоконив волосы русые,
Ухватила Петьку за ушко,
В него шепнула: «тебя я скусаю»:
И выпила бокал Клико.
 
 
Успокоив его, благоматного,
Я дала ему морковки и чайку
И, закричавши: «Всего приятного!»,
Махнула серной по лужку.
 
 
Муж приехал с последним автобусом —
Будничный, потертый манекен:
Я застонала, и перед образом
Молила участи Кармен!..
 

1912. Май.

 
Не опоздайте к увертюре:
Сегодня ведь «Mignon» сама!
Как чаровательны, Тома,
Твои лазоревые бури!
 
 
«Mignon»!.. она со мной везде:
И в бледнопалевых гостиных,
И на форелевых стремнинах,
И в сновиденьях, и в труде.
 
 
Ищу ли женщину, с тоской
Смотрюсь ли в давнее былое,
Кляну ль позорное и злое, —
«Mignon»!.. она везде со мной!
 
 
И если мыслю и живу,
Молясь без устали Мадонне,
То лишь благодаря «Миньоне» —
Грезовиденью наяву:
 
 
Но ты едва ли виноват,
Ея бесчисленный хулитель:
Нет, не твоя она обитель:
О, Арнольдсон! о, Боронат!
 

1914. Октябрь.

 
Когда проезжает конница
Мимо дома с красною крышей,
В кухне дрожит иконница,
Сколоченная блаженным Гришей:
 
 
И тогда я его мучаю
Насмешкою над дребезжаньем:
Убегает. И над гремучею
Речкою льет рыданья.
 
 
И хотя по благочестию
Нет равного ему в городе,
Он злится, хочет мести,
Мгновенно себя очортив:
 

1912. Март.

 
Художники! бойтесь «мещанок»:
Они обездарят ваш дар
Своею врожденною сонью,
Своим организмом шарманок;
Они запесочат пожар
В душе, где закон – Беззаконье.
 
 
Страшитесь и дев апатичных,
С улыбкой безлучно-стальной,
С лицом, постоянным как мрамор:
Их лики, из псевдо-античных,
Душе вашей бально-больной
Грозят безпросыпным кошмаром.
 
 
Они не прощают ошибок,
Они презирают порыв,
Считают его неприличьем,
«Явленьем дурного пошиба»:
А гений – в глазах их – нарыв,
Наполненный гнойным величьем!..
 

1912. Июль. Веймарн.

 
Изящная, среднего роста
С головкою bronze-oxide,
Она – воплощение тоста.
Mais non, regardez, regardez! [17]17
  Mais non, regardez, regardez! – но нет, смотрите, смотрите! (фр.)


[Закрыть]
 
 
Пикантная, среднего роста,
Она – героиня Додэ.
Поклонников много, – их до ста.
Mais non, regardez, regardez!
 
 
Но женщина среднего роста
Бывает высокой en deux [18]18
  en deux – вдвое, надвое (фр.)


[Закрыть]:
И надо сознаться, что просто, —
Mais non, regardez, regardez!
 

1909. Ноябрь.

 
– Нет, положительно искусство измельчало,
Не смейте спорить, граф, упрямый человек!
Но пунктам разберем, и с самого начала;
Начнем с поэзии: она полна калек.
Хотя бы Фофанов: пропойца и бродяга,
А критика ему дала поэта роль:
Поэт! хорош поэт!.. ходячая малага!..
И в жилах у него не кровь, а алкоголь.
Как вы сказали, граф? до пьянства нет нам дела?
И что критиковать мы можем только труд?
Так знайте ж, книг его я даже не смотрела:
Не интересно мне!.. тем более, что тут
Навряд ли вы нашли б занятные сюжеты,
Изысканных людей привычки, нравы, вкус,
Блестящие балы, алмазы, эполеты, —
О, я убеждена, что пишет он «en russe» [19]19
  en russe – по-русски (фр.)


[Закрыть].
Естественно, что нам, взращенным на Шекспире,
Аристократам мысли, чувства и идей,
Неинтересен он, бряцающий на лире
Руками пьяными, безвольный раб страстей.
Ах, да не спорьте вы! поэзией кабацкой
Не увлекусь я, граф, нет, тысячу раз «нет»!
Талантливым не может быть поэт
С фамилией – pardon! – такой: дурацкой.
И как одет! Mon Dieu! [20]20
  Mon Dieu – мой Бог (фр.)


[Закрыть]Он прямо хулиган!..
Вчера мы с Полем ехали по парку,
Плетется он навстречу, – грязен, пьян;
Кого же воспоет такой мужлан?.. кухарку?!..
Смазные сапоги, оборванный тулуп,
Какая-то ужасная папаха:
Сам говорит с собой: взгляд страшен, нагл и туп:
Поверите? – я чуть не умерла от страха.
Не говорите мне: «он пьет от неудач»!
Мне, право, дела нет до истинной причины.
И если плачет он, смешон мне этот плач:
Сантиментальничать ли создан мужчина
Без положенья в обществе, без чина?!.
 

1908.

II. Незабудки на канавках

Стихи «давно минувших лет».

 
Месяц гладит камыши
Сквозь сирени шалаши…
Все – душа, и ни души.
 
 
Все – мечта, все – божество,
Вечной тайны волшебство,
Вечной жизни торжество.
 
 
Лес – как сказочный камыш,
А камыш, как лес-малыш.
Тишь – как жизнь, и жизнь – как тишь.
 
 
Колыхается туман —
Как мечты моей обман,
Как минувшего роман…
 
 
Как душиста, хороша
Белых яблонь пороша…
Ни души, – и все душа!
 

1908. Декабрь.

 
О, греза дивная, мне сердца не тирань! —
Воспоминания о прожитом так живы.
Я на Квантун хочу, в мой милый Да-Лянь-Вань
На воды желтые Корейского залива.
 
 
Я в шлюпке жизненной разбился о бурун,
И сердце чувствует развязку роковую…
Я по тебе грущу, унылый мой Квантун,
И, Море Желтое, я по тебе тоскую!..
 

1904. Петербург.

 
Запад
Погас…
Роса
Поддалась…
Тихо
В полях…
Ива —
Голяк…
Ветрится
Куст…
Зебрится
Хруст…
Ломок
Ледок…
Громок
Гудок…
Во мгле
Полотно
И склепа
Пятно…
 

1910. Октябрь.

 
В протяжных стонах самовара
Я слышал стон ее души.
Что было скрыто в песне пара —
В протяжных стонах самовара?
Венчалась ли она в глуши,
Иль умирала дочь Тамара?
Как знать! Но в воплях самовара
Я слышал вопль ее души.
 

1909. Июль.

Мыза Ивановка.

Е.А.Л.

 
Тому назад всего два года
На этом самом берегу
Два сердца в страсти без исхода,
Дрожали, затаив тоску, —
Два женских сердца… Этой дрожью
Трепещет берег до сих пор…
 
 
…Я прихожу подъять свой взор
На море, и у гор подножья
Послушать благостную дрожь,
Потосковать душой пустынной
Вновь о вине своей невинной,
Где правду скрашивала ложь…
 

1912. Август.

Эстляндия, Иеве, Тойла.

Дмитрию Крючкову.

 
Я нежно хотел бы уснуть,
  Уснуть, – не проснуться…
Далеко-далеко уйти,
  Уйти, – не вернуться…
 
 
Хотел бы ее целовать,
  Почти не целуя:
Словами, ведь, грубо сказать,
  Как тонко люблю я…
 
 
Ни страсти хочу, ни огня,
  И боли слиянья,
Чтоб телом к ней в тело войти,
  Войти без страданья…
 
 
Хочу я не тела ее,
  Но лишь через тело
Прочувствовать душу могу
  Всецело…
 

1911. Октябрь.

 
Мои стихи – туманный сон.
Он оставляет впечатление…
Пусть даже мне неясен он, —
Он пробуждает вдохновение…
 
 
О люди, дети мелких смут,
Ваш Бог – действительность угрюмая.
Пусть сна поэта не поймут, —
Его почувствуют, не думая…
 

1909

 
Там, где нежно колокольчики звенят
  И при вздохе ветерка поет фарфор,
Еду я, восторгом искренним объят,
  Между бархатных полей и резких гор.
 
 
Еду полем. Там китайцы сеют рис;
  Трудолюбьем дышат лица. Небеса
Ярко сини. Поезд с горки сходит вниз.
  Провожают нас раскосые глаза.
 
 
Деревушка. Из сырца вокруг стена.
  Там за ней фанзы приземисты, низки.
Жизнь скромна, тиха, убога, но ясна —
  Без тумана русской будничной тоски.
 
 
Пасть раскрыл свою, на нас смотря, дракон,
  Что из красной глины слеплен на фанзе.
Я смеюсь: мне грозный вид его смешон.
  Село солнце, спит трава в сырой росе.
 

1905

 
Клубится дым при солнце зимнем,
Несется в дебри паровоз;
Причудлив он в хитоне дымном,
В хитоне смутном, как хаос.
 
 
Снег лиловатого оттенка
Пылит под небом голубым.
Вдали темнеет леса стенка,
А дым – как снег, и снег – как дым.
 

1908. Декабрь.

Лигово. Вагон.

Умирала лилия лесная…

К. Фофанов

 
Умерла она в пору августа,
Когда зелень трав и дубрав густа,
Когда в воздухе вкус малиновый,
Когда ночь дрожит в тьме осиновой.
Умерла она, ясно ведая,
Что такое смерть, храбро следуя
За давнишними пожеланьями
Молодой уснуть, с колебаньями
Незнакомая… И правдивая,
И невинная, и красивая!..
Умерла она, сделав грустно нам…
К ней путем идем, болью устланным,
На могилу к ней, одинокую,
Как она была, на далекую…
Там помолимся о душе ее:
– Да прославится имя твое!
 

1909. Июнь.

 
В моей душе – твоих строфа уст,
И от строфы бесплотных уст
Преображаюсь, словно Фауст, —
И звук любви уже не пуст.
 
 
Как в Маргариту юный Зибель —
В твой стих влюблен я без границ,
Но ждать его не может гибель:
Ведь ты – царица из цариц!
 

1908. Ноябрь

 
Я люблю сердечно, безрассудно,
Безотчетно всю, как есть, тебя!
Но за что люблю, я знаю смутно,
А верней – совсем не знаю я.
 
 
Как тебя целую! как милую!
Ты со мной – смеюсь, а нет – грущу…
Оттого тебя ведь и люблю я,
Что любви причины не ищу!..
 

1907.

 
…То ненависть пытается любить,
Или любовь хотела б ненавидеть?..
Минувшее я жажду возвратить,
Но, возвратив, боюсь ее обидеть,
Боюсь его возвратом оскорбить.
 
 
Святыни нет для сердца святотатца,
Как доброты у смерти… Заклеймен
Я совестью, и мне ли зла бояться,
Поправшему любви своей закон!
 
 
Но грешники – безгрешны покаяньем,
Вернуть любовь – прощение вернуть.
Но как боюсь я сердце обмануть
Своим туманно-призрачным желаньем:
 
 
Не месть ли то? не зависть ли? сгубить
Себя легко, и свет небес не видеть…
Что ж это: зло старается любить,
Или любовь мечтает ненавидеть?..
 

1908.

 
Я погружу в букет душистый
Лицо и душу погружу.
И лес ресниц твоих пушистый,
Пушистый лес воображу.
 
 
Я озарял его, сжигая
Доверья хрупкие костры…
О, дорогая-дорогая
С душой любовницы-сестры!
 
 
Но то ушло, пришло другое…
Того, что было, не спасти…
О, дорогое-дорогое,
Мое далекое, прости!
 
 
Прости и ты, мой ангел чистый,
Краса и гордость бытия!
Бросаю жизнь в букет душистый,
И захлебнусь в букете я!
 

1910. Май.

Мыза Ивановка.

 
Я люблю тебя нежнее
  Белой лилии,
Я пою тебя волшебней
  Сказок фей.
Я беру тебя в аллее
  Весь – воскрылие,
В поэтическом молебне
  Чародей.
 
 
К груди грудь, во взоры взоры!
  Вешней лени я
Не осилю – ах, нет мочи, —
  Я в плену.
Мне мерещатся озера
  Из томления.
В них все глубже, все жесточе
  Я тону.
 

1913. Май.

Веймарн.

 
Постарела труженица-мельница
На горе стоит, как богодельница;
Под горою барышня-бездельница
Целый день заводит граммофон
На балконе дачи; скучно барышне:
Надоел в саду густой боярышник,
А в гостиной бронза и плафон.
Я смотрю, вооруженный… лупою:
Граммофон трубой своею глупою
Голосит, вульгаря и хрипя,
Что-то нудно-пошлое, а дачница,
В чем другом, но в пошлости удачница,
Ерзает на стуле, им скрипя…
Крылья дряхлой мельницы поломаны,
Но дрожат, в обиде, внемля гомону
Механизма, прочного до ужаса,
И пластинкам, точным до тоски…
Ветра ждет заброшенная мельница,
Чтоб рвануться с места и, обрушася,
Раздавить ту дачу, где бездельница
С нервами березовой доски…
 
 
От жары и «музыки» удар меня,
Я боюсь, вдруг хватит, и – увы!..
Уваженье к мельнице, сударыня
Здесь она хозяйка, а не вы!
 

1911. Лето.

Дылицы.

 
Да, я хочу твоих желаний,
Да, я люблю твое «люблю»!
Но мы уйдем туда, где – лани,
Уйдем: здесь больно, я скорблю.
Лишь там тебе, моей Светлане,
Я расскажу, я распою,
Как я хочу твоих желаний,
Как я люблю твое «люблю»!
 

 
Ловлю печаль в твоей улыбке
И тайный смех в твоих слезах…
Твои глаза блестят, как рыбки,
Но сердце – в смутных голосах.
Ты в заблужденье, ты в ошибке!
Топлю глаза в твоих глазах, —
И снова – смех в твоей улыбке,
И снова – грусть в твоих слезах!
 

1910. Март.

 
Мне тайно верится, что ты ко мне придешь,
Старушка-девушка, согбенная в позоре
И взором бархатя затепленные зори,
Мне тайно верится – ты бодро расцветешь.
 
 
Мне тайно верится – ты все еще грустишь
О том, что сказано, о том, что не успето…
О, разберись в пыли истлевшего букета:
Один бы лепесток! – и ты меня простишь,
    Мне свято верится!..
 

1910. Февраль.

 
Я пить люблю, пить много, вкусно,
Сливаясь пламенно с вином.
Но размышляю об одном
И не могу решить искусно.
 
 
Да, мудрено решить мне это
(И в этом вся моя вина!):
Поэт ли хочет грез вина,
Вино ли просит грез поэта?
 

1909.

 
Спи-усни, дитя-Миньона,
  Улыбаяся шутя…
Спи-усни без слез, без стона,
  Утомленное дитя.
 
 
Замок спит, и спят озера,
  Позабудь скитаний дни,
С голубой надеждой взора
  Незабудкою усни.
 
 
Сердце, знавшее уроны,
  Зачаруй в уютном сне, —
И растает грусть Миньоны,
  Как снежинка по весне.
 

1908. Ноябрь.

Ал. Ал. Наумовой

 
Часто вы мне грезитесь фиалкой —
Этим нежным, ласковым цветком;
Иногда – таинственной русалкой,
Воплощенной грезящим умом.
Иногда – принцессой кроткой, хрупкой,
Милосердной даже к комару;
И всегда – свободною голубкой,
Ввысь летящей к правде и добру!
 

1907.

 
Ее глаза, глаза газели,
Синеют в усиках ресниц.
Она опустит очи ниц,
И щеки вдруг зарозовели.
 
 
В устах змеящийся укус,
Лицо меняет безпрестанно.
И волосы, длиннее стана,
Немного приторны на вкус.
 
 
Безкрылой похоти раба,
Она приниженно кичлива.
Эскиз готов. Пошлоречива
Моей натурщицы судьба.
 

1911. Июнь.

Елисаветино.

 
Вы стоите на палубе за зеркальною рубкою
И грызете, как белочка, черносливную косточку…
Вы – такая изящная и такая вы хрупкая,
Вы похожи на девочку и немного на ласточку…
Улыбаются весело два матроса у румпела,
Капитан донжуанствует, вам стихи декламируя,
О таинственном крейсере, о голубке под куполом,
То чаруя Мореллою, то Дарьяльской Тамарою…
 

1910.

Карменсите

 
В тебе столько нежности тихой,
Но, время бездумно влача,
Ты скрыла ее под шумихой
Такого ж бездумного дня.
Но в каждом движеньи плеча
И в склоне твоем над гречихой —
В тебе столько нежности тихой…
О, если б она для меня!
 

1910.

Саблино.

 
Я приду к тебе, еврейка,
В звездном плеске сонных струй.
Отворяй-ка поскорей-ка,
Отвори и не горюй!
За любовь плати любовью,
За измену отомсти:
По холмистому горбовью
Труп мой в озеро спусти…
 

1910.

От Солнца я веду свой древний род!

Мирра Лохвицкая

 
«От Солнца я веду свой род!»
Сказала доблестная Саба.
В краю банана, змей и краба
Жил впечатлительный народ.
Царь слов обратно не берет,
Когда звучат слова не слабо…
«От Солнца я веду свой род!»
Сказала доблестная Саба.
Всегда венец! Всегда вперед! —
Вот лозунг знойнаго араба.
Но в небе грянула гроза бы,
Когда бы смел воскликнуть «крот»:
– От Солнца я веду свой род!
 

1911.

 
Твои горячие кораллы
Коснулись бледного чела,
Как сладострастная пчела, —
И вот в душе звучат хораллы.
 
 
Моя тоска меня карала,
И я не пел, и петь не мог.
Но ты сняла с души забрало
И с песни рыцарской – замок.
 
 
Без жизни жизнь и сон без сна
Теперь окончены. Весна
Моей любви поет и трелит…
 
 
Спеши вдыхать весны цветок,
Спеши! И радости поток
Нас захлестнет, но не разделит!
 

1909.

Посв. В.В. Уварову-Надину.

1.

 
Грустила ночь. При чахлом свете лампы
Мечтала Ванда, кутаясь в печаль;
Ей грезился дурман блестящей рампы,
Ей звуков захотелось, – и рояль
Ее дразнил прелюдией из «Цампы»
Она встает, отбрасывая шаль,
И медленно подходит к пианино
Будить его от грезящаго сплина.
 

2.

 
А ночь глядит в растворенную дверь,
Вся трепеща и прислонясь к веранде…
Как девушка взволнована теперь!
Как дышит ночь душисто в душу Ванды!
Мотив живит… И если б вечный зверь
Его услышал, если б зверской банде
Он прозвучал, – растроганное зло,
Хотя б на миг, любовью мысль зажгло.
 

3.

 
…О, чаровница-музыка, тебе
Крылю восторг, пылаю фимиамы!
О власти мысль внушаешь ты рабе,
Ребенка устремляешь к сердцу мамы,
Туманишь зло, зовешь любовь к себе
И браку душ поешь эпиталамы.
Тебе дано пороки побороть,
Гармония, души моей Господь…
 

1908. Ноябрь.

 
Властитель умирал. Льстецов придворных стая
Ждала его конца, сдувая с горностая
Одежды короля пылинки, между тем,
Как втайне думала: «когда ж ты будешь нем?»
 
 
Их нетерпение заметно королю
И он сказал, съев ломтик апельсина:
– О, верные рабы! Для вас обижу сына:
Я вам отдам престол, я сердце к вам крылю! —
 
 
И только он умолк, – в разнузданности дикой
Взревели голоса, сверкнули палаши.
И вскоре не было у ложа ни души, —
Лишь двадцать мертвых тел лежало пред владыкой.
 

1911. Июль.

Ст. Елисаветино, село Дылицы

«У плотины старой мельницы».

Леонид Афанасьев.

 
Ваши милые мелодии,
Где воспели вы наш сад,
Как волшебные рапсодии —
Души многих вдохновят.
 
 
Так любовна и так красочна,
Друг мой, ваша акварель;
Целомудренна и сказочна,
Как на севере апрель.
 
 
Если снова на свободе я
Заберусь в мой старый сад,
Приезжайте, – и мелодии
Ваши снова зазвучат!
 

1908

 
Ты шел дорогою проезжей,
И был твой шаг трудолюбив.
А я парил в лазури вещей,
Весь мир в осколки раздробив!
 
 
Ты робко пел и робко шел ты,
Боясь прохожих обогнать…
Лист зеленел, потом стал желтый, —
Зазеленеет ли? – Как знать!
 
 
Ты изменил Луне и Нимфе,
Изменой поругав сердца…
Но пусть шалаш твой на Олимпе —
Напротив моего дворца!
 

1910.

 
Я родился в мае, в месяце весеннем,
  Звонком и веселом,
  Шумном и душистом,
И сказали розы; «Мы тебя оденем
  Светлым ореолом —
  Как молитва, чистым».
 
 
Улыбнулось солнце, солнце засверкало,
  Ласковым приветом
  Чествуя рожденье;
Солнце загорелось, запылало ало
  И зажгло поэтом
  С искрой вдохновенья!
 
 
Разодет цветами с детской колыбели,
  Я запел соловкой
  Радостно и звонко,
Запечатлевая мир, где все скорбели,
  Юною головкой
  И душой ребенка.
 
 
Время шло, – и солнце потускнело в тучах,
  Лаской не блестело,
  Злоба песнь косила;
Опадали розы при ветрах летучих,
  Истомилось тело,
  Притупилась сила.
 
 
Время шло… И радость дней моих весенних
  Растопилась в слезах,
  Сердцу не внимая;
И теперь я плачу, плачу на коленях
  О погибших грезах,
  Об измене мая!
 

1908. Февраль.