Текст книги "Полдень 23 век. Возвращение Тойво (СИ)"

Автор книги: Игорь Минаков

Соавторы: Игорь Горячев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Улетели за тридевять парсек, – сказал кто-то у него за спиной, – а все так же любуемся самым банальнейшим зрелищем на свете. Ну разве что с добавкой двух лишних лун.

Тяжельников обернулся, посмотрел исподлобья на нежданного собеседника. Индеец подошел, встал рядом.

– Возможно, – проговорил Тяжельников. – Но мне это зрелище не надоедает, вот уже…

– Семьдесят лет, – завершил за него Индеец.

– Я вижу, молодой человек, вы хорошо осведомлены… Да, я здешний сторожил… Довелось, знаете ли, быть среди если не первооткрывателей, то уж точно – первоисследователей… Прилетел и остался. И не жалею. После Земли Редут лучшая планета во Вселенной… Простите старику эту романтическую чепуху…

– И вы никогда не скучаете по Земле?

– Нет… Я ее почти не знаю… Родился, учился, готовился к космическим экспедициям… С двенадцати лет не думал ни о чем другом… Смешно, но порой мне кажется, что я и родился-то не на Земле.

– Вы даже не подозреваете, Исидор Сергеевич, насколько близки к истине…

Тяжельников непонимающе уставился на странного длинноволосого молодого человека и потребовал:

– Рассказывайте, коли уж начали.

Индеец не торопясь изложил ему историю «подкидышей». За время его рассказа Тяжельников успел раскурить трубку, красноватое пламя озаряло его худое задумчивое лицо.

– Занятно, – отозвался он, когда Индеец закончил свое повествование. – Впрочем, здесь, на Редуте, можно и не такое услышать…

– Далеко не каждая занятная байка касается тайны личности, – парировал его собеседник. – Тем более не какой-то абстрактной личности, а вашей собственной, Исидор Сергеевич.

– К чему этот романтический надрыв, молодой человек? – произнес, попыхивая трубкой, Тяжельников. – Что было, то быльем поросло… Если вы жаждете сатисфакции, обратитесь в Мировой Совет. Там разберутся… Меня же моя жизнь вполне устраивает. Не важно, благодаря ли Провидению, Странникам или этому вашему злому гению, как его бишь… Сикорскому, но я провел лучшие свои годы на Редуте. Надеюсь здесь и помереть.

– Посмотрим, – буркнул Индеец.

Трубка осветила тяжелое в складках лицо старожила мефистофельским огнем.

– Если только вы меня не похитите, – сказал Тяжельников, – и не вывезите тайком на Землю.

– Звучит заманчиво, – откликнулся Индеец.

– Кстати, молодой человек, – проговорил Тяжельников. – Вы ведь так и не представились.

– Александр Дымок к вашим услугам, сэр.

– Приятно познакомиться, – отозвался Тяжельников. – Да, да, вы не поверите, но, невзирая на ваш байронический облик и туманные угрозы, я и в самом деле рад знакомству… Я еще во время экскурсии почувствовал к вам невольную симпатию… Неудивительно, ведь мы практически братья… Так вот, во имя этой симпатии я хочу показать вам одно удивительное место… Если, – последовала интригующая пауза, – вы не боитесь, Саша.

Дымок фыркнул.

– Ах да, – спохватился Тяжельников. – Простите, я совсем забыл, вы же зоопсихолог и прогрессор… Тогда прошу на борт!

Дымок скользнул в каноэ. Невеликое суденышко даже не колыхнулось. Старожил планеты Редут взошел «на борт» с меньшим изяществом. За весла взялись оба. Под серебристым мостом тройной лунной радуги, каноэ заскользило вниз по течению. Стены каньона становились все ниже, раздавались вширь. Впереди забрезжил туманно-серый простор, справа и слева огражденный сторожевыми башнями утесов. Послышался ровный немолчный гул, воздух приобрел солоноватый привкус. Река впадала в морской залив.

– Смотрите внимательно, Саша! – велел Тяжельников, тыча заскорузлой рукой в туманную даль.

Дымок послушно всмотрелся. Серый сумрак впереди чуть заметно колебался, как будто от реки шел ток нагретого воздуха. Дымок машинально пощупал воду – холодная.

– Что это? – спросил он.

– Это еще не все, – откликнулся Тяжельников. – Сушите весла, Саша! Пусть лодка идет по течению.

Дымок положил весло рядом с собой. Свое весло старожил тоже вытащил из воды и держал наперевес. Медленное течение лениво влекло каноэ к едва различимому дрожанию воздуха. Вдруг весло Тяжельникова с отчетливым стуком ударилось о невидимую преграду. Каноэ развернуло кормой вперед. Не дожидаясь команды, Дымок тоже схватился за весло, уперся им в колеблющуюся пустоту.

– Кому здесь понадобилось дискретное силовое поле? – осведомился он у Тяжельникова, по всему видно, довольного произведенным эффектом.

– Если бы знать, – отозвался тот.

– Так это… это не ва… наша работа?

– Не человеческая, хотите сказать… Нет, это поле уже существовало, когда корабль Хендриксона опустился на Молчаливом плато.

– А генератор? Обнаружили?

– Следопыты ощупали здесь каждый дюйм… Базальт, ракушечник, лессовые отложения. И ничего больше.

– Бицефалы?

– Возможно… а может быть, и Странники…

– Так зачем вы меня сюда притащили, Исидор Сергеевич?

– А чтобы вы поняли, Саша, на Редуте есть чему посвятить себя до конца дней… Ведь дискретное силовое поле, существующее само по себе, не единственная загадка этой планеты. И даже не самая странная.

11 сентября 229 года

Хочется рассказать еще об одном запоминающемся пси-опыте, который произошел со мной уже осенью того памятного 229 года.

В течение нескольких месяцев я сознательно отслеживал свои мельчайшие реакции, растворяя их с помощью отстраненного наблюдения. Надо сказать, что это очень скрупулезная работа и в ней нет никаких особых внешних эффектов. Так что рассказывать здесь особого нечего. И тут вдруг обнаружился тот самый «физический» слой ума, о котором говорил Нехожин. Он обрушился на меня со всей силой в виде какого-то иррационального страха смерти. Казалось, все известные фобии вдруг решили заявиться ко мне в гости. Странно, я никогда не боялся смерти, вернее, мне казалось, что не боялся.

И вот я, Максим Каммерер, взрывавший лучевые башни на Саракше, знаменитый Белый Ферзь, которому сам Суперпрезидент, в присутствии высшего офицерского состава повесил на грудь «золотого орла» и дал прозвище Биг-Баг, сижу у себя в квартире и буквально умираю от страха. Меня пугает всё: высота, глубина, подземелья, закрытые помещения, цунами, акулы, большие скопление людей и много чего еще… Я пытаюсь понять, есть ли хоть что-нибудь в этом мире, чего я теперь не боюсь. Я не представляю теперь, как я смогу выйти на улицу в таком состоянии. Какой-то глубинный животный ужас сжимает все мое существо и мутит разум. Рядом сидит Калям и смотрит на меня своими круглыми, зелеными глазами. Он явно чувствует, что со мной что-то происходит. Но бедный Калямушка совершенно ничего не понимает.

И вдруг меня как-будто что-то ударило: «и сказали мне, что эта дорога ведет к океану Смерти…». И слова Аико: «Но набрался я решимости умереть…».

Я встал с кресла, лег на кушетку, закрыл глаза, сложил руки на груди и сказал себе и Богу, в которого я до сих пор не верил: «Ну что же смерть, так смерть. Да будет воля Твоя». Было такое ощущение, словно я погружался в черный, все время сужающийся туннель. Он казался бесконечным и бездонным. Его стены были твердыми как гранит. Дно было невидимо, лишь непроницаемая тьма внизу. Я погружался все глубже и глубже, туннель становился все теснее и теснее, удушье сжимало мне грудь. Я чувствовал реальное приближение смерти. Я пребывал в абсолютной, удушающей тьме и из нее, казалось, не было выхода. Так мог чувствовать себя в своей каменной темнице какой-нибудь узник Шильонского Замка^[27].

«Но, что же там, в самом низу?», – вдруг спросил себя я. И как только я задал себе этот вопрос, я вдруг наткнулся на какую-ту пружину на самом дне этой черной дыры. Я не видел ее, но она сработала мгновенно. С грандиозной силой она выбросила меня из этого туннеля, и я вдруг оказался в каком-то бесформенном, безграничном, необъятном пространстве. Это пространство словно бы состояло из бесчисленных, неуловимых золотых точек… бесчисленное количество мельчайших золотых точек. Они касались моих глаз, моего лица… Россыпи теплого золота. И было странное ощущение, что они были живыми, и обладали огромной интенсивностью. И невероятной силой. И в то же время были неподвижными. Это удивительное парадоксальное сочетание невероятной интенсивности и абсолютного покоя. Интенсивность движения и жизни и покой Вечности одновременно. Я чувствовал, что этот мир был абсолютно всемогущим и обладал неисчерпаемыми чудесными возможностями. Его сила была способна совершить самое Невозможное… И вдруг все прекратилось.

Я открыл глаза, потрясенный этим переживанием. Все мои фобии и страхи исчезли, как по мановению волшебной палочки. Некоторое время я лежал неподвижно, наслаждаясь блаженным покоем и пытаясь осмыслить то, что со мной произошло.

Я чувствовал, что сейчас должна позвонить Аико. И в самом деле раздался вызов видеофона. «Ответить», – сказал я, с трудом поднимаясь с кушетки и садясь в кресло. Я ощущал какую-то блаженную усталость во всем теле. Да, это была она.

– Максим, Максим!!! – радостно заговорила она. – Я так рада! Тебе удалось на несколько мгновений попасть в мир Люденов. Я все время была рядом с тобой и помогала.

– Подожди, подожди, Аико, – сказал я, пораженный. – Что ты говоришь? Это был мир Люденов?!

– Да, так выглядит материя этого мира. Мириады золотых точек… Невероятная интенсивность и покой одновременно. Но твое тело еще не достаточно подготовлено, чтобы оставаться там достаточно долго. Ты был там всего несколько мгновений, поэтому не успел ничего увидеть. Тело должно привыкать к этой силе постепенно. Но этот пси-опыт явное доказательство того, что ты готов к следующему этапу.

– Вот так дела… – сказал я.

– Сейчас отдохни, Максим. Тело должно усвоить этот пси-опыт. А завтра мы с отцом ждем тебя утром в Институте.

– Хорошо, Аико, до завтра, – сказал я, и вдруг действительно почувствовал в теле страшную усталость, как будто целый день камни на себе таскал.

Едва дойдя до кушетки, я рухнул на нее и почти мгновенно погрузился в глубокий сон.

Да, вот так вот. «…и эта дорога приведет тебя к океану Бессмертия».

12 сентября 229 года

Харьков, «Институт чудаков»

Стоял чудесный теплый сентябрьский денек. Мы втроем, Аико, Нехожин и я, гуляли в парке неподалеку от ИМИ. Мир был объят мягким солнечным светом и сентябрьской грустью. Красно-желтый ковер из опавшей листвы шуршал под ногами, было как-то особенно ясно и тихо вокруг.

– Ну что же, Максим, Аико оказалась права, – сказал Нехожин, улыбаясь. – Вам за год удалось пройти путь, на который у других иногда уходит несколько десятилетий, если не вся жизнь.

Я молчал, прислушиваясь к тем новым необычным ощущениям, которые переполняли меня. Да, воистину я уже стал другим человеком.

Аико смотрела на меня своими сияющими глазами и тоже улыбалась. Казалось, она немножко гордилась мной. Хотя, может быть, это мне только казалось.

– Теперь вам предстоит вступить на следующий уровень, – продолжил Нехожин, – уровень трансформации. Здесь еще очень много неясного для нас. Конечно, Аико ушла уже далеко вперед. Мы с вами идем, так сказать у нее в фарватере. Или в кильватере… Все время путаю, – рассмеялся он. – Короче, она прокладывает путь, мы расширяем его. На втором этапе, вам не нужно делать ничего особенного. Все, что нужно – это полностью сонастроиться с Аико и отрыться ей каждой клеточкой своего тела, тогда трансформация в вашем теле будет протекать автоматически. Чем полнее вы откроетесь и доверитесь ей, тем легче вам будет, когда тело начинает переживать энергетические перегрузки.

– А что конкретно происходит на втором этапе?

– Некоторые основные моменты нам понятны: появляется ощущение «телесного» единства с окружающим миром, возникает переживание «волнового» движения жизни, меняется восприятие пространства и времени, возникает переживание, так называемого «третьего состояния», состояния «не жизни, не смерти», постепенно меняются физиологические функции тела. Меняется практически все. Уходят все прежние привычки тела, перестают действовать все прежние законы, на определенном этапе внутренние органы начинают заменяться энергетическими центрами силы, а это несколько пугающее переживание, мягко говоря. Конечно все то, о чем я сейчас говорю, пока имеет для вас мало смысла. Когда у вас появится свое собственное переживание этих вещей, все будет понятно без слов. Все эти процессы протекают очень мягко, малыми дозами, так сказать, чтобы дать телу привыкнуть. Внешне тело остается тем же самым. Мы подозреваем, что окончательное, так сказать, видимое, внешнее преображение тела, происходит лишь на самом последнем этапе.

– Ну, что же, друзья, я готов.

Я чувствовал себя как прогрессор, которому предстоит заброска на новую, совершенно неизвестную планету, где проживает некая Сверхцивилизация с совершенно немыслимыми законами существования.

– Максим, – сказала Аико. – Вот, возьми, это тебе.

Она с улыбкой протянула мне раскрытую ладонь, на которой лежал бутон красной розы. Вдруг прямо на глазах бутон начал распускаться и через несколько мгновений превратился в роскошную розу, редкой красоты.

– Спасибо, Аико, – сказал я и взял розу.

– С тобой будут происходить очень необычные вещи, Максим, иногда прекрасные, иногда немного пугающие. Но ничего не бойся… Просто внутренне позови меня, когда почувствуешь в этом потребность. И я сразу буду рядом.

– Хорошо, Аико.

Позже в тот же день, уже в постели, вставив кристалл в К-ридер, я дочитывал книгу Нехожина: «Проблемы эволюции. Победа над Энтропией. От Правакуума до Людена». Калям свернувшись калачиком, дремал, лежа у меня на животе.

Согласно Нехожину, цивилизация – это явление не только историческое, но метаисторическое и космическое. Исторический процесс представляет собой лишь «подпроцесс» общей истории Ноокосма, подчиняющийся фундаментальным законам мироздания. Таким образом, любая цивилизация подчинена главному закону эволюционирующей вселенной, закону борьбы энтропии и негэнтропии. Конечная цель существования разумных цивилизаций – преодоление энтропии и эволюционный Метаморфоз, – воплощение Сверхразума Ноокосма в новом виде существ. Материя при этом претерпевает качественные изменения. Тела этих существ облекаются в «сверхразумную», сознательную, пластичную, бессмертную, неуничтожимую материю, способную к бесконечным превращениям. Соответственно этому меняется и среда, т. е. Вселенная, в которой эти существа обитают.

Айзек Бромберг был совершенно прав, когда писал, что в процессе эволюции первого порядка любая цивилизация проходит путь от состояния максимального разъединения составляющих ее социальных элементов (людей, племен, наций, государств), отмеченного постоянными войнами, конфликтами, взаимным недоверием и озлобленностью к состоянию максимально возможного объединения этих элементов, всепланетному социуму (характеризующемуся стиранием государственных границ, объединением человечества в единый гармоничный организм, высокой культурой межсоциальных отношений, взаимопомощью, альтруизмом).

Это значит, что в процессе эволюции первого порядка цивилизации постоянно приходится преодолевать хаотичные, энтропийные процессы извне и изнутри, угрожающие ее существованию и искать новые, все более совершенные формы организации и интеграции всех элементов своей жизни.

Скажем, на заре цивилизации человечество представляло собой просто разрозненные племена, которые постоянно враждовали друг с другом. Но внутри себя каждое племя было достаточно организовано и являлось неким целым, объединенным общими целями выживания. По мере возрастания численности людей как вида и заполнения им ареалов обитания, эти племена начинали торговать друг с другом, устанавливали культурные связи, постепенно образовывали государства и с этого момента человеческая цивилизация начинает развиваться уже как более обширное целое – правда в течение долгого времени как разрозненное и конфликтующее целое. Каждое государство развивалось само по себе, хаотично, не считаясь или лишь в малой степени согласовывая свои действия с другими государствами, а чаще всего рассматривая другие государства просто как источник ресурсов, которые можно добыть с помощью захватнических войн. На этом этапе цивилизация характеризуется чисто потребительским отношением к миру.

По мере развития технологического оснащения, «потребительский» тип цивилизации в определенный момент достигает некоторой критической точки, когда планета оказывается уже полностью «освоенной» (лучше сказать «ограбленной»), ресурсы на планете близятся к исчерпанию, назревают многочисленные кризисы, количество разнообразных связей между государствами и людьми лавинообразно возрастает, возникает острая необходимость в согласовании различных видов жизнедеятельности человечества (прежде всего экономической и политической) и создается возможность выхода на качественно новый уровень целостности – уровень планетарного социума.

Планетарный социум – это уже уровень космической цивилизации, на котором границы между странами становятся символическим и постепенно стираются, национальные государства исчезают, формируются всемирные органы управления, прекращаются межнациональные конфликты, на индивидуальном уровне возникает новое глобальное мировоззрение «землянина», который считает уже не какую-то отдельную страну, но всю планету своей «родиной». Человечество действительно становится подлинно целостным и единым. Именно планетарный социум знаменует собой переход человечества к эволюции второго порядка, эволюции осознанной и целенаправленной. Создаются необходимые условия для перехода человечества на следующий уровень Ноокосма.

Но переход к единому планетарному социуму от разъединенного и конфликтующего «общества потребления» чаще всего сопровождается глубоким многосторонним планетарным кризисом, который является своеобразным «экзаменом» для цивилизации на эволюционную пригодность. Увы, цивилизации, не сдавшие этот экзамен, саморазрушаются и погибают.

Одним из главных препятствий для перехода к планетарному социуму является, прежде всего, собственное несовершенство человека и человеческого мышления, узость мировоззрения, ментальная ограниченность, непонимание сути происходящего, неумение или нежелание мыслить масштабно, космически, т. е. человеческое Неведение, когда люди старыми средствами пытаются решать проблемы в принципиально новой, изменившейся ситуации. Цивилизация и, прежде всего, традиционная наука в этот момент переживают глубокий гносеологический и мировоззренческий кризис. Выход из этого кризиса возможен только благодаря обретению Нового Знания о человеке, о мироздании и Ноокосме, т. е. благодаря Новой Информации, применение которой на практике позволит преодолеть разрушительные, хаотичные гибельные тенденции в обществе и начать создание гармоничной системы планетарного социума…

№ 10 «Фиалка»

Марсианская пиявка – сора-тобу-хиру – сестра-близнец той, что украшала вестибюль Музея космической зоологии в Кейптауне, встречала входящих оскалом чудовищной пасти, напоминающей многочелюстной грейфер. Только в отличие от кейптаунского экспоната, это было не чучело, а искусно сделанная голограмма. Поэтому здешняя летучая хищница впечатляла гораздо сильнее. Пожилые люди вздрагивали, а бдительные мамаши молниеносно хватали за руку любознательных отпрысков, дабы уберечь от «грозной опасности». Чаще всего испуг был мимолетным и сопровождался немного нервическим смехом, как только посетители понимали, в чем дело, но случались и самые настоящие истерики. И с некоторых пор перед голограммой красовался яркий транспарант с предупреждением, выполненным на нескольких языках, в том числе – инопланетных.

Музей естественной истории Марса отличался от своих земных побратимов не только несколько старомодным названием, но и довольно странной экспозицией. В отличие от любого аналогичного заведения на Земле, львиная доля его экспонатов приходилась на ископаемые останки вымерших организмов. Тогда как современный период был представлен летучей пиявкой, мимикродонами, несколькими видами ящериц помельче, марсианским саксаулом и шаровидными кактусами-прыгунами.

Люди застали марсианскую биосферу в период ее угасания. Излишне бурное освоение территории и природных богатств красной планеты только ускорили процесс исчезновения видов. Как водится, спустя полвека после высадки первой экспедиции люди спохватились и попытались сохранить коренных марсиан хотя бы в заповедниках, но сие благое намерение вошло в противоречие с планами терроформирования этого пустынного, насквозь промороженного мира. Пришлось пойти на компромисс. Часть Теплого Сырта накрыли гигантским спектролитовым куполом, под которым самым тщательнейшим образом были воссозданы точно такие условия существования, с какими столкнулись на Марсе первые колонисты.

И теперь все желающие могли облачиться в доху и унты, закрыть лицо кислородной маской, пройти через шлюз, чтобы оказаться в мерзлой, почти лишенной живительного кислорода пустыне. В сопровождении опытных, хорошо вооруженных гидов туристы получали право любоваться оловянными пятнами солончаков, наблюдать за прыгучими кактусами и с замиранием сердца надеяться, что вон из-за того бархана стремительно вырвется продолговатое щетинистое тело марсианского тигра – знаменитой сора-тобу-хиру.

Для тех же, кто не испытывал тяги к романтике такого рода, существовал Музей естественной истории Марса. В его светлых, просторных залах можно было без всякого риска изучить жизнь и нравы летучей пиявки, а также все причудливое эволюционное древо ее предков, начиная от крохотных червячков, полтора миллиарда лет назад копошившихся в беспредельных элладийских болотах. Большую часть года главными посетителями музея были школьники, «проходившие» марсианскую живность по предмету «внеземная биология», но в дни каникул нашествие любознательных школяров прекращалось, и гулкие залы пустовали, разве что забредал в них порой скучающий командировочный.

Таковым выглядел и посетитель, одетый в егерскую форму устаревшего образца. Он провел в музее целый день, подолгу останавливался возле каждой витрины, внимательно рассматривал экспонаты, кивал в такт размеренной речи электронного гида, который неслышно для окружающих вещал из наушников фонодемонстратора. Столь пристальное внимание к музейной экспозиции не могло остаться незамеченным сотрудниками. И перед самым закрытием к посетителю подошел паренек-практикант и пригласил его в кабинет директора.

Директора звали Ирина Александровна Голуб. Музеем она руководила сорок лет, а до этого была полевым сотрудником Постоянной палеонтологической экспедиции на Марсе, руководителем поисковой партии, преподавателем общей палеонтологии планет Солнечной системы в Ацидалийском университете. Ирине Голуб принадлежала честь открытия верхнетарсийских фоссилий на западном склоне горы Олимп, ее именем назван ископаемый trilobym golubi – гигантское членистоногое, двести пятьдесят миллионов лет назад обитающее в густых зарослях у подножия Фарсиды.

– Интересуетесь животными Марса, Томас? – осведомилась Голуб после короткой церемонии знакомства. – Предупреждаю, охота на них запрещена решением Мирового Совета.

Нильсон покачал головой.

– Я давно уже не егерь, Ирина, – сказал он. – Пожалуй, последним существом, в которого мне пришлось стрелять, был я сам.

Улыбка директора музея поблекла.

– Странная шутка, – пробормотала она.

– Увы, это не шутка, – отозвался Нильсон. – Если хотите, я расскажу вам об этом.

По лицу Голуб было видно, что особого желания внимать откровениям этого странного егеря она не испытывает, но, как всякий прекрасно воспитанный человек, готова выслушать любого, кто нуждается в собеседнике.

– Хочу, – сказала она. – И если вы не возражаете, попрошу принести нам чего-нибудь прохладительного. День был напряженный, я немного устала.

– Я бы не отказался от бокала джеймо, – откликнулся Нильсон.

Директор кивнула. Вызвала давешнего практиканта, попросила его соорудить коктейль для посетителя и кувшинчик легкого вина для себя. Когда через пятнадцать минут юноша вошел в директорский кабинет с подносом, нагруженным запотевшими сосудами, то застал довольно странную сцену. Ирина Александровна и ее гость стояли у старинного, изготовленного еще в середине прошлого века шкафа, но говорили, похоже, не о марсианских ископаемых за его стеклами. Практиканту показалось даже, что директор отчитывает посетителя, словно нерадивого студента. Хотя на вид этому егерю не более тридцати лет, из студенческого возраста он давно должен был выйти. Юноша быстро поставил поднос на столик и бесшумно выскользнул из кабинета. Затянувшаяся мембрана двери отсекла завершение фразы, произнесенной Ириной Александровной звенящим от напряжения голосом: «Об этом давным давно следовало сообщить в…»

– Хорошо, я сама свяжусь с нашим Советом, – сказала Голуб, переведя дух. – Подумаем все вместе… В таком деле любая самодеятельность граничит с преступлением.

Она шагнула к своему столу, где красовалась изящная колонка служебного видеофона. Нильсон не стал ей препятствовать. Он взял с подноса бокал ледяного джеймо, отхлебнул изрядный глоток.

– Раечка? Здравствуй, милая, – проговорила Голуб, едва откликнулась приемная Марсианского Совета. – Вязаницын у себя? Ах, он на Гранд-канале… Что, опять на верхнесирийскую морену напоролись? Отлично! Пусть попридержат свои тяжелые системы… Да, пришлю своих ребят… Я предупреждала Вязаницына: ни одного кубометра грунта без нашей экспертизы… Впрочем, ладно. Я сама с ним свяжусь. Спасибо, милая!

Директор отключила видеофон, поискала радиобраслет для экстренной связи. Нильсон наполнил бокал вином, протянул его Голуб и опустился в кресло для посетителей. Вид он имел спокойный, даже отрешенный.

– Бесполезно обращаться к Совету и вообще – к людям, – произнес он, словно размышляя вслух. – Как с нами поступить, они решили еще до нашего рождения. Неужели ты думаешь, что сейчас они смягчатся? Теперь, когда трое из тех, кого они считают безвозвратно погибшими, воскресли… Ты помнишь шумиху вокруг Большого Откровения, Ирина? – Голуб кивнула и отложила радиобраслет. – Шок, вызванный появлением люденов, не прошел до сих пор. А ведь метагомы – всего лишь порождение самой человеческой расы. Плоть от плоти… Мы – другое дело. Думаешь, люди смирятся с существованием человекоподобных, умеющих в буквальном смысле самочинно возвращаться с того света?

Сентябрь 229 года – август 230 года

Вот так просто начался мой второй этап восхождения по «спирали психофизиологического развития». Здесь самым главным было удерживать постоянную связь с Аико. Расстояние для нас не было помехой. Поначалу мне потребовалось некоторое время, чтобы постоянно чувствовать ее. Затем, когда связь установилась, у меня почти сразу же начались пси-опыты. То есть Аико начала передавать моему телу те пси-опыты, которые переживала она сама. Мое тело как бы обучалось процессу «трансформации».

Я начал переживать в своем теле то «волновое движение», о котором они говорили. Надо сказать, что это очень приятное ощущение «быть волной», но его очень трудно передать словами. Представьте, тело все так же сидит в кресле, но оно ощущается, как волна… как бы растекается объемными волнами по всему пространству, во все стороны. Сознание становится все более и более интенсивным, простирается все шире и шире. Ощущение границ теряется, вдруг начинаешь ощущать, что тело находится повсюду. Тело словно плывет в океане прозрачно-голубого света… Реально осознаешь, что тело представляет собой не только вот это скопление клеток, которое я называю своим телом. Весь мир становится твоим телом. Возникает ощущение, что это тело объединяет тела многих сотен, или даже тысяч людей. И появляется впечатление, что так называемое «мое тело» принадлежит мне не больше, чем остальные тела.

Примечание: Для особо продвинутых читателей, подкованных в психиатрии, хочу сразу заметить, что это не имеет ничего общего с шизофренией или с другими психическими отклонениями. Я полагаю, читатель достаточно мудр, чтобы понимать, что процесс эволюционного перехода от человека к людену настолько необычен, что следует отбросить все представления о том, что «нормально» или «ненормально» с обыденной точки зрения. Очевидно, что рыба, решившая вдруг выйти на морской берег и отращивающая для этого лапы и легкие, может показаться «сумасшедшей» для своих более «здравомыслящих» собратьев с плавниками и жабрами. К счастью, Эволюция никогда не руководствуется здравомыслием старого вида, для того чтобы создать новый.

Иногда мое тело охватывала какая-то странная вибрация. Возникало ощущение, словно начинали одновременно вибрировать все клетки тела. Потом все эти вибрации словно бы объединялись в одну и становились Единой Вибрацией, невероятно компактной и мощной. Иногда даже казалось, что тело вот-вот взорвется. Но в такие моменты я всегда чувствовал рядом присутствие Аико, которая, как будто улыбаясь, говорила мне: «Ничего, ничего, все в порядке, Максим, ничего не бойся». Потом она объяснила мне, что как раз эта вибрация и есть вибрация Сверхразума, которая постепенно трансформирует тело. Но эта сила «очень мудрая». Она действует очень осторожно, небольшими порциями, чтобы не причинить телу вред.

Я вдруг ясно осознал, что весь мой жизненный опыт, все мои знания и привычки, которые я приобрел за девяносто лет, здесь, «мягко говоря», были совершенно не уместны, что здесь надо разучиваться «быть человеком», и постепенно обучаться искусству быть «люденом».

Иногда, погружаясь в эти могучие вибрации «волн жизни» я просто забывал о том, что я Максим Каммерер. Это совершенно безличное состояние, когда исчезают все привычные реакции на окружающее. Но когда я снова возвращался в обычное состояние, мне вдруг становилось по-настоящему тяжело. Дело в том, что в обычном состоянии, сознание снова «концентрируется» вокруг нашего маленького «эго», как у обычного человека, вместо того, чтобы пребывать в беспредельной вечности, и как только это происходит, телу сразу становится трудно. Мое тело уже начинало понемножку отвыкать от состояния быть «этим маленьким человечком, по имени Максим Каммерер». Начали вступать в силу какие-то новые законы.

«Будь проще, Максим, забудь о возрасте своего тела, стань просто ребенком», – говорила Аико, когда мне становилось особенно трудно. И когда она так говорила, передо мной словно бы распахивались сияющие солнечные дороги. Какие бы трудности не возникали, их источник всегда был в уме, особенно в физическом уме, о котором шла речь выше. «Будь проще», – говорила Аико, глядя на меня своими сияющими глазами, и я словно бы оказывался в любящих потоках золотого огня, и мне было понятно, что она имела в виду: нельзя допускать вмешательства ума, ведь мысль сразу все жестко оценивает, жестко регламентирует, суживает, старается ограничить, а это сразу все портит. Быть проще – это значить пребывать в радостной детской непосредственности жизни и действия, без вмешательства ума. Видимо в процессе эволюции нам предстоит вновь открыть это состояние спонтанного счастья, которое присуще, может быть, только маленьким детям.