Текст книги "Мы на «чертовом» катались колесе"

Автор книги: Игорь Волознев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

4

Проснувшись утром, Марина потерла виски. В голове тупо билась боль. Сейчас, когда в окно били яркие солнечные лучи, все происходящее с ней представилось Марине совсем в другом свете. От ночных переживаний не осталось и следа, если не считать этой несильной головной боли. Она решительно встала с постели и направилась в ванную. Пора наконец распрощаться с прошлым. Вспоминать любовь – жестокое и бессмысленное занятие, которое ни к чему хорошему не приведет.

Настя уже расхаживала по комнате. Увидев, что мать проснулась, она включила телевизор. Сейчас должна была начаться ее любимая детская передача. После ванны Марина оделась по-домашнему: в джинсы и легкую блузку, нанесла на лицо необходимый минимум косметики и занялась завтраком. Настя крутилась рядом и поминутно спрашивала про зоопарк.

– Пойдем, если только будешь вести там себя хорошо и не убежишь от меня, как в прошлый раз, – пообещала наконец Марина.

Они завтракали на кухне, сидя за небольшим столиком, когда в квартиру позвонили. Теряя второпях шлепанцы, Марина побежала к двери. Настя сейчас же положила вилку и, замирая от любопытства, устремилась за ней. Марина заглянула в «глазок». В груди гулко стукнуло сердце. Предчувствие ее не обмануло: на лестничной площадке, держа в руках цветы и небольшой сверток, стоял Ронни Сэндз собственной персоной!

Она растерялась до того, что не нашла ничего лучше, как спросить: «Кто там?» – хотя прекрасно знала кто.

– Это я, Ронни. Пришел повидаться с Настей.

– Мог бы по телефону позвонить.

– Настя обещала мне рисунок.

Марина покосилась на дочку. Услышав голос Ронни, та стояла в напряженном ожидании, не сводя с матери широко раскрытых глаз.

– Хорошо, я вас впущу, – сказала Марина по-английски, – но обещайте, что ваш визит продлится недолго.

«Цветов не возьму», – подумала она, раскрывая дверь.

Улыбающийся Ронни, с букетом алых роз, в светло-синих джинсах и мерной шелковой рубашке, распространяя аромат одеколона, шагнул в прихожую.

– Это тебе. – Он протянул Марине цветы.

Он был настолько неотразим, что она как загипнотизированная взяла их и пробормотала:

– Спасибо.

– Сказать по правде, я не ожидал, что ты впустишь меня в квартиру, – добавил он по-английски.

Марина опомнилась. Ей не следовало принимать такой подарок, но раз уж взяла, то делать нечего. Не возвращать же цветы обратно. Это выглядело бы совсем глупо.

– Все же предупреждаю, что к разговору о передаче вам дочери я возвращаться не намерена. – Она произносила английские слова ровным, негромким голосом, даже с легкой улыбкой, чтобы по ее интонации дочь не догадалась о напряженности в их отношениях.

– Я же говорю, что пришел к дочке за рисунком, – ответил он и, обернувшись к Насте, сказал по-русски: – Ты мне что-то обещала, помнишь?

– А как же! – ответила девочка, бросилась в комнату и тут же вернулась с раскрашенными листами.

Ронни взял их и начал рассматривать.

– Неужели ты сама это нарисовала?

– Да, для вас! – кивнула Настя и почему-то потупилась.

– Хорошие рисунки, – одобрил Ронни. – Попугай очень похож. А это кто?

Девочка рассмеялась.

– Бегемот!

– Правда? А я и не догадался сразу.

Вскоре они оба весело болтали, стоя в прихожей и разглядывая рисунки. Настя непринужденно, с чисто детской непосредственностью разговаривала с Сэндзом, но иногда вдруг начинала стесняться. А он, бросая взгляды на Марину, которая молча следила за ними из раскрытых дверей комнаты, был в восторге. Он вполне серьезно, без сюсюканья, общался с девочкой на ее уровне.

– Да, совсем забыл, – он протянул Насте сверток. – Я подумал, что ты, должно быть, исписала все свои карандаши, когда рисовала мне попугая, и принес тебе вот это.

Настя сразу схватила подарок и лишь потом догадалась вопросительно посмотреть на мать. Марине ничего не оставалось, как кивнуть. Девочка оживилась.

– Спасибо, – сказала она и развернула бумагу.

В свертке оказалась коробка с набором цветных фломастеров. Настя была очень довольна.

– А можно, я вам еще что-нибудь нарисую?

– Конечно! Кого ты хочешь нарисовать?

– Винни Пуха!

– Это будет здорово!

– Только давайте рисовать после завтрака, – вмешалась Марина, увидев, что дочь с фломастерами направилась к столу, на котором лежали чистые листы. – Мы сейчас завтракаем, – повернулась она к Ронни. – Если хочешь – присоединяйся.

– Да, папа, пойдем! – Настя шагнула к нему и несмело взяла за руку.

Ронни посмотрел на дочку сверху вниз и ощутил, как его захлестывает счастье. Он моргнул, не позволяя слезам выступить на глазах, и, ни слова не говоря, боясь, что дрожь в голосе может выдать его чувства, пошел за девочкой в кухню.

Он хорошо знал эту кухню и всю эту квартиру. Здесь он провел четыре стремительно промелькнувших месяца своей жизни. Он помнил и этот столик, за которым они с Мариной, бывало, завтракали на скорую руку. У него даже место за столиком было свое – вот здесь, у окна. Он придвинул табуретку к окну и сел.

– У нас сегодня омлет и геркулесовая каша! – с видом хозяйки объявила Настя.

Марина сдержанно улыбнулась:

– Деликатесов, к которым ты, наверное, привык в Америке, у нас нет…

Ронни рассмеялся:

– Ну, ты даешь! Думаешь, я одними трюфелями и черной икрой питаюсь?

– Да кто ж тебя знает!

– Вы не хотите кашу? – заволновалась девочка.

– Почему же, хочу. Овсянку я ем с самого детства.

Марина положила ему каши, которую Ронни, подавая пример дочери, принялся с аппетитом уплетать. Потом она достала из холодильника сыр, шпроты и салат. Сэндз украдкой наблюдал за Настей. Видно было, что девочке хорошо с Мариной. Но она и с ним подружилась, значит, ей нужен отец.

Ронни вдруг подумал, что это его семья. Настоящая семья, с женой Мариной и дочкой Настей. Почему-то он совершенно не представлял себе Бетси в роли Настиной матери…

Девочка подняла на него глаза:

– Папа, ты уедешь в Америку или останешься с нами?

Ронни смутился и ощутил, как защемило в груди. Наивный вопрос ребенка вызвал в душе смятение.

Марина пришла ему на помощь.

– Не задавай глупых вопросов, – одернула она дочь. – Конечно, уедет. У него там много работы.

– Скорей бы пойти в школу и выучить английский язык, тогда и меня возьмут в Америку…

– Не разговаривай во время еды!

– А правда, это был бы неплохой вариант, – сказал Ронни по-английски.

– Что ты имеешь в виду? – также по-английски спросила Марина.

– Девочка жила бы у нас… – Он запнулся. – То есть – у нас с Бетси. Я готов отпускать Настю в Москву два-три раза в год… Но и ты не останешься в накладе. Пять миллионов долларов – вполне приличная сумма!

Марина, усмехнувшись, покачала головой.

– Тебе, как видно, неплохо платят, коли ты разбрасываешься такими деньгами…

– Ты сможешь купить вполне приличный дом в окрестностях Лос-Анджелеса, будешь приезжать к нам или забирать девочку к себе на целый день. Условия мы оговорим позднее, главное – твое согласие.

– Дочь останется со мной, и никаких денег мне не надо.

Воспользовавшись паузой в их разговоре, Настя воскликнула:

– А мы с мамой в зоопарк идем! Пойдешь с нами?

Отказ Марины отдать ему дочку вверг Сэндза в глубокое уныние. Он даже пропустил Настины слова мимо ушей.

– Что? – оглянулся он на девочку. – Куда пойти?

– В зоопарк! Ты пойдешь с нами?

– Папа занят! – Марина строго посмотрела на дочь.

– Нет, почему же, – запротестовал Ронни. – Сегодня я как раз свободен!

Перспектива провести весь день с дочкой показалась ему очень заманчивой. Когда-то еще представится такой случай? Оставалось уговорить Марину. Она явно была против их прогулки.

– Но это прекрасная мысль – провести день втроем, – сказал он. – В зоопарк и обратно я доставлю вас на своей машине. Она стоит внизу.

– Мы пойдем смотреть обезьян? – прибавила Настя, тоже глядя на мать.

– Ешь! – оборвала ее Марина. – Вот когда тарелка будет чистая, тогда и поговорим про зоопарк!

– Слышала, что сказала мама? – полушутя-полусерьезно спросил девочку Ронни. – Если не доешь кашу, то мы не поедем в зоопарк.

– Все втроем?

– Ну да. – И он посмотрел на Марину.

Она молчала, поджав губы.

– Тогда я сейчас все доем! – засмеявшись, воскликнула девочка.

Марина понимала, что ему надо отказать, а лучше всего – как-нибудь поделикатнее выставить за дверь, но вместо этого она молчала и даже не поднимала на него глаз. У нее появилось чувство, что если она задержит на нем взгляд, то снова, как это было вчера, попадет во власть его магнетического обаяния и потеряет контроль над собой.

Ронни, словно догадываясь о ее состоянии, тихо сказал по-английски:

– Этот день мы проведем вместе. Ты не представляешь, как я рад.

– А как же твоя жена? – пробовала сопротивляться Марина.

– Ну, на сегодня у нее своих забот хватит. – Он улыбнулся.

– Все! Я все съела! – дожевывая, объявила Настя и повернула к Ронни свое сияющее личико. – А мы правда поедем на машине?

– Конечно! Я покатаю вас по городу! – Он посмотрел на Марину. – Давно я не был в Москве, тут многое изменилось за эти годы. Интересно, сохранилось ли на Чистопрудном бульваре то кафе, где мы ужинали по вечерам?

Она пожала плечами.

– Не знаю. Я там тысячу лет не была.

– Заедем туда после зоопарка?

Он сказал это таким тоном, будто их сегодняшний поход в зоопарк – дело решенное. Сейчас у нее была последняя возможность воспротивиться поездке, но это было уже выше ее сил. Она самой себе боялась признаться, что страстно желает пробыть с ним весь этот день. Искушение было слишком велико. Пересиливая свои чувства, она лихорадочно искала оправдание своему поступку и наконец сказала себе: «Ладно, ничего не случится, если он несколько часов проведет с Настей. Но только несколько часов. Скажем, до обеда. А после я потребую, чтобы он уматывал к себе в Америку и больше не вмешивался в нашу жизнь».

– Куда? В кафе? – Она отвлеклась от своих мыслей. – Ну разумеется, нет!

– Почему? Посиди там, вспомним прошлое…

Вот именно этого – вспоминать прошлое, растравлять душу былой беспечностью и любовью – ей хотелось меньше всего.

– Нет, нет, – сказала она по-английски. – Какая вздорная идея! Во-первых, это не детское кафе. Ребенку там делать нечего…

Ронни кивнул, соглашаясь с ней.

– Пожалуй, ты права, – ответил он.

Марина повернулась к Насте.

– Пошли умываться!

Из ванной она отправила девочку в комнату, а сама вернулась на кухню. Ронни стоял возле раковины и мыл посуду. Она даже немного растерялась. Как будто вернулось прошлое. Тогда, с первых дней их совместной жизни, они распределили между собой обязанности: Марина готовила еду, а Ронни помогал ей убираться в квартире и мыл посуду. И вот теперь он тер тарелки теми же старательными движениями, которые она так хорошо помнила!

Внезапный приступ ностальгии заставил ее сердце сжаться. Несколько секунд она молча смотрела на него, потом зачем-то подошла к холодильнику и раскрыла дверцу.

– Моешь посуду? – Она заставила себя усмехнуться. – Здорово же тебя вымуштровала жена!

– При чем тут жена? Просто я хотел помочь тебе.

– Я бы и сама могла все вымыть.

Он оглянулся на нее с улыбкой.

– Ты не поверишь, но мне это доставляет удовольствие. Я как будто перенесся в доброе старое время!

– Для кого доброе, а для кого и не очень. – Она захлопнула холодильник.

– А разве ты никогда не вспоминала о днях, проведенных вместе?

Марина раздраженно принялась собирать со стола остатки завтрака.

– К чему ты затеял этот разговор? – резко проговорила она. – Неужели ты всерьез хочешь вернуться в наше неприкаянное прошлое – это сейчас, когда ты на вершине успеха и разбрасываешься миллионами? Не смеши людей!

Ронни в душе не мог не согласиться с ней. Слишком много труда он потратил на свою карьеру, чтобы всерьез желать возврата в прошлое, даже такое ностальгически прекрасное, как те четыре московских месяца.

– И все же я считаю, что это было славное время, – упорствовал он. – Но что прошло, того уже не вернешь. Мы с тобой стали немного другими, особенно это касается меня… – Он помолчал. Мысль, которая пришла ему в голову, заставила его нахмуриться. – Должен тебе признаться, что моя нынешняя известность доставляет определенные неудобства. Стоит мне куда-то пойти, как вокруг сразу собирается толпа. И если я в это время без охраны, то могут произойти инциденты… в том числе и не слишком приятные… – Он взглянул на нее и невесело усмехнулся. – Джонни Шепердсон однажды оказался в такой ситуации. Представь, фанаты раздели его чуть ли не догола, всю одежду порвали на сувениры!

– А с тобой бывало что-нибудь подобное?

– Ну, такого конкретно – не было… Я к чему это говорю. Мы ведь сейчас едем в публичное место, где меня могут узнать. И неизвестно, как поведет себя публика. Среди фанатов попадаются очень агрессивные личности, а я без охраны.

Марина положила на стол полотенце, которым вытирала посуду.

– Нет, это совершенно невозможно! – воскликнула она. – Мы ведь будем с ребенком! Так что твоя поездка в зоопарк категорически отменяется. Я не желаю подобных приключений!

– Но вместо зоопарка мы можем поехать куда-нибудь еще, – возразил Сэндз, не желая отказываться от перспективы провести день с Мариной и девочкой. – Разве мало мест, где нет посторонней публики? У меня, например, есть отличная идея. Что ты скажешь насчет того, чтобы съездить к Воронихину?

– К Воронихину? Художнику? – Она задумалась. – Но я не бывала у него с тех пор, не знаю, удобно ли заявиться к нему…

– Вчера я звонил Эдуарду, и он очень обрадовался, что я в Москве. Старик звал к себе в гости. Вот сегодня и можно съездить. Отсюда до Истры сорок минут на машине!

С Эдуардом Васильевичем Воронихиным, театральным декоратором, Ронни познакомился во время своей учебы в Москве и не раз бывал в его деревенском доме, из окон которого видны стены Ново-Иерусалимского монастыря. Сэндза в его поездках туда иногда сопровождала Марина. Она хорошо помнила старого художника – низкорослого, крепкого, в очках, с вечно нечесаной седой гривой, и его жену, учительницу сельской школы. Эскизы декораций, рисунки и картины Воронихина ценились у знатоков, их покупали иностранцы, и многие его произведения хранились в престижных западных галереях. Однако, несмотря на все это, Воронихин неожиданно забросил работу в театре, уединился в своем деревенском доме и полностью посвятил себя иконописи. Об этом Ронни узнал вчера, из телефонного разговора с ним. К его удивлению, Эдуард Васильевич не знал даже, что Ронни стал киноартистом – настолько мало он интересовался мирскими событиями.

– У него даже телевизора дома нет, – добавил Сэндз, рассказывая Марине о вчерашнем разговоре с художником. – Он удивился, когда узнал, что я стал сниматься в кино! Правда, это его не слишком обрадовало, он сказал, что я, как театральный актер, подавал большие надежды и мне следовало остаться в театре…

– А как поживает его жена, Лидия… кажется, Петровна?

– Да, Лидия Петровна. Она по-прежнему работает в школе. Кстати, Эдуард спрашивал о тебе, интересовался, почему ты не звонишь.

– Но я их не слишком хорошо знаю…

– Нам надо навестить старых друзей. И Настю возьмем с собой.

Марина не ответила сразу. Это уже не поездка в зоопарк. За городом ей придется провести весь день. Весь день с Ронни! От подобной перспективы у нее слегка закружилась голова.

Видя, что она колеблется, Сэндз улыбнулся ей, и неодолимое желание быть с ним, видеть его и чувствовать рядом с собой, таившееся в сердце Марины, начало растекаться по всему ее телу, как теплый и сладкий сироп. Прежде чем она успела ответить, Ронни подошел и осторожно положил руки ей на плечи.

– Мы конечно поедем, Марина.

От звука его голоса, такого нежного и вкрадчивого, так напевно произносящего ее имя, Марину неудержимо потянуло к нему. Чувство было сродни тому, что охватило ее вчера, когда она разговаривала с ним в сквере. Просто удивительно, какую силу имеет над ней этот человек!

– Дорогу я помню, – прибавил он с такими интонациями, будто приглашал лечь с ним в постель.

Аромат его одеколона окутывал ее пряным облаком, сквозь тонкую ткань домашней блузки она ощущала тепло его сильных рук, и вдруг ей показалось, что время замерло. У нее не было сил ни думать, ни дышать.

– Ты совсем не изменилась за эти годы, – прошептал он, и его ладони медленно скользнули вниз по ее рукам. – Наоборот, стала еще привлекательнее…

«Ну, это уж слишком! – пронеслось у нее в голове. – Уж не думает ли он, что я прежняя доверчивая дурочка…» Но она не в состоянии была прислушиваться к голосу разума. Наслаждаясь прикосновениями Ронни, она чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Ей даже казалось, что она ощущает дыхание теплого, напоенного южным солнцем воздуха экзотической Калифорнии, где жизнь как в раю.

– Мама, когда мы едем? – донесся из комнаты голос Насти, и через несколько секунд девочка возникла в дверях кухни.

Только благодаря этому вмешательству дочки Марина смогла собраться с духом, оттолкнуть Ронни и сбросить с себя его руки. Она отошла к холодильнику.

– Смотри, Винни Пух! – Настя протянула Сэндзу листок с рисунком.

Переводя дыхание, он взял листок, присел перед девочкой на корточки.

– Очень похож. Послушай, как ты насчет того, что мы сейчас поедем не в зоопарк, а за город?

– Зачем?

– Навестить одного художника. Он живет в деревне.

– А мама с нами поедет?

– Ну конечно! – Ронни бросил быстрый взгляд на Марину и снова обратился к Насте: – Ну что?

– Поедем! Поедем!

Девочка, запрыгав на одной ножке, ускакала в комнату. Казалось, она ничуть не огорчена отменой зоопарка. И верно: ей было все равно, куда ехать, лишь бы с Ронни и мамой. Через минуту она уже оживленно расспрашивала Ронни о художнике и его деревне.

Уединившись в комнате, Марина раскрыла платяной шкаф и осмотрела висевшую там одежду, выбирая то, что сгодилось бы для сегодняшней поездки. Ей хотелось выглядеть привлекательной, и потому первое, что она извлекла из шкафа, – это черное платье, то самое, которое когда-то подарил ей Ронни. Оно и сейчас было ей впору и смотрелось достаточно модно и эффектно. Но, подумав несколько секунд, она засунула его обратно. Оно слишком красиво для деревни, да и Ронни может подумать бог знает что, увидев его на ней. Чего доброго, решит, что она принарядилась специально для него!

Свой выбор она остановила на легких темных брюках и широкой летней блузе светло-розового цвета. Затем занялась прической – подколола волосы на затылке. Туалет завершили черная, в тон брюкам, нитка бус и немного косметики.

Через четверть часа «ягуар» отъехал от их дома и покатил по улицам. Вскоре за окнами поплыли зеленеющие перелески и поля Подмосковья. Марина с Настей сидели сзади. В панель машины был вмонтирован экран, и Ронни, прежде чем отправиться в путь, вставил в гнездо под ним кассету с мультфильмами. Всю дорогу, к удовольствию Насти, телевизор показывал приключения Микки Мауса и утенка Дональда.

Марина смотрела в окно, на сменяющиеся пейзажи, но гораздо чаще ее взгляд останавливался на Ронни. Она не могла не отметить уверенность и свободу, с которыми он вел машину. Ей вспомнилось любимое изречение подруги, менявшей любовников чуть ли не каждый месяц: мужчина хорошо смотрится только тогда, когда сидит за рулем иномарки. Это высказывание всегда казалось Марине циничным и потребительским, но сейчас она не могла не согласиться с ним. В верхнем зеркале она видела лицо Ронни – энергичное, худощавое, чуть задумчивое, с правильными чертами. Как же он хорош собой, этот заезжий американец, и как хорошо он смотрится за рулем! Герой ее сновидений, ее грез и тайных мечтаний. Далекий и недоступный, как тот мир, из которого он ворвался в ее жизнь сверкающим метеором, чтобы через мгновение вновь исчезнуть…

Несколько раз он тоже поднимал глаза к зеркалу, и их взгляды встречались. Она торопливо отворачивалась к окну, делая вид, что посмотрела в зеркало случайно. При этом она отлично знала, что он усмехается, видимо, чувствуя неотразимость своего обаяния. Она понимала, что он прав, что ее действительно тянет к нему, и это ее бесило больше всего. В конце концов она решила вообще не смотреть в зеркало.

– Нам еще далеко ехать? – Настя на секунду оторвалась от телевизора.

– Нет, по-моему, недалеко, – не совсем уверенно ответила Марина.

Она не была у Воронихина так давно, что успела позабыть дорогу до его деревни.

– Еще десяток километров по шоссе, – отозвался Ронни.

Он, в отличие от нее, прекрасно сохранил в памяти весь маршрут и даже ни разу не заглянул в карту-схему Подмосковья, которая лежала рядом на сиденье.

– Я успею досмотреть мультфильмы, пока мы будем ехать?

– Конечно, успеешь, – Ронни рассмеялся.

Машина проехала вдоль живописных берегов Истринского водохранилища и через несколько минут езды по проселочной дороге, поднимая за собой пыль, въехала в деревню на невысоком холме. Отсюда открывался вид на городок и старинный монастырь с огромной полуразрушенной колокольней. Дом художника стоял на окраине деревни и был окружен огородом, малинником и садовыми деревьями.

«Ягуар», распугав кур, остановился у калитки. От веранды уже шел сам художник в серой, до колен, холщовой майке, измазанной краской, в широких линялых джинсах и сандалиях на босу ногу. Марине показалось, что внешне он мало изменился, а эта борода, которую он отпустил, ему даже шла.

Воронихин уже понял, кто к нему приехал, улыбался, укоризненно качал головой и всплескивал руками.

– Ронни! Ты почему так редко звонил? А мы тут вспоминали о тебе! Жена сказала, что видела в Москве афиши с твоей физиономией, так она сразу даже не поверила, что это ты!.. – Мужчины обменялись рукопожатием.

– Да решил попробовать себя в кино, и вроде получилось удачно, – с улыбкой ответил Ронни. – Я почему-то считал, что ты видел фильмы со мной…

– Я кино не смотрю, – отмахнулся Воронихин. – У меня и телевизора нет, только радио слушаю, и то нечасто. Это все суета сует, без всех этих телевизоров и газет гораздо спокойнее себя чувствуешь и в душевном смысле здоровее… А это кто? – Он обернулся к вылезающим из машины Насте и Марине. – Неужто Марина? С дочкой? – Он наклонился к девочке. – Как тебя зовут?

Она застеснялась, прижалась к матери.

– Настя…

– Ну вылитый отец!

Ронни и Воронихин, идя в дом, оживленно заговорили по-английски, вспоминая общих московских знакомых. Самая большая комната в доме была отведена под мастерскую. На стенах и подставках висели иконы различных размеров – в большинстве написанные самим художником, но попадались и старинные, в темных закопченных окладах. К гостям вышли жена Воронихина – Лидия Петровна, и их внуки – два мальчика шести и девяти лет. Дети повели Настю на задний двор показывать кроликов, а Марина и Ронни уселись на диван в гостиной и начали листать альбомы с фотографиями.

Вскоре стало ясно, что Лидия Петровна имеет такое же слабое понятие о кинематографическом взлете Сэндза, как и ее муж. Простая русская женщина, полноватая, с добрым белым лицом, одетая в синее ситцевое платье в горошек и с волосами, спрятанными под косынку, она сидела у стола, сложив на коленях руки, благостно улыбалась и переводила взгляд с Ронни на Марину. Поскольку английского языка Лидия Петровна не знала, при ней говорили по-русски, но в общий разговор она не вступала. Похоже было, что она даже не вникает в смысл того, о чем говорят. Какое-то время она сидела молча, а потом как-то невпопад заметила:

– Как дочка-то на вас похожа! Особенно на отца!

Марина, чувствуя, что краснеет, опустила глаза и сделала вид, что поглощена фотографиями. Попыталась даже увести разговор с нежелательной темы.

– А это кто? – спросила она у Воронихина, показывая на снимок.

Художник начал объяснять, но Лидию Петровну, как видно, совсем не интересовали его знакомые на фотографиях.

– Я помню, как вы приезжали к нам зимой, – заговорила она с улыбкой. – Вот так же, рядышком, на диване сидели. Эдуард мне вроде бы сказал, что вы поженились… – Она вопросительно посмотрела на мужа, а потом перевела взгляд на Марину. – Ведь вы поженились?

Несколько секунд висело молчание. Марина, чувствуя, что любой другой ответ будет неуместен, с усилием кивнула.

– Ну разумеется! – тотчас воскликнул художник. – Они были такой дружной парой! Все время вместе. Марина, помню, всегда дожидалась Ронни после репетиций, а когда не приезжала, он так волновался, что даже роль свою забывал. Помнишь? – Смеясь, он подтолкнул Ронни локтем. Тот, тоже засмеявшись, кивнул. – В театре у нас даже шутили, что Ронни без Марины вообще не может играть…

– Славно вы тут живете. – Марина предприняла еще одну слабую попытку переменить тему. – Тишина, воздух свежий… В Москву часто приходится ездить?

Ее вопрос хозяйка пропустила мимо ушей.

– Свадьбу-то где сыграли? – продолжала любопытствовать она. – Народу на ней много было?

На помощь растерявшейся Марине пришел Ронни.

– Свадьба состоялась в Лос-Анджелесе, – ответил он. – Присутствовали только самые близкие друзья.

– Конечно, в Лос-Анджелесе, где же еще! – решительно тряхнул гривой Эдуард Васильевич. – Потому они и не известили нас! Дочке, поди, уже пятый годок пошел?

Марина снова кивнула.

– И где вы теперь живете – здесь или там? – спросила Лидия Петровна.

– Что за вопрос! – ворчливо отозвался Эдуард Васильевич. – Муж – в Америке, в кино снимается, а жена должна быть при нем. Это и ежу понятно.

Лидия Петровна умолкла. Вскоре она ушла на кухню готовить обед; Марина вызвалась ей помочь и тоже отправилась на кухню, оставив Ронни и Воронихина беседовать об иконописи и деревенской жизни.

Через час на веранде был накрыт стол. Посреди него стояла пышущая паром кастрюля с мясными щами, тут же, на узком блюде, – нарезанная селедочка, густо посыпанная лучком, рядом – кислая капустка домашнего посола с клюквой, салат с грибами, отварная картошка, а с краю в большой, только что снятой с огня сковороде шипела и брызгала маслом жареная крольчатина. Художник поставил на стол графин с клюквенной наливкой, тоже домашнего приготовления, но Ронни категорически отказался от спиртного, сославшись на то, что он за рулем.

– Ты и прежде-то завсегда отказывался от выпивки, – смеясь и наливая себе в рюмку, вспомнил Воронихин.

– Конечно, с чего бы ему пить, – ответила жена. – Он человек серьезный, и занятие у него такое, что не до пьянства… – Она повернулась к Насте, сидевшей справа от нее. – Давай я тебе положу картошечки… В детский садик ходишь?

– Да, – девочка кивнула.

– А буквы уже знаешь?

Настя застеснялась и отрицательно помотала головой.

– Папу с мамой слушаешься? – продолжала спрашивать Лидия Петровна.

Марину бросило в холод. Сейчас Настька проболтается, какой Ронни ей «папа»! Вот будет стыдобища!.. Только она открыла рот, как та радостно сообщила:

– Да! Я вчера нарисовала для папы попугая и много разных зверей!

Ребенок, к счастью, к слову «папа» отнесся как к чему-то само собой разумеющемуся, тем более Настя уже называла так Ронни.

– Как вы готовите щи? – заговорила Марина, не дожидаясь, когда Лидия Петровна начнет расспрашивать Настю про ее жизнь в Америке. – Очень вкусные, ну прямо очень. У меня никогда такие не получаются…

Для хозяйки кулинария была любимой темой, такой же, как для ее мужа – живопись. Она тут же начала терпеливо и многословно объяснять способ приготовления щей, а заодно салатов, печений и какого-то необыкновенного клюквенного соуса. Марина умелыми вопросами подогревала ее энтузиазм, умудрившись беседой о кулинарии занять все время обеда.

В самом конце застолья, когда дети, наевшись, отправились гулять во двор, Эдуард Васильевич откинулся на стуле и воскликнул:

– Вы бы хоть поцеловались разок, для нас с Лидией Петровной! Уж сделайте нам такое одолжение!

– Пожалуйста, – улыбнувшись, с готовностью отозвался Ронни, рукой обхватил Марину за талию и притянул к себе.

Она мысленно простонала, но делать было нечего. Губы Ронни коснулись ее губ и задержались на них гораздо дольше, чем того требовала простая вежливость. Поцелуй длился так долго, что лицо Марины, помимо ее воли, жаркой волной затопил густой румянец, а тело затрепетало от наслаждения.

– Правда, вышло неплохо? – оторвавшись от нее, шепнул он с легкой усмешкой.

Марина перевела дыхание, но глаза ее продолжали сиять. Расчувствовавшаяся Лидия Петровна платочком вытерла слезу. Воронихин удовлетворенно крякнул.

– Я еще тогда говорил, что ваш брак будет крепким и счастливым! – изрек он. – Дай Бог вам такую любовь сохранить на всю жизнь. Редко кому она дается, такая любовь… – Он мечтательно закатил глаза, потом шумно вздохнул и вдруг махнул рукой: – Э-эх! Выпить надо за это!

– Налей и мне, – сказала Лидия Петровна, которая до этой минуты не притронулась к наливке. – Тоже выпью за молодых!

Воронихин наполнил рюмки. Они с Лидией Петровной чокнулись. Марина и Ронни сидели со смущенными улыбками, выпрямившись и потупив глаза, как на собственной свадьбе. Марина мельком посмотрела на него и, когда их взгляды встретились, чуть заметно пожала плечами: дескать, сама удивляюсь, но что остается делать?

– Главное – уступайте друг другу, – заговорил художник, закусывая. – Если что в семье не заладится – всегда ищите компромисс…

– И помогайте друг другу! – прибавила жена.

Однако эта импровизированная свадьба слишком затянулась. Марина сделала движение встать.

– Мы с Ронни собирались посмотреть монастырь, – сказала она.

Воронихин, словно вспомнив о чем-то, поспешно поднялся, с грохотом отодвигая стул.

– Хорошо, что напомнила. Прямо сейчас и пойдем, пока реставраторы работают… – Он посмотрел на часы. – Туристов туда не пускают, но со мной пустят, я там всех знаю…

Оставив Лидию Петровну и внуков дома, Эдуард Васильевич и его гости по проселочной дороге направились к видневшемуся в отдалении городку. Полуденное солнце заливало рыжие поля. Настя резвилась, то и дело забегала в придорожные заросли, чтобы сорвать какой-нибудь цветок. Но когда вошли под сумеречные монастырские своды, она притихла, прижалась к Ронни и сунула свою ладошку в его руку.

То, что дочка взяла именно его руку, а не ее, задело самолюбие Марины, заставило ее ощутить укол ревности. Украдкой глядя на Ронни и Настю, она с затаенной горечью подумала о том, что девочке все-таки нужен отец. Зато Ронни был очень доволен. Он двигался за разговорчивым художником и не выпускал Настину руку. Девочка послушно шла за ним, не отставая ни на шаг. Марина с удивлением замечала, что Настя, которая наверняка ничего не понимает из рассказов Воронихина и явно скучает, тем не менее ведет себя на редкость спокойно, не вертится, не прыгает на одной ножке, как обычно в таких случаях, и не делает попыток куда-нибудь убежать. Девочка с серьезным видом смотрела на художника и время от времени снизу вверх взглядывала на Ронни. Тот ободряюще подмигивал ей. Марине все это не нравилось. Ей вспомнилась накрашенная американка, которая с адвокатом заявилась к ней в квартиру, и она подумала, что заигрывания Сэндза с девочкой – это часть коварного плана, направленного на то, чтобы отобрать у нее ребенка Однако взять Настю из рук Ронни не решалась.