Текст книги "Мы на «чертовом» катались колесе"

Автор книги: Игорь Волознев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

На монастырском дворе им встретились два местных монаха, которые, как выяснилось, были главными заказчиками работ Воронихина. Монахи разговорились с художником и сообщили, что на стене одного из здешних подвалов реставраторы раскрыли какие-то неизвестные фрески. Воронихин загорелся сейчас же идти их смотреть. Марина, сославшись на усталость, объявила, что возвращается. Художник тем не менее отправился с монахами, пообещав своим гостям скоро вернуться.

Ронни и Марина по знакомой дороге зашагали назад, в деревню. Солнце клонилось к закату. В мягком голубоватом воздухе плыли протяжные колокольные звоны, доносившиеся со стороны монастыря. Настя нарвала на обочине цветов и, немного смущаясь, протянула букет Ронни. Ронни присел, принимая цветы, и улыбнулся девочке. Марине никогда не забыть этой минуты: два лица, одновременно таких разных и таких похожих. Они улыбались друг другу, и Марине вдруг стало ясно, что с этого дня Настя никогда не будет принадлежать только ей одной. Она отдала часть своей любви Ронни, и уже никогда не забудет его. Марина подумала о том, что Ронни скоро уедет и, вероятно, навсегда, тем самым разбив сердце не только ей, но и этому чистому и невинному ребенку. Ее охватила досада. Лучше бы Ронни вообще не приезжал сюда и не виделся с девочкой! От этого не стало лучше никому из них!

Они прошли мимо пруда, на берегу которого играли дети. Здесь же были Лидия Петровна и воронихинские мальчики. Ронни и Марина остановились поговорить со своей хозяйкой, а Настя сразу включилась в игру.

Увидев Ронни, дети начали перешептываться и украдкой показывать на него пальцами. Не дожидаясь, пока он сделается центром общего внимания, Марина поспешила увести его в дом. Настя под присмотром Лидии Петровны осталась на пруду.

Войдя во двор, Ронни показал на низкую дверь дощатой пристройки справа от дома. Марина хорошо помнила эту пристройку и сноп сена в ее темной глубине. Однажды зимой, приехав к художнику, они занимались на этом сене любовью, а сзади них за перегородкой стояла корова, временами фыркая и мотая своей черной головой.

– Интересно взглянуть, на месте ли корова, – загадочно улыбнувшись, сказал Ронни и направился к пристройке.

– Она, наверное, сейчас пасется, – пробормотала Марина, чувствуя, как в ней нарастает знакомое волнение.

– Пойдем посмотрим!

– Ну вот еще, нашел, на что смотреть…

– Мы все же должны заглянуть сюда, ведь с этим местом связаны такие волнующие воспоминания…

Он говорил, мягко улыбаясь, а в его глазах, как ей показалось, загорелись искры. Конечно, ей не следовало соваться в этот сарай, но она пошла за ним как загипнотизированная, в слабой надежде, что там не окажется ни коровы, ни сена.

– Я не пойду! – сглотнув, почти прошептала она у самой двери.

Он посмотрел на нее, словно не видя, а затем пожал плечами в типично американской манере, которая когда-то казалась ей такой очаровательной. Взялся за ручку, и дверь подалась вовнутрь. На них пахнуло запахом хлева и свеженакошенного сена. Коровы за перегородкой не было, а копна оказалась на том же самом месте, освещаемая слабым солнечным лучом, проникавшим из узкого оконца под самой крышей.

– Нам здесь нечего делать… – Она уже догадывалась о том, что произойдет дальше.

– Ты думаешь? – спросил он, продолжая смотреть на нее тем же сияющим взглядом, от которого по всему ее телу разливалось желание.

– Да, – выдохнула она.

– В этом доме мы муж и жена.

– Это всего лишь шутка!

– Но ведь не я начал эту игру…

– Ронни, перестань… – Она сказала это скорее в оправдание себе, поскольку чувствовала, что уже не в состоянии сдерживать охватившее ее влечение.

– Ты меня возбуждаешь, – тихо произнес он сквозь зубы. – Бесконечно.

И захлопнул дверь. Их сразу окутал полумрак.

– Нас здесь могут увидеть…

– В доме никого нет, да и какая разница? Ты моя жена.

– Нет. Я уйду.

Он оказался в луче света, и ей стали видны его глаза. В их глубине пылал огонь желания, горячего и властного. Он приблизился к ней. Она отвела голову в сторону, но он рукой обхватил ее затылок, чтобы она не могла увернуться.

– Только… – Она хотела сказать «только посмей», но второе слово так и не слетело с ее губ, поскольку он зажал ей рот порывистым, страстным поцелуем.

– Ты что-то сказала? – спросил он, оторвавшись наконец от ее губ.

Мысли ее были в таком смятении, что она даже не расслышала его. Марина в отчаянии подумала, что он все равно заставит ее действовать так, как нужно ему, а она ничего не сможет с этим поделать. Во время поцелуя соски ее ожили, напряглись. Блузка на груди приподнялась. Это был такой очевидный знак ее желания, как если бы она сказала об этом вслух. Ее щеки запылали. Все тело требовало близости, это чувствовалось в пульсе, учащавшемся с каждой секундой.

– Что ты задумал? – хрипло произнесла она, хотя знала, что вопрос был излишним.

– Тебе же это всегда нравилось, – прошептал он.

Она изо всех сил пыталась умерить реакцию своего тела на его прикосновения, но все было напрасным.

– Я не могу больше сдерживаться. – Он взял ее голову обеими руками и, отклонив назад, заглянул в ее пылающее лицо. – Каждая минута промедления убивает меня…

Их взгляды встретились, и она поняла, что пропала. Обхватив его так же крепко, как он обнимал ее, она ответила на его поцелуи с такой лихорадочной необузданностью, с такой страстью, что сама испугалась. Она не помнила, как они избавились от одежды, как оказались на сене. Лишь на мгновение словно очнувшись, осознала, что оба они уже обнажены и он делает с ней именно то, что ей так нужно, чего ей хотелось больше всего. Его сильные, порывистые и в то же время нежные движения возбуждали так, что ей казалось, будто даже прежде, в давнюю, счастливую пору их жизни, она не испытывала большего наслаждения.

Наконец она, в восторге изогнувшись всем телом, выкрикнула его имя. А еще через несколько мгновений Ронни, утолив свою жажду, уронил голову ей на грудь…

Она продолжала обвивать его талию руками и ногами, крепко прижимая его к себе. Он повернул к ней голову, и на его лице мелькнула слабая улыбка.

– Только не говори, что тебе очень жаль, – услышала она его шепот.

– Почему? – спросила она бездумно.

– И не говори, что мне не следовало притрагиваться к тебе.

Она лишь вздохнула в ответ…

Они пролежали на душистой травяной перине еще несколько минут, слившись телами в тесном объятии. «Что за идиотский вид!» – вдруг подумала она. Обеими руками оттолкнула его и приподнялась. Ронни откинулся навзничь и остался лежать, запрокинув голову. Марина медлила спускаться с сена, она повернулась набок и оглядела лежащего рядом мужчину. Его полузакрытые глаза были темного, дремотного цвета, а губы словно ожидали новых поцелуев. Она снова почувствовала возбуждение. Но на этот раз разум возобладал над эмоциями.

– Ронни! – раздраженно произнесла она.

Он поднял голову.

– Да?

– Ты что-то собирался сказать?

– Только то, что я в восторге. А ты, конечно, злишься?

– Больно нужно мне злиться, но все происходящее между нами очень странно, согласись.

Во дворе стукнула калитка, и послышались звонкие голоса детей.

Марина в испуге спрыгнула со стога. Ронни, обнаженный, тоже слез на пол и подошел к двери.

– Они прошли в дом, – сказал он, прильнув глазом к щели.

Марина разыскала свою разбросанную одежду и принялась торопливо одеваться.

– Я в таком виде, о ужас… В волосах сено… Как думаешь, они догадаются, когда увидят нас?

Ронни, засмеявшись, пожал плечами и тоже начал одеваться.

– А если и догадаются, то что из того? – спросил он спокойно. – Мы муж и жена, ты так сама захотела!

– Не болтай ерунду. Я вынуждена была это сказать, чтобы не оказаться в глупом положении. В конце концов, кашу заварил ты, привезя меня сюда!

– Как жаль, что в доме у Эдуарда нет душа, – невозмутимо посетовал Ронни, покидая пристройку.

Марина вышла только через десять минут, потратив это время на вычесывание из волос травы и приведение своей внешности в порядок. Чтобы пройти в дом, ей пришлось протолкаться через толпу человек в пятнадцать. Толпа в основном состояла из подростков и молодежи. Они были настолько поглощены разглядыванием кого-то в окнах веранды, что не обратили на нее никакого внимания.

– Это Ронни Сэндз… – услышала Марина их перешептывания. – Сам Ронни Сэндз? Не может быть. Какой-то другой мужик, похожий на него… Нет, это он сам!..

В большой комнате помимо Ронни, Лидии Петровны, Насти и обоих внуков сидели три незнакомые женщины и долговязый мужчина средних лет, в потертом мышином пиджаке и галстуке. Оказалось, соседи. Прослышав от детей о приезде американской знаменитости, они явились к Воронихиным, чтобы лично в этом удостовериться. На Сэндза они смотрели как на диковинного зверя, а тот, надев на лицо дежурную улыбку, уклончиво и не слишком внятно отвечал на их вопросы. В обществе зоотехника и доярок он чувствовал себя скованно, однако старался не показывать этого. Доярок прежде всего интересовало, сколько он зарабатывает. Это был тот самый вопрос, на который они прямо-таки жаждали получить конкретный ответ, а Ронни именно об этом меньше всего хотелось распространяться. Увидев Марину, он поспешно поднялся с дивана.

– Пожалуй, нам пора ехать, ты не находишь? – спросил он, взглянув на часы.

– Как, уже сразу ехать? – всполошилась Лидия Петровна. – А чайку попить на дорогу? Да и Эдуарда надо дождаться…

Марина из вежливости согласилась остаться на чай, хотя ей, как и Ронни, тоже не нравилось это назойливое внимание. Вскоре, к счастью, вернулся Воронихин и своим громогласным рассказом о монастырских фресках на какое-то время отвлек односельчан от американца. Наскоро выпив по чашке чая, Ронни и Марина начали прощаться с радушными хозяевами.

5

Вечернее солнце стояло еще довольно высоко, когда «ягуар» остановился у обочины тротуара напротив Марининого дома.

– Мы ведь не прощаемся? – спросил по-английски Сэндз, выходя из машины вслед за Мариной и девочкой.

Марина как будто не слышала его вопроса.

– О сегодняшнем недоразумении нам лучше забыть, – с прохладцей в голосе сказала она, тоже по-английски.

Досада тенью скользнула по его лицу.

– О’кей. Пусть будет так. Но, по крайней мере, я к тебе еще наведаюсь?

– Не вижу в этом смысла. Кстати, не забудь сказать своей супруге, чтобы больше не заявлялась ко мне, а то я ей откровенно выскажу все, что думаю.

– Вряд ли Бетси это проймет. К тому же она редко советуется со мной…

– Лучше бы ты уехал в Америку и Бетси свою прихватил! – Она обратилась к дочери по-русски: – Скажи дяде «до свидания».

– Это не дядя, а папа! – возразила девочка. – Папа, до свидания! А ты завтра придешь?

– Конечно, приду, если захочешь.

– Хочу!

Марина легонько дернула ее за руку.

– Ладно, пошли.

– Мы так и расстанемся? – спросил он по-английски, делая шаг следом за ней.

– А как ты еще хотел? – удивилась она и, не дожидаясь ответа, зашагала с Настей к дому по асфальтовой дорожке мимо гаражей-«ракушек».

Ронни остановился, подавив тяжелый вздох. Действительно, как он еще хотел? Что вообще он может требовать от этой женщины, ставшей матерью его ребенка? Чего он добивается, в конце концов? Чтобы она отдала ему дочь или… Его прошиб пот от мысли, которая пришла к нему в следующее мгновение. Или чтобы она стала его любовницей?.. Какой дикий вздор! Как будто мало ему хлопот и скандалов, доставляемых женой!

Настя шла, то и дело оглядываясь и махая ему рукой. Ронни, улыбаясь, махал ей в ответ, пока Марина с девочкой не скрылись за углом. Он постоял еще минуту, а потом, сам не зная зачем, направился за ними. Свернув за угол, он увидел, как они заходят в подъезд.

В эту минуту из «БМВ», припаркованного прямо на газоне, напротив подъезда, вылез молодой круглолицый мужчина с редкими, чуть вьющимися светлыми волосами и обозначившимся брюшком под белой рубашкой. Он вытащил из машины букет цветов, полиэтиленовую сумку, торт и с криком: «Марина! Постой!» – устремился к подъезду. Женщина и ребенок уже скрылись за дверью, когда мужчина подбежал и стукнул в нее, требуя открыть. Марина впустила его. Он рассмеялся, протягивая букет, и дверь снова захлопнулась, скрывая их от Ронни.

– Я уже битый час жду тебя, – отдуваясь, говорил Красильщиков, подходя вместе с ней к лифту. – Ты где была? Я же тебе сказал, что приеду сегодня.

– Сказал? – искренне изумилась Марина. – Когда это?

– Я тебе звонил на прошлой неделе, уже забыла?

– A-а, правда…

Действительно, Алексей ей звонил, но она, хоть убей, не помнила, чтобы они договаривались о сегодняшней встрече.

– Ты как будто говорил что-то насчет ресторана…

– Ну да. – Он вошел за ней и Настей в кабину лифта.

– И что тебя направляют в Турцию?

– Ну да, ну да. Торговым представителем фирмы. Наш офис находится в Измире, это отличный городок на берегу моря. Я так и вижу нас троих в роскошном номере семейного пансионата: я, ты и Настенька. А за окнами плещет этакое синее-синее море…

Он весь лучился от гордости и самодовольства. Марина, глядя на него, не могла не улыбнуться.

Лифт остановился, они вышли, и Марина открыла дверь квартиры.

– Но я все-таки не помню, чтобы ты собирался сегодня приехать ко мне.

– Ты, наверное, опять, как всегда, что-нибудь перепутала или поняла не так. Я тебе ясно сказал, заскочу в воскресенье в шесть вечера.

Марина покачала головой, продолжая сомневаться, однако спорить не стала. Красильщиков с сумкой и тортом сразу, по-хозяйски, направился в кухню. Пока Марина умывалась и помогала умыться Насте, он извлек из сумки бутылку коньяка, банку консервированных крабов, паштет, икру и пиццу, купленные в супермаркете по дороге, а также коробку с импортной куклой. Кукла была торжественно вручена Насте, когда она вышла из ванной.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила девочка.

– Хочешь со мной и с мамой поехать на юг, к морю? – спросил ее Красильщиков. – Там ты будешь купаться, плавать, загорать и есть сколько угодно фруктов. Апельсины растут прямо во дворе, подходи и срывай…

– Хочу, – застеснявшись, ответила Настя и отошла к маме.

Красильщиков расставил на столе тарелки с крабами и салатом, открыл бутылку коньяка.

– Контракт с турками мы подписали сроком на полтора года, – сообщил он, разливая коньяк по рюмкам.

– Мне немного, полрюмки, – остановила его Марина.

– Значит, полтора года будем жить там, – продолжал Алексей, садясь и придвигаясь вместе со стулом к столу. – Иногда придется наезжать в Грецию и Италию… представляешь? И все за счет фирмы! Плюс зарплата в долларах будет капать…

Он отпил из рюмки и закусил крабом.

– Но нам с тобой, чтобы у турков не возникло лишних вопросов, лучше бы расписаться еще здесь, в Москве. Настя, иди сюда. – Он привлек девочку к себе и с улыбкой погладил по голове. – А Настю мы там определим в хороший частный колледж…

– Как ты все быстро решил! Даже со мной не посоветовался.

– А чего советоваться. Сейчас самый удобный момент нам расписаться, ведь этак можно до старости дотянуть… Настя, – он взглянул на малышку, – что ты ничего не ешь?

– Не хочу.

– Попробуй этот паштет, – начал уговаривать ее Красильщиков. – Вкусно!

– Мы с папой не едим такую странную еду, – брякнула вдруг Настя, и Марина, вздрогнув, уставилась на дочь. – Мы любим овсяную кашу.

– С папой? – не понял Красильщиков. – Каким папой?

– Который приехал из Америки, – объяснила девочка. – Он снимается в кино, его все знают. А еще он ездит в большущей синей машине, – прибавила она для убедительности.

Марина отмахнулась:

– Фантазирует, не обращай внимания.

Красильщиков понимающе кивнул.

– Ну да, ну да. – И еще раз приложился к рюмке. – И что же, – повернулся он к девочке, – даже в кино снимается?

Настя важно кивнула. Красильщиков улыбнулся.

– Ничего, я буду тебе папой не хуже того, о котором ты мечтаешь, вот увидишь, – говоря это, он принялся поглощать пиццу. – Тоже буду возить тебя в большой машине, и кино мы будем смотреть… Хочешь, чтобы я стал твоим папой?

Девочка насупилась.

– Но разве можно иметь двух пап? – пробурчала она, глядя на гостя исподлобья.

– Настя! – одернула ее мать. – Не болтай, чего не понимаешь!

– Она просто еще не привыкла. – Красильщиков подмигнул ей. – Ладно, нам торопиться некуда. Пусть я еще немного побуду «дядей Лешей». Со временем все придет в норму… – Он повернулся к Марине. – Нам надо бы прямо завтра заявление в ЗАГС подать, чтобы успеть расписаться к отъезду. Ты можешь отпроситься с работы?

Марина замешкалась с ответом. Ясно, что на этот раз Алексей не намерен тянуть с женитьбой, и ей придется решаться. Сегодняшняя встреча с Ронни породила в ее душе целую бурю, и она вдруг подумала, что только в браке сможет окончательно забыть американца и обрести покой. Да и будущее Насти будет обеспечено. Делать нечего, надо соглашаться. Но объявит она об этом не сегодня, чтобы не выглядеть легкомысленной. Хотя бы еще денька два надо подержать Алексея в неизвестности…

– Я тебе позвоню послезавтра, – сказала она.

– Мы не успеем! Первого сентября я уже должен сидеть в Измире!

– Ну хорошо, завтра вечером.

В прихожей раздался звонок. Марина вздрогнула. Кто бы это мог быть? Она подошла к двери, заглянула в «глазок», и в груди у нее словно что-то оборвалось. За дверью стоял Ронни!

– Это ты? – тихо спросила она. – Что тебе надо?

– Я забыл у тебя мобильный телефон, – выдал он заранее заготовленную ложь.

– Какой еще мобильный телефон? Нет его здесь. Уходи.

– Я его забыл у тебя. Открой.

– Нет.

Подбежавшая к двери Настя услышала знакомый голос.

– Что там за человек у тебя? – спросил Сэндз. – Открой на минуту!

– Это папа! – радостно закричала девочка, убегая обратно в комнату. – Папа вернулся!

Красильщиков поперхнулся коньяком.

– Какой еще папа?

– Который снимается в кино! Мы с ним еще за город ездили!

Марина в досаде оглянулась на нее, потом снова приникла к двери:

– Не вмешивайся в мою жизнь, слышишь? – прошипела она.

– Но я должен знать, кто это. Что ему от тебя нужно?

В прихожую вышел Красильщиков.

– Марина, кто там?

Она замялась.

– Один тип, с которым мне не хотелось бы общаться…

– Я с ним поговорю.

Он отодвинул Марину в сторону и щелкнул замком. Ронни, решительно толкнув дверь, вошел в прихожую.

– Чего тебе здесь надо? – сразу набычился Красильщиков. – Марина, он к тебе пристает?

– Нет, – ответила она нервно, не ожидая ничего хорошего от предстоящего выяснения отношений. – Он пришел за мобильным телефоном, говорит, что забыл его.

Алексей вгляделся в гостя.

– Что-то лицо мне твое знакомо. Где мы виделись?

В прихожей было сумрачно, да и на экране Сэндз выглядел немного иначе, чем в жизни, и потому Красильщиков не сразу распознал перед собой киноактера, фильмы с участием которого он, конечно же, смотрел.

– Нигде мы не виделись, – с вызовом процедил Сэндз. – Только мне хотелось бы знать, какого черта ты сюда явился?

– А ты какого черта?

– Я?

Ронни сам не знал толком, зачем пришел. Когда он увидел, как Красильщиков с букетом вбежал за Мариной в подъезд, у него возникло чувство, будто его окатили ведром ледяной воды. Несколько минут он в каком-то оцепенении, без единой мысли в голове, смотрел на закрытую дверь подъезда, а потом им вдруг овладела ярость, смешанная с горечью и досадой. Он не имел никаких прав на эту женщину, и все же его болезненно интересовало все, связанное с ней, и больше всего – этот круглолицый тип с букетом и тортом. Цветы и торт почему-то особенно взбесили. Его с неудержимой силой потянуло в квартиру на четвертом этаже. Пожалуй, не будь этих цветов и торта, он, может, и овладел бы собой и не стал подниматься туда. Сэндза задержал замок с цифровым кодом на двери подъезда. Пришлось ждать, пока не появится кто-нибудь из жильцов.

Слова Марины о том, что он вмешивается в ее жизнь, охладили его пыл, он даже пожалел о своем бесцеремонном вторжении, но вызывающий тон Красильщикова вновь взвинтил его.

– Я знакомый Марины Александровны, – сдерживая нарастающую ярость, процедил Ронни. – Старый знакомый.

– А я ее муж!

Сэндз почувствовал, что бледнеет. Он метнул на Марину недоумевающий взгляд.

– Алексей, не преувеличивай, – смутилась она. – И вообще, что за глупый разговор вы затеяли!

– Я ничего не преувеличиваю, – зарычал Красильщиков. – Это моя жена, а это мой ребенок. А вот ты кто такой – еще вопрос!

– Это мой папа! – воскликнула Настя, выныривая из-под Марининой руки.

Марина в сердцах встряхнула ее и отвесила подзатыльник.

– Вечно ты встреваешь, когда не просят! Ступай в комнату и сиди там!

Она отвела хнычущую Настю в комнату и захлопнула за ней дверь.

– Папа, значит! – надуваясь и багровея, протянул Красильщиков. – Так это ее отец?

Марине ничего не оставалось, как кивнуть.

– Снова явился? – Красильщиков с ненавистью уставился на Сэндза. – Чего тебе здесь нужно, паскуда?

– Я пришел к ребенку!

– Не нужен ты ему, и деньги твои не нужны! Я без тебя обеспечу их обеих! А теперь убирайся!

Он схватил Ронни за грудки и начал толкать его к выходу из квартиры.

– Убери руки! – возмутился Сэндз и сам, в свою очередь, схватил его за рубашку.

Марина застонала от отчаяния.

– Вы что, драться здесь собираетесь?

– Скажи ему, что не нужны тебе его деньги! – хрипел Красильщиков, пытаясь оторвать от себя руки американца и одновременно продолжая теснить его к выходу. – Скажи! Скажи, что ребенок – мой!

– А это мы еще посмотрим, чей ребенок! – ответил Ронни.

От его рубашки отлетела пуговица. У Красильщикова, отрываясь, затрещал воротник. Марина сжала кулаки.

– Убирайтесь, слышите?

На нее нахлынула ярость. Оба вдруг показались ей одинаково грубыми, беспринципными самцами, у которых на уме только похоть, и больше ничего. Она бросилась в комнату, вытащила из ваз два букета – Ронни и Алексея – и, вернувшись в прихожую, принялась хлестать ими сцепившихся мужчин.

– Выметайтесь из дома, нужны вы мне больно! – со слезами повторяла она.

Красильщиков и Сэндз вывалились на лестничную площадку. Следом за ними полетели букеты. Марина захлопнула дверь, привалилась к ней спиной и беззвучно заплакала. Не везет ей на мужчин! Один – иностранец и женатый, другой – пьяница и скандалист! Нет, видимо, ей так и суждено остаться одной…

Минут через пять в дверь позвонили.

– Марина, это я, открой! – Красильщиков тяжело дышал. – Он убрался.

– Ты тоже убирайся! Хватит! Надоело мне все!

На лестничную площадку вышла соседка и осуждающе поглядела на Красильщикова.

– Что вы тут делаете, гражданин? – прокурорским тоном спросила она.

Алексей смутился, поправил сбившийся галстук.

– Я? Собственно, ничего…

Шагая по разбросанным цветам, он подошел к лифту и нажал на кнопку. Женщина сверлила его взглядом до тех пор, пока он не скрылся в кабине.

Марина умылась и привела себя в порядок. Когда она вернулась в комнату, Настя сидела за столом и старательно рисовала. Подаренная Красильщиковым кукла валялась на полу.

– А правда, что дядя Леша будет моим новым папой? – насупившись, спросила девочка. – Мне больше нравится Ронни.

– Не разбрасывай вещи. – Марина подняла куклу и отнесла ее к другим игрушкам. – И поменьше забивай голову тем, чего не понимаешь.

Настя придвинула к себе коробку с фломастерами.

– Я рисую картинку для моего настоящего папы, – заявила она.

Марина, подавляя невольный вздох, села рядом с ней и улыбнулась дочери, хотя на глаза наворачивались слезы.