Текст книги "Журналист в кармане. Апокалипсис в шляпе, заместо кролика – 4"

Автор книги: Игорь Сотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

– А ты считаешь, что тебе меня удалось переубедить? – вопросил Клава.

– А разве нет? – усмехнулся Михаил.

– Возможно, но не окончательно. Всё-таки этого одного примера будет недостаточно, чтобы передоверить взгляды человека. – Сказал Клава.

– Если только это не знамение. – Контр аргументировал Михаил, и добавил. – Правда, кому ни попади оно не представляется, а в случае положительного результата, то его ещё нужно распознать и принять за это знаковое руководство к действиям. Но я не пророк и не тот, кто ещё ближе к сущему. И если тебе нужны ещё примеры, то ты их получишь. – Говорит Михаил и начинает осматриваться по сторонам, а вернее вглядываться в ту самую сторону, где столик заняла интересующая их пара.

– Но это в своё и нужное время, – говорит Михаил, – да и сейчас это не столь важно, и не нужно, когда мы сюда по другому поводу пришли. – Заявляет Михаил, кивая в сторону знакового стола. Клава переводит туда взгляд и видит, что девушка отвлеклась от своего молодого человека на телефон, на этот бич времени, и вроде как собирается его покинуть, чтобы потратить это бесценное время встречи на эти глупые по большому счёту разговоры по телефону.

– И что? – тихо задаётся вопросом Клава, не сводя своего взгляда с девушки, и в самом деле выдвинувшейся из-за стола в сторону технического характера помещений, типа туалета.

– Хочешь историю, – ответил Михаил, – собирай факты.

– Как? – с долей недоумения спросил Клава.

– Пройти за ней, и послушай то, о чём она говорит. – Как само собой разумеющееся говорит Михаил, вызывая огонь глаз Клавы на себя.

– Ну а если журналистика тебя не устраивает, то можешь записаться в беллетристы и начать прямо отсюда предаваться домыслам и своим фантазиям. – Михаил мгновенно отреагировал на этот взгляд Клавы. Клава же ещё посмотрел на Михаила, да и собрался следовать за девушкой. – Постой. – Ухватив Клаву за руку, удержал его Михаил. – Это тебе поможет. Так сказать, для храбрости. – Пододвигая на половину стола Клавы на глазок стальную рюмку, на подобие тех, которые входят в набор настоящего рыбака или охотника, сказал Михаил.

А Клава косится на содержимое рюмки, которое и по цвету не разберёшь, что это, а уж что насчёт состава, то тут что угодно может быть, и хочет спросить Михаила, что там и не решается. А Михаил, видя всё это, только ухмыляется и можно сказать, что наслаждается моментом. Типа, ну, посмотрим, что ты на самом деле из себя стоишь. И если поинтересуешься у меня, что там, то всё о тебе ясно, трус несчастный, а вот если сразу выпьешь, то это другое дело. А вот третьего варианта с отказом, не было предусмотрено. И обо всём этом на этот раз достаточно достоверно догадывается Клава, от себя добавив, что Михаил ещё поржёт, сказав, что там молоко. А если не веришь, то попробуй.

– А ведь он меня с той же бутылкой коньяка перехитрил. – Вдруг догадался Клава. – Не знаю, что сейчас в ней, но тогда в кафе, там точно был коньяк. Я же его пробовал. – Клава языком попытался вспомнить те вкусовые ощущения от употребления ранее налитого ему Михаилом, и почему-то ему ничего не припомнилось. – Странно всё это. – Рассудил Клава и автоматически потянулся рукой к рюмке. А как только она была им ухвачена, то времени уже на дальнейшие раздумья и просьбы лимончика не было. Михаил ему под руку проговорил: «Давай мигом, пока не заметили», и Клава и сам не заметил, как заглотнул эту рюмку странной консистенции жидкости.

– Точно, какая-то дрянь из домашних рецептов. – В голову Клавы сначала ударила эта мысль, а затем по нему прошла ударная волна, вызванная растворимостью им выпитого в желудке. Отчего у него даже на мгновение в глазах потемнело, ноги в слабости подсели, и он сильно захотел обратно вернуться на стул, чтобы пересидеть это головное затмение и ураган нахлынувших на него чувств. Но куда там, когда за столом сидит Михаил, и он отгоняет его, заявляя: Иди уже.

И Клаве ничего не остаётся делать, как отправиться в путь, двигаясь при этом почти что на ощупь, без всякого разумного соображения, опираясь, можно сказать, только на воображение (бывает и так), где стоящая перед тобой картинка мира сузилась до узкого окна горизонта событий бинокля.

Когда же Клава скрылся в коридоре, ведущем во внутренние интерьеры рестораны, где вполне разумно мог бы быть помещён и туалет, то Михаил перевёл своё внимание на молодого человека в униформе, подозвал его и, сделав заказ, наконец-то, обнаружил себя чуть ли не у стола того самого молодого человека, кто и сам в его сторону вдруг загляделся.

О чём вёлся между ними разговор доподлинно неизвестно, а всё потому, что всё наше внимание было сосредоточено на Клаве, кто, сейчас прислушиваясь ко всякому шуму и каждому своему шагу, крался вдоль коридора (он немного приспособился к себе и к своему необычному состоянию, правда при этом не забывая от него ожидать всякого). И так до тех пор, пока он не добрался до туалетной комнаты, которых, к его сожалению, оказалось две. И их было не просто две, а они были разделены гендерной принадлежностью. А это значило то, что ему на легальных основаниях никак нельзя было проникнуть внутрь женского отделения и тем самым продвинуться дальше в своём расследовании по горячим следам трагического пути этой влюблённой пары (почему трагической, а не с хеппи-ендным финалом, то такие сейчас журналисты, для которых только трагизм ситуации служит благотворной основой для продвижения своих статей).

И Клава, уткнувшись в табличку на дверях туалета, в эту тупиковую для себя ситуацию, собрался уже было сдаться, – и он даже повернулся лицом в обратную сторону, – но тут он увидел перед собой ухмыляющуюся физиономию Михаила, заявляющего ему с удовольствием: «Что, с дрейфил. Впрочем, я ничего другого от тебя, подкидыш, и не ожидал», и это его вернуло обратно. Правда, ещё неокончательно, а только до всё той же таблички с дверей, смотрящей на него глазами дамы, выполненной в чёрно-белом стилистическом виде. И эта дама как будто Клаву спрашивала: «И что мы тут стоим, не давая никому прохода. А сюда, между прочим, приходят не на пустой желудок, а когда этого требует твоё естество и возможно что, крайняя необходимость. Так что соображайте скорее, и заходите сюда, или освобождайте собой проход».

И Клава бы ей сейчас ответил, что он сюда заявился по другой естественной надобности, – я здесь по работе! – но разве она сможет его понять. Да ни за что. Хотя любопытство в ней возьмёт вверх, и она не сразу начнёт на него фыркать и гнать прочь, пугая тем, что сейчас же вызовет охрану. И она, эта дама в чёрном, но не вся, а её платье с белыми отводами, незримо для Клавы, с интересом к нему взмахнёт вверх ресницами своих глаз и спросит его, что это ещё за такая работа, в чьих интересах заглядывать туда, куда и представительницы её симпатичного рода, наведываются лишь по необходимости.

На что Клава, отлично понимая, что более-менее свободный доступ в такие оговорённые знаковой табличкой места, есть только у компетентных служб, лучше, конечно, специальных, – да, так и скажу, специальных, – так и хотел многозначительно представиться, но то ли он не был столь опытен в деле обмана дам со знаковых табличек с дверей, то ли ещё что-то этому помешало, но так или иначе, он признал в себе того, кто он есть. – Я, – говорит с долей патетики Клава, – журналист.

А дама в чёрном с таблички двери, всякого снаружи двери повидала, а уж что творится там, в глубине внутреннего пространства помещения, прикрытого дверью и защищаемого ею, то она и представить об этом боится, но при этом она прекрасно представляет, для чего она здесь повешена и она обладает всеми знаниями своих прав и обязанностей. Где её права обязывают её интересоваться какого сорта люди собираются через неё пройти, а её обязанности в себя включают не допускать внутрь людей не подходящей конституции, или без предъявления специального разрешительного документа. И журналист ни под одну из этих категорий не подходит. А вот под какую он подходит, то она сейчас ему доходчиво объяснит.

– А не пошли бы вы, недоделанный писатель, туда, по соседству. – Грозно заявит дама в чёрном, немилостиво кивая в сторону джентльмена в чёрном на похожей табличке, критически посматривающего в её сторону. – Там для вас самое место. И грязных историй можете сколько угодно там услышать. А если этого вам покажется мало, то сами сможете стать соучастником такого рода истории. – А как только дама в чёрном, с такой отповедью, как показалось Клаве, на него посмотрела, то ему вдруг решилось и вправду внутрь не заходить, – мало ли на кого там можно в дверях нарваться, – а тут же, или в мужской кабинке, придумать какую-нибудь историю, которая бы соответствовала всему происходящему с их влюблённой парой.

Но только он так подумал, как вновь перед ним предстала ухмыляющаяся физиономия Михаила, который качал головой и приговаривал: «Я, конечно, что-то подобное от тебя, слюнтяй, ожидал, – все вы, слюнтяи, только и ловки на отговорки, – но ты, падла, не оправдал моё к тебе, как к журналисту, доверие». И Клава не стал придумывать никакую историю, а перекрестившись и, заодно сплюнув через плечо, со словами: «Была, не была», резко открывает дверь перед собой, быстро в неё заглядывает, и никого не обнаружив, мягко вступая, входит внутрь.

Оказавшись внутри женского туалета, – если что, то скажусь пьяным, –Клава мигом применил на себе метод Михаила, – Клава быстро окинул взглядом всё внутри. Затем он было захотел наклониться и заглянуть снизу внутрь кабинок, чтобы определить их занятость, но страх там наткнуться на чьи-нибудь глаза, прямо на него устремлённые и спрашивающие: «А вы, молодой человек, кого тут ищите? Случаем не меня?», а может и увидеть нечто большее и страшное, и остановило его перед таким кощунственным шагом. И он решил действовать самым разумным при данных обстоятельствах способом – наобум. Но при этом прислушиваясь к своему сердцу и к шумам, исходящим из кабинок.

И если в первом случае, с сердцем, такая предусмотрительность особых результатов не принесла, то вот насчёт прислушиваться к тому, что происходит изнутри кабинок, то это была блестящая идея, хоть и пакостно выглядящая на первый взгляд. И хотя вероятность услышать оттуда то, что не хотелось бы услышать, а потом по следам услышанного испытать как минимум шок, а как максимум, кризис доверия, была крайне велика, Клаве, так решительно подступившему к своему делу, повезло. И он на раннем этапе своего подхода к этому делу по подслушиванию, наткнулся на ведущийся в тихих тонах разговор.

Ну а как только Клава обнаружил источник этого звукового сигнала, то он мигом сообразил, какую нужно занять кабинку: «Рядом с ней занимать кабинку будет неразумно – моё нахождение рядом будет сбивать её с серьёзного разговора. А вот через одну, то это будет в самый раз». И как только Клава так разумно сообразил, то он мигом занимает нужную кабинку и, не забывая прислушиваться к тому, что происходит в интересующей его кабинке, – а там, как им и ожидалось, примолкли, чтобы понять, кто и по какому поводу присел неподалёку, – принялся, шурша вещами, приготавливаться к интересующему его делу. После же того, как он уселся на местное место сиденья, он обратился весь вслух. Чем, по всей видимости, это некоторое время занималась и интересующая его особа. – Явно не спроста, и разговор у неё более чем серьёзный, – решил Клава.

Но, видимо, в этом месте и от того, кто занял в соседстве с ней кабинку, она не ожидала никакого подвоха для себя, и поэтому продолжила свой разговор со своим абонентом. Ну а Клаве только и оставалось, как из всего ею сказанного довершать мысль, всё это анализировать, а уж лишь потом делать для себя на её счёт выводы.

Что чрезвычайно сложно сделать, когда совершенно не знаешь предмета разговора и самих собеседников, кто обсуждает этот предмет. Хотя у Клавы были некоторые догадки насчёт предмета разговора Алисы (так он прозвал эту девушку, в ней что-то было от странноватой и загадочной Алисы Кэрролла, и своё что-то от лисы Алисы, представляющей собой коварство и хитрость) и её собеседника или собеседницы – это был её молодой человек, прозванный Клавой Троянским конём (слишком он был для него непонятен и неясен).

А вот какое мнение можно заключить о Клаве, чья субъективность взглядов на этих людей получила такое именное отражение, то тут без спекулятивных вариантов – слишком Клава категорично настроен против людей, как и подмечал за ним это Михаил. В общем, он ещё не настолько профессионален, чтобы оценивать людей объективно. Но мы сейчас не об этом, сейчас всё внимание к той кабинке, где своё место заняла Алиса и явно плетёт интриги – так малопонятен и кажется, что совсем без смысла она ведёт свой разговор.

– Хочет этой несущественностью ослабить моё внимание. – Догадался Клава насколько хитроумна Алиса. А как только догадался, да и время выделенное Алисой для этого его мысленного ослабления подошло к концу, то тут её разговор с неким абонентом, кто только вначале не имел для Клавы отличительного пола, а теперь он отлично представлял себе, кто это был, – представительного типа, видный мужчина, с усами или без, то это не столь важно, – начал складываться в свою логическую, смысловую цепочку.

– И какой он? – явно не зря, а с двойным умыслом задался этим вопросом этот видный мужчина. Именно так понял этот вопрос абонента Алисы Клава, исходя уже из ответа Алисы. А так как всё, а в частности этот телефонный разговор, имеет свою смысловую последовательность и логичность, то происходящий разговор между Алисой и её прилично много времени знакомым (примерно с момента отъезда Троянского коня и до сегодняшнего времени – он только уехал, так они и познакомились, следуя самому главному закону природы, где она не терпит пустоты) будет воспроизводится не в додуманной Клавой последовательности, а так, как он и проходит.

– Покажу, увидишь. – Не так проста и Алиса, так нейтрально отвечая своему опасному собеседнику.

– Хе-хе. Ты от меня что-то определённо скрываешь. – Только для виду смеётся этот видный мужчина, тогда как он неимоверно разъярён и немедленно хочет стереть в порошок своего счастливого конкурента, кого Алиса, не дай бог, ещё и нацеловывала.

– В таком деле без определённой скрытности никуда. – Умело маневрирует в ответе Алиса.

– Но хоть одну зацепку или деталь о нём скажи. – Всё не унимается прилично знакомый Алисы, кусая на своей стороне телефона кулаки.

– Он не такой как все. – А вот здесь Алиса, явно набивая себе цену, что свойственно любой девушке на выданье, перемудрила с ответом. Хотя может и нет, раз в телефоне на время в своей задумчивости притихли. «Прикусил язык от злости, – догадался Клава». Что вполне вероятно, когда вновь зазвучавший голос из трубки телефона так искажённо слышится. – Это как ещё понимать? – с лёгкой иронией и как бы в шутку, но серьёзным тоном задался вопросом уже частично переставший быть приличным человеком новый знакомый Алисы.

– А как хочешь понимай, – смеётся в ответ Алиса, выводя из себя своего нервного собеседника, маскирующего под всё от неё с терпящего собеседника. Тогда как это точно не так, как решил Клава, кому и самому стало невтерпёж от таких громогласных и не пойми (а так-то всё понятно) на что намекающих заявлений Алисы, и ему, уже находящемуся в неуклюжем положении с прижатым ухом к стенке кабинки, самому желается поинтересоваться у неё: «На что ты намекаешь?».

Но Клава не в том положении, чтобы ему отвечали, если даже он решится спросить, изменив свой голос до женской неузнаваемости (только в истеричном виде), а вот видный мужчина, собеседник Алисы не хочет доходить до понимания Алисы своим умом (ему нужны подсказки – а это говорит о том, что он женщин либо вообще не понимает, либо наоборот, отлично их знает и оттого столь требовательный к ним) и он интересуется у Алисы. – А ты-то такая как все?

– А разве мой ответ на это неочевиден! – усмехается в ответ Алиса. И тут следует такое заявление со стороны её собеседника, что теперь уже Алиса вгоняется в свою задумчивость. А вот что такое сказал Алисе её новый знакомый, можно только догадываться, даже в том случае, если ты всё это время только тем и занимался, что догадывался о содержании ответов этого незримого собеседника Алиса. Впрочем, Клава, быстро сопоставив последние ответы Алисы, сумел приблизиться к разгадке заявления нового знакомого Алисы, если не на близкое расстояние, до истинного, то на вероятность возможности такого ответа.

– А ты, Алиса, разве не знаешь физическую истину, что тела, имеющие заряд одного знака, отталкиваются друг от друга, и в результате не уживаются. – Холодящим душу и сердце голосом, без всяких эмоций проговорил всё это до неприличия приличный человек, с расчётливым складом ума. А Алиса в школе была круглая отличница и она на пять знает все эти прописные физические истины, которые до этого момента существовали в своей абстрактности от неё, а вот сейчас её новый знакомый подвёл эту свою разрушительную формулу под неё и она призадумалась. И, скорей всего, Алиса сумела бы выскользнуть из этой расставленной её новым знакомым ловушки, если бы он плюс ко всему этому не был большим психологом женских душ.

И этот новый знакомый Алисы, дабы закрепить свой успех, наигранно смеётся и говорит Алисе, что он пошутил, а так это правило работает только в случае с неодушевлёнными предметами. На что Алиса сбитым с толку, голосом неуверенности и задумчивости отвечает: «Может быть и так». Но вся эта её ответная неуверенность говорит об обратном – всё именно так. И новый знакомый Алисы, Тёмный во всём человек, или Пифагор, так за него только что решил Клава, от радости потирает руки, понимая, что он сумел достичь желаемого – внести раскол в эти ненавидимые им отношения Алисы и её никчёмного друга.

– Я заставил её задуматься. – Усмехаясь про себя, рассудил Пифагор. – А следующий её шаг к новому пониманию своего дружка будет её пристальная внимательность к нему. После чего она начнёт примечать в нём то, что раньше не замечала, а точнее замечала, но не придавала никакого значения. Ведь она смотрела на него через иллюзию любви. А она лучший на свете камуфляж, прикрывающий собой всё что угодно, и даже то, что находится перед твоим носом. – И здесь Пифагор, находясь в приподнятом духе, не удержался от проявления своих коварных чувств, и от радости прихлопнул в ладоши. Да так сильно, что это услышал Клава, в момент осевший в своём месте сиденья почему-то от испуга.

Правда, для объяснения его испуга имелись все причины, и они находились там, за дверью кабинки, и все они были с женскими голосами. И как только Клава услышал эти голоса, то он догадался насколько коварен и расчётлив новый знакомый Алисы, Пифагор – он именно в тот момент хлопнул в ладоши, когда захлопнулась входная дверь, приведшая сюда этих двух болтушек, неумолкающих ни на секунду. И теперь у него не было никакой возможности дослушать то, на чём закончился разговор Алисы с этим опасным типом, Пифагором. Хотя всё же несколько довершающих разговор Алисы фраз он услышал. – Давай до встречи, созвонимся. – Сказала Алиса и, судя по исходящим с её стороны звукам, то она покинула пределы кабинки, а затем и само помещение туалета, оставив наедине Клаву и этих болтушек.

А это только на первых порах показалось особой проблемой для Клавы, решивший этих болтушек здесь пересидеть, а затем уж выскочить отсюда. Но чем больше они говорили, а это значит, не только одно то, что время его заточения в кабинке всё увеличивалось в геометрической прогрессии по ощущениям, а он плюс ко всему этому своему одиночному уединению, наполнялся не только общедоступными, но и критически важными знаниями со стороны этих болтушек, кои ничего друг от друга никогда не скрывали, а значит, им нечего стесняться друг друга, – а вот Клава под эту дружескую категорию никак не подпадал, а секреты между тем получал от них, – тем сложнее ему было выйти отсюда.

Ведь только покажись он им на глаза, – а сидеть в одном положении, когда ноги начали затекать и зад заёрзал в мучении, уже не доставляет прежнего удовольствия, – то он не только себя раскроет, а он их целиком оголит перед ним, даже если они в этот его выход будут полураздеты или вовсе одеты.

Так они, сперва ошалев, увидев такое его появление из кабинки, недолго думая, в момент поймут, что всё то, что они тут наговорили друг дружке по секрету, – а надо отдать им должное, их знания о человеческой природе были обширны и местами очень для Клавы познавательны, – теперь и не такой уж секрет, когда в него посвящён и третий. И что спрашивается, им теперь делать, когда этот и не пойми кто, выведал все их секреты и теперь имеет все возможности воспользоваться этими их знаниями и затащить каждую из них туда, куда он захочет (а в койку это самый не правдоподобный и отстойный вариант).

– Они мне тут же все мои зенки выцарапают, чтобы я в последствии не мог их отличить друг от дружки. – Всё о своей скорбной участи уразумел Клава, стоит ему только так неосторожно поступить. – А ведь это мысль! – Клаву вдруг озарила догадка. – Я выскочу отсюда как ошпаренный, при этом прикрыв глаза руками, как бы показывая им, что я их не видел и значит, не узнаю. – Эта мысль вдохновила было Клаву, но тут он наткнулся на неожиданное препятствие – на выходную дверь. На которую он обязательно наскочит, если будет бежать с прикрытыми руками глазами. – И тогда я окажусь в ещё более сложном положении перед ними. – Скорбно рассудил Клава. – Я от удара головой об двери, потеряю сознание и упаду прямо к ним под ноги. А там даже страшно подумать, что меня ждёт, когда я быть может очнусь. Но что же тогда делать? – Нервно вопросил себя Клава, совершенно не понимая, почему приятели этих болтушек, так до сих пор их не хватились.

А вот последняя мысль Клавы о беспечных приятелях болтушек, Романе и Владриле что ли, о ком он теперь практически всё знал с одной, женской стороны, навела его на новую глубокую мысль.

– А что, если?! – многозначительно, с тем самым озарением в глазах, когда задаёшься именно этим вопросом, задался этим вопросом Клава, глядя в двери кабинки и в тоже время видя несколько дальше, чем эта дверка кабинки. После чего Клава лезет в карманы своего пиджака и с тихой осторожностью вынимает оттуда всегда при себе блокнот типа записной книжки и ручку. Затем он с той же осторожностью вырывает два листочка из записной книжки и на каждом из них делает знаковую надпись: «Я знаю то, что твоя подруга скрывает о твоём друге. Если хочешь это узнать, то ничего ей сейчас не говори. Я с тобой свяжусь позже». После чего он складывает в записки каждый из листочков и подписывает каждый из них именами подружек-болтушек (откуда он так информативен, не трудно догадаться).

Ну и теперь осталось само главное, осуществить передачу этих записок в руки подружек-болтушек. Вот только как это сделать, когда за их спинами маячат Роман и Владрил. А это не простые парни, а как видится Клавой, то они крепки и за здорово живёшь во всём выглядят – в плечах, в кулаках-молотах, массивных шеях, с цепями на них и самое, наверное, главное, они ни на нанометр не сдвигаемы со своего единомыслия. И если они посчитают себя задетыми его поведением здесь, а оно так и будет, то их совершенно невозможно будет в этом переубедить. И Клаве прямо представилось как это могло произойти.

– Ты задет? – мрачно глядя на Клаву, вытянутого за шкирку из кабинки, спросит Роман своего кореша Владрила. А Владрил не менее мрачно соображает насчёт Клавы, кого он и держит за эту самую шкирку над уровнем земли, или точнее пола в туалете.

– Очень. – Процедил сквозь зубы слова Владрил.

– И я очень за него не очень догоняю. Чего он здесь не видел. – А вот Рома неожиданно демонстрирует философский подход к рассмотрению Клавы. Где он переглядывается со своим корешем Владрилом, после чего они косятся на своих подруг-болтушек, кто по заслугам наказан за такое их наплевательское отношение к их времени, и начинают жутко ржать.

А Клава, дабы поддержать компанию и ради приличия, чтобы не сильно выделяться, и ничего больше, поддержит этих прекрасных парней лёгким смешком, и как результат, сам нарвётся на неприятность в виде кулака в зубы. А что дальше будет, то …

– А что, если?! – Клава вновь задаётся этим многогранным вопросом и с тем же устремлением смотрит в дверь и дальше, в незримую даль, и на этот раз вдруг видит куда как дальше от двери. И это так далеко, что его сознание в один момент наполняется всеми этими безмерными пространствами, а затем ветер в лицо заглушает разум и он глаза от боли закрывает, и как итог, из глубин бытия Клавы всплывает та самая мелодия, которую ему в голову, по словам Михаила, вложила сирена. И эта мелодия вновь начинает вбирать под себя Клаву, уводя его мысль в сторону сирен.

– Так вот кто они такие. – По-новому догадался насчёт подружек-болтушек Клава. – Они меня каким-то образом выследили. И отсюда не уйдут, пока меня не выманят. – Клава от этих страшных открытий весь побледнел. – Как же их там называл Михаил. – Клава начал вспоминать их имена. Что не так легко сделать по той причине, что их имена не столь созвучны нашему современному времени и пока их выговоришь, то язык сломаешь.

Но как бы это не было сложно, а может и невозможно сделать, когда у тебя в голове мелодия играет и с мыслей сбивает, Клаве неожиданно удалось это сделать. А помогли ему в этом написанные на записках имена подружек-болтушек, как оказалось, в начальных буквах созвучные именам названных Михаилом сирен.

– Аглаофа и Пейсиноя. – Глядя на записки, вспомнил имена сирен Клава. – А я вот так это и оставлю. Думаю, догадаются, кому адресовано послание. – Решил Клава и начал разворачивать записки. – А вот начинку я немного, с уклоном на их специфику, подправлю. – А вот здесь Клава немного слукавил, собираясь переделать послание совсем в другую сторону от понимания их сиренами. Другими словами, он подошёл с определённым расчётом к их умственной деятельности, которая меж тем никогда не была замечена в расчётливости, и жила лишь мотивами жизни (один раз не считается).

«То, что перед тобой, это пока что не секрет, и оттого он мало что стоит. Но если ты хочешь из него получить секрет, то скрой его от всех. И тогда он будет хоть чего-то стоить. А чего он будет стоить и что ты вместо него получишь, то для того чтобы это узнать, тебе придётся сюда заглянуть в это же время, в чётный для тебя день», – прочитав ещё раз записку, Клава со словами, само собой сказанными про себя: «А каждая из них интересно догадается о том, что её подругу будут здесь ждать на другой день», начал сворачивать записки. Когда же они приняли свой прежний, свёрнутый вид, Клава прочитал имена на них и немного себя разуверил в том, что у него всё это дело выгорит.

– Слишком забегаешь вперёд, строя такие догадки, – совсем не успокоил себя Клава, – тут ещё совсем не ясно, как они отреагируют на эти послания, и не захотят ли тут же заглянуть в кабинку, чтобы выяснить для себя, кто тут им голову мудрит. Да и как их подозвать сюда? – задался вопросом Клава, принявшись осматривать всё вокруг. Но здесь ничего нового нет, а нажимать на сливной бачок не хочется не из-за эстетических соображений, а просто его слив собьёт всех будущих участников задуманного им события с нужных мыслей.

И только он так приозадачился, как вопрос привлечения внимания сирен сам собой разрешился после того, как он в этом задумчивом состоянии неожиданно для себя и уж точно не запланировано, воздушным путём напел ту знаковую мелодию, которую ему в голову вложила сирена. А как только он это осознал, а осознал он это по вдруг замолчавшим подружкам-болтушкам, то есть сиренам, то уже замолчать не смог, решив, что у него другого выхода и нет, как только идти ва-банк. – Если я ошибся на их счёт, то получу, что заслужил. Если же они на самом деле сирены, то… – Клава сверкнул глазами и закончил свою мысль. – Мы ещё поборемся с вами.

Ну, а судя по появившимся теням на полу перед дверкой кабинки, то времени на подготовку к этому единоборству больше нет и Клаве нужно немедленно действовать. Что он и сделал, протянув в свободное пространство под дверью одну из записок. А там, с той стороны двери, не спешат брать в руки записку, а видимо изучают её. И хорошо, что Клава, сам того не осознавая, просунул в свободное под кабинкой пространство только саму записку и ни насколько не дальше, а иначе бы он по своим мужским рукам был подловлен этими сиренами.

Но вот одна из теней зашевелилась и как вскоре рукой Клавы почувствовалось, то за записку кто-то ухватился и пока что держит её в натяжении с его рукой, возможно пытаясь вытянуть его руку наружу и затем по маникюру на руке или по его отсутствию, вычислить подателя сего письмеца без конверта. Но Клава уже понял, чем это ему грозит, и он выпускает из руки эту записку, в тоже время просовывая чуть в стороне другую. Здесь опять происходит своё замешательство с ожиданием Клавы, а уж после по прежней схеме.

Когда же записки были доставлены и оказались в руках своих, так и слова не промолвивших получателей, то для всех, а особенно для Клавы, наступил свой час истины. И хотя совсем не сложно предугадать, кому в этот момент было более волнительно и мучительно ждать развязки (каждый думал, что ему), всё-таки у каждого из участников этого происшествия вспотели мысли и голова.

– И что? – после затянувшегося ожидания вопросил Клава дверь, и вот чёрт, он слышит приближающиеся к двери тяжеловесные шаги. И они уж точно не принадлежат женской ножке. – Но тогда кому? – вопрошает Клава и тут же к своему осадку на своём месте догадывается. – Кому-то из приятелей сирен (когда они уже успели им пожаловаться?). Кто сейчас к чертям разнесёт эту кабинку. – И только Клава так решил, как вот оно, стук в кабинку.

Но Клава себя не выдаёт и держит руками ручку двери. И тогда подошедший к двери человек проталкивает снизу в щель между дверью и полом лист бумаги. И здесь уже Клав не выдерживает и выдаёт себя, задав многозначительный вопрос. – И?

– Не и, а со всей разборчивостью пиши извинения. – Отвечает через дверь жутко грубый голос, скорей всего, принадлежащий Владрилу. Ну а Клава сейчас находится не в том положении и месте, чтобы задаваться вопросами: «Не соблаговолите объяснить мне, за что?», и он берёт листок бумаги, смотрит на него и уточняет. – И что писать?

Тип из-за двери хмыкает и озвучивает свои требования. – Пиши следующее. Извини меня, дурака. И этого будет достаточно. – Ну а Клава с таким дурацким своим обозначением не слишком согласен, да и записка получается какая-то больно откровенная, так пишут только знакомому и может близкому человеку, но сейчас с этим разбираться точно не время, и он пишет то, что от него требуют. После чего он просовывает в щель записку и ждёт решения того типа из-за двери.