Текст книги "Пепельный свет Селены"

Автор книги: Игорь Дручин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Есть такая легенда, – засмеялась Майя. – Не в смысле, конечно, чисто физиологической чувствительности. Это давно известно. А в смысле выражаемых ими чувств. И, если честно, я в нее верю!

Ей удалось навести порядок в оранжерее, и станция стала получать свои овощи, пусть не в изобилии, но в определенном достатке. И все же полезная площадь оранжереи была маловата, чтобы обеспечить потребности такой станции, как Эратосфен.

Первоначально здесь предполагался пункт астрономических и астрофизических наблюдений, но геологи, прослышав о проекте, настояли на строительстве небольшой станции, поскольку этот район по геологическому строению считался самым молодым на Луне и заслуживал изучения в первую очередь. Выбор пал на гору Лебедь. В плане, с высоты орбитального полета, она действительно напоминала летящую птицу с длинной вытянутой вперед шеей и кратером-глазом на голове. Геологи подтвердили, что гора является достаточно древней структурой среди молодых образований, связанных с кратерами Коперник и Эратосфен.

Проявлений вулканизма, опасных последствиями– развитием разломов и трещин, приводящих к катастрофической утечке воздуха из помещений станций, на Лебеде не наблюдалось. Этот фактор, гарантирующий безопасность будущих исследователей, оказался решающим. Кратер Эратосфен, расположенный в западной оконечности лунных Апеннин в двадцати с небольшим километрах от станции, дал ей название, а ближайшая, одна из самых молодых геологических структур-кратер Коперник, стал первым объектом исследования. Изучение кратера Коперник пошатнуло устоявшееся мнение о метеоритном происхождении большинства лунных кратеров. Это был типичный вулкан с вязкой лавой андезитового состава. Именно вязкость лавы, потерявшей при извержении летучие компоненты – газы и пары воды, приводила к образованию плотной лавовой оболочки над вулканическим очагом. При возобновлении активности эта оболочка долго сдерживала извержение, пока не образовалось критическое давление, разрешавшееся взрывом необычайной мощности. Именно серия таких взрывов привела к образованию сложной системы валов вокруг кратера и линейных выбросов, известных под названием «светлых лучей». Уже при затухании вулканической деятельности в центре кратера из остатков расплава магматического очага выдавливался андезитовый шпиль в виде центральной горки, подобно земному вулкану Мон Пеле.

Близость древней горной системы Апеннин, обширное базальтовое плато Моря Дождей и группа своеобразных молодых лунных кратеров – Автолик, Аристилл и Архимед, у которых, в отличие от Коперника и Эратосфена, да и многих других лунных кратеров, отсутствовала центральная горка, представляли для геологов обширное поле деятельности, поэтому очень скоро небольшая станция превратилась в базовый поселок, спрятанный в монолитной анартозитовой толще горы Лебедь. Чтобы обеспечить растущее население станции овощами, оранжерею неоднократно расширяли, и вот опять перед новой заведующей встала та же проблема. Майя прекрасно знала, что каждый лишний килограмм, доставленный с Земли, обходится баснословно дорого, и потому посоветовалась с начальником станции Яковлевым.

– У нас есть лазерные резаки. Найдешь энтузиастов – дам аварийную герметическую дверь, – погладив подбородок, сказал Владимир Кузьмич.

– А дверь зачем?

– Здесь все-таки космос, Гончарова! Забыла, чему учили? Любая работа должна обеспечивать безопасность каждого, не говоря уже о целой станции. Начнут пробивать туннель или устраивать зал… Где-нибудь трещина… И воздух начнет уходить в пространство. Хорошо, если днем. Может, и обойдется: успеют натянуть спецкостюмы. А если ночью? Все задохнутся. Конечно, я утрирую для наглядности: при перепаде давления система жизнеобеспечения подаст сигнал тревоги и перекроет отсек с утечкой воздуха, но все равно хлопот не оберешься.

Поэтому при любых расширениях станции сначала врезают дверь, а уж за ней начинают пробивать переходы. Кстати, предупреди своих энтузиастов, что каждый метр проходки они обязаны выносить на сводный план, иначе могут врубиться в какой-нибудь коридор, а то и жилую комнату.

Однако предложение Майи не вызвало энтузиазма среди работников станции. У каждого хватало своих проблем. На экстренном совещании четверки было решено поставить этот вопрос на комсомольском собрании. Комсорг Алеша Зайцев был свой, выпускник их института, тот самый блондин, который готовил их когда-то к прохождению лабиринта и встретил у выхода. С тех самых пор они прониклись друг к другу непреходящей симпатией. Одно время Зайцев даже засматривался на Майю, но, и убедившись в безответности своих чувств, не перестал опекать четверку. И здесь, на станции, он принял самое живейшее участие в устройстве ребят на новом месте. Они понимали, что влияние комсорга не бесконечно, но все-таки надеялись на удачу.

Собрание проходило бурно. Большинство высказывалось против расширения оранжереи. Особенно категорично выступала астрофизик Галина Сосновская.

– Не понимаю, как можно говорить о каких-то огурцах или картошке! Чуть больше овощей или чуть меньше. Разве мы прибыли сюда, чтобы есть? Наша группа стоит на пороге открытия закономерности образования планетных систем. Сбывается мечта ученых всего мира – получить четкий ответ на вопрос о происхождении Земли, нашей Луны, наконец! По нашему мнению, установление этой закономерности неизмеримо повышает вероятность существования других цивилизаций и решает проблему целенаправленного их поиска. Но все это надо посчитать, отбросить некорректные варианты, прежде чем гипотеза превратится в теорию. Мы отдаем этому все свободное время… А туг – картошка! Да я обходилась без нее и обойдусь еще сколько угодно!

– А я люблю картошку, особенно жареную! – поднялся со своего места Сима. – И после хорошего обеда заварить чай из свежих листьев. Мы в институте как-то привыкли к этому. Вы откуда родом, Галя?

– Какое это имеет значение?

– И все же?

– Ну, из Калинина.

– А я с Украины. И привык есть яблоки и груши. А вы пробовали абрикосы? Нет, не те, которые в банках, а прямо с дерева? Такие краснощекие, ароматные! Кстати, даю справку: абрикос – один из немногих плодов, который содержит большое количество каротина. А каротин при нашем образе жизни – во как, – Смолкин провел ребром ладони по горлу, – нужен!

– Каротина и в морковке сколько угодно! – возразила с места Сосновская.

– Сколько их можно съесть, Галя? Одну, две от силы. А абрикосов я полторадва килограмма могу хоть сейчас. А настоящие спелые персики вы ели, Галя? Нет, конечно. Потому что спелые персики никто не повезет. Если он упал с дерева, то это уже не персик! Разбивается всмятку. Самые хорошие персики это те, которые падают в руку, когда до него дотронешься. Шкурку снимешь – и можно не жевать! Тает во рту, только косточки выплевывай. Тут могут подумать, что Смолкин ратует за оранжерею только потому, что поесть любит. Мне вас жалко. Я-то ведь всего этого перепробовал – во! – Сима опять провел рукой по горлу. – Это во-первых. Во-вторых, мы приехали сюда надолго. Работать приехали. Чтобы хорошо работать, нужно иметь хорошее здоровье, а чтобы иметь хорошее здоровье, надо иметь все, что душа желает. Она, то есть душа, желает не случайно, а то, что требуется организму. А моему организму еще и купаться хочется. Не просто помыться или там в ванне полежать, а поплавать! Вот я и думаю, закончим расширять оранжерею, начнем строить бассейн! В зале поднялся шум.

– Какой из него работник? Потребитель!

– Персиков ему захотелось!

– Таких гнать надо со станции!

Смолкин невозмутимо переждал бурю негодования.

– Я еще не все сказал.

– Хватит! Ясно!

– Лишить его слова!

Понадобилось несколько минут, пока собрание несколько успокоилось. Никто не обратил внимания на то, что в президиуме появилась запоздавшая Лена Королева, врач станции, и Саша Макаров, пошептавшись с комсоргом, сунул Смолкину записку. Тот прочел и успокоительно подмигнул Майе.

– У меня только маленькая справка, – улыбаясь, будто ничего не произошло, сказал Сима и помахал запиской. – Разрешите?

– Давай и закругляйся! – крикнули из зала.

– Приказом начальника станции группа астрофизика Шалыгина на две недели отстранена от работы и направляется на принудительный отдых ввиду крайнего истощения нервной системы. Я же говорил, вы не умеете работать!

Зал озадаченно притих, кто-то заерзал в кресле, на него шикнули.

– Неправда! – опомнившись, вскочила с места Сосновская.

– Правда, Галочка. Спросите у Лены Королевой. Сима оставил трибуну и при гробовом молчании прошел через зал и сел рядом с Майей. Поднялась Королева.

– Товарищи! Пока вы тут шумели, мне в двух словах объяснили суть дела. Я считаю, Смолкин прав: работать вы действительно не умеете. Группа Шалыгина снята по моему рапорту. К сожалению, это не единственный случай. На пределе находятся астрономы, группа обработки информации и химики. Несколько лучше обстоят дела у геологов, но они и физически народ покрепче, и на работе им приходится чередовать умственную и физическую нагрузку. Тем, кто такой нагрузки не имеет, а на занятиях физкультурой бережет свои силы, буду назначать в обязательном порядке занятия физическим трудом. В этом смысле меня устраивает предложение Майи Гончаровой, поскольку объем работ с физическими нагрузками на станции невелик.

После выступления Лены постановили: считать занятия физическим трудом важнейшей обязанностью каждого комсомольца и отработать на расширении оранжереи не менее двух часов в день. Выйдя из зала, Смолкин упал перед Леной на колени и, заламывая руки, патетически произнес:

– Благодарю вас, прекрасная Елена! Вы спасли мою честь, а значит, и жизнь! Отныне я ваш раб навеки. И пусть только кто вас посмеет обидеть! В порошок сотру!

Лена не успела ни смутиться, ни посмеяться. Прямо на них шла, тесно сплотив свои ряды, группа Шалыгина.

– Здесь трое жаждущих, чтобы их стерли в порошок! – произнес Сергей Шалыгин, нависая над ними всей громадой своего роста. Сима вскочил, и Шалыгин, нелепо дрыгнув в воздухе ногами, оказался на спине.

– Сима! С ума сошел! – вскрикнула Лена. – Он же член-корреспондент!

– Ерунда какая-то получается, – потирая плечо, поднялся Шалыгин. – Одна малявка убивает морально, другая – физически. Нашлись ниспровергатели авторитетов! Ладно, молчу, Дон Кихот Эратосфенский! – отступил на шаг Шалыгин, заметив, что Смолкин опять занимает борцовскую позицию. – Но мне хоть два слова дадут сказать в свое оправдание?

– Извините, Сергей Владимирович, что так получилось.

– А что? У него неплохо получилось. Использовал свой малый рост и слабое тяготение. Попробовал бы он на Земле меня так швырнуть! Ну да ладно! Неделю нам даешь? А потом хоть на месяц!

– Нет, Сергей Владимирович. – Лена потупилась и явно сробела перед напористостью и огромным ростом астрофизика. – Я же вас предупреждала.

– Ну, хорошо. Три дня!

– Не могу.

– Мне одному! Пусть эти гуляют!

– Нет! – твердо отрезала Лена.

– Давай по-хорошему договоримся. Я ведь могу пожаловаться и самому Алферову. Срываешь важную работу.

– Сергей Владимирович! – голос Лены окреп от обиды. – Я считаю эту торговлю недостойной.

– Обижаете, – хмуро напомнил Сима. Оторопев от такой решительности, Шалыгин отступил еще на шаг.

– Ты смотри! Подобралась парочка! Чем же я должен, по-вашему, заниматься?

– Возглавить постройку новой оранжереи, – нашелся Смолкин.

– Идет! – сразу оживился Шалыгин.! – Работаем восемь через восемь. За неделю приходим в норму, и вы допускаете нас к работе.

– Как это восемь через восемь?

– Восемь часов работаем, восемь отдыхаем.

– Вечно у вас крайности, Сергей Владимирович. Восемь часов в сутки и ни секундой больше!

– У меня организм так привык.

– Вот и довели себя до истощения. Будете работать по предписанному режиму!

Майя улыбнулась, вспомнив все эти перипетии. Теперь достройка оранжереи заканчивалась. Давно астрофизики отработали свои нормы, в первых залах уже снят третий урожай картофеля, но по-прежнему они всей командой заявляются хотя бы на час, а Галя Сосновская даже взяла шефство над саженцами персиков.

Но что все-таки с калием? Она набрала номер, и на экране видеосвязи проявился кабинет геофизика Макарова. Саши за столом не оказалось, но, услыхав сигнал связи, он тут же возник на экране.

– Что, Майя?

– Вот посоветоваться хотела…

И она рассказала о своих затруднениях.

– Знаешь, это, пожалуй, не по моей части. Скорее всего калий поглощается реголитом.

– Это мне известно, Сашенька. Речь идет о том, почему он не ассимилируется растениями из реголита и как блокировать его утечку из кругооборота. Может, следует сменить характер силовых полей в оранжерее? Ты бы посмотрел…

– А что на соседних станциях?

– На реголите только Коперник, но там такой товарищ… у него среди зимы снега не выпросишь… Бережет свои секреты для статей, а может, сразу для докторской.

– Ладно, посмотрю после работы. Захвачу кое-что из аппаратуры… – Макаров задумчиво молчал. Майя терпеливо ждала, «когда гора родит мышь», как любит выражаться Сима Смолкин по поводу обстоятельности, с которой Саша осмысливает любую информацию.

– Знаешь, поговори-ка лучше с Мишей. Он больше занимается химическим и минералогическим составом пород…

– Говорила, Сашенька. Это его идея насчет полей, но сейчас ему не до меня. Полетел, как на крыльях, в кернохранилище.

– А что там у него?

– Не знаю. Кварца много в шлифе. Говорит, уникальный случай.

– Разве? По-моему, это уже было. На Копернике.

– Это с равнины. С Моря Дождей. Одна из последних скважин.

– Подожди. Я свяжусь.

Он вызвал кернохранилище, но никто не отозвался. Саша переключился на геологический сектор. Ему сообщили, что Субботин в шлифовальной мастерской.

– Ладно, – решил Саша. – Давай пройдемся к нему. Лучше узнать из первоисточника.

Миша сидел у микроскопа и рассматривал шлиф, только что изготовленный им самим из куска керна, взятого с забоя скважины в долине Хэдли, метров на двадцать глубже того образца, который так поразил его обилием кварца. По минералогическому составу порода была ближе всего к земным гранодиоритам. Уже от одного этого можно было прийти в восторг, так как до сих пор находили в реголите лишь их обломки, а тут гранодиориты в коренном залегании, но Субботиным уже овладела исследовательская трезвость, и он методично передвигал шлиф в освещенном поле микроскопа, время от времени фотографируя наиболее интересные участки. За этим занятием и застали его друзья.

– Привет! Говорят, ты откопал кварцевую жилу! – пошутил Саша.

– Кварцевую нет, а до пегматитовой, возможно, дело дойдет.

– Ого! Дай-ка мне взглянуть, – Макаров потянулся к микроскопу.

Миша отстранился, давая возможность другу заглянуть одним глазом в окуляр.

– Слушай! Это же микроклин! Точно! Характерная микроклиновая решетка! И при этом в окружающих породах практически отсутствует калий. Чудеса!

Он выпрямился, поморгал длинными ресницами и спросил:

– А что каротажная диаграмма?

– Скважина еще бурится.

– Значит, еще не каротировали? Понятно. Слушай! – вдруг загорелся Саша. – Я думаю, на этой скважине имеет смысл провести и магнитный каротаж. Здесь явные проявления вулканических процессов и, следовательно, должны фиксироваться изменения магнитного поля Луны. А?

– Должны, – подтвердил Субботин.

– Мальчики! – перебила их рассуждения Майя. – Здесь кто-то произнес – калий. Или мне это показалось?

Саша досадливо махнул рукой, что на всех языках мира означало: обожди, не до тебя! Но Миша, зная ее болезненное отношение к потере удобрений, поспешил удовлетворить ее любопытство.

– В этой породе есть калишпаты, в частности микроклин.

– А какое в ней содержание калия?

– Анализ еще не делали, но думаю – что-нибудь около двух процентов.

– А точнее?

– У нее десинхроноз на почве калия, – сощурился в усмешке Макаров. – Сон из-за него потеряла.

– Ты почти прав, Сашенька. Только потеряла не я на почве, а сама почва, и не сон, а калий! – отпарировала Майя. – Понимаешь, Миша, я по твоему совету внесла на новых участках повышенные дозы удобрений, и все равно наблюдается сильный хлороз растений, какой бывает при остром недостатке калия.

– Тогда не знаю, что тебе и посоветовать, – развел руками Субботин. – Возможно, в ходе почвообразования происходит не ассимиляция калия, как мы предполагали, а химическая реакция. Ведь в реголите по сравнению с земными почвами аномально низкое содержание его.

– И до каких пор это будет продолжаться?

– По-видимому, до стабилизации почвенных процессов.

– В земных почвах калия около двух процентов. Если поглощение его в реголите будет происходить до этой цифры, то… – Майя зашевелила губами, производя вычисления, – целый транспорт! Шестьдесят тонн! Меня Кузьмич со света сживет. Он и так косится на мои заявки. Говорит, дешевле овощи возить с Земли. И это, когда я заказываю по две-три тонны удобрений!

– Не сживет. Под систему жизнеобеспечения еще и не то можно получить, – успокоил Саша. – Твои овощи, в конечном счете, – не только продукты питания. Это еще и кислород, и поглощение углекислого газа. Пока оранжерея опережает рост населения базы, все обходится, а как не станет, тут не только Кузьмич, все забегают.

– Получить, конечно, можно, – согласилась Гончарова. – Только, если у нас такие породы, может, лучше сменить на них реголит.

– Теперь понятно, чего ты за них уцепилась. И сколько тебе потребуется?

– Три тысячи тонн.

– Хо-хо! – загрохотал Миша. – У нас за все время существования станции не наберется столько керна, не говоря уже о его научной ценности!

– А я не претендую на керн, – невозмутимо заметила Майя. – Вы, мальчики, будто с Луны свалились!

– О-хо-хо! – Саша схватился за живот. – Она меня сегодня уморит.

– Рабочий день кончился. По какому поводу веселье?

На пороге стоял Смолкин.

– Симочка, вот ты механик, – перехватила его Гончарова, – но даже ты догадаешься, что аномалия всегда имеет ореол. Не так ли, мальчики?

Она ехидно осмотрела притихших сразу острословов.

– Что, вы, кажется, иссякли?

– Действительно, – пробормотал Саша. – Я об этом не подумал. Реголит в этом районе должен тоже иметь повышенное содержание калия.

– Особенно в эпицентре ореола, над аномалией, – добила своих оппонентов Майя.

– Ты смотри, оказывается, и биологи иногда соображают, – сделал удивленное лицо Миша, оправившийся от шока. – Есть смысл провести кали-съемку и в эпицентрах аномалий задать пару скважин. Можно получить дико интересный материал.

– В чем дело? – пожал плечами Смолкин. – Поехали, а то мои лошадки застоялись.

– Кузьмич не пустит, – выразил сомнение Саша. – Рабочий день по расписанию окончен.

– Зато лунный день только начинается. Отдохнем ночью, – решил Субботин. – Пошли к начальству!

– Надо еще добыть оператора, – почесал в раздумье кончик носа Макаров.

Миша в сердцах хлопнул по столу ладонью. Без оператора нечего было даже браться за съемку. В маршруте у каждого хватает обязанностей. Геолог помимо наблюдений непрерывно ведет штурманскую работу. Без четкой ориентации и точной привязки трудно надеяться на достоверные результаты. Геофизик крутится возле приборов, успевая менять программу применительно к масштабу съемки, да еще на его обязанности выдавать отсчеты по элементу. О водителе и говорить нечего… Нет, без оператора не стоит и затевать поездку, а на него нужно заранее подавать заявку, чтобы поставили в график, а вне очереди Кузьмич не даст ни под каким соусом!

– Мальчики! Давайте я поеду оператором.

– Майечка! Дай я тебя поцелую! Саша подскочил и чмокнул ее в щеку.

– Но, но! – сделал грозное лицо Субботин. – Нечего тут зариться на чужих жен. – Свою надо иметь!

– Переживешь!

Макаров светился предвкушением удачи, и его настроение тотчас передалось другим.

– Лазурная ты личность! – засмеялся Миша. – Раз так, двинулись к Кузьмичу. Только как же твоя оранжерея?

– Потерпит пару дней. Там все отрегулировано, да и Галя присмотрит, в случае чего.

Начальник станции Владимир Кузьмич Яковлев смотрел в окно и нетерпеливо барабанил пальцами по столу. Как и большинство людей, он не любил ожидания, особенно, когда времени постоянно в обрез. Административная работа и так съедала все свободное время, оставляя для любимой химии лишь часы отдыха, а тут еще прибавилось хлопот с прибытием этой четверки. Он был и рад этому, и не рад. С одной стороны, они изрядно встряхнули застоявшийся быт станции. Как администратор он понимал, что работа, даже если она любимая, снижает общий тонус жизни, но эти слишком уж неугомонны. Сначала эта идея с расширением оранжереи. О такой самодеятельности может только мечтать любой начальник станции, тем более непрерывно растущей. Потом кто-то прослышал о Луне-городе, где на центральной площади разбит сквер и рельефно выполнены ложные фасады, создающие земной облик ансамблей, и теперь пробивают в штат архитектора-интерьерщика, чтобы помог спланировать и вести работы по оформлению станции а 1а Земля.

А все началось с этого окна, будь оно неладно. В расцвет оранжерейного энтузиазма он в шутку попросил пробить ему окно, чтобы было видно, не слишком ли много времени они уделяют строительству. На следующий день его вызвали в центр, а когда он неделю спустя вернулся, кабинет его неузнаваемо преобразился. Окно пробили с видом на оживленный перекресток. Сам перекресток, да и кабинет тоже, пришлось расширить, иначе окно было бы похоже на средневековую бойницу из-за толщины стен. Углы перекрестка слегка сгладили, вырубили ниши, натащили комнатных цветов для озеленения и сделали «солнечный» подсвет. Получилось, конечно, неплохо. Эта зелень и мнимые солнечные лучи неизменно вызывают хорошее настроение, но уже нашлись подражатели. Шалыгинская группа смонтировала себе подобный интерьер в вычислительной лаборатории. Того и гляди начнут пробивать окна в жилом отсеке. Надо издать приказ, пока до этого не дошло дело. Пусть дождутся хотя бы архитектора. Правда, у шалыгинцев была застрельщица – Сосновская. Ее энергии только позавидуешь! Как только успевает выполнять свои многочисленные обязанности. И Шалыгин ею не нахвалится. Уже витает идея протолкнуть ее на следующем отчетном собрании в профорганизаторы. С ней, пожалуй, натерпишься преобразований. А все та же четверка! Как они ее перевернули! Из явных противниц – в штурмовой таран! Да где же она, наконец!

– Что-то она позволяет себе задерживаться, – Яковлев оглядел четверку. Вся эта их затея с поездкой ему чем-то не нравилась, хотя объяснить, чем, он не смог бы ни им, ни себе.

– Она сказала, что придет через десять минут, Владимир Кузьмич, а прошло только пять, – спокойно ответил Саша. – Может быть, пока решим вопрос о транспорте. В гараже есть свободный МЛК. Только с профилактики.

– Я смотрю, все у вас наготове, – проворчал начальник. – Только сначала я все-таки хочу знать, согласится ли Сосновская взвалить на себя еще и уход за оранжереей?

– Владимир Кузьмич! – вспыхнула Майя. – Почему вы так говорите? Там все отрегулировано, режим запрограммирован. Вот через неделю редис снимать… Тогда действительно хлопотно!

– На новой площади? – поинтересовался Яковлев.

– На новой, – вздохнула Гончарова.

– Отчего так тяжело?

– Расход калия очень велик. Придется опять заказывать тонны три.

– С вашими запросами легче доставлять овощи с Земли.

– Шутите, Владимир Кузьмич. Мы только одного картофеля собрали с новой площади дополнительно шесть тонн.

– И шесть тонн калийных удобрений!

– Но мы заложили сад. Двадцать яблонь, тридцать слив и вишен. Абрикосы, персики, виноград, наконец. И потом, рано или поздно наступит стабилизация…

– Ваш сад – фикция! Чтобы он давал нормальный урожай, лет двадцать ждать придется! И еще неизвестно, что вырастет из ваших косточек и семечек! Вы хотя бы прививку им сделайте.

Майя слушала, улыбаясь его горячности, а еще больше неосведомленности.

– Владимир Кузьмич! Не надо переносить сюда земные условия. Во-первых, в условиях пониженной силы тяжести растения становятся крупнее, во-вторых, в оранжерее мы устраиваем им с месячным перерывом два вегетативных сезона. С учетом интенсивности развития деревья уже выглядят как трехлетки. Семена нам прислали элитные, лучших сортов. Они не нуждаются в прививке. Смородина уже отцвела. Через пару недель угощу. А годика через полтора, я думаю, будем пробовать первые яблоки.

– А как вы их опыляете?

– Пока кисточкой. В будущем придется заводить пчел.

– И у нас будет свой мед? – недоверчиво спросил Яковлев.

Майя пожала плечами.

– Естественно. Это входит в программу.

– Почти убедили, – начальник станции довольно причмокнул, как бы предвкушая вкус меда. – Сколько вам потребуется калия для стабилизации?

– По моим расчетам, шестьдесят тонн.

– Это на тридцать-то соток?

– Почему вас это удивляет? Полуметровый слой реголита составил массу около трех тысяч тонн. Стабилизация должна наступить при содержании калия около двух процентов. Сами посчитаете.

– Ну, это ни в какие ворота! Меня засмеют в космоцентре.

– А вы напомните им о двух тысячах тонн почвы, доставленных сюда с Земли для первой секции оранжереи. И потом, это ведь не за один год!

– То, что разрешается ребенку, непростительно взрослому, Гончарова!

– Вы о чем, Владимир Кузьмич? – не поняла его Майя.

– Все о том же. Когда станция была во младенческом возрасте, еще и не то доставлялось сюда в огромном количестве. Но сейчас станция выросла, не стоит об этом забывать! Тогда доставка почвы была запланирована, а сейчас ваши калийные удобрения пойдут вне плана, значит, срывается доставка необходимого оборудования, приборов. За них меня съедят ваши же товарищи!

Майя нетерпеливо дернула плечом.

– Я еще не все сказал! – заторопился Яковлев. – Недостаток овощей действительно легче восполнить доставкой с Земли. На продукты питания нет лимита.

– Великолепный довод! А меня вы выставите в каком свете? Получится, я не справлюсь со своими обязанностями? – Майя в волнении поднялась с кресла и прошлась по кабинету. – И потом, раз уж вы заговорили о питании. За год оранжерея дала на пять тонн овощей больше, чем в прошлом году, не считая картофеля с новых площадей. Попросите калий за счет сокращения продуктов. Хотя бы за счет картофеля!

– Но у меня ежегодно растет объем доставляемых продуктов. Станция расширяется, штат растет. Картофель! Свежего нам доставили четыреста килограммов! На праздники! А остальное готовый, дегидротизированный! Полтонны его заменяет ваших двадцать тонн! И потом, вы же не можете растить в оранжерее хлеб, крупы, макароны, мясо, наконец!

– Естественно, на такой-то площади! Но в отношении мяса… Я думаю, можно завести небольшую свиноферму. Есть отходы на кухне, ботва и зелень в оранжерее… При всем совершенстве технологии дегидротизированное мясо никогда не заменит свежего!

– Только свинства нам еще и не хватало, – проворчал начальник. – Мало других забот.

– Это вы напрасно, – вступился Смолкин. – Я сам из сельских. Моя мать умудрялась держать двух маленьких поросят в маленьком сарайчике. Мясо у нас не переводилось, хотя в семье было шестеро. В наших условиях десяток свиней практически обеспечит станцию свежим мясом.

– Решите сначала проблему оранжереи! Вы прямо фонтанируете идеями. Как бы нам не захлебнуться. Пока на поверку они выходят нам боком.

– Для того мы и собираемся в долину Хэдли, – Субботин смахнул с плеча прилипшую нитку. – Если обнаружим реголит в эпицентре аномалии хотя бы с одним процентом калия, проблема будет решена почти наполовину.

Яковлев хлопнул себя рукой по колену.

– Как я мог забыть! Незачем вам ехать за шестьсот километров! Здесь, на полпути к Копернику, есть ржавые почвы! Это след упавшей кометы. В них содержание калия около десяти процентов! И это всего в восьмидесяти километрах!

– В этих самых «ржавых почвах» около двадцати процентов цинка и пятьдесят натрия! Не думаю, чтобы они подошли в качестве почвы, – возразил Субботин. – Когда здесь будет построен химический комбинат, эти «почвы» или, точнее, руды, найдут широкое применение. А пока лучше искать реголит по составу близкий к гранитам, поскольку именно граниты были родоначальниками наших земных почв.

Начальник опять забарабанил пальцами и глянул в окно; Ох и настырная четверка! И разговаривать с ними тяжело… Все-то они знают! Кажется, любого готовы загнать в тупик… Не зря кто-то придумал им прозвище-Система. По отдельности с ними еще можно на равных, но когда соберутся вместе! Интересно, что они придумают, если Сосновская откажется… Только вряд ли. Они умеют убеждать. Ага! Вот наконец и она…

Галина промелькнула мимо окна и появилась на пороге.

– Прошу прощения. Шеф задержал. Вы меня вызывали, Владимир Кузьмич?

– Мне сказали, Сосновская, что вы ориентируетесь в хозяйстве оранжереи и сможете, во внеурочное время, – Яковлев с нажимом подчеркнул последние слова, – подежурить два-три дня в отсутствие Гончаровой.

– Да, Владимир Кузьмич, мы с Майей договорились.

Яковлев кивнул головой в знак того, что удовлетворен ответом астрофизика, и задумался. С одной стороны, они народ бывалый и постоянно, по крайней мере, трое выезжают на точки. За год с ними – ни одного происшествия. С другой стороны, «молоко» при полном экипаже рассчитано лишь на трое суток автономного дыхания. Шестьсот километров – это десять часов пути. Сутки с небольшим на съемку и еще десять часов. Практически на пределе возможности…

– Возьмите в отсек суточный запас кислорода в баллонах и на двое суток в багажник. Недельный запас продовольствия…

– Куда мы все это денем? – развел руками Сима. – Нам и НЗ за глаза хватит.

– Отставить разговоры, Смолкин, – жестко сказал начальник. – Это приказ. Все, что нельзя разместить в отсеке, погрузить в багажник.

– Мы хотели в багажник загрузить реголит на пробу, – примирительно пояснил Субботин.

– Разрешаю оставить использованные баллоны и контейнеры на буровой. – Пойдет транспорт за керном– заберет. А насчет реголита… Вы только найдите повышенное содержание калия. Пошлем транспорт и привезем сразу пять, шесть кубов. Ясно?

– Ясно! Разрешите начать сбор?

– Действуйте! Выход на связь по дежурному расписанию.

Через час луноход МЛК-5 отшлюзовался в главном туннеле и помчался к востоку, набирая скорость. По договоренности первую часть пути до входа в ущелье, пересекающее западную часть Апеннин, Саша сидел в переднем, штурманском, или, как они называли по студенческой привычке, командорском кресле. МЛК-5 не отличался комфортом: иллюминаторы имелись лишь в передней части, создавая обзор для водителя и штурмана. Два остальных члена экипажа должны были довольствоваться тем, что удастся разглядеть за их головами, или дремать в креслах, спинка которых могла принимать любое положение, вплоть до горизонтального. Дорога к долине Хэдли, где сейчас располагались автоматические буровые агрегаты и куда частенько наведывались геологи и буровые мастера, была наезжена достаточно хорошо, и Смолкин старался выжать из двигателей их полную мощность.