Текст книги "Питерский битник"

Автор книги: Игорь Рыжов

…В глазах песок. Время отправилось погулять, неопределимо ни визуально, ни на ощупь – часов не видно, те, кто рядом – не скажут ни за когда–нибудь.

Спать и встать – хочется одновременно, эрекции это не касается: то есть местами уже встал. Знакомый врач говорит, что это естественно, перед смертью организм стремится к соитию, дабы передать своё семя и продолжить свой род, у повешенных в штанах всегда находят наряду со следами дефекации и потёки последней поллюции. Не знаю, как насчёт продолжения рода, но в сортир хочется всеми отверстиями сразу. Всё желается оптом, не частями: по–большому, по– маленькому и вырвать часть души на родину обратно. Вспоминается фильм «На игле», где герой, будучи на ломах, не в состоянии подняться, лежак обставил тремя тазиками (или вёдрами?): для писи, для каки и для блевотины, очень хорошо его понимаешь.

Вариант один: разобраться в приоритетах естественных надобностей и медленно, на четырёх костях двигаться сразу в сторону туалета. Кстати, почему никто не додумался в сортирах на дверь внутри вешать писсуар (товарищи женщины, это такой небольшой унитазик, э-э, на уровне, так сказать, пояса, чуть пониже)? Писать и какать одновременно ещё можно, а вот для проблёва в синхронном варианте приходится туда с собой кастрюльку прихватывать, так удобней было бы, намного.

После этого – добраться обратно до постели и совет один: подобное лечится подобным! Как вариант – можно пива, если не жалко с ним расстаться, но рюмку того, чем так убрался вчера, невзирая на отвращение, это святое! Дежурный тазик между ног, пятьдесят грамм в тару, грамм триста пива (или тёплого – не горячего! – сладкого чая) в ёмкость в другой руке – и, с Богом! Основная часть гадости, что в вас накопилась, должна вылететь наружу, если нет – повторить (на крайний случай два пальца в рот, это победа). После чего обессилено рухнуть обратно в кровать и проспать ещё пару часов.

Это была первая, основная часть «марлезонского» тяжёлого похмелья, во время которой нужно запомнить одно правило: не совершать лишних движений, организм этого вам не простит!

…Вторая часть.

Предполагается, что вы уже вторично поспали и готовы после более тщательного опохмела к каким–то более активным действиям. В своё время я написал блюзец про эту стадию, проснувшись где–то на краю географии, в Рыбацком, как оказалось впоследствии. Так как все новостройки на окраинах во всей России почти одинаковы, люди в них обитающие – почти тоже, то об этом и песенка:

(исполняется на стандартной мажорной блюзовой «двойке», как лёгкая помесь естественного любимого сумасшествия Тома Уэйтса, вкупе с Элисом Купером, неожиданно переспавших с Людмилой Зыкиной и пытающихся впасть в адекватность):

БОЖЕ, КАКОЙ ЭТО ГОРОД?.

 
Боже, какой это город?
Если Питер – то именно, где?
На чём это я? Вроде диван!
Хозяин, или хозяйка,
Вечер сейчас или день?!!!
Молчание, странно:
Я, кажется, не был так пьян…
 
 
Вопрос: как я не сгорел,
Если «Космос» тушил об постель?
Хотя, вроде, курил «Беломор», —
А, вот он, торчит из стены!
Стало быть, спал не один,
С кем же тогда? Веселье…
Мангосраки и Херросима:
На столе, как после войны!
 
 
Где–то здесь чайник, родимый,
Скорее глоток воды!
Ммм! А ещё говорят,
Мол, живая вода – враньё!
Кто ж там, как конь ретивый
Мчится из–под узды:
Мухи. Паразиты.
Мелкокалиберное вороньё…
 
 
А, ну, вот и хозяин!
Знакомое, вроде, лицо?
Браток, дай закурить, —
Божественнейший порок!
Не помнишь, а с кем я спал тут?
Кошмар, ну я молодцом…
А где она? Ну, Бог с ней, с дурой,
Туда ей дорога!
 
 
А это, хоть, Питер? Ништяк!
Ну, первый вопрос отпал…
А район? Мда, повезло же тебе с жильём…
Слушай, тут диван твой, пустяк?
Ладно, а кто здесь остался?
Одни? И то ничего:
Похмелимся вдвоём!
 
 
Водовка? Да… Суицид…
Хотя, лучше, чем просто вода!
Слушай, а как тебя звать–то?
Федя? А, я – Рыжов…
Что ж, пускай не болит,
Ни сегодня и никогда,
Давай, понеслась, с добрым утром!
И, что бы Всё хорошо!
И, что бы Всё хорошо!
Давай!..
 

Была еще одна гадость, стеклоочиститель под названием – «Льдинка». От этой дряни такая толпа народу за последние десять лет перекинулась.

Из тех, чей я гроб своими руками нёс – это Котя Швейк (хотя, он, не скажу где, стакан хорошей водяры на кухне хватанул – и всё, мотор сорвался… Отвык).

У Ваньки Воропаева полфлэта народа на ул. Есенина сгинуло, да и сам он, после того, как жильё отобрали, никому на глаза уж четыре года не попадался.

Юрай Резников, художник с Лютерани и страстный любитель «Настойки боярышника», после чего мы все окрестности вокруг аптек, усеянные вместо асфальта наглухо утрамбованными в грунт пробками от него и «Адаптовита» (с изумительно лимонным привкусом, по словам, кажется, также покойного Ёза Ишмуратова) прозывали не иначе, чем «Боярский Двор».

Серёга Б

егемот Питерский, Олежка Гурьев и мой старый, и надеюсь, хороший для него друг, Олежка Маршал – он хоть не от синего ушел, машина у «Выборгской» сбила….

Продолжать?

Я тут могу такой мартиролог выстроить…

Я уже старый, и давно пердун, но так заё……ет своих хоронить, и перспектива состариться в одиночку. Радует одно – не доживу, явно!

+++

Котю Швейка мы в жерло крематория с Питом Самоделкиным и прочими опускали. Кропаль ему с собой в дорогу положили, чтоб дышалось легче. Пупкин, Арсен и наш афроамериканистообразной расцветки Бангиз Счастливый (Бэм), на поминках едва концерт не закатили. В общем, проводили как музыканта, достойно…..

Косте Швейку

 
«Нет постоянного на свете» —
Всё не идет из головы.
Когда друзей вчерашних дети
К нам обращаются на «Вы».
 
 
Увы и ах! Всё лишь мгновенно.
В Пустое плыть наверняка,
В руках держать попеременно
Игрушки, женщину, стакан.
 
 
Уходит, не успев начаться,
И привыкаешь жить во снах,
И чаще, чем в дверях, прощаться
С друзьями на похоронах.
 
 
Нет ничего противней Смерти,
Когда в один из дивных дней
Она придет – вы ей не верьте,
Не разговаривайте с ней!
 
 
Пускай морщины роют кожу.
Пускай в другом былая стать.
Пускай заходит чуть попозже,
Когда нас дома не застать…
 

+++

Почти на моих руках умерла моя любимая, сумасшедшая Янка Ишмуратова: и там было не с «Ханки на Джеф, с Джефа на ханку», а, гораздо хуже! Слава Богу, просто тихо умерла в своём кресле на Посадской: оторвался последний сердечный клапан…

+++

Олегу Григорьеву

 
Ем я рассольник за стольник,
Кефира не пью – пронесёт.
А рядом стоит алкоголик
И грустно объедки пасёт.
Судьбою нещадно избитый,
Небритый, в несвежем белье,
Он смотрит, как я, с аппетитом,
Съедаю салат «Оливье».
И чуется злоба во взгляде
Из тех, что копилась давно,
Когда я шашлык, в маринаде,
Сухим, запиваю, вином.
Но нет у меня раздраженья,
На уровень жизни иной.
Ведь это – моё отраженье
В витрине, что рядом со мной.
 

+++

Юрай (Юрка Резников).

Умер Юрай… Жил на Большом проспекте П. С, на последнем этаже недалеко от Петровского стадиона, и по этой причине жутко ненавидел «Зенит», точнее, его фанатов. Его фраза:

– Рыжов! Это ж как нужно искать сортир, чтобы примчаться в мою парадную под самую крышу, и обоссать именно МОЮ дверь!

+++

Олежке Гурьеву, не так давно ушедшему…

Это был один из первых Людей, с кем я познакомился на Сайге. Мягкий, беззлобный, ранимо–беззащитный человечек, в своём вечном синем берете и мятом плаще, не доходящем ему до колен. Он постоянно писал стихи и безумно стеснялся их кому–либо показывать. Не обладая громким голосом и напором, на тусовках он тихо присаживался куда–нибудь в уголок и сам себе читал их как мантры, уже не надеясь быть услышанным.

 
Есть женщины, что смотрят мимо
Начертанного на песке.
Я рядом, я невдалеке,
Я вместе с вами, но незримый,
Как прошлого пейзажа часть,
Деталь простого механизма.
У хари моей нет харизмы,
Но есть желанье кирпича.
А сердце пошло так стучит,
И в пальцах догорает «Прима»,
И женщины проходят мимо,
Неся с собою кирпичи.
 

Часть II. О ЛЮБВИ

«И слово «ОБУВЬ» как «ЛЮБОВЬ», я прочитал на магазине…»

Саша Соколов «Школа для дураков»

Унесшие кучу здоровья,

Обильно политые потом,

Слова, что зовутся Любовью,

Вершат вековую работу…

……

Любить – это всегда Всё и Ничего одновременно, как и ненавидеть. Это либо есть, либо этого нет.

Смирение, оно же Терпимость, приходит с постижением Любви, то есть с совместным сосуществованием в какой–нибудь кубатуре, являющейся проверкой на совыживаемость.

Когда она внутри, в Нас, в Обоих, Одна (!), как дозняк заутренний, единственный, коий может спасти лишь одного, но ты её будишь, и ставишь её первой, чтоб Ей (!) идти дальше, а сам ложишься умирать.

Она – всегда на грани существования. Экзистенция. От бомжового музыканта у метро до Элвиса.

Нужно только выйти на своей остановке. Вместе.

Время – где–то после середины 80‑х. Я, поступив во ВВМУРЭ им. Попова, забираю оттуда документы до присяги, и, ткнув пальцем в список технических ВУЗов, перевожу документы в Корабелку, откуда меня три года пытались изгнать, экзорцисты хреновы, да потом сам оттуда перевёлся.

Первая пара – в 8.30, дорога – 1 час 40 минут. Выходить из дома нужно где–то в начале седьмого. Мне – восемнадцать, гормон играет, в институте – барышни вокруг одна другой лучше и стал я замечать, что уже в автобусе, по мере приближения к институту, почти всегда начинается весьма неслабая эрекция.

Всё бы хорошо, но я ходил тогда в «Левисах» в обтяжку, и сдав плащ или пальто в гардероб, скрыть это было весьма проблематично.

Поделился этой новостью с моим однокурсником Костей, который проживал тогда в Весёлом Посёлке и времени на дорогу тратил приблизительно столько же. Оказалось – у него та же проблема.

Призадумались. Сей факт на индивидуальные особенности организма уже не тянул, особенно когда третий парень с Гражданки подтвердил, что у него та же фигня. Налицо (а, верней, чуть ниже) уже была тенденция.

Время поразмышлять над этим было, особенно когда впереди две сдвоенные пары «Истории КПСС», и после них в курилке, кажется нашли этому объяснение: наши организмы в течение школьных десяти лет привыкли просыпаться в одно и то же время перед школой: с восьми – до девяти утра. Выработан был определённый биоцикл со своими ритмами, и вполне объяснимый «утренний стояк» приходился как раз на время просыпания.

По дороге в институт мы по привычке досыпали в муниципальном транспорте, а к привычному часу пробуждения как раз прибывали в альма–матер. Всё встало (не там!) на свои места!

…..

 
Взойдут ли чьи–нибудь уста
На член мой, вставший неспроста?
Живу, как в каменном лесу:
Ведь сам себе не отсосу!
 

Скульптор Алексей Штерн, отец Димы Штерна, во времена творческих застоев или просто лёгких алкогольных отдохновений, развлекался тем, что лепил э-э, мужские гениталии во всех анатомических подробностях и всех вообразимых и невообразимых размеров, вплоть до фантастических.

Как–то у Димки забухали, да и ночевать в мастерской остались. Когда я с утра оглядел где я очнулся, меня хватанул лёгкий кондратий: в такой тусовке мне просыпаться ещё не доводилось.

……

 
Позарастали мхом гениталии,
Как только Наталья свалила в Анталию.
Чёткая линия, тонкая талия,
Вернётся с Анталии – протрёт гениталии.
 

(скороговорка от И. Рыжова)

««Сникерс» стал на 20 % длиннее, когда увидел как разворачивают «Алёнку»».

© перто)

Кстати, когда я в детстве разворачивал эту шоколадку («Аленку»), то у меня, порой, возникала непроизвольная эрекция. С чего бы это?

Подобные чувства я испытывал только к вафельно–шоколадным огромным конфетам «Медведи на лесоповале» («Утро в сосновом бору»).

Интересно, это латентная педофилия с зоофильным уклоном и гастрономической подоплёкой?

Эх, молодость отчего–то припомнилась!

Настоящий закон подлости: это когда ты договорился с девушкой о свидании у себя дома, прикупил бутылочку коньячку, наготовил всяческой вкусной еды, а она за полчаса позвонила и сказала, что приехать не может.

И вот, через час она тебе звонит и радостно сообщает, что ей всё–таки удалось уладить свои дела, и она будет у тебя через десять минут: а ты уже выпил весь коньяк, съел все свои кулинарные изыски и подрочил…

«Я шагаю по…» («Культпоход по рукоблудию»)

 
Бывает член чегой–то не стоит,
И вдруг – такой, что не уснуть.
Но никого с тобой не спит,
А нужен кто–нибудь.
Мелькнёт в мозгу знакомое лицо,
Да баба, не мужик.
И ты его берёшь в кольцо,
Своей рукой берёшь в кольцо,
И вжик–вжик–вжик–вжик-вжик.
А я е…у кого я захочу,
И мне преград на свете нет.
Доступно всё, пока дрочу:
Хоть в ж. пу, хоть минет.
Я сам себе умею хорошо,
Хоть раз, а хоть на бис.
А если я о ком–то загрущу —
В трусах своих знакомство отыщу,
И снова за…бись!
 

Средь моря лжи – любовь к кому–то.

Каприз? Желанье рваться в бой?

Держи удачу лишь минуту,

Потом – она, уж, не с тобой.

Немного блядь, немного стерва,

Хозяйка собственной игры.

Она – лишь Женщина, во первых.

Всё остальное – во вторых.

…….

Из писем разных лет.

«..Какая, в жопу лажа? Мы так полгода жили! Кстати, это уже после того, как ты свои трусы у меня под подушкой нашёл, когда мы двух дур из артистического пивбара «Жуки» ко мне сдёрнули!

От твоей, в воспоминаниях, остались лишь коровьи глаза, плюс необъятная жопа, а от моей – пристрастие к ванной и охота к перемене мест.

После четвёртой бутылки она уверовала, что смена кровати сродни загранпаспорту куда–нибудь в экзотику, и мы переместились уже на ваш диван.

А потом с утра начались твои же вопли:

– Рыжов у меня трусы украл! Под подушку затырил!

…А тётки были забавные, моя – особенно. Пятно родимое на ноге вспоминается, размером с опрокинутый стакан портвейна, да и цветом…»

«…А у меня на Художников, когда жил там Аркашка Грек, периодически к нему под крылышко на ковёр, как к любимому, приезжал уникальный, очарованный им персонаж: тётенька–минетчица (за давностью лет – имя запамятовал).

Косила на оба глаза так, что при её улыбке было совершенно непонятно, кого из нас она пытается соблазнить. Плюс рост гренадера времён Петра Великого.

Но это была фея! Когда у нас заканчивалось всё спиртное, она мило улыбалась остатками зубов, и говорила: «Ну, что, мальчики! Продолжим?».

И спокойно отправлялась на привычное ремесло на трассу Проспекта Просвещения.

В доме для неё была отдельная рюмка, а Аркаше пожималась рука со словами: «Держись, старик! Кормилец, ты, наш, бля!«…»

«…Голые женщины? А что в них юморного? Они мне, честно говоря, и такими нравились и нравятся, уж извини.

Только по прошествии лет – Одна. Остальные всего лишь возбуждают (и в прямом смысле, не скрою: грех–то из ширинки наружу просится) на встречу с ней. Наверное я неправильный какой–то.»

…Бабушки, скамейки, вода за три копейки,

Гривенник затёртый – с мясом пирожок.

По Невскому гуляют счастливые семейки:

Конец «восьмидесятых», лето, хорошо!..

И правда, хорошо… Возвращаюсь домой на Художников, к себе в «Поднебесье».

На газоне перед парадной набираю букет любимых желтых одуванчиков для тогдашней жены, поднимаюсь на лифте на свой предпоследний 14 этаж.

Перед дверьми квартиры стремительно скидываю всю одежду и оставшись совершенно обнаженным, лишь с эрекцией и букетом одуванчиков в руках, звоню в дверь.

Открывает двери жена, из за спины которой выглядывают изумленные лица совершенно незнакомых мне людей.

– А это и есть Рыжов, познакомьтесь! – радостно представляет жена. – Рыжов, к нам заказчики пришли.

ПОРНОГРАФИЯ – 1.

В конце (уже хорошо!) восьмидесятых повсюду были видеосалоны натыканы. Некоторые пахали круглосуточно.

Когда вписаться было некуда, а на Треугольнике становилось холодно или дождливо, мы с Максом Купчевским гребли к Мосбану к двум ноль–ноль.

Там был ночной видеосалунчик с сеансами через каждые два часа: 00.00, 2.00, 4.00, 6.00.

Стоило удовольствие по юксовому за представление, так что шесть часов не совсем здорового сна нам обходились по трёшнику с носа.

Народу было, как правило, мало, и мы мирно храпели на стульях, заняв каждый свой ряд, проплатив предварительно весь будущий просмотр вперёд.

Народ нас не трогал, а, учитывая наши габариты, ещё и побаивался.

Одно хреново с тех пор: когда порево на экране вижу – глаза сами собой закрываются, условный рефлекс выработался, бля…

Бабу надо сразу:

В дыню и на базу!

На плечо – и в койку -

Вон их, гадин, сколько!

Пару раз подпрыгнул,

Дал ей в глаз – и выгнал!

…..

Помнится, на Горьковской, у ныне покойного Ёза Ишмуратова и ныне здравствующей Ирки Анисимовой, ушли в очередной запой исключительно мужеским составом.

Я от себя приволок очередную банку маринованных грибов, была у меня такая фишка, литров по пятьдесят – семьдесят за лето–осень ежегодно мариновать и закатывать. На закусь, стало быть.

Расселись на песке (почему на песке – потом расскажу, а вообще: первый этаж, подвала нет, пол под бетонную заливку готовили, а то крысы и кошаки, охотящиеся за ними из подпространства задолбали, то и дело это сафари из щелей в квартиру прорывалось!).

Врубили ящик, восприняли, усугубили и поняли, что смотреть, в принципе, нечего.

Говорить друг с другом было пока не о чем, а глаз требовал отдохновения.

И тут мы сообразили, что у Ирки в соседней комнате квартирует Димка Рони, работавший кем–то вроде продавца или охранника в магазе по продаже видеокассет на Апрашке.

Чем торгую – тем кормлюсь, или, что сторожу – то и п…зжу!

Переместились туда, дабы видео какое–нибудь посмотреть под это дело, благо видик с ящиком там тоже присутствовали.

Видак с ящиком стояли на тумбе, полностью забитой видеокассетами. Чего там, судя по обложкам, только не было!

Разлив, употребив и закусив, остановились, кажется, на «Пятом элементе», но вместо Уиллиса и Умы Турман узрели жесточайшую немецкую порнуху с «Я-Я! ДАС ИСТ ФАНТАСТИШЬ!».

Подумали, что Димка коробки перепутал, усугубили и достали «Крёстного отца» в суперблоке из трёх кассет.

Ожидаемая классика мирового кино нам ответила столь же крутой еб…й, причём еще и на двух европейских языках.

Впав в лёгкий аут и приняв еще, мы всё–таки решили докопаться: есть ли там что–нибудь из заявленного на обложке?

Х..й там был (причём не один, и не только он, и не только человеческий)!

За шесть (!) часов употребления напитка и перелопачивания Рониной видеотеки, мы ознакомились со всеми видами извращений в мировой порноиндустрии, и пришли к выводу, что Димка у себя на работе тырил исключительно порно, упаковывая его в коробки из–под нормальных фильмов (спросом они там не пользовались или списывали их? Не знаю).

Далее – самое весёлое! Водка, штука–то калорийная, да грибочки оттяжечку дают, после третьего литра хавать хоцца не по–деццки, а в доме – голяк полнейший: Ирка–хозяйка со своей провизорской службы ещё с работы не пришла, а здесь ни крошки хлеба.

Какая там, в жопу, эрекция!

Если встанет – то только внутрь, плюс, гад, ещё и желудок расплющит!

Лицезрение эрегированных разноцветных членов у всей тусовки непроизвольно вызвало одну и ту же всеобщую мысль: «КОЛБАСАААААА!!!!!!».

Причём, размеры увиденного соответствовали. Интересно, где они там таких промежножных бройлеров выращивают? На спецфабрике, что–ли?

Апофеоз.

К 20.00 явилась ЖЕНЩИНА: Ирка, хозяйка квартиры.

И к ней на всех четырёх ногах, сбивая по дороге друг друга, из комнаты рванули похотливые самцы, одержимые одним желанием, которое хором вырвалось наружу:

– ПОЖРА–А–А-АТЬ!

Вот так, путь к ширинке, а то и к сердцу мужчины, порой действительно, лежит через желудок!

Резиновое изделие № 1.

В бытность молодым я в своей сумке (рюкзаке, планшете) всегда носил с собой противогаз, подаренный мне, кажется Штирлицем – Ляховым, без гофрированной трубки, без фильтрующей банки и без стёкол.

Выкинуть было лень, по ночам в нем я смахивал то ли на мутанта, то ли на похудевшего Котовского, в общем – вещь полезная.

Когда случалось поехать куда–нибудь с какой–нибудь барышней и дело доходило до адюльтера, то некоторые чистоплотные создания непременно интересовались:

– Игорь, а есть ли у тебя с собой «изделие № 1», я без него не привыкла ЭТИМ заниматься!

На что я, радостно подпрыгнув на кровати, восклицал:

– Конечно есть, о булочка моего хот–дога!

После этого вскакивал, рылся в клади, надевал противогаз себе на голову и представал перед сударыней, причём, абсолютно обнажённым, со словами:

– Ну-с, приступим?

Одна, помнится, даже сознание на миг потеряла.

Резиновое изделие № 2.

Как то у меня в «Поднебесье» упились до состояния потребления внутрь из еды только «Гематогена», по общему совещанию с утра.

В доме, естественно, его не было, и мы отправились в универсам, помимо насущного, прикупить и желаемое: благо, аптека рядом.

Зайдя в неё, помимо купленного «Гематогена», узрели презервативы советские, из серии: «Проверено Электроником!» в гирляндах, как сейчас лейкопластырь продают, по цене десять копеек за обойму.

Это, как сейчас, где–то 0,00005 того, полновесного рубля.

Купили на «пятёрку», скуки ради.

Часам к двум ночи приехала из Москвы тогдашняя жена, и узрела всю квартиру в надутых презиках: они были везде!

Со всех карнизов, с протянутой по всей комнате антенны, с инжира в кадке, под которым я спал, с книжных полок, труб в ванной и на кухне, свисали аккуратно надутые гандоны, местами ещё и расписанные.

Скучно нам было просто так бухать, вот и повеселились!

На что мне было заявлено:

– Рыжов! Детей у нас с тобой точно не будет!

Так оно и вышло.

Может, напророчила?

«Супружеский долг»

 
Я не исполнил супружеский долг,
Братцы, верну поутру, с опохмела!
Только б супруга дождаться сумела,
Не завернула б пред кем–то подол.
А завернёт – так и лучше ещё,
Знаю, что кто–нибудь точно поможет.
Кто–то подставит свой х. й, как плечо,
И я потом помогу ему тоже.
Резиновое изделие № 3.
 
 
Резиновая баба без мужа, безотказна,
Резиновая баба, к тому же, незаразна.
Резиновая баба не курит и не пьёт,
Резиновая баба всегда везде даёт!
 
 
Резиновые бабы полезны и приятны,
Резиновые бабы не думают о пятнах!
Резиновые бабы по жизни не торчат,
Резиновые бабы всегда на всё молчат!
 
 
Резиновая баба трусов не наряжает,
Резиновая баба пупсов не нарожает!
А, если с перепитья, с эрекцией не так, —
Могу ей подарить я резиновый елдак!
 
 
Резиновая баба мигренью не страдает,
Резиновая баба всё время молодая.
Когда карман мой тощий, иль где–нибудь нальют:
Резиновая тёща – мне тоже по х. ю!
Ведь:
Резиновые бабы без мужа, безотказны,
Резиновые бабы, к тому же, незаразны.
Резиновые бабы не курят и не пьют,
Резиновые бабы всегда везде дают!
 
 
В догонку, на мотив «Сиреневого тумана»:
 
 
Я бабу ту надул – она и улетела:
Окошко не закрыл, а ну её в п. зду!
Резиновую б. ядь: не больно–то хотелось,
Вот выйду погулять – из мяса там найду!..
 

P. S: это я ещё не рассказывал, как у меня на вписке герлы своё постиранное бельё на реальной кем–то подаренной резиновой бабе после стирки сушили!

Порвалась, сука…