Текст книги "Питерский битник"

Автор книги: Игорь Рыжов

«80‑е – 95‑е»

 
Саднила ночь измученную душу,
Больной вставал октябрьский рассвет.
Я помню, я когда–то дал обет
Себе – не пить, но я его нарушил.
 
 
Звенела в воздухе обычная мечта.
Привычная, как совесть, лет пятнадцать:
«Товарищ, перестаньте надираться!»,
И тело заполняла пустота.
Слова ушли, и звуки все умолкли,
Стучала, с перерывами, душа,
И чувства возвращались не спеша,
Как, не спеша, идут с охоты волки…
…..
 

Запой – это не беда! Запой – это победа!

Победа над всем: женой, тёщей, разумом, собой, жизнью, в конце концов.

Запой – это то далёкое, что всегда рядом, что никогда не подведёт.

Это не легкомысленное пьянство, как лёгкий флирт с бутылкой до её полнейшего опустошения и выбрасывания её впоследствии в пространство…

Запой – это Любовь!

Хуже, когда он перманентен, жизнь и сон напрочь не различаешь. Исчезают деньги, иллюзии, жёны…. Я потому крепкие жидкости и подвязал употреблять.

* * *

Итак, о вытрезвителях!..

«Ватрушка» – «Торговый, 2» – как много в этом!..

Благодаря своему расположению и, находясь в непосредственной близости от 27‑го отделения милиции, висел дамокловым мечом над всеми тремя проходами в станции метро «Гостиный двор («Климат» – отдельно).

Из «Пятёрки», конечно же, тоже доставляли, но там незабвенный Андрюша Хорунжий, едва завидя мой фэйс в партии вновь прибывших, безжалостно выставлял меня на Лиговку, на свежий воздух (а, ведь мог бы дать поспать до пересменка, до открытия метро!).

Гребли без исключения всех (разнарядка, что ли, была по плану приёмки–сдачи волосато–ирокезного поголовья?), но иногда и у них случались проколы в отношении относительной «ценности» задержанного контингента. Наличия у них бабла.

Как–то, набив очередную упаковку персонажами, и привезя их в «чистилище» на переулок Крылова (т. е. в 27‑е), повели нас на оформление: меня, Алекса Гаврилина и Серёжу Храма–московского (в те времена – наиболее колоритного).

Что–то вечно жующий начальник смены глянул на это удовольствие, взял Храма за шкварник, развернул к двери и, со словами, обращёнными не к нам, но в назидание недоумкам: «Это – хиппи!», придал коленом под зад ускорение наружу, а нам с Сашкой только бровями указал. Ладно, мы народ понятливый, да и безденежный к тому же! Вот и дошли до Торгового, 2… О «Ватрушке» можно писать поэмы!

Во времена приснопамятных Игр Доброй Воли недоброго мэра штурмовали мы метро с Ваней Воропаевым.

Всё бы было хорошо, но в это время в Питер понагнали столько пришлых ментов, со схожими целями – от курсантов из Стрельны, до засланных гоблинов «голубой дивизии» из Мухосранска. Они не только друг друга не знали в лицо, но, кажется, даже и не догадывались, что совместно выполняют одну и ту же «боевую» задачу. То есть совершая действие, им под берет не приходила мысль о том, что его уже выполнил кто–нибудь другой!

Всё это я к тому, что наряд, забравший и доставивший нас на Торговый (причём без прелюдии визита в 27‑е), тотчас же отправлялся на охоту за следующими подгулявшими «бобриками», а нас, обшмонав, выгоняли, но где–то через триста метров, в районе улица Садовая, другой наряд нас благополучно винтил и вёз нас по тому же адресу…

Упыри – они, наверно, и в Африке упыри, но хуже, если они ещё и не организованы…

…..Игры длились не день, не два и не неделю…..

Где–то после декады этого «вечера сурка» мы с Ванькой затребовали охранные грамоты, хотя бы до метро с запуском, о том, что «в точке ИКС» мы уже побывали, претензий нет, взять с нас уже нечего и мы следуем домой (я оборзел настолько, что мне выдали отобранный у кого–то проездной, чтобы больше меня не видеть, т. к. брали меня чаще всего «линейцы» на турникете, при попытке совмещения мною жетона с щелью для опускания, иногда, с колен). Индульгенций так и не дали.

При выходе тогда относительно вменяемым вручали квитанции об «оплате услуг» заведения (работающим – по месту отправляли), даже если выгоняли сразу, по поступлению. Интересно, как бы мы их оплачивали, если, минимум по три штуки за один день приходили бы, как датированные одним числом? Это бы уже смахивало на временную прописку!

Я своими дверь сортира полностью обклеил, поверх военкоматовских повесток, а Ваня их на гвоздик в кухне накалывал: вместо календарика в обратную сторону приспособил!

* * * Поднебесье. Часть 1.

Спившиеся неодушевлённые предметы.

У меня в «Поднебесье» на Художников был сильно пьющий телевизор, старенький «Рекорд‑312». С виду – типичный представитель данной популяции: ничем не примечательный чu1073? даун, предпочитающий всем видам антенн 5-ти метровую медную проволоку, воткнутую в задницу и размотанную по карнизам.

После вселения на флэт он моментально утратил ум, честь и совесть, вместе с ручкой переключения каналов, окончательно перейдя на плоскогубцы, и стал огрызаться неслабым токовым разрядом на любое прикосновение. Тогдашняя моя жена, Наташка, боязливо обходила его стороной и ласково обращалась к нему «Чтобтысдохлюбимый!».

В целом – парень свой! Но и этого ему было мало, браток решил пить с нами за компанию! Суть заключалась в следующем: ежели в квартире никто не пил – то изображение в течении десяти минут резко уходило на ноль или плавно отбрасывало серую муть, как в душе партизана. А стоило открыть бутылку, так после первых принятых двухсот картинка становилась идеальной.

Обман не оптический (у меня там не одни только алкоголики собирались), просто он таким образом демонстрировал своё отношение к действительности. Бороться с этим было нельзя, чинить – бесполезно, народ привык, а вот Макс Купчевский – не поверил. Это был сложный переходный период в его жизни с полным отказом от алкоголизма по «Десяти шагам» и жуткой завистью к происходящему. Существует лишь один способ проверки в данном случае – эмпирический.

В очередной раз, собравшись на сабантуй, прихватили с собой Макса. Ночного телевидения тогда не было, да и не требовалось в общем: посидели да спать развалились, но всегда наступает утро…

Макс, проснувшись первым, с полуправедным гневом оглядев дрыхнувшее население, перешагнул через тела, помылся (Господи, хорошо хоть тогда не побрился, а то меня раз Кондратий чуть не хватанул, когда он на моём бодуне свою вечную бороду ликвидировал: подумал, что седалище со знакомыми глазами!), заварил себе чайку и включил телевизор. Ящик похмельно пробормотал ему «Гутен в морге!» и ответил всеми четырьмя каналами грустной серой жопой.

Все настройки отсылали его туда же, плюс вольтаж на отдачу резко усилился. Под матюги стали шевелиться остальные зомби. Улыбаясь Максу, разлили по 200 кубиков и усадили непьющего неверующего в кресло перед монитором, разместившись сами за круглым столом. Начиналось утро обыденного опохмела…

Человек потихоньку стал терять дар речи: после второго разлива стали отчётливо проявляться не только имеющиеся программы, но и откуда–то всплыла «Немецкая волна». Повторяю: Макс не пил ни грамма! Ему оставалось лишь выбирать между метафизикой и разумностью неживой природы. Хорошо хоть, что не перекрестил со словами «Свят, Свят!» перед уходом.

В общем, беда была с ящиком. Чтобы получать качественное изображение выхода было два: либо искать в нём дырку, куда спирт заливать, либо спиться самому окончательно. Для решения проблемы существовали, опять–таки, два пути. Интенсивный: попытаться наладить прибор самому (в ЛТП его, что ли отправлять?) и экстенсивный – получить изображение на разных каналах путём увеличения числа приборов, поскольку первый ремонту не подлежит.

Я пошел по второму: приволок ещё несколько цветных, поставил их пирамидкой и рядышком, вывел всё это Церетелевское сооружение на одну антенну и задал каждому свою функцию. А этот, гад, всегда в углу стоял в резерве, зная, что когда–нибудь и его время придёт, что–нибудь да сдохнет! И, ведь, порой приходило!..

* * * Поднебесье. Часть 2.

Почему, собственно «Поднебесье»?

Просто всё это находилось на 14‑м этаже пятнадцати этажной свечки, и из–за периодически бастующих лифтов, гулять наверх, на крышу, было гораздо ближе, нежели спускаться вниз и потом пешим ходом шкандыбать обратно.

Летом – особенно: загорать ползали исключительно вверх, на гудроновую лысину, и принимали солнечные ванны до полного прилипания халявных газет, прихваченных с собой (подбрасываемых в свой, плюс соседние почтовые ящики), и разложенных подстилок к битуму, бежали отмывать прилипающие пятки обратно.

Прелесть была в том, что с высоты этого Монблана, мы преспокойно разглядывали разлёгшееся загорающее мясо женского пола на крышах соседних девятиэтажек, пребывающее в полной уверенности, что его никто не увидит. Наивные! Комментариям в духе Баркова, Лаэртского, да Жарикова из «ДК», позавидовал бы любой порножурнал! Эротика с пользой для здоровья! Плюс – в «воздушки» неплохо было прятать для охлаждения пиво и другие малополезные напитки, да и душ был поблизости, внизу. Минус менты и гопота, в общем, филиал Майами для эскапистов и раздолбаев!

По поводу этажности. Захотелось мне при въезде туда перетащить пианино: старенький «Красный Октябрь», с предыдущего местообитания. Обратились в шумевшую тогда фирму «Найдёнов и компаньоны». Там ответили: «Яволь! Сообщайте адрес, ждите после двух!». Я, со спокойной душой, оставив народ с наказом принять и расплатиться, с утра укатил по делам.

Приехав часам к 10-ти вечера, в полной уверенности, что фоно давно дома и останется лишь осмотреть царапины да поднастроить, застал злую похмельную тусовку, требующую поправки организмов. Пианино не было.

Отправив гонцов на угол, стали звонить диспетчеру: «Машина выехала в адрес!». И всё – ни во сколько отчалила, ни когда прибудет… Тётка не врала. Затерявшиеся Гераклы прибыли. После двух, как и было обещано. Ночи. С пианино.

В начале третьего в дверь позвонил в жопу пьяный бригадир – удостовериться, туда ли они заказ довезли, хлопнул стакан водки и удалился, шаркнув обеими ножками, вниз. Мы глянули в окна, узрели инструмент и сели спокойно продолжать начатое. Где–то, минут через сорок, откуда–то из Преисподней, стали доноситься звуки, отдалённо напоминающие вариации на тему «Чижика – Пыжика».

Спустившись вниз, в районе третьего этажа, мы застали весёлую компанию со стоящими бутылками на верхней крышке, культурно отдыхающей под собственную музыку. Причём, попросившую у нас водички на запивку.

Мозги–то мы им вправили, но эти сволочи, постоянно тормозя, уставали через пролёт, раскладывали по–новой выпивку и закуску и концерт продолжался. Фигня эта длилась часа два… Сказать, что соседи были счастливы, это обозвать Нину Хаген – Эдитой Пьехой.

Нам после этого хэппенинга выходить дышать свежим воздухом вниз, партизанами приходилось. Всё чаще вверх, не факт, что снизу живым домой вернёшься, авоськами соподъездники задавят: да и воздух на крыше почище будет, по ночам особенно!

P. S: А фоно, всё–таки, почти целым доставили. Полировка–то, тема буржуйская!

* * *

Как пить дезодорант.

В конце 80‑х, когда горбачёвско–лигачёвский маразм в отношении спиртосодержащей продукции гособразца достиг пика, а в центровых винно–водочных лабазах я ещё не работал, то оставалось только одно: помнить наизусть карту ночных «пьяных углов» Ленинграда, желательно зная бутлегеров в лицо и по именам (а то нам как–то с Матроскиным на «Фонарях» заместо бормотухи 0,75 круто заваренного чая задвинули. Огорчились, правда, не сильно, так как с чаем в талонные времена тоже запары были, а у нас как раз заварка кончилась. Сходили до соседнего угла и отоварились по–новой), либо хавать эрзацы да суррогаты. Выжили не все.

Как–то сидели мы в уютной компании у моих друзей Ронисов дома где–то между Полюстровским и Металлистов. То, что опять не хватило – это уж из классического разряда «как всегда»: сколько не закупи, но всегда наступает тот час, когда кончается ВСЁ. Причём, со временем, если тусовка относительно постоянна, то наступление этого часа приходит с удивительной точностью. У нас это было пол–второго, «Трёхугловская» привычка (время, когда гасили уличные фонари на набережной и все отчего–то потихоньку задумывались о вечном: о выпивке, например).

Переглянулись, собрали все деньги, исключая заветные похмельные, ибо пошлёшь дурака за бутылкой – он одну и принесёт, и мы с Сашкой Ронисом притихли, понимая, что как самых младших, пошлют именно нас. Его брат Вовка (Царствие ему сейчас Небесное!) и Кира Соболь для этой роли как «деды» явно не прокатывали.

Вздохнули, побрели. Хотя нет, вру. Шли, приплясывая, и гнали телеги. В общем, успешно дошли, взяли и обратно принесли. Ну, то, что это кончилось часа через два – было бы обыденно. Да и Час Быка пришёл, время самоубийц и поэтов. Стали озираться по сторонам. Узрели «мужской подарочный набор»: помните, раньше мужикам хронически такие коробки дарили с неизбежным ассортиментом – лосьон после бритья и дезодорант? Так вот Вовке как раз на 23‑е февраля и задарили. Ну, с лосьоном всё ясно, по чуть–чуть в стаканы и водичкой сверху (хотя некоторые, такие как Охтинский и Балаганов предпочитали лосьон в воду лить не размешивая: и выпить и запить последовательно из одной ёмкости), а с дезодорантом как быть? В стакан с водой пшикать?

И тут Сашка Ронис… Эх, не удержусь от комплиментов, хотя вы можете обвинить меня в том, что я к нему, как к другу, отношусь с некоторой либеральной предвзятостью. Ну, люблю я его, извините за очередное отступление. Отрастил себе когти на левой (он левша) руке, как у ястреба, заместо медиаторов и постоянно дома принимал этими когтями ванночки с соляным раствором, дабы они крепче стали. Учесть ещё, что он дома расхаживал в белой концертной рубашке с бабочкой и плюшевом чёрном пиджаке…

Так вот, этот апологет классического стиля, глядя на то, как мы безуспешно пытаемся осеменить дезодорантом стакан с водой, полируя при этом свои музыкальные ногти, заявляет:

– А мы с Маршалом на Гауе не так поступали!

Берёт стакан с водой, ставит его на блюдце, опускает в него флакон с дезодорантом пимпочкой вниз на дно, давит на него сверху и спокойно выстреливает всё содержимое. Всё, что пошло через край – аккуратно из блюдечка переливается обратно. Его брат Вовка, недавно вернувшийся из рядов вооружённых сил, подозрительно смотрит на Сашку, потом на меня и произносит:

– Ни на кого брата оставить нельзя, пока на пару лет уйдёшь!

* * *

Сто лет портвейн не пью!

Опосля запоев у Юрая, Янки или Воропаева, с потреблением «Боярышника» (от 0,5 до «пупырышек») и «Адаптовита» с «изумительно лимонным привкусом!», по выражению покойного Бегемота, получил микроинсульт и частичный паралич нижней половины тела, который сам же и вылечил (Бэгги вообще крякнул, как и Наташка Воропаева, Янка, Олежка Гурьев, Котя Швейк – тот, правда, водки у Пита Самоделкина дома на кухне хватанул, да и с табуретки навсегда в астрал ушёл – и многим другим Царствие Небесное!) перешёл исключительно на пиво и (очень иногда!) хороший коньяк и водку!

Можно ещё вспомнить и технический спирт, и голладский «Маккормик», который следовало не путать с «Роялем» (мы с покойным Мишей Царёвым и Мэфом – дай Бог, здравствующим! – их с «Юпи» забодяживали), и «чебурашки» с «курицей» (ощипанный двуглавый орёл мерзко–розового цвета на этикетке), и стеклоочистители, и «жидкость для разнашивания обуви» – о, про неё будет отдельная поэма!

* * *

 
Чужой, как больничный халат,
Огромный, как чьё–то «Спасибо»,
Я еду, опять, с похмела,
От станции «Электросила».
 
 
Сжимая в зубах пищевод
С усвоенным, и не успевшим,
Я еду на четверть живой,
А, в целом – уже отлетевший.
 
 
Вживаясь в сопревший мирок,
На грани тычков и скандала,
Я еду в желудке метро,
Как суслик в желудке удава.
 
 
И девочка скажет мне: «Фи!»,
И сморщится дама шаблонно.
Я еду, глотая эфир,
Подмышечно–одеколонный.
 
 
А где–то, наверно, есть Бог,
Творец Бытия, вдохновенный,
Ведь в том, что я сразу не сдох,
Заслуга его несомненна…
 
 
И если я в Ад попаду,
Допившись с утра до могилы,
То ездить мне в этом аду
От станции «Электросила».
 

* * *

«Жидкость для разнашивания обуви», цена 47 коп.

Когда бухло выдавали исключительно по талонам, да ночевать заносило в новостройки (к корням, блин, где я и завис теперь, вынужденно), то очереди в местных «культурных центрах» – Универсамах» – за этим делом были невъ. бенные.

Очнувшись где–то на Выборгской стороне, поддерживая друг друга кто чем может, добрели до богадельни и ткнулись в задницу километровой вереницы в ликёро–водочнный отдел.

Кто помнит, тот знает, что винные в тех маркетах были всегда расположены сбоку от общепотребительских, и мы, оставив стояка, отправились бродить по царству изобилия.

Меня, как всегда, занесло в отсек бытовой химии (другие отправились закуску в продовольственный тырить). Ну, хозяйственный я человек, иначе, все б давно в дерьме потонули! Перебирая разные навороченные «Средства для мытья полов, окон и промежностей», нахожу неприметную бутылочку с надписью: «Жидкость для разнашивания обуви», емкостью, как «Тройной одеколон», и по цене 47 копеек.

Её состав меня изумил:

– Спирт питьевой – 85 %;

– Глицерин – 10 %;

– Добавки ароматические – 5 %

То, что я охренел, это – ничего не сказать! Я выскочил в соседнее пространство и молча приволок всю похмельную бригаду к себе, со словами:

– Мужики, сюда 120 % воды добавить, и чистая водка получится!

Химию на нашей тусовке, хотя бы приблизительно, знают все, жизненная необходимость. Сознание прояснилось у всех сообща. Подмычали завсекцией и спросили:

– У вас Этого ещё много?

Тот, впав в лёгкую нирвану, спросил:

– А вам зачем?….

Бодун полез наружу. Мы, чуть ли не хором, взвыли:

– Парад, бля, алкоголиков на Дворцовой собираемся устраивать! Обувь из Центра не по размеру прислали, разносить трэба!

Бабла хватило только на две коробки, запой длился неделю…

Когда на исходе вернулись за добавкой – хрен там был чего, не одни мы такие умные оказались!

«Сон пьяного»

 
Спит в подворотне имярек,
Все заморочки – не волнуют.
Укрылся он под сень ночную,
Свободен, как из бочки грек.
 
 
Ментам не интересен он,
Они его уж обобрали.
Не стану здесь я о морали,
Спит, как в гробнице фараон:
 
 
Воскреснуть время не пришло,
Уютен зев полуподвала.
Ресницы бьют как опахала,
Сложил десницу под крыло.
 
 
Он человек, достиг всего,
Он жив покоем, по старинке.
И всем кивает из ширинки
Его скупое естество.
 

* * *

ВОДКА – ДРУГ?…

Скорей – подруга!

Это кому как: я уж несколько лет её даже в товарищах не числю! А бывает так, что вся нажива на неё и уходит!

Повторюсь, из Вадика Горина, покойного:

Вино дано для утоленья жажды!

Вода – говно, я пил её однажды…

Эх, у покойного Сашки Бутмана, как у врача, огромные запасы в лаборатории на Петроградке всегда были!

Постоянно в такие оттяжные запои ненавязчивые у меня, тогда на Гатчинской уходили!

Под плов с мясом с Сытного рынка, под лепку пельменей, под совместный просмотр «Зенитовских» матчей!

Царствие ему Небесное!

Водка – праматерь!!! Как и пробатерь и проебатерь, ведущая на паперть!

Кстати, можно вопрос темы переформулировать: «Друг – это водка?».

В бытность, когда я убирал её по 2,5 л в сутки, к себе на флэт даже друзей без неё не пускал: похер ночь – иди, ищи!

Самое забавное было в том, что все тему просекали и где–то находили.

А интерес поутру начинался, когда ночные нычки отыскивать начинаешь, порой всем хором!

Известно, что по–пьяни вечером нычешь не только от других, но и от себя, дабы ночью всё не догнать, а поутру крякаешь потихоньку.

Подозревая всех в способности это отыскать, выискиваешь такие места, что поутру, всё–таки раскопав, охреневаешь:

«Твою мать, как меня вчера туда занесло–то?».

У покойной Янки Ишмуратовой, жены Ёза, тоже покойного, на Посадской потолки были метра за четыре.

Прихожая, коридор, соседские шкафы со столиками на кухне и бачок унитаза – детский лепет: найдут и схавают.

Когда с утра я не смог сориентироваться на самим собой заныканный литр, пришлось подключать оставшихся Киру Соболя и Юрку Шина.

Трубы горели немилосердно, а что–то подсказывало: водка здесь! К тому же вчера мы её не пили, а убрались чем–то другим.

Через час квартира визуально вызывала подсознательные воспоминания о визитах НКВД или гестапо. Были найдены два заряженных баяна, флакон «Адаптовита» от Ваньки или Наташки Воропаевых, но водка так и не обнаружилась.

Я в изнеможении плюхнулся в кресло перекурить и посмотрел вверх на неработающую люстру.

Обычная люстра: штырёк посередине потолка и три стеклянных рожка на распорках, взирающих в обгоревшую штукатурку, без лампочек.

В одном из них, слегка нарушая гармонию перпендикулярности отвеса конструкции, грациозно красовался литр «Сибирской»…

С утра–то ладно, как достать – не проблема: быстренько сбегали в коридор за стремянкой, выудили и Слава Богу!

После второй стопки всех прибило на тему того, как я её вчера туда затырил?

Все были и пили в этой комнате, стремянку, судя по пыли, никто не трогал минимум полгода, спали тут же.

Говоря словами Ватсона, в исполнении Виталия Соломина:

«Но, чёрт возьми, Холмс! Как???».

Оставалось только допустить, что у меня ночью, как у Карлсона, где–то в районе между лопаток и задницы, неожиданно вырос моторчик, когда все вышли я слевитировал к люстре, затарил рожок люстры продукцией и вернулся обратно.

А к утру пропеллер сам собой втянулся в спину.

Ответ на эту загадку мучает меня до сих пор.

Чудны дела алкоголиков, Прости Господи!

А я уже отбоялся! Но пить её почти бросил: когда троичный нерв воспаляется – могу, как прежде, литр убрать, в качестве анестезии, и ни в одном глазу не будет.

К алкоголям

 
Я принял литр водки,
А он меня не принял:
Взаимоотторжение:
Рыжов опять в грязи.
И вот я в околотке,
Лежу не на перине.
И каждое движенье
Изжогою грозит.
 

* * *

Алжирское вино – 1.

А какую алжирскую бодягу в коробках раз на Стремена завезли! Цена – как у трёх кефиров, литраж – 0.7, цвет – застарелой трофической язвы!

По причине дешевизны, Сайг, Эльф, Огрызок и рок–клуб пили её трое суток не просыхая, полностью истребив её запасы ещё в трёх сообщающихся магазинах: на Рубике, Колоколах и Пяти Углах.

Весь цимес заключался в том, что при проблёве и попадании на что–нибудь в окресте, она напрочь не меняла цвет, а напротив, окрашивала в свой, включая съеденные накануне продукты, невзирая на их исконную фактуру: всё становилось мрачно–однообразно фиолетовым.

Как–то Лёшка Охтинский, убравшись этой амброзией до готовности предстать перед Апостолом Петром, добрался–таки до Мити Люлина, жившего в ту пору ещё на Софье Перовской (интересно, они с Б. Г вообще осознавали, на ком они проживали?), с целью на постой.

В ночи, ощутив непреодолимое желание поделиться со всеми бродившим, и неприкаянным содержимым организма, понимая, что до дабла он всё это не донесёт, Лёшка рванул по линии наименьшего сопротивления – то есть блеванул в окно со второго этажа, задев при этом подоконник.

С утра он всё это вытер, извинился и растворился в прямоугольных лабиринтах Невского.

…Рассказ Мити Люлина (хозяина квартиры):

– Рыжов, спутя два месяца после Лёшкиного пришествия пятно на подоконнике появилось снова! Там же, на том же месте и в прежних очертаниях!

Я его ацетоном – а оно меня на хуй посылает! Затёр каким–то суперрастворителем, кто–то из художников подогнал, вроде исчезло, теперь со страхом дни отсчитываю!

Какой там Оскар Уайльд с его «Кентервильским привидением»! Пятно вылезло обратно через пару песяцев в той же позе и того же колорита.

Митя перепробовал всю известную и неизвестную ему химию, но спустя какое–то время оно упрямо пёрло наружу.

Оставалось только призадуматься о шаманах из Зауралья, из батареи под подоконником стало тихонько доноситься горловое пение.

Митя пустился на радикальные меры: содрал старую краску и выкрасил подоконник заново, облегчённо вздохнув на полгода.

К весне оно вылезло обратно.

Подоконник после красился ещё раза два, но с тем же результатом: ему здесь явно нравилось и оно требовало прописку! Дух Лёши Охтинского неистребим!

Митя давно переехал оттуда, а меня до сих пор, порой, мучает вопрос: как там нынешние поселенцы, в чёрную магию не уверовали?

* * *

Алжирское вино – 2.

Ага, мы им, помнится, доглинтились до моей первой «белочки»: народ в комнату заходит, а я там сухой камышиной стадо ма–а–аленьких коровок пасу, чтоб не слишком разбегались, на ковре сидючи!

Потом всех уверял, что они от сушняка хорошо помогают: за хребтину взял (только с рогами осторожнее, бодаются, могут сухожилие поранить!), к верху копытами перевернул (с глазами осторожней!), ко рту поднёс, да всё вымя высосал!

Помню, ещё у всех просил, чтобы им травки принесли, а то они весь ковёр объедят…

* * *

«Шартрез».

Из зелёноцветного, действительно, только «Шартрез» припоминаю!

Ей – Богу, концентрации был такой, что, помнится, с Бобковым и Колькой Аргентиной его из бутылки чуть ли не пальцем выковыривали!

* * *

«Ежевичный ликёр»

Ежевичный ликёр – это вещь! Да чистой водочкой разбавленный, да на верхней полке холодильника отстоявшийся, над тарелочкой с нарезкой сыра, чуть слезу пустившего!…

* * *

Вино полусладкое «Изабелла»

Еще были «фугасы» с потрясной розовой гадостью: «Изабелла»!

Слог «Б–Э–Э-Э!!!!» в данном и точном названии весьма длителен, протяжен и обилен!

Помнится в детстве, когда одно время проживал рядом со стадионом им. С. М. Кирова (для непитерских – там ЦПКиО через канал), прогуливая школу и разжившись сей амброзией, откушавших уже по батлу, пригласили нас зазывалы опробовать на себе, аки кроликах, новый аттракцион: колесо «Сюрприз», бесплатно, разумеется.

Кто подзабыл – это такая байда, которая начинает раскручиваться горизонтально и, набрав скорость, постепенно переходит в вертикальное положение.

Дабы народ центробежную силу на себе ощутил, бля! Физики недоделанные!

На халяву, и жопа – Клаудиа Шиффер, причём пообещали крутить не полторы минуты, а, сколько захотим.

Таблетки от жадности, недавно принятые, хором завопили нашими, тогда ещё не сорванными глотками: «До упора!!!»

Идиоты не учли только одного – детишки были в дымину пьяные!

Упор подкрался незаметно, когда колесо уже было под прямым углом и нами стали овладевать законы антигравитации.

Блевать первым начал Пашка, причём, начав процесс в верхней точке, он, совершив пол оборота, плюс поправка на движение, скорость и ветер, встретился с собственной же струёй, и, уклонившись от неё, добавил новую партию.

Я, вероятно из зависти, от всего сердца присоединился, и выразил всё, что накопилось.

Это был полёт двух душ наружу!

Мы расстались с выпитым, завтраком, вчерашним ужином, и, кажется обедом – какой там, на хер, вытрезвитель!

…Через 10‑ть минут, нас, с лицами оттенка морской волны на Кара – Даге, кое–как оттуда сняли…

Облёвано было просто всё в округе: от самого колеса, до будки для будущей продажи билетов. Кроме нас. Ни единого пятнышка!

Ни хрена нам не сказали в упрёк, только вслед посмотрели со значением…

Мораль: ибо не фиг из пьяных детей подопытных кроликов делать!

 
Одному предназначен «Агдам»
В запылённой зелёной посуде.
Никому я тебя не отдам,
И никто пусть за то не осудит.
 
 
Помнит враг, а, тем более, друг,
Гад, предатель, скотина и Морлок.
Как с утра или ближе к утру
Припадать к лебединому горлу.
 
 
И сжимать эту шею, сжимать,
Обнимая заветно рукою.
Желчь жестокую воспринимать:
Каждый знает, что это такое.
 
 
«Жизнь прах», – знает Бог, он не врёт,
Спи спокойно, напиток осенний!
А с утра твой настанет черёд
Даровать мне опять Воскресение.