355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Игорь Рыжов » Питерский битник » Текст книги (страница 1)
Питерский битник
  • Текст добавлен: 15 апреля 2017, 06:30

Текст книги "Питерский битник"


Автор книги: Игорь Рыжов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

ПИТЕРСКИЙ БИТНИК

Часть I. БИТНИК

Рюкзак, широкое пальто, армейские ботинки,

Идешь загадочно простой, как «Англичанин» Стинга.

Идешь асфальтом и листвой, за кованой оградой,

Идешь Одессой и Москвой, Свердловском, Ленинградом,

Идешь, и падают враги, с тобой твои солдаты,

И мир становится другим, пока идешь, куда–то…

…..

Мда… Исчо раз: я – битник, престарелый. Меня куды пихать, или с кого пенсию требовать?

Рок–клуб – закрыт, все ушли на фронт, то есть на выживание.

Выжили. Дай Бог им.

Остальных – я хоронить заеб…лся, вон, давеча Эдика Нестеренко поминали, из групп «Кофе», «Петля Нестерова» и пр.

Хоть бы одна сука со мной по монитору чокнулась, я же сам не смог приехать и попрощаться, гипс ещё с ноги не срезал.

Царствие ему Небесное!

РАСКЛАД ОБЛИКА

Свитер – малиновый.

Слаксы: песочно–зелено–серые, вельветовые.

Куртка – НАТОвского образца с капюшоном. Цвет приглушенно зеленый.

Акцент – очки.

Любовь – ОДНА!

О СЕБЕ

Да ладно, индивидуально всё это!

У меня «ковбойский» рост – 188 см с половиной. Вес – 108 кг. Харя – Крюгер позавидует.

Все окрестные бомжи и попрошайки (не наши аскеры!) за годы стали почти родными.

То есть, персонаж, интересный лишь эксклюзивно ментам: сегодня, суки, опять всю денежку выгребли!

ДЕРЖАТЬСЯ КОРНЕЙ

Я еврей наполовину – все жёны терялись в догадках, на лучшую или худшую? Хотя какие могут быть половины, если я по матери?

Будь мой папа хоть пингвином преклонных годов (хотя, Витя Колесо утверждает, что Вася Рыжов в Сайгоне на пингвина не походил даже отдалённо) – от этого никуда не денешься!

Ещё и православный, то есть выкрест, к тому же. Причём, моя ряшка явно на славянский типаж не тянет!

По отцу то я вообще хрен знает кто, Пинкертон и ФСБ не раскопают, а мать молчит, как партизан на допросе. Смутно помню только деда по его линии с длинными седыми волосами и, столь же длинными, чёрными валахскими усами.

Про мои корни неплохо говорила моя вторая жена: «Рыжов от евреев унаследовал всю хитрость (будем надеяться, с годами переходящую в мудрость), а от неопознанной второй стороны – такой алкоголизм и распиздяйство, что тут репу чесать надо, кто там побывал!».

На что я благоверной всегда парировал цитатой из фильма «Такси–блюз» Павла Лунгина, тот момент, где таксист спрашивает у алкоголика–саксофониста Мамонова, видя, как тот жадно выпивает свой стакан на опохмеле:

– А я думал, что евреи непьющие!

Петя, выпивая свой стакан, на выдохе отвечает:

– Довели!!!

(Из детской книжки, обработано Игорем Рыжовым).

 
Утро зло и игриво
Занималось в лесу.
Шла с Абрашею Рива,
Осыпая росу.
 
 
Рядом с ней без тревоги,
И доверчив и рыж,
Семенил длинноногий,
Горбоносый малыш.
 
 
Изучал от утробы
Жизнь через неё…
А рука юдофоба
Поднимала ружьё.
 
 
Оступилася Рива,
Осыпая росу,
И опять всё красиво
В некрасивом лесу.
 
ДЕТСТВО
 
Можно, тебя дёрнуть за косички,
Детство, неушедшее, моё.
Сигареты, спрятанные спички,
Дедушкино старое ружьё,
Первая бутылка на скамейке,
Выборгской бескрайней стороны,
Семечки, вода за три копейки,
Мамою зашитые штаны.
Ссадины, как стигмы на коленках,
И желанье знаменитым стать.
И любовь зовут, наверно, Ленка,
И живёт она – рукой подать.
Первые, навеки, поцелуи,
Расставанья, первые, навек.
Сам себя к себе теперь ревную,
Видно, так устроен человек.
Славно, что могу я, хоть и редко,
С детством поиграть в его игру.
Видно, что–то держит очень крепко,
А иначе – просто я умру.
С возрастом меняются привычки,
Свято, только то, что позади.
Я не буду дёргать за косички,
Детство, я прошу, не уходи!
………..
 

Момент возвращения в Детство – то есть в самого себя – свят, пусть, хоть на время! И если было это место – то почти ничто не мешает вернуться туда, хотя бы и не туда, хотя бы и рядом, да, и, пускай, в других ипостасях!

…Я родился под «Гимн Советского Союза», который в этот момент, как и в любые двенадцать часов транслировался по радио, включённом на полную катушку.

То–то я сразу вылезать не хотел, на интуитивном уровне, наверное.

Хотя новорожденные и не слышат ничего, наверное организм воспринял это как дурной знак и всячески сопротивлялся.

На этот свет я появился с рыжими и длинными до плеч волосами, так что санитарка, впервые принеся меня маме, мрачно буркнула: «Забирайте своего битла!». Та повеселилась.

А вот усов и бороды не было. Размеры тоже были обычные, да и бутылки с пивом в руке и сигареты во рту, кажется, не наблюдалось.

* * *

Меня в раннем детстве, как только читать научился, всегда интересовало, почему на заборах «Слава КПСС!» писать прилично, и родной дядя этой фигнёй деньги зарабатывал, а «Х..Й» – нет.

Задавал взрослым вопросы, чем же они отличаются, и получал: «Подрастёшь – сам поймёшь!».

Подрос. Не понял. Или понял, но не до конца. Вот если ко второй надписи добавить «Х…Й ВАМ!», тогда всё становится на свои места, тогда действительно ничем.

ГОПНИКИ

Ненавижу гопоту по всей своей сути, хотя, кто я, как не тот же гопник?

После моей третьей постановки на учёт в детстве, после очередного залёта мне оставался лишь один путь – в детскую колонию.

Спас случай, попал под очередную «либерализацию», и был отправлен в детский концлагерь «Р. В.С – Ребята Выборгской Стороны», откуда и попал впервые на Ленфильм на съёмки фильма «Пацаны».

Так я познакомился с Витей Мироновичем и, увы, ныне покойным, Валерием Приёмыховым.

Если это был фильм не про «гопников» – то х. й вам в жопу по самые не балуйся!

У любого социума – своя гопота, раньше – одна, теперь – другая.

Раньше объединяющим их фактором служила «блатная романтика» и понятия, теперь – «выеби друга и сотоварища своего, пока он не выебал тебя!».

«ОТКОСИНУС от армиус – дело святус!»

Тут надо несколько определиться в отношении к службе в армии. Отдача долга? Так это подразумевает некую взаимообразность со стороны призывающего тебя государства: а то любовь какая–то безответная получается! Или набор баек про службу и откос от неё? Некая размытость темы!

Плюс ещё в моральном аспекте, по моему мнению, следует разделять понятия «Государство» и Родина», то есть где ты имеешь право выбора, а где ты действительно обязан, хотя бы самому себе, хотя бы своими детскими, определяющими воспоминаниями, главное понять, чем и за что именно.

А так какая–то весёленькая, некормившая, а после требовательная мамаша выходит!

* * *

Помню гениальный откос по «аритмии»…

Витька Коган, Сашка Физик, Лёшка Коперник фигачили кофейные «четвертные» вместе со мной, тихо ожидая прихода на «Эльфе».

Стоявшие за стойкой «Сайгона» Аллочка или Галя, поправляя очки, по осени или по преддверью лета, за заказом непременно спрашивали:

– Опять «четверную бомбу»?

После чего приезжала «Скорая», и мы благополучно косили ещё один призыв!

***

Сашка Гаврилин когда–то рассказывал, что Дакота, вернувшись из одной из «горячих точек», приехал в Питер, нашёл его, и повёз неопохмелённого и, ещё ничего не соображающего Алекса в Московию. Добравшись с ним до Красной площади, вынув из старого ксивника свою боевую медаль, со всеми наилучшими, забросил её за Кремлёвскую стену и, достав батл портвейна, облегчённо сказал: «Ну вот и всё! С тобой в расчёте!», и обратно на вокзал…

ПАТРИОТИЗМ

Не обвинять меня в отсутствии патриотизма! Патриотизм для меня – это когда счастлива моя женщина, её и мои близкие, дети, наши друзья. И, чтобы это не зависело от этого грёбаного государства, но, желательно, было бы в этой, любимой–таки, стране.

Насчёт начала жизни, это, Тебе спасибо, от всего организма! А страну – я признаю лишь одну: где мне не страшно будет за любимую женщину, где она не будет обзванивать все окрестные ментовки на тему: «верните мужа!». Я хочу, чтобы ничего с ней не случилось, с ней, и моими близкими и родными.

Не страна не любит нас: она–то, как раз нас обожает, в плане: как бы быстрей схряпать. Да и фиг–то с ними, даже не подавятся, с ними ничего уж не поделаешь. А проще, давай я лучше свой стишок выложу, старенький:

 
Не относясь к электорату, ни разу не голосовав,
Неслышно посылаю матом страны, сей сказочной, Устав.
 
 
Я не обязан ей ни звуком, ей не служил, и не горю,
Хоть в этом отвязалась, сука, за то её благодарю.
За то благодарю, что выжил, не спился и не сдох, к чертям,
Хотя, хотелось смазать лыжи, в особенности по ночам.
 
 
За то, что не был я подсуден, за то, что я всю жизнь, увы,
Лишь был рабом похмельных буден, а не успехов трудовых.
 
 
Ведь в благодарности, от силы, на то достанет ей ума,
Чтоб плюнуть номер на могилу, на ту, что выроет сама.
 
 
Чтобы ублюдку и мерзавцу сказать: «Возьми меня, герой!»
И без зазренья отказаться от тех, кто за неё горой.
 
 
От тех, кто вовсе не по воле, а по рожденью – свой удел
Пронёс, кто был тобою болен, и излечиться не хотел…
 
 
Но я покой твой не нарушу: клянусь, мне, правда, хорошо,
Пока ты не вползаешь в душу с дубинкою и «калашом».
 
 
В душе своей непредсказуем – я знаю, где меня не ждут,
Хочу сказать, что я безумен, как каждый, кто родился тут.
 
 
Мой разум знает, кто весь прикуп сожмёт в ухоженной руке,
И разом подставляет фигу, удар, почуяв по щеке.
 
 
Но благодарен я, родная, прости, я искренне, не злюсь,
Что я других вообще не знаю. И, что, узнав, не полюблю!..
 
МОЙ ПИТЕР
 
Здорово! Восьмидесятые! Лето, ночь, всё и все рядом, на расстоянии недопитой бутылки «Вазисубани» («Ркацители»?) в правой руке, пешком по проезжей, да по кое–где сохранившейся мощёнке: подковы на сбитых казаках цокают, отпрыгивая эхом от стены к стене, и ни одного мента – пересменок!
Троллейбусы ещё не на линии («Единица» и «Десятка» будут только в полшестого, на Дворцовой, в сторону Климата и Гостинки), но уже успел ополоснуть фэйсняк под струёй первой поливальной машины…
Несколько пролётов по стёртым гранитным ступеням вверх – и спать, спать, оставив последнюю на сегодня просьбу, но…
 
 
Я был убит бутылкой пива,
Что ты с утра не донесла.
И Смерть, что вновь за мной пришла,
Была на редкость некрасива:
 
 
В нелепых, стоптанных туфлях,
В плаще, бесцветном изначально.
Взглянула на меня печально, —
И протянула три рубля.
 
 
Пускай, в назначенные дни,
Придёт, и позовёт в дорогу.
Я с ней готов уйти, ей Богу!
Но с этой – Боже сохрани!..
 
 
Трояк на пиво был истрачен,
И я молился у ларька
Той самой девочке, невзрачной,
С косою в худеньких руках…
 
«САЙГОН»

Легенда о Рыжове, почти по Хармсу.

«Рыжов после Сайгона любил ходить на Эльф, там у него было любимое дерево на – которое он любил справлять малую нужду. Через много–много лет, может десять, а может пятнадцать, Рыжов пришёл в Эльф опять и на любимое дерево наблевал. Эту историю он рассказал своим товарищам и друзьям. Все очень веселились, хохотали, хвалили Рыжова за такую находчивость. И приговаривали с любовью и уважением: «Эко ты, вот жёшь, надо же..»

Так Рыжов в очередной раз стал героем дня..»

Всё внутри Тебя! Сайгон – это не закрытие его в своё время, и не «короткий промежуток».

Мы не виноваты, что мы не такие старые, и не во все дырки пролезли: каждому батону – своя хлеборезка!

Это, наверное, как Любовь от секса отличать: вот постареешь, и какой–нибудь созревающий ребёнок спросит:

– А ебля?

А ты, умудрённый опытом, ему:

– Да ну, бля!

 
Сижу в кафе за буквой «Ф»,
Простой чувак в чужом шарфе.
Налево, там где буква «Е» —
Бутылки с пивом, ровно две.
Направо, там где буква «А» —
Двойной и рыбья голова.
А дальше, там где буква «К»,
Свободно место, но пока…
Вот так сидит, простой чувак
В кафе за надписью «ЕФАК»…
………………
 

Тут не Сайг в городе, и не мы в нём, а он в нас! Ты же знаешь, я по всему Союзу перелазил, да и перепил, соответственно, в такой экзотике, что у Фёдора Конюхова мустанги в его бороде обзавидовались бы не на шутку!

Не о здоровье суть, а о нас, грешных!

Кто, кроме нас самих, себя вспомнит без прикрас! Менты? Досьеклепальщики ФСБшные? Мне вот, похер: на меня уже в восьмидесятые там Талмуд, толщиной с отрывной календарь валялся, мне, что, это в чём–то помешало?

Сайгон, помимо его расположения, был ещё и точкой антиинфернального соединения сознания людей, знающих слово «Свобода» не понаслышке, а спавших с нею, обнимающих и любящих её, и поутру заваривающих ей чашку кофе. Хотя, география была тут идеальна!

Мир, конечно, тесен, хотя, мне кажется, что лишь прослойка тонка: были же и «Кошка», и «Десерт» и прочая. И что?

Человеку дОлжно с годами становиться ответственным не только за себя, иметь обязательства перед семьёй, собой, начальством, и прочими геморроями, но здесь был островок ТАКИХ ЖЕ, не сгоняемых сюда никем, а, просто, желающих, хоть на пару десятиминуток, свободно подышать!

* * *

«Росанна», «Пьяный садик», «Кошка» и «Десерт», «Краны», «Эбби Роуд» и «Крыса»…

Да было уже место, на пересечении Гагаринской и Гангутской, равноудалённое от Пестеля и «Мухи», то ли «Росанна», то ли «Расанна», уже не помню. Проходил неделю назад – заброшенная территория, дверь на замке ржавом, за окнами – перманентное состояние ремонта, но Ровшанов и Джамшудов не наблюдается, стало быть на консервации. Лет пять тому народ там плотно тусовался.

Следите за цепочкой: «Гастрит» плюс «Огрызок» – «Эбби Роуд» (угол Некрасова и Литейного).

Сноска – через дорогу – пирожковая с вечным Ванькой Воропаевым, «Краны»(разливное пиво на Литейном – «кто опять спёр МОЮ дежурную трёхлитровую банку?») – дольше по Литейному в сторону «Спартака» – «Крыса» (кафе «Кофе по–восточному) – обратно до Симеоновской улицы и по ней в сторону Фонтанки (маршрут по годам, во временном отрезке) – «Десерт–холл» с двумя пьяными садиками по обе стороны улицы, т. е рядом с церковью «Симеония и Анны» – широченный сквер на пересечении Симеоновской и Моховой рядом с брандмауэром, на котором в самом верху каким–то человеком–пауком было написано «Жан Татлян» (экзотическое пристрастие и нездоровая ориентация для экстремала!) – через «Рок–н–ролл» (крошечная, но уютная пивная на Моховой с вечно весёлыми персонажами из ЛГИТМиКа) в сторону Пестеля через разливуху до бывшей «Шоколадницы» (но там дороже, её единственный плюс – ночная, сволочь) – по Пестеля в сторону «Мухи» с поворотом на Гагаринскую до «Росанны».

Территориально – место клёвое, садик там, рядом, как два «Эльфа», только закрыто сейчас наглухо.

«Солнце Ленинграда»

 
Так не похожий на любовь, проходит день.
Часы, наверное, от возраста спешат.
Вновь Ангел растворяется в воде,
И бьётся в Петропавловке душа.
Чьи крылья так похожи на мосты
Расправленные, да не унесут.
Хотя к утру уходишь, вечно, ты,
Чтобы к себе отправиться на суд.
Разлуки прочерки, – как вид на островах
Заката красного в прокуренных гостях.
Знакомым почерком написаны слова:
«Всё не напрасно, но и это всё пустяк!»
Ведь, солнца вновь, склонится голова,
Куда–нибудь, на чьё–нибудь плечо.
Любимая, ты снова не права!
Что в этом мире что–то есть ещё…
 
Пьяный спуск – 1

Рауль, Мюллер, Мухомор, Карузо, Глинка, Борман, Оззик, Слепой, Нильс, Вовка Ол, Сашка Салат, Марчелло, Фил Хазанович, Стас Шериф, Элисы – металлист и рижский, Боцман, Густав, Дэйв, Лёша Зорро, Папуас, Макс Купчевский, Маугли, Лео, Боб Настя, Коля Аргентина, Юрай Резников, Мишка Филлипов, Димка Рони, Сашка Француз, Славка Николаев, Игорь Дункул, Валера Кривошей, Матроскин номер два, Миша Пушкин, Валера Блэйк, Ронисы – старший и младший, Кира Соболь, Аркаша Грек, Дуче, Поручик, Бэм, Лёша Фред с Ирой Засадой (остальных барышень не упоминаю по причине их всеобщего очарования для данной стадии релаксухи. Грэйт сорри!)…

Всех перечислять – дело неблагодарное. Те, кто остались в живых, да и кто пить бросил, что–то наверное помнят, а не хотят, что из того: жизня на месте не стоит, паскуда…

Следуем к пьяному спуску:

У Алекса Оголтелого было удивительное свойство: чуйка на ментов. Начало сборов со словами: «Ну, кажется пора!» – означало только одно – скипать следует по–быстрому!

Может это его органическое неприятие представителей данного надкласса млекопоедающих трансформировалось в предчувствие их появления в любой ситуации? Не знаю, но только индикатором он был 100 %-м. Причём, где бы ни совершался акт распития: в окрестностях ли рок–клуба, Эльфа, Ройяля, того же пьяного спуска – оно его не обманывало.

Пьяный спуск… Местечко между Аничковым и Симеоновским мостами через Фонтанку. Место, где летом в жару можно было, раздевшись, до у кого совесть позволяла, опустив ноги в воду, под относительно свежее пиво, в центре города, послать всех нах… и попробовать слегка отдышаться! Выбор места далеко не случаен, стрёма ждать было, в принципе, неоткуда! За спиной – Фонтанный дом, Ахматова там больше не живёт, да и вряд ли вызвала бы, музыкальная школа справа – улыбается брандмауэром, разве что напротив? Но там – Дом Кино, а жильцам соседних домов было глубоко параллельно на происходящее на том берегу.

Издержки бывают во всём: оттуда стучали исполненные праведного гнева и зависти культурные квартиросъёмщики и квартировладельцы, а на адрес, с коего был произведён звонок хронически откликалось только 27‑е, которому было глубоко насрать, кто гадит у соседа на участке! Весёлая компания продолжала отдыхать, нарушая открыточный вид из окна, и оскорбляя вседозволенностью.

Проколы неизбежны, совпадения – тем более. У жизни вообще, под хвостом – то кнут, то пряник. С нашей стороны набережной озабоченные согорожане не ленились иногда дойти до телефонной будки, и оттуда приходилось приезжать уже «Пятёрке». Бежать было некуда, разве что вплавь через речку, но обламывало, да и не особо климатило сдохнуть, по пьяни под очередным речным трамвайчиком, русалку им в жёны, да вилы Нептуна им в задницу!

Стуканули, как–то с обеих сторон одновременно. Поверив внутреннему чутью, наслушавшись сторонних матюгов и, приняв во внимание исчезновение Оголтелого, мы, подхватив свои банки с пивом, успели–таки добежать и взобраться на мост, надеясь прорваться к Инженерному замку. Там уже стояли, не двигаясь, две упаковки…

Один взгляд назад ничего не дал – там была ещё одна. Мы застряли посредине моста. Менты отдыхали, в ожидании: куда же всё–таки мы двинемся, и кому придётся комплектовать весь этот паноптикум: брать на мосту ни тем ни другим не улыбалось! А мы стояли, осознавая, что только здесь находимся в полной безопасности. Грустно было и тем и этим.

Поняв, что в данной ситуации нас винтить никто не собирается, мы расчехлили свои банки и, под «Ой, мороз, мороз!» продолжили начатое. В конце концов, загребут – так загребут, место клизмы изменить нельзя! Был чисто спортивный интерес, кто раньше сдастся – Сцилла или Харибда?

«Пятёрка» сдалась раньше, да и руно уже заканчивалось, одиссея же совершила комбэк и, набрав пива, продолжилась в пьяном садике. Алекса чуйка и тогда не подвела, Царствие, ему Небесное!

Пьяный спуск – 2

Есть всё–таки в нас, питерцах, и не только в нас, но и в приезжих, долго живущих здесь, стремление быть к воде поближе, а летом в хорошую погоду – особенно. Неистребима жажда моря на болоте!

А в жару, да в центре, да под пивко, сам Бог велел! И дышится легче, и подзагореть слегка можно. А когда ещё и ехать далеко и в ломак физически, вчерашнее по организму шляется неприкаянно, ища выхода наружу: хорошо, чтоб источник напитка поблизости располагался – то лучше места, чем пьяные спуски на Фонтанке не найти!

Покупая пиво в розлив, его естественно следовало во что–то наливать, но о «стеклянной войне» между местными сИнегаллами и нами я расскажу чуть позже, а пока лишь упомяну о том, что у каждого, в то время была своя «нычка»: заветная, проверенная боями трёхлитровая банка, запрятанная где–то неподалёку (пытай, Гестапо, партизана, где – он не скажет никогда!).

На спуске пиво двигалось по конвейеру: из одной – по кругу. Вновь прибывшие ставили свои в очередь последними, как наиболее «свежее», а с освобождавшимися гонцы, каждый с двумя, отправлялись на дозаправку. Цепкость человеческих рук, как показывает практика, позволяет безболезненно и без ущерба для продукта перемещать лишь по две штуки, т. е. литров шесть амброзии, включая бег от ментов с препятствиями сквозь проходные дворы.

Набор в канистры не рассматривается по причине моментальной утраты канистры при неожиданных обстоятельствах, да и перетаскивание этой пустой ёмкости ближе к ночи с флэта на флэт выглядело бы оригинально: этакий верблюд с пустым горбом, плюс патрули бы не одобрили.

Но нет предела совершенству!

Лео Уфимский (похожий одновременно на Брюса Ли в запое и Чингачгука, в исполнении Гоши Пицхелаури, в «Зверобое») носил по четыре банки одновременно, не проливая ни капли! Он же додумался, уходя в «Краны», брать с собой лишь одну и там же переливать из неё содержимое во вложенные друг в друга полиэтиленовые пакеты (для прочности). Умещались между пальцами одной руки у него три упаковки таких зарядок, общим литражом в девять литров в обеих.

Банку, естественно полную, при этом нёс какой–нибудь засланный ассистент, и со стороны они смахивали на двух ветеринаров, взявших анализы мочи у постояльцев прихворнувшего слоновника. Поток был налажен безупречно.

Однажды мы с Мишелём Алма – Атинским очнулись у Гриши Колосова на Красной, и поняли, что всё х. ня, включая пчёл, и надо двигаться к Фонтанке.

Кок–как добравшись, отыскав каждый свою тщательно заныканную банку, набрали «напитка завтрашнего дня» и двинулись на спуск. Жара была несусветная: в асфальте ноги просто утопали, а от гранита явственно отдавало ботфортами Петра Великого – если присядешь и нечаянно оголённым местом прикоснёшься к поверхности, то явно ощутишь реальный пинок отца–основателя в виде ожога филейной части.

Раздевшись сверху по пояс (стесняться нечего – лифчиков пока не носим), и, закатав снизу джинсы до колен, мы расположились, свесив ноги в воду, и наполовину погрузив в неё купленное, для дальнейшего охлаждения.

О, это оттягивание счастья первого глотка в молодые годы! Предвкушение удовольствия, превышающее сам кайф! Романтика, пока ещё не ставшая насущной потребностью утра, начало конца иллюзий почти любого алкоголика! Ещё прекрасен свет в конце тоннеля и Божественна музыка, которые на поверку оказываются лишь фарами и рёвом мчащейся на тебя на полном ходу электрички!

В ожидании блаженства лишь закурили по законной, и по–детски улыбнулись проплывающему мимо нас речному трамвайчику с такими милыми людьми на открытой палубе, помахав им вслед от души.

Но любое плавсредство, вплоть до брошенной в воду спички, гонит за собой неизбежную волну, а если оно ещё и на подводных крылышках! Цунами местного значения окатило нас по нательные кресты, аккуратно слизнуло наши полные банки и тихо и печально понесло их в сторону Невы.

Первым опомнился Мишель. Со страшным воплем «Стоять!!!» он пешком рванул за ними по руслу речки (там у берега по колено, в принципе).

Страшила ещё и не столь утрата содержимого, сколь потеря самой тары: это ж перспектива покупки ещё двух трёхлитровок абсолютно несъедобных кабачков, с выбрасыванием их в ближайшую помойку для освобождения полезных ёмкостей. Расход страшный: недополучение минимум шести литров искомого плюс накладные!

Догнал–таки, брат–бродяга, даже воды сверху не наплескало! После этого все пили только сидя на верхних ступеньках, омывая разгорячённые ноги до колена, и поднимая драгоценное в воздух даже при виде безобидной черепахи–плоскодонки…

…Давно уж нет «пьяных спусков». Вроде и пьяные есть, да и сами–то они никуда не делись, хоть бомжи теперь там летом ванны принимают и пьют, конечно, тоже. Тоже, да не то, да и не также, хотя…

Всегда придут другие, ничуть не мешающие сидящим там с этюдниками художникам и влюблённым парочкам потому, что и сами влюблённые. Зная, догадываясь, а, порой и не зная в кого и во что, но добрые и так не похожие на всех остальных: шебутные и спокойные, проповедники и ёрники, разные и такие одинаковые! Просто для нас – это где–то уже немножко в прошлом, сзади, чуть–чуть…

Прощайте, пьяные спуски! Я обязательно загляну сюда, один или нет, но с непременной бутылкой пива, с ним теперь уже полегче. Когда – не знаю, знаю лишь, что кто–нибудь хороший там ещё непременно появится. А значит, не зря всё!..

 
Линяют серые трусы
У неба Ленинграда летом.
И капли, словно эполеты,
На всём, как мокрые усы
Листвы не выплаканных ив.
Здесь лета нет уж год от года.
А он, привыкнув, так красив,
Мой город, в эту непогоду.
 

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю