Текст книги "Социализм как явление мировой истории"
Автор книги: Игорь Шафаревич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)
На близкое явление указывает Ондегардо, испанский судья, служивший в Перу в XVI веке. В своих книгах он неоднократно сетует на то, что полная регламентация жизни и устранение из нее личных стимулов привели к ослаблению, а часто и полному уничтожению семейных связей, так что, например, дети отказывались хоть как-то заботиться о своих родителях (56, с. 127). Бодэн, французский специалист по истории Латинской Америки, видит и во многих чертах современных индейцев наследие царства инков – в равнодушии к судьбе государства, безынициативности, апатии (56, с. 124–125).
В какой же мере можно назвать строй государства инков социалистическим? Безусловно, оно могло с гораздо большим правом претендовать на такое название, чем любое из современных государств, относящих себя к этой категории. Мы видим в нем ярко выраженными многие социалистические принципы: почти полное отсутствие частной собственности и, в частности, полное отсутствие частной собственности на землю; отсутствие денег и торговли; полное устранение личной инициативы изо всей хозяйственной деятельности; детальная регламентация всей личной жизни, заключение браков по предписанию чиновников, государственные раздачи жен и наложниц. Но мы не встречаемся ни с общностью жен, ни с тем, что дети принадлежат всему коллективу в целом: жена, хоть и данная крестьянину государственным чиновником, была только его женой, а дети росли в семье (если исключить девочек, которые оказывались «избранными»). Тем не менее, государство инков было, по-видимому, одним из самых полных воплощений социалистического идеала, какой только был когда-либо достигнут.
На это указывает и поразительное сходство жизненного уклада империи инков и многих социалистических утопий – часто вплоть до мелких подробностей. Бодэн в книге «Инки Перу» рассказывает, что во время его доклада о государстве инков в Парижской Академии Наук один член Института спросил, не следует ли попытаться проследить влияние примера инков на «Утопию» Т. Мора (56,с. 165). Такое влияние невозможно: «Утопия» написана в 1516 г., а Перу открыто испанцами в 1531 г. Тем более поразительно это совпадение, показывающее, как социалистические принципы принудительно приводят к одинаковым выводам в вековой практике администраторов-инков и в голове английского мыслителя.
Но более поздние социалистические писатели несомненно находились под сильнейшим влиянием того, что они слышали о «перуанской империи». В одном из своих произведений Морелли, развивая картину общества, находящегося в «естественном состоянии», без деления на «твое» и «мое», говорит, что подобные законы были у «перуанцев». Мы приводили в ч.1 похожую выдержку из статьи «Законодатель» в «Энциклопедии» и советуем читателю перечитать это место на стр. 131, чтобы определить, насколько картина, нарисованная Дидро, походила на истину. Весьма правдоподобно, что именно влиянием примера инков объясняются многие детали будущего общества у писателей XVII и XVIII веков. Легко представить себе, как они жадно впитывали рассказы, в большом количестве ходившие тогда по Европе, о реально существующем обществе, столь близком по духу их идеалам. Здесь скрыта общая и очень интересная проблема – о влиянии на социалистическую литературу, начиная с Платона, «социалистического эксперимента», практики осуществления социалистических идеалов в Египте, Месопотамии, Перу.
Развитие социализма в Южной Америке, которому, казалось бы, положило конец испанское завоевание, тем не менее имело продолжение. Лет через 100–150 в области, близкой к территории государства инков, в Парагвае, иезуитами был создан общественный строй, во многом воскрешавший традиции инков.
История испанского проникновения в Парагвай начинается с 1516 г., когда дон Хуан-де-Солис открыл устье реки Параны и завоевал прилегающие территории, которые получили название Парагвая. В 1536 г. Хуан-де-Айоле построил Ассунсион – столицу новой провинции.
Население Парагвая составляли индейцы племен гуарани. Миссионерская деятельность была начата среди них доминиканским монахом Лас Казас. Иезуиты приняли в ней участие позже. Со свойственным им реалистическим подходом они решили сделать принятие христианства и практически привлекательным, а для этого попытались защитить обращенных индейцев от их главного бедствия – охотников за рабами – паулистов (от штата Сан Паулу, тогдашнего центра работорговли). Пресечение работорговли оказалось, несмотря на многолетние усилия, совершенно непосильной задачей для испанской короны. Иезуиты же добились того, что индейцы больших областей Парагвая приобрели безопасность от набегов паулистов. Для этого они приучили индейцев к оседлой жизни и переселили в крупные селения, называемые редукциями. Первая редукция была основана в 1609 г. Сначала, по-видимому, существовал план создания великого государства с выходом к Атлантическому океану, но этому помешали набеги паулистов. Начиная с 1640 г. иезуиты вооружили индейцев и с боями переселили их в труднодоступный район, ограниченный с одной стороны Андами, а с другой – порогами рек Парана, Ла-Плата и Уругвай. Вся эта страна была покрыта сетью редукций. Уже в 1645 г. иезуиты Машета и Каталадино получили от испанской короны привилегию, освобождавшую владения общества Иисуса от подчинения испанским колониальным властям и от уплаты десятин местному епископу. Иезуиты добились вскоре права вооружить индейцев огнестрельным оружием (в отмену безусловного запрета, введенного испанскими властями во всей Южной Америке) и создали из гуарани сильную армию.
В сношениях с испанским правительством иезуиты настойчиво отклоняли обвинения в том, что создали в Парагвае независимое государство. В действительности некоторые обвинения были преувеличены – например, книга о «парагвайском императоре» с его портретом, или выпущенные якобы им монеты были подделкой врагов иезуитов. Но несомненно, что контролируемая иезуитами область была настолько изолирована от внешнего мира, что вполне могла считаться независимым государством или доминионом Испании. Иезуиты были единственными европейцами на этой территории. Они добились от испанского правительства закона, по которому ни один европеец не мог без их разрешения проникать на территорию редукций и в любом случае не мог пробыть там больше 3 дней. Индейцы же могли покидать редукцию лишь в сопровождении патеров. Несмотря на неоднократные требования правительства, иезуиты отказывались обучать индейцев испанскому языку, но разработали письменность гуарани и обучали их грамоте. Сами иезуиты, жившие в этой области, большей частью не были испанцами – это были немцы, итальянцы, шотландцы. Область иезуитов имела свою армию и вела самостоятельную внешнюю торговлю. Все это оправдывает термин «государство иезуитов», который и употребляют почти все, пишущие об управлявшейся ими области.
Население государства иезуитов составляло в момент расцвета 150–200 тыс. человек. Основной их частью были индейцы, кроме того около 12 тысяч рабов-негров и 150–300 иезуитов. История этого государства оборвалась в 1767–1768 годах, когда иезуиты были изгнаны из Парагвая в рамках общей, направленной против иезуитов политики испанского кабинета. В 1773 г. и весь орден Иисуса был упразднен папой Клементом XIV.
Основные принципы организации редукций были разработаны патером Диего де Торрес. Знаменательно, что Торрес начал свою миссионерскую деятельность в Перу, где не так давно было государство инков. Испанцы эксплуатировали там богатые серебряные копи и заботились о том, чтобы индейцы остались оседлыми. Для этого было предложено сохранить в основном тот же строй, который существовал при инках. Призывая к организации редукций в Парагвае, Торрес писал, что
«местность должна управляться по той же системе, что и в Перу»
(61,с. 117).
Многие наблюдатели приходили к выводу, что в своем государстве иезуиты сознательно копировали строй империи инков.
Уже было сказано, что все население было сосредоточено в редукциях. Обычно в редукциях жило 2–3 тыс. индейцев, в самых малочисленных – около 500 человек; самая крупная миссия св. Ксавера насчитывала 30.000 жителей. Во главе каждой редукции стояло два патера-иезуита; как правило, один из них был значительно старше другого. Других европейцев в редукции обычно не бывало. Старший из двух патеров, «исповедник», в основном посвящал себя культу, младший считался его помощником и руководил хозяйственными делами. Иезуит Жуан де Эскадон в написанном в 1760 г. письме говорит:
«Светская власть полностью принадлежит отцам, так же, или даже больше, чем духовная»
(61, с. 146).
Священники обычно показывались индейцам только во время богослужения. В другое время они сносились с ними через посредство должностных лиц из местного населения – коррехидоров (кациков) и алькадов. Эти должностные лица избирались ежегодно по списку, составленному патером. Избрание производилось открытым поднятием рук. Коррехидоры и алькады находились в полном подчинении патеров, которые могли отменять любые их распоряжения и отдавать новые. Цитированный выше Эскадон пишет, что каждое утро коррехидоры и алькады являлись к одному из патеров. Он утверждал их решения и указывал, как на текущий день распределить все население редукции на работы:
«Это совершалось, как у нас в доброй семье, где отец на каждый день указывает, кому что делать»
(61, с. 148).
«Ограниченный ум обращенных индейцев заставлял миссионеров заботиться обо всех их делах, руководить ими как в духовном, так и в светском отношении», – цитирует в «Истории Парагвая» иезуит Шарлевуа современника парагвайского государства Антонио де Уллоа.
Никаких законов не существовало – их заменяли решения патеров. Они выслушивали исповедь, которая для индейцев был обязательной, они же назначали и наказания за все проступки. Наказания были: выговор с глазу на глаз, публичный выговор, порка кнутом, тюремное заключение, изгнание из редукции. По уверениям многих авторов, смертной казни не существовало (только Шарлевуа в «Истории Парагвая» сообщает об одном непокорном кацике, который в наказание был сожжен посланным Богом огнем (62, с. 13). Виновный должен был сначала каяться в церкви в одежде еретика, потом подвергался наказанию. Де Уллоа пишет:
«Они питали такое большое доверие к своим пастырям, что даже беспричинное наказание считалось ими заслуженным»
(60, с. 140, 62, с. 31).
Вся жизнь в редукциях была основана на том, что индейцы не владели почти ничем: ни земля, ни дома, ни сырье или орудия ремесленника не были частной собственностью, да и сами индейцы себе не принадлежали. Так, Эскадон пишет:
«Эти участки, так же, как и все остальные земли миссии, принадлежат общине, и ни один из жителей не имеет более, чем право пользования ими, поэтому они друг другу ничего не продают. То же относится и к домам, в которых они живут… О всех этих домах заботится община, чинит их, когда надо, строит заново, когда они приходят в негодность».
Вся земля редукции делилась на две части: тупамба (Божья земля) и абамба (личная земля). Разница заключалась не в характере владения – и те и другие земли принадлежали миссии. Но в то время, как тупамба обрабатывалась коллективно, абамба делилась на участки, которые должны были обрабатывать отдельные семьи.
Муратори в сочинении «Положение Парагвайской миссии» пишет, что абамба одалживалась индейцам для обработки (60, с. 145). Участок выдавался индейцу в момент женитьбы. Он не был наследственным, и, даже если после смерти индейца оставались вдова и дети, участок отходил в общий фонд, а дети и вдова поступали на содержание миссии. Работы на личном участке предписывались и регулировались администрацией так же, как на общественных, – говорит Шарлевуа (60, с. 145). В ежемесячнике «Католические миссии» сообщается, что семена и инвентарь для обработки личного участка давала община. В большинстве миссий семья должна была кормиться урожаем с выделенного ей участка, однако в некоторых редукциях требовалось сдать часть урожая, зато потом выдавался продовольственный паек. Впрочем, работа на личном участке и урожай с него находился под контролем во всех миссиях.
«Было известно, что приносит ему его кусок земли, и урожай с него был под надзором тех, у кого больше всего интереса наблюдать за ним. И если бы над индейцами не было твердой руки, то они скоро оказались бы безо всяких средств пропитания» – пишет Шарлевуа
(62, с. 37).
Работы на общинной земле были обязательны для всех индейцев, включая и администрацию и ремесленников. Перед началом работы один из патеров обращался к индейцам с проповедью. После этого они отправлялись на поля, построившись в колонны, под звуки барабанов и флейт. Возвращались с работы под пение бодрых песен. За работой все время наблюдали инспекторы и соглядатаи, вылавливая нерадивых.
«Виновные жестоко наказывались», – говорит Муратори
(60, с. 159).
Все культуры, существенные для экономики миссии в целом, сеялись на общинной земле. Очевидцы единодушно обращают внимание на различие в обработке общественной и личной земли: в то время, как общественные земли были тщательно возделаны, личные участки поражали своим запущенным видом. Иезуиты многократно жаловались на безразличие индейцев к работе на своем поле: они предпочитали получить наказание за плохо возделанный участок и жить на общественные запасы. По несколько раз подряд индейцы могли поедать выданные им семена и приходить к кацику за новыми семенами и хорошей поркой. Причину этого иезуиты видели не в особенности установленного ими уклада, но в «детском» характере психики индейцев. Отец П. Кардиельс писал в 1758 г.: «140 лет мы боремся с этим, но едва ли что-нибудь улучшилось. И пока они будут обладать лишь разумом ребенка, ничто не улучшится».
Общины владели громадными стадами лошадей и быков, которые паслись на пампасах. Общинные быки давались индейцам в пользование для обработки своих участков.
«Иногда он забивает одного или обоих быков, чтобы поесть мяса в свое удовольствие. Он сообщает, что быки потерялись и расплачивается за потерю своей спиной»
(61, с. 149), —
пишет Эскадон.
Мясо общественных быков раздавалось жителям по 2–3 раза в неделю. В назначенный день они отправлялись на склад, где кладовщик вызывал всех поименно и выдавал по равному куску мяса на человека. Индейцы получали также рацион местного чая.
В редукциях развивались разнообразные ремесла, которые достигли высокого уровня. Шерсть раздавалась женщинам на дом, а на следующий день у них собирали пряжу. Инструменты и сырье принадлежали не ремесленнику, а редукции. Но большая часть ремесленников работала в общественных мастерских. П. Кардиельс писал:
«Все работы по ремеслу они делают не дома, так как из этого не было бы никакого толка, но во дворе коллегии»
(61, с. 164).
В миссиях были каменщики, обжигатели кирпича, оружейники, мельники, часовщики, художники, ювелиры, горшечники. Были построены кирпичные заводы, печи для обжигания извести, мельницы, приводившиеся в движение лошадьми и людьми. Строились органы, отливались колокола, печатались книги на иностранных языках (разумеется, для вывоза). К началу XVIII века в каждой редукции были солнечные или даже механические часы местного изготовления, по которым и регулировался рабочий день редукции.
Все произведенные продукты сдавались на склады, в которых работали индейцы, обученные письму и счету. Часть продуктов раздавалась населению. Ткани делились на равные куски и раздавались поименно – в один день всем девочкам, в другой – мальчикам, в третий – мужчинам и в четвертый – женщинам. Каждый мужчина получал 5,5 м холста для одежды в год, женщина – 4,5 м. Каждый получал ежегодно нож и топор.
Большая часть произведенного в редукциях шла на экспорт. Так, при громадных стадах выделывалось большое число шкур. В миссиях были дубильные и башмачные мастерские. Вся их продукция шла на экспорт – индейцам разрешалось ходить только босиком.
Многих поражали способности, которые индейцы проявляли в ремесле. Шарлевуа пишет, что гуарани
«преуспевали как бы инстинктивно в любом ремесле, с которым сталкивались… Например, достаточно было показать им крест, подсвечник, ладанку или дать материал, чтобы они сделали такой же. Можно было с трудом отличить их работу от модели, которую они имели перед собой»
(60, с. 115–116).
И другие очевидцы подчеркивают подражательный характер мастерства туземцев. Это была, собственно говоря, высокая ступень искусства копирования, в котором индейцы действительно достигли большого совершенства.
Ни внутри редукции, ни между редукциями торговли не существовало. Не было и денег. Каждый индеец держал в руках монету один раз в жизни – во время бракосочетания, когда вручал ее в подарок невесте, с тем чтобы монета немедленно после церемонии была возвращена патеру.
Зато внешняя торговля велась очень широко. Редукции вывозили, например, больше местного чая, чем весь остальной Парагвай. Государство иезуитов вынуждено было и ввозить некоторые предметы: прежде всего соль и металлы, особенно железо.
Все редукции были построены по одному плану. В центре находилась квадратная площадь, на которой была расположена церковь. Вокруг площади располагались тюрьма, мастерские, склады, арсенал, прядильная мастерская, в которой работали вдовы и провинившиеся женщины, больница, дом для гостей. Остальная часть территории редукции разбивалась на равные квадратные кварталы.
Жилищем индейцев были тростниковые хижины, обмазанные глиной. Очаг находился в середине, и дым выходил через дверь. Спали без постелей – прямо на полу или в подвесном гамаке. Австрийский иезуит о. Сепп, приехавший в Парагвай в 1691 г., так описывает эти дома:
«Жилища туземцев – простые однокомнатные хижины из земли и кирпича. Здесь малопривлекательно – теснятся отец, мать, сестры, братья, внуки вместе с собаками, кошками, мышами, крысами и т. д. Кишат тараканы. Непривычному человеку становится дурно от невыносимого смрада».
«Дома не имели ни окон, ни какого-либо устройства для вентиляции воздуха; в них не было также никакой мебели – все обитатели миссий садились прямо на землю и ели прямо на полу»
(63, с. 26), -
пишет Фюне в «Гражданской истории Парагвая». Только перед самым изгнанием иезуиты стали строить более благоустроенные жилища для индейцев. Жилища туземцев не являлись их собственностью, например, они не могли их передавать друг другу.
По контрасту с жильем индейцев церкви поражали своей роскошью. Строились они из камня и богато украшались. Церковь в миссии св. Ксавера вмещала 4–5 тыс. человек, стены ее были отделаны блестящими пластинками слюды, алтари – золотом.
На заре индейцев будил колокол, по которому они должны были вставать и идти на обязательную для всех молитву, а потом на работу. Вечером ложились спать тоже по сигналу. С наступлением темноты по селению патрулировали отряды, составленные из наиболее надежных индейцев. Выходить из дому можно было только по специальному разрешению (61, с. 176, 62, с. 29).
Редукция была окружена стеной и рвом. Ворота тщательно охранялись; без пропуска въезд и выезд были запрещены. Общение между индейцами различных редукций не допускалось. Никто из индейцев, кроме военных и пастухов, не имел права ездить верхом. Все средства передвижения: лодки, каноэ, повозки – принадлежали общине (63, с. 44).
Все индейцы одевались в одинаковые плащи из полученной на складе материи. Только чиновники и офицеры имели отличную от других одежду, но лишь когда отправляли свои общественные обязанности. В остальное время она (как и оружие) хранилась на складе.
Браки заключались два раза в год на торжественной церемонии. Выбор жены или мужа находился под контролем патеров: если юноше или девушке кто-то приглянулся, это доводилось до сведения миссионера, а потом от его имени сообщалось заинтересованной стороне. Однако, по-видимому, патеры не только выступали посредниками, но и решали вопрос о браке, мало считаясь с желаниями молодых людей. Об этом свидетельствует случай побега из одной редукции большой группы юношей и девушек, недовольных такой системой. После долгих переговоров они вернулись в редукцию, но патеры вынуждены были признать заключенные между ними браки (63,с. 43).
Дети начинали работать очень рано.
«Как только ребенок достигал такого возраста, когда он мог уже работать, его приводили в мастерские и определяли к ремеслу», —
пишет Шарлевуа (60, с. 116).
Иезуиты были очень обеспокоены тем, что население редукций почти не росло – несмотря на совершенно необычно хорошие для индейцев условия: гарантию от голода и врачебную помощь. Чтобы стимулировать рождаемость, индейцам не разрешали носить длинные волосы (знак мужчины) до рождения ребенка. С этой же целью ночью удары колокола призывали их к исполнению супружеских обязанностей (64, с. 31).
Подчинение всей жизни индейцев своему контролю иезуиты оправдывали ссылками на их низкое развитие. В этом отношении типично следующее суждение Фюне:
«…никогда не действующие согласно с рассудком, они должны были прожить еще несколько столетий социального детства, прежде чем достичь той зрелости, которая является предварительным условием полного обладания свободой»
(62, с. 371).
В уже цитированном нами письме иезуит Эскадон пишет:
«Ибо по правде и без малейшего преувеличения, никто из них не обладает большими способностями, понятливостью и способностью к здравому смыслу, чем мы это видим в Европе у детей, которые могут читать, писать, учатся, но которые тем не менее не в состоянии управлять собой»
(61, с. 146).
Между тем, сами иезуиты делали все для того, чтобы заглушить e индейцев инициативу и заинтересованность в результате своего труда. В Регламенте 1689 г. говорится:
«Можно им давать что-либо, чтобы они чувствовали себя довольными, но надо следить, чтобы у них не появилось чувство заинтересованности».
Лишь к концу своего владычества иезуиты пытались (вероятно из экономических соображений) развить частную инициативу, например, раздавали скот в частное владение. Но это уже не привело ни к чему – ни один опыт не удавался. Точнее говоря, Кардиельс сообщает о единственном случае, когда было выведено маленькое стадо, – но хозяин его был мулат (60, с. 146).
Враги иезуитов, в частности, антиклерикальный писатель Азара, упрекают их в том, что они морили индейцев голодом, изнуряли их непосильной работой. Но как-то убедительнее, логичнее кажется та картина, которую рисуют источники, восходящие к иезуитам: безголодное существование, отдых каждое воскресенье, обеспеченная хижина и плащ… И эта почти удавшаяся попытка низведения сотен тысяч людей до муравьиного существования представляется гораздо более страшной картиной, чем любая каторга.
Иезуиты в Парагвае, как и во всем мире, погубили себя своими успехами – они стали слишком опасны. В частности, в редукциях они создали хорошо вооруженную армию, численностью до 12 тыс. человек, которая была, по-видимому, решающей военной силой в этом районе. Они вмешивались в междоусобные войны, не раз брали штурмом столицу Ассунсион, побеждали португальские войска, освободили Буэнос-Айрес от осады англичан. Во время смуты ими был разбит наместник Парагвая дон Хозе Антекверра. В сражениях участвовало по несколько тысяч гуарани, вооруженных огнестрельным оружием, пеших и конных. Эта армия стала внушать все большие опасения испанскому правительству.
Падению иезуитов много способствовали и широко распространившиеся слухи о колоссальных накопленных ими богатствах. Ходили слухи об эксплуатируемых ими золотых и серебряных копях, о сказочных доходах, которые они извлекали из внешней торговли. Последний слух казался правдоподобным ввиду дешевизны труда индейцев и необычайного плодородия страны.
После изгнания иезуитов правительственные чиновники бросились искать спрятанные ими сокровища и обнаружили, что их нет! И склады в редукциях жестоко разочаровали – в них совсем не оказалось тех богатств, о которых мечтали. Хозяйство иезуитов было экономически не выгодно!
После изгнания иезуитов большинство индейцев разбежалось из редукций и вернулось к своей прежней религии и бродячей жизни.
Интересна оценка, которую деятельность иезуитов в Парагвае получила у философов-просветителей. Для них иезуиты были врагом № 1, но для характеристики их парагвайского государства некоторые из них не находили достаточно высоких слов. В «Духе Законов»
(книга 4, гл. 6) Монтескье пишет:
«На долю общества Иисуса выпала честь впервые провозгласить в этой стране идею религии в соединении с идеей гуманности… оно привлекло рассеянные в селах племена, дало им обеспеченные средства для существования и облекло их в одежду. Всегда прекрасно будет управлять людьми, чтобы сделать их счастливыми».
А Вольтер высказался в данном случае о «гадине» с еще большим уважением в «Опыте о нравах»:
«Распространение христианства в Парагвае силами одних только иезуитов является в некотором смысле триумфом человечества».
