Текст книги "Жил-был мент. Записки сыскаря"

Автор книги: Игорь Раковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

УДК 82-32

ББК 84(4Рос)

Р19

Все права защищены в соответствии с международным законом об авторском праве. Обложка и/или содержимое не могут быть воспроизведены в любой форме без письменного согласия редакции.

Раковский, Игорь.

К121 Жил-был мент. Записки сыскаря / И. Раковский. – Талса. : «AY Publishing House», 2016.

ISBN 978-1-944261-09-2.

Читая короткие рассказы Игоря Раковского, кусочки жизней его героев, из которых талантливый автор выкладывает большое мозаичное панно жизни советского народа в последние годы существования СССР, понимаешь, что всё это было, мы это прошли, мы это преодолели, мы это пережили. И мы остались людьми. Мы любили, рожали детей… Это наша история. И Игорь Раковский показывает малознакомый массовому читателю срез этой истории..

Для широкого круга читателей.

УДК 82-32

ББК 84(4Рос)

© Игорь Раковский, 2016

ISBN 978-1-944261-09-2 © «AY Publishing House», 2016

Все персонажи вымышлены, любые совпадения

с реальными людьми случайны.

Благодарю свою жену Ирину Раковскую, без поддержки которой эта книга не была бы написана.

Я всегда буду помнить Леонида Словина – человека, который был первым читателем этих рассказов и надеявшимся, что когда-нибудь

написанное мною увидит свет.

С не меньшим уважением к Алексу Яру, тому кто поверил и издал.

Спасибо вам, мои дорогие.

Игорь Раковский

От издателя

С Барбосычем я познакомился в интернете. Наткнулся во вселенских просторах на рассказы и удивился пронзительности незатейливого повествования автором историй из милицейской жизни. Обыденной жизни рядовых сотрудников уголовного розыска, следователей, участковых… Жизни людей, для которых, как бы пафосно это не звучало, героика борьба со злом стала просто работой, а ежедневный риск – привычкой.

Читая мастерски исполненные казалось бы бесхитростные истории Игоря Раковского, бывшего сотрудника московского уголовного розыска, я словно вернулся в конец семидесятых начало восьмидесятых, когда сам был «следаком» в одном из райотделов Новосибирска. И удивился точности наблюдений автора и талантливости изложения этих наблюдений. Такой и была жизнь оперов и следователей – пропахшей табаком, водкой, дерьмом и блевотиной. Жизнь, в которой приходилось лавировать между начальством, прокуратурой, обкомом партии, социалистической законностью, воровскими понятиями и справедливостью. И оставаться человеком! Ментам молоко «за вредность» работы не полагалось. Да и героями их никто не называл. И сами они себя таковыми не считали. И песня из популярного в то время телесериала «Следствие ведут знатоки» – «Наша служба и опасна, и трудна, И на первый взгляд, как будто не видна» при всей своей правильности, не стала гимном сотрудников милиции.

Читая короткие рассказы Игоря, кусочки жизней его героев, из которых талантливый автор выкладывает большое мозаичное панно жизни советского народа в последние годы существования СССР, понимаешь, что всё это было, мы это прошли, мы это преодолели, мы это пережили. И мы остались людьми. Мы любили, рожали детей… Это наша история. И Игорь Раковский показывает малознакомый массовому читателю срез этой истории. Спасибо ему огромное! На месте героев рассказов из этой книги, могли быть мои друзья из уголовного розыска – Борис Иванов, Саша Малич, Юра Пантуев, Слава Тищенко, Коля Спиркин, Витя Заколяпин, Володя Федоров, Виктор Рамишвили…

Я счастлив, что несмотря на всякие сложности, мне удалось выпустить эту книгу. Игорь Раковский – писатель замечательный и читатель должен иметь возможность ознакомиться с его творчеством. И не только по публикациям в сети. Писателю тоже очень важно подержать в руках свою книгу. И вот она книга «Жил-был мент».

Александр Ярушкин,

издатель

Предисловие

Barbos91* – новое имя в русской литературе о милиции. За круглым столом авторов детективного жанра, где значатся такие именитые, как Аркадий и Георгий Вайнеры, Аркадий Адамов, Николай Леонов, Юрий Кларов и другие, место для него оказалось свободным, и он уверенно и по праву занял его.

Сказать, что «Записки сыскаря» – произведение, абсолютно не похожее на всё, что до этого нам приходилось читать о милиции, значит не сказать ничего. Безыскусные, честные, мастерски написанные короткие истории… Подобных рассказов о низшем звене отечественного уголовного розыска, на плечи которого легло то, что официально именовалось бескомпромиссной борьбой с уголовной преступностью, у нас ещё не было.

Профессию «сыскаря» в Советском Союзе да и в сегодняшней России невозможно отнести к числу престижных и уважаемых, сколько бы ни расписывали её в приключенческих произведениях, прошедших горнила бывшего пресс-центра МВД СССР, строго следившего за тем, чтобы не было ни одного пятна на белейших мундирах советского стража порядка.

Да и было бы странным, если бы нашлось много кандидатов, пожелавших подчинить свою жизнь законам прилегающего к отделению микрорайона, именуемого «участком обслуживания», готовых реагировать на каждый всплеск его криминальной активности и в любое время суток, бросать всё, мчаться на каждое хулиганство, кражу, не говоря уже о поножовщине, насилии или убийстве. Чтобы сутками, забыв об отдыхе и семье, проводить время в отделении, рядом с клеткой, именуемой «обезьянником», не знать ни выходных, ни праздничных дней, ставить на кон собственную свободу, выполняя аморальные подчас распоряжения делающего карьеру начальства, и рисковать собственной жизнью во время проведения операций по задержаниям особо опасных вооружённых преступников.

Но общество это никогда особо не волновало.

Российские СМИ давно уже сделали ментов героями анекдотов, а о каждом промахе милиционера сообщается обычно с плохо скрываемым злорадством, которое газеты позволяют себе разве что только в отношении проворовавшихся государственных чиновников и депутатов.

В этом смысле персонажи «Заметок сыскаря» – идеальная мишень для «обличителей» милиции. Сыскари – обычные, не особо отягощённые мыслями о судьбах страны люди, не видящие ничего необычного в том образе жизни, который они ведут. Когда стихает ежедневный вал городской активности, они не против перекинуться в картишки в своих кабинетах, «сообразить на троих», их тоже часто мучает похмелье, они годами не бывают в театрах, мало проводят времени с семьями, редко смотрят телевизор… Выработанный с годами стиль жизни, выживание в условиях, которые многим показались бы дикими…

Но наступает час, и тогда без громких слов они вступают в опасные поединки с будничной уличной преступностью, где малейшая ошибка может стать гибельной, про которые иной сотрудник – из служб милиции, более благополучных, не связанных с прямым противостоянием криминалитету – порой тайно молится: «Пронеси, Г-сподь, мимо чашу эту!»

Сколько их гибнет, сыскарей, по России ежегодно, сколько становятся инвалидами! Скольких отправляют на красную зону, где отбывают срок бывшие сотрудники правоохранительных органов! Сколько милицейских семей разваливается, не в силах выдержать испытание службой?! Сколько ментов спивается!

Оказалось, что поведать высокую правду было уготовано не профессиональному литератору, окунувшемуся для этого на время в мир отечественного сыска, а бывшему оперу московского уголовного розыска barbos91, знающему все перипетии милицейской жизни, годами варившемуся в её котле. Он и поведал об этом по прошествии лет, когда его воспоминания устоялись и освободились от несущественного, наносного. Рассказал честно, интересно и даже весело, потому что сыскари – народ не из тех, кто постоянно поскуливает, зализывая свои раны.

Невольно вспоминается живший в первом веке до нашей эры религиозный учитель Гилель, возвестивший однажды: «Если мы не за себя, то кто за нас?.. И, если не сейчас, то когда?»

Леонид Словин, член Союза Писателей России

Wednesday, September 25th, 2013

6:28 pm

* Barbos91 – никнейм Игоря Раковского на платформе ЖЖ.

В дерьме брода нет

В дерьме брода нет

– Поработаешь за Федощенко. Она в отпуск уходит на месяц. Поищешь без вести пропавших.

И я пошёл. Стучать на пишущей машинке запросы в больницы, райотделы, ПНД и прочая, прочая… подшивать дела и складывать их в сейф, громадный, от пола до потолка. Работа была не пыльная, но нудная. Пропавшие находились сами по себе. В больницах, моргах, придорожных канавах, водоёмах, у любовниц, в других городах, да мало ли где. Достав папку, я наливал чайку и с чувством выполненного долга печатал, что принятыми мерами Имярек разыскан, и тащил дело на подпись начальнику. Начальник лихо расписывался. Папку со знанием дела я ставил в другой сейф, который был поменьше первого. Всё хорошее быстро заканчивается.

***

Фельдкурьер, считавший себя дипкурьером, достал из своего саквояжа тонкое дело, и меня позвали в канцелярию. И я расписался. И получил. Дело о пропаже гражданина П., работающего в почтовом ящике номер Ты-Ры-Пы-Ры. Который вышел с работы и не пришёл домой. Зелёные бланки Протокола сухо сообщали, во что одет, какие уши, волосы, глаза. Рапорт участкового, с жирным пятном, хранившим запах селедки. Заявление жены П., написанное округлыми буквами. И справка от местного сыскаря, что ищет, то ли ветра в поле, то ли граждани-

на П.

Строгая телефонистка строго сказала – телефонов Почтовых Ящиков не даём. И это было хорошо.

Электрическая пишущая машинка ласково уркнула, и я напечатал, что гражданин П, весь из себя секретный, а поэтому пусть его ищет КГБ. Может, его шпиёны похитили и вывезли в чемодане с дырочками, и сейчас мучают, как партизана, вопросами, ребята в рубашках с заката6ными рукавами. А он мычит, но секреты не выдает. Наш человек. Русский.

Начальник лихо подписал и фельдкурьер, держась за кобуру спустился на седьмой этаж, там за красивой дверкой сидели комитетчики, которые обороняли страну от шпионов. Я помахал рукой ему и делу.

***

– Ты что мне подсунул на подпись? – начальник крутил головой и сжимал кулаки. – Мне из Главка звонили, из Комитета тоже. Уволю, к чёртовой матери!!! Ноги в руки и бегом опрашивать!!! Участковый и сыщик тебя в дежурной части ждут, машину мою возьмёшь, план розыскных мероприятий к 17.00 у меня на столе.

Вон!

Я схватил папку и пошёл. Честно? Поехал на лифте в Дежурную Часть, проклиная ОУР, Главк и всех шпионов мира.

***

Мы строчили бумажки, как банда графоманов. Дело стало толстым. И тяжелило руки.

***

Приказ.

…создать оперативно-розыскную группу в составе…

…учитывать возможность утечки секретной информации…

Начальник Железнодорожного РУВД г. Москвы полковник Карпов.

Начальник ОУР Железнодорожного р-на г. Москвы капитан Ларин.

***

Комитетчик был сером костюме и галстуке.

– Докладывайте.

Он внимательно слушал, чиркал в блокнотике, листал Дело.

Потом мы поехали.

– Здесь его видели в последний раз?

– Да, здесь он выпивал с неустановленными лицами. Это видела гр-ка Киселёва, она здесь бутылки собирает. Пропавшего она опознала по фотографии, а запомнила потому, что уж больно чистенький. И раньше он здесь не был. Новичок.

Место было ещё то. Рядом текло дерьмо из коллектора и медленно сочилось в мутные воды Лихоборки. Пятна от костров пестрели тут и там. Разбитые ящики, ржавые железки. Пыль, вонь и срач. Мимо по дороге неслись чадящие синим дымом грузовики. Через дорогу стояли похожие на костяшки домино дома. Дорогая моя столица, как тебе я бываю не рад…

– Коллектор осматривали?

Я мотнул головой.

– Будем отсасывать. Возможно, там труп.

Минетчик-комитетчик, задирая ноги, обходил коллектор с тыла. Нет я, понимаю, внутренние органы, но не до такой же степени. Сигарета горчила и вкус у неё был дерьмовый.

– А может, его в реку бросили и труп Тимирязевцам унесло, там в том районе надо посмотреть. Они всегда будут рады помочь, такие ребята! Познакомимся, выпьем, закусим, – канючил я.

– Здесь мелко, – тыкая у берега в воду палкой, сказал ловец шпионов, и мы пошли к машине.

***

– Ну спасибо, сынки. А правда здесь парк будет? – ветеран суетился рядом.

– С аттракционами.

– Я уж и в газету писал. И в Мосгорисполком. А вот дорогому Леониду Ильчу написал, и вот! А то говно сочится, спасу нет… А когда бульдозеры будут?

Говночистки, переваливаясь с боку на бок, выезжали на дорогу. Деловитый ГАИшник махнул палкой – и движение замерло, пропуская их.

***

– Ну и где ты его нашел?

– Он к тётке приятеля уехал. У неё самогона в деревне завались.

Через неделю приехал, сейчас дома на больничном. Его жена воспитывала.

– А смежники?

– Они ошиблись, он не секретоноситель. Может только рецептами самогона торговать.

Федощенко улыбалась и демонстрировала в декольте загорелые сиськи. Такое мелковатое декольте. Не глубокое.

Интересно, она в лифчике загорала или без? Этот мир полон загадок.

Из жизни зама по УР

И вообще Палыча достали. Его ругали на совещаниях и оперативках. Он отбрёхивался, но это было похоже на выкусывание блох. Да и вообще место во вневедомственной охране, на которое Палыч надеялся и испортил печень, выпивая, и стесал язык, вылизывая задницу одному полкану, ушло к мальчику-колокольчику, выпускнику Московской вышки, сыну и племянничку КОГОТОГДЕТОТАМНАВЕРХУ.

Времена были комитетовские, мучимый почечными коликами новый Генсек наводил порядок. Народ задерживали в кинотеатрах, банях и просто на улице. Строго проверяли документы и сурово спрашивали: почему не на работе? Слухи ходили разные, народ шептался на кухнях, вспоминая недавние времена, и не раз всплывала в разговорах география, обозначенная краем земли Колымой.

А Палыч вернулся в родной «Полтинник», где дежурка была забита под завязку любителями кино в рабочие время и вообще просто праздно шляющейся публикой. Топтал их юный опер, облачённый в форму, с портупеей и в хромовых сапогах. Выданное позавчера на складе в Капотне поскрипывало и пованивало. Усталые патрули застенчиво смотрели на дежурного по Конторе, человека в мятой форме и с усталыми глазами, пара сытых участковых торжественно писала бумажки. Задержанный Народ был безучастен, молчалив, вонял потом и страхом.

Из дежурки на всё это смотрел сквозь очки Андропов. Портрет его был чёрно-белый. Как чья-то жизнь.

Палыч сидел тихо и мирно, попыхивал сигареткой, смотрел в окно. Там во дворе захлебывались лаем четыре овчарки вечерней смены, мигалки подъезжающих «буханок» вертели бантами синего цвета.

В дверь постучали. В дверь вошёл дежурный опер. Зачем-то козырнул и положил на стол зама по УР бумаги. В Протоколе было написано, что у задержанного изъято сетка с картошкой, 5 (пять – прописью) морковок, складной нож с изображением зверя. В рапорте художественно изображалась погоня и цокот копыт. В явке с повинной некто задержанный Сызин, инженер НИИ Чегототам, писал, что он, работая на овощной базе, с преступным умыслом украл картошку, морковку и сожрал по дороге яблоко.

– Вот, кража гос.имущества. Статья, – сказал опер. – И вообще, времена теперь другие.

Палыч полез в стол, достал из ящика пистолет, положил на бумаги.

– Сегодня в Управе получил. Расстрельный. Специальный. Сам знаешь, времена какие. Бери.

Юный опер посмотрел на Палыча, на пистолет, бумаги. Улыбнулся.

– Шутите?

И тут Палыча понесло. Он орал. Про преступность, про молодняк мягкотелый, что надо всех шлепать к ***ям, и вообще в другое время Палыча дедушка его дедушку спустил бы под кронштадтский лёд и правильно сделал бы. Опер смотрел и бледнел.

– Я готов, – твёрдо сказал юный опер.

– Пошел на***, – скучно сказал Палыч и спрятал зажигалку в ящик стола.

О палках и…

Если у крестьян, читать колхозников, был трудодень, то у рабочих была восьмёрка. Что было у рабоче-крестьянской милиции? Правильно, молодцы – палка. Вся страна была жертвой Её Величества Статистики. Суровое здание Госплана СССР вздымалось комодом в центре Москвы. Как в муравейник стекались туда служащие Её Величества, их выплёвывало метро в начале рабочего дня и засасывало обратно-в конце рабочего дня. На чёрном лимузине приезжал суровый Байбаков, который знал всё. Но становился карточным шулером при докладах старцам Политбюро. Обьёмы производства хрен знает чего, росли невиданными темпами, очереди в магазинах за жрачкой тоже. Но обладатели спецпайков с ул. Грановского жили спокойно, как мудрые ЗК-пайка и дачка была им обеспечена пожизненно. А быдло-советский народ в очередь за счастьем – куском мяса с костями и, если повезёт, с воплем:

– Что дают и кто последний-крайний?

Какая разница, что… выкинули, как горько шутил Райкин… деФцит.

***

Генерал был грузен и сверкал колодкой орденов и медалей за выслугу лет и лизание задниц. Он бубнил о том, что весь советский народ в едином строю и порыве. И вообще, когда балет лучшее, а космонавты всё дальше, то КПСС ближе и роднее. А вы тут раскрываемость повысить не можете…Он отчаянно выдохнул:

– Ёб вашу мать! – это было хождение и братание с народом.

Довольный собой за смелость и правду-матку, и произведённое впечатление он бодро сел за крытый зелёной скатертью стол и шумно выпил нарзану из услужливо поданного стакана.

Полковники и майоры подхватили дружным хором:

– Да мы! Искореним! Раскроем и закроем!

Сыщики играли в морской бой, пользуясь паузой в работе, потому как раскрывать и закрывать придётся им. Бедолагам с Земли.

***

У Палыча, зама по розыску «Полтинника», на столе лежали тощие папки… висяки.

– Твою мать, вы охерели совсем! Это какие-то колхозные коровы, а не дела! Завтра «Невод», будут приданные силы. Чтоб каждое дело было толстое и красивое! Всем писать, уроды, до кровавых мозолей. Ясно?

– Ясно, Солнышко погасло.

Под белы рученьки ведут

Меня менты.

Ах, не троньте малолетку,

Ведь я мамочку люблю.

Лучше дайте сигаретку,

Я вам песенку спою, – дурашливо протянул Крокодил, пепельница гулко стукнула в ловко и быстро захлопнутую им дверь.

– Работать!

***

Дежурка напоминала общественный транспорт гэ Москвы. Было тесно, воняло потом. А патрули всё таскали народ, ПМГ каждые 20 минут подъезжало и заталкивало в переполненную Дежурную часть ещё и ещё… Милиционеры строчили рапорта. Бумаги не хватало. ДеФцит.

– Менты – козлы! – тщедушный мужичонка отчаянно крикнул из толпы.

Начальник ОУРа, приехавший с проверкой, своей тушей прошёл, как ледокол, через толпу и стал на ногу крикнувшему.

– За что?

– Было бы за что, ты бы из сосны зубочистку делал в морозную зиму.

– Начальник, возьми меня! – бойкая девица с выбитым передним зубом распахнула байковый халат, обнажив вислую грудь и шрам от аппендицита.

– Этих в камеру и по полной.

Дежурный кивнул. Постовые поправили фуражки и ринулись в толпу.

Толпа затихла. Кто-то сдавленно ойкнул.

***

– Это ещё что?

В кабинете инспектора УР Володи Зинковского все писали. На подоконнике, на его столе, на полу. Зина, покуривая, ходил от писавшего к писавшему и что-то диктовал. Писавшие кивали и строчили дальше. Шустрая бабушка, в молодости ковырялка и квартирная воровка на доверии, бегло просматривала листы и раскладывала их по кучкам.

– Почерковедческая экспертиза, товарищ майор! – не моргнув глазом ответил Зина.

***

– Ну, как у тебя, Виктор Палыч?

– Работаем.

Начальник ОУР легко выпил водки. Нюхнул корку обдирного хлеба, закурил свой кислый «Казбек»:

– Результат давай. Вон в 16-том две квартирные подняли. Сечёшь?

Палыч кивнул.

***

Дела были толстые. У всех.

***

В ходе операции ГУВД Мосгорисполкома «Невод» на территории 50-го о/милиции гор. Москвы было задержано… из них лиц раннее судимых…

В ходе оперативных мероприятий сотрудниками УР раскрыто 1 тяжкое…1 квартирная кража… предотвращен угон автомобиля… два покушения на личное имущество граждан, выявлены 2 притона, задержан гр-н …, находящийся во Всесоюзном розыске. А также привлечены к негласному сотрудничеству в качестве агентов уголовного розыска 4 человека…

***

Двое пятнадцатисуточников мыли дежурную часть. Тщедушный мужичонка и девица в байковом халате.

***

– Слышь, парни, анекдот от Барбосыча. В дежурку наряд доставляет двух азеров и двух негров. Одни ссали там, где не ссут, а вторые срали, где не срут. Дежурный смотрит на азеров и говорит: «Этих, чёрных в камеру!» Негры переглядываются и хором: «Господи, а мы-то теперь кто?»

***

А мы выпили, потому как без водки в нашей службе нельзя. Палка упасть может.

Земля

Володе Зинковскому посвящается.

Оперативный дежурный сунул мою карточку «заместитель» на место и выдал ПМ, потёртый жизнью.

И я пошёл. Ехать было не на чем. Талонов на бензин не было. Под мышкой была папка в которой лежали стыренные со стола начальника конторы листы белой бумаги, десяток чистых бланков и шариковая ручка – основное оружие советской милиции.

Участковый лениво отбрехивался от терпилы. У последнего сняли колеса с его «Жигулей». Машинка стояла на кирпичах. Силикатных, тяжёлых и белых.

Терпила, увидев меня бросился в атаку. Набор фраз потом стал удручающе знаком.

– Куда смотрит милиция! Среди белого дня! Я жаловаться буду!

Бабушки у подъезда кивали и смотрели с любопытством. Я писал протокол осмотра места происшествия. Участковый опрашивал народ, который как обычно ничего не видел и не слышал.

– Ты долго копаться будешь? У нас грабёж. Шапку сняли, норковую. Давай бросай всё и ноги в руки, – вякнула рация.

К вечеру я, очумевший от потерпевших, тупо сидел за столом и курил. Стол был покрыт бумагами, как снегом. Зина зашёл в кабинет, поставил бутылку на стол. Мы выпили.

– Ну чё у тя тут?

Я уныло рассказал.

– Фигня.

И мы пошли. Колёса нашлись в соседнем гараже. Кто продал, толком было не понятно, но отдали спокойно. Грабитель оказался из поднадзорников и был задержан постовыми при продаже на территории соседнего 16-го отделения. Один терпила, запуганный Зиной, забрал заявление, второй махнул рукой и сказал, что всё ясно как божий день, с третьим Володя велел подождать, у четвёртого не пришла домой жена…

Мы выпили ещё. Зина методично рвал бумажки.

– А?

– Грабителя в корки. У нас тут не УУР и даже не ОУР.

Владелец Жигулей пришёл с бутылкой водки и за колёсами. Зина хмуро сказал:

– Взятка?

Владелец Жигулей оказался классным мужиком. Сбегал за закуской.

Набор таких фраз я потом много раз слышал:

– Ну, парни спасибо. Давай ещё по стаканчику? Если что, да я…

Спал я на столе, укрытый шинелью. Шапка под головой. Недолго. Зазвонил телефон внутренней связи… Бутылка пива стояла на сейфе. Открыл я её Макаровым. Окопы. Земля.

Про циферки

В Московской милиции ввели коды, в году 1983–4, ну там труп бытовой – циферка одна, кража – циферка другая, таблица с кодами, как правило, терялась, и народ, зашуганный штабистами на разводах, лепил такое, что на Петровке у начальника дежурной части волосы вставали дыбом во всех местах.

– Ну что там?

– Ща… (тихий мат).

– Ну это… кругом 16.

– Ты уверен?

– Ну… не 21, честно.

– А у меня 19.

– Моё.

– Вашу мать! Вы что в очко играете?

– Оно отыграло давно.

– Не засоряйте эфир.

– Да мы его фильтруем.

– Говорит начальник штаба полковник…

– Идиот!

– Кто говорит?

– Все говорят.

Про костюм

Это было давно, когда слово «достал» заменяло слово «купил». На экранах кинотеатров шли фильмы с бесстрашным Миклованом. И Потапову жена достала костюм. Костюм был югославский, добротный и красивый. На Илюше он сидел идеально. Потапов стырил у тестя серую шляпу производства Югославии, надел и крутанулся у зеркала.

– Ой, прям иностранец! – захлопала в ладошки жена.

Илюша достал воображаемый пистолет из настоящей новенькой оперативной кобуры и сказал:

– Пам!

– Ну вот, теперь в гости можно ходить или там в театр, а то вечно как оборванец, – веско произнесла тёща. Тесть промолчал. Он боялся, что шляпу ему не вернут. Костюм тёща повесила в шкаф. Шляпу положили на полку. Всё посыпали нафталином. И, довольные, пошли пить чай. Через некоторое время они действительно пошли в театр, в театре был буфет, и это Потапову понравилось. Жене нравилась публика, запахи, занавес и кресло было замечательное, такое удобное! Потапов взял бутерброды с сёмгой, себе пиво, жене – шампанское и мороженое. И, порывшись в кармане, нагрёб на бутерброд с икрой. Народу было много, все толкались. И бутерброд, соскользнув с тарелки, предательски шлёпнулся на костюм. Жена ахнула, и ей сразу разонравился театр. Илюша матюкнуся, глотнул пиво и помчался в туалет, где он яростно тёр пятно солью и поливал водой. Пятно осталось. Химчистка усугубила дело. И Потапов стал носить костюм на работу. И доносил его до капитанских погон. Костюм был ноский и приносил удачу. Потом Потапова назначили начальником отделения, и он ходил в форме. А костюм висел в шкафу. Иногда Илюша, располневший и подрастерявший волосы на голове, открывал шкаф. Смотрел на костюм, и ему было приятно вспоминать молодость, курсантские годы и восторг от просмотра кино с комиссаром Миклованом. Потом Илья Тимофеевич вышел на пенсию, летом ковырялся на дачном участке. А однажды уехал по путёвке в санаторий МВД подлечиться и просто безмятежно отдохнуть. Приехав, он по-хозяйски обошёл дом, подвязал кусты и вдруг увидел за домом болтающийся на шесте свой костюм. Шляпа покойного тестя довершала картину. И так стало ему горько и неприятно, что захотелось заплакать. Жизнь показалось никчемной и пустой, прожитой быстро в каких-то хлопотах и бессмысленной суете. Почему-то вспоминалось всё плохое в жизни, да мало ли грехов у взрослого человека. Даже банка варенья, разбитая в детстве, за которую его поставили в угол, припомнилась. И как он украл коньки на катке, а потом продал их.

– Нет ты посмотри, твой папашка настоящий фетишист, – гоготнул зять, – за костюм переживает, умора!

– Тимофеевич, пошли чай пить, – позвала жена.

Они пили чай. Жена, дочка и зять. И им было хорошо. А Илья Тимофеевич думал о том, где бы по дешёвке раздобыть шиферу для крыши сарайчика. Ветер трепал костюм, обнажал подкладку с дыркой, протёртой краем магазина пистолета Макарова. Пятна от бутерброда видно не было. А ещё костюм не пил чая и не думал. Он был вещь.

А вот мама…

Чибис получил свою кликуху за длинный нос и прыгающую походку. Был он худощав и считался нервным пацаном. Первый срок он получил по малолетке. В 16 неполных лет. Танцы-манцы-обжиманцы. Не поделили девушку. Девушка была ещё та. Катя Колода. Те, кто нравится, бесплатно, те, кто нет, – за деньги. Деньги мелкие или стакан, но полный, без дураков. Чибис занимался карате, тренер хвалил за растяжку, и его противник лёг на асфальт. Беда была в том, что асфальт был твёрдым. Противник Чибиса, как сказал судебный эксперт, получил травму в область височной кости и сломал шейные позвонки при соприкосновении с асфальтом или твёрдым предметом. Пока была милиция и суетились свидетели и понятые, то кошелёк чудесным образом из кармана трупа переместился в спортивную сумку Чибиса. И Чибис уехал по решению народного суда перевоспитываться. Катя приходила в боевом окрасе «Ланкома» стыренным кем-то из её обожателей на Калининском, но не помогло. Менты были скучные и не озабоченные Катиными голубыми глазами, волосами, крашенными в «Чародейке» – знай наших! – и сиськами третьего номера. Потом по дороге с зоны Чибис заехал к другу, где в его городишке пытался взять сберкассу на гоп-стоп (как домой бэз лаве…), но получил от ментов по-полной, лишился почки и ушёл на строгач. Где от злости на себя пёр буром и обрёл ШИЗО, место без солнца и УДО.

Чибис пришёл в контору с портянкой бывшего зэка. Прописывать его никто не собирался. Москва не Урюпинск. И сердобольный по служебным обязанностям оперативный дежурный отправил пацана правильной дорогой в уголовный розыск конторы. В кабинете было накурено, дымился чайник и попахивало перегаром. Чибис отдал справку об освобождении и с разрешения закурил. Опер порылся в сейфе, чего-то полистал. Разговор был обычный. Как у кума. Но на зоне Чибис был правильный пацан, но на свободе были другие законы.

– Витя, ты большой мальчик. Или ты бухтишь или…

– У меня мама больная. Сердце.

– Тем более, есть за что бороться! У меня доктор кардиолог есть, закачаешься. Брежнева лечит. Устроим.

Чибис был большим мальчиком и всё понимал и, покрутившись пару дней, после Хозяина дома он знал многое. И жадно затянувшись дешёвой сигареткой, слил часть того что знал, ну про Гришу Тупого, про пару недоносков, что сорвали шапки у «Моссельмаша», про Федю, что чистил электрички, и Гогу, у которого, возможно, есть шпалер. Опер, бумажная душа, всё записал и велел расписаться и погулять пока. Вечером нагрянул участковый. Орал как резаный, утром велел убираться. Чибис позвонил оперу, но телефон молчал. Мама успокаивала, как могла. Чибис пил чай, когда мама легла спать, заварил чифирь. Под утро закемарил. Утром умерла мама. Скорая не ехала. Он держал её руку. Рука мамы была белая и, пока он держал её, рука была тёплая. И казалось ему, что синие вены пульсируют…

Фельдшерица со скорой мельком глянула на маму Чибиса, спросила где телефон. По телефону она с кем-то хихикала. Пришёл заспанный участковый, от него пахло табаком и луком. Мамин труп вынесли в середине дня два здоровых мужика.

Зелёные мухи тупо бились в оконное стекло на кухне. Дверь в квартиру была открыта. Соседи толкались около двери в надежде на халявную выпивку.

Чибис сидел на кухне и слушал, как гудят электрички. Потом встал, открыл окно. Закурил. Мухи не улетали, жужжали где-то в комнате. Ветер нёс запах гудрона с железки. Из окна было видно, что идёт, спотыкаясь от пивного ларька, Катя Колода. И он понял.

Мама умерла.

Про светлое завтра

Он был одет в телогрейку, из-под которой торчали треники с пузырями, на носках китайских кед было написано шариковой ручкой «KISS». Дурацкая шапка с кисточкой была сбита набекрень. Патлы волос торчали из-под неё. В руках он держал чёрную папку с надписью «ХХII партконференция КОМИ АССР».

– Вот у меня здесь материалы и заявление.

Он снял шапку, потом парик. Из соседних кабинетов ломились любопытные. Заявление было на двух листах. Было прочитано с интересом.

– А папочка у Вас откуда?

– Приятель подарил, он там, в сферах, – заявитель покрутил в воздухе рукой.

Рассказывал он обстоятельно, указывал подробности, вытаскивая, как фокусник, из карманов и папки очередные бумаги, аккуратно клал их на стол. Некоторые были с печатями и гербом СССР. Красивые.

Потом он выпил воды и замолчал. Я тоже. Это было шестое заявление, пятая встреча. Одно заявление я втихаря порвал. За что получил по шапке. Оставшиеся пестрели подписями «Разобраться и доложить!», работа стояла. Я разбирался. Меня ругали, что работа стоит, а я разбираюсь. Знаете, как разбираются с назойливой мухой? Ей открывают окно… Убивать – это не наш метод, хотя руки чесались.

***

Сержант ППС имел метр восемьдесят роста. Среди своих мелких собратьев он выделялся мощью и лицом, похожим на кирпич. Надетые на рубашку полковничьи погоны и выпрошенная у дяди Коли, ветерана и общественника, орденская колодка была нацеплена на рубашку. Вылитый будущий герой Арнольда Шварценеггера из «Красной жары».