Текст книги "Год черной собаки. Фантастический роман"

Автор книги: Игорь Подколзин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

10. СОМНЕНИЯ

Ночью забушевал самум. Под напором этого горячего ветра подрагивали и прогибались стекла окон. Пронзительно и жалобно подвывали провода. В мансарде поскрипывали стропила. Шиферную крышу секли упругие струи. К утру песчаная буря достигла апогея, округу затянула тяжелая бурая мгла. Горизонт исчез – земля и небо перемешались в единую круговерть, пронизанную завивающимися смерчами. Жара не спадала, стало суше, словно вихри выдули начисто влагу. Сквозь плотно закрытые окна и двери каким-то образом песок проникал внутрь. Наружу никто не осмеливался высунуть носа. Все живое попряталось и затаилось.

Эдерс сидел нахохлившись, как курица на заборе после дождя. Изредка зябко поеживался и вздыхал.

– Заболели? – осведомился участливо Грег. – Лихорадит?

– Настроение подавленное, на душе скверно.

– А не действует ли на вас инфразвук? Самум тоже стихия и, вероятно, вызывает его естественно.

– Но ведь собаки-то не беспокоятся? – Доктор указал на спящих животных.

– Доги после сенбернаров самые флегматичные псы, а вы нервный, – заключил Уваров.

– Сами вы нервный! – вспылил доктор.

– Во, видите, а что я такого сказал?

– Ничего не вижу, просто ипохондрия – гложет какое-то необъяснимое предчувствие чего-то плохого.

– Подкрепитесь, и все пройдет. Вам налить кофе? – Мартин взялся за кофейник…

После завтрака друзья собрались в холле.

Грег поправил повязку на глазу и, откашлявшись, – в горле першило от песка, сказал:

– Наметим, что оставим в теории, а что воплотим в жизнь своими силами. Начнем, как и прежде, с вас, – взглянул на Уварова. – Предлагайте?

– По моей части, – он заглянул в записи, – прежде всего проверю установку для наведения Т-поля. В ней, по-моему, кое-что надо заменить. Некоторые детали изготовить заново, я с этим вполне справлюсь. В наличии аккумулятор, но хотелось бы сделать на всякий случай еще один, правда, это не к спеху. Что касаемо прибора РУ – его слегка усовершенствую. Вот, собственно, все. Получив то, что я заказал, потребуется не больше недели работы. Если возникнет непредвиденное, внесем коррективы. Но и тогда прибавится один-два дня, от силы – три.

– Понятно. – Грег провел по волосам ладонью, сдул с нее песок и взглянул на доктора.

– У меня дел меньше. – Эдерс посмотрел на русского. – Я могу помочь, если потребуется. Тем более полезно ознакомиться со всей аппаратурой поподробнее. Мне нужно проверить установку для регенерации, ту, что Смайлс смастерил для опытов с Рексом. Затем заняться кое-какими реактивами и препаратами. Поэтому считаю – нет резона разбегаться по кельям и каждому копошиться в своем хозяйстве. Лучше трудиться вместе.

Уваров кивнул в знак подтверждения слов доктора.

– Практическая часть по медицине, – продолжал Эдерс, – будет состоять также из аппаратуры для манипуляций с тканями, в частности с мышечной, ну и раздевающего аппарата. Для краткости назовем его, как предложил Миша, РУ. Диапазон смерти аннулируем.

– Это, конечно, так, – одобрил Грег. – Но мне кажется, сначала необходимо разобрать материалы, проклассифицировать в должном порядке.

– А зачем? – Эдерс поднял брови и поправил съехавший набок галстук.

– Чтобы переснять на микропленку записи, теоретические предпосылки и обоснования, расчеты, формулы, таблицы и чертежи. Наконец, просто рассуждения отца и сына, которые, по моему мнению, могут стать каким-то исходным пунктом для научных изысканий, информацией для размышления и создания новых гипотез. Короче, скопировать все, что имеем.

– Правильно. – Уваров снял очки и начал их протирать кончиком скатерти. – Несомненно, следует зафиксировать и именно в той последовательности, как работали ученые.

– Но материалов слишком много, – недоуменно возразил Эдерс. – Потребуется время и пленка.

– Не так много, как вы думаете. – Грег почесал переносицу. – На каждом кадре умещается шесть страниц. Микрокатушки по пятьсот кадров. Что касается времени, то меня учили снимать быстро, я профессионал. Предлагаю сегодня же заняться пересъемкой, для чего и нужна предварительная сортировка, а завтра с утра засядете за подготовку установок и аппаратуры.

– Я за, – кивнул Уваров.

– Хорошо, пусть так, – без особого энтузиазма поддержал доктор.

– Тем более, – Грег взглянул на Мартина, – еще не все приготовлено и куплено. Вот и организуем доставку, если возникнет нужда, вылетим в Каир. Хотя, – он повернулся к окну, где металась желто-коричневая пелена поднятого ветром песка, – в такой свистопляске далеко не улетишь, рейсы наверняка отменены.

– Уж это точно, – поддержал русский, – будь я владельцем авиакомпаний, отменил бы безусловно.

Ветер стих резко и внезапно, как начался, словно пустыня проглотила его и погребла в горячем чреве. Небо поголубело. Утро наступило спокойное и розоватое. Перед домом виднелись острые язычки песчаных застругов. По обочинам распрямлялись перепуганные и притихшие деревца, несмело и недоверчиво разворачивая скрюченные жарким дыханием самума листочки. Вдали, на шоссе, затарахтели дорожные машины.

Мартин уехал рано-рано, чуть свет, оставив записку, где что лежит и чем кормить людей и собак.

Позавтракав, Эдерс и Уваров подмели холл, снесли вниз материалы, сложили на пол и журнальный столик.

– Все здесь. – Доктор хлопнул ладонью по пачке. – Разложено по порядку, не разделяя на мою и его, – кивнул на русского, – части. Приступайте. Если наша помощь не потребуется, пойдем к себе.

– Ступайте. Понадобится что-либо выяснить или уточнить, спрошу.

Перед Грегом высилась кипа пронумерованных красным карандашом исписанных листков текста, чертежей и расчетов. Он расстелил на полу белую бумагу, разместил на ней записи и приступил к съемкам.

К обеду доктор и физик спустились в холл.

Грег стоял и, охая, разминал затекшую поясницу, Выглядел он, будто таскал тяжелые камни.

– Ну как? – Эдерс потер ладони. – Продвигается?

– В глазах рябит, – вздохнул Грег, – но к вечеру скорее всего закончу. Некоторые документы для верности щелкаю дважды. А у вас?

– Неплохо. – Доктор улыбнулся. – Мне кажется, Уваров убил в себе прекрасного механика или там слесаря, что ли, в общем, мастера. Руки у него золотые – все умеет.

– Отчего же убил? – возразил русский. – Каждый исследователь в нашей области обслуживает себя сам, делает требуемые ему приборы. Подчас их вообще не существует, и приходится создавать заново. Так, кстати, действовал и Смайлс и весьма в этом преуспел. Но мне бы хотелось знать, Грег, что будем делать с этими установками?

– Меня это тоже интересует, – добавил Эдерс. – Для чего мы затеяли канитель со сборкой?

– Странный вопрос, – Грег пожал плечами. – Раз собираем, значит, для того, чтобы использовать по назначению – экспериментировать.

– Как вас прикажете понимать? – прищурился Эдерс.

– Очень просто. Допустим, мы смонтировали аппаратуру для регенерации органов. Мое мнение – по меньшей мере неразумно не посмотреть, как она действует.

– На ком? – Доктор покачал головой. – У нас нет лаборатории, специалистов, наконец, подопытных животных и…

– Ничего этого не нужно, – перебил Грег. – Начнете прямо на человеке, то есть на мне, благо имеется, что восстанавливать. Чем я вам не объект для опытов?

– Не говорите глупостей, Грег, это несерьезно, – Эдерс всплеснул короткими руками. – Это не шутки.

– Я и не намерен шутить.

– Тогда городите несусветную чушь и абсурд. – Лицо доктора покраснело. – Неужели вы допускаете, что я, врач, стану проводить опыты на человеке без лабораторных исследований, предварительных анализов, неоднократных экспериментов на, скажем, морских свинках, собаках или обезьянах?

– Смайлс провел опыт на Рексе?

– Боже мой! Вы-то не Рекс, а я не Смайлс. – Доктор закричал. – Я врач, понимаете или нет? Вра-ач! Не знахарь, шаман или колдун, а дипломированный медик. Я давал клятву Гиппократа. Клялся именами дочерей Эскулапа Гигии и Панакеи «Ноли ноцере» – не повредить больному. Не повреди-ить. Не усугублять его страдания, а облегчать их. Я не шарлатан и не авантюрист. Это вам ясно?

– Разумеется, доктор. Конечно, дорогой мой, – примирительно сказал Грег. – Но у нас нет выхода. Тем более я иду на это добровольно. Не требую наград и гарантий, не предъявляю претензий. Жертвую собой, так сказать, во имя науки и человечества.

– А если бы вы добровольно попросили лишить вас жизни?

– Не ударяйтесь в крайности, Макс.

– Это не крайности, – голос его звенел торжествующе, – а здравый смысл. Мой врачебный долг. Моя этика. Я не желаю экспериментировать на вас, человеке, к которому испытываю братскую привязанность, если не больше. Вы просто не представляете, на что пытаетесь меня толкнуть. На преступление! Да-да, преступление, за которое лишают диплома и судят. Мы, медики, имеем дело с людьми, и любая новинка в нашей области, прежде чем ее применить к человеку, тысячи и тысячи раз пробуется и проверяется в клинике на животных. Это слишком ответственно.

– Успокойтесь, доктор, – Грег положил руку на его плечо. – Вы же верите Смайлсам? Или не хотите помочь мне обрести облик полноценного человека?

– Верить одно, – Эдерс вырвал плечо из-под ладони Грега, – а испытывать сомнительные машины и рецепты на людях – в корне противоположное. Потом, чем помочь? Чем?

– Восстановить кисть и глаз.

– А вдруг вместо этого у вас вырастет хвост и образуются жабры? – Эдерс уже вопил, размахивая руками и брызгая слюной. – Или вы обрастете шерстью, как медведь. На голове появятся рога, а из челюстей прорежутся бивни мамонта?

– Рога я, по всей вероятности, уже носил, их восстанавливать не надо. – Грег невесело рассмеялся. – В конце концов я даже не против хвоста и жабер. Будет чем отгонять москитов и дышать под водой. Стану эдаким хвостатым Ихтиандром.

– Не паясничайте! – взвизгнул Эдерс. Круглые щеки затряслись, смешно запрыгали усы, карие глаза заблестели. – Я же вас, сыщика, не принуждаю нарушать закон?

– Я вас тоже не принуждаю. Просто считаю в данном случае риск оправданным и согласен на любой исход, даже если он обернется для меня трагедией.

– А для меня? Меня замучает, убьет совесть. На это вам наплевать?

– Ничто вас не замучает, и останетесь живы, – неожиданно вмешался Уваров. – Я уверен: все кончится благополучно, и поддерживаю просьбу Грега. А если он вам так дорог, предлагаю себя – обо мне плакать некому, я везде теперь, как говорят, персона нон грата.

– И этот туда же! – резко повернулся к физику доктор. – Вы мне также не посторонний. Да и не в этом дело. Я врач! Не могу я, _не могу_. Мне никто не давал такого, права. Тем более вам и восстанавливать нечего. Вы ставите меня в неловкое, некрасивое положение. Это безнравственно. Я категорически отказываюсь и не желаю продолжать разговор в том же духе.

– А вот русский доктор Бакулев учил молодых медиков, – вставил Уваров, – использовать малейший шанс спасти больного.

– Я преклоняюсь перед именем Бакулева, но не вижу аналогии. От чего спасать нашего друга? От чего? Он что, на грани смерти?

– Ну зачем же так прямолинейно. – Русский скривил губы. – На вашем месте я бы рискнул.

– Вы не на моем месте. Поэтому вам легко говорить. Всегда легче, если дело касается других. Повторяю, категорически отказываюсь. Да. И ничто, да-да, ничто не изменит моего решения! Господи, недаром вчера меня терзали предчувствия.

– Значит, доктор, – Грег пристально взглянул ему в глаза, – имея возможность вернуть меня в лоно полноценных, вы из-за своей сомнительной щепетильности отказываетесь. Это и есть безнравственность, равнодушие и эгоизм. Вы можете, но, видите ли, не желаете.

– А кто вам сказал, что могу? – Эдерс затряс черной гривой. – Почему могу? Вдруг все не так и не то? Мало ли что они там насочиняли? Не исключено – случится непоправимое, мы же вступаем в область неизведанного. Вдруг вы примете обличье какого-то монстра-людоеда и в вас проснутся первобытные и отвратительные инстинкты? Вам лень об этом подумать?

– Но я же освобождаю вас от ответственности и угрызений совести, – засмеялся Грег.

– Вы – да! А я себя – нет! И перестаньте хихикать, мне не до юмора. Я возмущен – вы просто легкомысленный человек. – Он насупился, замолчал и нервно заходил по холлу.

– Доктор! – Уваров обнял его за плечи. – Успокойтесь. Мы вас очень любим и уважаем. Но Грег прав, действительно другого выхода нет. Будь я врачом, честное слово, решился бы на эксперимент. Это особый случай, требующий и благородства и мужества. Впрочем, – он прищурился, – вы можете подсказать что-либо иное?

– Значит, вы бы согласились? – Эдерс остановился.

– Не колеблясь. Потом, я же буду ассистировать. Работа установок – моя епархия. Следовательно, я не только помощник, но и соучастник и готов разделить с вами любую случайность. На лабораторные исследования времени нет.

– Тем более, – вставил Грег, – мне кажется, скоро нас побеспокоят люди Робинсона или Майка. Не исключено, они отправят на тот свет с легким сердцем – без всяких душевных угрызений. Эти опасения и заставили меня сфотографировать материалы. Я изготовлю еще копию, а оригиналы уничтожим.

– Вы хотите уничтожить созданное Смайлсами? – взвился Эдерс и уставился горящими глазами на Грега. – Это вандализм! На подобное злодеяние замахивались разве варвары-гунны или гитлеровцы. Вы фашист?

– Полно, доктор, – Грег встал, – не нервничайте, я же сказал: два экземпляра спрячем, а подлинник сожжем. Так удобнее – катушка пленки не больше двадцатицентовой монеты.

– Копия – это копия, а оригинал – оригинал. – Эдерс задумался и поджал губы.

– Не забывайте – это фотокопия. Кипу документов труднее сохранить, а микропленку я при необходимости проглочу или так запрячу, сам дьявол не отыщет.

– Делайте как знаете, вам виднее. Я умываю руки.

– Ручонки вы умоете перед операцией над Грегом, – улыбнулся Уваров.

– Не ерничайте! Никаких операций! – опять взвился доктор. – С генетикой шутки плохи. С ней разговаривают на «вы». Дилетанты, неучи и профаны не представляют могущих произойти пагубных последствий. Это святая святых, в нее следует входить на цыпочках.

– Мы все понимаем. Но поймите и нас, иного выхода нет. – Грег сдвинул брови. – Значит, вы желаете, чтобы я так и остался калекой?

– Нет, не желаю. Не в том дело, а вдруг…

– Если произойдет это «вдруг», даю письменное разрешение Уварову пристрелить меня. Изобразим самоубийство.

– Здрасьте! Вот это мило! – вытаращил глаза физик. – Почему именно мне отводится столь ужасная роль заплечных дел мастера?

– Потому что вы меня поддерживаете и уверены в успехе, как я сам. Вы оптимист, а доктора постоянно заносит в негативную сторону. Родится монстр! Вырастут бивни! Полезу на деревья! А если обернусь гением? Начну слагать стихи, как Шекспир, писать картины подобно Рембрандту и сочинять музыку, достойную Чайковского? Вас гложет зависть, Макс, поэтому вы и отказываетесь. Вдруг замухрышка Грег превратится в сказочного принца? Что тогда станет с вашей совестью?

– Вы неисправимы, Фрэнк. Делаете вид, будто не понимаете меня, хотя вам все прекрасно понятно. Вы вымогаете…

– Себе превращение в сказочного принца, – закончил Уваров.

– Не острите! Я не шучу! – взвизгнул Эдерс, но уже как-то неуверенно.

– И мы не шутим, наш милый доктор. Мы вас просим как единственного волшебника, даже, если хотите, умоляем снизойти…

– Пропадите вы пропадом! – Эдерс засунул кулаки в карманы брюк и выпятил круглый животик. – Я умываю руки. Будь что будет. Вы с физиком затравили меня, загрызли, затюкали и загнали в тупик. Это нечестно, неблагородно и уж, во всяком случае, не по-товарищески. Вы создали искусственное большинство. Вероятно, с этой целью и Мартина сплавили – он бы взял мою сторону. Не даете мне открыть рта! А вам, Уваров, я этого…

– Никогда не прощу! – закончил физик с пафосом, закатил глаза и захохотал. – Если вы, доктор, сейчас же не согласитесь, – он схватил со стола прибор РУ, – я вас раздену и, как сказано в одной басне, голым в Африку пущу. Благо она близко.

– Я умываю руки, – повторил Эдерс и задрал подбородок. – Подчиняюсь насилию, но оставляю за собой моральное право: если, дай-то бог, все кончится благополучно – в течение недели будете поочередно чистить мои туфли и подавать в постель утренний кофе со сливками и свежими булочками.

Грег и Уваров переглянулись и ответили хором:

– Согласны! Обещаем!

– Считайте, почти уговорили, – Эдерс вытер лоб, – но не воображайте, что испугали вашими угрозами – иду на безрассудный риск ради науки и любви к ближнему или, как нынче часто пишут газеты, ради всего прогрессивного человечества. Но если случится несчастье – наложу на себя руки. Кстати, – он вытаращился на прибор РУ, – покажите, как действует эта штука.

– Для вас с превеликим удовольствием. – Уваров направил на него объектив.

– Вы с ума сошли! – Доктор всплеснул ладонями. – Не на мне.

– Извольте. – Уваров отвел прибор в сторону. – Видите, над объективом-вибратором четыре кнопки, закрытые прозрачными колпачками.

– Раньше их было три, – вставил Грег.

– Верно. На старой модели их три. Тот прибор не работал в режиме «усыпление».

– А колпачок зачем? – спросил Эдерс.

– Чтобы не нажать случайно: при ношении, падении или еще чего. Это своеобразный предохранитель. Там есть и другой – прежде чем утопить кнопку, ее надо развернуть пальцем на 90 градусов по часовой стрелке. Теперь, как он действует. Смотрите, белая – раздевание. – Он навел прибор на штору. – Нажимаю.

Репсовая, в оранжевых и зеленых разводах, штора мгновенно словно растаяла. Какой-то миг казалось, вместо нее реет невесомое мутное облачко пыли, но и оно тут же пропало.

– Все, – сказал Уваров. – Если бы это был костюм, человек предстал бы обнаженным. Без всякого вреда для здоровья. Дальше – черная кнопка – «усыпление». – Он направил объектив на сидящую на площадке собаку. – Нажимаю.

Джерри, это была она, лениво повалилась на бок. Рекс в недоумении потянулся к ней, втянул воздух носом, но тут же сам упал сверху.

– Что вы делаете? – закричал доктор и бросился к животным.

– Остановитесь, – Уваров схватил его за рукав. – Им ничто не грозит. Они крепко спят, сейчас мы их поднимем.

– Ох, господи, склероз. – Доктор остановился. – Совсем заморочили мне голову. Я же в этом режиме использовал прибор сам. Будите их.

Уваров надавил на зеленую кнопку. Собаки как ни в чем не бывало поднялись, потянулись, выгнув атласные спины, и снова улеглись.

– Обратите внимание, они даже не удивились, что только что лежали, – прокомментировал Уваров. – Если бы я их не разбудил, проспали бы сном праведников час-полтора, а затем благополучно проснулись бы сами.

– А это? – доктор потянулся к красной.

– Осторожно! Ликвидатор. Когда-то его машинально и беззаботно задел наш друг, и кончилось печально. Правда, я его усовершенствовал. Сейчас он действует не взрывом патрона – короткое замыкание расплавит прибор в доли секунды. Думаю, так лучше, меньше шума и безопаснее для окружающих.

– А диск и шкала на обороте? – спросил Грег. – Прежде я их не видел, вернее, скорее всего не заметил.

– Точно. Их не существовала – подтвердил Уваров. – Здесь нанесены числа: 35, 42, 51. Первая частота превратит в ничто живое. Я ее испытал на метровом варане. Исчез, лишь следы лап и брюха остались на песке. Вторая – развеет любое каменное, кремневое, бетонное или силикатное препятствие. Третья – обратит в пыль металл или изделие из него. Для последней имеется еще и своя шкала, на ней устанавливают частоту для определенного вида. Скажем, для стали одна, для меди другая.

– Понятно, – прошептал доктор. – Ужас. Просто ужас. Уму не постижимо, какое варварство. До чего может докатиться человек в своих низменных устремлениях.

– При чем тут варварство? – возразил Уваров. – Это изумительное и нужное открытие, значение которого трудно переоценить. Это равноценно атомной или термоядерной реакции: можно строить электростанции, а можно создавать бомбы.

– Ладно. Ну его к шутам, спрячьте от греха. – Эдерс боязливо отстранился. – Безопасен он или нет, но подобные вещи вызывают у меня омерзение и внутреннюю дрожь. Уберите.

Уваров вложил прибор в небольшой футляр.

– Продолжим? – Грег собрал разбросанные по столу листки. – Как только Мартин доставит необходимое, начнем готовиться к эксперименту. Надеюсь, вас больше не придется уговаривать, доктор?..

Лабораторию оборудовали на втором этаже, где раньше размещался кабинет профессора. Там не оставили почти никакой мебели, тщательно вытерли пыль, продезинфицировали вещи и вымыли полы.

Грег лежал на кушетке, по горло закрытый простыней. На лбу и глазах марлевая повязка, искалеченная рука, откинутая под прямым углом к телу, покоилась на подставке. Над ним возвышалось устройство, напоминающее большой фотоувеличитель. На высоте двух метров висел рефлектор, похожий на кварцевую лампу. В комнате уже успел воцариться запах лекарств. Эдерс и Уваров в белых халатах чинно стояли по обе стороны кушетки, в изножье на стуле примостился Мартин.

– У вас все готово? – Доктор скосил глаза из-под маски.

– Все, – торопливо и почему-то шепотом ответил физик.

– Ну, начинаем.

– Включаю общее облучение, – щелкнул тумблером Уваров. Лицо побелело, резче проступили веснушки, руки мелко дрожали.

Вверху тихо и тонко, словно оса, зажужжало. Рефлектор засветился необычайно красивым фиолетово-лиловым светом. Он, будто шар плазмы, висел в воздухе, переливался, менял тона и оттенки, еле слышно потрескивал.

– Что чувствуете, Фрэнк? – Щеки доктора лоснились, на ресницах и кончике носа повисли капельки, губы тряслись.

– Ничего, – пробубнил Грег. – Абсолютно ничего.

Доктор заглянул в блокнот.

– Так и должно, – сказал удовлетворенно и незаметно перекрестился.

– Доктор, – укоризненно прошептал Уваров, – вы же атеист, а бог…

– Черт с ним, с богом, – отмахнулся Эдерс. – Первые полчаса, наверное, не возникнет никаких ощущений. Затем постепенно тело заполнит приятная теплота. Так мне подсказывает интуиция. Смайлс это определял по термометру, Рекс же не делился своими ощущениями.

– Он мог повилять хвостом, – хмыкнул русский.

– Следите лучше за приборами, кинолог.

– Давление в пределах нормы, температура тридцать семь и пять, – покорно ответил физик.

– Ох, связался я с вами, – вздохнул доктор.

– Чувствую тепло, – хрипло произнес Грег. – Невесомое, я бы сказал, нежное…

– Первое общее облучение продлится двенадцать часов. Вы помните – в это время вставать нельзя?

– Помню. Для того вы и терзали меня, промывая желудок и ограничивая в питье и еде?

– И чтобы не отвлекать силы организма на пищеварение. В вас сейчас происходят удивительнейшие явления. Эти процессы, дремавшие в клетках миллионы-лет, теперь начинают пробуждаться, оживать и действовать по своему назначению. Вы, словно эмбрион, проходите все стадии эволюции. И вот на той из них, на которой организму была еще присуща способность регенерации, облучение прекратится. После того, как организм обретет способность к регенерации, начнется восстановление утраченных органов. Образуются ткани, в них, словно корни растений, станут разветвляться нервы и сосуды. Едва члены обретут нормальные размеры и зафункционируют, повторное облучение вернет организм в состояние, соответствующее нашему веку. В начале процесса руку поместим в полиэтиленовый футляр, на глаз наденем повязку, и Грег сможет вставать и ходить. Конечно, недолго. Сделает, что положено, и снова в постель.

– В третий раз облучать не будем?

– Нет. Сначала двенадцать часов. Затем пауза в две-три недели. Как заметим – кисть восстанавливается, сделаем несколько стимулирующих инъекций по рецептам Смайлсов. В это время ему следует усиленно и калорийно питаться. Как только конечность придет в норму, произведем снова облучение в течение двенадцати часов.

– Для того чтобы остановить процесс?

– Он остановится сам. Генетический код не позволит ему продолжаться дальше – органы ведь достигли естественных размеров. Облучение нужно, чтобы вырвать организм из стадии ящера – млекопитающего и вернуть в стадию гомо сапиенса.

– А глаз? – с надеждой спросил Грег.

– По этому поводу в работах Смайлсов ничего не сказано. Есть упоминание о восстановлении желудка, скажем, если вам при язве или травме удалили его часть, почки, легкого и некоторых других органов.

– Они тоже целиком восстанавливаются? – с сомнением спросил Уваров.

– Смайлсы утверждают – да, – подтвердил Эдерс. – Что касается глаза, мы идем вслепую. Это иная стадия – того уровня, когда имелись зачатки третьего глаза – ее мы постараемся нащупать, медленно перемещая организм из одной в другую. Как обнаружим – что-то началось, задержимся. Мне думается, организм утратил эту способность раньше, но все происходило плавно, без резкой грани.

– Вы там не чувствуете чего-либо?

– Кроме тепла во всем теле и глазнице, ничего, – ответил сонно Грег.

– Тогда лежите спокойно, ни о чем не думайте, расслабьтесь, постарайтесь заснуть. Смайлс, например, давал собаке снотворное.

– Может, и ему дать? – спросил Уваров.

– Не стоит. Смайлс делал это потому, что псу же не скажешь: лежи, не двигайся и спи. Обойдемся. У ложа буду дежурить неотлучно. Понадобится, вы меня подмените.

– Слушаюсь, доктор. Но мне бы тоже хотелось присутствовать, любопытно. Можно?

– Конечно, – кивнул Эдерс. – Записывайте все, что происходит. С точной датой, временем, симптомами. К сожалению, мы лишены возможности делать постоянно тщательные анализы крови, мочи и так далее, да и анамнез я провел спустя рукава. Придется довольствоваться тем, что есть.

– Доктор, – Уваров с интересом взглянул на Эдерса, – мне всегда представлялись хирурги эдакими волевыми, хладнокровными людьми, а вы…

– Не путайте хладнокровие с равнодушием – раз, – перебил доктор. – Потом, сейчас я занимаюсь не хирургической операцией, в чем хорошо разбираюсь и чему обучен, а совершенно другой, почти не знакомой мне. Обобщающий же портрет идеального врача, мне думается, очень точно определил Гиппократ. Он говорил: «…Врач-философ равен богу. Да и немного в самом деле различия между мудростью и медициной, и все, что ищется для мудрости, все это есть и в медицине, а именно: презрение к деньгам, совестливость, скромность, простота в одежде, уважение, суждение, решительность, опрятность, изобилие мыслей».

Грег покосился на доктора и буркнул:

– Ученые у них – поэты и романтики, врачи – философы и мудрецы, одни мы, сыщики…

– Замолчите! – не дал ему договорить Эдерс. – Иначе как вот отключу…

Спустя шесть часов, когда доктор спустился перекусить, из комнаты Грега донесся испуганный голос Уварова:

– Доктор! У него появилось жжение!

– Где? – Эдерс, жуя, влетел в комнату. – Где появилось? Что жжет?

– В глазнице и в руке, – слабым голосом произнес Грег. – Но скорее не жжение, а зуд, как при щекотке, в глазнице больше. – На носу Грега блестели капельки. – Причем и в больном, и в здоровом глазу.

– Все правильно. Оба глаза связаны воедино, процесс касается обоих. Так и должно быть.

– А здоровый не вывалится?

– Не знаю. Вы понимаете, не зна-ю! – произнес раздельно и с раздражением. – Но вряд ли. Чаще на здоровый орган переносится болезнь, а не наоборот.

– Доктор! – удивленно прошептал Грег. – У меня ноет челюсть.

– Какая еще челюсть? – встрепенулся Эдерс.

– Верхняя. Будто в ней копошится и царапается муравей.

– Откройте рот. Быстро. Пошире!

Грег разинул рот. В верхней челюсти не хватало зуба.

– Господи! – вскричал Эдерс. – Какой же я тупица, жалкий лекаришка, не сообразил такой простой вещи. Ведь у него восстанавливаются все утраченные части. Вы понимаете, все-е. Нет ли еще чего, недостающего?

– Остальное вроде в наличии, – неуверенно произнес Грег.

– Как данные? – Доктор повернулся к Уварову.

– Температура тридцать восемь, остальное в норме.

– Так и следует, – удовлетворенно кивнул Эдерс. – В организме идут сложные процессы, они и вызывают реакцию. Могут возникнуть ощущения, о которых мы и слыхом не слыхали.

– Зудит сильнее, – прохрипел Грег. – Причем везде, в зубе тоже, вернее, в десне. К чему бы это?

– Так надо! Отстаньте! Боже, каким вы были паинькой, когда я вас лечил в клинике. Лежали смиренно…

– Ладонь зачесалась, – не обращая внимания на причитания Эдерса, произнес деловито Грег. – Терпенья нет. У-у-у.

– Какая ладонь? – Доктор наклонился над пациентом.

– Та, которой нет, – обыденно ответил Грег. – Нет, а зудит.

– Это хорошо. – Эдерс воздел руки к потолку. – Прямо прекрасно, замечательно. Вы понимаете, – взглянул с торжеством на физика, – раздражаются окончания нервных волокон от предплечья к ладони и далее к фалангам пальцев, скоро начнется их рост.

– Во-во! – поддакнул Уваров. – Моя бабушка говорила: раз чешется, значит, заживает.

– Идите вы со своей бабушкой, – начал Эдерс.

– Точно. Пальцы зашевелились, – Грег хотел привстать. – Я их чувствую, доктор. Вы понимаете, чувствую!

– Лежать! – рявкнул Эдерс так, что зазвенели на столе мензурки. – Пальцы не могут шевелиться, их нет и в зачатке – это так только кажется.

Грег плюхнулся на подушку.

– До конца облучения осталось пять минуточек, – доложил физик.

– Приготовьтесь вырубить общий облучатель. Как выключите, одновременно дайте напряжение на индивидуальное облучение руки и глаза.

– Время! – восторженно крикнул Уваров и щелкнул тумблерами. Фиолетово-лиловое свечение словно втянулось внутрь рефлектора. По-комариному пронзительно зазвенело облучение на руку и глаз.

– Теперь процессы идут локально. Органы обрели свойства регенерации. Местное облучение стимулирует восстановление в районе травм. Как дела, Грег?

– Защипало в глазнице, – он поколебался, – и в челюсти.

– А в руке?

– Как и раньше.

– Понадоблюсь, позовите, буду у себя. – Уваров пошел к двери.

– Позову. Ступайте…

Утром Уваров тихонечко приоткрыл дверь в комнату Грега. В полумраке пахло озоном и нагретой изоляцией проводов. Эдерс сидел в кресле, вытянув ноги, сложив на животе ладони, опустив веки, словно зачарованный, повторял, покачивая головой:

– Господи боже мой. Что же творится, уму не постижимо.

– Что случилось? – встревожился физик.

Эдерс открыл глаза.

– На месте травмы образовалась опухоль – это начало формирования кисти. Вы представляете? В какое время живем? При каком событии присутствуем? Я отказываюсь верить и понимать, не доверяю собственным глазам. Будто все творится в каком-то фантасмагорном мире, куда удалось случайно заглянуть.

– А из этой опухоли не образуются ласты или копытце? – спросил Уваров и тотчас пожалел.

Доктор, уперев ладони в подлокотники кресла, начал медленно приподниматься. Лицо побагровело. Взгляд сделался неподвижным и зловеще уперся в физика. Уваров в страхе отпрянул.

– Вы что? Издеваетесь? Я вас спрашиваю, для чего вы явились? Помогать или задавать вопросы на уровне дикаря с островов Фиджи?