Текст книги "Ящик водки"
Автор книги: Игорь Свинаренко
Соавторы: Альфред Кох
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 75 страниц) [доступный отрывок для чтения: 27 страниц]
Вот мне тут попал в руки прелюбопытнейший чиновничий документ, как раз датированный 87-м годом. Дорого я бы отдал, чтоб его тогда полистать. Хотя – ну полистал бы, и что? Стало б одной темой больше из той же оперы: коммунисты – гондоны и прочее.
Однако же к делу. Название этой 192-страничной книжки в мягком переплете, изданной под грифом «СЕКРЕТНО» и соответственно номерной, такое: «ПЕРЕЧЕНЬ сведений, запрещенных к открытому опубликованию». Москва, стало быть, 1987-й. Шапка такая: «Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР (Главлит СССР)». Инвентарный номер такой-то, экземпляр номер такой-то.
Чего там запрещалось упоминать в печати? Вы будете смеяться, но, к примеру, недопустимым считалось «упоминание о низком политико-моральном состоянии личного состава ВС СССР, в том числе о негативных отношениях между военнослужащими…». То есть воры, садисты и убийцы в Советской армии были засекречены! Еще вот что запрещено, отдельным пунктом: «Упоминание о чрезвычайных происшествиях (убийство, самоубийство, ранение, членовредительство, дезертирство, хищения вооружения и военной техники, гибель и увечье людей, массовое отравление и обморожение, нарушение правил несения боевого дежурства, проявление военнослужащими группового недовольства (!), неправильное поведение их по отношению к местному населению)». То есть это всегда было – солдатики убивали друг друга и бежали с автоматами наперевес по родной стране, отстреливаясь от преследующего их спецназа, и всегда продавали пистолеты браткам… Но Советская власть уберегала нас от этих знаний, заботливо продлевая нашу девственность…
О чем еще нельзя? «О демонтаже промышленного оборудования и вывозе его в Советский Союз». Это касательно репараций после Второй мировой. Сколько мы тогда вывезли из Германии станков! Но поскольку явление было засекречено, легче было морочить людям голову: типа, мы братский немецкий народ не грабили. Ну а хоть бы и грабили? К чему такая щепетильность – непонятно… «О штрафных батальонах и заградительных отрядах, кроме общего наименования» – это уже понятнее, потому что тут тема советского гуманизма…
Еще что секретно? «Методика расчета потерь и разрушений от оружия массового поражения». Это мы пока 25 страниц пролистали. Читаем далее. «Упоминание о финансировании ДОСААФ из государственного и местного бюджетов». Мы же за мир, у нас же народ сознательный – любит добровольные взносы. «Топографические карты масштаба крупнее 1:1 000 000 и планы территории СССР». «Морские карты – любых масштабов». Ну, про море понятно – по морю сбежать от товарищей было все-таки легче, чем по суше. А вот еще: «Система параметров общего земного эллипсоида и параметры гравитационного поля Земли, принятые в СССР». И дальше: «Обобщенные данные отечественных наблюдений за полярными сияниями» – тоже врагу показывать нельзя. И ничего тут смешного: полагаю, что такой поражающий фактор ядерного оружия (которое на нашем Севере испытывалось), как электромагнитное излучение, мог как-то по-особому, по-военному расцвечивать северное сияние. Ну а ниже уже открытым текстом: «Сведения о радиоактивном загрязнении окружающей среды локальными (неглобальными) выпадениями, позволяющие определить место, дату и причину явления, вызвавшего повышение уровня радиоактивности». Чернобыль у нас за год до этого был – но он проходил по старому изданию перечня, которое вышло в 76-м году. «Данные об аварийных сбросах и выбросах на гражданских объектах, представляющих высокую опасность для человека». В общем, что касается предшественников Пасько, так их, если б они были, удавили без суда и следствия.
Военные тайны типа атомных, ракетных, лазерных, подводных – само собой. Это даже скучно. ЭВМ, кстати, в то время тоже проходили по графе «Военные тайны».
Но смешного тут вообще-то мало. Вот вам пункт 5.43: «О способах производства (в том числе и по материалам иностранных источников), дающих возможность изготовления в домашних условиях взрывчатых веществ…» Все, все было известно секретным аналитикам – за многие годы заранее. Люди, как только получат чуть-чуть свободы, тут же, рискуя жизнью, пойдут добывать новую порцию свободы… Часто – по инерции, лишнюю, ненужную. Так было, так будет…
Секретность заходила далеко и глубоко. «Упоминание о том, что бывшее ДСО „Зенит“ объединяло спортсменов, физкультурников, спортивные коллективы предприятий и учебных заведений оборонных отраслей промышленности…» Забавно, что секретными были сведения и «о производственном браке военной продукции».
А что гражданская промышленность? Тут тоже многое секретно: золото, бриллианты, алмазы, цветные и редкие металлы, полупроводники, радио, самолеты, пароходы, нефть и даже тетрагидрофуриловый спирт.
Особенно неприятно думать про то, что секретными были объявлены и вакцины. Вот вам списочек: противочумная, холерная, сибиреязвенная, химическая сорбированная тифозно-паратифозно-столбнячная, оспенная, туляремийная, бруцеллезная, ботулинический анатоксин, секстаанатоксин. А еще – сыворотки: противостолбнячная, противоботулиническая, противогангренозная. Серьезный список, нешуточный. Военный такой список, трупный, отвратный. Не поздоровилось бы НАТО, будь оно пободрее и поактивнее.
А еще – уже можно немного расслабиться – вот какие сведения советские чиновники объявили секретными: уровень рентабельности, себестоимость вообще и нефти в частности, закупочные цены на золото, принимаемое от старателей (копейки, конечно, – народ прочел бы и повалил на прииски, что и сделали в свое время ингуши, которые долго контролировали золотодобычу на Колыме).
С полезными ископаемыми и вовсе мрак: ничего нельзя разгласить.
Транспорт: «Не разрешается показывать длину, ширину и тип моста (виадука)». Какая свобода! Разве этого мало?
Связь – тоже интересно! Там, конечно, секретны «сведения по вопросам радиозащиты от враждебной пропаганды и использования соответствующих радиотехнических средств». А также «о слышимости или напряжении поля радиостанций иностранных государств на территории СССР». Глушилки, которые выли и стонали в эфире, были секретными. Стыдно было…
Сельское хозяйство – или, как тогда любили выражаться, агропром – тоже полно тайн. И тоже весьма несмешных. Вот что засекречено: «Прогноз возможного развития эпизоотий: ящура, бешенства, чумы крупного рогатого скота, сибирской язвы (не первый раз она так волнует авторов перечня; типа все для фронта, все для победы, вся эта мерзость в том числе. – И.С.), африканской и классической чумы свиней, африканской чумы и венесуэльского энцефаломиелита лошадей, болезни Найроби, лихорадки долины Рифт (путешествовать тогда было нереально, но можно было хоть от названий истекать истомой, вот, есть такая долина в какой-то экзотической стране… – И.С.), оспы, катаральной лихорадки овец, болезни Ньюкасла, классической чумы птиц (гриппа птиц) (ну-ка, ну-ка! Что-то знакомое! В чьих же инкубаторах выводили атипичную пневмонию? Не в наших ли родных, засекреченных? Или в китайских, от которых мы так береглись? Весь сценарий развития событий в постсоветском мире можно при желании вычитать из этого проклятого перечня. – И.С.), чумы уток и возможные потери от них». И снова в перечне – ящур, чума разных видов, сап, снова чума, на этот раз верблюжья, и даже для лосося нашлась своя зараза – инфекционный панкреатический некроз. Чума, похоже, готовилась на оба наши дома… Причем «Перечень» ясно указывал, что возможна утечка боевых вирусов. Он прямо запрещал разглашать сведения «О заболеваниях животных инфекционными болезнями, ранее не регистрировавшимися в СССР», а также «О массовых заболеваниях и гибели сельскохозяйственных животных, пушных зверей и птиц от болезней, причины которых не установлены». Еще в этом разделе как бы равнодушно сказано, что секретны «новые маршруты сезонных перелетов птиц и массовых перемещений животных». А дальше уже не таясь, прямым текстом – перестройка ж все-таки на дворе – написано без дураков: секретны сведения и «о выявлении и изучении ранее неизвестных или искусственно измененных штаммов возбудителей заразных болезней растений и животных». В общем, a la guerre comme a la guerre.
В разделе «Финансы» – тоже война. Вот на что будут жить заброшенные к нам диверсанты? А вот им секретный пункт «О способах изготовления фальшивых денежных билетов».
Внешняя политика и внешняя торговля. Тут свои секреты. К примеру, «Себестоимость обслуживания иностранных туристов в СССР, соотношение этой себестоимости с продажной ценой на туристские путевки». Ну и еще патенты и лицензии и все такое прочее международное секретное.
Медико-санитарные вопросы. И тут есть что засекретить. Да хоть те же «данные о числе больных венерическими болезнями, туберкулезом, психическими расстройствами (включая алкоголизм и алкогольные психозы), наркоманией…»
И действительно, ну как же это – советские люди, строители, пардон, коммунизма – и вдруг на тебе, алкоголики. А не дай Бог, они еще и партийные!
Считалось, что никак нельзя было разглашать сведения о допустимых дозах «уровня радиоактивного, лазерного облучения человека, уровня заражения отравляющими веществами людей и животных, воздуха, воды и техники…». Сюда же – «материалы о поражающем действии ядерного, химического, лазерного и бактериологического оружия…». От кого это все задумывали скрыть? Неужто американские шпионы не знали таких элементарных вещей? Небось знали. Но насколько больше б у нас было героев Третьей мировой, если от новобранцев скрыть всю фактуру о результатах ядерного взрыва! Нас готовили в герои…
И снова – возвращение к старой теме; видно, сильно она их волновала: запрет на данные «об эпидемических вспышках заболеваний, причины и условия возникновения которых не установлены». И опять – про холеру и чуму.
Ну и дальше бегло, через запятую, идут «Разные сведения». Типа о складах оружия, освоении Антарктики, количестве осужденных ментов, болезнях лосося (стратегический валютный продукт – видно, в этом все дело. – И.С.).
Самая последняя тайна такая: «Организация, характер и методы работы органов Главлита СССР». В общем, суть такая: рассказать про большевиков правду – и конец им. Сразу станет ясно, до чего ж они жалкие и противные.
– Насколько я понимаю, в последние годы мы только наращиваем численность чиновников. Вот эти полпреды в округах… Это же с нуля созданные аппараты, которых не существовало никогда.
– Это же все делается по плану Бжезинского! Американцы давно ведь задумали развалить СССР, это у них был первый этап. А второй такой: Россию расколоть именно на семь частей. Только у них не было таких терминов, как «федеральные округа» и «вертикаль власти».
– Это я понимаю. Но тогда ликвидируйте губернаторов! И губернии! А то оставили и то и другое… Вот сейчас институты и архивы выселяются из Питера, а на их место въезжают какие-то очередные присутствия федеральные. Институты, значит, недостойны, а госучреждения – достойны. И еще придумали окружные суды и окружные прокуратуры, которых не было… Вот у нас страна разделена на семь военных округов – и ладно. У нас же в губерниях нет своих подокругов. Вот пусть и будет семь субъектов Федерации!
– Помнишь, один наш товарищ угадал, почему округов именно семь?
– Как же, помню! Чтоб каждая страна Большой семерки курировала свой федеральный округ! Как там мы делили? Значит, северо-запад – это у нас Англия, центр – Франция, потому что москвичи ездят в Париж и на Лазурный берег, юг – Италия, тепло и все такое. Поволжье… Кто у нас отвечает за Поволжье?
– Немцы, Алик, за Поволжье будут отвечать. Напоминаю тебе.
– Хм… Как же я забыл?… Дальше. Урал – США. Сибирь – Канада. Дальний Восток – Япония, кто ж еще?…
– Значит, получается, русские сами не могут управлять Россией?
– Это из твоих комментариев к прошлой главе следует, а не из моих.
– А-а… вот ты как заговорил. По твоей, значит, версии русские замечательно управляют Россией!
– Я так не говорил. Я вообще эту тему не затрагивал и качество управления русскими своей страной не брался оценивать.
– Ну да, это позже будет сделано в знаменитом твоем интервью на радио «Свобода».
– Может быть. Но в 87-м я не оценивал. Если ты хочешь, если ты настаиваешь, я дам оценку: не блестяще они управляют! Не блестяще.
– Ну да… И как это выглядит на практике? Вот у нас Наздратенко – русский (скорей всего), управлял русским краем. Не получилось у него управлять русскими. Ну тогда, говорят ему, иди рыбой управляй. Она ж не русская, а такая… экстерриториальная. Лицо без гражданства и национальности.
– Рыба, она ж какая? Ей жилья не надо. Пенсии не надо.
– И отопление когда отключают, ей по барабану: она в Москву не будет жаловаться. И железную дорогу собой перекрывать не станет.
– Ей если что не понравилось – она повернулась и уплыла. Она как бы голосует ногами.
– И к тому же молчит!
– Как рыба.
– Никого не сдает – даже Москальцова.
– Что-то ты подсел на рыбную тему.
– Да потому что она увлекательная. А рыба – важный и вкусный предмет. Вернемся, однако, в 87-й год. Ты, значит, работаешь…
– Ну да. Получаю я 170 с учетом надбавки кандидатской. У нас отдел, кстати, назывался так: нормирования и ресурсосбережения.
– Неплохо звучит – мужественно, патриотически. Не просто лопатой ворочать, а сберегать ресурсы родине. Не как у меня – отдел коммунистического воспитания. Да… Мне в 87-м как раз стукнуло тридцать. Помню, я очень серьезно отнесся к этой круглой дате. Она приближалась, надвигалась, смущала меня… Чем ближе был юбилей, тем больше я мрачнел и задумывался о жизни. Ну, устроил, само собой, пьянку. Пили до утра… И гостям, видимо, передалось ощущение торжественности и судьбоносности момента. И я помню, как двое гостей стоят в уголку…
– Почему ты говоришь «в уголку»? Надо же – «в уголке»!
– Знаю, что надо. Это такое осознанное просторечие. Так теплей звучит. Вообще мне русский язык кажется довольно пресным и неточным. Против каких-то других языков.
– Я другие не знаю настолько хорошо. Но могу сказать, что не испытываю стеснения в выражении своих эмоций, пользуясь одним лишь русским. Я могу все, что угодно, выразить этим языком!
– Я тоже могу много чего выразить. В силу того, что это мой основной язык. Но тем не менее я вижу его несовершенство и сырость. В нем, к примеру, непростительно много недостаточных глаголов. И это ничем не оправдано.
– Каких «недостаточных»? Например?
– Ну вот «победю» ты не можешь сказать. Да вообще много глаголов, которые сыплются. Одел – надел, положить – класть, ложись – ляг… Список исключений утомляет, при том что он, повторяю, абсолютно ничем не оправдан. Потом, табуированная лексика, наличие которой уместно в первобытно-общинных системах, но не в цивилизованном обществе! Англосаксы легко употребляют в литературе и кино слово fuck, а у нас нельзя, у нас – табу. Словечко-то какое – табу!
Комментарий СвинаренкоИз Брокгауза и Ефрона
«Табу – термин, позаимствованный из религиозно-обрядовых учреждений Полинезии и ныне принятый… для обозначения системы специфических религиозных запрещений – системы, черты которой под различными названиями найдены у всех народов, стоящих на известной степени развития…
…Табу образует из себя ткань регламентаций, опутывающую все детали жизни, лишающую общество возможности свободного развития. Психология, создавшая табу,…в значительной степени послужила причиной застоя многих цивилизаций древности.
…Женщина до брака считалась доступной для каждого мужчины; после брака она становилась табу для всех, кроме своего мужа».
Из Большого энциклопедиче ского словаря
«Табу (полинезийск.)– в первобытном обществе система запретов на совершение определенных действий (употребление каких-либо предметов, произнесение слов и т. п.), нарушение которых карается сверхъестественными силами. Табу регламентировали важнейшие стороны жизни человека. Обеспечивали соблюдение брачных норм. Послужили основой многих позднейших социальных и религиозных норм».
Заметили ли вы, каким эпитетом награждается общество, где в ходу табу? Первобытное! И ничего тут нет обидного. Мы же жили при коммунизме вон сколько лет. Сходство между последним строем и родоплеменным меня задевало в раннем детстве, и я допытывался у взрослых, отчего их нельзя назвать одним словом. Говорили – нельзя, хотя бы потому, что у нас были парткомы и ракеты в отличие от, как раньше любили говаривать, Верхней Вольты. Но тут и не в коммунизме даже дело. Страна наша всегда была крестьянская, не шибко грамотная, человек в шляпе выглядел странно и был непременным персонажем анекдотов и кинокомедий, снимаемых на потребу плебеям. Вся эта крестьянская община с овчиной, сапогами и домовыми, с гаданием в бане, с готовностью прирезать барина орудием производства, замечательно легкое отношение к торговле живыми людьми, массовое употребление ритуального напитка, изготавливаемого из местного зерна, – ну, обычное первобытное общество! Как, допустим, у иных северных и южных народов (к чему их лишний раз называть…), живущих в стороне от общественно-политического мейнстрима – того самого, в стороне от которого захотели поселиться мы подобно семье Лыковых. Пожили там, подвымерли изрядно, а кто выжил, те вернулись и принялись удивляться разному иностранному дешевому ширпотребу. Так, Лыковых больше всего удивил не телевизор даже, а полиэтилен: стекло, а гнется.
Но проблема даже не в том, что мы первобытные! С этим ничего не сделаешь, так что плевать. А в том проблема, что мы этого стыдимся и пытаемся делать вид, что мы поцивилизованней много кого. Получается путаница, лишний расход ресурса, трата времени… Надо б спокойней к этому относиться. Вот я, к примеру, к себе отношусь как к дикому степняку (я действительно рос в скифских степях), который переехал в места более цивилизованные и тут вроде укоренился. И я не лезу утверждать, что я-де из графьев, из профессорской семьи и все такое прочее. Идет себе человек в шляпе – ну и молодец. Лично мне шляпа чужда, мне в ней неудобно. А другие пусть носят. При этом я неплохо себя чувствую…
Про мат в связи с приблизительностью русского языка
А вот чему нас учит знаменитый исследователь мата Б. А. Успенский (тот самый, который указал на этимологическую близость слов «пес» и «пизда», возводя их к праславянскому глаголу pisti со значением «ебать»): «Итак, матерная брань, согласно данному комплексу представлений (которые отражаются как в литературных текстах, так и в языковых фактах), – это „песья брань“; это, так сказать, язык псов или, точнее, их речевое поведение, т. е. лай псов, собственно, и выражает соответствующее содержание. Иначе говоря, когда псы лают, они, в сущности, бранятся матерно – на своем языке; матерщина и представляет собой, если угодно, перевод песьего лая (песьей речи) на человеческий язык».
Филолог В. Ю. Михайлин, тоже видный спец по мату, так развивает его мысль: «Ритмическая организация высказывания за счет матерных кодовых интерполяций выполняет также иную смысловую роль. Она фактически превращает речь в „пение“, в „музыку“, в спонтанное стихотворчество. Нелишним будет обратить внимание на то, насколько четко каждая конкретная кодовая сема меняет форму в зависимости от общего ритма фразы и от собственного в этой фразе места. Главными параметрами являются, естественно, долгота/краткость, а также количество и качество ритмически значимых ударений. Так, ключевая матерная фраза, будучи использована в качестве кодового интерполянта, может приобретать следующие формы: еб твою мать (равные по силе ударения на всех трех силовых позициях), твою – то мать (ударение на ю, редуцированное ударение на а), т – твою мать (ударение на т – т), мать твою (ударение на а, ритмическая пауза после слова мать), еб ‘ т ‘ ть, еб ‘ т и даже просто ё.
…Фактически фраза целиком и полностью покидает пространство коммуникативно ориентированной человеческой речи и переходит во власть совершенно иной речевой модели, для которой составляющие фразу слова важны исключительно в качестве ритмических единиц… Мат – это возведенная в статус речи система междометий, «подражающая» грамматической структуре обычного языка, способная наделить собственные речевые единицы функциями частей речи, частей предложения и т. д., но не существующая в качестве фиксированного «свода правил». Это смутное воспоминание языка о его давно забытом изначальном состоянии».
Михайлин также указывает на «откровенно диффузную семантику» матерной речи: «Значение всякого матерного слова сугубо ситуативно, и конкретный его смысл может меняться на прямо противоположный в зависимости от контекста. По этой причине всякая попытка словарного „перевода с матерного на русский“ не может не окончиться полной неудачей. Так, слово „пиздец“ в различных речевых контекстах может „указывать“ на прямо противоположные смыслы: от полного и безоговорочного одобрения некоего завершенного или завершаемого действия или некоторой взятой как единое целое ситуации до столь же полного разочарования, отчаяния, страха или подавленности… Однако именно эта безраздельная коннотативность и позволяет мату быть предельно конкретным. Ответ на вопрос: „Это что еще за хуйня?“ – будет совершенно конкретным – в зависимости от ситуации, от интонации, с которой был задан вопрос, от жестикуляции и позы задавшего вопрос человека и еще от массы сопутствующих семантически значимых факторов, поскольку и означать он может буквально все, что угодно».
Типологическая близость различных воровских культур – французской, английской, русской – при всех понятных национальных особенностях (вроде резко различного отношения к гомосексуализму, скажем, во французской и русской блатных «субкультурах») давно привлекала внимание исследователей. Д. С. Лихачев в статье «Черты первобытного примитивизма в воровской речи» объясняет это обстоятельство «общностью примитивного способа производства»…
Доктор наук Владимир Жельвис (защитился по мату) отметил важную вещь: «Еще в битве при Ватерлоо английские войска окружили кучку гордых и отважных французов, и герцог сказал им: „Солдаты, вы доказали свою храбрость, и мы не хотим убивать таких славных воинов. Можете уходить“. Французы сказали: „Merde“ (дерьмо), – и, взбешенный таким смертельным оскорблением, герцог приказал расстрелять смельчаков из пушек. Прошло 200 лет, и президент страны Франсуа Миттеран этим же „merde“ напутствовал выпускников университета. Сейчас во французском языке слово обозначает что-то вроде „ни пуха ни пера“.
И у нас в стране мат не стоит на месте, он все-таки развивается.
А. Гороховский указывает, что до XVIII века слово «б…» без ограничений употреблялось в литературе. Тот же Михайлин пишет: «В православной некогда до мозга костей России до революции ругательства, связанные с Богом, стояли на первом месте. И дело не в том, что русский народ был не богобоязлив. Наоборот. Но ведь задача мата – вызвать шок, и это достигалось путем оскорбления святого. Даже упоминание черта и его ближайших родственников (чертова бабушка) и хозяйственно-бытовых агрегатов (чертова кочерга) считалось жуткой скверной. Ну и где сейчас богохульные высказывания? Слово „черт“, экс-ругательство, стало обычной нормой и даже превращается чуть ли не в высокопарное (можно же проще сказать: „мудак“, или еще что-нибудь в этом роде).
И потом, мат до тех пор является таковым, пока его действия являются оскорбительными. В современной России происходит такая тенденция, что слова типа «… анный в рот», «…б твою мать», «пошел на…уй» становятся чем-то вроде присказки, вводного слова, слов-паразитов, и уже никто не воспринимает их буквально, и отрицательные эмоции вызывает в большей степени лишь сам факт упоминания бывших опальных слов».
Вот типичная фраза из наукообразного текста про современный мат: «Кино, музыка, литература, средства массовой информации, стремясь к выразительности, следуют старому как мир закону и частым употреблением ругательств превращают их из экспрессемы в стандарт, а со временем доведут и до стереотипа. Слова типа „шлюха“, „блядь“, „говно“ уже давно прочно поселились на экранах телевизоров и страницах газет, перестав шокировать окружающих. Русский народ скорее матерится из уважения к традиции, но никак не от души. Сколько ругательств перебежало в строй законной лексики – не счесть…»
Одним словом, все идет к тому, что табуированная лексика постепенно исчезнет также и из русского языка. Это наряду с другими авторами косвенно подтверждает Илья Кормильцев, человек с чрезвычайно нестандартным мышлением, – он сочинял тексты для «Наутилуса Помпилиуса», а сейчас пишет прозу и переводит. Кормильцев дал такую версию: «Мат табуирован вовсе не потому, что его запрещено печатать, а потому, что менталитет носителя русского языка устроен таким образом, что предполагает наличие неких абсолютных табу, нарушение которых дает определенный эмоциональный эффект. Русская ментальность вовсе не нуждается в том, чтобы мат был легализован; если его легализовать – придется придумывать что-то новое».
– По-моему, ты увлекся… Так что все-таки было на юбилейной пьянке?
– Там был такой момент. Стоит, значит, человек в уголку, а другой подходит к нему, руки за спиной, и говорит: «Сейчас я покажу тебе фокус, закрой глаза!» Тот закрывает. И тогда фокусник достает разделочную доску, укладывает ее подопытному на темя и с размаху разрубает эту доску кухонным топориком. Публика потрясена. Тот, у которого на голове доску рубили, после проплакал до утра, а потом подшился. А который показывал фокус, тот пошел кого-то е…ть в ванную и через какое-то время повесился. Жесткие были линии в жизни…
В общем, тридцать лет стукнуло. Я тогда провел собрание, вызвал всех подружек и объявил, что они уволены: всем спасибо, все свободны, поскольку я на вас не собираюсь жениться. Они отвечают: «Так тебя никто и не заставляет жениться, какой вопрос!» Нет, говорю, это не к вам вопрос, а ко мне. Поскольку жениться на вас я не планирую, зачем вы мне тогда? Вот и все. Потом я еще и с работы уволился. Сказал: хватит уже. Решил заниматься серьезными делами, а не провинциальной журналистикой.
– Подожди, а ты когда окончательно женился?
– В 88-м году.
– А, так ты как всех уволил, так вскоре и женился. Механика простая.
– Ну… А в 87-м, кстати, еще началась кооперация.
– Да, уже можно было бабки зарабатывать.
– И я помню, в 87-м привез какую-то заметку в «Собеседник» сдавать и встретил там Володю Яковлева. А он уже уволился из газеты и как раз делал кооператив «Факт». И вот стоим мы в очереди в редакционном буфете, все берут суп и второе, а он говорит: «Ну-ка дайте мне полный граненый стакан черной икры и пачку „Мальборо“!» О как! И мне Яковлев говорит: «Хочешь, дам тебе хоть червонец в долг, а отдашь, как деньги будут!» Я взял. А чего?
