355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Игорь Шумейко » Вторая мировая. Перезагрузка » Текст книги (страница 18)
Вторая мировая. Перезагрузка
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 18:03

Текст книги "Вторая мировая. Перезагрузка"


Автор книги: Игорь Шумейко


Жанр:

   

Политика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Петрарка

«… И вот непривычная, но уже нескончаемая вереница подневольного люда того и другого пола омрачает этот прекраснейший город скифскими чертами лица и беспорядочным разбродом, словно мутный поток чистейшую реку; не будь они своим покупателям милее, чем мне, не радуй они их глаз больше, чем мой, не теснилось бы бесславное племя по здешним узким переулкам, не печалило бы неприятными встречами приезжих, привыкших к лучшим картинам, но в глубине своей Скифии вместе с худой и бледною Нуждой среди каменистого поля, где ее (Нужду) поместил Назон, зубами и ногтями рвало бы скудные растения. Впрочем, об этом довольно.

Петрарка. Из письма Гвидо Сетте,
архиепископу Генуи. 1367 г. Венеция».

 
Так писал он за несколько лет
До священной грозы Куликова.
Как бы он поступил – не секрет,
Будь дана ему власть, а не слово.
 
 
Так писал он заветным стилом,
Так глядел он на нашего брата.
Поросли б эти встречи быльем,
Что его омрачали когда-то.
 
 
Как-никак шесть веков пронеслось
Над небесным и каменным сводом.
Но в душе гуманиста возрос
Смутный страх перед скифским разбродом.
 
 
Как магнит потянул горизонт,
Где чужие горят Палестины.
Он попал на воронежский фронт
И бежал за дворы и овины.
В сорок третьем на лютом ветру
Итальянцы шатались как тени,
Обдирая ногтями кору
Из-под снега со скудных растений.
 
 
Он бродил по тылам, словно дух,
И жевал прошлогодние листья.
Он выпрашивал хлеб у старух —
Он узнал эти скифские лица.
 
 
И никто от порога не гнал,
Хлеб и кров разделяя с поэтом.
Слишком поздно других он узнал.
Но узнал. И довольно об этом.
 

Просто невероятно, рука тянется протереть глаза – но ощущение чуда остается. Так Моисей, наверное, смотрел на неопалимую купину или расступившиеся воды. Каким-то совершенно непонятным движением (может, смещением утла зрения) один абсолютно частный случай вдруг делается понятной ступенькой мировой истории; и сама эта «лестница» получила вдруг совершенно неожиданную подсветку.

Становится вдруг ярко виден, яснее разгаданного кроссворда понятен этот действительно «великий гуманист», поэт и ученый, Петрарка. Сегодня он, наверное, был бы европарламентарием. Пришедший в 41-м в Россию не «грабить», и даже не «по принуждению злобного дуче», а именно как «великий поэт, ученый и гуманист». Данте, Петрарка. Создатели «нового прекрасного мира»… Европа, Культура, Ренессанс. И вдруг в этом светлом и разумном мире – словно некое пятно или клубящийся страх в углу. То ли какая-то «системная», военно-политическая угроза, то ли мрачный всплеск подсознания. И создатель «правильного мира» – он, конечно, потянется, пойдет туда, чтобы исследовать и избыть свой «смутный страх перед скифским разбродом»… И там увидит Петрарка ту самую Нужду – образ, родившийся еще у предшественника, Назона, сосланного в Скифию императором Августом. И будет «рвать ногтями скудные растения». И «узнает те скифские лица»…

И не просто свидетельством мастерства автора, нашего Поэта, но и потрясающе, философски важным становится схождение этих двух текстов, итальянского и русского в одной точке – «и довольно об этом». Как два луча, сходящихся в вершине, в точке ослепительного прозрения. Ведь итальянец мог оборвать те свои живописания славянского унижения и позора в своем письме архиепископу просто потому, что лень было еще чего-то тут описывать. Или жаль чернил. А мог и… – из-за поднявшейся жалости, сострадания, великодушия. А что именно – скука или жалость, – неизвестно читателям текста письма. Может, это было неизвестно и самому Петрарке, отбросившему в тот миг перо: «довольно об этом». И вот тут-то – русский луч, текст русского Поэта, сходящийся к этой же точке, как бы высветляет подсознание итальянца, утверждает в нем лучший из вариантов: Великодушие. Да-да, то было – сострадание. И, «узнав эти скифские лица», он, знаменитый Петрарка, сам стал лучше, просветленней. Великодушием заканчиваются Великие Войны.

Вот это вклад во всю мировую гуманизацию воронежских старух, кормивших несчастного итальянца, но еще и – русского Поэта, собеседника Петрарки, автора этого шедевра.

Но этот вклад нашего Поэта ставит еще и очень трудный выбор перед его соотечественниками и коллегами (или считающими себя таковыми). Этим ведь задан Масштаб. Предъявлен Уровень осмысления Мировой войны, Мировой истории. И тут (коллегам?) остаются варианты: 1) или допустить, признать, что из-за тебя, именно на твоей книге этот Уровень вдруг понизится. 2) Или, как говаривали, стращали друг друга в 70 – 80-е годы: «идти к станку», «к трактору». Или…

Дилетанский запрос

Так кто же этот поэт, столь удачно сведший Петрарку, муссолиниевских несчастных солдат с Русской, мировой историей?

(Пауза). Вроде и приятное дело – «прорекламировать» нашего поэтического гения – а вроде как-то даже и обидно, что это нужно делать.

Итак, этот Поэт – Юрий Поликарпович Кузнецов.

Вот что называется – «разобраться с темой». Не только осадить каких-нибудь литовцев, тянущих Счет (за то, что им два а не, допустим, три раза дарили их столицу Вильнюс). Ведь самое главное – еще и продвинуть постижение своей собственной истории…

Из кипевших когда-то диспутов сейчас вспомнился один популярный вопрос: «Кто и когда напишет новую «Войну и мир»?» Имелось в виду – Книгу о Великой Отечественной. Да, такая книга очень бы помогла становлению национального самосознания. Сам факт наличия такого огромного и неосмысленного события (Война) – он ведь по-своему даже опасен. Именно даже опасен, и именно для сегодняшних россиян. Своей необработанностью, непереваренностью, недообдуманностью. Эта гигантская тема все равно будет притягивать общественное сознание. И в отсутствие нового Льва Толстого пролезут всякие, вплоть до резунов. И наговоренное ими вместо просветления и единения только углубит линии расколов в национальном менталитете.

«Войну и мир», как мы помним, называл «величайшим из когда-либо написанных романов» и француз Ромен Роллан. Хотя «толстовский Наполеон» – самый, пожалуй, мерзкий и ничтожный во всей «наполеониане»…

А Правдюк – ну что Правдюк? Собрал достойный документальный материал, но как дошло до «исторических выводов» – соскользнул ниже уровня коротичского «Огонька».

Теперь быстро «по пунктам Правдюка».

1) Постоянно повторял (я насчитал более восьми раз): «Германия вместе с СССР разгромила Польшу».

Но тогда ведь и Британия вместе с Германией разгромила Данию (введение войск в Исландию). Британия вместе с Германией разгромила Францию (напомним, что уничтожение французского флота в Мерс-эль-Кебире произошло ДО подписания французами мира с Германией).

2) Объявил: жаль, что Нюренбергский процесс провели победители. Что лучше бы это дело отдать Ирландии, Швеции, Швейцарии – нейтралам. Потому как Победители были в итоге такие же жестокие, как и фашисты.

Ах, как жаль, что сегодняшнее «Шоу политкорретности» не устроили тогда в Нюрнберге! Пускай бы шведы, обеспечившие Гитлера сталью, или швейцарцы, обеспечивавшие сохранность нацистского золота, взвесили ответственность каждой из сторон…

Авторы фильма Правдюк и K° вели свой рассказ, сидя под иконой. Да и сама тема предполагает обращение к религиозным авторитетам: ведь всякий суд (тем более Нюрнбергский процесс) неким образом можно соотнести с главным судом человечества – Страшным судом.

Объясниться попробую с помощью одного из главных христианских мыслителей: святого (для католиков) или Блаженного (для православных) Августина. Его книги «Исповедь», «О граде Божьем» и в целом «система Августина» на тысячелетие «определили сознание и культурный облик европейского человека». Фразу Августина «Верую, чтобы понимать» повторяют в любой церкви мира. Учитель и предвосхититель Петрарки, Кьеркегора, Ницше. Интерпретатором Августина считали Мартина Лютера. Толстой, Достоевский, Фрейд – его ученики.

Прямо об этом – о войне, о степени вины, – Августин не говорил ничего, но есть аналогия – постулат о Массе греха (massa peccati). Первородный грех плюс условия нашей мирской жизни ведут к нарастанию его. Поссидий, епископ Каламский, ученик и первый биограф Августина, пишет:

«Передавал он установления, которым надлежит следовать в жизни и делах человеку Божьему (имеется в виду священнику): не просить для кого-то жены, не давать рекомендации собирающимся служить в армии. В каждом случае он (Августин) представлял причину: 1) чтобы супруги, ссорясь между собой, не бранили того, кто устроил их брак, священнику следует только закрепить уже заключенный союз, благословить взаимную приязнь; 2) чтобы плохо проявивший себя на военной службе не разделял позора с рекомендовавшим его».

«Конкретно мыслящие» могут недоумевать по поводу этих правил: все-таки семейные катастрофы, как и провалы на армейской службе, – более редкие варианты, чем нормальная семейная жизнь и нормальная служба. Значит, если священник все же будет рекомендовать жен или солдат на службу, сумма благодарностей в итоге перевесит сумму претензий.

Но первейший знаток человеческой души Августин ответил бы: «Не перевесят. Не пересилят». И вот это относится уже к нашей теме: допустим, освободили от фашистского рабства миллион человек, тысяча погибла при этом, пятьсот расстреляли – ну, сгоряча, подозревая в пособничестве, в боевой обстановке. И что, тут можно «включать статистику»? Бросать на баланс миллион благодарностей и полторы тысячи проклятий?

В самой основе человеческой жизни лежит это: мирская благодарность как бы растворяется в мирской жизни, расходуется в процессе ее поддержания, а Грех, Масса греха накапливается… Среди открытий Августина Блаженного надо, пожалуй, числить и этот «кумулятивный эффект».

Польза, верно, потому и польза, что используется, исчезает. Использованный – синоним пустого. Тогда явится ее «конкретная» полезность, когда с ней, с пользой, произойдет… что происходит с бензином в камере сгорания. А Грех, получается, – субстанция совсем иного рода. Богословы давно вывели основу учения Блаженного Августина:

Грех не побеждается никакой кучей добрых дел, но только Благодатью Божией.

И надо применить этот фундаментальный постулат христианства «к нашей теме». То, что военные прегрешения освободителей будут припоминать, а пользу от освобождения забудут – это вполне в природе человека. И потому не надо, пытаясь этого избежать, заискивать перед нейтралами, просить их провести тот Нюрнбергский процесс. Их якобы преимущество перед освободителями – только в неучастии в Войне, то есть в непроживании определенного периода жизни, в ненакоплении Массы греха.

А ведь это, по сути, преимущество годовалого младенца перед стариком. И еще, кстати… (а гений Августина просто не может быть некстати). Много лет он исследовал психологию младенцев, беседовал с матерями, сам много наблюдал детей. Вывод его перечеркивает целые века банального сюсюканья, однако и печален: «Младенцы невинны по своей телесной слабости, а не по душе своей» («О граде Божием»).

Так что попытка «перенесения Нюрнберга» куда-нибудь в благополучный, мирный Стокгольм сродни попытке заменить сегодня судей (возможных взяточников и грешников) на ребенка лет двух («до этого возраста он ведь не знает, что такое взятка»).

И третий пунктик Правдюка: 3) «Наезд» на маршала Жукова. Якобы операция «Марс» – крупнейшее его (Жукова) поражение.

Это авторам фильма какой-то американский полковник «открыл глаза». Они, авторы фильма, как бы и сами удивляются – насколько все жутко, тотально скрыто, замолчено – и вдруг вот оно: «потрясающее открытие-разоблачение американского полковника!»

Действительно, в период Сталинградской битвы, на другом участке фронта, подо Ржевом, наши войска долго и безрезультатно атаковали немцев, понесли громадные потери. При изолированном взгляде на этот отрезок войны, на этот отдельный отрезок фронта можно действительно ужасаться бессмысленности наших атак, чудовищности потерь. НО… А если увязать эту операцию «Марс» именно с параллельной битвой у Сталинграда?…

Нет, все же правильно писал (хотя и по другому поводу) геополитик Андрей Паршев: «Понять всю гениальную стратегию Кутузова (тоже критикуемого многими) можно только если понять и признать безоговорочное тактическое (на поле боя) превосходство Наполеона!»

И нам сейчас надо только признать безоговорочное, подавляющее превосходство вермахта той поры – в маневренности, в скорости перебросок и разворачивания больших войсковых групп, и тогда картина станет понятнее. Абсолютная важность, приоритетность Сталинграда вроде бы всем известна. Но ведь и так же хорошо известно, что одна только переброшенная группа Манштейна чуть не прорвалась к окруженной 6-й армии Паулюса, – чуть не повернула ход главной битвы Войны.

Потому и надо было «связывать, перемалывать» ржевскую группировку самыми «бессмысленными и кровавыми атаками» – потому что иначе они (немцы) гораздо скорее, эффективнее «включили» бы ее на юге! Гораздо быстрее и удачнее, чем мы свои «освободившиеся подо Ржевом» армии. Доказательств тому за 41—42-е годы накопились десятки. Тот же Манштейн переброшен в Крым – и полный наш разгром. Наш Барвенковский выступ под Харьковом – немцы перегруппировалсь, ударили, и… собственно оттуда, из-под Харькова, и домаршировали до Сталинграда и Кавказа. И кроме того, в предыдущую зимнюю кампанию (1941–1942) немцы уже «сидели в котле», под Демянском и успешно деблокировались! И чтобы это не повторилось под Сталинградом, нужно было связывать все возможные «немецкие излишки» на всех фронтах!

И вот таких, изолированных по времени или месту, примеров в истории войн можно набрать бесконечно. Доказать все и вся. И проигрыш Веллингтоном Ватерлоо, и абсолютную непобедимость Гитлера, и бездарность «мясника Жукова», и все-все-все… Нужно только вычленить необходимый кусочек из цепи Истории, как тот американский полковник. И потом… миллионы разом посвященных в тайну замрут ошарашенно… «Тут нам истопник и открыл глаза!» – так, кажется, было в одной песенке у Высоцкого (или Галича).

Нельзя оперировать итогами Мировой войны в понятиях современной политкорректной тусовки. В интересах Истины, и равно – в интересах России (в принципе, еще и в интересах других воевавших стран – Британии, Сербии) не прошлую Войну обсуждать в современных понятиях, а наоборот, современную политическую ситуацию рассматривать с помощью критериев прошлой Войны.

Если из каждых сегодняшних десяти международных споров (например, о захвате нефтепромыслов под прикрытием «защиты демократических свобод»), хотя бы пять просто перевести с «демократического языка» на «геополитический», или на «военно-исторический», путаницы стало бы меньше.

Война – в любом случае соприкосновение с Реальностью. Катарсис. Трагическое очищение. А политика, понятийный инструментарий, сам лексикон в мирные годы постепенно и совершенно неизбежно в погоне за сиюминутными выгодами усложняется, запутывается, завирается – ровно до следующей войны. До следующего Катарсиса. Собственно, лживость, противоречия «мирной политики» всегда и запускали следующую войну.

Поймите, это ни в коем случае не апологетика «милитэри стайл». Не война хороша, но «мирная, гражданская политика», скатывающаяся к интригам вокруг долей процента одураченного электората, плоха.

Война-то в любом случае всегда приближала Мир. А «мир» и «мирные политики, историографы и т. д.» – они-то (во всяком случае, до сих пор) всегда приближали Войну. И всегда «послевоенные годы» потихоньку превращались в «довоенные».

Стилистический провал Правдюка тоже намекает на провал смысловой. «Уроки в багровом свете итогов» – это, согласитесь, чем-то напоминает Вампуку.

Глава 20
От бывшего противника– к бывшему союзнику
(И об одном, между прочим, – юбилее)

60 лет назад, 5 марта 1946 года, в Вестминстерском колледже в Фултоне (штат Миссури) бывший премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль (действующий президент США Гарри Трумэн стоял чуть поодаль) произнес свою знаменитую речь.

В которой, собственно, нам и была объявлена холодная война.

В Фултоне сложился своеобразный Музей холодной войны. На этот юбилей в 2006 году были приглашены дочь Черчилля леди Мэри Соамс и его внучка Эдвина Сандис, а также внучатый племянник Трумэна. Позвали также президента Соединенных Штатов Джорджа Буша и английского премьера Тони Блэра, однако те приглашение отклонили.

А в предыдущие годовщины фултонской речи в Вестминстерском колледже собирались многие мировые лидеры и политики, в том числе бывшая премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер и экс-президент СССР Михаил Горбачев. Последнего мы, быть может, увидим еще. Ведь какой классный слоган для его рекламной кампании: «Горячая пицца поможет и в холодную войну!!!» Дарю Михаил Сергеевич.

К годовщине в Фултоне была обновлена экспозиция и проведена перепланировка Мемориала и библиотеки Черчилля, обошедшаяся в $4 миллиона. Кроме того, символическое начало глобального противостояния было отмечено специальной службой в церкви Святой Марии на территории Вестминстерского колледжа.

Итак: почему Черчилль (отставной, в то время, козы барабанщик)? Почему Фултон (глухомань несусветная)?

Анатолий Уткин написал великолепную книгу о Черчилле. Очень занятно будет процитировать его приземленно-бытовую «версию Фултона». Перед тем как воспроизводить «Выбранные места из речи…» сэра Уинстона, и ответы Черчиллю (и миру) Иосифа Виссарионовича Сталина в газете «Правда».

Цитируем Уткина: «К ставшему президентом Гарри Трумэну, гордящемуся своей простотой и доступностью, стали прибывать земляки из Миссури с небольшими просьбами. В январе 1946 г. они попросили прислать кого-либо из сенаторов на открытие заурядного колледжа в миссурийском городке Фултон. Патриот своих краев, президент Трумэн отреагировал неожиданно: «Зачем нам просить косноязычных сенаторов, когда во Флориде отдыхает самый большой златоуст англосаксонского мира – отставной премьер Уинстон Черчилль?» Черчилль на просьбу откликнулся, выдвинув лишь одно условие: «Выступлю в случае присутствия в зале президента Соединенных Штатов». Трумэн согласился».

Печально знаменитое выступление Черчилля в Фултоне соответствовало настроениям правых сил в США, решивших «выяснить свои отношения» с Востоком. «Братская ассоциация англоговорящих народов», о которой говорил экс-премьер, должна была стать военным союзом, ибо, как утверждал Черчилль, «на русских ничто не производит большего впечатления, чем сила». Это было начало трагического пути гонки вооружений.

Другой историк, Валентин Фалин, обрисовывает «состояние на момент…»

«На финальной стадии войны СССР не представлял собой угрозы для «свободного мира». «У Москвы были несколько иные заботы. Надлежало поднимать из руин страну, а не мечтать о квазикоммунистической экспансии. Установленным, доказанным фактом является то, что советское руководство ни в 1945-м ни в 1946 годах не собиралось воспроизводить в Центральной и Восточной Европе родственные сталинизму модели экономического, социального и политического устройства».

Это понимали и в США. Так, генерал Клей в апреле 1946 года в качестве заместителя американского губернатора Германии докладывал госдепартаменту: советских представителей в Контрольном совете «нельзя упрекнуть в том, что они нарушают Потсдамские договоренности». Напротив, «они в высшей степени добросовестно их исполняют», демонстрируют «искреннее стремление дружить с нами, а также уважение к США». «Мы, – заключал Клей, – ни на мгновение не верили в возможность предстоящей советской агрессии и мы не верим этому сейчас».

Однако Трумэна, которому необходимо было освятить доктрину «Pax Americana», эти соображения не убеждали. Именно для того, чтобы как-то обосновать заявку на мировую гегемонию, Соединенным Штатам и понадобился Черчилль. В пользу Черчилля, с точки зрения Трумэна, говорило то, что в ходе войны никто больше Черчилля не сделал для того, чтобы выхолостить военное сотрудничество западных держав с Советским Союзом, не допустить реальной координации действий вооруженных сил трех держав, сорвать организацию Второго фронта в 1942-ми 1943 годах и тем самым затягивать войну, с олимпийским спокойствием наблюдая, как в ожесточенных схватках немцы и русские обескровливают друг друга. В этом смысле концепция британского премьера перекликалась с подходами Трумэна, который в июне 1941 года изрек: «Если будут побеждать немцы, стоит помогать русским, если верх будут брать русские, надо помогать немцам, и пусть они убивают друг друга как можно больше».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю