Текст книги "Ты только живи"
Автор книги: Игорь Матвеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
33
– Черт вас побери! – выкрикнул он, и пара за соседним столом оторвалась от своих тарелок и с удивлением посмотрела на нас. – Мы так не договаривались!
– Значит, договоримся, – невозмутимо заметил я. Теперь, когда Теодориду рассказал мне так много, он был у меня на крючке.
– Но зачем вам это надо? Вы можете просто сообщить жене, что муж не пожелал к ней возвращаться.
– Могу, – согласился я. – И все-таки я хочу знать: где он?
Журналист с раздражением посмотрел на меня.
– Боюсь, что его уже нет в Греции.
– Как это? Если у него теперь греческий паспорт…
– …он может без труда выехать в любую страну – что он и планировал. Говорю же, он выглядел так, будто был напуган – чем-то или кем-то, – и если бы не этот его перелом…
– Какой перелом?
Журналист с тоской посмотрел на меня.
– Подождите, пойду хоть закажу что-нибудь.
Через минуту он вернулся с двумя чашечками кофе и бутербродами с сыром.
– Да. В тот самый момент, когда Дмитрий благополучно и навсегда «пропадает без вести», он… ломает ногу, представляете? Наверное, есть такой закон сохранения баланса везения и неудач в жизни – как закон сохранения энергии. Повезло в одном – пролетел в другом. Как вот у меня: теми деньгами, что я получил от него, я сумел почти полностью выплатить кредит за квартиру – но тут вы со своим расследованием…
– Не отвлекайтесь, Янис.
– Он попросил меня устроить его в какую-нибудь частную клинику, подальше от Александруполиса. Я говорил, что с новым паспортом ему нечего бояться, но он настоял на своем… Я отвез его на своей машине в Драму, там у меня знакомый врач работает как раз в такой клинике. Перелом оказался каким-то сложным, со смещением, да и срастается в таком возрасте не так быстро, как в молодости. В общем, он застрял. Но с тех пор прошло э… почти полтора месяца. Боюсь, что его уже нет в Греции, – повторил Теодориду.
– Вы не навещали его?
– Нет.
– И не перезваниваетесь?
– Звонил ему пару раз. Но если честно – зачем мне это надо? А потом эта беда с моей матерью…
– Когда вы звонили ему в последний раз?
– Недели э… да что там недели, не меньше месяца назад.
– Так что вы не знаете, выписался ли он?
Теодориду сделал глоток кофе, откусил бутерброд.
– Понятия не имею, – он посмотрел на часы и уныло заметил: – Я уже пересиживаю.
– Так вы ни разу не видели его с женщиной?
– Ни разу. Хотя, конечно, вопрос с вашей стороны вполне логичен: раз решил бросить жену, значит, мог найти ей замену.
– Янис, я должен его увидеть. Я должен поговорить с ним.
– Это невозможно, – не очень уверенно проговорил мой собеседник. – Я же сказал вам: вероятно, он уже покинул Грецию.
– Если улетел, ладно: на нет и суда нет. Но если он еще здесь… Пожалуйста, позвоните ему. Прямо сейчас. Если ответит, спросите о его планах. Обо мне – ни слова.
Теодориду очень долго и внимательно смотрел на меня. Не знаю, был ли это страх перед человеком, которому он рассказал слишком много, или что-то в моем тоне все же убедило его, но после длинной паузы он извлек из кармана мобильник-раскладушку:
– А, черт с вами.
Близоруко щурясь, он понажимал какую-то кнопку, вероятно, отыскивая в записной книжке нужный номер.
– Так. Сейчас…
Несколько долгих секунд, растянувшихся для меня в полувечность, он слушал гудки.
– Привет, Дмитрий! Янис на проводе. Что? Да нет, просто решил проведать – виртуально, как сейчас принято говорить. Как нога? Ну, рад за тебя, – какое-то время он слушал молча. – Да? И когда? Молодец. Да все по-старому. Спасибо. Пока.
Он сложил телефон.
– Дмитрий выписался из клиники две недели назад. Сейчас он в Афинах, но в четверг улетает в Португалию.
У меня екнуло сердце.
Я раздельно повторил про себя: в четверг – улетает – в Португалию.
Сегодня у нас вторник. У меня в запасе два дня.
Неужели появилась перспектива увидеть супруга Инны? До сегодняшнего разговора шансы встретить Захаропулоса я расценивал только как теоретические, потому что в глубине души полагал, что он погиб. Но теперь подобная возможность замаячила как реальная.
Я еще точно не решил, зачем мне это нужно и что я скажу ему – и вообще, нужна ли мне эта встреча, я думал только о том, что могу его увидеть.
Если повезет.
– Как его новая фамилия?
– Дмитрий Пельтекис, – неохотно произнес журналист. – Все, я надеюсь?
Он допил кофе и поднялся. Я последовал его примеру. Когда мы вышли на улицу, Теодориду спросил:
– Думаете, сможете его увидеть?
– Как говорится, мечтать не вредно. А вдруг?..
– Тогда у меня к вам просьба. Если вам действительно удастся встретить его, не говорите обо мне ничего. Хоть это вы можете? – помолчав, он добавил: – Мало ли что… вы уедете, а мне – мне жить в этой стране.
– Ладно, – сказал я. – До свиданья.
– Лучше прощайте, – бросил он и, не подав руки, быстро пошел прочь.
Я поймал такси и отправился в аэропорт.
Мне нужно было сделать две вещи: узнать время рейса на Лиссабон и заказать себе билет на Афины. Девушка за стеклянной перегородкой, достаточно хорошо изъяснявшаяся по-английски, пощелкала клавишами компьютера и объявила, что самолет авиакомпании «Олимпик эрвейз» вылетает из Афин в Лиссабон в 16.50.
Все складывалось очень удачно: утренний рейс из Александруполиса прибывал в греческую столицу около часа дня, так что у меня оставалось еще достаточно времени на поиски Дмитрия в аэропорту. Вот только, что если он как-то попытался изменить свою внешность? Отпустил бороду, перекрасил волосы? Ладно, разберемся…
– Забронируйте мне билет до Афин на четверг на утро, – я протянул в окошечко паспорт.
«Ну, вот, кажется, моя командировка подходит к концу, – подумал я, выходя из здания аэропорта. – Задание выполнено. Причем, вопреки нашим, а скорее, Инниным опасениям, мне удалось уложиться в три недели и менее чем тысячу долларов – даже включая стоимость обратного авиабилета. Еще до Нового года я смогу вступить на родную белорусскую землю. Правда, полный оплаченный месяц на квартире Йорго я не прожил, но денег он мне, конечно, не вернет. Ну и черт с ними.
А вот Инну мое возвращение не порадует».
Я взял такси и, глядя на мелькающие за окном пригородные пейзажи, стал «переваривать» услышанное сегодня от журналиста. Итак, Дмитрий все же нашел призрачные тетрадрахмы, сумел удачно реализовать их в чужой стране, купить новый паспорт. Где же она, справедливость, если некоторым подлецам везет так феноменально?! Теперь София… Ее поведение было странным. В самый разгар событий она загадочно исчезла со сцены. То есть уехала в Германию, об этом сказали соседи. Может быть, что-то случилось с ее матерью? Хотя почему она не ответила на письма Инны – загадка. И должны же они с Дмитрием были как-то договориться о «разделе имущества», то бишь клада? Может, он просто перевел ее долю в Германию по почте?
Как бы там ни было, поступки Софии меня не особо трогали: меня интересовал только Захаропулос, он же Пельтекис. Его я увижу через два дня – иншалла [7]7
Будь на то воля Аллаха (араб.).
[Закрыть], как говорят на Востоке. Глупо полагать, что я смогу пристыдить этого типа, заставить его вернуться к Инне, – но хотя бы взглянуть ему в глаза я должен.
34
«Привет от Щербака» пришел в самый неудачный момент.
Той ночью, накануне вылета в Афины, боль в желудке вернулась – впервые за несколько недель. Мой недуг, словно живое разумное существо, напомнил мне, что он здесь, он никуда не девался – что он затаился и лишь ждал своего часа.
Самого неподходящего часа.
Мне приснилось, что я бегу по какому-то переулку, а за мной гонится Теодориду. Лицо журналиста перекошено злобной гримасой, в руках нож. Он кричит что-то, но слов не разобрать. Мои ватные от страха ноги слушаются плохо. В конце концов он настигает меня и, схватив за плечо, разворачивает лицом к себе. С криком: «Получай, Шерлок Холмс!» он начинает наносить мне удары в живот.
Было очень больно. «Если это сон, почему мне так больно?» – подумал я – и проснулся.
Половина третьего ночи.
Все действительно оказалось сном. Кроме боли – она была реальной.
Во рту стоял тяжелый металлический привкус, словно я долго сосал стальную гайку. Я с трудом поднялся, но выпрямиться не смог, и так, полусогнутый, напоминающий вопросительный знак, нащупал выключатель. На дрожащих ногах доковылял до холодильника и достал пол-литровую бутылку «спрайта». Сделал несколько больших глотков, потом вернулся в кровать и сел, подтянув колени к подбородку.
Желудок действительно словно кромсали ножом. Я прижал ладони к животу и стал раскачиваться из стороны в сторону, баюкая свою боль. Когда у меня болело так сильно? Честно говоря, не припомню: настолько плохо мне еще не было. Щербак оказался прав: в моем случае время – против. Наверное, по организму уже пошли метастазы – так, кажется, говорится у медиков? Мне пришло в голову, что само слово «метастазы» звучит на редкость гадко и напоминает скользкие, покрытые вонючей слизью щупальца. Метастазы…
До утра я уже не засну.
Не надо думать о боли. От этого она не утихомирится – наоборот. Надо отвлечься, надо думать о чем-то приятном.
Может, о Свете? Нет, как говорится, умерла, так умерла – это показала наша последняя встреча. О Севке? Порадоваться тому, что мой отпрыск сейчас топчет где-то бескрайние просторы Техаса или этой, как ее, Миннесоты, я бы мог, но думать о том, что «турпутевку» в Штаты получила за мой счет и его подружка, не хотелось. За те деньги, что он, мягко говоря, занял у меня, я и сам мог бы объехать если не полмира, то его четверть – точно! Вот если бы он добился этой поездки самостоятельно… Об Инне? Но сейчас, после того, что я услышал от Теодориду, мысли о ней будут неизменно рождать один неприятный вопрос за другим: как мне смотреть ей в глаза? Что сказать? Как она все воспримет? Даже если я не встречусь с ее неуловимым супругом, в общих чертах я уже могу представить себе, что произошло…
На приятном, значит, сосредоточиться не удастся. Тогда, может, на нейтральном?
Я достал из-под одеяла руку и зачерпнул со стола стопку буклетов супермаркета «Лидл», где я отоваривался чаще всего. Стал бесцельно листать их, пробегая взглядом глянцевые фото товаров. Потом попытался придать этому листанию более осмысленный характер и стал вспоминать, что из этих продуктов я покупал, а что – нет. Фасоль в томатном соусе – было? Было. Сладкая кукуруза? Тоже. Очень вкусная, между прочим. Печенье по 90 евроцентов пачка. Два раза. Что еще? Колбаса, очень забавно именуемая по-гречески «паризаки». Бананы – лишь однажды, я же не шиковать сюда приехал. Литровый пакет дешевого испанского вина. Бутылку «узо» – анисовой водки. И еще вот это. И это… Да, сейчас бы тяпнуть полстакана «узо» – нет, лучше стакан: глядишь, и полегчало бы.
В конце концов, мне удалось одурачить свою боль: к половине пятого она стала уходить к низу живота, постепенно утихая. А может буклеты были ни при чем, и она сама решила дать мне передышку? Но совсем боль не исчезла – просто осталась внутри терпимым фоном.
Я бросил взгляд на упакованную сумку.
Надо вставать. Походить, разгуляться, сегодня трудный день.
Свесив ноги на пол, я коснулся ступнями холодных плиток пола. Осторожно поднялся, прислушиваясь к своим ощущениям и опасаясь, что боль вновь заставит меня сложиться пополам.
Вроде ничего. Ноги больше не дрожали.
Я направился в ванную комнату и долго изучал перед зеркалом свое осунувшееся желтое лицо с черными кругами под глазами. А я-то решил, что здешний климат мне на пользу!
Накануне вечером я, наполовину жестами, наполовину на ломаном немецком языке, объяснил Йорго, что улетаю на несколько дней в Афины. По крайней мере, «филяйхт цурюк» [8]8
Может быть, назад (нем.).
[Закрыть]после «цвай, драй таге» [9]9
Два, три дня (нем.).
[Закрыть]он понял. Нет, я не планировал возвращаться в Александруполис, но как-то не хотелось обрубать разом все концы. Чем черт не шутит, а за двести уплаченных за месяц евро я имел полное право жить в квартире еще около недели.
Уже после разговора с хозяином мне пришла в голову забавная мысль: не станет ли он писать заявление о пропаже жильца, когда я не вернусь? Если да, то в полиции могут решить, что данный регион стал для левкоросов Бермудским треугольником – второй случай исчезновения за три месяца!
35
Я в десятый раз пробежал табло, на котором среди прочих светилась заветная надпись «Athens – Lisbon – 16.50». Уже шла регистрация багажа, и возле стойки стояло несколько человек с чемоданами разных калибров, но Дмитрия среди них не было – разве что он сделал себе пластическую операцию.
Обзор на несколько секунд закрыла проходившая мимо группа арабов, громко разговаривавших высокими гортанными голосами, потом тележка, доверху нагруженная какими-то картонными ящиками… Когда я вновь увидел стойку регистрации, последним в очереди стоял Захаропулос, он же Пельтекис – я слишком хорошо помнил смазливую физиономию со снимка, чтобы ошибиться. Рядом с ним, спиной ко мне, стояла женщина.
Дмитрий был одет в темно-синюю куртку с узким меховым воротником, джинсы и светло-коричневые, кажется, замшевые, зимние ботинки. Он держал в руке дипломат, а у его ног стоял небольшой чемодан на колесиках с выдвинутой ручкой. На его спутнице было бежевое полупальто с капюшоном.
«Ну, вот и неуловимая София, – подумал я. – Определенно, ее возникновение в зале аэропорта является не менее загадочным, чем ее исчезновение. Интересно, где она отсиживалась все это время? И почему?»
Чем больше человек раздумывает перед решительным поступком, тем меньше в нем остается уверенности – эту истину я усвоил давно.
И я шагнул в его сторону.
Шагнул – и остановился.
Потому что как раз в этот момент спутница Дмитрия повернулась ко мне. Потрясение, которое я испытал при этом, было сродни тому шоку, что вызвало у меня сообщение Теодориду о предательстве мужа Инны.
Потому что передо мной была совсем другая женщина!
Во-первых, старше. Во-вторых, у нее начисто отсутствовал тот правильный овал лица, что был на фото Софии. Лицо этой женщины, напротив, было вытянутым, как у актрисы Юлии Рутберг, хотя и не лишенным привлекательности. У нее были длинные волосы, хотя, конечно, они могли оказаться и париком – в этих вещах я не силен. Губы, в отличие от пухлых губ Софии, были тонки, плотно сжаты и говорили, наверное, о жесткости характера и уверенности в себе. Но в целом это была красивая женщина.
Нет, эта особа никак не могла быть Софией Стефану – ни один пластический хирург не смог бы перекроить внешность так основательно.
Весь мой анализ занял не более трех секунд. Еще через две я стоял перед ними.
– Простите, можно вас на минуту?
Дмитрий удивленно взглянул на меня. Искорка тревоги мелькнула в его глазах.
– А в чем дело?
– Мне надо с вами поговорить.
Он поколебался, потом полез во внутренний карман, вытащил билет и паспорт. Отдал своей спутнице.
– Я сейчас.
36
– Ну? – недружелюбно произнес он, когда мы удалились шагов на двадцать и остановились у бесхозной багажной тележки.
– Привет от Инны, Дмитрий.
Он вздрогнул и отшатнулся от меня, словно ожидая удара. Через секунду или две самообладание вернулось к нему – в какой-то степени. Не очень убедительно он попытался разыграть удивление.
– Какой Инны?
«Весь мир – театр, и люди в нем – актеры, – сокрушенно подумал я. – Шекспир, кажется? Только вот некоторые – актеры довольно посредственные».
– Какой, говорите? Вашей жены.
– Я не знаю…
– …никакой Инны, – закончил я за него. – Бросьте. У нас с вами получается вроде как сцена из второсортного детектива – так что все известно наперед. Сейчас вы скажете, что я вас не за того принял, потом, что я сумасшедший, потом пригрозите вызвать полицию. Но мне кажется, поднимать шум – не в ваших интересах, Дима Захаропулос. Хотя нет, сейчас вы, кажется, Пельтекис, да?
Своим коротким монологом, точнее, его последней Фразой, я послал своего визави в нокдаун.
Какое-то время он лишь таращился на меня, не в силах произнести ни слова. Краска сходила с его лица постепенно и оставляла небольшие красные пятна, словно кто-то несколько раз шлепнул его по физиономии.
– Что… что вы?..
– Что вы хотите? – снова пришел я к нему на помощь. – Что я хочу? Просто поговорить. И прошу вас: мне не задавайте никаких вопросов, я все равно не скажу, как отыскал вас. Примите это как данность.
– Хорошо, – глухо произнес Дмитрий, очевидно, осознав, что проиграл. – Пойдемте… сядем где-нибудь.
Он махнул своей спутнице, постучал пальцем по циферблату часов и показал растопыренную пятерню.
– Боюсь, пятью минутами дело не обойдется, – заметил я.
Он бросил на меня неприязненный взгляд и промолчал. Мы направились в сторону свободных сидений. Только сейчас я заметил, что он слегка прихрамывает на левую ногу.
– Почему вы бросили ее, Дмитрий? – спросил я, когда мы сели.
– Скажите, по крайней мере, кто вы такой.
– Знакомый Инны.
– Это она вас послала?
– Да, – ответил я.
Он долго-долго молчал. Его рука, лежавшая на колене, чуть дрожала. Он сунул ее в карман.
– С Инной… просто в какой-то момент я понял, что у нас все кончено. Да, у нас было. Прошло. У наших отношений не было будущего, вы понимаете?
– Вы осознали это, когда нашли монеты? – насмешливо поинтересовался я.
– Какие монеты?
– Да бросьте вы! – с досадой произнес я. – Мы, кажется, договорились.
– Хорошо, не буду… Нет, я осознал это много раньше. Вы знаете, что у нас… у нее не могло быть детей? Какой-то там неудачный аборт в молодости – и все, приговор на всю жизнь. Она мне не сказала, скрыла. А я-то строил планы, хотел двоих: мальчика и девочку… Я, если вы заметили, уже не так молод. Первая жена могла – но не хотела, боялась, что это поставит крест на ее карьере. Для любого нормального человека дети – это и есть будущее. Да, мы были с Инной очень близки – какое-то время. Когда я остался без работы, жили на ее зарплату да на пенсию отца. Как говорится, трудности сближают. Но должна сближать – любовь. Если честно, последние годы я жил с Инной… как бы по привычке. А потом эти старые письма из Греции. Сначала, конечно, мы не поверили… но оказалось – все правда. Судьба дала мне шанс начать сначала.
– Вам дала, а у нее – отобрала?
Дмитрий не ответил.
– Инна по-прежнему любит вас и ждет… ждала. Она с самого начала не верила, что вы погибли. Понимаете – чувствовала сердцем? Вы знаете, с каким трудом она достала деньги, чтобы послать меня сюда? Что она заложила ювелирные украшения своей матери?
– Да, наверное, я виноват – в какой-то степени. Послушайте, не знаю, как вас…
– Игорь.
– Послушайте, Игорь. Я вышлю ей деньги, в самое ближайшее время, переводом, по «Вестерн юнион» или еще как. Передайте, что обязательно вышлю. И напишу.
– Ей были нужны вы. Инна готова была плюнуть на эти сокровища, лишь бы вы вернулись живым.
Дмитрий опустил голову и упрямо повторил:
– Я начну все сначала.
– С этой женщиной?
– С этой, – с вызовом подтвердил он.
– Кто она?
– Зачем это вам?
– Да в общем-то незачем, – честно сказал я. – Просто хочу расставить все точки над «i». Лично для себя.
– Иными словами, дорисовать мой портрет законченного подлеца? – криво усмехнулся он. – Валяйте, рисуйте. Эта женщина ухаживала за мной в клинике, там мы и познакомились. Она тоже понтийка, – он помолчал, потом хотел еще что-то добавить, но передумал. – Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство.
Ну, вот и все.
Мне удалось посмотреть ему в глаза. Заглянуть в его душу – не уверен. Но если он говорил искренне, мне не хотелось судить его слишком строго, потому что, положа руку на сердце, я понимал, что и моя жизнь без оболтуса Севки выглядела бы совсем по-другому: дети, как ни верти, обеспечивают своим родителям некую иллюзию бессмертия. А бессмертие – это все-таки лучше, чем уход в никуда.
Особенно остро я почувствовал это прошлой бессонной ночью.
Оставался еще один вопрос – не то чтобы он имел особое значение теперь, когда я нашел Дмитрия и мог считать свою миссию выполненной, но… Появление «под занавес» неизвестной женщины требовало хоть какого-то объяснения отсутствия известной.
– А где София Стефану?
– В Германии, – как-то чересчур поспешно проговорил он, словно ждал подобного вопроса.
И эта поспешность показалась мне подозрительной…
37
В этот самый момент мне в голову пришла шокирующая мысль.
Не исключено, что я разговариваю с убийцей.
С самого начала мне казался странным и необъяснимым факт исчезновения Софии. Что-то здесь не срасталось: встретив Захаропулоса, обнаружив половину карты на своей иконе, она тут же уезжает в Германию? Могла ли девушка добровольно отказаться от участия в поиске сокровищ – вроде как махнуть рукой на свою долю?
И вдруг все встало на свои места. Пребывание в жестком цейтноте – а мое общение с Дмитрием было ограничено всего лишь несколькими минутами, и время стремительно истекало – заставило мой мозг трудиться на повышенных скоростях.
Владелица магазина сувениров на Самотраки рассказала об обнаружении разложившегося женского трупа – а Теодориду упоминал о том, что во время их первой встречи Захаропулос был во взвинченном, напуганном состоянии. Тогда я подумал, что Дмитрий просто боялся засветиться с этими монетами и что, сломав ногу, он решил отлежаться в больнице подальше от Александруполиса по этой же причине. Но что если это был еще и другой страх – страх быть обвиненным в убийстве? Не поэтому ли он выступал против своей вторичной поездки на Самотраки, а журналист не мог понять, в чем дело? Гм… а еще говорят, что преступника тянет на место преступления.
Конечно, все могло оказаться случайным совпадением, а найденные останки могли принадлежать совсем другой женщине. Я ничего не мог утверждать на все сто процентов, у меня были лишь смутные догадки и предположения, но если они были верны, это значило, что человек, которого безумно любила Инна, стал убийцей!
Бывает, что и блеф – благородное дело: все зависит от конкретной ситуации. Мне показалось, что это как раз тот самый случай.
– Облегчите душу, Дмитрий. Мне кажется, вы уже убедились, что мне и так известно немало.
– Не понимаю, о чем вы, – вяло огрызнулся он.
– На Самотраки на днях обнаружен труп Софии.
Он вздрогнул и бессильно уронил плечи. И правая коленка его стала подпрыгивать, будто некий невидимый невропатолог принялся безостановочно стучать по ней своим молоточком.
Дмитрий Захаропулос сломался.
Но прошли еще две или три долгие минуты, прежде чем он заговорил.
– Это был… несчастный случай, – начал он, рассматривая носки своих ботинок. – Когда я приехал, София взяла отпуск на работе. Объявила соседям, что уезжает к матери в Германию. Понимаете, наша с ней экспедиция на Самотраки не должна была привлекать внимания. Чтобы не светиться, снимая жилье, решили взять с собой палатку.
Жара стояла страшная. На местности все было, конечно, не так, как на карте: десять метров сюда, двадцать метров туда. К тому же этот чертов металлоискатель все время барахлил, жужжал, где не надо, – или, может, просто я не освоил его как следует. Мы потеряли два дня. Я уже сам стал сомневаться… На третий, к вечеру, на берегу ручья, совсем на небольшой глубине нашли жестяную банку. Она вся проржавела насквозь, и когда я задел ее лопатой, буквально рассыпалась. Но монеты не пострадали. Вы бы видели, как радовалась София! Все повторяла: «Ай кант билив ит! Ай кант билив ит!» [10]10
«Не могу поверить!» (англ.).
[Закрыть]На радостях мы выпили вина в палатке, потом она пошла прогуляться перед сном – ну, вы понимаете. И не вернулась. Через полчаса я забеспокоился. Уже начало темнеть. Я покричал, подождал еще, наверное, с четверть часа, потом пошел искать… Наткнулся на нее метрах в ста от палатки. Она лежала ничком, на камнях. Я перевернул ее, осветил фонариком: на правом виске была кровь. Видимо, она оступилась и ударилась об острый выступ скалы. Я пощупал пульс, но… – Дмитрий сглотнул. – Она была мертва.
– И вы?..
– И я – смалодушничал. Ей, Софии, помочь все равно уже было нельзя, а у меня… ну, хоть и не «вся жизнь впереди», как в одной старой песне поется, но еще приличный ее кусок. Если бы я сообщил в полицию о ее смерти, началось бы расследование, и я бы никогда не отмылся: как я смог бы доказать, что… ну, что это не я? А клад – клад был бы, как говорится, обращен в доход государства. Ради чего? Они и так живут здесь, как у Бога за пазухой.
Я вернулся к палатке. О том, чтобы заснуть, конечно, не было и речи… Я дождался, пока начнет светать, потом оттащил тело в заросли, выкопал яму…
Я поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза.
– Могилу, – поправился он. – Забросал землей, ветками.
– И вас никто не видел?
– Если бы увидел, – он мрачно усмехнулся, – я бы сейчас с вами не разговаривал. Потом месяц или больше София часто являлась мне в одном и том же сне: стоит и смотрит, и ничего не говорит, стоит и смотрит, как будто я виноват…
– А разве нет? Разве ее родные не должны знать о ее смерти? Разве девушка не имела права быть похороненной как положено… даже если это был несчастный случай?
– «Даже если!..» Вы что, не верите? Думаете, наверное: почему это она не оступилась и не упала до того, как мы нашли монеты? – с каким-то жалким вызовом выкрикнул он. – Думаете, мы не смогли поделить их, и я… убил ее? – свистящим шепотом закончил Дмитрий.
Нет, я не думал. Подумал только сейчас, когда он сам натолкнул меня на это своими словами. Действительно, почему она не оступилась до того?
– А потому, что мы выпили – и выпили немало! – продолжил он, словно в ответ на мои невысказанные сомнения. – Ее сильно развезло, я видел, что она еле держится на ногах, даже подумал – не трахнуть ли ее хохмы ради?.. знаете, я не хочу больше говорить об этом. Делайте, что считаете нужным. Хотите – сдавайте меня полиции. Но я – не убивал.
Спутница Захаропулоса, глядя в нашу сторону и пытаясь привлечь его внимание, делала какие-то знаки. Чемодана уже не было.
Я встал.
Я выполнил поручение Инны. Я все выяснил, уложившись при этом в отпущенные мне сроки и средства. Радости от этого я не испытывал.
Дмитрий оторвался от созерцания своих ботинок и поднял на меня глаза. От его вспышки не осталось и следа, и он смотрел на меня взглядом жалкой побитой собаки. В его взгляде читался вопрос, какой – догадаться было нетрудно.
Кто бы только знал, как мне не хотелось говорить ему ничего! Я вдруг почувствовал невыразимую усталость и какую-то почти физическую опустошенность, словно меня выпотрошили, как рыбу перед жаркой.
Но он ждал.
Ждала и его женщина, посматривавшая на нас уже с тревогой.
– Не знаю, что там удастся раскопать полиции, – начал я. – Да мне, честно говоря, это не особо интересно. А вот девушку жаль…
«Пусть будет так, как он сказал: София погибла случайно, – подумал я. – Иначе пришлось бы признать, что Инна столько лет любила человека, в котором жил убийца!»
– Бог вам судья, Дмитрий – если Он есть. И ваша совесть…
