Текст книги "Ты только живи"
Автор книги: Игорь Матвеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
– Я и сама еще точно не знаю, – вдруг произнесла она. – Но думаю, надо ехать в Александруполис и там, уже на месте решать, что предпринять. Полагаю, стоит попытаться пройти тем маршрутом, которым должен был пройти Дима, – какие-то следы он не мог не оставить! Завтра я расскажу тебе все поподробнее.
В сумраке плохо освещенной улицы возникли очертания первой девятиэтажки на Комарова. Мы остановились. Мимо проехала иномарка, на секунду обдав нас бледно-желтым светом фар. Из кабины глухо бухали аккорды «тяжелого» рока.
– Все, дальше не провожай. Здесь мы и живем… с мамой.
Как с ней попрощаться? Пожать руку? Поблагодарить за приятный вечер? Поцеловать?
Инна вдруг мягкими теплыми губами коснулась моей щеки и прошептала:
– Все будет хорошо, Игорь. И у тебя, и у меня. Я завтра позвоню.
И она направилась к подъезду.
5
– Странная история, – думал я, возвращаясь домой под начавшим накрапывать дождиком. – И самое удивительное: насчет неслучайностей эта Инна, похоже, права! Мог я не писать свое дурацкое объявление? Мог. Но ведь написал! Могла она не открыть эту газету, которую, по ее словам, вообще не имеет обыкновения читать? Могла. Но открыла. Мог мне по этому объявлению позвонить кто-то другой? Мог. Но позвонила она. Черт его знает, может, действительно где-то все решается за нас? И эта череда случайных неслучайностей просто подталкивала меня принять ее предложение: как известно, против судьбы не попрешь!
К тому же надо быть круглым дураком, чтобы отказаться поехать в Грецию на халяву! Если подумать, она же нанимает меня, даст мне работу – которой мне после, как нынче выражаются, облома с Нигерией очень не хватает. А так Инна оплатит мои расходы и, конечно, добавит энную сумму сверху. Как я буду искать ее горячо любимого Диму – пусть решает сама. Что скажет, то и сделаю. Куда скажет – туда и поеду».
Я вспомнил большие печальные глаза Инны, в которых глубоко-глубоко, почти на самом дне, еще теплилась надежда, и подумал: «К тому же если женщина видит в тебе свой последний шанс, отказываться будет не по-мужски».
Дождь усилился. Я поднял воротник куртки.
Единственным, что могло стать препятствием в осуществлении этого странного плана, было мое физическое состояние. Да, в последние дни мой желудок не напоминал о себе, но где гарантия, что этого не случится в самый неподходящий момент – так сказать, вдали от родины?! Рак – чего уж там, будем называть вещи своими именами! – не проходит сам по себе, и где-то внутри идет процесс.
Тут я подумал, что если наша с Инной встреча действительно была запланирована там, то, вероятно, в дальнейшем предвидится благоприятное развитие событий, иначе судьба подсунула бы ей кого-то физически более надежного. Хотя с другой стороны, почему обязательно благоприятное? Может, все наоборот, и судьба как раз уготовила Инне встречу с больным человеком, который берется выполнить ее поручение и – благополучно проваливает миссию? Почему не может иметь место и такой сценарий?
Запутавшись в своих рассуждениях, я решил больше не думать об этом, а просто дождаться звонка Инны.
Если она, конечно, не передумает.
6
Спал я крепко и без сновидений.
Проснулся около восьми утра. Включив старенький ноутбук, я прямо в постели раз десять разложил свой любимый пасьянс «Сорок разбойников». Разумеется, не сошлось ни разу. Я встал, вяло «перелистал» каналы телевизора, потом пошел в ванную и некоторое время изучал перед зеркалом свою физиономию. Желтоватая сухая кожа, темные круги под глазами, две глубокие морщины, пересекавшие щеки, как параллельные овраги. Лоб отвоевал у волос уже сантиметра два и, конечно, не собирался останавливаться на достигнутом. Не двадцать пять, конечно, но еще и не пятьдесят. По крайней мере, я надеялся, что выгляжу не старше своих лет. «Да, нездоровый мужчина, – сказал я себе. – Но все же сорока семи лет, а не, скажем, пятидесяти пяти».
Бриться было лень, и я оставил на скулах седоватую поросль. Обольщать после Светы я никого не собирался, ну а Инна – с Инной у нас, как оказалось, кроме чисто деловых отношений, не может быть ничего такого.
Потом я почему-то вспомнил ее поцелуй и потрогал на щеке то место, которого коснулись ее теплые губы.
Почистив зубы и умывшись, я вышел на кухню. Холодильник, напоминавший ледяную пустыню, послушно морозил остатки былой роскоши – кусок вареной колбасы, несколько картофелин и банку дешевых консервов: с некоторых пор мне стало абсолютно безразлично, чем набивать желудок.
Я разогрел на сковородке картошку, поделил пополам колбасу. Без аппетита съел, запил чаем. Пожалуй, сегодня надо все-таки сдать бутылки, иначе очень скоро в наших краях впервые со времен гражданской войны будет зафиксирован случай голодной смерти. Приемщица была моей хорошей знакомой, с сыном которой я в свое время занимался математикой, так что проблемы «возьмут – не возьмут» для меня не существовало. Иначе придется ждать до понедельника: завтра – суббота.
О разговоре с Инной я старался не вспоминать. Позвонит – хорошо, не позвонит – спасибо за интересный рассказ об острове сокровищ, как его там?.. Самокраки? Самодраки? Нет, кажется, Самотраки.
Бутылок было штук тридцать. Я перенес их с балкона в кухню и принялся сортировать, одновременно вытирая с них влажной тряпкой многомесячную пыль.
В это время раздался звонок.
Я поспешил в комнату. Нажимая кнопку радиотелефона, подумал: «Она».
– Папа, привет, – послышался далекий голос Всеволода.
– Привет.
– Я из «Шереметьева». У нас самолет через два часа. Ты только не обижайся, папа, но я… – очевидно, он думал, что пропажу денег я еще не обнаружил.
– Знаю. Ты взял деньги.
– Да, папа. Конечно это свинство с моей стороны, но… они ведь у тебя были не последние, а?
– Нет, не последние, – заверил я.
Его голос повеселел.
– Я так и думал. А иначе Юля никак не смогла бы полететь со мной. Понимаешь, билет, виза, услуги агентства…
– Понимаю.
Он помолчал, не зная, что еще сказать, потом спросил:
– Ты сам-то когда летишь?
– Скоро.
Но только не в Нигерию.
– Я обязательно все отдам, папа. Честное слово!
– Ну конечно отдашь. Не переживай.
– Спасибо, папа! Тут Юля передает тебе привет.
Юлиного привета, сами понимаете, мне как раз и не хватало.
– Спасибо.
– Ну, пока, папа.
Он повесил трубку.
Я бросил радиотелефон на диван и уже собрался было вернуться на кухню, как раздался новый звонок.
На этот раз это действительно была она.
– Привет, Игорь.
– Привет, Инна.
– Чем занимаешься?
– Э… уборкой. Пылесосю вот ковер, – соврал я. – Или пылесошу. Не знаю, как правильно.
– Чищу ковер пылесосом. Что ты скажешь насчет нашего вчерашнего разговора?
– А что я должен сказать?
– Ну, ты принимаешь мое предложение?
«Зачем спрашивать? – не без ехидства подумал я. – По ее словам, за нас с ней все уже решено где-то там». Но вслух я сказал:
– Принимаю. Только…
– Что только?
– Ты не боишься, что на твои денежки я просто хорошо проведу время в Греции, а тебе скажу потом, что поиски не увенчались успехом?
– Не боюсь. Ты не такой.
– Откуда ты знаешь?
– От верблюда. Хватит нести чушь, Игорь. Приезжай ко мне. Бросай свой ковер и приезжай. Комарова, 8, квартира 32. Это восьмой этаж.
– Что, прямо сейчас?
– Прямо.
– А удобно? Там ведь твоя мама…
Инна с досадой произнесла:
– А что мама? Мы же не любовью с тобой собираемся заниматься, в конце концов! Давай приезжай. Адрес запомнил?
– Запомнил.
– Жду через полчаса.
«С бутылками придется повременить», – понял я.
Как пишут в романах, события развивались стремительно.
7
Атмосфера болезни и безысходности пропитала эту комнату, как табачный запах пропитывает жилище заядлого курильщика. На диване полулежала на двух больших подушках, подложенных под спину и голову, бледная пожилая женщина с распущенными седыми волосами. На ней был аккуратный халат, потерявший от стирок первоначальный цвет, ноги прикрывал пушистый коричневый плед. Рядом с диваном стоял столик, на котором лежали несколько газет и журналов, футляр для очков, пульт телевизора. В маленькой хрустальной корзинке я заметил какие-то лекарства, два одноразовых шприца. Женщина была совершенно не похожа на Инну. Что ж, дочь могла пойти внешностью в отца. Или вообще оказаться приемным ребенком.
– Познакомься, Игорь. Это моя мама, Елизавета Григорьевна. Это Игорь. Он согласился помочь мне в поисках Димы.
Елизавета Григорьевна посмотрела на меня внимательно и печально и чуть кивнула.
– Здравствуйте, Игорь.
– Здравствуйте.
– Вы давно знакомы? – спросила женщина.
Я открыл рот, но Инна опередила меня:
– Мы когда-то работали вместе, мама. Ты пока смотри «Дог-шоу», через пять минут начинается. А мне с Игорем надо поговорить.
Женщина хотела спросить еще что-то, но Инна потянула меня из комнаты и прикрыла за собой дверь.
– Пойдем на кухню.
Она взяла с холодильника пачку сигарет.
– Мама не терпит, когда я курю. Просто из себя выходит.
Инна открыла форточку, чиркнула зажигалкой.
На кухонном столе лежала небольшая стопка пожелтевшей бумаги. Письма.
– Дима взял с собой копии. Это оригиналы, а вот переводы Диминого отца. Чтобы не терять времени, я покажу тебе самое главное. Именно после этого мы поверили, что те древние монеты до сих пор дожидаются своего часа.
Инна выбрала из стопки двойной листок бумаги, протянула мне. Написанные размашистым почерком строчки содержали много очень похожих на русские букв – но несмотря на это ни одного понятного слова я не обнаружил.
– Ниже, в конце листа, – подсказала Инна.
Внизу листа я с некоторым трудом прочитал несколько неуклюжих фраз с грамматическими ошибками на русском: «Конечно, лутше если бы вы приехать летом, можно купаца, загорать на море. Летом хорошо здесь. А если не получица, то можно и в другой время. Давайте, ришайте скорее».
– Странно, верно?
– Ну, ничего особо странного я здесь не вижу, – я пожал плечами. – Может, она, эта Микаэлла, просто хотела похвастаться своими знаниями русского языка?
– Может, – загадочно усмехнулась Инна и посмотрела на меня с некоторым превосходством. Наверное, так человек, уже прочитавший какой-то детектив и знающий, кто оказался преступником из полдюжины подозреваемых, смотрел бы на того, кто этот детектив только начал. – Ты почти прав Игорь. Вот что она пишет, уже по-гречески, в другом письме, пришедшем, судя по штемпелю, через две недели после этого.
Инна взяла другой листок, содержавший, как я понял, перевод, и прочитала:
– «В предыдущем письме я постаралась написать немного по-русски. У вас такие трудные буквы, особенно заглавные! Обратите внимание, как я старалась, когда их выписывала!»
– Так оно и есть. Русский язык – не из самых легких, – проговорил я, так и не поняв, что же здесь привлекло внимание Инны и ее супруга.
– Инна! – послышался приглушенный закрытой дверью голос матери. – Я никак не могу найти эту передачу!
– Иду, мама! Я сейчас, Игорь, – бросила она мне и, положив в пепельницу недокуренную сигарету, вышла из кухни.
Я задумался. Какая-то, так сказать, легкая странность в рассуждениях этой гречанки, пожалуй, присутствовала: почему в русском заглавные буквы труднее? Что заглавные, что прописные – какая разница? Ты их либо выучил, либо нет. Но черт их знает, этих иностранцев, может, для них заглавные действительно труднее?
Инна вернулась через минуту.
Я сокрушенно вздохнул.
– Эркюль Пуаро из меня не получится, Инна. Я решительно не пойму, в чем здесь дело…
Она затянулась в последний раз, затушила сигарету в пепельнице.
– Не расстраивайся, я тоже не поняла. Это Дима догадался. Она просила обратить внимание на заглавные буквы, вот он и обратил. Возьми заглавную букву каждого предложения.
– «Конечно» – К, «Летом» – Л, «А если» – А, «Давайте» – Д.
– Итог?..
– К, Л, А, Д. Клад! – Я ошеломленно посмотрел на нее.
– Ну, слава богу, дошло!
– Конечно, если только…
– Никаких «если» и никаких «только»! – отрезала она. – Эта Микаэлла очень боялась – и не без основания, – что корреспонденцию из заграницы читает КГБ, поэтому в одном из писем она зашифровала слово, а в следующем просила обратить внимание на заглавные буквы тех написанных на русском фраз. Если и то и другое она бы сделала в одном письме, где гарантия, что кагэбисты не догадались бы сами? Греция, конечно, далеко, но женщина, возможно, опасалась навлечь на уже и так пострадавшую семью Захаропулосов новые беды. К сожалению, дядя Константин не понял, что к чему.
Я задумался. Клад… Боже мой, слово-то какое – совсем не из нашей действительности! Но если он и правда существовал, зачем этой Микаэлле нужны были партнеры? Целое ведь больше, чем то же целое, но разделенное на несколько частей?
– А зачем тогда ей нужен был Константин с братом? Из родственных чувств хотела поделиться сокровищами с ними?
Инна усмехнулась.
– Вот и мы подумали о том же. И очень скоро пришли к выводу, что родственные чувства здесь ни при чем.
– А что при чем?
– А то, без чего этот клад не мог быть найден. В семье советских Захаропулосов должно было храниться что-то такое, без чего отыскать сокровища было невозможно. И мы с Димой очень скоро узнали, что это.
Она достала из стопки еще одно письмо.
– Здесь опять несколько фраз написано по-русски. Читай третий абзац, – она подала листок мне.
– «И может вы приедите в этом году? Как хочеца вас увидеть. Очень хочеца! Но я понимаю, это не так лекко. А если сможете приехать, напишите», – прочитал я и вопросительно посмотрел на Инну.
– Первая буква каждого предложения, – напомнила она.
– «И может» – И, «Как» – К, «Очень» – О, «Но» – Н, «А если» – А. Получилось И, К, О, Н, А. Икона?
– Икона, – подтвердила Инна.
– Инна! – вновь послышалось из-за двери. – У меня упал пульт!
8
Она вышла, а я еще раз взглянул на пожелтевший листок. Надо отдать должное сообразительности этого Дмитрия: лично я бы ни за что не догадался составить слово из первых букв предложений и не распознал бы в упоминании о «трудных» заглавных буквах какой-то намек. Я почувствовал, как вялое любопытство, пробудившееся во мне вчера после рассказа Инны, перерастает в нечто качественно новое: в искреннее желание узнать, что будет дальше, а главное – чем это все закончится? Так человек, лениво листающий первые страницы детектива, начинает по-настоящему увлекаться, ну, скажем, к третьей главе и уже не может отложить книгу в сторону.
Итак, что мы имеем? Семейную легенду о сокровищах, которая так бы и осталась легендой, если бы не получила подтверждения в виде дореволюционной газетной заметки о некоем греке, у которого русский купец приобрел эти, как их?.. тетрадрахмы для музея. Тот был Захаропулос, эти тоже – раз. Еще одна монета «всплывает» в эшелоне с репрессированными понтийскими греками в 1949 году – два. Кто-то в Греции начинает искать контакт с советскими Захаропулосами, и этот кто-то, а точнее, Микаэлла Стефану уверена, что есть и другие монеты, причем их много, иначе она не стала бы зашифровывать слово «клад». Где он, она не знала и, как оказалось, не могла узнать без своих родственников в России – точнее, без их иконы. Это три.
Ход моих мыслей прервала вернувшаяся Инна. Со вздохом сказала:
– Беда с мамой. Спросила, кто этот мужчина – в смысле ты, – с которым я секретничаю на кухне. Как будто я не представила ей тебя полчаса назад! Совсем у нее с памятью стало плохо. Знаешь, иногда она даже спрашивает, почему давно не видно Димы – мол, не поссорились ли мы. А ведь я ей говорила, что он пропал в Греции. Выпьешь кофе?
– Давай, – кивнул я.
Она поставила на плиту чайник, достала с полки банку «Нескафе», насыпала в чашки. Присела за стол.
– Так что с иконой? – спросил я.
– А ничего. Мы спросили Диминого отца. В семье действительно было две иконы, но они пропали в 1949 году. Очевидно, одна из них и имела какой-то ключ. Когда мы попросили описать их подробнее, он сказал, что икона Георгия Победоносца была подбита сзади прямоугольным куском кожи. Мы решили, что на нем, наверное, и была сделана какая-то надпись или, может быть, нарисована часть карты. Второй такой же кусок, вероятно, находился в семье Стефану. Чтобы получить ключ к местонахождению клада, требовалось сложить их оба.
– Значит, надежды этой Микаэллы не оправдались, – констатировал я. – Второго куска у вас не было.
– Не у нас, а в семье советских Захаропулосов, – поправила Инна. – У нас не было уже ничего.
– И все же твой Дима решил ехать в Грецию?
Чайник закипел, и Инна разлила кипяток. – Тебе с молоком?
– Да, – подтвердил я. – Сахару одну ложку.
– Ну, вот, – Инна поставила чашки и снова уселась за стол. – Да, Дима решил ехать в Грецию. В принципе. Потому что сначала надо было убедиться, что Микаэлла или ее родственники все еще проживают по тому адресу, что был на конвертах. Ведь за столько лет могло случиться все что угодно: она могла умереть, переехать в другое место – да мало ли что? И мы для начала написали письмо. На английском. Послали, естественно, по обычной почте, электронного адреса у нас не было. Приложили ксерокопию одного из писем Микаэллы. Видишь, какая ирония судьбы: тридцать с лишним лет назад Микаэлла писала братьям, а они не отвечали. Теперь написали мы – и нисколько не удивились бы, если бы ответа не пришло. Но он пришел – недели через полторы по Диминому электронному адресу, который мы указали в письме. Оказывается, в Александруполисе проживала внучка Микаэллы София! Она даже приложила к письму файл со своей фотографией. Сама Микаэлла Стефану во время военного переворота 1967 года попала в тюрьму – наверное, поэтому и прекратились письма в Казахстан.
«Да, что-то такое было, – вспомнил я. – Вроде, какие-то «черные полковники» захватили власть в Греции. Но правили, кажется, недолго».
Инна продолжала:
– Микаэлла вышла из тюрьмы смертельно больной и вскоре умерла. Осталась дочь, через несколько лет у той родилась девочка. Судя по письму, эта София неплохо знала английский. И Дима решил ехать: просто познакомиться с ней – ну, а дальше видно будет. Авантюра, конечно, чистой воды авантюра, но кто сказал, что авантюры всегда обречены на неудачу? Может, это был наш шанс! Знаешь, – неожиданно добавила она с горечью, – как надоело бегать к счетчику и расстраиваться из-за того, что в этом месяце нагорело на десять киловатт больше? Экономить на разговорах по мобильнику, выискивать какой-то супервыгодный тариф? Как вдруг захотелось не видеть виноватого взгляда Димы, который вынужден был постоянно искать какую-то «халтуру», потому что его, программиста высшего класса, уже нигде не брали на работу. А он, между прочим, физтех окончил с отличием!
– Физтех это?..
– МФТИ, Московский физико-технический! Самый престижный вуз Советского Союза! И факультет был самый что ни на есть – радиотехники и кибернетики! И распределение – не куда-нибудь, а в Академию наук! Мы с ним, кстати, там и познакомились: я преподавала английский для научных сотрудников, выезжавших на стажировку в капстраны. Потом – перестройка, потом распад Союза, потом… сам знаешь, что потом, – она помолчала. – Пришлось и нам уехать из столицы – своего-то жилья там у нас никогда не было…
– Но почему его никуда не берут… э, не брали? Я знаю, хорошие программисты…
Она досадливо взглянула на меня.
– Да все потому же! Возраст, Игорь, возраст. Сорок – это почти старик для компьютерного бизнеса, а если уже за сорок, с тобой вообще разговаривать не станут. Сейчас много молодых, напористых, «новое поколение выбирает»! И его выбирают. А такие, как Дмитрий, уже за бортом. Когда это случилось с матерью, я тоже была вынуждена уволиться с работы. Получилось, что какое-то время мы вообще вчетвером жили на две пенсии: его отца и моей матери. Ну, плюс его нерегулярные «халтуры»…
– А наш ужин в «Пицца-плюс»? «Шардоне» и все такое?
Инна усмехнулась.
– Накладные расходы. – Потом уже серьезно продолжала. – Если тебя интересует, откуда у меня деньги… Заняла. Я говорила тебе, что планировала нанять для поисков одного человека. Но, как пишут в романах, судьба распорядилась иначе: мне встретился ты. Это сказать просто – заняла, а сделать… Сам понимаешь, сначала надо было найти того, у кого деньги водятся. Потом убедить его одолжить мне сумму – немалую. Честному слову нынче никто не верит, вот и пришлось отдать в качестве залога всякие побрякушки матери – старинное кольцо с камушком, еще ее бабушки, серьги, цепочку. Конечно, без ее ведома.
Инна сделала маленький глоток кофе.
– Что же касается поездки Димы… какие-то деньги, как говорится, на черный день, у нас были, немного заняли у его приятеля – как раз хватило на авиабилет, туристическую визу ну и проживание – не в пятизвездочном отеле, конечно. От него пришло всего два письма, тоже по «электронке». Первое было коротким, буквально в пять-шесть строк. Добрался нормально, снял в пригороде комнатушку, встретился с Софией. Та жила одна: мать за пару лет до этого познакомилась в Александруполисе с каким-то немецким туристом да и укатила в Германию устраивать свою личную жизнь.
Я все не решался спросить о том, при каких обстоятельствах исчез Дмитрий. Не сделал это вчера, колебался сегодня, но теперь разговор сам приблизился к этой теме. Оставалось подождать совсем немного.
– Дима знал, где искать ключ, поэтому без труда обнаружил на одной из икон у Софии второй кусок кожи. Ну, конечно, рассказал ей все. Она и сама слышала семейную легенду от матери, а та – от своей матери, Микаэллы. Так вот: на куске кожи острым металлическим предметом были выжжены контуры половины острова Самотраки, его восточной части, и эту половину пересекала прямая линия.
Я задумался. Что-то я здесь недопонимал. В любом случае место клада должно быть помечено либо на одной половине, либо на другой?
Инна, внимательно наблюдавшая за мной, проговорила:
– Я и сама сначала не поняла. Все дело в линии, пересекавшей остров.
Не уловив прояснения в моем недоуменном выражении лица, она сказала:
– Сейчас. Принесу карандаш и все тебе нарисую.
Полминуты спустя она появилась с чистым листком бумаги и карандашом.
– Смотри. Это – кусок кожи, на котором Георгий Апостолиди нарисовал карту острова, – она начертила овал. – Где-то он спрятал свои монеты. Предположим, что в этой точке, – Инна поставила жирную точку. – На одной половине куска кожи проводим через точку прямую – но только до линии будущего разреза. На другой половине проводим под углом к ней другую прямую тоже через эту точку.
Она сложила пополам лист, прогладила ногтем сгиб, потом аккуратно разорвала.
– Вот. На одной половине одна линия, на другой – другая. Точку их пересечения, то есть нужное место, можно найти, только если сложить оба куска кожи. Вот мы их складываем, – она сложила половинки бумаги, – и продолжаем первую линию до пересечения со второй. Объяснять долго, а на самом деле – довольно простая, если не сказать примитивная, задумка. Но с глубоким смыслом: в одном из писем Микаэлла упоминала, что дочь Апостолиди, вышедшая замуж за купца Захаропулоса (видимо, это он или его сын и продал несколько монет для музея), иммигрировала с семьей в Россию во время греческо-турецкой войны 1878 года, а сын остался в Греции. Одна подбитая кожей икона была в семье дочери, другая – сына. С помощью разрезанной карты отец хотел объединить их. Не вышло.
– Теперь понятно, – кивнул я. Спохватившись и заметив, что мой кофе уже остыл, сделал пару глотков. – Но как можно найти это место сейчас, не имея второй половины карты?
– Никак, – подтвердила Инна. – Но можно дорисовать вторую половину острова – раз, продолжить линию – два. И три – искать именно на этой линии.
– Какова величина этого Самотраки?
– Кстати, есть еще и другой вариант произношения – Самофраки, – заметила она. – А размеры для подобных целей, прямо скажем, приличные: двадцать километров с севера на юг и двенадцать – с запада на восток.
– Значит, получается, твой Дима поехал искать иголку в стоге сена?
– Золотую. А иголка из золота все-таки стоит того, чтобы ее поискали. Да и не такая это маленькая иголка, как я понимаю. Одна древняя тетрадрахма стоит у коллекционеров несколько сот долларов, и, повторяю, Микаэлла вряд ли стала бы зашифровывать слово «клад» из-за пары-тройки монет. Дима написал мне, что на той части карты, которая была у Софии, линия выходит из деревни Палеополи, это, кстати, как раз то место, где вел раскопки француз Шампуазо, и идет через вершину горы Фенгари. Подожди, сейчас принесу тебе распечатку из Интернета.
Через минуту она вернулась и положила передо мной стандартный лист бумаги с овальным контуром острова Самотраки и надписями на английском языке.
– Палеополи находится на северо-восточном побережье. Вот здесь. Фенгари почти в центре. Проводим линию – и упираемся в устье реки Гиали. Вот где-то па этой линии Апостолиди и закопал свои тетрадрахмы.
– Да, ты основательно изумила материал, – заметил я.
Она не отреагировала на мой комплимент.
– И сколько километров эта твоя прямая? Пять? Семь? Десять? Так можно и год искать…
– Верно. Но учти, что карта была разрезана пополам, так что объем поисков сокращается примерно вдвое. Точка пересечения находилась на второй половине, утерянной. Далее: можно, конечно, предположить, что Апостолиди спрятал монеты где угодно, но в горах или скалах не очень-то и покопаешься обычной лопатой, как ты считаешь? Логичнее думать, что он зарыл их в землю, так надежней. Наиболее удобное место, на мой взгляд, исток Гиали – хотя это и не обязательно там.
– А почему же эта мысль – ну, дорисовать карту и продолжить линию – не приходила в голову потомкам Апостолиди? Самой Микаэлле?
Инна пожала плечами.
– Может, и приходила, но все понимали, что искать на протяженности даже двух-трех километров – дело безнадежное. Тогда ведь не было такой техники. Дима, прикинув, каким может быть расстояние, написал мне: нужен металлоискатель. С каждым новым поколением легенда уходила все дальше и дальше в прошлое, и интерес к мифическим сокровищам ослабевал. Микаэлла была последней, кто предпринял попытку. Кто и сколько раз пытался делать это до нее – бог его знает.
– Погоди, Инна. Теперь самое главное: любое законодательство, я думаю, и греческое тоже, оговаривает такие случаи в свою пользу. Клад должен быть сдан государству, не так ли?
– Ну, не знаю… – протянула она. – Мы, конечно, думали об этом. Решили, что там видно будет. В любом случае какая-то награда за цепную находку положена в любой стране, только вот насчет иностранца мы не были уверены… Но знаешь, мы с ним, с Димой, как-то незадолго до его отъезда читали в Интернете, что одному греческому рыбаку, который случайно вытащил сетью из моря обломок древней статуи, выплатили то ли триста, то ли четыреста тысяч евро. Это еще больше укрепило нас в желании попробовать!
Во втором письме он сообщил, что попытается раздобыть при помощи Софии металлоискатель – не бог весть какой прибор, сейчас многие строительные организации имеют их для обнаружения подземных коммуникаций – и на днях поедет на Самотраки. Посмотрит на месте, что и как. И… исчез. Мы договаривались, что он будет писать хотя бы раз в неделю. Но после второго письма не пришло ничего.
Я хотел спросить, не с Софией ли он планировал отправиться на Самотраки, – но почему-то не стал.
– Я подождала неделю, потом дважды написала по адресу Софии. Ответа не получила. Прошла еще неделя, и еще одна. Тогда я поняла: что-то случилось. Если человек пропал, обращаются в милицию. А если человек пропал за границей – куда? Может быть, в МИД? Я подумала, что они все равно будут связываться с посольством – и чтобы не терять времени, решила звонить туда напрямую. Узнала их телефон в Болгарии.
– Почему в Болгарии?
– Потому что белорусского посольства в Греции нет, а посольство в Болгарии выполняет по совместительству свои функции и в Греции. Так вот, они связались с греческим МИДом. Там пообещали, что наведут справки у полиции номархии Эврос.
– Что такое номархия?
– Ну, вроде нашей области, административная единица, – нетерпеливо пояснила Инна. – Александруполис находится в номархии Эврос. Вообще-то Эврос – это большая река на востоке Греции. По ней проходит граница с Турцией.
– Ясно.
– Да… опять ожидание. Как оно мне давалось, одному Богу известно. Без снотворного я уже не засыпала, да и сейчас… Ну вот, перезвонила через неделю. Оказалось, тот сотрудник из посольства, что разговаривал со мной, ушел в отпуск, а насчет того, звонили ли ему из греческого МИДа или нет, никто не был в курсе. Пришлось все объяснять другому человеку. Тот вроде как успокоил меня: мол, если бы что случилось, греческие власти немедленно сообщили бы. Сказал перезвонить еще через неделю. У меня немного отлегло от сердца. Но ненадолго.
Она замолчала, очевидно, собираясь приступить к самой трудной части своего рассказа. Я не торопил.
– Позвонила в посольство через неделю. Сотрудник, тот самый, второй, сказал, что полиция Эвроса не получала за последнее время никаких заявлений о пропаже, гибели или несчастном случае с кем-либо из иностранцев. Туристский сезон, мол, уже окончился, иностранцев на побережье мало, и если что – это сразу стало бы известно. Я настояла, чтобы он записал мой телефон. Как оказалось, не зря: неделю или полторы спустя они позвонили и сообщили, что заявление от какого-то грека все-таки было – на Самотраки при невыясненных обстоятельствах пропал некий иностранец по имени Димитрос. Вроде бы утонул, когда плавал на лодке. У меня все внутри оборвалось, но я еще как-то успокаивала себя: во-первых, Димитрос все-таки не Дмитрий, а во-вторых, с какой стати он стал бы кататься на лодке? А потом – потом они прислали вот это… – Инна выбрала из стопки писем не очень четкий ксерокс какой-то заметки и протянула мне.
– Потом – это когда?
– Через несколько дней, когда я перезвонила, чтобы узнать, нет ли каких новостей. Тот мужчина сказал, что есть, и по его тону я поняла, что он готовится сообщить что-то неприятное. Он прочитал мне эту заметку, но я настояла, чтобы он передал ее еще и по факсу – специально сходила в офис к одному знакомому. Вот, наверное, почему она так расплылась.
Я стал читать:
«Несчастный случай.
Как стало известно редакции, на прошлой неделе у берегов Самотраки произошел несчастный случай с иностранцем, находившимся в Греции с частным визитом. Погибший предположительно является гражданином Белоруссии Дмитрием Захаропулосом. Лодка, на которой он отправился на морскую прогулку, перевернулась, и он сам, вероятно, утонул. Рыбаки деревни Лаккома несколько дней спустя нашли на берегу прибитую волнами перевернутую лодку, на которой Захаропулос вышел в море. Тело обнаружено не было.
Соб. инф.»
Сообщение оставляло Инне крошечную, в четверть процента, надежду: и «тело обнаружено не было», и Дмитрий Захаропулос являлся в нем гражданином Белоруссии лишь «предположительно». Но я понимал, что это именно четверть процента – если не меньше.
