Текст книги "Таврический сад"

Автор книги: Игорь Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Взрывы на уроках

РОДЖЕР БЭКОН

Глеб делал зарядку, и мамины букеты на окнах быстро осыпались от его прыжков и стояли голые. На кухне брат Сенька уже сидел за столом и ел пельмени. Ом был маленький, рот его открывался на одном уровне со скатертью, и можно было играть в интересный хоккей – гонять пельмени вилкой по тарелке и забрасывать их в рот, как шайбу.

– Перестань, – сказал Глеб. – Ешь как следует.

– Игра в одни ворота, – прошамкал Сенька.

– Это вчера вы так играли – и вправду в одни ворота. Продули с позорным счетом.

– А ты видел?

– Видел.

– Ничего ты не видел. Ты не мог – тебя Сергияковлич задавил. Видно, мало он тебя задавил.

– Эх ты, – сказал Глеб, – тебе врут, а ты веришь. Это я сам бежал и случайно стукнулся о заднее крыло, а он в это время поехал. Я сам стукнулся и упал, а все теперь говорят, будто задавил.

– Сеня, – позвала из комнаты мама, – ты когда сегодня вернешься?

– Поздно, – ответил Сенька. – Я на кружок.

– Ты ведь вчера ходил.

– Вчера в авиамодельный, а сегодня в переплетный. Столько, оказывается, кружков – чему хочешь можно научиться. Я теперь каждый день буду ходить, можно, мама?

– Ну конечно, – сказала мама. – Только не перепутай все. Когда ходишь в разные кружки, легко все перепутать; сделаешь, например, самолет в переплете, ведь смешно.

– Да, – согласился Сенька. – Пожалуй, это смешно. Надо будет попробовать.

– Так, значит, тебя не задавили, – сказал Толян, садясь за парту.

– Нет, – ответил Глеб. – Ты что читаешь?

– Про микроскоп. Как его открыл один, а никто не оценил. Дураки немытые.

– Дашь почитать? Мне тоже интересно про микроскоп. Я давно думаю: может микроб разглядеть молекулу или нет. Тут не написано?

– Не знаю, я еще не дошел. Наверно, может – иначе, как бы он по ним ходил, не глядя. Ему же там больше не по чему ходить – он, наверно, так с молекулы на молекулу и переступает.

– А я тебе тоже чего-нибудь дам, – сказал Глеб. – «Задушены бездной» хочешь?

– Конечно, хочу, – ответил Толян, и они пошли к своей парте, потому что уже был звонок.

Перед уроком истории доску завесили новенькими картами с синими и красными стрелами походов навстречу друг другу – «иду на вы».

– Ребята, – сказала Татьяна Васильевна. – С сегодняшнего дня уроки у вас поведет Дина Борисовна. Она учится в институте и тоже скоро будет преподавать историю в школах. Да…

Видно было, что ей хотелось еще что-то сказать, но она передумала и ушла на последнюю парту.

– Практикантка, – прошептала сзади Сумкина. – Будет на нас тренироваться, словно мы какие-то подопытные кролики.

– Это мы кролики, – сказал Толян, – а ты не можешь. Ты морская свинка.

Дина Борисовна вышла к доске, и стало тихо. Что-то в ней было удивительно всем знакомое и очень историческое, будто виденное в иллюстрациях к «Трем мушкетерам» на пятой полке школьной библиотеки: во всем черном, с большим белым воротником и с волосами до плеч, только с указкой вместо шпаги.

– Садитесь, – сказала она и быстро прошлась по проходу. Ей вслед кто-то шепнул, кто-то стукнулся, две ручки и учебник упали на пол.

– Итак, на сегодня вам было задано… Что же вам было задано?

– Турки-османы, – шепнул кто-то.

– Османская империя, – сказала Дина Борисовна, словно припоминая что-то для себя. – Но ведь это страшно интересно. В этой империи была масса интересных вещей, не правда ли… – она заглянула в журнал и прочла первую по списку фамилию, – Басманцев.

– Да, было там дело, – растерянно сказал Федя Басманцев. – Много чего было.

– Вот и расскажи нам.

– А какой параграф?

– Ну, все равно. Расскажи, что тебе самому интереснее,

– Нет, я уж лучше, что вам.

– Тогда расскажи о государстве Тимура. Я думаю, всем это будет интересно.

– Тимур, – начал Басманцев, – Тимур…

– И его команда, – сказал кто-то в классе.

– Да нет, – с досадой отмахнулся Басманцев. – Это не тот. Тимур был великий полководец. Он хромал… в четырнадцатом веке. Его войско покорило много стран и городов… Иран, Сирию, Турцию и город Елец. Столицей его царства был Самарканд.

– Да-да, – сказала Дина Борисовна, – я тоже об этом читала. Нам рассказывали, что он был очень ловкий и коварный полководец.

– Хитрющий, – сказал Басманцев. – Я читал книгу, называется «Тамерлан», так там описан один случай… – И он, торопясь и сбиваясь, начал рассказывать этот случай, а за ним и другие, все, что он прочел в книге о Тимуре. Раньше никто бы не поверил, что Федя Басманцев знает столько замечательных историй о каком-то хромом полководце из далекого четырнадцатого века. Дина Борисовна слушала его так, будто все это было ей раньше совершенно неизвестно, и часто переспрашивала, особенно в том месте, где Басманцев рассказывал, что вот жили в городах люди, строили красивые дома, делали ковры, книги, вазы, и вдруг по желтой пустыне налетала конница сельджуков и все уничтожала на своем пути, а зачем – непонятно. Она очень увлеклась и не заметила, что Татьяна Васильевна поднимает руку и показывает ей на часы, а когда заметила, было уже поздно – половина урока прошла.

– Ой! – воскликнула она. – Хватит, Басманцев, хватит. Садись, отлично. Мы переходим к следующей теме: «Школа, наука и искусство в двенадцатом и тринадцатом веках».

Она сняла с руки часы и положила их перед собой.

– Вы все, конечно, знаете, что образование не всегда было обязательным делом. Но вы и представить себе не можете, как мало грамотных людей было в начале нашего тысячелетия. Многие императоры и князья даже не умели писать и читать, а своих воинов считали на палочках, как первоклассники. Все непонятное, что встречалось людям в жизни, они сваливали на бога и чудеса. А как же иначе. Ведь это было страшно; когда что-нибудь непонятно, – ужасно хочется понять, я это знаю по себе.

Видно было, что она очень переживает за тех древних людей, будто ей самой приходилось жить с ними и разделять их невежество – бояться грома, падающих звезд, черных кошек, колдовства, извержений и других интересных явлений природы. Она ходила рядом с партами, изредка останавливаясь, поправляя рукой свою мушкетерскую прическу, и Глеб почувствовал, что он сам тоже начинает волноваться и представлять себе каких-то неизвестных людей, которые жили до него на свете, беспокоились о своих друзьях, путешествовали, воевали и, наверно, даже не думали, что вот будет он, Глеб Зенуков, ученик 6-го «б» класса, словно это такие пустяки. И, чтоб исправить их ошибку, он попробовал вообразить все множество живущих сейчас на земле людей и тех, которые еще будут жить, но испугался непривычной огромности таких мыслей и отчаянно замотал головой.

– И вот даже в эти темные времена, – говорила Дина Борисовна, – появлялись замечательные люди, ученые, которые стремились познать законы природы и заставить их служить человеку. Они положили начало многим современным наукам. Одним из таких ученых был Роджер Бэкон, англичанин. Мне он нравится больше всех. Он родился, – она взяла у Глеба учебник истории и прочла там, – в тысяча двести четырнадцатом, а умер в тысяча двести девяносто четвертом году. За свою жизнь он сделал множество открытий, но современники о них ничего не знали, и только через триста лет его работы были найдены другими учеными. В одной из книг он писал так – вы только послушайте: «Четыре, в высшей степени заслуживающие порицания, вещи составляют помеху делу истины. Преклонение перед ложным авторитетом, укоренившаяся привычка к старому, мнения невежд и гордыня мнимой мудрости». И дальше: «Где имеют силы эти помехи, там не действует ни разум, ни закон, там нет места для правды, там не имеют силы предписания природы, господствует порок, добродетель исчезает, там царствует ложь и гибнет истина».

Слова эти по отдельности всем были знакомы и понятны, но, составленные вместе и прочитанные вслух, они превратились во что-то необычное и возвышенное, отчего многие покраснели и согнулись над учебниками, словно стыдясь чего-то. Дина Борисовна опять увлеклась и не смотрела ни на часы, ни на Татьяну Васильевну, которая махала ей рукой, пытаясь сказать, что хватит про Бэкона – нужно переходить к другому материалу.

– Он занимался разными науками, – продолжала Дина Борисовна, – математикой, механикой, астрономией. И еще он был немножечко алхимик.

– Кто-кто? – не удержался Глеб.

– Алхимия – это почти химия, только без формул, наугад. Вот, например, в вашем химическом кабинете стоят различные банки с порошками и жидкостями. Вы не знаете, что это за вещества, и, если вас впустить сейчас в кабинет, вы, конечно, начнете все смешивать, и получится алхимия. Это очень увлекательная и опасная наука. Вот вы смешали несколько веществ, и получился какой-то неизвестный предмет. – Она вынула из портфеля и подняла над головой небольшую черную таблетку. – Совершенно неизвестно, что это такое. И вдруг…

Таблетка выскользнула из ее пальцев, упала на пол и громко взорвалась.

– Ой! – вскрикнула Сумкина.

– Еще! – зашумели все. – Еще разочек!

Татьяна Васильевна закрыла лицо руками, привстала, потом села обратно и с досадой хлопнула блокнотом по парте.

– А отчего он умер? – спросил кто-то. – Подорвался?

– Монахи и богословы ненавидели его, – сказала Дина Борисовна. – Он разоблачал их невежество, нечестность. У него не было никакой власти, но они его очень боялись; то, что он говорил, приводило их в ужас, и они разбегались, только увидев его в дальнем конце коридора. Они считали, что в их богословии наука закончена, все сказано и дальше идти некуда. Самым злейшим врагом Бэкона был генерал ордена – Иоанн Бонавентура. Он решил устроить над ним суд. И вот, когда собрался суд…

Она вдруг замолчала и остановилась около Дергачева.

– Что ты там ищешь? – спросила она. – Ты все время ищешь и не слушаешь. Разве тебе неинтересно?

– Мне неинтересно, – честно сказал Дергачев и встал.

– Почему? Тебе все равно, что случилось с Роджером Бэконом? Или как?

– Так ведь тут все очень просто. Надо было убить этого Бонавентуру, вот и все. Он сам виноват, что не догадался.

– Как убить?

– Обыкновенно как – кинжалом. Уничтожить.

– Но ведь пришел бы другой на его место.

– И этого тоже, – сказал Дергачев. Он даже слегка улыбнулся, так просто и понятно у него все получалось.

– Не знаю, – растерянно сказала Дина Борисовна. – Прямо не знаю, как тебе ответить.

Она беспомощно поковыряла указкой паркет и отошла к столу. В тишине все услышали, как за стеной в спортзале упало что-то тяжелое, потом застучали ногами и раздалось три свистка. Дергачев, ничего не понимая, оглядывался по сторонам, но все от него отворачивались и молчали, пока, наконец, Татьяна Васильевна не поднялась и не сказала:

– Ну хватит. Дергачев, давай сюда дневник и садись на место. Урок окончен. К следующему разу учить до четвертого параграфа. Все.

И сразу же прозвенел звонок.

ВСЕ НАОБОРОТ

– Ну, Зенуков, как ты себя чувствуешь? – спросил Сергияковлич. Глеб как раз ел пирожок и от неожиданности так сдавил его зубами, что повидло полезло во все стороны и капнуло ему в рукав.

– Спасибо, Сергияковлич. Вот тут под коленкой синяк, и штаны немного порвались, а больше ничего.

– Ох, смотри, Зенуков, смотри – доиграешься ты, – с облегчением сказал Сергияковлич и ушел в учительскую.

– Басманцев! – позвали из класса.

– Да погодите вы! – крикнул, подбегая, Басманцев. – Глеб, только честно: у тебя сколько марок?

– Двести тридцать шесть, – сказал Глеб.

– Ну вот, я же говорил! Я ему говорил, что у меня больше. У меня двести пятьдесят девять – больше всех в нашем классе.

От радости он схватил Глеба за рукав и раздавил там повидло.

– Басманцев, – снова позвали из класса. – Это ты оставил коржик на парте?

– Ну я, – обернулся Басманцев.

– По нему муха ползает – иди прогони ее.

«Откуда же мухи зимой, – подумал Глеб. – Какой-то он доверчивый, этот Федька».

Кругом была ужасная толкотня, и последние учителя проплывали над нею в учительскую, как корабли. Вдруг откуда-то вынырнул Толян с учебником географии и потащил Глеба в соседний 6-й «а».

– Айда скорей, меня сегодня вызовут, а я еще глобуса не выучил. У них там есть маленький на подоконнике, ты мне покажешь, ладно?

«Опять там, наверно, Семенова сидит, – подумал Глеб. – Вечно она мне попадается».

Они пошли в 6-й «а», и там на первой парте действительно сидела Семенова. Она читала какой-то журнал; волосы ее свесились вниз и волочились по строчкам, она подхватывала их рукой, убирала за спину, но они не держались там и сыпались обратно. Глебу стало немного страшно и вроде бы чего-то смешно, что он вот стоит здесь рядом с ней, все на него смотрят и думают какую-нибудь ерунду – что пришел Зенуков, тот, которого задавили; задавили – а он ходит, значит, не очень задавили; и китель у него без пуговицы; где же он пуговицу потерял, может, вчера у Толяна? Или в планетарии? Там темно было, не видно. «Наверно, в планетарии», – думают они и ничего больше не замечают.

– А где же у них глобус? – спросил Толян. – Семенова, вы куда дели свой глобус?

– Его унесли – будут приделывать Луну и спутников, – сказала Семенова. – А у вас разве нет?

– Нет, наш глобус уже сгорел. Месяц назад.

– Как сгорел?

– Это все Басманцев. Говорит: «Давайте я вам настоящие вулканчики устрою, с извержениями». Вот и устроил. Весь Тихий океан сгорел, пока не потушили.

– Не надо было давать. Я бы ни за что не дала.

– Много ты понимаешь, – сказал Глеб. – Лучше скажи: ты знаешь, кто такой был Роджер Бэкон?

– Не знаю.

– Эх ты. Пошли, Толян, что с ней разговаривать – Бэкона не знает.

– Пошли, – сказал Толян.

– А вы!.. Вы сами… – крикнула им вслед Семенова, но все же достала портфель и, торопясь от обиды, начала листать учебник ботаники – ей почему-то казалось, что этот неизвестный Роджер Бэкон обязательно должен быть садоводом.

За несколько минут до звонка в класс вбежал Коля Свиристелкин и закричал:

– Ребята, что я вам расскажу! Вы только послушайте, ребята. Да тише вы!

– Ну что еще? – зашумели все. – Давай говори.

– Да нет, вас слишком мало Зовите всех, тогда расскажу. – Он бросился к двери и закричал:

– Глеб, Толя! Идите скорей!

Видно было, что он хочет рассказать что-то смешное и боится, что не все его услышат. Ему ужасно редко удавалось рассказывать смешное; хотя он много раз пытался, но все получалось что-то не то.

– Ну, Коля, говори же, – сказала Сумкина. – Все уже здесь.

Коля вскочил на парту и сделал такие глаза – они у него почти выкатились.

– Там в учительской… в учительской, я слышал, как… – тут он замер, выжидая, – как этой Дине Борисовне поставили за урок пару, во!

– Ну и что? – сказал Дергачев. – Что ж тут смешного? И верно, никто не засмеялся.

– Как же? Сама учительница и сама же получает пару – разве не смешно? Все наоборот. Вы только подумайте, как это смешно, – уговаривал Коля. Ему всегда казалось, что если наоборот, то уж страшно смешно; и все его истории были похожи одна на другую – то он видел, как пожарное депо и вдруг загорелось, или, например, ехала «Скорая помощь» и вдруг кого-то задавила; никто не смеялся этим историям.

– Эх ты, комик, – сказал Басманцев. – Слезай с моей парты.

– Ну и слезу, – сказал Коля, – подумаешь. Вы меня еще вспомните. Я вам такое расскажу – вы все лопнете от смеха, тогда будете знать.

– И этот взрыв, этот ужасный взрыв, – говорила Татьяна Васильевна. – Как вам такое пришло в голову. Хорошо еще, что никто не пострадал. И где вы только достали взрывчатку?

– Да это же совсем не опасно, – сказала Дина Борисовна и полезла в портфель.

– Нет-нет, прошу вас, хватит! – воскликнула Татьяна Васильевна. – С меня хватит. Вы совершенно сорвали план урока. Вместо трех учеников успели спросить только одного. Один ученик целых двадцать минут говорил о посторонних вещах, и времени, конечно, не осталось. Новый материал изложили из рук вон плохо. Бэкон, Бэкон и Бэкон, и даже не успели рассказать, как он погиб. Кстати, я немного забыла – чем кончился этот суд над ним?

– Его осудили, он просидел в тюрьме четырнадцать лет, – сказала Дина Борисовна.

– Ах да, теперь вспоминаю. Но это неважно. Честно вам сказать, я за всю свою жизнь не видела такого плохого урока. Подумайте, Дина Борисовна, может, вам лучше переменить профессию. Еще не поздно.

– Нет-нет, это невозможно, – испуганно сказала Дина Борисовна. – Только не это.

– Да почему же? Есть масса профессий ничуть не хуже.

– Нет, мне обязательно надо эту. Дайте мне попробовать еще раз; может, у меня получится.

– А если вы опять сорвете урок?

– А если, а если, – сказал вдруг Сергияковлич. – Но так же нельзя, уважаемая Татьяна Васильевна. – Он стряхнул очки с кончика носа и посмотрел на нее поверх ободков.

– Не понимаю, сказала Татьяна Васильевна.

– Нельзя так требовать с первого раза. Гвоздь! Попробуйте вбить в стол простой гвоздь – с первого раза у вас ни за что не получится. Надо как-то помочь молодому педагогу Дине Борисовне, дать ей возможность познакомиться с ребятами, привыкнуть.

– Да, пожалуйста, – сказала Дина Борисовна.

– Я предлагаю вот что. Пусть она месяц поработает у них вроде пионервожатой, проведет несколько мероприятий; и тогда мы посмотрим – можно доверять ей учеников или нет. Ну как, вы согласны?

– Да, конечно, я согласна, – сказала Дина Борисовна.

– Если будет трудно, обращайтесь сразу ко мне, не стесняйтесь. Но сначала хорошенько обдумайте все мероприятия – это самое важное.

– Я пойду с ними в планетарий.

– Нет, в планетарий они уже ходили. Вы не торопитесь. Обдумайте все хорошенько.

– Конечно, я что-нибудь придумаю.

– Ну хорошо, – сказала Татьяна Васильевна. – Только, пожалуйста, чтобы ничего не взрывалось.

ФИНСКИЕ ЛЫЖИ

Глеб натирал лыжи мазью и не заметил, как за его спиной из-под одеяла вылез Сенька.

– Ты куда? – спросил Сенька. – В спортшколу?

– Нет, мы сегодня на лыжах. Всем классом. В спортшколу завтра.

– А зачем тебе в спортшколу? С кем тебе надо подраться?

– Ни с кем. Мы там занимаемся.

– А мне надо подраться. С Женькой Карташовым, знаешь?

– С Женькой? Вы же с ним друзья.

– Были друзья, а теперь нет. Он меня оскорбил. Я теперь ему покажу, он у меня узнает, как оскорблять. Не слыхал, в нашей спортшколе есть бокс?

– Ты лучше скажи, как он тебя оскорбил. Может, тебе не в бокс надо, а прямо в стрелковый кружок – из винтовки «кых»! Или в самбо.

– Он сказал, что я красавчик. «Ты, – говорит, – такой красавчик, такой миленький, просто прелесть». Это его сестра так научила. Я ему говорю: «Женька, не дразнись, а то я с тобой подерусь». А он говорит: «Ты не умеешь. Я тебе как дам, ты у меня, знаешь, куда улетишь!»

– Женька даст, – сказал Глеб. – Он здоровый.

– А я научусь. Я ему говорю: «Знаешь, теперь какие кружки есть. Я пойду, меня сразу запишут».

– Иди в самбо, – сказал Глеб. – Это для тебя лучше всего. Там и силы не нужно – одни приемчики. Приходи завтра, я тебе покажу, где они занимаются.

У вокзала улицы уже высохли, как летом, и было смешно смотреть на людей с лыжами – не верилось, что где-то еще есть снег, по которому можно ездить. Дина Борисовна стояла па самой верхней ступеньке, чтобы было заметней, и махала подходившим ребятам желтой варежкой, надетой на лыжную палку, – махала, махала, пока варежка не сорвалась и не улетела в толпу.

– Вот так всегда, – сказала Сумкина, отмечая в списке. – Все придут, а Косминского нет. Вечно он опаздывает, а еще говорит, что Косминский – это все равно, что Космический – одно и то же.

Потом пришел, наконец, и Косминский с большим мешком за спиной, и все побежали к поезду.

– Чего это ты столько набрал, – спросил Глеб, щупая мешок. – А это что? Какой-то ящик.

– Да нет, – ответил Косминский, – это шахматы. А вдруг, думаю, мне захочется поиграть в дороге. Я специально за ними вернулся – потому и опоздал.

– А рояль ты не захватил? – спросил Толян. – Ты же любишь играть на рояле – вдруг тебе захочется.

– Ладно-ладно, – сказал Косминский, – вот захотите в шахматы сыграть, тогда еще попросите.

Поезд тронулся и быстро проехал мимо опоздавших людей, мимо тоннелей и старого железнодорожного плаката в конце платформы, на котором все успели прочитать только три слова: «…можете потерять жизнь…»

– Как это? – заволновался Свиристелкин. – Почему потерять, из-за чего? Ты не видел, что там дальше написано?

– Не видел. Дальше маленькими буквами, не разобрать.

– Ребята, не расходитесь, садитесь поближе, – говорила Дина Борисовна.

– Не так, да не так же, – шептала Сумкина. – Ты сюда, а ты сюда – мальчики отдельно, девочки отдельно.

– Да ну тебя, сама ты отдельно, – сказал Дергачев.

В вагоне почти все ехали с лыжами, а те, кто был без лыж, чего-то стеснялись и старались глядеть только в окна, будто им было стыдно, что вот последние дни зимы, а они едут за город просто так. Глеб по себе знал, как это бывает, когда смотришь парад вооруженных сил или марафонский бег на улице, становится как-то неловко и очень хочется маршировать или бежать там вместе со всеми.

– Дина Борисовна, – спросил Басманцев, – это у вас какие лыжи, турецкие?

– Нет, это финские. Видишь, тут написано.

– Ага, красивые. А у меня есть турецкая марка, на ней тоже нарисованы лыжи – очень похоже.

– Неужели турецкая? Как интересно – турки на лыжах. Где же они там катаются?

– Ну не знаю. У меня много всяких марок.

– У него больше всех! – крикнул кто-то. – Разве он вам не говорил?

– Как же ты забыл, Федя?

– Он такой застенчивый – никому не рассказывает.

– Вот они смеются, – сказал Басманцев, – ругают меня. Не понимают, дураки, что у меня должно быть больше всех марок.

– Почему у тебя должно быть больше всех? – спросила Дина Борисовна.

– Ну как же. Я и ростом выше всех, и бегаю быстро, – значит и марок у меня должно быть больше всех.

– А мой брат Сенька ходил в марочный кружок – там у ребят все равно больше, чем у тебя. Больше тысячи.

– Где? Где такой кружок? – закричал Басманцев.

– Да, я тоже туда ходил, – сказал Толян. – Там всё обмениваются – сидят два часа за столом и обмениваются. Интересно. Я там всегда так менялся, что у меня к концу ни одной марки не оставалось. Ну и пусть, думаю. Все равно они под конец уже потные совсем и липкие – так и расползаются.

– Я бы лучше сучки собирала, – сказала Дина Борисовна. – Есть такие смешные сучки – как танцоры. Или как рыцари.

– Как сапоги, – сказал Косминский.

– Как лошади!

– Пистолеты!

– Пауки!

– Собаки!

– Стеньки Разины!

– Мушкетеры!

– Хватит-хватит, довольно! – воскликнула Дина Борисовна. – Смотрите – нам сейчас выходить.

Поезд остановился, и ребята, стуча лыжами, вышли на платформу. Сразу за платформой начинался лес больших сосен, и снегу там лежало еще много, только он уже был не очень белый и какой-то неровный – как кефир.

– Ну, кто у вас лучший лыжник? – спросила Дина Борисовна.

– Я! Я! – закричали несколько голосов.

– Федька лучше всех, – сказал Глеб. – Басманцев.

– Значит, он пойдет последним.

– Почему последним? Я не хочу.

– Ты будешь помогать отстающим. Будешь отставать вместе с ними, – сказала Дина Борисовна.

– А куда мы пойдем? Давайте посетим исторические места.

– Дина Борисовна, давайте! Тут есть исторические места?

– Конечно. Все места исторические.

– Ну да.

– Как это? Выходит, и платформа историческая?

– И платформа.

– А мы?

– А я? – спросил Косминский.

– И ты тоже. Может, через пятьдесят лет экскурсоводы в музее будут говорить про твой мешок: «Вот с этим мешком Сева Косминский ходил на лыжах».

– Да он не ходит никогда.

– Это он случайно.

– Слышишь, Косминский, ты теперь береги свой мешок.

– Не запачкай.

– Давай я тебе почищу, – неудобно такой грязный в музей.

– Поехали! Поехали скорее! – закричали впереди.

В лесу что-то тихо сыпалось с веток, и вдоль лыжни росли кусты, густо забитые снегом. Время от времени попадались флажки и разноцветные стрелки на деревьях, а один раз пробежал лыжник № 136, запыхавшийся и такой краснощекий, будто его только что волочили лицом по сугробам. Дина Борисовна часто отходила в сторону, пропуская мимо себя весь класс, потом снова обгоняла, быстро, как на коньках, и по дороге давала советы насчет дыхания и всего остального.

– Дыши, дыши сильнее, – говорила она. – Не гнись.

– Работай палками. Да нет, вот ты упираешься, а лучше наоборот – отталкиваться.

– Толя, ты почему без шапки?

– А я назло, – сказал Толян.

– Он все назло делает, – сказал Косминский. – Он и по льду бегает и простужается нарочно – я его знаю.

– Что ты знаешь? Когда я простужался? Я уж три года не простужался.

– Вы не бойтесь, он не простудится, – сказал Глеб. – Он закаленный.

– Закаленный, как пирожок соленый, – ответила Дина Борисовна и быстро уехала вперед.

– Подумаешь – обогнала и воображает, – сказал Толян. – Если б не ты, я бы сейчас показал класс. Болтаешься тут под ногами.

– Ну да, показал бы ты, – ответил Глеб. – У нее, наверно, первый разряд по лыжам – вон она как шпарит. За ней и Федька бы не угнался, не то что ты.

Ему почему-то очень нравилось, что Дина Борисовна так здорово ходит на лыжах, и все это видят.

Лес кончился на берегу замерзшей реки. Берег был высокий, и с него далеко, до самого горизонта виднелись интересные исторические места с черными домиками, полями, с высоковольтными арками и маленькими автобусами на шоссе, а над всем по небу тянулись следы двух самолетов, которые будто бы долго гнались друг за другом и вдруг оба одновременно остановились.

– Вперед! Скорей! – закричал Басманцев и бросился вниз; и за ним все ребята, и девочки, и Дина Борисовна, по крутому обрыву, между пеньками и ямами, падая, сталкиваясь и крича: «Скорей! Скорей!» – словно они боялись, что им не хватит времени объехать все интересное.

– За мной! За мной! – кричал Косминский. Но за ним уже никого не было.

«И за мной, – подумал Глеб. – Хоть бы кто-нибудь за мной! Семенова, например… Пусть это будет Семенова».

Вдруг он увидел, как Дина Борисовна впереди него странно подпрыгнула, взмахнула руками и исчезла в яме под снегом.

– Стой, на помощь! – закричал он, тормозя и цепляясь за снег руками. Еще несколько ребят остановились рядом с ним, оглядываясь и ища, кого нужно спасать, но Дина Борисовна уже поднялась сама. Она смотрела себе под ноги и с недоумением шарила в яме, запуская руки по самую шею, доставала оттуда обломки своих лыж, кусочки палок и зачем-то аккуратно складывала их рядом с собой в виде колодца. Потом потерла ушибленное плечо и покачала головой от боли, будто удивляясь.

– Ну как же это… Не понимаю… За что я зацепилась? – говорила она.

– Растяпы! – закричал, карабкаясь снизу, Басманцев. – Не могли предупредить, не уберегли! Я же видел эту яму, я вас предупреждал.

Ребята подъезжали и останавливались около Дины Борисовны, молча и с уважением рассматривая красивые обломки финских лыж.

– Вот это да, – прошептал кто-то.

– Что же мы теперь? Неужели домой? – спросил Свиристелкин.

– Вот и покатались.

– Нет-нет, мы что-нибудь придумаем, – сказала Дина Борисовна. – Сейчас придумаем.

– Смотрите! – воскликнул Глеб, указывая вниз. – Девчонки на лыжах. Айда, отнимем!

– Айда, айда! – загалдели все, и несколько человек побежали к неизвестным девчонкам.

– Стойте! Сейчас же вернитесь! – закричала Дина Борисовна. – Как вам не стыдно – это же такая подлость. Идите сюда; сейчас мы найдем выход, что-нибудь придумаем. Какие нашлись грабители!

Грабители вернулись, и некоторое время все молчали, в нетерпении оглядываясь на деревья и арки там внизу.

– Дина Борисовна, – сказал Басманцев. – Вот Косминский больше не хочет. Он вам отдаст свои лыжи, и мы поедем.

– Это правда? – спросила Дина Борисовна. – Ты действительно больше не хочешь?

Косминский молча вышел вперед, нагнулся к креплениям, и было слышно, как застучали шахматы, пересыпаясь в его мешке.

– Ну нет, – сказала Дина Борисовна, – перестань. Я вижу, что тебе совсем еще не надоело кататься.

Косминский молчал.

– Да он правда не хочет! – крикнул кто-то.

– Он и ездить-то не умеет!

– Давай снимай!

– Он лучше дома на рояле поиграет.

– Слышишь, Косминский!

– Снимай, кому говорят!

– Сейчас же перестаньте! – воскликнула Дина Борисовна. – Вы такие!.. Такие чужие – я больше с вами не могу. И все будто для меня, чтобы мне помочь… Как вам не стыдно. Катайтесь теперь сами, делайте, что хотите, только чтобы не для меня.

И она быстро пошла обратно в сторону станции, словно убегала, боясь, что ребята действительно сделают для нее что-нибудь такое – ограбят кого-то или начнут перочинными ножиками пилить сосну и вырезать ей новые лыжи, а она не сможет им помешать.

– Ну что, Косминский, – сказал Толян, – видишь, что ты наделал.

– Добился своего.

– Эх ты!

И тут Косминский не выдержал и заплакал.