355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Игорь Луцкий » Море и плен (СИ) » Текст книги (страница 4)
Море и плен (СИ)
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 22:27

Текст книги "Море и плен (СИ)"


Автор книги: Игорь Луцкий


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Приказ командования был выполнен. Транспорт с боевым снаряжением к Севастополю не дошел.

• *

В каком направлении, в последующие военные дни плавал „Безымянный”, где тралировал вражеские мины тральщик „27" и какая судьба постигла оставленную мною команду торпедных катеров, я не знаю.

Знаю только, что часть из команд вышеуказанных кораблей, в том числе и я сам были списаны на сушу навсегда...

Списанные черноморцы покинули борта кораблей на второй же день стоянки в гавани Поти и немедленно были зачислены в формирующуюся часть дессантников, которые готовились в предместях города и предназначались для диверсионной работы в немецком тылу на Украине.

Сводный полк моряков и пехотинцев пройдя соответствующую пятидневную подготовку диверсионной службы, были воздушным путем переброшены вместо Украины, на территорию Крыма в Бахчисарайский район, где немцы еще вели бои с отрезанной группировкой от Севастопольского гарнизона.

Гул моторов на самолетах и шум парашютных стропил у многих из нас, не привыкших еще к таким прыжкам с воздуха, вызывал чувство обреченности, но как только наши ноги прикоснулись к земле, а это произошло рано на рассвете – мы сразу почувствовали близость родного Севастополя и радость, что нам опять придется сражаться за крепость.

S3

Громыхавшие разрывы бомб напомнили, что Сева стополь еще не покорился врагу и черноморцы начали торопить остальных дессантников, быстрее собраться в боевые расчеты, чтобы не попасть сходу под огонь врага.

Нужно было спешить парашютистам на выручку попавшим в окружение, поскольку каждая минута промедления могла принести полную гибель окруженным и самим дессантникам тем более, что наше переутомление и неопытность в диверсионной работе, давало немцам перевес над нами. Среди пехотинцев даже начались разговоры, что на суше, да еще в тылу опасность слишком велика, а с основными силами гарнизона крепости, вряд ли можно будет соединиться.

К тому-же, парашютная часть мало что могла сделать в одиночку, самостоятельно.

Все это заставило командира десса!гпжков принять решение влить своих бойцов в местный партизанский отряд, который оперировал поблизости полка.

Выбравшись из Бахчисарайских окраин, он встретился с партизанским командиром, но тот дессантников к партизанам не допустил.

Лесной главарь, почти на глазах немцев, обходным путем соединил наш отряд с группами, которые много дней под ряд вели неравные бои, находясь в окружении.

Части попавшие в окружение, переживали форменную голодовку, не имея ни пищи, ни воды. И все же, о сдаче у них никто не думал.

Обстрел с воздуха, голод, нестерпимая жажда, все это иезамедлнло отразиться и на нашем полку.

Весенняя крымская жара настолько действовала на голодный организм, что казалось и на самом деле безвыходность в создавшемся положении и, что подходит конец... но, конец пришел на много позже.

Безостановочное движение и маневренноегь в кольце подразделений, настолько переутомило солдат, что последние начали валиться с ног и тут же засыпать мертвым сном, теряя всякую предострожность.

На 12-й день после приземления, ходячим асом заболел и я сам. Меня валило с ног и теряя равновесие я падал на землю, уже уснувшим. На этот раз на воинов надвинулся враг сильнее пули или снаряда. Сон в буквальном смысле сковывал все тело, туманил рассудок.

Выкроить для сна хатн часок времени нс было. Спали на ходу. Многие не выдерживали этого состояния и кончали сами с собой, последним зарядом своей винтовки.

Однажды, в часы сноморительных минут, когда я всеми силами боролся с этой сонной агонией клонившей меня к земле, я пробудился от сильного взрыва разорвавшегося рядом снаряда. Рядом со мной лежал офицер. Нагнувшись к нему, я услышал тихий голос:

– Ох, не могу... Силы покидают меня... Боже, возьми меня раньше, чем сапог врага переступит мою грудь... —

Изо рта офицера струйкой бежала кровь и я подумал: ведь впервые присутствую возле умирающего сухопутного офицера?

– Пристрелите меня, – шептал он. – Мне тяжко... Выдавливая звуки, артиллерист звал смерть: – нс дайте

мне видеть гитлеровцев, я честно сражался за Россию. —

Офицер приподнялся, но тут же упал, его глаза уже застилало смертным туманом.

Я взял его за руку... Рука была упругой. Он был еще живой. Взглянув в мое лицо он сомкнул свои веки и последние слезинки смочили его пожелтевшие щеки.

Его взгляд напомнил мне что то очень знакомое, близкое... Потом, жгучая мысль огнем обожгла рассудок. связки моей гортани перехватила сухота, мой рот открывался, но не выспускал никаких слов.

– Николай... – крикнул я. – Николай!..

В офицере я узнал своего родного брата...

В мгновеньях, перед глазами встало далекое, далекое... домик спрятавшийся в кустах черемухи. На терас-се, мать разливает чай. У мамы, лицо не высыхает от слез. И, хотя она прячет слезы платком, но мы видим ее скорбь. На следующий день, ее сын, а мой брат Николай уезжает в Москву на службу военную... Настал и последний день. Мама не оторвется от груди Николая... Потом... потом вокзал... поезд скрылся из глаз. Вот, словно оторвалось, что-то от нашего сердца, в нашем домике... Брат, сначала писал. Потом перестал. Письма его для матери были праздником. В СССР свой закон. Раз государство взяло у матери сына, сын должен забыть и своих родных... Через три года пришлось и мне покидать мать... В течение долгих лет искал я встречи с братом. Мама писала мне, что Николай один раз, на очень короткое время приезжал домой, но больше она его не видала... Нс видел и я... пока вот, здесь, на родной земле, пропитанной кровью своих синовей, политой слезами своего народа, и потоптанной ногами немецких варваров, я наконец увидел своего брата.

Рассудок не мирился с явью. Мне казалось, что это бред, галлюцинация после безостановочных кровавых стычек с врагами... что мне мерещится труп Николая. Но... правду не отгонишь ничем.

Меня бросало то в жар, то в холод. Склонившись над ним, я согревал его холодеющие руки... звал его... ведь я жил все время мечтой встретиться с ним...

Вскочив на ноги я бросился бежеть. Куда?.. Помощь, помощь нужна! Рассудок интуитивно заставлял меня бежать за помощью.

Шедший навстречу солдат с испугом остановился, невидимому не понимая, о чем я прошу его в своем лепете, да еще при артиллерийском обстреле врага.

Встреченный мною оказался не рядовым солдатом, а военным фельдшером. Вернувшись с ним к брату, я торопил его, просил, приказывал помочь Николаю.

Но его знания уже были бесполезны. Брата, как сотни тысяч русских воинов, уже нельзя было вернуть к жизни. Он был мертв.

Правое плечо капитана артиллерии было раздроблено, левая нога почти оторвана. Застывшая на ней кровь говорила, что брат приполз сюда со своими смертельными ранами на закате своего последнего земного дня.

В походах и сражениях с врагом, жертв войны я видел много, но ни одна из них так болезненно на мне не отразилась, как эта.

Судьба, словно подшутила надо мной. После десятилетней надежды и мысли увидеть наконец брата – она послала на моем пути сто труп.

С трудом, мне удалось добиться от своего наземного командования похоронить тело Николая по Дальневосточному обычаю Амурских хлеборобов, хотя и под огнем неприятеля.

С помощью черноморцев мне пришлось тащить труп за собой, чтобы выбрать момент затишья н само место погребения.

На крымской земле не легко найти грунт без камней и я нс в силах описывать жалкую церемонию похорон брата и мое душевное переживание, охватившее меня в последние минуты прощания с ним. Я дал клятву старшему по крови отомстить за его жизнь врагу нс одной жизнью, а несколькими.

Оставаясь один у изголовья свежего кургана, в котором лежал прах одной со мной крови и от одной несчастной матери, я плакал, как плачут только дети.

Это была первая и последняя встреча с Николаем зл десять лет. Я удаляясь от насыпи холмика, десятки раз оглядывался на возвышенный выступ земли и посылал ему свое братское прошай.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

Ночное совещание командного состава, которое проводил 'командир одной из бывших приморских соединений, генерал Греков, подходило к концу.

Это последнее совещание наложило на каждого командира свой тяжелый отпечаток, за понесенные жертвы и за утраченную инициативу над неприятелем.

Здесь, каждый из них принимал для себя последнее решение по отношению вверенных ему бойцов.

Все они молча делали свои последние оборонительные планы. Одни из них, наряду со своими оперативными делами, сортировали штабную переписку, другие – очищали свои планшеты от бумаг, третьи сжигали топографические карты прошедших походов.

Наблюдая со стороны за происходящим, передо мною проносилось то, что уже оставалось далеко позади, как и последний парашютный дессант, который влившись в общую массу, тут же распылился и ничего уже не смог делать самостоятельно. Мне еще предстояло снова на суше вести людей в бой.

Дессантники находясь в кольце окружения, как и все, становились мишенями для огня вражеского об стрела.

И чем больше я начинал думать о прошедших днях.

тебе в эти дни, а с тобою и нам, твоим сынам думать, что именно ты больше всех несешь потери.

Почему наша родина во всех своих войнах страдает больше других государств? Во имя чего народ России несет и теперь тяжелое бремя войны? Ведь никто иной, как „вожди” многострадальных россиян виновны в постигшей страну катастрофе. Они, водители мирового пролетариата. скрывали н скрыли причину гитлеровского нашествия... Они обещали бить врага на его территории, но пока это случилось, почти вся страна была разрушена, а сами они оказались немощными защитить государственные границы когда то самой могущественной державы.

Ведь, если бы руководители Кремля и сам „всемогущий” Сталин, своевременно открыли свои замыслы мирового интернационала и не готовили бы взрыва на Западе, то наверняка и мы не были в Крыму, и немцев не было в нашей стране.

Ведь мало кто знает о том, что Стадии готовился вторгнуться в Германию и что Гитлер опередил на какие нибудь недели своего вчерашнего „союзника” и своим неожиданным походом на Россию перепутал Кремлю все карты.

Если-бы нс произошел июнь 1941 года – роковая дата для России, для немцев роковой датой стал бы июль, этого же года.

Готовясь проглотить фашистскую Германию, Сталин забыл подготовить на случай собственной обороны, свое командное руководство и ограничился только тем, что назначил политический контроль, который на местах сковывал всякую решимость в действиях и личную инициативу командиров подразделений, что привело в первые же дни войны к прорыву советских войск и массовому пленению русских воинов.

Неудачная оборона Красной Армией Западных границ ясно показала, что немощность таится не в самой силе полков, дивизий и корпусов, а в неорганизованности самого верховного командования, которое не хотело до-верить руль действий на фронтах молодым генералам и талантливым военноначальннкам.

Будучи на военных совещаниях, мне неоднократно приходилось слышать, как отстаивали отдельные командиры планы практических действий и образумливали тех, кому еще все казалось какой-то крайностью.

Но, разве их можно было повернуть от математических сухих расчетов.

В дни войны были моменты, когда и обилие вооружения в мертвых руках замирало и наоборот, даже самая минимальная база снабжения у живого и знающего военноначалыжка, толкала войска вперед и вперед, хотя раздавались порой с ветерком голоса: „для чего так много и почему так быстро”.

Подчинять идущие навстречу события своей только логике и не уступать хотя-бы иногда, – есть полнейшее безумие и в этом безумии не понимая своего места творить увечия, значит быть или же глупцом, или же деспотом, каким и был в свои дни Сталин.

Прорыв немцев в Крым через Перекоп и Сивашские болота разуверил окончательно вооруженные силы Советского Союза и приоткрыл воинам лживую ширму диктатора в его способности защитить страну без вмеша-

тельства извне не только территориальные владения России. но и неприкосновенность населения.

Красноармейцы и краснофлотцы воочию убедились, что большевики захватили власть не для того, чтобы своей идеальной государственной системой обеспечить благосостояние своего народа, а только для внедрения в жизнь идеи Карла .Маркса о коммунистическом обществе во всем мире.

Нищенское существование населения за линией фронта настолько подействовало на фронтовиков, что даже ранее веровавшие солдаты в мудрость отца народов перестали не только верить, но вспоминать о нем.

Из уст воинов все чаще слышались проклятья в адрес коммунистического командования, но при всем этом матросские ряды не поддавались гневу пехотинцев, так-как понимали, что сейчас не время сводить счеты с кремлевскими обманыцикамн.

Очутившись в тылу врага, моряки-черноморцы, не смотря на безысходность всей обстановки и не подумали изменить своей ненавистной власти, хотя для этого были ?се возможности.

Враг в Крыму считался с русскими в черных бушлатах и морякам, всему флоту можно было использовать свою силу, чтобы разделзться с Кремлем, но тогда не нашелся национальный вождь, который поднял бы знамя борьбы и против оккупантов и против советской власти.

Черноморцы до конца оставались на стороне сопротивлявшихся и, конечно умирали уже не за Сталина, как об этом писала иностранная пресса, а за будущую могучую Россию.

И тем неменее, сталинское зло, шаг за шагом опережало здоровое настроение моряков и бросало, если не их самих, то пехотинцев, целыми ротами в пасть врзже-ского плена, который и без пленных Крыма, поглотил к этому времени уже миллионы советских солдат и командиров на Западном направлении.

Эти миллионные армии первых дней войны, только за колючей проволокой немецких лагерей полностью осознали, что в мире с коммунистической диктатурой ни одно государство жить не может дружно.

Эти пленные русские воины, немедленно перерождались из бывших советских красноармейцев в настоящих русских солдат, перешедших в лагерь непримиримости к коммунистической диктатуре.

Мне же лично, как и многим молодым людям, было трудно понять демократический строй Запада и особенно Заокеанский, о котором мне было немного известно счце при обороне Одессы, где якобы право личности и сама жизнь человека выше самого закона конституции и президента.

Кадровый личный состав советских вооруженных сил не был осведомлен о старых дореволюционных днях, как и о Западных свободах и поэтому, в самом огне войны было тяжело менять свои созревшие и застывшие взгляды, которые в советской школе с детства впитывались в наше мировоззрение по отношению капитализма на Западе.

Я, как и многие не являемся исключением в этой антикоммунистической волне. Все мы, бывшие подсовет-екне рабы, в одинаковой мере перерождались под пуля

ми врага и начинали по настоящему думать не столь о самой войне, сколь о самой судьбе России.

Эти думы невольно нас уносили куда то в неизвестность и все именуемое – советским, становилось чужим.

У нас у всех появлялась любовь к далеким национальным предкам необъятной родины.

Тот, кто прошел поля сражения минувшей войны, тот видел, что не только на фронтах изнемогали русские люди от голода и холода и в выполнении непосильных оперативных задач военного командования, которые несли только ненужную смерть, но видели это и в тылу.

Перенося страшные страдания в окружении, воины дрались нс за коммунизм, а за обязанность по отношению своего народа, которая для русского солдата была выше всяких наград от Советского правительства.

Эти настроении помогли советскому солдату разобраться в лживости Кремля и ясно показали, как жестоко и лицемерно отнеслись политические вассалы сталинских дней к дравшимся на смерть русским.

Поэтому нс случайно, как только в Крыму советский кнут над местным населением порвался, а пропагандные и карательные органы НКВД эвакуировались, то сразу враждебность жителей и особенно крестьянства к советской власти выплыла на поверхность.

Все прежние, мало замечаемые выбоины, мгновенно превратились в глубокие овраги, а так именуемые – довоенные шероховатости в примирении нацменьшинств – в пропасти для социализации Крымского полустрова.

Уцелевшие солдаты-нацмены сразу же, целыми батальонами стали переходить на сторону врага.

%

Вонны-татары высказывали открыто свои антисоветские взгляды на угнетение Москвой, хотя и питали дружеские чувства к русским.

Советская законность гасла на Крымской земле и нам русским было понятно, почему татары возненавидели коммунистов и почему они стали непримиримыми к врагам комиссарам, которые и сами неуверенно защищали коммунистическое равенство.

Кто участвовал в обороне Севастополя, тот воочию убедился в лживости этого пресловутого равенства.

Красное командование всегда, не только иедоверяло, но и делило солдат нацменов пропорционально по ротам, батальонам и полкам, где командир и комиссар обязательно назначались из других национальностей и контролировался уполномоченным Особого Отдела НКВД.

Эта, так называемая „военная целесообразность” озлобляла национальное меньшинство красноармейцев и кончалась групповым дезертирством в стаи врага и, которые тут же острие огня поворачивали против своих же коммунистов-нацмеиов, независимо кто они были: татары, калмыки или армяне.

• •

Угасавший костер заставил прервать мои размышления. Предрассветный холодок извещал уснувших солдат о приближающемся утре. Где то недалеко застрекотали кузнечики в траве.

Эта тишина ночи позволила хотя немного отдохнуть многолюдному муравейнику, в котором к 4 часам уже все зашевелилось.

Воины выползали из своих логовищ и сонными становились в боевые расчеты своих подразделений.

Никто даже не представлял себе, как может развиться предполагаемый прорыв, при том в такое время, когда нельзя было врага застать врасполох.

На рассвете посты наблюдения подали сигналы „воздух** и над приросшими к земле телами, ураганом пронеслись стаи вражеских „Вульфов”.

Кто-то не выдержал близости воздушных хищников и дал несколько очередей из ручного пулемета, но гитлеровцы видимо имели другую цель в своем штурмовом полете. Они не ответили огнем по нашему скопищу.

Противоздушный рожок дал отбой и чей то охрипший голос эхом пронесся над нами:

„Товарищи! Нас предало верховное командование! Сталин нас не собирается выручать... Не верьте комиссарам, они врут, что в верховной ставке не знают о нашем положении. Стреляйте политических врунов как и немцев. Они враги наши!.. Враг уже на Северном Кавказе. Мы сами должны выбрать или смерть или прорваться к Севастополю и драться вместе с гарнизоном!...

Последних слов за усилившимся шумом разобрать было нельзя.

Кто-то опять повторил стрельбу, словно стремясь своими выстрелами утихомирить нараставший гнев в солдатской среде.

Возмущение нс утихало, а наростало. Одни начали поддерживать говорившего командира и выкрикивать против комиссаров брань, другие заступались за политруков и доказывали их невиновность.

Страсти настолько разгорелись, что казалось, вот-вот «ад политическими работниками начнется самосуд и его ни чем нельзя будет остановить. Но с появлением вновь выбранного командующего Волкова, взрыв мести солдатской массы был без труда его приближенными погашен.

Обновленный штаб старшего командования, возглавляемого беспартийным Волковым, сформировался без партийного глаза и вся полнота военного руководства перешла в руки одного командующего.

Новый командующий человек был решительный и обращаясь к войскам, он предложил солдатам выбирать две крайности: или продолжать борьбу или же немедленно сдаться врагу, давая при этом понять каждому, что он лично стоит за первое – воевать до конца.

Так за спиной врага начали укомплектовываться на-ходу отряды, подразделения и целые' части, без комиссаров и их подручных особистов из НКВД.

Шли тяжелые часы дней, их сменяли ночи, но и i обновленное командование не могло еще вывести из кот- I ла окружения уставшее Крымское соединение.

Штаб Волкова хотя и разработал план прорыва, но осуществить его еще не решался. И только на шестые сутки он разрешил двинуться в боевом порядке вверенные ему части на Юг.

Волков использовал для передвижения своей армии не дороги, а узкие извилистые горные тропинки, когда то натоптанные стадами овец горного татарского селения.

Немцы хорошо еще не знали местность Юга и выпустили из своего поля зрения редко заселенные При* айтпетровские районы, особенно кряжи самих Айпетр и тем самым дали возможность русским беспрепятственно перевести дважды свои войска через ущелья и спуститься к берегам Черного моря.

Путь через горы был не легок и двигающаяся лавина военных страшно уставала от скученности и бездорожья.

Но все лишения окупились тем, что отход был выигран у врага и части Волкова находились вне обстрела с воздухз.

Маневренность была добыта не оружием, а умной стратегией. Айтпетровские горы укрыли колонну и они были защищены от воздушных сил.

Эти тропы не забываются мною и теперь. Перед моими глазами – утро того дня, когда мой отряд преодолев горные препятствия благополучно спустился вниз и наткнулся на пункт советского полевого лазарета, брошенного 51-й пехотной дивизией еще осенью 1941 года.

На изувеченной местности было видно, что здесь, до войны красовались плантации виноградников и фруктовых садов, уничтоженных отступавшеми советскими войсками.

И чем ниже мы спускались к морю, тем чаще нам стали встречаться картины разрушения благодатного Юга, который стал жертвой взрывов и пожарищ для партизанских отрядов.

Двигающаяся армия Волкова, хотя от тяжелого перехода и выбилась из сил, но все-же была готова ко всяким неожиданностям со стороны врага.

Эта сохранившаяся сила, которую красная Москва считала давно уже уничтоженной немцами и, которую сам Сталин списал со счета действующих боевых единиц, позднее дала о себе знать не только оккупантам, но и своему верховному командованию в Кремле.

Нельзя замолчать и о том, что Сталин на Крымском полуострове доверял больше партизанам, чем кадровым войскам оказавшимся в окружении и он, как правило, за счет регулярных войск снабжал тыловиков-пар-тизан.

Перевалив высоты гор мой отряд автоматчиков получил приказ – прикрывать правофланговое крыло спускавшихся еще подразделений. Выполняя этот приказ мы, на своей тропе, случайно наткнулись на целую базу подземного склепа с боеприпасами, предназначавшимися для отрядов диверсионной службы полковника Папанина.

Какого военного снаряжения здесь не было! Даже горные улегченные пулеметы. И все это лежало без дела, когда черноморцам при защите Севастополя приходилось из-за отсутствия достаточного количества огнестрельного оружия бить врага штыком или прикладом винтовок.

Найденные склады партизан ободрили воинов генерала Волкова и последний приказал тут же разоружить пятьдесят охранников-партизан, не пожелавших сдать добровольно все содержимое на складах.

Конфискованные запасы помогли поднять боевой дух Волковцев и дали командованию надежду, что с таким хозяйственным обозом армия сумеет прорваться из окружения и соединиться с основными силами осажденной крелости.

Шум и грохотанье спускавшихся к морю частей не прошло мимо вражеской воздушной разведки, которая дала знать тыловым группам полевой жандармерии о продвижении наших войск. Жандармы, прибегнув к помои;» татар-самостийников, настигли соединения Волкова.

Карательные отряды охотившиеся за красными партизанами не были настолько сильными, чтобы причинить значительный ущерб кадровым частям, но все-же командующему пришлось считаться и с ними, отказавшись от мирного отступления и скорее постараться ликвидировать малочисленные отряды жандармерии.

Эти стычки с карательными отрядами немцев, 8се~же обессиливали солдат, страдавших от недостатка воды во время жары.

Хозяйственным ротам поэтому пришлось устанавливать наспех походные кухни, оделяя солдат кроме воды и минимальной порцией конины с шрапнелью.10)

Непредвиденный привал был кратковременным. Воины на ходу проглатывали полученную порцию и тут же падали на минутный отдых.

Нестерпимо хотелось слать. Но кто же позволит уснуть в такое время, да еще на Юге, где ночь совсем

коротка. Она молниеносно уходит, а солдат подымают полусонными и они тут же становятся в строи для дальнейшего пути.

Трудно было даже себе представить, что эти измученные в конец люди и есть та Армия русских патриотов, за которой гитлеровцы гоняются уже больше месяца.

Юг и Черное море.

Южная часть Крыма дорогами бедна н единственное живописное шоссе, пролегающее у берегов моря и проходящее через перевал от Алушты до Симферополя, было сильно повреждено, не говоря уже за проселочные, которые к этому времени были все разрушены если нс оккупантами, то своими партизанами.

Сказочное, по своей красоте, курортное побережье: Ялта, Гурзуф, Симеиз. Ливадия, Алупка, Байдарение ворота и другие места так-же были разрушены и сожжены партизанами по приказу верховного главнокомандующего: „Врагу ничего не оставлять”.

В этом разрушении своей страны фактически и сказалась вся стратегия мудрого вождя Сталина.

Маневрирующим частям оставался единственный мало поврежденный отрезок дороги, идущей выше Байдар на Севастополь, по горной крутизне и с плохим настилом.

Механизированные подразделения с трудом проталкивали по бездорожью свою технику и заметно отставали от шагавших пехотинцев. Их положение на Юге было во много раз хуже, чем пешеходов.

Пропускать вперед все двигающееся и шагавшее било не легкой задачей для саперов и командующему приходилось то и дело останавливать всю колонну людско-механического потока, чтобы дать возможность замыкающим и самому охранению своевременно подтянуться к основным частям отходивших войск.

Трудно сказать, что если-бы армии Волкова и имела в то время технические средства передвижения – могла бы с этими средствами скорее преодолеть свой трудный путь в Южной части Крыма. И эти трудности начинали меня обязывать на любые испытания, на любые подвиги, которые, как и всем со мной шагавшим рядом черноморцам завещал адмирал Нахимов: „Идите скорее на Малахов Курган и обороняйте там Севастополь, не за страх, а за совесть перед Родиной”. Так говорил адмирал пехотному генсралу-нытику.

Подменив прикрывающую роту своим отрядом, мне не хотелось думать о завтрашнем дне, но сама обстановка говорила, что впереди ждет еще худшее. Это худшее чувствовали и сами мои подчиненные, но оно не вносило в наши ряды паники, ни страха, наоборот крепило каждого на новые испытания.

Готовя к прорыву батальоны н полки, генерал Волков взял на себя лично всю полноту оперативного руководства над командирами головных частей и обязал каждого из них безоговорочно подчиняться его приказам.

Командиры эти не представляли из себя манекенов тех, которые подчинялись Верховной ставке. Каждый из них знал, что приказ Волкова не сухое, казенное распоряжение, часто противоречащее боевой обстановке.

Волков всегда напоминал своим командирам: „Человек, посвятивший себя бесстрашию, в первую очередь должен быть исполнительным по отношению самого себя и, каждый солдат доверивший ему свою жизнь, вправе у него спросить – обладает ли он сам специальными военными знаниями/’

В этом генерал Греков был безусловно прав, когда говорил что командир, который оседлал пехотное, саперное н артиллерийское дело, то в бою от него зависит весь успех боевой операции.

В народе недаром живет поговорка: „Лучше идти чем бежать, лучше стоять чем итти, лучше сидеть чем стоять и лучше быть дома в кругу родных, чем неизвестно где, по бездарности незнайки”

А таких незнаек во время прорыва вражеского кольца было немало. Знающим свое дело оказался, раньше совсем незамеченный, опальный генерал Волков, который до войны просидел пять лет в Советских тюрьмах.

Признанный солдатами авторитет Волкова, помог его соратникам направить погибавшее дело прорыва и воины посвятили себя целиком этой цели.

Они снова были готовы умирать на полях сражений и за родную землю и за своего нового полководца.

Разведывательные группы новой армии к этому времени уже успели добыть у врага не один „язык”, которые с достоверной точностью предупреждали штаб Волкова, что немцы спешно подтягивают свои резервы и готовят очередной удар не по горной отрезанной советской группировке, а по остаткам Севастпольсхого гарнизона.

Донесения разведчиков были перепроверены специальной вылазкой и Волков только после этого решил изменить свой план „выиграть время”.

Командование отменив последнее, решило внезапно ударить по резервам неприятеля с самого тыла и этим самым сорвать сроки вражеского наступления на крепость.

План этот был большим риском, но Волков приказал командирам повернуть часть вверенных ему войск обратно. Он напомнил идущим частям что лучше умереть на брустверах врага, чем страдать лишь одним желанием и бездействовать.

• •

Немцы, в основном так-же ползовались только центральной дорогой на Севере полуострова, которая связывала все артерии оккупационных войск и сам занятый центр Симферополя.

В штабе было решено, во чтобы то ни стало парализовать на этой дороге подвозившиеся немецкие резервы к Севастополю.

Маневренный отход на Юг моря теперь становился второстепенным и перестал интересовать командующего, за исключением разве того, что здесь сохранится живая сила на будущее время.

Волков немедленно повернул обратно через Айпетрн одну бригаду моряков и две бригады пехотинцев.

Во главе этих отборных войск он стал сам, а Южный отход поручил продолжать своему начальнику штаба – генералу Грекову.

Обратный переход через горы нужно было как можно скорее проделать и он был обозначен в плане командующего как „Прыжок с трамплина”.

На этот раз мой отряд матросов входивших в бригаду был головным, выполняя обязанности армейской разведки на всем пути, до самого момента сражений.

Первыми пошли в бой с гитлеровцами морские пехотинцы. Не ожидавшие наличия где либо по близости советских войск немцы, при появлении своих заклятых врагов в черных бушлатах растерялись и моряки, не дав им опомниться, лавой обрушились на них, захватив с ходу Бахчисарайский11) пункт с подвезенными туда боеприпасами для штурма Севастополя.

Не выдержав яростной атаки матросов, да еще с своего тыла, немцы открыли им свой центральный участок дороги в самом Бахчисарае.

Гитлеровские резервы в панике бежали по дорожной седлавине, забывая о своих раненых и бросая продовольствие и военное снаряжение, которые так жизнено нужны были наступавшим частям.

Эти, хотя и временные успехи, воодушевлили моряков и они еще с большим рвением преследовали неприятеля на своем продвижении вперед.

Идя боевыми рядами на врага, на этот раз – черноморцы уже не вспоминали имя „вождя Сталина”, они помнили одно лишь слово „За Родину”.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю