Текст книги "Лилипут"

Автор книги: Игорь Колосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 47 страниц)

Лилипут уже сидел, а не лежал. Еще мгновение, и он поймет, что его застали врасплох. А тогда неизвестно, какой из своих потусторонних талантов в уничтожении людей он применит. Дэнни немного поднял правую руку с ножом… но… снова застыл. Застыл под гипнотизирующим взглядом Лилипута, его странных желтых глаз. Человечек окончательно проснулся и… наверное, растерялся. Это дало Дэнни еще какое-то мгновение, чтобы собраться с духом. Не отвечая на вопрос брата о том, что он здесь делает, Дэнни процедил:

– Тебе конец, тварь! Ты – покойник!

Лилипут как-то странно (даже немного смешно) крякнул и одним прыжком оказался у стенки ящика, схватившись за него, как за невысокий заборчик. Дэнни молнией обожгла мысль, что он упустил и этот шанс и Лилипут ускользнет от него. Надо было воткнуть в его тельце нож, когда он еще лежал! Сейчас поздно. Эта мысль показалась мальчику настолько верной, непререкаемой, что он чуть не заплакал. Вернее, ему не хватило на это времени. Увидев, как Лилипут скачет наподобие кузнечика, и уверившись, что все напрасно, Дэнни наугад рубанул своим столовым (наточенным с упорством и прилежанием) ножом, словно саблей. Он видел движение Лилипута, но конкретно никуда не целился. Будь белобородый человечек неподвижен (например, спал), Дэнни постарался бы отрубить ему голову. Так надежнее. Он бы направил лезвие в шею, укрытую белесой бородкой. Но сейчас мальчик оказался лишен этих преимуществ, поэтому бил вслепую, уверенный, что промахнется.

В этот миг Лилипут вылезал из ящика, перемахивая через стенку, словно хоккеист, выходящий на ледовую площадку по ходу матча. Тельце, завернутое в плащик, черный как смоль и поглощающий все цвета (такого цвета ночь в преисподней, – подумалось Дэнни), уже оказалось снаружи. Внутри осталась лишь маленькая ножка. Именно на это мгновение пришелся удар Шилдса. Послышался стук ножа о дерево, но к нему примешалось еще что-то. Похожее на треск. Дэнни замер, а с ним и Лилипут. Секунду оба непонимающе смотрели друг другу в глаза, сзади тяжело дышал Джонни. А затем… затем Лилипут завопил. Вопль был такой же уменьшенной копией вопля нормального человека, как и сам Лилипут – уменьшенной копией человека, но он все равно был звонким и душераздирающим. И Джонни (быть может, и тетя Берта, и отец) не мог не слышать этого крика, крика невыносимой физической боли живого (если в аду кого-то можно назвать живым) существа, пронзительного и всепроникающего, от которого у Дэнни скривилось лицо, словно это ему нанесли удар ножом.

Внезапно этот затяжной вопль оборвался, и Лилипут снова встретился с глазами Шилдса. Его губы поджались, личико, и без того сморщенное, стало полосатым от миниатюрных бороздочек – Лилипут без сомнения испытывал мучительную боль, такую же боль, какую может испытывать нормальный человек. Какой-то легкий звук нарушил оцепенение Дэнни. Он глянул в ящик, и… мальчику чуть не стало плохо; на миг он решил, что потеряет сознание… Нет, Лилипут был жив! Об этом говорил взгляд его застывших зловещих желтых глаз. Он по-прежнему держался за стенку ящика, а под ним… лежала отрубленная столовым ножом маленькая ножка!!!

Часть вторая
ГОРОД

Глава шестнадцатая

1

Старое одноэтажное здание похоронного бюро Оруэлла, расположенное в юго-восточной части города, на Фелл-стрит, которая через полмили к югу переходит в Фелл-роуд, служит одновременно и окружным моргом. Серый безликий цвет как будто предупреждает, что в этом здании люди никогда не улыбаются, тут не до веселья. Картину довершают крыша, крытая некогда красной черепицей, темные окна, наводящие прохожего на грустные мысли, неухоженная лужайка перед парадным входом, пестрящая обертками от сигаретных пачек и фантиками от жевательной резинки. Здание имеет такой унылый вид, что человеку кажется, будто, попав внутрь, он если и не скончается тут на месте, то, по крайней мере, погрузится в летаргический сон. Самое безжизненное место в городе – в прямом и переносном смысле. Впрочем, и здесь теплится кое-какая жизнь.

В маленькой комнатке, выходящей непосредственно в выложенное зеленым кафелем (здесь вообще преобладает зеленый цвет) длинное, узкое помещение, стены которого являют собой ряды металлических дверей, напоминающих об автоматической камере хранения, за обшарпанным столиком сидит долговязый, костлявый мужчина. Ему далеко за сорок, и зовут его Бен Ламбино. Серые мутные глаза, острый подбородок, мохнатые брови, сходящиеся на переносице, тонкие бесцветные губы, мелкие неровные зубы, длинные немытые волосы некогда красивого каштанового цвета. При одном взгляде на Ламбино становится ясно, что этот человек пьет и что он, наверное, лет на десять моложе, чем кажется. Бен сидит, подперев подбородок руками, и смотрит на невесть откуда взявшуюся муху, безуспешно бьющуюся об оконное стекло.

– Зима уже скоро, – бормочет Бен. Неподвижная нижняя челюсть делает слова невнятными. – А ты все жужжишь!

Муха, словно услышав, что к ней обращаются, замирает, но через полминуты возобновляет свои тщетные попытки вырваться на волю. Ламбино снисходительно смотрит на нее своими осоловевшими глазами.

– Черт! Торчать здесь до самого утра! – На улице начинает темнеть. Скоро придется включать лампу. – Дело дрянь!

Бен заглядывает под стол, достает бутылку из-под виски и в очередной раз убеждается, что она пуста. Паршивая работа (а лучше что-нибудь имеется, Бен?)! Но ничего не поделаешь, хозяин Бена, мистер Клинг, предупредил его, что в любой момент могут подъехать шериф Лоулесс и доктор Лок. Сегодня утром привезли тело Хокинса. Бен не видел его. Сейчас труп находился в камере номер двадцать четыре. Нельзя сказать, чтобы Бен хорошо относился к Гэлу, скорее наоборот. Весной этого года Ламбино имел неприятный разговор с Хокинсом и просто чудом избежал административного взыскания в виде штрафа, который, несомненно, ударил бы его по карману. Естественно, Бен недолюбливал заместителя шерифа, но смерти ему конечно же не желал, как и любому другому. Но вот Хокинс мертв, и об этом уже судачит весь город.

Бен ничего не знал, когда к нему прибежала соседка Арделия Глоуз, немолодая вдова с широкими бедрами и большой обвислой грудью, красившая свои отнюдь не густые волосы (облезлые, как у плешивого кота) в невообразимый фиолетовый цвет и считавшая себя неотразимой (где твои поклонники, мисс Оруэлл?). Ламбино жил не очень далеко от похоронного бюро на Южной улице и иногда (когда был слишком пьян, чтобы вести машину) ходил на работу пешком, оставив дома свой дышавший на ладан древний «плимут», доставшийся еще от дяди, младшего брата отца. Дом Арделии стоял рядом, и, если ей не попадался под руку кто-нибудь другой, кому бы она могла срочно выложить свежую сплетню, она непременно забегала к Бену. Ламбино по собственному опыту знал, что лучше всего делать вид, будто слушаешь внимательно, не перечить и уж тем более не посылать ее подальше.

Однажды он на собственной шкуре убедился, что значит быть неосторожным. Арделия примчалась к нему, чтобы рассказать про дочку Томаса Бобана, которая якобы вчера сделала аборт в Манчестере, а Бен возьми да и брякни, что, мол, миссис Глоуз сует нос не в свои дела и что любая малолетняя дура вправе сделать аборт, коли не умеет правильно трахаться. Арделия так и застыла с разинутым ртом, словно вот-вот проглотит Ламбино со всеми потрохами, а потом так раскричалась, что просто удивительно, как это соседи не вызвали полицию, переполошившись, не убивают ли кого в доме Бена. У Бена потом целый день ужасно болела голова. С тех пор он предпочитал, следуя советам Карнеги, делать вид, что с интересом слушает (молча) собеседника (в данном случае Арделию Глоуз), поощряя его тем самым говорить о проблемах, которые его самого волнуют.

Этим утром она (после недолгого перерыва) в очередной раз навестила его. И пожалуй, впервые Бен слушал соседку во все уши. На этот раз она действительно принесла НОВОСТЬ, а не обычную ерунду: кто кому строит глазки, кто с кем переспал, кто что купил, кто куда ездил отдыхать и тому подобное. Бен Ламбино никак не мог выйти из запоя, поэтому недовольно поджал губы, увидев через окошечко в двери Арделию. Бен чувствовал себя неважно, и ему было совсем не до дурацких сплетен Арделии. Но делать вид, что он спит, было бесполезно – это значило только оттянуть время, когда соседка наконец исчезнет. Бен набрал воздуха в легкие, мысленно приказал себе не нервничать и впустил ее. Голова просто раскалывалась от мысли, что предстоит еще отправляться на работу в свое заведение, «наиприятнейшее» во всем Оруэлле, наваливалась такая вялость, что Бен, казалось, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Но произошло невероятное – Глоуз заинтриговала его. Манера рассказывать осталась прежней – женщина то и дело брызгала слюной (к счастью, в Бена она не попадала: если в пылу разговора Арделия приближалась слишком близко, он тут же менял диспозицию), то частила, то вдруг замедляла речь, произнося слова чуть ли не по слогам, теребила свои жидкие фиолетовые волосы (и это называется волосы?), глаза ее то выпучивались, как у жабы, то вдруг сужались, превращаясь в узкие щелочки. Но ко всему этому Ламбино давно привык и обычно кивал время от времени головой в знак согласия, думая о своем. Но сегодня первые же слова соседки оторвали его от своих мыслей.

– Что? Что ты сказала? Погоди, погоди, но ведь Хокинс если уж не худой, то и полным его никак не назовешь.

– Что я и говорю! – выпалила, точно из пулемета, Глоуз. – Он был, как… как… он был похож на убитого индийского слона! – нашлась женщина и даже замолчала, довольная тем, что подобрала такое удачное сравнение.

– Арделия! Ты что-то напутала. Мистер Хокинс никогда не был жирным.

– Я напутала? Я напутала? – искренне возмутилась соседка, тряся своими обвислыми грудями, переваливавшимися, словно целлофановые мешки с киселем, вшитые в платье; фиолетовые волосенки качались в такт движениям хозяйки. – Я никогда ничего не путаю! Если я говорю, то, хоть убей меня, все так и есть. Потому что я знаю, что говорю, и…

– Хорошо, хорошо! – взмолился Бен, сжав руками голову, которая, казалось, вот-вот просто расколется от боли. – С чего это он толстый и… ну, если он был всегда нормального телосложения, то почему… вдруг он…

– Потому что! – рявкнула миссис Глоуз, потрясая телесами. – Потому что перед смертью его ужасно разнесло! Неужели непонятно?

– Но, бог мой, Арделия! Когда он успел растолстеть? Я видел его на прошлой неделе, и он был… как всегда.

По опыту Ламбино знал, что его соседка в самом деле редко когда ошибается. Если она говорит вам, что мисс Бобан ездила делать аборт в Манчестер, то будьте уверены – так оно и есть. Эта женщина обладала удивительным талантом безошибочно улавливать своим чутким носом подлинный след. Бен заметил растерянность, мелькнувшую на миг в глазах Арделии, но она тут же опомнилась:

– В том-то весь и ужас, что он набрал почти пятьсот фунтов за один день!

– Но… Арделия… это невозмо…

– Знаю, знаю! Но ведь набрал! Это так невероятно, все чуть не попадали от удивления, как такое могло случиться. Мистера Хокинса невозможно было узнать. К нему домой приехал шериф, потому как мистер Хокинс не явился утром в муниципалитет. Шериф просто обыскался его, вот и почуял неладное. Он взломал заднюю дверь дома мистера Хокинса и нашел его на кухне. Говорят, шерифа чуть удар не хватил, когда он его увидел. Шутка ли, увидеть такое. Он узнал Гэла и все равно обыскал весь дом, не желая верить, что его заместитель в самом деле стал таким. Доктор Лок сказал, что это синдром Проктора-Вилли… нет, Принтера-Ви… нет… А, не важно! В общем, ужасная болезнь.

– И что… – Бен с трудом сглотнул. Горло горело. Сейчас бы стаканчик виски! Но история с полицейским притягивала его как магнит и… пугала. Какое-то нехорошее предчувствие. – Неужели от этой болезни люди так быстро толстеют?

– Да какая разница? Раз случилось, значит, случилось. Бедная жена! Мало того, что мечтала заиметь ребенка и никак не получалось, так на тебе – еще и мужа потеряла! Мистера Хокинса поместили в контору Клинга. Бен, ты, наверное, его сегодня увидишь. Разузнай подробности, а завтра я загляну к тебе.

– Хорошо, – пробормотал Ламбино.

– Только разузнай все как следует. Порасспрашивай хозяина, не бойся! – наставляла Глоуз своего соседа, словно жена мужа, которого всю жизнь держит под каблуком. – До завтра мистера Хокинса не заберут. Кстати, говорят, нашли убитого Пита Андерсона, а думали, он сбежал в Нью-Йорк. Господи, что деется? Ты знаешь, рядом с ним нашли нож, крови была целая лужа. У дома Абинери…

Но Ламбино уже ничего не слышал, погрузившись в свои мысли. Нет, ему было не все равно, что случилось с Андерсоном. В городе давно судачили о том, что же на самом деле случилось с Мирандой Абинери и был ли замешан в этом деле ее дружок Пит. Ходили странные слухи. Но Бен был уверен, что это просто выдумки и такого на самом деле не бывает. Сейчас его мысли занимал Хокинс. Ламбино показалось, что Глоуз не врет. Конечно, то, что она рассказала, было невероятно, но человек, если даже и привирает, все-таки соблюдает какую-то меру!

Когда Арделия, вдоволь наговорившись, ушла, Бену и вовсе расхотелось идти на работу. В горле жгло, как в аду, и Ламбино, тяжело вздохнув, достал из потайного местечка свою заначку, хранимую про черный день (вдруг он проснется как-нибудь ранним утром и почувствует, что кончится на месте, если немедленно не опохмелится?). В кладовке на самой верхней полке уже четыре месяца стояла бутылка отличного голландского виски – подарок старого приятеля из Манчестера. Бен взял в руки бутылку с тяжелым сердцем. «Хотя, пожалуй, сейчас самое время приложиться к благословенному напитку», – подумалось ему. В похоронной конторе он должен быть в форме. Не хватало еще отдать концы (от жажды) прямо на рабочем месте. Но на беду виски быстро закончилось.

До утра было далеко, как до второго пришествия. Бен печально смотрел на пустую бутылку и ругал себя последними словами за легкомыслие. Надо было взять хотя бы одну баночку пива. Да, одну баночку «Будвайзера», и все было бы о'кей. Одной баночки было бы вполне достаточно. Предательский внутренний голос зашептал, что за первой баночкой последовала бы вторая, третья… Ну нет, Бен не позволит себе опускаться до такой степени… да еще где, на работе! Одна банка – и точка! Только где ее взять? Конечно, можно было бы рискнуть, закрыть контору и быстренько сбегать в продуктовый магазин Уорнела – он всего в нескольких кварталах отсюда по Фелл-стрит в сторону Торгового центра. Очень маловероятно, чтобы за такой короткий срок в Оруэлле вдруг появилась парочка свежих трупов. Но Бен опасался, и не без основания, что по закону подлости, пока он будет бегать, непременно заявится шериф с Локом, а тогда беды не миновать. Значит, терпеть?

Ламбино тяжело вздохнул и посмотрел на ползавшую по окну муху. Его взгляд как бы говорил: «Мне бы твои проблемы, подружка». Муха перестала метаться, будто до нее вдруг дошло, что на свежем воздухе ей будет не так уж и хорошо. Бен тяжело поднялся и почувствовал головокружение. А если он вот так и помрет, ожидаючи неизвестно чего? Банка пива становилась наваждением, Бен не мог думать ни о чем другом. В конце концов, не выдержав, он решил выйти из конторы.

Бен вышел в узкий коридор, заставленный вдоль стен короткими и длинными скамейками без спинок. Стены были такого же серого цвета, как и само здание. На улице шел мелкий дождик, но Бену это пришлось по душе – головная боль немного утихла. Прохладный воздух бодрил. Жаль только, что давно не выглядывает солнце и все вокруг промокло насквозь. Окошко комнатки, где обычно сидел Бен, выходило на запад, и он любил наблюдать закат, когда солнечный диск приглушенного пунцового цвета постепенно опускался за горизонт. Это немного отвлекало мысли Бена от его навечно заснувших подопечных, если таковые в тот день имелись. Бен стоял и внимательно осматривал Фелл-стрит. День уходил, словно бы растворяясь во всепоглощающей сырости. Темнело. И как назло, никого. Бен безрезультатно простоял еще минут десять и уже собирался уйти, когда заметил в сгущавшихся семерках, что справа, со стороны Южной улицы, приближается какая-то фигура. От надежды и возбуждения сердце забилось сильнее, Бен ждал, потирая в нетерпении руки. Фигура приближалась быстрее, чем если бы человек шел пешком. Кто-то ехал на велосипеде. Через минуту Ламбино узнал его: это был Сонни Плиссен, долговязый десятилетний мальчишка, живший недалеко от Бена на Южной улице. От радости, не веря в такую удачу, Ламбино едва удержался, чтобы не броситься к мальчишке с объятиями. От быстрой езды красная ветровка Сонни надулась как парус. Бен испугался, что он не остановится и пронесется мимо, поэтому поспешил выйти на проезжую часть. Увидев неожиданно возникшее препятствие, мальчик чуть сбавил скорость и взял правее, чтобы объехать Ламбино.

– Сонни! – радостно выкрикнул Бен. – Притормози на секундочку. Дело есть. Ну тормози, тормози. – Ламбино вытянул левую руку, и Сонни резко затормозил, испугавшись, что врежется в этого пьянчужку.

– В чем дело, мистер Ламбино? – недовольно крикнул мальчик, опустив ногу на асфальт. – Я чуть не сбил вас!

– Ничего, ничего, не беспокойся за старину Бена! – Ламбино широко заулыбался. – Как поживаешь, малыш?

– Я не малыш! – решительно возразил Сонни Плиссен.

– Ну хорошо, извини! – Бен заулыбался еще шире. – У меня к тебе дело, мистер Плиссен. – Руки его не находили себе места, и он засунул их в карманы мешковатых рабочих штанов. – Понимаешь, я не могу отлучиться из конторы, а мне… мне очень бы нужно баночку… – Бен заметил, что мальчик скривился:

– Но я спешу, мистер Ламбино!

– Сонни! Магазинчик Уорнела совсем рядышком. Ты купишь мне всего одну баночку пива и обернешься меньше чем за десять минут. Нет, ты так ловко жмешь на педали, что тебе хватит и пяти минут.

– Мне некогда, мистер Ламбино! Мама просила меня поторопиться, пока совсем не стемнело. Пропустите меня…

– Сонни, обожди!

Бен вдруг решил, что в такой ситуации не грешно пойти и обходным путем. В конце концов, что значат для мальчишки какие-то несчастные пять – десять минут? Наверное, катается просто так, без дела. Возможно, мать действительно просила его вернуться до темноты, ведь с утра по городу разнеслась весть, что кто-то задушил близнецов Пэгрью. Но это совсем не значит, что по вечерам нельзя ходить по улицам. Бен полагал, что двойняшек задушил какой-нибудь чужак – шизофреник, путешествующий автостопом. Небось его и след давно простыл. Просто не надо лазить в темноте по загородным свалкам.

– Ты слышал, что сегодня случилось?

– Да, я…

– Я имею в виду не этих несчастных ребятишек, которых задушили, а мистера Хокинса?

– Мне что-то такое говорила мама.

– Господи, Сонни! Ты бы только видел! Ужас! Я не поверил своим глазам. Жирный, как боров, весь в складках жира… мне просто не верилось, что это он! – Сам того не сознавая, Бен начал подражать скороговорке и жестам своей соседки миссис Глоуз. – Кошмар! Я боюсь, как бы мне ночью не привиделось что-нибудь эдакое. – Ламбино вытащил левую руку из кармана и помассировал грудь в районе сердца. – Пойми меня правильно, Сонни, я уже давно не беру в рот ни капли. Понимаешь, завязал! Но сегодня… Я как увидел нашего заместителя шерифа, так чуть в обморок не упал. Мне стало так плохо! И сейчас плохо. – Ламбино зажмурился, словно от вспышки молнии. Мальчик недоверчиво смотрел на него, но уже не порывался, как до этого, тронуться с места и поскорей исчезнуть. – А ты бы посмотрел на доктора Лока! Он был такой бледный! То, что случилось с мистером Хокинсом, поразило даже его. «У тебя, Бен, – сказал он мне, – нервный срыв». И посоветовал мне, Сонни, выпить пива, иначе, мол, он опасается за мое сердце, мол, от такой перегрузки оно может не выдержать. Я думал-думал над словами мистера Лока и решил, что он, скорее всего, прав. Нельзя не прислушиваться к мнению знающего человека. Но я не могу отлучиться. Мистер Лок звонил мне и предупредил, что они с шерифом скоро могут подъехать. Я бы тебе, Сонни, показал мистера Хокинса, но это запрещено, да и… вдруг тебе станет дурно? – Бен внимательно следил за реакцией Сонни Плиссена. Он, бесспорно, был заинтригован. Наверное, никогда не видел трупов, тем более таких громадных. Мальчишке и хотелось бы взглянуть на полицейского, и боязно. – Черт! Ну и понервничал я сегодня! Неужто ты, Сонни, не выручишь сердчишко старины Бена? А? Сгоняй за пивом, ладно? Век не забуду, как ты мне помог! – И Бен торопливо, чтобы мальчик не успел отказаться, сунул ему в руку пару мятых долларовых бумажек. – Центы от сдачи оставь себе! Купишь что-нибудь. – Это окончательно склонило чашу весов на сторону Бена. Сонни засунул деньги в карман джинсов и пробормотал:

– Ладно. Подождите, мистер Ламбино.

2

Через двадцать минут Бен сидел на древнем скрипучем стуле, водрузив вытянутые ноги на стол, и с наслаждением потягивал «Будвайзер». Все проблемы постепенно улетучивались, мир сменил свой скучный серый цвет на нечто более приятное. Бен пытался насвистывать какую-то мелодию. Хмель явно ударил в голову, чего Бен никак не ожидал от одной-единственной банки пива. Наверное, это остатки виски на пару с пивом образовали в организме коктейль, который и привел Бена в такое расслабленное состояние. Ну и отлично! Прямо в яблочко – это как раз та степень, когда чувствуешь себя великолепно и одновременно соображаешь. Так гораздо интереснее коротать время. А если заявятся шериф с доктором, то вряд ли они что-нибудь заметят, у них свои проблемы.

Бен улыбался. Сделав последний глоток, он поставил пустую банку на стол с такой осторожностью, точно это была какая-то бесценная вещь из хрупкого материала. «Черт! Ну и понервничал же я сегодня…» Бен хихикнул. Да, ему действительно пришлось понервничать, только не от вида громадного трупа Хокинса, а от мысли, что до утра он не дотянет, если не удастся опохмелиться. Сейчас этот страх отступил и казался Бену чем-то нереальными. Как он мог подумать, что какой-то Сонни Плиссен проедет мимо на своем стареньком велосипеде и не остановится? Конечно, он будет упираться, но Бен скажет ему, как он переволновался при виде страшного мистера Хокинса, как все это было тяжело перенести. «Ты бы не выдержал, малыш, потому что я сам чуть не упал в обморок». Ламбино улыбнулся своей ловкой выдумке. Он обвел вокруг пальца лентяя. Неужели Сонни не мог сообразить, что такой парень, как мистер Ламбино, смотрит не моргнув глазом и не на такие трупы, как мистер Хокинс. Видел и кое-что похлеще. Конечно, Оруэлл – сонная деревенька, но и здесь случались зверские убийства. Чего стоит, к примеру, труп Малькольма Фортенски, доставленный в окружной морг четыре года назад. Отрезанные пальцы рук и ног, выколотые глаза, вырванные ноздри, отрезанные половые органы. И Бен видел это своими глазами, а ведь был тогда трезвее, чем сейчас. Эта история получила широкий резонанс, обширные статьи появились во всех газетах штата. В Оруэлл понаприехало столько газетчиков и телевизионщиков, как будто кто взял в заложники единственное дитя президента. Вот вчера вечером нашли задушенных двойняшек Пэгрью – кому сейчас до этого дело? Ламбино не видел ничего ужаснее трупа Фортенски. Даже покореженные и окровавленные тела подростков, погибших в аварии, не казались ужасными: что поделаешь, несчастный случай… Тут было все ясно. Но вот то, что проделали с телом Малькольма, не поддавалось никакому объяснению. Да, Сонни, какой там Хокинс, если старина Бен спокойно (во всяком случае, блевать не тянуло, глаза в сторону не отводил и уж тем более помогать мистеру Клингу не отказывался) смотрел на несчастного Фортенски, жившего в западной части города на Момсон-стрит, недалеко от ее пересечения с Мэйн-стрит! Бен снова хихикнул. Ах, Сонни, Сонни! У старины Бена сердце бы даже и не дрогнуло при взгляде на мертвого Хокинса, как бы он там ни выглядел!

Ламбино внезапно вспомнился хозяин, встретивший днем Бена с таким видом, как будто его ударили по голове чем-то тяжелым. Мистер Клинг без конца вытирал платком шею и красное лицо, приговаривая, что в жизни такого не видел. Он был испуган. Ламбино засмеялся; его смех прозвучал как-то странно в тишине комнатушки, освещенной настольной лампой под оранжевым абажуром. Но Бена это не смутило. Вдруг он оборвал смех и задумался. Что с ним, с этим Хокинсом, произошло, в конце концов, если хозяин выглядел так, словно явился с того света? Может, стоит взглянуть? Бен поскреб пятерней кадык, поросший щетиной. Вообще-то Арделия просила его самого посмотреть на Хокинса: на самом ли деле он такой громадный; с утра пораньше она наверняка заявится к нему за подробностями. Но дело, конечно, не только в Арделии.

После ухода мистера Клинга Бену было совсем не до Хокинса, его мучило в тот момент отнюдь не любопытство, а собственное состояние при виде пустой бутылки из-под виски. Сейчас, когда пиво сделало свое дело, снова проснулась тяга к жизни, а вместе с ней и некоторое недоумение. Почему труп неимоверно толстого человека вызвал такую панику? Уж наверняка не своей толщиной, а тем, как быстро этот человек, тогда еще живой, умудрился так разжиреть. Хотя… Что ж, Сонни, старина Бен должен взглянуть на мистера Хокинса, не думай, что ты говорил с трусливым обманщиком доверчивых мальчишек. Ламбино улыбнулся, решив, что неразумно упускать такой случай: завтра, скорее всего, труп копа отправят в Манчестер, ведь Лок уже заявил, что бессилен сказать что-либо определенное. По крайней мере, Бен будет точно знать величину трупа и слушать рассказы соседей со снисходительной улыбкой.

Ламбино, оставив лампу гореть, вошел в помещение морга и нашарил рукой выключатель. Зажглись флуоресцентные лампы, Ламбино прикрыл дверь. Шаги гулко отдавались в мертвой тишине помещения, пахнущего хлоркой и… смертью. На лице Ламбино блуждала дурацкая ухмылка, он уже давно привык к здешним запахам. Пройдя чуть больше половины расстояния, Бен остановился. Ага, вот и номер двадцать четыре. Сейчас он понял, почему Хокинса поместили именно в эту камеру, хотя все остальные были свободны. Номер двадцать четыре больше обычных в несколько раз, словно приготовлен специально для подобных ребят, не соблюдавших диету. Этой камерой никогда прежде не пользовались. Продолжая все так же глупо улыбаться, Бен достал из заднего кармана мешковатых штанов связку ключей. Нет, все-таки у нега нервы крепче, чем у бывалого мистера Клин-га. Старина Бен сейчас спокойно глянет на мистера Хокинса и, в отличие от хозяина, имевшего днем весьма бледный вид, как ни в чем не бывало вернется на свое место и почитает газету месячной давности, валяющуюся на столе.

Бен повернул голову налево, затем направо – он был здесь один, ну, не считая, конечно, мистера Хокинса, земля ему пухом. Без лишней суеты Ламбино открыл широкую дверцу камеры и резким движением потянул на себя встроенные внутрь носилки на колесиках. Они выкатились со специфическим звуком лязгающего металла, подставив под освещение верхнюю часть тела мистера Хокинса. Ухмылка исчезла с лица Ламбино, он невольно попятился. Выпучив глаза, Бен застыл на месте, слушая свое собственное прерывистое дыхание. То, что он увидел, ошеломило его. Ламбино, конечно, знал, что Гэл громаден, он представлял себе, каким тучным надо быть, чтобы весить пятьсот фунтов. Но одно дело представлять и совсем другое – увидеть. Ламбино понял, почему хозяин был в таком странном состоянии. Лежавшее перед ним тело не имело ничего общего с мистером Хокинсом, и это еще мягко сказано. Нет, это не мог быть заместитель шерифа. Шериф и Лок что-то напутали. Преодолевая ужас и отвращение, Гэл подошел к трупу и заглянул в безжизненное белое лицо.

– О Господи! Гэл, дружище, прости старину Бена! – прошептал Ламбино, его лицо стало таким же белым, как и лицо трупа. – Я не знал, что… что… такое… О Боже всемогущий! – Он сделал движение рукой, словно отгоняя кого-то невидимого.

Казалось, умершему сунули за щеки что-то маленькое, но очень тяжелое, оттянувшее их так, что они казались какими-то чужеродными лепешками, прилепленными к лицу. Подбородок обложил горло, точно шарф, глазные впадины казались крохотными на широком жирном лице. Хокинс был одет по-домашнему: пижамные штаны, плотно облепившие его слоновьи ноги (чудом не лопнувшие на огромном животе, вздымающемся вверх, как гора), и грязная майка, покрытая разноцветными пятнами. «Жир, соус, майонез, – подумал Бен. – Конечно, ведь несчастный должен был постоянно поглощать пищу, ему было не до того, чтобы следить за своим внешним видом». Неужели есть такая болезнь, когда за сутки человек набирает столько веса? Ламбино сильно сомневался в этом. К тому же, чтобы стать таким, Гэл должен был проглотить целую гору продуктов. Он не выходил из дому, так откуда же он взял столько еды? Где же вы, господа телевизионщики? Слухи поползли по городу лишь к полудню, но Бен не сомневался, что не сегодня завтра Оруэлл станет похож на муравейник. Шутка ли, происходит черт знает что! Да еще этот туман, напущенный после внезапной кончины миссис Шилдс, переехавшей вместе с мужем и двумя детьми в бывший дом Тревора откуда-то из Массачусетса; затем эта девушка Миранда, после двойнята Пэгрью. Ламбино на секунду оторвал глаза от глубоких складок на животе копа, обтянутых майкой, словно второй кожей. Ему вдруг подумалось: «За какие-то несколько недель – столько несчастных случаев и странных смертей, которые никто не в состоянии объяснить… Не слишком ли это много для такого маленького городишки, как Оруэлл? Явно слишком…»

Бен удивленно взглянул на громадный труп, нижняя часть которого находилась в камере. До Ламбино дошло, что он вроде бы что-то услышал. Какой-то звук? Но ведь он здесь один! Бен смотрел на возвышавшийся холмом живот покойника и не мог понять, в чем дело. Он сделал шаг и… Вот опять! Звук от его движения смешался… с чем? Ламбино огляделся. «Послышалось? Не уверен». С минуту Бен постоял, прислушиваясь, и вновь ему почудилось, что он услышал… что? Было непонятно, откуда шел звук, но это было похоже… то ли на чавканье, то ли на шуршание. В общем, что-то вроде этого. Бен вдруг осознал, что находится в окружном морге совершенно один и к тому же не совсем трезв. Он не был суеверен, да и слабонервным его вряд ли можно было назвать, но тут ему стало не по себе. И захотелось уйти. Уйти подальше от этого мрачного здания, уйти куда угодно, только бы никогда больше не возвращаться сюда. И черт с ней, с работой, которую он потеряет! Слух опять уловил нечто. Может, зря он выпил банку «Будвайзера»?