Текст книги "Беспозвоночные. Ископаемые животные"

Автор книги: Игорь Акимушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)

Питаются дафнии, отфильтровывая слаженно работающими грудными ножками детрит, мелких животных и водоросли, которые не крупнее 0,02 миллиметра. Ведь и дафнии невеликие рачки: самая солидная из них (дафния магна) в полсантиметра длиной, все прочие много мельче. Едят дафнии и жгутиконосцев, но главная их пища – бактерии. За сутки одна водяная блоха отфильтровывает и глотает от пяти до 40 миллионов всевозможных бактерий!

Летом, пока вода еще теплая и вообще «условия жизни благоприятны», самцов дафний в водоемах еще нет, и самки, размножаясь, обходятся без них. Откладывают они до 100 неоплодотворенных яиц, но не в воду, а сохраняют их под раковинкой в особой выводковой камере. В ней же яйца развиваются, и через сутки-двое выбираются из нее на волю крохотные водяные блошки. Через двое – шестеро суток они уже и сами начинают откладывать неоплодотворенные яйца. Так могут следовать друг за другом свыше 180 поколений, пока не ухудшатся условия жизни. Случается это обычно в октябре, но нередко и раньше (многое зависит от вида животного, водоема, в котором оно живет, и климата).

Различные дафнии, или водяные блохи

Дафния с яйцами в выводковой камере

Но так или иначе плохо стало жить дафниям, и тогда из яиц в выводковой камере начинают выклевываться не самки, а самцы. Они – карлики в сравнении с самками, но тем не менее активно принимаются за дело: оплодотворяют самок. После этого яйца покрываются толстой кутикулой, и получается эфиппиум – «седлышко», как его называют по-русски (тот же смысл это слово имеет и по-гречески). В эфиппиуме заключено обычно два яйца, а сам он немного возвышается над спиной самки в виде некоего подобия темного седла. В его утолщенной кутикуле много воздухоносных камер, и поэтому, когда самка после скорой линьки сбрасывает свои покровы, эфиппиумы (вместе с яйцами) свободно плавают на поверхности воды.

Оплодотворенные яйца не сразу приступают к развитию. Чтобы оно началось, должно пройти какое-то время, по этой причине их называют покоящимися яйцами. Покоятся они обычно до весны: тогда выйдут из них самки и начнут свой продолжительный цикл партеногенетического размножения.

Большинство видов дафний перезимовывают только в виде покоящихся яиц, которые не боятся ни морозов, ни высыхания. Ветер переносит их с пылью, расселяет их по ближайшим водоемам и весенним протокам, ну а дальние путешествия эти яйца совершают на перьях и лапах водоплавающих птиц, к которым легко прилипают.

Однако не все дафнии, отложив покоящиеся яйца, умирают осенью. Некоторые виды планктонных водяных блох, обитающие в больших озерах, зимуют подо льдом с потомством в выводковой камере. Ранней весной рожденные ими молодые дафнии приступят к партеногенетическому размножению.

«Некоторые обитатели маленьких прудов дицикличны. У них самцы встречаются весной и осенью. Если наступит ухудшение условий жизни – то и летом. Так в течение года могут не раз появляться половые генерации. Такие виды называют полицикличными. Полицикличны же и почти все водяные блохи быстро высыхающих маленьких водоемов… Экстремальное положение в том отношении занимают арктические области. Теплый период здесь короток, и вновь быстро наступают холода, поэтому у водяных блох, живущих на севере своего ареала, совершенно отсутствует партеногенетическая фаза, и весь сезон самцы и самки размножаются обычным путем» (Ганс Экхард Грунер).

Дафния в июне выглядит не совсем так, как, скажем, в мае или августе – сентябре. В середине лета она и крупнее, чем в другое время года, и голова сверху вытянута и похожа на шлем с острым шишаком на вершине, и «хвост» (задний шип на раковине) длиннее – словом, одно и то же животное весной, летом и осенью предстает в разных обликах. Это странное явление назвали цикломорфозом.

Цикломорфоз у дафний. В октябре самка уже носит «седлышко» с двумя покоящимися яйцами

Такие изменения, казалось бы, справедливо объясняют тем, что в середине лета температура воды повышается, а значит, уменьшается ее плотность, тогда всевозможные удлинения разных частей тела планктонных организмов увеличивают их плавучесть.

Но есть и контрдоводы. Почему, скажем, цикломорфоз наблюдается не только в водоемах с переменной температурой воды, но и в постоянно теплых тропических водах? Также и некоторые наши виды, обитающие в холодных озерах, во время цикломорфоза образуют еще даже более длинные выросты тела, чем в теплых прудах. Бывает и так, что температура воды поднялась всего лишь на два-три градуса, и на ее плотности это заметно не отразилось, а удлинение частей тела дафний зашло уже далеко. Наконец, у некоторых видов «экстремальные признаки цикломорфоза» наблюдали в период вовсе не самой теплой воды…

Дафнии и вообще все ветвистоусые рачки уничтожают массу бактерий. С другой стороны, они и сами служат основным кормом для многих пресноводных рыб, особенно для их мальков.

«Питательность этого корма очень высока: содержание белка в теле дафнии достигает 50 процентов, а жира 11 процентов по массе. Многие морские рыбы также в большом количестве поедают ветвистоусых.

Высокие пищевые качества ветвистоусых ракообразных в полной мере оценены рыбоводами. На рыбоводных заводах нашей страны осуществляется массовое разведение дафний и моин, которыми кормят молодь осетровых и лососевых рыб» (Я. А. Бирштейн, Н. А. Заренков).

Циклопы, обычные обитатели наших пресных вод, – из другого отряда, чем жаброноги, щитни и дафнии. Даже другого класса. Отряд, в который зачислены циклопы, называется веслоногими ракообразными, или копеподами. Эти вездесущие рачки обитают и в любой луже, и на любой глубине океана во всех широтах – от полярных до тропических. Они составляют основную массу морского планктона. Во множестве водятся и в пресноводных водоемах, мало уступая числом ветвистоусым ракообразным. Населяют и подземные воды. Немало среди них паразитов. В пищевых цепях природы значение их огромно.

Различные веслоногие рачки (копеподы)

«Сельдь, иваси и многие другие рыбы питаются почти исключительно веслоногими. Большинство этих ракообразных – животные микроскопические, длина их тела от 1 миллиметра и меньше до 5 миллиметров; лишь отдельные глубоководные и паразитические виды достигают 3 сантиметров. В настоящее время насчитывается около 7500 видов веслоногих» (Я. А. Бирштейн, Р. К. Пастернак).

Из всего этого множества видов копепод нас сейчас интересуют только циклопы. Имя свое они получили в честь мифического одноглазого великана, с которым имел дело хитроумный Одиссей, по той причине, что на лбу у этих ракообразных тоже всего один глаз.

От жаброногов, щитней и дафний они отличаются многим. Прежде всего нет у них ни на ногах, ни вообще где-либо никаких жабр. Дышат всей поверхностью тела. Нет ни сердца, ни кровеносной системы: «полостная жидкость приводится в движение сокращениями кишечника».

Циклоп-самка с двумя «гроздьями» яиц

Плавая, циклоп «гребет» не усами, как дафния, а «четырьмя парами грудных ножек». Сделает, взмахнув ими, рывок вперед или вверх, а потом парит в воде на растопыренных усах, как орел на распростертых крыльях. Потом опять рывок и парение. Впрочем, немногими словами нельзя описать всю сложность движений циклопа в воде. Он и на спине может плавать, и «мертвые петли» проделывать, и вниз головой пикировать…

В общем неиссякаемый каскад маневров, «выполняемых циклопом, очень сходен с фигурами высшего пилотажа».

Циклопы не фильтровальщики, как дафнии, а хищники, и притом для мелких животных весьма опасные: справляются с червями (олигохетами) и хирономидами (личинками комаров) более крупными, чем они сами. Нападают и на коловраток, других рачков, нередко и каннибализмом не гнушаются. Впрочем, есть и такие виды циклопов, которые, кроме водорослей (соразмерных с ними самими), ничего не едят.

Забота о потомстве у циклопов проявляется только в том, что самка оплодотворенные яйца, склеенные в два комка по бокам основания «хвоста», носит на себе до тех пор, пока из них не выведутся личинки. Бывает, что она вместе с яйцами прячется от зноя или стужи в коконе, образующемся из выделений ее кожных желез. В сухом иле такой кокон может хранить заключенную в нем жизнь года три, но как только попадет опять в воду, сразу рассосется, очнется от оцепенения и циклоп, пролежавший в глубокой «летаргии» все эти долгие годы.

Лишь немногие виды циклопов живут в море. Озера, пруды, канавы, наполненные водой, просто лужи – вот их места обитания. В них основное их пристанище – придонные слои воды у берегов и водных растений.

В заключение хочу напомнить: опасайтесь циклопов! Нет, они не ядовиты, не кусаются, но бывают заражены пренеприятными паразитами человека.

Ракообразные, сиднем сидящие

Есть раки, которые, подобно губке, с места сдвинуться не могут. Лишь личинки их плавают. А как сядет личинка на дно, прилепится к нему усиками, превратится во взрослого рака, так тот всю жизнь и сидит на камне, скале, на раковине моллюска, на панцире краба, бывает, и на щите морской черепахи или коже китов и акул, на зубах кашалота… в общем, на том месте, к которому личинка прикрепилась. Сидит и усами шевелит…

А усов у рака – пышный веер. Он то раскидывает его, то складывает пучком, загоняя в рот воду, а вместе с ней и всякий планктон (но не крупнее одного миллиметра).

Балянус, или морской желудь. Схема, иллюстрирующая внутреннее строение. Видны ножки-усики, втянутые в раковину

Такой рак похож на кого угодно, только не на рака, и усики его вовсе не усики, а измененные грудные ножки. Они ветвисты и с длинными щетинками, чтобы легче воду фильтровать. Поэтому этих животных называют усоногими ракообразными. Они живут в раковинках с крышечками, сложенных из известковых пластинок. Тех из них, у которых раковинки прикрепляются к какому-нибудь предмету прямо своими широкими основаниями, называют морскими желудями. А если известковый домик сидит на стебельке, другим своим концом прилепившемся к субстрату, то это будут морские уточки. Некоторые из них тесными группками прирастают к плавающим на поверхности предметам и вместе с ними перемещаются по воле волн и течений (впрочем, и ногами могут грести).

Морские уточки. Ножки-усики вытянуты из раковины

Морские желуди тоже обычно поселяются близко друг к другу, так что образуют плотные обрастания камней и скал в приливо-отливной зоне и даже выше уровня воды, довольствуясь в этом случае тем скудным пропитанием, которое доносят до них брызги прибоя.

Морские желуди, сплошь усеявшие скалу

Эти усоногие для мореходов – просто беда! И для портовых сооружений большой от них вред. Ведь основная масса так называемых обрастаний свай, буйков, рыболовных снастей, а главное, днищ кораблей – усоногие раки. До 70 процентов поверхности корпуса корабля бывает нередко сплошь покрыто морскими желудями. Большие суда, плавающие в тропиках, несут на своей подводной части десятки тонн этих животных. На одном квадратном метре днища поселяются порой до 45 тысяч их личинок. А если учесть, что усоногие при благоприятных условиях за сутки увеличивают свой рост на миллиметр, то легко понять, какой большой урон наносят они судоходству. Ведь корабль, сильно обросший морскими желудями, теряет хорошую обтекаемость, отчего на треть снижается его номинальная скорость (а значит, на столько же повышаются и эксплуатационные расходы). Приходится часто заводить корабль в доки и отчищать от обрастаний. А это дело трудоемкое и дорогостоящее.

«В доке днище корабля скребут особыми скребками, порой дело доходит до зубил и молотков, не говоря уж об отжигании паяльными лампами, чистке проволочными щетками и беспрестанной поливке водой из шлангов.

Поверх простой, защищающей только от ржавления антикоррозийной краски подводную часть корабля приходится покрывать дорогой необрастающей краской. До последнего времени существовало огромное количество торговых патентов и военных секретов по части необрастающих красок, а корабли все-таки обрастали.

Вторая мировая война принесла в это дело немалые изменения. Военные корабли теперь покрывают такими составами, что за годы войны, проведенные этими кораблями даже в тропиках, даже при стоянке на якорях в коралловых атоллах, где обрастание особенно быстро образуется, наиболее прочно и тяжеловесно, корабли не обрастали, не теряли скорости, не нуждались в доковании» (Н. И. Тарасов).

Природа не дала усоногим ни жабр, ни сердца, ни вообще какой-либо кровеносной системы. Однако, несмотря на потерю этих жизненно важных органов, хорошо, видимо, чувствуют они себя и на поверхности океана, и на самом глубоком дне. А когда им уж очень плохо приходится, находят спасение в так называемой «скрытой жизни».

«Этой способностью к „скрытой жизни“ объясняется, между прочим, появление морских желудей… в 1955 году в Каспийском море, где их раньше не было. Они, несомненно, переселились туда из Черного и Азовского морей на днищах судов, прошедших по Волго-Донскому каналу, и сумели пережить длительное воздействие пресной воды» (Я. А. Бирштейн, Р. К. Пастернак).

Еще более дальнее путешествие совершил австралийский морской желудь эльминиус: от берегов названной страны до Англии. Он оказался неприятным гостем, особенно для работников ферм, разводящих устриц. Эльминиус сплошь покрывает своими поселениями коллекторы, выставленные в море для сбора молоди этих моллюсков. Для борьбы с ним применяли разные средства, даже инсектициды (ДДТ и пр.), которые, как оказалось, уничтожают не только насекомых, но и ракообразных. Для самих моллюсков эти вещества не опасны.

От усоногих человеку не только вред, есть и польза. Во-первых, их личинками кормятся сельдь, сайда и некоторые другие рыбы. И взрослые морские желуди «отмечены в качестве объектов питания трески, пикши, осетра и др.». Даже люди в некоторых странах едят их (и морских уточек – тоже). Знатоки находят, что вкусом они не уступают креветкам.

Жизнь и нравы пустынных мокриц

Эти в высшей степени интересные животные, на которых по непонятной причине до последнего времени не обращали пристального внимания ученые, тоже раки (равноногие), хотя живут на суше, и не где-нибудь в сыром лесном перегное и погребах, но чаще всего в степях, полупустынях и пустынях!

Вообще весь отряд равноногих в выборе мест обитания не щепетилен. Большинство из них жители моря: от поверхности до одиннадцатикилометровых впадин океана, то есть таких мест, глубже которых на Земле не бывает. В основном держатся у дна и на дне, но некоторые своим присутствием пополняют поверхностный планктон.

Богаты равноногими и пресные воды. Пример – рачок «водяной ослик», обычный обитатель наших озер и прудов.

Мокрицы же – единственные из равноногих, освоившие жизненное пространство суши всех широт и климатов: от приполярных областей до тропических лесов и знойных пустынь.

«У некоторых мокриц бугорки поверхности тела образуют сложную водопроводную систему. Если рачок прикоснется к капельке росы, влага под действием капиллярных сил начинает распространяться в промежутках между бугорками, достигая заднего конца тела и орошая находящиеся там жабры» (Я. А. Бирштейн, Р. К. Пастернак).

Есть, правда, некоторые примитивные мокрицы, которые еще не совсем расстались с привычками предков, не ушли далеко от моря – живут на его берегах. Они и плавать умеют, а в опытах их держали по 80 суток под водой, и они не погибали. Все другие мокрицы давно бы «захлебнулись», если бы их подвергли такому эксперименту.

Сухопутные мокрицы стараются держаться все-таки во влажных местах. Днем они прячутся от солнца под камнями, зарывшись в землю, или в норах, ими самими вырытых или в чужих, ищут укрытия даже в муравейниках. Ночью вылезают из своих убежищ и грызут растения, пополняя их влагой свой жаждущий организм.

Особенно поражают своей удивительной сухостойкостью пустынные мокрицы рода Хэмилепистус. Они населяют (и в немалом числе!) лёссовые пустыни, такыры, русла высохших рек Средней Азии, Казахстана, Закавказья, Передней Азии и Африки – всюду, «где грунтовые воды залегают не столь глубоко, так что влажный слой земли находится близко к поверхности». Местами земля изрыта их норками, «и в каждой сидит в защитной позе ее хозяин, выставив наружу белые, словно костяные, зубчатые гребни». После дождя, который в тех краях случается редко, все мокрицы, как по команде, покидают норки, и «тогда высохшие пустынные былинки колышутся словно живые под тяжестью множества шевелящихся тел». Так писал о пустынных мокрицах П. И. Мариковский. Он наблюдал за ними в Средней Азии и пришел к выводу: «Пустынные мокрицы среди членистоногих, пожалуй, одни из самых многочисленных обитателей лёссовых пустынь и, судя по всему, имеют немаловажное значение в жизни пустыни». Сведения, добытые этим ученым, принесли много новых знаний о мокрицах и открыли неведомые доселе повадки мокриц и поведение столь сложное, что ожидать его от таких простых в общем-то животных никак было нельзя.

Мокрицы на лёссовых землях пустыни

Прежде всего он изучил и хорошо описал настоящую семейную жизнь у мокриц. А это уникальный случай среди беспозвоночных (не считая, конечно, социальных насекомых).

Итак, ранняя весна, середина или даже начало марта, мокрицы вылезают из своих зимовальных укрытий («раньше всех других членистоногих, исключая разве что пауков»). Пустыня стоит еще обнаженная: не расцвела травами и цветами-эфемерами, что должно скоро случиться. Часты дожди и заморозки. В эту пору у мокриц – весенняя миграция. Они расселяются в поисках новых, пригодных для существования мест. Ползут медленно, одолевая за минуту около двух метров. Это когда относительно тепло – 10–15 градусов в тени. Некоторые за полкилометра уползают, преодолевая это расстояние за четыре часа. Такие путешествия, очевидно, необходимы, чтобы происходил «взаимный обмен особями между различными разобщенными колониями». Для избежания инбридинга (близкородственного размножения).

Миграции не долго длятся. Вскоре, найдя подходящее место, мокрицы начинают рыть норки. Если норку копает самка, то холостые самцы окружают ее, домогаясь с ее стороны внимания. Грубо отпихивая друг друга, каждый стремится оказаться ближе к ней и ко входу в дом, который она строит. Самка же часто «ударами передней части туловища выбрасывает неугодных „поклонников“ из жилища».

Рыть норку может начать и самец, тогда самки, предлагая себя на роль хозяйки, мешают ему трудиться. Но обычно жилище свое строят сообща уже соединившиеся в супружестве самец и самка.

«Мокрицы разбиваются на пары еще молодыми, неполовозрелыми, когда об оплодотворении не может быть и речи, и в этом проявляется одна из удивительнейших особенностей биологии этих животных» (П. И. Мариковский).

Когда супруги работают, вокруг них часто толпятся не заключившие еще брачных союзов другие мокрицы, стараясь завладеть чужим жильем. Поэтому, если один из них вынужден бросить строительство и пойти подкормиться, другой «запирает» своим телом вход в норку и не пускает в нее непрошеных гостей. Случается, что, когда законный сожитель вновь возвращается в свой дом, сторож без предварительного осмотра не впускает его: не узнает сразу, всего ощупывает усиками и, лишь обнаружив родные «черты», освобождает проход. Возможно, что такими «чертами» служат уже упоминавшиеся бугорки и зубчики на теле мокрицы: расположение их очень индивидуально у каждой особи даже одного вида.

Роют норки мокрицы очень своеобразно. Пока весной земля еще сыра и податлива, мокрицы, можно сказать, просто «вбуриваются в почву». Но когда доберутся в глубине норки до прочно слежавшегося слоя земли, пускают в ход свои челюсти. Выпустят изо рта капельку жидкости, та размягчит грунт, тогда мокрицы отгрызают от него кусочек за кусочком и… глотают. Наполнив им полный кишечник, выползают из норки и выбрасывают землю около нее в виде экскрементов.

«Таким образом мокрицы выполняют роль отсутствующих в пустыне прославленных своей почвоформирующей деятельностью дождевых червей» (П. И. Мариковский).

Обычно норка мокрицы устремляется в почву прямо вертикально, иногда же «петляет из стороны в сторону, делая несколько изгибов». Часто причиной петляний бывает попавшаяся на пути нора какого-нибудь грызуна или корень растения. На самом дне норки – расширенная гнездовая камера: помещение для молодых мокриц, которые скоро появятся.

Глубина норок в среднем до полуметра, но порой и до 80 сантиметров. В таком убежище летом, даже в самую сильную жару, прохладно и сыро.

Но вот норка закончена, и самка откладывает 10–25 круглых яичек. Она носит их «у себя на брюшной стороне, на передних грудных сегментах тела». Самка теперь сидит в глубине норки вместе со своим потенциальным потомством, а самец охраняет жилище. Он собственным телом «запирает» вход в него, изогнувшись дугой и упираясь краями панциря в стенки норки. Попробуйте палочкой устранить его с поста: «живой замок еще прочнее утвердится во входе». Бывает, что еще и самка, почувствовав серьезную опасность, ползет вверх и подпирает самца снизу, чтобы совместными усилиями упрочить оборону.

Некоторые мокрицы могут сворачиваться в замкнутый шар, как броненосцы

Правда, в знойный полдень, когда очень жарко, самец бросает свою вахту и уползает в глубину норки, где попрохладнее. Но и там он не теряет бдительности: «например, при незначительном сотрясении почвы, вызванном шагами человека», мокрица-сторож тут же возвращается на свой пост.

…Уже лето наступило. Мокрицы перешли на ночной образ жизни. Их норки наполнили своей возней подросшие дети. Они хотят есть, и родители под покровом мрака, когда сядет солнце, отправляются за кормом для них. Обычно «выбирают листья полузасохшие, подвяленные, пораженные грибком». П. И. Мариковский думает, что грибковый корм они предпочитают потому, что в нем больше белка, чем в простом листе, и он более питателен.

Лист приносят в норку, и там все вместе его едят. Пообедав, выходят на прогулку – тоже вместе: дети и родители. Далеко не уходят, а если кто-нибудь из малых и отползет в сторонку дальше дозволенного, его «немедленно загоняют обратно в дом».

К началу осени молодые мокрицы уже ростом с родителей. А те, наоборот, худеют, сморщиваются и скоро умирают. И тогда молодые… съедают мертвые их тела. П. И. Мариковский говорит: «Мокрицы никогда не питаются погибшими насекомыми и другими членистоногими, они строго растительноядны, но поедание погибших родителей происходит непременно, словно это необходимый ритуал».

Исполнив этот странный «ритуал», молодые мокрицы отправляются в осенние миграции. Они ищут теперь места для зимовок: трещины в земле, всевозможные норки, в том числе и грызунов. Но мокрицы «элегантные» (это не эпитет, а название вида) ищут убежища совсем особого рода.

Их родители осенью не погибают. Как только молодежь покинет их, начинают новые земляные работы: углубляют, расширяют норки. Вот их-то и ищут юные «элегантные» мокрицы. Они заползают зимовать не только в те норки, в которых вывелись, но и в чужие, которые специально для их массового поселения увеличили в размерах «элегантные» старики мокрицы. Своих детей у них в среднем 16, а зимовать в расширенные и углубленные подземелья заползает до 80 молодых мокриц, «и норка оказывается ими набита битком». Старые мокрицы, владельцы зимовальных убежищ, «патрулируют» у входа и пропускают молодых мокриц в жилище только «после некоторого своеобразного досмотра, который им учиняют». Что, собственно, они проверяют? Пока загадка…

К концу сентября все общественные зимовальные спальни заполнены, и входы в них замурованы земляными пробками.

«Забота о чужом потомстве, принадлежащем своему виду, – одна из самых интересных черт биологии мокриц. Насколько нам известно, она не имеет аналогий среди других членистоногих и насекомых, исключая только таких общественно организованных насекомых, как муравьи, пчелы, термиты и осы» (П. И. Мариковский).

Пустынные мокрицы живут не в одиночестве, а всегда колониями, в которых порой бывает несколько миллионов семейств! На одном гектаре, если местность для них подходящая, их поселяется до 800 тысяч, на одном квадратном метре бывает до 40 норок! Почвоведы подсчитали, что мокрицы за лето выносят на поверхность на каждом гектаре обитаемой ими земли до полутонны почвы «и около тонны экскрементов с большим содержанием гумуса» и азота. В пустыне как почвообразователям им нет равных. И П. И. Мариковский справедливо замечает:

«Мокрицы увеличивают пористость плотной лессовой почвы, улучшают ее аэрацию, способствуют накоплению в ней влаги. Лессовые почвы, на которых обитают мокрицы, постепенно становятся сероземами. На почвах, обработанных мокрицами, поселяются травы и мелкие кустарники, и голые площади пустыни зарастают ими. Как только растительный покров становится достаточно плотным, а корни начинают пронизывать почву, мокрицы бросают прежние места обитания и переселяются на более открытые пространства. Таким образом, они как бы являются пионерами освоения пустынь».

Питательный суп усатых китов

Есть немало и других ракообразных – ротоногие, разноногие, кумовые… но я останавливаться на них не буду<sup>[50]50
  Желающие могут прочитать о них во втором томе «Жизни животных» (2 изд., М., Просвещение, 1988), в котором они хорошо описаны.


[Закрыть]</sup>, а сразу перейду к десятиногим ракам. Они наиболее полно отвечают нашим обычным представлениям о настоящих раках и крабах и особенно интересны. Но прежде немного об эвфаузиидах.

Это основной корм усатых китов. Эвфаузииды, названные европейскими китобоями «крилем», обитают во всех океанах, но особенно их много в антарктических водах. Одни чуть больше семи миллиметров, другие с добрую креветку: почти десять сантиметров длиной. Они и похожи на креветок, отличаясь от них незначительными признаками (на взгляд человека, неискушенного в зоологии).

У эвфаузиид тело прозрачное и, когда ночью они не светятся, то и незаметны в темной толще воды среди других планктонных организмов. А светятся почти все эвфаузииды! У них есть фотофоры. Обычно десять светящихся органов: на глазных стебельках, на грудных ножках и на брюшке. Фотофоры построены по классическому типу: с линзой, рефлектором, пигментным слоем и пр.

«Эвфаузииды не дают приют светящимся бактериям, не способны выбрасывать „огненные“ облака. Свет производят собственные их клетки и испускают его отдельными вспышками, каждая из которых длится приблизительно две-три секунды»<sup>[51]51
  По другим данным, продолжительность вспышки три – шесть секунд.


[Закрыть]</sup> (Ганс Экхард Грунер).

Большинство эвфаузиид кормится микроскопическими водорослями. А эвфаузиидами – усатые киты. Как уже говорилось, крилем называют этот их корм. Особенно его много у берегов Антарктиды, и преобладает в нем эвфаузиа суперба – небольшой рачок (3,5–4,5 миллиметра), склонный плавать (часто у самой поверхности) не в одиночестве, а довольно значительными стаями, которые занимают пространство воды в сотни квадратных метров. Примерно подсчитали, что в стае, растянувшейся в длину на 54 метра, в ширину на 36 метров и в глубину на метр, – 96 миллионов рачков. Они держатся плотно друг к другу, и никто стаю не покидает. Если даже корабль или кит рассекут ее на части, рачки вскоре вновь собираются вместе. Думают, что рачки каждой стаи (все они одного возраста) никогда не расстаются, до самой смерти держатся в однажды сформировавшейся компании. А живут они года два, редко три. Через год после превращения из личинки уже половозрелы. Значит, размножаются всего два, максимум три раза за всю жизнь.

Эвфаузиида

Тысячи яиц самки эвфаузии суперба откладывают прямо в воду, недалеко от берега. Постепенно яйца погружаются все глубже и глубже, иногда опускаются даже на 3 тысячи метров от поверхности. Вышедшие из них личинки по мере роста поднимаются из глубин ближе к освещенным солнцем и богатым водорослями слоям воды. К ним они прибывают уже вполне взрослыми и местами размножаются в таком изобилии, «что вода становится похожей на суп из рачков».

Им-то и кормятся (иногда почти исключительно) усатые киты – финвалы, блювалы и другие. Названного выше числа рачков в одной сравнительно небольшой стае (96 миллионов), как подсчитали, хватит на наполнение желудков трехсот китов средних размеров. Но максимальные цифры еще поразительнее: например, в желудке одного голубого кита длиной 26 метров нашли 5 миллионов рачков!

Не только киты, разумеется, едят эвфаузиид, но и многие рыбы (особенно сельдь, морской окунь, треска), да и птицы: пингвины, чайки, некоторые буревестники. И человек их ест. В переработанном виде.

В тех странах Африки и Азии, население которых испытывает острый недостаток в белках, добавленная в пищу мука из криля частично уменьшает этот дефицит. Но главным образом, добывают из эвфаузиид жиры и витамины. В криле поразительно много витамина А (в основном в глазах – 90–95 процентов от общего содержания его в рачке). В одном грамме сухого планктона, состоящего в основном из эвфаузиид, – 12 тысяч интернациональных единиц витамина А. Это в 170 раз больше, чем во всех тканях человека!

В наши дни, когда китов и промысловых рыб, питающихся эвфаузиидами, стало значительно меньше, чем в былые времена, численность этих рачков во всех морях увеличилась, а количество планктонных водорослей сократилось настолько, что это грозит ухудшением экологических условий в глобальном масштабе. Ведь криль поедает много водорослей, а те в огромных массах насыщают атмосферу Земли кислородом… Океан называют «легкими планеты». Маленькие бесчисленные рачки эвфаузииды подрывают теперь их здоровье.

Речной рак

Встанем у крутого берега реки, у омута. В обрыве увидим множество небольших норок. Серенькие птички то влетают в них, то вылетают – это ласточки-береговушки. В норках их гнезда. А если глубже посмотрим – такие же норки зияют в обрыве и под водой. У входа каждой – плотный холмик земляной лежит. Это рачьи поселения.

Норки не только в обрыве вырыты, но и на дне реки. Каждая глубиной 25 сантиметров и больше. В конце норки – расширенная камера. В нее вход может быть один, а может быть и два-три. Подземелье для местожительства рак роет клешнями и кучки выброшенной земли у входа утрамбовывает ими же.

В жару рак затыкает вход в нору, отсиживается в ней, никуда не выходя. Да и в обычную погоду он свое жилище, как правило, только по ночам покидает, отправляясь в путешествие за пищей по дну реки, озера или пруда, если он в них живет.

Придет осень – рак вялый делается. Заползает в норку, вход в нее землей затыкает и зимует в добровольном заключении.

Но сейчас еще лето. И ночь наступила. В самый раз раку добычу искать. Ассортимент пищи у него богатый. Вот выбрался из норки и, шествуя не спеша, направляется в заросли водяных растений. Всевозможные рдесты, уруть, роголистники обильное предоставляют ему угощение. Но если на пути попадется какая-нибудь сонная улитка, личинка насекомого или любая падаль – все ест с не меньшим аппетитом.