Текст книги "КУДА? и КАК?"
Автор книги: Игорь Акимушкин
Жанр:
Природа и животные
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
Рыба, которая может захлебнуться в воде
Пеликан замахал крыльями и полетел очень недовольный тем, что прогнали его с лужайки. Он наслаждался обжорством. Шарил клювом в траве, на сухом месте, и выуживал… рыбу.
Люди туда побежали, смотрят: всюду по земле ползут рыбы, шуршат в траве. «Не замочив ног, – рассказывает один правительственный чиновник, – мы набили рыбой два полных мешка».
Случилось это в Индии. Рыб, которых пеликан выуживал из травы, называют анабасами. Еще в IX веке два арабских путешественника, описывая чудеса Индии, поведали миру о рыбах-пешеходах. А в 1709 году лейтенант Фальдорф стоял раскрыв рот перед пальмой, по коре которой, извиваясь, ползли… рыбы. Похожи они были на окуней. Шипами на жаберных крышках цеплялись за кору. Повиснув на них, подгибали хвосты и вонзали в дерево колючие анальные плавники. Выпрямляя хвост, рыбка толкала себя вверх и сразу же цеплялась жабрами еще выше.
Фальдорф принес древолазов домой. Они еще долго ползали у него в сарае по сухому песку.
И после Фальдорфа многие исследователи видели, как ловко анабасы перелезали через довольно высокие и отвесные препятствия. Однажды в Мадрасе, в Институте рыбного хозяйства, в аквариум с анабасами опустили кусок ткани, и рыбки без особого труда вылезли из воды по этой гладкой и почти отвесной матерчатой «стенке».
В Индонезии анабасов называют «унди-колли» (рыбы– древолазы) и уверяют, что они взбираются на пальмы, чтобы полакомиться сладким соком. Конечно, пальмовый сок анабасы не пьют, но на деревья и в самом деле забираются… Наверное, по ошибке: встретится им пальма – рыбы не догадываются стороной обойти и ползут упрямо вверх, потому что именно так привыкли преодолевать все препятствия на пути.
Тихие заводи, озера, пруды, болота, даже рисовые поля Индии, Бирмы, Южного Китая, Индонезии и Филиппин дают приют анабасам. Мелкие пруды, в которых эти рыбки охотятся за комариными личинками, быстро пересыхают в жару. Вот тогда-то тысячи анабасов устремляются в путь.
Путешествуют обычно по ночам, но увидеть их можно и днем, когда добираются до нового пруда последние отряды рыб-пешеходов[15]15
Даже в аквариумах не сидится им на месте: взбираясь по стенкам, каждую ночь норовят они удрать из садков. Поэтому аквариумы с анабасами вечером покрывают крышками.
[Закрыть].
Бывает, что не сразу находят анабасы наполненные водой ямы. Но рыбы не отчаиваются: днем прячутся от солнца в траве, а на закате снова в дорогу. Дней шесть, если почва достаточно влажная, анабас может жить без воды.
Как это ему удается? Анабас ведь лабиринтовая рыбка. В голове у него, выше жабер, есть лабиринтовый орган – особая, можно сказать, разновидность «легких». Разница только в том, что легкие помещаются в груди, а лабиринтовый орган – в голове. Кроме того, воздух наполняет легкие изнутри, как мехи, а кровь циркулирует снаружи, в кровеносных сосудах, которыми пронизаны стенки «мехов». В лабиринтовом органе, наоборот, кровь течет внутри похожего на губку комка замысловато извитых пластиночек и складок, а воздух омывает это сооружение снаружи. В полость лабиринтового органа он попадает изо рта, а рот рыба часто открывает, выставив его над водой. Одних жабер, чтобы снабдить весь организм нужной дозой кислорода, ей недостаточно.
Больше того, если не давать анабасу глотать воздух, он захлебнется: лабиринтовый орган наполнится водой и рыба умрет от удушья.
Лабиринтовыми органами наделены все представители семейства анабантид, и среди них хорошо известные макропод и гурами. Но только одни анабасы из всей своей многочисленной родни умеют ползать по земле в поисках лучшего местожительства.
Однако приоритет в освоении суши принадлежит не им. Первыми вышли на берег и поползли по нему кистеперые рыбы. Плавники на брюхе этих удивительных созданий несколько напоминали недоразвитые лапы. Постепенно они превратились в настоящие конечности. Рыбы вышли из воды и стали жить на суше. Для всего живого на земле это было событием первостепенного значения.
Крокодилы переселяются
Это действительно иногда случается.
В Индии очевидцы рассказывают об одном таком переселении.
Крокодилы отправились в поход ночью. Собрался довольно большой отряд. Были ли у них вожаки – неизвестно, а если были, то, по-видимому, неопытные и плохо знали дорогу, потому что крокодилы ползли напролом через чащу, через поля и заблудились в конце концов в лабиринтах улиц небольшого индийского городка. Когда наутро жители вышли из домов, их на каждом шагу ожидали «приятные» сюрпризы. Крокодилы были всюду: на улицах, во дворах, в колодцах. Многие застряли в изгородях, другие сами себя загнали в курятники и разевали свирепо пасти, когда к ним приближались, словно в беде их были виноваты люди, мирно спавшие в роковую для крокодилов ночь.
Та же причина, которая изгоняет анабасов из прудов, заставляет переселяться и крокодилов: пересохло болото, где они жили.
Для бегемотов в Африке переселения – дело обычное. Дважды в году (во время засухи и в дожди) они уходят из многих мест и возвращаются вновь, когда ливни наполняют мутными потоками русла иссушенных зноем рек.
В пустыне Калахари, на юге Африки, спаслись от истребления еще многие копытные животные. Когда ливни насыщают влагой бесплодные пески, прорастают семена и корневища трав, дремавшие под землей в ожидании дождей. Дикие арбузы раскидывают длинные плети по камням. Вельвичии-монстры устилают их своими гигантскими листьями. Пустыня зеленеет. Зебры, гну, ориксы, канны, горные скакуны и другие антилопы разбредаются по аппетитным пастбищам.
Но не долго райские луга украшают грудь Калахари. Вскоре зной иссушает их. И тогда стада зверей по избитым тропам бродят от одного уцелевшего оазиса к другому. Местами в лесах и узких долинах по берегам непересыхающих рек собираются они такими несметными стадами, что просто дух захватывает, когда читаешь об этом.
Еще в 1929 году один путешественник встретил здесь смешанное стадо гну и зебр. По его словам, в нем было не менее десяти миллионов животных! Передовые ряды армии копытных замерли всего в двухстах метрах от него, а ее арьергард терялся в дымке горизонта – в шестнадцати километрах от изумленного человека.
Не только зверей, но и птиц засуха изгоняет с насиженных мест. Австралия демонстрирует нам наиболее убедительный пример.
В пустынных просторах этого материка дожди выпадают обычно лишь дважды в году, и когда это случится – трудно предсказать. После ливней пробуждается природа. За две недели, пока еще не пересохла почва, деревья и трава успевают распустить листья, раскрыть бутоны своих цветков и бросить в почву семена.
Почки едва только начали лопаться, а уже со всех сторон в кустарниковые леса, которые посетил дождь, слетаются птицы. Крохотные нектарницы с упоением сосут сладкий сок цветов (и опыляют их, сами того не замечая). Попугаи, которыми так знаменита Австралия, с хриплыми криками осаждают деревья с терпкими плодами.
Но сохнет от зноя земля, опадает листва на кустах, вянут травы – и птицы покидают временное пристанище. Одна за другой исчезают стаи за горизонтом. Отправились искать новые оазисы, пробужденные к жизни дождем. Мало надежды, что найдут они их ближе, чем в ста милях от покинутых мест.
Странствующий «мясной склад»
Даже львы уступают им дорогу. А не уступят, не убегут вовремя – стадо «проглотит» их. И волей-неволей побегут львы с антилопами, потому что нелегко будет хищникам выбраться из сутолоки тысяч бешено мечущихся тел.
Случалось ли это со львами – не берусь судить, но собаки не раз попадали в такую беду. Стадо кидалось в панике от охотников и в дикой скачке по равнине увлекало перед собой собак. Псы удирали со всех ног, стараясь не попасть под копыта, но все равно попадали: антилопы на флангах обгоняли их, и собаки исчезали в табуне бесследно и навсегда.
Даже человеку лучше держаться подальше от многотысячной «толпы» горных скакунов.
Да что человек! – степные пожары их не останавливали. Фермеры, чтобы отогнать от своих пастбищ стада антилоп, запаливали, бывало, сухую траву. Антилопы, те, что шли впереди, пугались костров, но задние напирали. Стадо прорывалось за линию огня, и миллионы скачущих копыт втаптывали пламя в землю[16]16
Тот же принцип был использован и в македонской фаланге: задние ряды, напирая на передние, волей-неволей принуждали их идти вперед. Путь к отступлению при таком построении был отрезан: в первых рядах фаланги даже трус становился храбрецом.
[Закрыть]. Только пальбой из пушек, да и то не всегда, удавалось заставить антилоп избрать другой путь для своего опустошительного марша.
Горные скакуны, о которых идет речь, очень похожи на газелей. Скакунами они названы за великолепные прыжки, а горными – по недоразумению, выяснять причины которого мы не будем. Еще недавно многотысячные стада их бродили по степям и полупустыням Южной Африки, к югу от Замбези. В дождливый сезон, когда зеленеют травы и мутные потоки наполняют русла высохших рек и озер, горные скакуны рассеиваются по всей необъятной равнине. Небольшими группами кочуют от одного пастбища к другому.
Но вот приходит лето, а с ним и засуха. Озера пересохли, трава пожухла, пустыня тронулась в наступление. Тогда уходят горные скакуны из родных мест. Стада, которые двинулись первыми, как снежный ком, пущенный с горы, увлекают за собой всех встреченных по пути сородичей. И вот уже неудержимая лавина «козлов» (так называли скакунов буры, истреблявшие их без всякого снисхождения) топчет сожженную зноем землю саванны. В иных стадах бывало и пятьдесят, в других – сто тысяч, а то и миллион животных! Не всегда, не каждый год, горные скакуны уходили от засухи одной дорогой. Но обычно шли они на юг, из Калахари к реке Оранжевой. В каждой местности, впрочем, были свои маршруты. Описав большую дугу, антилопы поворачивали назад и возвращались в родные края как раз к началу новых дождей. Проходили они таким образом километров около пятисот. Иногда больше, иногда меньше.
Когда вокруг спокойно, антилопы, что идут впереди, не спеша щиплют траву. Наедятся и отступают назад. На их место протискиваются новые жаждущие зелени вегетарианцы. Авангард и арьергард кочующей армии постоянно меняются местами.
Где проходила эта армия, оставалась голая степь. Поэтому белые поселенцы очень не любили скакунов. Стадо в десять тысяч голов за один день могло опустошить тысячу гектаров отведенных для скота пастбищ.
Но все местные племена кормились скакунами. Всегда в их распоряжении было свежее мясо, нужно было только не лениться, а пойти и взять его с кочующего «мясного склада».
Теперь сказочные времена, когда дичь бродила по степям несметными табунами, давно в прошлом. Горные скакуны еще не все истреблены, – это верно. Они по-прежнему еще кочуют по старым своим тропам, но стада их сильно поредели.
Ищут сушу
Гаремы на Командорских островах
имой едва ли вы увидите котиков у Командорских островов. Все они охотятся за рыбой далеко на юге, в синих просторах океана. Но вот приближается май, и котики плывут к Командорам. Плывут они к Тюленьему острову, островам Прибылова и к Калифорнии.
Первыми появляются здесь старые самцы. Дня два-три плавают около берега: приглядываются, все ли спокойно. Потом осторожно вылезают на сушу, взбираются на камни там, где прибой с яростью бьется о скалы.
Отряхиваются, осматриваются, принюхиваются – лежат, подняв высоко головы, прислушиваются. Это разведчики. Они пришли узнать, годится ли по-прежнему это место, можно ли здесь справлять свадьбы и плодить детей.
Все спокойно, и тюлени ныряют в море. Опустели скалистые берега.
Немного позже большой отряд котиков штурмует с моря черные камни. Приплыли опять только самцы: и старые, и молодые. Но старики секачи гонят молодых прочь, не дают им даже на берег выйти. Если места мало, те на берегу лишь ночуют, прикорнув где-нибудь в сторонке. А на рассвете секачи снова их сталкивают в воду. До шести лет молодому котику думать нечего о свадьбе. А вот станет он повзрослее, тогда тоже найдет на берегу подходящее местечко, очертит взглядом круг площадью метров так в двадцать пять. В этом незримом кругу на голой скале поселится со своей семьей. А семья большая: одних жен у старого секача десять – пятнадцать. Если же очень повезет (или не повезет – все зависит от точки зрения), то и пятьдесят миловидных, пушистых самочек жмутся в тесный кружок поближе к самцу, который грузным монументом возвышается над ними. Каждая родит ему по сосунку.
Хлопот много, а главное за женами надо построже следить: того и гляди сосед утащит. «Происходит это весьма просто, – пишет А. Брэм. – Самец хватает зубами одну из самок, проносит ее над головами остальных, как кошка мышь, и водворяет в собственный гарем». И жаловаться некому, что жену увели. Начнет секач драться, права свои отстаивать – у него и остальных жен соседи растащат.
Но все это будет позже. Сейчас самок нет еще на острове. Только самцы дерутся за места для своих будущих гаремов.
Каждый секач спешит обычно на ту скалу, где он и в прежние годы жил с семьей. Один котик семнадцать лет подряд возвращался из дальних плаваний на полюбившийся ему камень. Узнать этого котика было нетрудно: акула, наверное, откусила ему передний ласт.
Наконец стихает суета на побережье: котики разобрали все свободные места и лежат лениво, ждут самок. Те не скоро еще появятся, но женихи терпеливо их ждут.
В середине июня прибывают первые самки. Как и самцы, они плывут стадами. Многие ищут старых «мужей», влезают на утесы, смотрят, кричат и прислушиваются, «не отзовется ли знакомый голос». Часто он отзывается. Но часто и нет ответа: погиб где-нибудь в тропическом море. Она, ковыляя, бежит на другое место и там зовет и высматривает в суетящейся на берегу толпе ластоногих милого сердцу друга.
А молодые котики, которым рано еще заводить свои семьи, плавают вдоль берега и, можно сказать, силой заставляют холостых самок вылезать на сушу. Тут сразу попадают они «в ласты» к старым секачам. Те ласково «клохчут», кивают, пыхтят, заигрывают с ними, зазывая в свой гарем. Если уговоры не помогают, морские коты применяют силу: рычат на самок, скалят зубы, кусают иногда.
Через несколько дней, как прибудут самки на остров, у них родятся детеныши. Новорожденные котики не род– ные, значит, «султану», который вперевалку ползает на брюхе вокруг своих жен и ворчит на других морских котов. Родные дети родятся у грозного секача лишь на следующий год в это же примерно время, и, скорее всего, родятся они в чужом гареме.
В августе самцы уже покидают самок, один за другим ныряют в море. Вскоре уплывают и полусекачи, молодые котики, самки и котики-сеголетки, рожденные этим летом. В октябре на острове остаются лишь немногие звери. Приближается зима. Котики спешат на юг, в теплые широты Тихого океана. Плывут далеко. Иные за тысячи километров от небольших, затерянных в холодном море островков, где плодились они коротким северным летом.
Родичи котиков, морские львы и сивучи, тоже ищут сушу, когда их самкам приходит пора родить детенышей. Как и котики, плывут они на уединенные острова, где собираются стадами.
Все лето гренландские тюлени охотятся за рыбой далеко на севере Атлантического океана, у кромки вечных льдов.
Осенью плывут на юг. В декабре уже тысячи их копошатся, точно черные слизняки, если посмотреть с самолета, на льдах Белого моря.
В феврале родятся у тюленей белоснежные детеныши – бельки, у нас их называют. Три месяца, до мая, пролежат малютки на льду. А в мае – пора, весна пришла! – плывут за родителями на север, в Ледовитый океан.
В полярных льдах у Гренландии, Шпицбергена и островов Франца-Иосифа встретятся они со своими собратьями, зимовавшими в Америке. Гренландские тюлени довольно странно поделили между собой зимние «квартиры». Одни зимуют у острова Ньюфаундленд, другие – на Ян-Майене (на полпути между Гренландией и Норвегией), а третье стадо облюбовало плавучие льды в горле Белого моря. Кроме этих трех лежбищ, нигде больше гренландские тюлени зимой не встречаются.
Набег грюньона
Грюньон, или лаурестес, очень странная рыба: она мечет икру на берегу – в сыром песке на взморье. О том, когда и где грюньон будет метать икру, пишут даже в газетах и передают по радио. Например, так: «Завтра в полночь ожидается набег грюньона».
И вот наступает это завтра. И часы пробили полночь. Тысячи машин забили подъезды к морским отмелям.
По всему взморью горят костры. Хотя ночь, а светло. Видно, как с каждой волной, набегающей на песчаный пляж, на берег выскакивают серебристые рыбы. Много рыб. Сверкая чешуей, ползут по песку. А волны доставляют на пенистых гребнях все новых и новых беженцев из Нептунова царства.
А на берегу ждут их люди. С шутками и смехом собирают прыгающих рыб и несут к кострам. Там их потрошат и коптят.
Ни сетей не видно, ни неводов. Рыб ловят руками!
Грюньон – рыбка не больше селедки. Живет она в Тихом океане, у берегов Калифорнии и Мексики. Каждый год с марта по июль в безлунные или, наоборот, полнолунные ночи, когда прилив достигает наибольшей силы, тысячные косяки грюньона подходят к берегам.
Вместе с волнами рыбы выбрасываются на сушу. Песчаные пляжи сверкают серебром. Рыбы роют норы. Закапываются в песок вертикально, хвостом вниз. Лишь рыбьи головы торчат из земли. В песчаных норах грюньоны откладывают икру (самцы, которые ползают вокруг, тут же ее оплодотворяют), а потом, закопав норку хвостом, ползут опять в океан.
Небывалое ведь дело: рыба мечет икру на берегу!
Разве в море мало места? Наверное, на пустынном пляже икринки лучше защищены от хищников: их труднее здесь разыскать, чем на дне моря.
Четырнадцать дней развиваются они в теплом песке. Ровно через две недели волны смоют их в море.
Почему через две недели, а не раньше?
Потому, что лишь дважды в месяц, вскоре после новолуния и полнолуния (обычно на третий день), прилив достигает наибольшей силы. Ведь приливы вызываются притяжением Луны, и не только Луны, но еще и Солнца.
Правда, сила, с которой Солнце привлекает к себе земные воды, более чем вдвое меньше притяжения Луны. Но «вдвое» – это не в тысячу раз, поэтому приливы бывают наибольшими, когда Луна и Солнце тянут к себе океан по одному направлению; когда, как говорят астрономы, находятся они в сизигии – на одной линии по одну или по обе стороны от Земли. Тогда силы их притяжения суммируются. Поэтому в сизигийный прилив морские волны выплескиваются на берег особенно далеко. С ними выскакивают нерестящиеся рыбки.
В последующие дни прилив слабеет, так как Солнце и Луна по отношению к Земле становятся на взаимно-перпендикулярных осях и их силы притяжения начинают действовать под прямым углом друг к другу. Наступает время низких приливов. Это случается обычно в первую и последнюю четверть Луны. Тогда море не заливает спрятанные в песке икринки. Только через две недели великие светила опять окажутся в сизигии и новый высокий прилив смоет в море закончившую развитие икру грюньона. Там из икринок выйдут мальки.
Калифорнийцы с нетерпением ожидают нереста грюньона, который называют они набегом. В марте здесь запрещено всякое рыболовство: у местных рыб начинается сезон размножения. Но лов грюньона не коммерческое предприятие. Это, скорее, забава и веселое развлечение. Поэтому власти штата разрешают добычу грюньона, но с одним непременным условием: ловить только руками.
Никаких сетей, никаких посудин – ни ведер, ни сачков! Тот больше соберет на пляже рыбы, кто полагается лишь на ловкость своих рук и резвость ног.
Впрочем, если на «бега» грюньона действительно собирается так много людей, как о том иногда пишут, то и руками можно всех рыб переловить…
Ищут, где посуше
На самой нашей западной границе, в густых лесах в долине реки Припяти, жили медведи-шатуны.
Шатунами зовут у нас обычно тех косолапых, которые не лежат зимой в берлоге, а бродят по лесу, голодные и злые.
Но медведи, что жили на Припяти, – шатуны другого рода.
Зимой они спали в берлогах, и спали крепко, по лесам не «шатались». Но зато, когда весной, бывало, проснутся и вылезут косматые из берлоги, страсть к путешествиям одолевала ими. Медведи не оставались там, где зимовали, а брели лесами и болотами. И все на юг да на юг. День шли, два, неделю шли. Уходили далеко – километров за двести от своих берлог.
А осенью, самое позднее в начале ноября, опять медведи – да не в одиночку, а небольшими группами! – пробирались на север. Шли теми же путями и по такому точному расписанию, что местные охотники уже знали, когда и где в эту пору ждать косолапых бродяг.
Следующей весной все повторялось сначала. Медведи могли бы, конечно, и летом жить там, где зимой зимовали. Но леса на юге Полесья были им больше по душе: там людей меньше и ягод больше.
Так зачем же зимой-то они оттуда уходили?
А затем, что уж очень здесь сыро! Леса болотистые, трясина да мох. Прилечь негде, чтобы шкура не намокла. Где уж в сырости такой зимовать! Вот медведи и уходили на север: там посуше.
Весной, в половодье, многие звери страдают от паводков. Особенно плохо тем, которые живут на земле: мышам, полевкам, леммингам, землеройкам, ласкам, горностаям, зайцам.
Вода выгнала их из нор, затопила и землю вокруг. Гонимые потопом, лезут они на бугры, карабкаются на изгороди, деревья. До островов спасения добираются вплавь или на бревнах и корягах. Много зверьков тонет в половодье.
Но хомяк презирает угрозы водяной стихии. Вот он бегает у воды, вынюхивает что-то. Наверное, хочет переплыть овраг: тот берег посуше. Осторожно окунул передние лапки, зашел поглубже, надул щеки и поплыл.
«Надутая» его мордочка закружилась в мутном потоке. Точно поплавок, легко скользит по волнам. Ни водовороты, ни перекаты не страшны хомяку, потому что его защечные мешки сейчас воздухом надуты. Осенью, когда запасал на зиму продукты, он таскал в них зерно, клубни разные и семена. И такие они у него большие, эти карманы, что хомяк даже мелкий картофель переносит за щекой.
И весной, в половодье, защечные мешки служат хомяку верную службу. Только не зерном он их теперь наполняет, а воздухом. И тогда ему, можно сказать, море по… шейку.
