Текст книги "Рождественские сказки"
Автор книги: Игорь Фарбажевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
Татары ехали неспеша.
Когда Тимка и Святик вышли из лесу, то увидели, что отряд уже стоит на мосту, а тиун, ехавший впереди, громко стучит длинным копьем в городские ворота. Воины-баскаки расположились на лошадях чуть поодаль, подчеркивая этим главенство тиуна. Вскоре на каменной стене показались русские ратники-сторожа.
– Открывайте! – заулыбался им во весь рот ханский тиун, словно здесь его давно ждали.
Однако стража не спешила с оказанием гостеприимства.
– Эй! – тут же нахмурился он. – Это я, Алтын-батыр – тиун хана Кулая!
Его раздражение передалось баскакам. Их кони зафырчали и нетерпеливо забили копытами по обледенелым бревнам моста.
– Ну, живее!..
Русские о чем-то совещались, не обращая внимания на незванных гостей.
– Князя сюда!!! – зарычал вне себя ханский тиун. – Или я сравняю с землей ваш проклятый город!
Ворота со скрежетом медленно отворились. В окружении вооруженных воинов на мост вышел князь Зуевлад.
– Чем недоволен тиун великого хана? – спросил он Алтын-Батыра.
– Твоим гостеприимством, князь! Где это видано, чтобы смерды не впускали в город гонца хана Кулая?!
– Они не смерды, они – отважные ратники и защитники своего города, нахмурился Зуевлад.
Алтын-Батыр громко рассмеялся:
– Отважные ратники?! Оставшиеся в живых после града наших стрел, после звона наших мечей, после дыма ваших пепелищ?! Отважные ратники, князь, лежат в земле! А трусы должны снимать шапки и низко кланяться всякому воину из Золотой Орды! И раскрывать ворота, едва завидев ханских баскаков!
– Если бы все полегли в землю, – тяжело промолвил князь, – кто бы платил вам дань?
– Уж три года, как твой город её не платит!
– Но в том нет нашей вины, – промолвил Зуевлад.
– Вот те раз! – рассмеялся молодой тиун. – Как раз ваша вина именно в том!
– Мы трижды собирали дань, – возразил князь.
– И где она?! – Алтын-Батыр выхватил из-за пояса плетку и трижды рассек морозный воздух. – Пропала? Исчезла? А может улетела за облака?!
– Ее отобрали, – тихо произнес Зуевлад.
– Кто посмел?! – взвизгнул в негодовании тиун. – Отобрать дань, что везли в Золотую Орду?!.. Кто этот злодей?!..
– Змей-Горыныч, – ответил князь.
– Кто-кто?! – не понял тиун.
– Змей о трех головах, что появился в Лешем лесу. Тогда же я послал гонца с этой новостью к хану.
– Кулай казнил его, – ухмыльнулся Алтын-Батыр. – Великий хан не любит ваших сказок! Оттого он направил за данью меня. А в наказание потребовал от вас ещё десять девушек.
Князь отступил к воротам.
– Это невозможно, – твердо промолвил он.
– Почему же? – усмехнулся татарин. – Десять седел ждут новых ханских невольниц. – И добавил уже без улыбки: – Все должно быть собрано к вечеру. И не пытайся как-нибудь обмануть меня. Не делай глупостей, князь!..
– Если я сделаю то, что ты велишь – это и будет моя самая большая глупость, Алтын-Батыр, – ответил Зуевлад. – Я не отдам тебе девиц!
Тиун прищурил глаза:
– Вижу: сегодня твоя сила, князь! И не столь я глуп, чтобы сейчас врываться в город. Но учти, Зуевлад! – Он повысил голос: – Кулай такого не прощает.. Так что я по-прежнему требую дани!.. За все три года, князь!
Раздался цокот копыт, и из ворот выехал молодой ратник. Он был невысок, худощав, но во всем его облике чувствовалась сила и храбрость.
– Вот он я!
– Кто это? – не понял Алтын-Батыр.
– Богатырь русский! – ответил Зуевлад.
– Зачем он мне нужен? – удивился ханский тиун. – Я требовал дани!
– Я и есть Даня, – крикнул молодой ратник. – Не слыхивал про Данилу Рубаку?! Будем биться с тобой, Алтын-Батыр! Победишь ты – получишь все, что требуешь, ежели нет – пусть не гневается хан Кулай!
Алтын-Батыр повернулся к своим баскакам. Те ждали от него приказа: то ли вступать в бой, то ли – не солоно хлебавши – возвращаться. Второе было исключено: ему, ханскому тиуну, брошен вызов! И он примет его. Он пойдет один на один с русским ратником! Недаром в Золотой Орде всех мальчишек с малых лет учили скакать на лошадях и драться всерьез, до крови! Бывали случаи, когда их, побелевших от гнева, с трудом оттаскивали за волосы друг от друга. Под рев и хохот опытных воинов они кусались и царапались, как волчата, желая продолжить драку! И в этих поединках был смысл жизни многих поколений диких степняков. Все они – дети Золотой орды – с ранних лет владели мечом и арканом, плетью и копьем.
Драться решили на мосту. Весть о поединке между Данилой Рубакой и Алтын-Батыром мгновенно разнеслась по небольшому городу. Из ворот высыпали почти все его жители, а городскую стену облепили любопытные мальчишки.
Алтын-Батыр снял с плеча лук и колчан и передал своим баскакам, велев им отъехать.
За поединком следили и Тимка со Святиком. Когда два богатыря помчались друг другу навстречу с тяжелыми копьями наперевес, Тимка достал фотоаппарат.
Стукнувшись остриями о кованые щиты, копья переломились, будто березовые ветки. Богатыри тут же разъехались в разные стороны и подняли над головой острые мечи. Их звон разнесся по морозной лазури и эхом отозвался в снежном лесу, когда всадники съехались, чтобы продолжить поединок. Булатная сталь долго не поддавалась мощным ударам, но все-таки не выдержала. Мечи сломались почти одновременно.
Горожане и баскаки бурно выражали свое отношение к поединку. Он проходил под воинствующие крики, свист и гортанную брань. А Тимка тем временем все снимал...
Противники спешились. На снег были брошены щиты и пояса, рукавицы и палицы, плетка, хлыст – все, что мешало решить спор в рукопашном бою.
Борьба могла быть непредсказуемой, так как татары боролись совершенно иначе, чем русские. В кулачном бою русским не было равных. Но в бою рукопашном, где к монголо-татарам перешли древнейшие приемы борьбы китайцев – делалось страшновато за Данилу. Сам же богатырь только посмеивался себе в усы, прохаживаясь перед возбужденной толпою. Ханский тиун, напротив, неподвижно стоял на краю моста и, сложив на груди руки, внимательно изучал русского ратника.
Князь махнул рукой и воины стали сходиться. Они шли медленно, не отрывая глаз один от другого. Когда же всего локоть отделял их друг от друга, Алтын-Батыр первым бросился на противника. В Золотой Орде учили нападать стремительно. Но Рубака не ушел в сторону и принял схватку.
Я не стану подробно описывать весь поединок. Скажу только одно: он был долгим и трудным. Как только казалось, что побеждает Данила, – тут же Алтын-Батыр пригибал его к земле. Если ханские баскаки готовились праздновать победу – русский богатырь находил в себе силы вырваться из цепких рук татарина, чтобы самому навалиться на того своим крепким телом. Так продолжалось много раз. Но в конце концов сил у ратника оказалось больше, и Данила Рубака опрокинул соперника на обе лопатки.
Горожане огласили воздух радостными криками. Однако, радость была преждевременной. Лицо богатыря вдруг скривилось, он охнул, перевернулся на бок и остался лежать недвижим. Никто не заметил, как в руке поверженного Алтын-Батыра оказался кривой острый кинжал, который он исхитрился достать из голенища и вонзил прямо в сердце богатыря Данилы.
Это был подлый удар, неправедный и бесчестный.
Баскаки тут же обступили Алтын-Батыра, не давая русским к нему приблизиться. Он с трудом, тяжело дыша, вскарабкался в седло.
– Я жду до вечера, – повторил тиун князю. – Мой шатер будет стоять у леса... Пусть смерды доставят туда дань и девиц. И ещё овса для коней.
Вскоре на опушке леса стоял военный лагерь, окруженный весело потрескивающими кострами. Овес был доставлен тотчас же, и кони, привязанные в перелеске к стволам сосен, громко захрупали отборным зерном.
А в город пришла беда.
После подлой победы над Рубакой Князь мог бы запереть ворота на прочные засовы, мог собрать войско, чтобы разбить отряд Алтын-Батыра. Но он знал, что месть татар будет столь жестокой, что не устоять ни городу, ни людям. Лучше было сейчас откупиться малым горем, чем захлебнуться в крови всем – от мала до велика. Нет, он должен был исполнить данное Рубакой слово, каким бы горьким этот долг не был!..
После Княжеского Совета, Зуевлад велел собрать десять саней, наполненных сукном, мехами, украшениями, ларцами и сундуками.
После он вызвал на Княжеский двор несчастных отцов, у которых имелись дочери, и, низко поклонясь им, попросил отдать девушек в ханский полон.
В те времена честь города и сила данного слова стоили больше, чем человеческие страдания. Скрывая слезы и не переча князю, прощались отцы с юными дочерями своими и собирали их в дорогу, покрикивая на воющих жен.
К вечеру, когда санный поезд для хана Кулая с плачем и воплями выехал из городских ворот, на другой стороне рва раздались встревоженные крики татар. Князь Зуевлад приказал остановиться.
Над темным сумрачным лесом внезапно ударил гром и высоко взвились к небу языки пламени.
– Змей-Горыныч! – воскликнул князь.
Санный поезд был тут же возвращен в город, а над каменной стеной появились головы стражников и горожан, которые с изумленьем и любопытством следили за событиями на опушке леса.
...Он появился из чащи леса внезапно. Затрещали ветки, опалилась огнем сосновая кора. Цветастые шатры тут же вспыхнули. Безумно ржали привязанные лошади. Татары хотели рвануться к ним, но между лагерем и табуном уже прохаживался сам Змей-Горыныч.
Это было динозавроподобное чудище с головами разгневанных черепах, с крыльями великанской летучей мыши, с когтями ястреба и хвостом крокодила. Вдобавок, при каждом громоподобном рыке из трех его глоток вылетал огонь.
Несмотря на то, что огненный жар докатился и до Тимофея, Рубакин успел сделать несколько фотоснимков, затем достал из кармана перочинный нож и бросился к перелеску. Он разрезал конскую привязь, чтобы освободить татарских коней. Те быстро разбежались по лесу, спасаясь от огня.
Опушка пылала со всех сторон. К зимним звездам неслись стоны, крики и проклятья ханских баскаков, метавшихся по горящему лагерю, словно живые факелы.
Злобно ревя и воя, Змей-Горыныч захлопал крыльями, взлетел над землей и скрылся в ночи, появившись невесть откуда и умчавшись невесть куда...
А лес все горел. Высокое пламя освещало дальние стены города.
Наконец появился Святик.
– Я тебя обыскался! – возмутился Тимофей. – Чего это я должен за тобой бегать?! Ты где был, артист?
– На работе, – ответил Святик. – Плохо, что ли, я поработал?! Ничего себе вышла роль, хоть и отрицательная!..
– Змей-Горыныч?!.. Оборжаться!..
– Получилось?
– Еще как получилось!
– Устал... – пожаловался Святик. – Поехали домой!
– Природу жалко... – возразил Тимофей.
Щенок согласно махнул хвостом и – перевоплотился в пожарную помпу с насосом. Разбив тонкий покров льда, он качал воду из речки.
Лишь трещали догорающие головешки на черном снегу.
Тимка с удовольствием оказался бы сейчас дома. Но Рычаг Возвращения, заранее настроенный Филиппычем, был нацелен на другой век. В нем царствовал Иван Васильевич Грозный.
6.
За двести лет город Зуев вырос вдоль и вширь настолько, что на сей раз Телега Времени оказалась стоящей в черте города.
– Есть хочется, – сказал Тимка.
– Да, чего-нибудь пожевать не помешало бы, – проглотил слюну Святик. Они огляделись.
– Неужели столовая?! – обрадовался Тимка, завидев невдалеке добротную избу, из трубы которой валил густой жирный дым.
– Это не столовая... – разочарованно сказал Святик, прочтя вывеску над крыльцом. – Какой-то "Кабак"...
Тимка спрыгнул с Телеги:
– Кабак тоже сгодится!.. Вот только... – он заколебался, – чем платить будем?..
– Заплатишь мной, – предложил Святик, намереваясь тут же перевоплотиться в старинную копейку.
Перед избой собрались хохочущие горожане. Посреди толпы Тимка и Святик увидели ширму в красный горошек, надетую прямо на скомороха-кукольника, как барабан. Шло представление с Петрушкой.
– Царь Иван Грозный
государь сурьезный.
– пел Петрушка своим пронзительно-скрипучим голоском.
Свой народ любит
топором голубит.
Нет нигде дорог грязней.
Нет нигде царя грозней!
После каждой частушки горожане награждали куклу и скомороха громким смехом и поощрительными возгласами.
– Для народу хороши:
кистени и бердыши,
самострел и скорый суд,
кандалы и цепи с пуд,
да ружья-пищали,
чтоб от страха все пищали!..
– А-ну, пшел отсюда! – выскочил на крыльцо кабатчик. – Опричников накличешь! Беды не оберешься!.. Ступай в другое место зубы скалить!..
Толпа дружно на него зашикала, а Петрушка продолжал костерить царя:
– Это только, братцы, встарь
был с народом государь.
Нонче царь пошел не тот:
сам – в парче, в дерьме – народ!..
Тимка только достал фотоаппарат и успел сделать один фотоснимок, как внезапно раздались чьи-то бравые выкрики:
– Гойда, гойда!
Горожане тут же бросились врассыпную.
Кабатчик вбежал в избу, крепко захлопнул за собой дверь.
Тимка и Святик схоронились за забором.
Из-за угла выскочили три всадника. Это были опричники – личные воины Грозного царя, которые творили по всей Руси – чего хотели. К их седлам были привязаны собачьи головы.
– Какой кошмар!.. – Святика аж передернуло.
Всадники окружили кукольника. Один из них, самый рослый, нагнулся, поднял его за шиворот и, вытащив из ширмы, бросил перед собой поперек лошади.
– Гойда, гойда! – закричали они, и копыта вновь застучали по мерзлым сосновым бревнам.
Поднялся ветер. Он закружил в воздухе снег, завьюжил следы подков, замел ширму посреди пустой улицы...
Святик приподнял одно ухо:
– Там кто-то плачет...
Они с Тимкой подбежали к брошеной ширме.
Под ней, весь запорошенный снегом, сидел Петрушка и, покачиваясь из стороны в сторону, жалобно выл:
– Был я вредный,
теперича – бедный,
разбит, простужен,
никому не нужен!..
Без Петрухи-скомороха
ох, как тяжко! Ой, как плохо!..
– Не плачь, – сказал ему Тимка.
Петрушка поднял голову.
– Я не плачу... Я страдаю. – Он громко шмыгнул своим красным носом, который стал ещё краснее от слез.
– Не страдай, – попросил Святик. – Мы поможем.
Петрушка хотел громко расхохотаться, но лишь печально улыбнулся:
– Зарубило злодейство
скоморошье действо!
А ведь как жили!
Песни пели,
стишки творили,
царя ругали,
вот и – пропали!..
– Ничего не пропали! – стал утешать его Тимка. – Знаешь, где твой кукольник?
– Знаю, – ответил Петрушка. – В острог его повезли, куда ж еще?!.. Мы с Петрухой там уже были. За бродяженье. "В другой раз попадетесь, – грозили нам, – язык вырвем." А какой кукольник без языка?..
– Далеко до острога?
– Весь путь – в одну шутку, – грустно пошутил Петрушка.
– Ну, так полезай ко мне! – и Тимка помог ему забраться в карман своей куртки.
– Ширму не забудь, – напомнил Святик и побежал по следам опричников.
Острог стоял в центре Зуева. У ворот мерз мордатый часовой с бердышом в руке и кнутом за поясом. Он постукивал сапогом о сапог, будто пританцовывал.
Завидев парнишку с собакой, глазеющего на острог, опричник надул толстые щеки ещё больше, распушил усы и, выставив оружие, спросил:
– Чего надобно?
– Хотим душу вам повеселить, – миролюбиво сказал Тимка. – Небось, стоять весь день вот так тошно?..
– Ох, и тошно!.. А чем веселить будете?
– Действом потешным.
– Это я люблю... – заулыбался часовой и приготовился смотреть.
Тимка надел ширму, а Святик юркнул под её полог.
И тут над ширмой появился Петрушка:
– Добрый день, господин опричник!
Позвольте раскланяться с вами лично.
Посмешить-потешить,
лапшу на уши навешать!..
– Гы-гы-гы-ыы!.. – загоготал довольный часовой.
А Петрушка запел:
– В нашем царстве-государстве
разудалое житье:
то – безделье, то – мытарство,
то – обжорство, то – нытье.
Кто – с овцой, а кто – с овчиной,
кто-то – с суммой, кто – с сумой.
Ну, а так – все чин по чину!
Ах, ты ж, Господи, Боже мой!..
Улыбка сползла с лица часового. Он стал внимательнее прислушиваться к словам.
В нашем царстве-государстве
то – поминки, то – гульба.
То – любовь, а то – коварство,
то – затишье, то – борьба.
То – веселье, то – кручина,
или – пост, или – запой.
Ну, а так – все чин по чину!
Ах, ты ж, Господи, Боже мой!
– Но-но-но! – строго сказал часовой. Он подошел к ширме и заглянул в нее. Его лицо вмиг побелело и вытянулось от изумленья: – А это ещё кто?!.. Ты как же, висельник, из острога-то удрал?!..
Он выволок из-за ширмы кукольника Петруху и застучал бердышом по воротам. В них раскрылось зарешеченное окошко, а в нем появилась голова бородатого десятника.
– Чего там?! – недовольно спросил тот.
– Ку-ку... Ку-ку... Ку-ку... – затянул часовой.
– Надрался? – неодобрительно спросил десятник.
– Нет, ваша милость!.. – завертел головой часовой. – Тут... ку-ку-кукольник... Тот, самый, что сидит в остроге... Он действо потешное показывает!..
Десятник нахмурил брови:
– Как есть, надрался в стельку! Ты хоть соображаешь, что мелешь?..
– Так точно, соображаю!
– Да как же он может одновременно сидеть в остроге и действо показывать?!..
– Скоморохи все могут! – испуганно закивал часовой. – Для них сфокусничать – главное дело!
– А-ну, покажь!..
Окошко захлопнулось.
Ворота приоткрылись, и десятник вышел к часовому.
– Ну, и где он?
– Так вот же!.. – удивленно ответил часовой.
И тут вдруг увидел, что держит в руках уже не человека, а щенка.
– Господи!.. – забормотал мордатый опричник, выпуская Святика. – Чур, меня! Ведь я только что скомороха споймал!..
– Дурак ты, Федя! Поди отоспись! Впрямь царева врага отпустишь – не обессудь тогда! На дыбе вздерну! До смерти забью!..
– Не пил я! – чуть не плакал часовой. – Хотел согреться, да ни капли не взял!.. Всему виной – скоморох проклятый, дьявол потешный! Нешто я псину от кукольника не отличу?!.. И где этот парень? Это все его штучки! С ним был этот пес!
Тимофей, тем временем, свернул ширму и запрятал в ней Петрушку.
Часовой двинулся-было в его сторону и – замер с раскрытым ртом: на него надвигался огромный медведь, которого придерживал богатырского вида парень.
– Лесной архимандрит!.. – в ужасе прошептал десятник, пятясь к воротам.
Туда же отступил и часовой. Столкнувшись в узком проходе чуть приоткрытых ворот, и не уступая один другому, они застряли, тесно прижавшись спинами и брыкая друг друга.
А "медведь" неотвратимо приближался. Тимка отпустил повод. За воротами в испуге заржали кони, почуяв присутствие косолапого.
"Медведь" заревел во всю мощь, славные опричники грохнулись наземь и поползли бегом, как тараканы, в разные стороны.
Из кармана десятника вывалилась связка ключей. "Медведь" тут же подобрал их и вновь обернулся в Святика.
– За мной! – крикнул щенок Тимке, и они вбежали в острог.
К ним уже спешили встревоженные опричники. Святик тут же перевоплотился в десятника.
– Что, соколики?! – заорал он. – Проспали врагов-то?!.. Живо на коней! Двое их было, в платьях опричников.
Зная его крутой нрав, перепуганные служаки с разбегу вскакивали на коней и пулей вылетали за ворота. Через мгновенье двор опустел.
Звеня ключами, Святик-десятник заспешил с Тимкой к темницам. Они отпирали все замки и запоры и выпускали на волю потерявших всякую надежду на вызволение узников. Их было много: ни в чем не повинных, избитых, запуганных, голодных крестьян и горожан.
В одной из темниц освободители наконец нашли кукольника.
Пальцы его рук было сломаны, чтобы никогда не смог он больше оживить своих кукол.
Язык был вырван, чтобы не смог хулить царя. Он умирал...
– Не умирай, Петр Иваныч, – тихо попросил Петрушка и пропел:
– В нашем царстве-государстве
замечательно живем!
Кто – в трудах, а кто-то – в барстве,
то – молчим, а то – поем.
Жжем то – свечи, то – лучину,
в шубе – в зной, в лаптях – зимой.
Ну, а так – все чин по чину!
Ах, ты ж, Господи, Боже мой!..
В нашем царстве-государстве
развеселые дела.
Кто – в смиреньи, кто – в бунтарстве,
кто – в чем мама родила.
Эх, найти б тому причину,
чтоб ответить головой
по делам, а не по чину.
Дай нам, Господи,
Боже мой!..
Петр Иванов сын Рубище – так звали кукольника, – улыбнулся и навсегда закрыл глаза. Его душа улетела в небо под звуки дудок и гуслей, на которых играли ангелы.
Ее встретили торжественно и тепло – бездомную актерскую душу, и дали вечный приют на небесах...
Пусть над нами мгла и тучи,
пусть над нами дождь и град.
Лишь бы встретился попутчик
по дороге в Райский Сад!
Умер кукольник, и куклы его мертвы... И ширма пуста... И свеча погасла...
Для того, кого не знаем,
у случайного "райка",
пьесы лучшие сыграем,
вынув куклы из мешка.
Врете! Тряпичное тельце, согретое актерской ладонью, – оживет!
Поднимет голову и помашет рукой.
Посреди эпох и суток,
позабыв про хмарь и снег,
сочинили столько шуток
мы в нешуточный наш век!
Разве умер Актер, если улыбка, брошенная в зал, – отозвалась смехом?!.. Если слеза, блеснувшая при свечах, увлажнила ваши глаза?!..
Безобидного подвоха
вы не бойтесь никогда.
Ведь когда вам очень плохо,
мы с собой приносим хохот,
смех сквозь слезы, господа!..
Слава вам, Скоморохи и Кукольники – первые Актеры на Руси!.. Первые во всем! И в смерти тоже...
Нет родимого порога.
Ждем привычного пинка...
Одинокая дорога
бесконечно далека...
Кто помнит ваши имена? Кто знает, где покоится ваш прах?.. Только энергия высоких душ во все века носится над землей и наполняет светом и любовью живущих нас!..
Неизбежно и печально
тает эхо голосов.
Неразгаданная тайна
неприкаянных шутов...
Слава вам, русские Актеры! Безымянные Актеры!..
Ну, а если нас прогонят,
площадь новую найдем.
Нас ведь столько лет хоронят!
Не поймают! Проворонят!
И, как прежде, – мы живем!..
7.
После смерти Петра Ивановича для Тимки и Святика Путешествие во Времени перестало быть захватывающим приключением. Одно дело – Данила, погибший в схватке с врагом, другое – Кукольник, казненный своими же... Но, к сожаленью, вернуться в современный Зуев можно было – лишь остановившись ещё в одной эпохе.
Тимка потянул на себя Рычаг Возвращения, и они очутились в конце ХIХ века.
Спустя триста лет со времен Ивана Грозного, уездный Зуев здорово изменился. В очертаниях улиц уже проглядывал тот город, который знал Тимка.
Телега остановилась у кирпичного двухэтажного дома, который показался ему очень знакомым. Тимка присмотрелся повнимательней и вдруг воскликнул:
– Да ведь это моя школа!
Над входом новенького здания красовалась надпись:
"ГОРОДСКАЯ ГИМНАЗИЯ"
Дворник с раскосыми глазами в черном переднике и тюбетейке чистил дорожку от крыльца к воротам широкой деревянной лопатой.
Тимка достал фотоаппарат и "щелкнул" гимназию.
Тут парадная дверь распахнулась, во двор выбежал тщедушного вида мужчина средних лет. Он был в пальто, наброшенном на плечи, без шапки, в руках держал саквояж, а локтями прижимал десяток свернутых в трубки бумажных листов.
– Пока не сожжете их, сударь, назад не возвращайтесь! – раздалось сверху.
В распахнутом настежь окне стоял директор и энергично грозил пальцем беглецу с бумагами.
– Уж поверьте, не возвращусь! – решительно бросил через плечо тот, направляясь к воротам.
Дворник хмуро посмотрел ему вслед.
– Между прочим, это распоряжение самого господина Зуева-Зуевского! разносилось в морозном воздухе. – У-у, вольнодумец! И нас всех хотел запутать!!!
Окно захлопнулось с таким звонким хлопком, словно в спину мужчины с саквояжем грянул оружейный выстрел. Он вышел за ворота. Мимо на больших санях провезли в дом городничего пушистую елку. Запах хвои тут же напомнил, что скоро Рождество. Человек с саквояжем сделал несколько шагов, прислонился к ограде и задумался. Потом выронил на снег бумажные рулоны и схватился за сердце.
Тимка, не раздумывая, соскочил с Телеги.
– Что с вами?!..
Мужчина схватил его за руку и прошептал:
– Сейчас пройдет... Сейчас... Вот, уже лучше...
Он действительно немного распрямился.
– Фу-у, что за ерундистика!.. Спасибо, сударь, за поддержку!.. – И посмотрел на Тимку. – Я вижу, вы не из нашего города.
– Я здесь... проездом...
Листы, упавшие в снег, развернулись и оказались какими-то чертежами.
Тимка кинулся их поднимать.
– Спасибо, сударь! – растроганно произнес незнакомец, вновь сворачивая чертежи. – Ваш поступок достоин особой благодарности!
– Какой ещё благодарности? О чем вы?! – удивился Тимка и вдруг подумал, что мужчина скорее всего – сумасшедший.
– Нет-нет! – рассмеялся тот, словно прочел его мысли. – Я не сошел с ума!.. То, что вы, к моему сожаленью, и к моему стыду наблюдали, – вовсе не означает, что я лишился рассудка!.. Это они, – он обернулся к сторону гимназии, – вдруг резко поглупели!.. И попечитель гимназии, и директор, и даже мои ученики. Они смеются надо мной, сударь! Кривляются мне вслед! Дразнят меня! Наконец, мешают мне работать!.. – Незнакомец поджал губы. Хотя ещё позовчера все было по-другому...
– Так вы – учитель? – догадался Тимка.
Мужчина привстал с каменной ограды и с достоинством поклонился:
– Рубаков, Афанасий Егорович – учитель точных наук.
– Тимофей Рубакин, – представился в ответ Тимка.
Афанасий Егорович улыбнулся:
– Вы, случаем, не студент математического факультета? – с надеждой спросил он. – Я сам учился в московском Университете и...
Тимка тут же перебил его излюбленным:
– Оборжаться!
Но, заметив непонимающий взгляд учителя гимназии, тут же поправился:
– Нет-нет! Я никогда не блистал особенным знанием точных наук.
– И зря, юноша! – воскликнул Афанасий Егорович. – Только они превращают безграничный полет наших фантазий из чего-то эфемерного в нечто материальное! Выдумать – это одно, а вот все подсчитать, начертить, разместить, – дело чрезвычайно серьезное, сударь!.. – Он обернулся (не слышит ли кто) и добавил уже шепотом: – Ведь я успел всё закончить! А эти... – он снова беспокойно огляделся кругом, словно ожидал нападения, эти мне уже не помешают. В отместку за предательство я их покину! И в доказательство своей правоты – стану счастливым, им в назидание!
– О чем это вы?
В тот же миг глаза учителя вспыхнули лихорадочным огнем, а слова посыпались, как из рога изобилия :
– Я изобрел карету! Но не просто, с позволенья сказать, экипаж!.. Я соорудил... – он сделал паузу, чтобы эффектнее закончить фразу: – Карету Счастья!.. И они не смогли мне помешать!
– А вам мешали?
– О-о, мой юный друг! Еще как! С позавчерашнего дня все эти чинуши и чины словно сговорились затравить меня! А ведь прежде никому из них не было дела до моей работы, хотя я не делал из неё тайны! Кое-кто даже содействие оказал: и мастерскую выделили, и с материалами помогали!
Тимке становилось все любопытнее:
– Почему же они так переменились к вам?
В голосе незнакомца явно послышалась горделиво-обиженная интонация непризнанного гения:
– Кто-то донес в столицу, что неизвестный учитель собирается сделать счастливыми множество бедных, несчастных, одиноких, но достойных людей России! Оттуда пришла депеша нашему "отцу города". Всё это, мол, попахивает бунтом. Далее следовало указание немедленно прекратить самоуправство и безобразие.
– И что губернатор? – не терпелось узнать Тимке.
– Вы же сами видели! Начались гонения. Мою мастерскую разгромили, но, – слава Богу, – я был заранее предупрежден и успел вывезти мою Карету. Я спрятал её в одному мне известном месте. Но – Тсс!.. Час пришел! Медлить более нельзя! Сегодня мы отправимся в ней на Луну!..
– Кто это мы?
– Я приглашаю и вас в это путешествие!
– Ну-тк, зачем же я буду занимать чье-то место? – Тимка не знал, как бы поучтивее отказаться. – Карета ведь не резиновая.
– В ней хватит места для всех благородных людей, Тимофей!.. И мы умчимся навсегда от невежества и несправедливости.
Тимофей, естественно, поинтересовался:
– Но почему именно на Луну?!
Учитель снисходительно улыбнулся:
– Потому что Луна, молодой человек, – самая спокойная из всех планет!.. Во-первых, она – постоянна в своем изображении. Тысячи лет мы видим лишь один её лик. Во-вторых, на ней никогда не бывает извержений вулканов или землетрясений. А все эти кратеры, – не что иное, как города! Он рассмеялся радостным смехом: – Я наблюдал в подзорную трубу и понял их устройство!.. Демократия, юноша! Настоящая власть демоса, то есть народа!.. Ах, какие же счастливые граждане, эти луняне!.. И с какой радостью они примут нас в свое общество!..
Тимка не стал с ним спорить. Говорить с Афанасием Егоровичем о Луне с точки зрения современного человека было совершенно бесполезно.
Но тот, хитро сощурившись, вдруг спросил шепотом:
– Хотите взглянуть на Карету?..
Тимка снова не знал, как отказаться. Изобретатель начал тихо уговаривать:
– Это совсем рядом-с, в парке... Пойдемте, сударь... Я вижу, вы понимаете меня! – Он уважительно предположил: – Наверно, вы – студент философии!
"Оборжаться!.." – подумал Тимка.
– Ладно, – согласился он, чувствуя, что иначе не избавится от общества странного человека. – Только ненадолго. У меня дела.
– Лишь одним глазком – и вы не сможете отказаться! – он схватил Тимку за локоть. – Пора!
...Безумный изобретатель привел Тимку в парк к белоснежной ротонде на краю довольно глубокого оврага. В беседке никого не оказалось.
На дне оврага грудой были навалены сосновые ветки. Афанасий Егорович принялся торопливо растаскивать их. Тимка, пожав плечами, отодвинул учителя в сторону и в минуту раскидал завал. Тут-то Карета и открылась...
Повозка была без колес, с большущими стрекозиными крыльями – двумя каркасами, обтянутыми белым шелком. На крыше пузырился парус. А над ним бился на ветру розовый флаг с подробным изображением полной луны в окруженьи золотых лучей. По-видимому, это означало – торжество счастья.
Тимка заглянул внутрь и увидел, что мест в ней куда больше, чем можно было предположить снаружи: изнутри она напоминала вагон электрички!..
– Это как же?.. – поразился Тимка.
– Закон Несуразности... – улыбнулся математик. – Когда-нибудь его откроют заново. Но уже без меня... Я родился в столь непросвещенном веке, что подобные открытия оканчиваются закрытием на засов их создателя!..
– Оборжаться! – воскликнул Тимка. Он ничего не понимал во всем этом, но зрелище было сногшибательным.
– Берегитесь! – раздалось сверху.
Тимофей задрал голову и увидел на краю оврага Святика.
– Афанасий Егорович! Спасайтесь! – снова повторил Святик.
Афанасий Егорович не успел даже подивиться на говорящего щенка.
Наверху показались солдаты, сестры милосердия, директор Гимназии, городничий Зуев-Зуевский, столичный фельдъегерь и – фискал-дворник.
– Господин Рубаков! Немедленно отойдите от адской машины! – прокричал ему городничий.
– Нет! – замотал головой побледневший учитель. – Это – мой аппарат! Мое изобретение!.. – Он вскочил на подножку кареты. – Тимофей, дайте же руку, и мы полетим!
– Не делайте глупостей, Афанасий Егорыч! – вторил городничему директор Гимназии. – Вам надо излечиться. А эту машину мы сожжем! Чтоб не смущала ничьих умов!
– Не посмеете! – мрачно захохотал изобретатель.
– Мы вынуждены, Афанасий Егорыч! Что будет с нашей Россией, если каждый начнет изобретать все подряд, что захочет?!.. Вы подаете дурной пример подрастающим недорослям!.. Не упрямьтесь, голубчик! Слезьте с подножки!..
