Текст книги "100 великих любовников"

Автор книги: Игорь Муромов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 63 страниц)

Несмотря на многочисленные любовные романы, он всегда называл Жюльетту своей «истинной женой». Их интимные отношения продолжались 50 лет. Большую часть этого времени они прожили отдельно друг от друга. Если это было возможно, Гюго приезжал к ней каждый день. Жюльетта была ему абсолютно преданна. За все время их знакомства она написала ему 1700 любовных писем. И умерла на руках у Гюго в 77-летнем возрасте. На протяжении оставшихся двух лет жизни Гюго продолжал, как уже известно читателю, активную сексуальную жизнь, но дух его, по-видимому, был все же сломлен потерей Жюльетты.

Гюго окружал свои свидания тайной. Он любил, например, проводить в дом своих любовниц через какие-то тайные ходы и предаваться с ними любви в каких-то отдаленных заброшенных комнатах даже тогда, когда в этом не было абсолютно никакой необходимости.

Своему юному внуку, который однажды вошел в комнату и увидел своего 80-летнего дедушку, обнимавшего молодую служанку, Гюго сказал: «Смотри, Жорж, они не зря называют меня гением!»

Верный друг Жюльетта Друэ и Гюго до преклонных лет сохранили старый обычай по всякому поводу писать друг другу. 1 января 1883 года в новогоднем пожелании Жюльетта написала ему: «Обожаемый мой, не знаю, где я буду в эту дату в следующем году, но я счастлива и горда подписать тебе мое удостоверение на жизнь сейчас вот этими только словами: Я люблю тебя». Это было последнее ее новогоднее поздравление. 11 мая 1883 года она скончалась. Гюго был раздавлен горем, не плакал, но не мог даже присутствовать на похоронах. Отныне все ему стало безразлично: с Жюльеттой ушло все его прошлое, вся его жизнь.

Летом 1884 года он совершил последнее свое путешествие – в Швейцарию. В записной книжке наряду с неразборчивыми набросками стихов, начатых и неоконченных поэм появилась запись: «Скоро я перестану заслонять горизонт». Он составил завещание, в которое включил знаменитые слова: «Я отказываюсь от проповеди всех церквей; я требую молитвы за все души. Я верую в Бога».

15 мая 1885 года Гюго, перенесший инфаркт, снова заболел. Ничто уже не могло его спасти, и 22 мая, в день имени Жюльетты Друэ, он скончался со словами: «Я вижу… темный свет». Оставалось всего четыре года до столетия Великой революции, возведения Эйфелевой башни, ставшей символом Парижа в новейшее время…

На другой день после кончины Гюго правительство приняло решение о национальных похоронах. 1 июня 1885 года состоялась грандиозная церемония: в ночь накануне похорон более 200 тысяч парижан проходили перед катафалком, стоявшим под Триумфальной аркой, с которой свешивалась огромная креповая вуаль. Днем около двух миллионов человек выстроились вдоль пути следования катафалка с площади Звезды в Пантеон. По словам присутствовавшего на похоронах Мориса Барреса, хоронили «поэта-пророка, старого человека, который своими утопиями заставлял трепетать сердца».

АЛИ СУЛЕЙМАН ХАН
(1911—1960)

Наследник Ага Хана III. Постоянный представитель Пакистана при ООН (1958—1962). Награжден «Военным крестом» и «Бронзовой звездой» США за участие в разведывательных операциях во время Второй мировой войны.

Али Хан был наследником Ага Хана III до тех пор, пока он из-за страстной любви к гоночным автомобилям, горячим скакунам и прекрасным женщинам не лишился возможности стать духовным лидером 20 миллионов мусульман исмаильской секты, проживающих в Индии.

Родившийся в Италии и получивший европейское образование принц Али Сулейман Хан унаследовал огромное состояние и быстро научился им пользоваться. В 1929 году, после смерти матери, Али оказался в Лондоне, куда отец отправил его для изучения юриспруденции. Смуглый юноша невысокого роста был экзотически красив и чрезвычайно энергичен. Он великолепно водил гоночные автомобили, прекрасно обращался с лошадьми, его постоянно окружали поклонницы. Али Хан участвовал в автомобильных гонках среди профессионалов в различных европейских странах, ездил на охоту в Африку и при этом успевал управлять своими многочисленными фермами по выращиванию породистых скакунов и виллами в Ирландии, Франции, Швейцарии и Венесуэле.

Во время Второй мировой войны союзное командование высоко оценило его смелость и великолепное знание английского, французского и арабского языков. Али Хан был награжден «Военным крестом» и «Бронзовой звездой» США за выполнение ответственных и опасных разведывательных заданий. Позже Али Хан завоевал глубокое уважение на посту постоянного представителя Пакистана при ООН, где он проработал с 1958 года до 12 мая 1960 года, когда он погиб в автокатастрофе.

Две необходимые и чрезвычайно важные стороны автогонок и американской службы – скорость и хорошее материально-техническое обеспечение – проявились и в любовной карьере Али Хана. Поскольку его дома и виллы были разбросаны по всему миру, ему оставалось лишь привлечь к себе внимание женщины, а потому он мог преследовать ее практически повсюду. Он использовал особый прием, который сам называл «взгляд через наполненную людьми комнату». Он выбирал себе очередную жертву и смотрел на нее не отрываясь до тех пор, пока она не обращала на него внимание. Затем он устраивал так, чтобы его кто-нибудь познакомил с избранницей. После этого ей преподносился «миллион алых роз», а любое ее желание или каприз моментально выполнялись. Эльза Максвелл написала, что с женщиной Али всегда танцевал «медленно и восторженно, словно делал это последний раз в своей жизни… Когда он говорил женщине, что любит ее, он был совершенно искренен. Он и в самом деле любил ее… в тот момент. Проблема-то вся заключалась в том, что этот момент слишком быстро проходил». Даже замужняя женщина могла безбоязненно иметь любовную связь с Али, который всегда путешествовал с огромной толпой друзей, знакомых и почитательниц, так что было просто невозможно угадать, с кем Али близок.

В 1936 году потрясенный Лоэл Гиннес, член парламента, рассказал в суде во время бракоразводного процесса о том, что, уехав в непродолжительную командировку, он оставил прекрасную, счастливую и влюбленную в него молодую жену Джоан с Али Ханом, который, как обычно, путешествовал с огромной свитой. Когда он вскоре вернулся, Джоан заявила, что требует немедленного развода, поскольку собирается выйти замуж за Али.

Джоан стала первой женой Али Хана. У них родились два сына: Карим, который стал четвертым имамом после смерти отца Али Хана в 1957 году, и Амин.

Али, конечно, продолжал свои многочисленные любовные похождения, хотя и не помышлял о разводе с Джоан… до знакомства со знойной красавицей Ритой Хейуорт на Ривьере в 1948 году. Серьезную конкуренцию Али составили ведущие актеры Голливуда, а также иранский шах, которые тоже отдыхали в это время на Ривьере и вынашивали свои собственные планы по соблазнению знаменитой кинозвезды. В этой битве гигантов победил Али. Он предложил ей отправиться в путешествие в Париж, Лондон и Мадрид. Рита, стремясь избавиться от плохого настроения после развода со своим предыдущим мужем Орсоном Уэллсом, согласилась.

Семейная жизнь с Али, впрочем, стала для Риты сплошным разочарованием. Она надеялась хоть немного отдохнуть в семье от своего изматывающего голливудского графика, уединившись с Али на одной из его многочисленных вилл. Али же либо не сумел, либо не захотел изменить свой ритм жизни. Он страдал от одиночества, если его не окружала толпа людей, и мучился от осознания того, что ему не надо через пару часов лететь или плыть на другой континент или хотя бы просто в другую страну. Рита вернулась в Америку, забрав с собой их дочь Ясмин, и стала первой женщиной, бросившей Али Хана. Они официально развелись в 1953 году, и Али вернулся к своему привычному образу жизни.

Он перелетал на своем самолете из одной страны в другую, причем в каждой задерживался всего лишь на несколько часов. Чаще всего Али даже не выходил из шикарных апартаментов самых роскошных отелей тех городов, где приземлялся его самолет. Репутация Али как одного из самых знаменитых плейбоев того времени достигла таких масштабов, что один из его современников заметил: «Женщину считали устаревшей, безнадежно отставшей от моды и от жизни, вообще пустым местом, на нее не обращали никакого внимания, если она не побывала в постели с Али хотя бы один раз».

Несмотря на то что Али менял женщин столь же часто, как лошадей или автомобили, его романы с ними были такими пылкими и приносили каждой из них столько удовлетворения и новых впечатлений, что лишь немногие из них потом могли на что-либо пожаловаться. Джульетт Греко была просто в восхищении от согласованности и продуманности всех действий и поступков Али. Ким Новак заявила, что после Али все остальные мужчины кажутся ей «полумертвыми». Первое, что пришло в голову актрисе Джин Тьерни после знакомства с Али, было: «Только этого мне не хватало, познакомиться еще с каким-то восточным супержеребцом». Но вскоре Джин так влюбилась в Али, что очень надеялась даже выйти за него замуж.

Самым знаменитым романом Али стал роман с леди Тельмой Фернесс, которая была спутницей принца Уэльского до тех пор, пока она не познакомилась с Али и не влюбилась в него. Впрочем, принц в то время уже обратил внимание на американку Уоллис Симпсон, которая незадолго до этого развелась. Ради нее он даже оставил в конце концов английский трон.

Али всегда утверждал: «Когда я люблю женщину, я думаю лишь о том, как доставить ей удовольствие». Он получил уникальное сексуальное образование в Каире, куда отец послал его еще мальчиком специально для этой цели. Техника секса, которой научили Али арабы, называлась «имсак». Одна из партнерш Али описала свои ощущения от встреч с ним так: «Независимо от того, сколько женщин было у Али, он сам редко достигал оргазма. Он мог заниматься сексом часами, но сам позволял себе пройти весь путь до конца не чаще, чем дважды в неделю. Он наслаждался тем впечатлением, которое его сексуальная техника производила на женщин. Он любил, когда они теряли контроль над собой. Сам же он всегда контролировал свои действия и всегда был хозяином положения».

Али Хан однажды заявил: «Меня как-то обозвали "проклятым черномазым". Я им всем отомстил. Я отнял у них всех их женщин».

МАРЛОН БРАНДО
(1924—2004)

Один из выдающихся актеров мирового кинематографа. С 1944 года играл на Бродвее, с 1950 снимался в кино. Отличался внушительной сценической манерой, спокойным негромким голосом; приверженец системы Станиславского. Снимался в фильмах «Мужчины» (1950), «Трамвай „Желание“» (1951), «Вива, Сапата!» (1952), «Дикарь» (1953), «Юлий Цезарь» (1953), «В порту» (1954, премия «Оскар»), «Молодые львы» (1958), «Погоня» (1966), «Крестный отец» (1972, премия «Оскар»), «Последнее танго в Париже» (1972), «Апокалипсис сегодня» (1979), «Новичок» (1990) и др.

После выхода на экраны фильма «Трамвай „Желание“» писатель Элиа Казан заявил: «Марлон Брандо – действительно самый лучший актер в мире… Красота и характер – это мучительная боль, которая постоянно будет преследовать его…»

В Голливуде понимали, что появился неординарный актер с сильным темпераментом, отличающийся яркой индивидуальностью, даром завораживания. Актер, за которым стоит великое будущее. Пресса, привлеченная агентами и продюсерами Голливуда, начала создавать ажиотаж вокруг имени Марлона Брандо: «Он может сыграть все, и каждая его новая роль будет великой»; «Молодой актер принесет славу не только себе, но и всему американскому кино»; «Он станет символом для всего мирового кино… Его будут любить и ненавидеть, уважать и бояться…»

Марлон Брандо желал славы. Ему надоело жить в нищете и страдать от безденежья. Он сознавал, что наделен божественным талантом, который продемонстрировал в «Трамвае "Желание"». Он принимал решение: свой талант нужно подтвердить. Марлона Брандо вновь поддерживал Казан.

Продюсеры Голливуда ликовали: родился актер, которого на «фабрике грез» еще не было. Да, это бунтовщик, дикий и неуравновешенный по характеру, от которого исходило животное начало. Оно приковывало внимание миллионов зрителей и одновременно вызывало чувство страха. Марлон Брандо становился новым «идолом» Голливуда.

Наполненный первобытной силой, он вызывал симпатии прежде всего у молодежи, которая обезумела от восторга, когда Марлон Брандо, облаченный в кожаную куртку, появился в фильме «Дикарь» (1953). Все круша на своем пути, он яростно выступал против сложившихся укладов жизни. Молодежь, загипнотизированная его взглядами и поступками, объявила Марлона Брандо своим кумиром. В 1960-х годах имя Марлона Брандо все чаще стало появляться в скандальной хронике. «Гения мрачного созерцания и независимого упрямства» обвиняли в том, что у него скверный и грубый характер, что он ни с кем не может ужиться. Даже со своими любимыми женщинами обходится жестоко, не только меняет их как перчатки, но, наделенный от природы «животными инстинктами», превращает их в своих рабынь.

На эти статьи Марлон Брандо нервно огрызался, тем самым вызывая еще более негативное отношение к себе: «Я обладаю плохим характером. А почему? Однозначно потому, что свою частную жизнь не желаю выносить на всеобщее обозрение. Актер, как и всякий гражданин свободной страны, имеет право на свои интимные поступки…»

Вот что рассказывал сам Марлон Брандо о своей жизни:

«В раннем детстве у нас еще был нормальный дом: отец, мать и две мои сестры, Френсис и Джослин. Я обожал мать и ее красоту, обаяние, легкость, с какой она подходила ко всем делам, и спокойствие, с которым относилась к мелочам. Однако это продолжалось недолго. Мать стала чаще исчезать из дому. Соседи между собой поговаривали, что легче госпожу Брандо встретить в баре, чем в церкви или на ферме. У меня в памяти осталась сцена, достойная великого фильма. Мать вернулась домой пьяная, позвала кошек в свою спальню и напоила их валерьянкой. Когда, опьяневшие, они легли вокруг нее, она заснула с таким благостным выражением лица, словно находилась среди своих лучших друзей.

Много лет спустя, когда она уже ушла от отца, и я тоже покинул дом, она приехала ко мне в Нью-Йорк пьяная, упала на пол, а я даже не поднял ее. Я наклонился над ней только спустя какое-то время. "У тебя нет валерьянки?" – спросила она. Вскоре после этой встречи в 1954 году она умерла. Но она все же дождалась моего первого успеха, роли Стенли Ковальского в фильме "Трамвай „Желание“". И тогда она мне сказала: "Знаешь, Бат, лучше всего в этом спектакле его название – „Трамвай "Желание"“… Прочитай „Любовь под вязами“ О'Нила, Бат. Знаешь ли ты, что такое настоящая любовь?.."»

У него были свои представления о любви.

«Мне нравились женщины, у которых были какие-нибудь видимые дефекты. Меня раздражали все эти голливудские красотки еще задолго до того, как я сам стал сниматься в кино. Я влюбился только один раз, в Арлетти, после того как посмотрел "Комедиантов". Что за прекрасный фильм! И я поехал в Париж, там познакомился с французской звездой. Боже мой, Арлетти была как отполированный камень – гладкая и сияющая. Однако об ее характер можно было сломать себе зубы. Она пренебрегала всем и всеми. Никогда не забуду, как с типичной для провинциальной парвеню злостью она бросила в горничную пепельницей из сандалового дерева и сразу же после этого приняла самую соблазнительную позу: таинственно потупленные глаза, стройные ноги, открытые до самых бедер, тень улыбки в кончиках губ…»

Снявшись в фильме «Трамвай "Желание"», Брандо принял решение не возвращаться на театральную сцену. Но ему нравилось бывать в Нью-Йорке. Брандо вспоминал:

«Жил я тогда в квартире на Шестой авеню неподалеку от «Карнеги-Холл» и время от времени заглядывал в актерскую студию – преимущественно, чтобы пообщаться с девушками.

Одной из них была Мэрилин Монро. Впервые и совсем мимолетно я познакомился с ней вскоре после войны и вот теперь, на вечеринке в Нью-Йорке, столкнулся с ней в буквальном смысле этого слова. Пока остальные гости пели и танцевали, Мэрилин одиноко сидела в уголке зала и что-то наигрывала на рояле. Стоя поблизости от нее, я оживленно разговаривал с одним из гостей, держа в руке стакан с напитком, и когда меня кто-то окликнул, я резко развернулся и задел локтем ее голову. Точнее, даже не задел – удар, как я понимаю, получился болезненным.

"О бог ты мой, – пробормотал я, – пожалуйста, извините меня. Я не нарочно".

Мэрилин посмотрела мне прямо в глаза и сказала: "Это вы только так говорите".

Я понял, что она шутит, и потому рассмеялся, после чего присел рядом с ней и сказал: "Давайте я покажу вам, как надо играть, а то вы, похоже, в этом деле совсем слабак".

Я постарался как можно качественнее исполнить несколько аккордов, после чего мы еще немного поболтали. Впоследствии, расставшись, мы изредка болтали друг с другом по телефону. И вот как-то раз поздно вечером я позвонил ей и заявил: "Мне чертовски хочется прямо сейчас приехать и увидеть тебя, но если что-то не так – ну, например, ты не хочешь, чтобы я это делал, – то так и скажи".

Она так не сказала, я приехал к ней, и довольно скоро все мечты каждого американского солдата тех времен лично для меня воплотились в жизнь.

Мэрилин была тонкой, чувствительной, во многом непонятной и к тому же гораздо более проницательной женщиной, нежели о ней принято было думать. Жизнь основательно побила ее, и все же она сохранила поразительное чутье на людей, я бы даже назвал это неким эмоциональным интеллектом – самым, пожалуй, изысканным из всех существующих типов ума. После той первой встречи мы так и не порывали наших отношений и время от времени встречались вплоть до ее смерти в 1962 году. Частенько она сама звонила, и мы часами беседовали с ней, в том числе и о том, как она постепенно осознавала, что ее тогдашний продюсер Страсберг да и другие тоже попросту пытаются использовать ее. При этом я замечал, что эмоциональное состояние Мэрилин становилось все более устойчивым.

Последняя наша беседа состоялась за два или три дня до ее смерти. Она позвонила мне из своего дома в Лос-Анджелесе и пригласила поужинать. У меня уже были планы на тот вечер, а потому я предложил перенести нашу встречу на следующую неделю. Она сказала: "Прекрасно", на чем мы и расстались. Впоследствии поговаривали о том, что именно в те дни она тайно встречалась с Робертом Кеннеди и находилась в подавленном состоянии из-за его желания порвать с ней. Разговаривая с Мэрилин, я не заметил никаких признаков расстройства, да и потом, если бы она в те дни действительно спала с кем-то, зачем ей было приглашать меня на какой-то ужин?

Вообще-то я неплохо разбираюсь в настроениях людей и обычно довольно четко воспринимаю их чувства: так и во время того нашего разговора с Мэрилин я не почувствовал с ее стороны никаких признаков угнетенности или желания уйти из жизни, а потому уверен, что она не совершала самоубийства. Если человек действительно переживает длительную депрессию, то каким бы умным он ни был и сколь изощренно ни пытался скрыть свое состояние, это все равно стало бы заметно, тем более мне, по натуре своей привыкшему присматриваться к людям и к их настроению. И если бы Мэрилин действительно испытывала подобные чувства, я бы не смог этого не заметить. Возможно, конечно, что она умерла от нечаянной передозировки снотворного, хотя я лично склоняюсь к мысли о том, что ее попросту убили».

А вот «индусская красавица» Анна Кашфи на фоне «клишированных» звезд Голливуда выглядела экзотично, вызывая восхищение у мужчин и зависть у женщин. Правда, она снималась лишь в эпизодах, но это не имело никакого значения. В нее влюблялись все поголовно. Марлон Брандо, падкий на женщин, тоже не мог пройти мимо. Они познакомились во время обеда в столовой студии «Парамаунт», и Анна очаровала Марлона не только своим необычным внешним видом – смуглая золотистая кожа, большие, выразительные черные глаза, длинные волосы цвета «воронова крыла», – но и романтическими рассказами о своем детстве, проведенном на берегах Ганга, радостях и печалях, его сопровождавших, и о том, что представляют собой истинные индусы…

Марлон Брандо, не долго думая, решил жениться на Анне.

«Это был очень странный период в моей жизни, – вспоминал Марлон. – За несколько месяцев перед свадьбой я был в Японии, где снимался во вздорном фильме под названием «Сайонара» режиссера Джошуа Логана, который приказал мне похудеть на 10 килограммов. Ох, эта американская диета…

Однако я ел сколько влезет, благодаря моей партнерше Мико Така. Она приносила в номер рисовые пирожные, обильно политые взбитыми сливками, и жирную рыбу, прекрасную рыбу, приготовленную в остром соусе. Еще немного, и я бы влюбился в нее, такая она была оливковая, и косоглазенькая, и черноволосенькая, и субтильненькая – как статуэтка из китайского фарфора… Что тут говорить, я боялся до нее дотронуться. Мне казалось, что у нее косточки хрупкие, как эти пирожные. Ну а потом – в Америке меня ждала Анна…»

11 октября 1957 года на руке Марлона Брандо появилось обручальное кольцо.

«Наша свадьба была тихой и без особой огласки, – рассказывал Марлон. – Анна была одета в голубое сари, очень красивое и контрастирующее с ее темно-оливковой кожей. Она исследовательница буддизма. Хотя мы расстались через несколько лет, я не могу забыть того, что она говорила мне о своей религии. Но до сих пор я не знаю, в чем заключается нирвана, и есть ли она в состоянии сублимированного счастья или же в полном угасании радости и муки. Благодаря Анне я узнал и то и другое…»

Но это было позже. А тогда, после свадьбы, многие, очень многие девушки в мире завидовали Анне, ее счастью быть рядом с Марлоном Брандо. Но длилось оно не так уж и долго.

Все походило на приключенческий фильм с элементами мелодрамы. В гости приехал отец Анны Кашфи, и из разговора Марлон Брандо неожиданно узнал, что он по национальности не индус, а родился в Иране, в предместье Далбини, и Анна обычная иранская девушка, никогда не имевшая предков в Индии, и даже не жила в этой стране…

Это известие настолько ошеломило Марлона Брандо, что он, несмотря на рождение сына Кристиана, которого безумно любил, решил развестись. А вот как описала эту романтическую историю Анна Кашфи.

«Трудно описать очарование Брандо. Это был вихрь, водоворот… Он закрутил и меня. Я любила его, ненавидела и терпела. Когда он говорил, то нередко запинался, смущался, а часто просто нес совершенно бессмыслицу. Но вместе с тем он, как магнитом, притягивал к себе журналистов, интеллектуалов и целый полк поклонников.

Как соблазнитель Брандо был совершенно неуклюж, не заслуживал внимания и как любовник. Но это не помешало ему обзавестись неисчислимой когортой сексуальных партнеров: женщин, мужчин и созданий "среднего рода".

Первая моя встреча с Брандо произошла в октябре 1955 года в столовой студии "Парамаунт", своей шумной атмосферой напоминающей вокзал в Бомбее. Я никак не могла привыкнуть к американским нравам. Мне было непонятно, как такие звезды кино могут поглощать немыслимые количества пищи, стараясь при этом перекричать оглушительный гомон столовой, волнуясь и размахивая руками.

Я сидела за столиком с Гарри Минсем и А. Лилем, ассистентом продюсера фильма "Горы", в котором я тогда была занята. Неожиданно почувствовали, что какой-то мужчина пристально меня разглядывает. Заметив мой взгляд, мужчина поспешно отвернулся и принялся изучать затылок впереди сидящей блондинки. Но чуть позже он подошел к моему столику, и Лиль представил нас.

"Привет", – сказал он. Его голос напоминал скрежетание гусениц, а волосы были цвета соломы, тяжелые массивные челюсти выражали смесь ностальгии, чувственности и равнодушия одновременно, а в серо-голубых глазах в шалаше бровей угадывались страстность и неистощимая сила.

Я улыбнулась, он смутился. Я наклонила голову, он еще больше смутился и поспешил ретироваться. Так началось наше знакомство.

…Лишь позже из хроники голливудских газет, где я прочитала о нашем с ним обеде, я поняла, что Брандо, возможно, самый популярный актер Америки. А я даже не догадывалась об этом. Мое неведение относительно него забавляло Марлона.

Я переспала с ним больше из любопытства. Его манера ухаживать была полна хитростей гильотины. В тот вечер мы смотрели телевизор у меня дома. Не говоря ни слова, Марлон взял меня на руки и отнес в спальню. Когда я после поинтересовалась у него, было ли это что-то вроде изнасилования, он ответил: "Изнасилование – это просто атака дружественной армии".

В любви он был очень эгоистичным партнером, ищущим пыла и естественности, но в гамме его чувств абсолютно отсутствовала нежность. Я знала, что Брандо имеет сексуальные отношения "всех видов" со всеми «видами» партнеров. Он сам говорил, что хочет испробовать все.

Связь наша продолжалась, но я всегда ощущала ее непрочность. После занятий любовью Брандо мог исчезнуть, не говоря ни слова. Он никогда не плел таинственный кокон, обычный для многих любовников, редко вспоминал о маленьких знаках внимания, таких как цветы и шоколад, а после ссор со мной Марлон всегда звонил не иначе как в три часа ночи.

Появляться на публике с Брандо означало потакать причудам его многочисленных поклонников. Одни хотели "прикоснуться к девушке, к которой прикасался Марлон", другие, более агрессивные, стремились получить от меня перчатку или платок на память. Некоторые млели, другие становились идиотами, немыми, глухими, заиками или пытались, что еще хуже, перенять его грубую манеру общения. Это был "синдром звезды кино"…

Когда я заболела и меня положили в больницу, Марлона словно бы подменили: он стал необыкновенно нежен и внимателен ко мне. А однажды, войдя ко мне в палату, с порога заявил: "Должен сказать тебе кое-что важное. Ты знаешь мои чувства к тебе. Я хочу на тебе жениться".

Наша помолвка не изменила отношений. Брандо продолжал навещать меня в больнице, а в отъезде писал мне двусмысленные письма, в которых часто подсмеивался надо мной. С огромным удовольствием он обзывал меня "толстой задницей". И этому не было конца. Одно письмо он даже начал так: "Анна, должен уведомить тебя, что твой зад стал просто гигантским. Позволь мне тебе это говорить столько раз, сколько мне нравится. Я знаю, что только по своей природной чувствительности ты первое время будешь запрещать мне толкать тележку, на которой будет отдыхать твой зад, но через некоторое время ты к этому привыкнешь". С тем же ребячеством я возвращала ему в письмах всякие определения, относящиеся к его "нашпигованным окорокам".

Через неделю Марлон объявился с обручальным кольцом – четыре группы жемчужин, вделанных в платину. Прежде чем сообщить об этом "важном сюрпризе", он долго рассматривал мой мизинец.

Когда я вышла из больницы и в течение первых недель приходила в себя, Марлон часто сопровождал меня в кино или возил обедать в ресторан. При этом он неизменно использовал свою вторую машину, старый "фольксваген", забитую банками из-под пива, обертками «Макдональдса» и страницами из старых журналов. В чем бы я ни была – в вечернем платье или в шелковом сари, – эта мусорница на колесах постоянно отвозила меня в ресторан, как премьер-министра. А шикарный белый «Тандерберд» – подарок Марлону Сэма Голдвина за роль в одном из фильмов – неизменно оставался в гараже для сугубо частных поездок Брандо. Такой фетишизм был неотъемлемой чертой Марлона.

От Марлона всегда можно было ожидать "сюрпризов". Однажды, накануне Рождества, он уехал из Лос-Анджелеса. Я и все друзья были уверены, что он – в Японии, где начинались в это время съемки "Сайонаре". Ночью в сочельник Марлон мне позвонил, я говорила с "Коралловым берегом", отелем в Гонолулу.

"Марлон, что ты делаешь на Гавайях?"

"Понимаешь… Ну… (бормотание)… мне показалось, что тебе будет приятно ко мне приехать…"

Я, конечно, так и сделала. Отец Марлона отвез меня в аэропорт. Но в Гонолулу я два часа слонялась по зданию аэропорта в ожидании Марлона. Я была взбешена. Интуиция мне подсказывала, что это время он тратит на измену. Как я узнала позже, он приводил в порядок комнату, ликвидируя следы ночных шалостей. По дороге из аэропорта я упорно молчала. Марлон нарушил тишину: "Ты бесишься, что прождала меня два часа? Ну так сделай что-нибудь, взорвись!"

Мы ехали со скоростью 100 километров. Я повернулась и дала ему пощечину, он едва справился с управлением и затормозил.

"Почему ты это сделала?"

"Ты мне это сам посоветовал", – невозмутимо ответила я.

Я ударила кого-либо первый раз в жизни. Кто мог знать, что это предвещает наши многочисленные бои в будущем…

Последние дни моего безбрачия проходили в крайнем возбуждении. Были ли мы действительно влюблены друг в друга? Меня мучили сомнения. Способен ли Брандо на что-нибудь еще, кроме поверхностных чувств? Он, конечно, экстраординарный мужчина, но своей личностью, находящейся постоянно в штопоре, способен был пробуравить мне мозг. И еще – для него искусство заменяло жизнь.

Вернувшись из Японии, Марлон привез элементы восточной культуры и стал требовать от меня, чтобы наши вечера проходили "по-японски". Для Брандо это означало, что я должна была носить традиционную одежду гейш. В длинной юбке и в деревянных туфлях кланяться, стоя на коленях на циновке, подносить ему чашку сакэ, вытирать его лоб влажным полотенцем, смеяться его шуткам и позволять ему заглядывать мне под кимоно на предмет выяснения, есть ли там нижнее белье.

Нередко Марлон пускался в самокопание. "Нам необходимо любить, – говорил он в такие минуты. – Это единственный смысл нашей жизни. А я не могу любить. Не могу найти человека, который заставил бы меня забыть о себе. Но я этого очень хочу".

День свадьбы – 11 октября 1957 года – даже для калифорнийской осени выдался слишком жарким. Утром в «Пазадене» Марлон купил свадебную цепь, потом надел наряд, выбранный для этой церемонии: черный плащ-накидку на голубой костюм с воротничком, на голове – черная фетровая шляпа, прочно надвинутая на уши, в руках – трость. Только Марлону этот наряд мог показаться подходящим – у него было свое чувство изящного.

Вдруг до меня дошло, что я не могу венчаться в христианской церкви без букета белых лилий. После нескольких звонков в Сан-Франциско за ними был отправлен самолет, и церемония задержалась на несколько часов. Когда лилии наконец прибыли, я была так измучена, что сказала бы «да» и бабуину…

Первая брачная ночь ничем не отличалась от наших предыдущих ночей. Марлон не выказал ни особой галантности, ни рвения, ни энтузиазма, свойственных молодому новобрачному. Я была разочарована, что мы не отправляемся в свадебное путешествие, не пересечем Тихий океан, не посетим ни одну из европейских столиц.