355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Игорь Муромов » 100 великих любовников » Текст книги (страница 1)
100 великих любовников
  • Текст добавлен: 6 сентября 2016, 15:40

Текст книги "100 великих любовников"


Автор книги: Игорь Муромов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 63 страниц)

Игорь Анатольевич Муромов
100 великих любовников

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Что такое любовь? Это род безумия, над которым разум не имеет власти. Это болезнь, которой человек подвержен во всяком возрасте и которая неизлечима, когда она поражает старика. О любовь, существо и чувство непреодолимое! Бог природы, твоя горечь сладостна, твоя горечь жестока…» – восклицал Джакомо Казанова, великий итальянский любовник и авантюрист, чье имя давно стало нарицательным.

Любовь для Казановы, как для других персонажей книги, стала смыслом существования. К сближению с женщиной он относился так, как серьезный и прилежный художник относится к своему искусству. Однажды венецианцу предложили провести ночь со знаменитой куртизанкой Китти Фишер, но он отказался, поскольку не знал английского, а любовь без разговора не стоила для него и гроша…

Людовик XIV, прозванный Королем-Солнцем, окружил себя фаворитками, среди которых наиболее известны Лавальер, Монтеспан, Ментекон, Фонтанж… Впрочем, если бы у Людовика XIV за всю его жизнь было бы только шесть метресс, то он заслуживал бы скорее титула «добродетельный». Но все дело в том, что любая дама, появлявшаяся при дворе Людовика XIV становилась предметом вожделений короля, а все его родственники, кузены и сановники должны были делиться с ним своими женами, разумеется, если последние представляли для него интерес. Король был явным эротоманом, ему нравилась каждая женщина. Людовик давал своим любовницам официальный статус, дабы продемонстрировать величественную непринужденность и пренебрежение ко всякого рода моралистам. Фривольные нравы французского двора распространились на всю Европу.

Великий Наполеон I прославился не только как военный стратег и политик. «Какими чарами сумела ты подчинить все мои способности и свести всю мою душевную жизнь к тебе одной? Жить для Жозефины! Вот история моей жизни…» – писал Бонапарт своей первой жене Жозефине Богарне. Тем не менее в его жизни, помимо прекрасной креолки, было столько любовниц, сколько у Людовика XV, Франциска I и Генриха IV вместе взятых! Он не мыслил своего существования без женщин и тратил на них огромные суммы, написал тысячи любовных писем, чтобы соблазнить небесные создания…

Меняются времена – меняются нравы.

Римляне были привержены садомазохизму в сексе, что, в общем-то, еще не означает, что они были жестоки по натуре своей – в основе садомазохизма лежит идея тождества насилия и соития. Юлий Цезарь тратил массу энергии и денег в угоду своей похоти и совратил многих знатных женщин. Его оргии были наиболее выразительны, им подражали. Калигула отличался жестокостью как в сексуальной, так и в общественной жизни. Если он проникался страстью к женщине, то забирал ее у мужа без малейших колебаний. Нерон был уверен, что не существует на свете людей целомудренных и чистых, большинство скрывает свои пороки и хитро их маскирует. Он достиг такого могущества и власти, что мог удовлетворить любое свое сколь угодно фантастическое желание.

Любовные похождения европейских монархов, будь то Франциск I, Генрих IV и Людовик XV во Франции, Август Сильный в Саксонии, Иоанн Грозный, Петр I и Александр I в России или Генрих VIII и Карл II в Англии, обязательно приводили к изменению жизни их подданных, влияли на политические решения. Во все века любовные скандалы в именитых семействах становились главной темой для светских пересудов. Сначала большей частью под прицел сплетников попадали особы голубой крови и фавориты, а с XVIII века все – философы, писатели, поэты, музыканты, художники… Часто соблазнители вели сразу несколько любовных интриг. Французский романист Ги де Мопассан утверждал: «Человек, решивший постоянно ограничиваться только одной женщиной, поступил бы так же странно и нелепо, как любитель устриц, который вздумал бы за завтраком, за обедом, за ужином круглый год есть одни устрицы».

Бальзака удовлетворяли только те женщины, которые превосходили его опытностью и возрастом. Его не соблазняли юные красавицы, которые слишком много требовали и слишком малым вознаграждали. «Сорокалетняя женщина сделает для тебя все, двадцатилетняя – ничего». Поэтому сорокалетнюю женщину при определенных обстоятельствах называют «дамой бальзаковского возраста».

В нашем веке внимание обывателя приковано к похождениям других «королей» – знаменитых киноактеров и певцов.

Романтический герой звезды немого кино Рудольфо Валентино действовал только в экзотических ситуациях. На фильмы с участием «латинского любовника», «рокового соблазнителя» и «истинного шейха» стремились попасть тысячи и тысячи женщин. Киносеансы превращались в настоящие парады мод. Женщины облачались в свои лучшие платья, надевали драгоценности, делали прически, душились дорогими духами и шли в кинотеатры, как на первое свидание с возлюбленным, дрожа от любовного озноба. Это было что-то невообразимое! Позднее «латинским любовником» стали называть Мастроянни, затем – молодого актера Бандераса, секс-символа 1990-х годов.

Новые времена – новые кумиры. Сегодня газетные и журнальные полосы отданы любовным скандалам, связанным с именами Клинтона и Паваротти, Ван Дамма и Николсона, Аллена и Дугласа… Джек Николсон, неофициальный рекордсмен Голливуда по количеству побед над дамскими сердцами, часто повторяет, что всех женщин любить невозможно, но стремиться к этому надо.

Биографии героев книги хорошо изучены, не вызывает сомнения талант этих людей. Но в этой книге вырисовываются их новые образы – ибо в любви наиболее ярко и неожиданно проявляется характер человека.

ДЖОВАННИ ДЖАКОМО КАЗАНОВА
(1725—1798)

Итальянский писатель. Автор исторических сочинений, фантастического романа «Икосамерон» (1788). В мемуарах «История моей жизни» (т. 1–12, написаны в 1791—1798, на франц. языке, опублик. 1822—1828) – описаны многочисленные любовные и авантюрные приключения Казановы, даны характеристики современников и общественных нравов. Отличался разносторонними интересами.

Казанова (Джованни Джакомо Казанова де Сенгальт – дворянский титул, который он себе присвоил) родом из Венеции. У сына актеров было несчастное детство. Изучив право, молодой Джакомо хотел принять духовный сан, но запутался в любовных похождениях и был исключен из семинарии. Побывав в Неаполе, Риме, Константинополе, Париже он вернулся в Венецию, где за обман и богохульство в 1755 году был заключен в тюрьму. В 1756 году бежал в Париж, там завоевал себе особое положение магией. После долгих странствий по Европе прибыл в Берлин, получил аудиенцию у Фридриха Великого. Он мог занять должность начальника кадетского корпуса, но предпочел отправиться в Петербург, там встретился с Екатериной Второй, после чего выехал в Варшаву, откуда бежал из-за дуэли с графом Браницким. Затем скитался по Европе, всюду переживал множество приключений. В 1782 году поселился в Чехии, в замке графа Вальдштейна, вместе с которым занимался кабалистикой и алхимией.

«Донжуанский список» Казановы может поразить воображение только очень примерного семьянина: 122 женщины за тридцать девять лет. Не так уж и много – три любовных приключения в год. В то время список любовных удач был непременным атрибутом светского щеголя, его составляли с большой тщательностью, заучивали наизусть, блестящий «послужной список» обеспечивал новые победы.

Любовь была одним из высших смыслов существования Казановы, она и сделала его великим. Но его романы не заканчивались свадьбой, вознаграждением добродетели и развенчанием порока. Естественное чувство свободно и бесконечно, в нем самом его оправдание. «Я любил женщин до безумия, но всегда предпочитал им свободу».

Казанова охотно завязывал с женщинами психологическую игру, смешил, интриговал, смущал, заманивал, удивлял, превозносил (таковы, скажем, его приключения с г-жой Ф. на Корфу, К.К. в Венеции, мадемуазель де ла Мур в Париже). «Уговаривая девицу, я уговорил себя, случай следовал мудрым правилам шалопайства», – писал он об одержанной благодаря импровизации победе. Он льстил, иногда просто приставал до тех пор, пока не достигал желаемого. Ради прекрасных глаз он переезжал из города в город, надевал ливрею, чтобы прислуживать понравившейся даме. Но чаще все происходило гораздо проще, как с Мими Кенсон: «Мне сделалось любопытно, проснется ли она или нет, я сам разделся, улегся – а остальное понятно без слов».

В нем сочетались возвышенное чувство и плотская страсть, искренние порывы и денежные расчеты. Казанова покупал понравившихся ему девиц (более всего ему по душе были молоденькие худые брюнетки), учил их любовной науке, светскому обхождению, а потом с большой выгодой для себя уступал другим – финансистам, вельможам, королю. Не стоит принимать за чистую монету его уверения в бескорыстии, в том, что он только и делал, что составлял счастье бедных девушек, – это был постоянный для него источник доходов. Впрочем, само общество диктовало ему нормы поведения. Людовик XV превратил Францию в огромный гарем, из всех краев и даже из других стран прибывали красотки, родители привозили дочек в Версаль – вдруг король обратит внимание во время прогулки. А юная О'Морфи попала из рук Казановы в постель короля благодаря написанному с нее портрету, понравившемуся монарху (сказочный сюжет о любви по портрету превратился во вполне современную историю о выборе девушки по фотографии).

С некоторыми он вел философские беседы, а одной даже подарил целую библиотеку. Он спал с аристократками, с проститутками, с монахинями, с девушками, со своей племянницей, может быть, со своей дочерью. Но за всю жизнь, кажется, ни одна любовница ни в чем его не упрекнула, ибо физическая близость не была для него лишь проведением досуга.

Однажды в Венеции Казанова поднял на лестнице письмо, которое обронил сенатор Брагодин. Благородный сенатор предложил Казанове проехаться с ним. Дорогой Брагодину стало плохо, и Джакомо заботливо доставил его домой. Сенатор приютил своего спасителя, видя в нем посланца таинственных сил, в существование которых глубоко верил. Казанова поселился в доме благодетеля и стал на досуге заниматься магией. Жертвы его проделок жаловались властям, но он удивительно легко уходил от ответственности. И все же по обвинению в колдовстве венецианская полиция заключила его в знаменитую своими ужасами тюрьму «Пьомби» под свинцовыми крышами Дворца дожей в Венеции.

Однако Казанова не зря осваивал магию. Трудно сказать, какую роль здесь сыграли сверхъестественные силы, но ровно в полночь 31 октября Казанова вышел из каземата, запертого на многие замки. В неприступной венецианской темнице он вырубил ход на свинцовую крышу. Бегство Казановы наделало много шума в Европе и принесло авантюристу известность.

Поэтому Париж с восторгом встретил молодого повесу, особенно парижская знаменитость – маркиза д'Юфре, которая была без ума от его больших черных глаз и римского носа. Казанова с присущим ему чувством юмора убедил маркизу, что, когда ей исполнится 63 года, у нее родится сын, она умрет, а потом она воскреснет молодой девушкой. Видимо, маркиза была склонна верить Джакомо, который тем временем завладел ее миллионами и, спасаясь от Бастилии, поспешил к Вольтеру в Ферне.

Государства он оценивал с точки зрения успеха своих авантюр. Англией он остался недоволен: в Лондоне его обобрала француженка Шарпильон, а ее муж чуть не убил Джакомо.

Кем же все-таки был Казанова?

В разные времена знаменитый авантюрист выдавал себе разные аттестации. Он представлялся католическим священником, мусульманином, офицером, дипломатом. В Лондоне он однажды сказал женщине: «Я распутник по профессии, и вы приобрели сегодня дурное знакомство. Главным делом моей жизни были чувственные наслаждения: более важного дела я не знал».

«Любовь – это поиск», – писал Казанова на склоне лет. Его поискам не было конца. Об одних женщинах Джакомо вспоминал не без оттенка презрения, о других – с чувством благодарности.

С особенной нежностью Казанова вспоминал о горячо любившей его – судя по ее письмам и после смерти Джакомо – Анриетте, которая, расставаясь с возлюбленным в Женеве, начертала бриллиантом на стекле в гостиничном номере: «Ты забудешь свою Анриетту…» Прочитав эту надпись через тринадцать лет, Казанова признал себя недостойным ее. Когда он, спустя много лет, после бегства из барселонской тюрьмы, слег в постель в Эксе, на юге Франции, у его изголовья дежурила заботливая сестра милосердия, посланная к нему жившей в своем поместье Анриеттой.

Казанова не походил на Дон Жуана. Мстительные командоры, ревнивые мужья и озлобленные отцы не преследовали его. Осчастливленные женщины не осаждали Джакомо письмами и жалобами. В чем же тайна его обаяния?

Казанова был хорош собой, внимателен и щедр. Но, главное, он говорил, говорил, говорил обо всем на свете: о любви, о медицине, о политике, о сельском хозяйстве. Он будто бы знал все и вся и всегда следовал принципу, который много раньше сформулировал Ф. Ларошфуко: умный человек может быть влюблен как безумный, но не как дурак.

Если же общего языка не было, то он отказывался от любви. Ему однажды предложили провести ночь со знаменитой куртизанкой Китти Фишер, которая от обыкновенного клиента требовала тысячу дукатов за ночь. Казанова отказался, так как не знал английского, а для него любовь без общения не стоила и гроша.

Уже в середине жизни он почувствовал пресыщение. Все чаще его подстерегали неудачи. В Лондоне молоденькая куртизанка Шарпильон изводила его, беспрестанно вытягивая деньги и отказывая в ласках, и великий соблазнитель выдохся. «В тот роковой день в начале сентября 1763 года я начал умирать и перестал жить. Мне было тридцать восемь лет». Он стал довольствоваться легкими победами: публичные девки, трактирные служанки, мещанки, крестьянки, чью девственность можно было купить за горсть цехинов. А в пятьдесят лет он из экономии ходил к женщинам немолодым и непривлекательным, жил как с женой со скромной белошвейкой. Но чем необратимей уходила его сексуальная энергия, тем интенсивнее становилась интеллектуальная деятельность. Он занялся литературным трудом. В конце жизни написал мемуары «История моей жизни», которые были встречены неоднозначно.

Каждый описанный эпизод сам по себе весьма красочен, его достоверность неоспорима – Казанова кажется искренен, а мемуары производят впечатление документа.

Казанова, как совершенно ясно из его воспоминаний, стремился совершить половой акт с одной женщиной в присутствии другой. Так было с Еленой и Гедвигой, двумя девушками, которых он одновременно лишил девственности.

«Я наслаждался с ними несколько часов, переходя пять или шесть раз от одной к другой, прежде чем истощился. В перерывах, видя их покорность и похотливость, я заставил их принимать сложные позы по книжке Арстино, что развлекло их сверх всякой меры. Мы целовали друг друга во все места, которые хотели. Гедвига была восхищена, ей понравилось наблюдать».

Похоже, Казанова приписал девушке свой собственный болезненный интерес к совокуплению.

Так же обстояло дело с Анеттой и Вероникой. «Вероника уступила своей младшей сестре и взяла на себя пассивную роль, которую та ей навязала. Отстранившись, она склонила голову на руку, представив моему взгляду грудь, которая могла бы возбудить равнодушнейшего из людей, и предложила мне начать атаку на Анетту. Это не было трудно, ибо я весь горел и был готов ублажать ее так долго, как ей будет угодно. Анетта была близорука и в разгар действия не могла видеть, что я творю. Мне удалось высвободить правую руку так, что она этого не заметила, и я смог передать ей частичку наслаждения, хотя и не такого острого, которое испытала ее сестра. Тем временем покрывало сбилось, Вероника взяла на себя труд поправить его и как бы случайно предложила мне новое зрелище. От нее не укрылось, как радуют меня прелести, глаза ее заблестели. Наконец, сгорая от неутоленного желания, она показала мне все сокровища, которыми одарила ее природа, как раз в тот момент, когда я покончил с Анеттой в четвертый раз. Она полагала, что я репетирую перед наступлением ночи, и ее фантазия разыгралась».

Однажды Казанова устроил «устричный ужин» с шампанским для двух монашек, Армаллиены и Элимет. Он натопил комнату так жарко, что девушки были вынуждены снять верхнюю одежду. Затем, затеяв игру, во время которой один брал устрицу у другого прямо изо рта, он умудрился уронить кусочек за корсет сначала одной девушке, потом другой. Последовал процесс извлечения, потом он осматривал и сравнивал на ощупь их ножки. Интересно, что все это случилось во время карнавала. Примерно то же происходило во время ужина у Басси (временного помощника Казановы).

«Когда ужин и вино существенно подняли мне настроение, я уделил внимание дочери Басси, которая позволила мне делать все, что я хотел, а отец и мать только смеялись. Глупый Арлекин волновался и раздражался, ибо не мог сделать то же со своей Дульцинеей. К концу ужина я был подобен Адаму перед грехопадением. Арлекин поднялся и, схватив свою любимую за руку, собрался утащить ее в другую комнату. Я велел ему остаться, и он уставился на меня в полном изумлении, но потом повернулся к нам спиной. Его подруга, напротив, расположилась так, что я сумел не разочаровать ее.

Сцена возбудила супругу Басси, и она стала побуждать мужа доказать ей свою любовь. Он отозвался, а скромняга Арлекин сидел у огня, закрыв голову руками».

«Альсатиана была очень сильно возбуждена и использовала позу своего любовника, чтобы предоставить мне все, чего я желал, так что я был вынужден хорошенько над ней потрудиться, и неистовые конвульсии тела подтвердили, что она наслаждается не меньше меня».

В случае с Басси для Казановы было важно, что Арлекин унижен и ему причинили боль. Он не случайно отмечал, как сладостно для него ощущение власти, как ему нравится платить людям, с которыми он только что забавлялся.

Неудачи в любви раздражали его и приводили в ярость. Шарпильон посмеялась над ним, он исцарапал ее, сбил с ног, разбил нос – за то что она отвергла его внимание. А случай с «креслом Гоудара» – совершенно фантастический.

С виду кресло было обыкновенным и очень некрасивым. Впрочем, стоило человеку сесть в него, как «два ремня обхватывали его руки и крепко сжимали их, два других раздвигали ноги, а пружина приподнимала сиденье».

Когда Гоудар сел в кресло, «пружины сработали и привели в "положение роженицы"». Казанова мысленно восхитился: этот «аппарат» можно было использовать, чтобы схватить Шарпильон и надругаться над ней. Позже он оставил идею приобрести кресло, но мысль эта владела его воображением.

Другими авантюристами руководила жажда наживы, их привлекала слава. Для Казановы и деньги, и известность были лишь средством. Целью его была любовь. Женщины заполняли его жизнь. В 1759 году Казанова находился в Голландии. Он богат, уважаем, перед ним легкий путь к спокойному и прочному благосостоянию. Но только встречи, новые встречи волновали его воображение. Он искал этих встреч всюду: на придворном балу, на улице, в гостинице, в театре, в притоне. Он колесил по городам без всякого расчета и плана. Его маршрут определяла пара красивых глаз, задержавшихся на нем дольше, чем это позволяли приличия. И ради пары красивых глаз он способен был переодеться гостиничным слугой, давать пиры, играть «Шотландку» Вольтера и поселиться надолго в крохотном швейцарском городке. За короткое время он успевал любить аристократку из высшего общества, дочерей трактирщика, монахиню из захолустного монастыря, ученую девицу, искусную в теологических диспутах, прислужниц в бернских купальнях, прелестную и серьезную Дюбуа, какую-то безобразную актрису и, наконец, даже ее горбатую подругу. Он соблазнял всех. У него было только одно правило: двух женщин гораздо легче соблазнить вместе, чем порознь.

«Любовь – это только любопытство» – эта фраза часто встречается в мемуарах Казановы. Неутомимое любопытство было настоящей страстью этого человека. Он не был банальным любимцем женщин, не был счастливым баловнем, случайным дилетантом. К сближению с женщинами он относился так, как серьезный и прилежный художник относится к своему искусству.

Казанова не всегда был погружен в торопливый и неразборчивый разврат. Такие периоды случались у него лишь тогда, когда ему хотелось заглушить воспоминания только что прошедшей большой любви и вечную жажду новой. Среди бесчисленных женщин, упоминаемых этим «распутником по профессии», есть несколько, оставивших глубокий след в его душе. Им посвящены лучшие страницы мемуаров. Рассказывая о них, Казанова избегал непристойных подробностей. Их образы становятся для читателей мемуаров такими же близкими и живыми, как образ самого венецианского авантюриста.

Первая любовь Казановы была в духе мирной венецианской новеллы. Ему было шестнадцать лет, и он любил Нанетту и Мартон, двух племянниц доброй синьоры Орио. «Эта любовь, которая была моей первой, не научила меня ничему в школе жизни, так как она была совершенно счастливой, и никакие расчеты или заботы не нарушили ее. Часто мы все трое чувствовали потребность обратить наши души к божественному провидению, чтобы поблагодарить его за явное покровительство, с каким оно удаляло от нас все случайности, которые могли нарушить наши мирные радости…»

Легкий оттенок элегии появился в его второй любви. Быть может, это оттого, что она протекала в Риме, в вечной зелени садов Людовизи и Альдобрандини. Там Казанова любил Лукрецию. «О, какие нежные воспоминания соединены для меня с этими местами!.. "Посмотри, посмотри, – сказала мне Лукреция, – разве не говорила я тебе, что наши добрые гении оберегают нас. Ах, как она на нас глядит! Ее взгляд хочет нас успокоить. Посмотри, какой маленький дьявол, это самое таинственное, что есть в природе. Полюбуйся же на нее, наверное, это твой или мой добрый гений". Я подумал, что она бредит. "О чем ты говоришь, я тебя не понимаю, на что надо мне посмотреть?" – "Разве ты не видишь красивую змейку с блестящей кожей, которая подняла голову и точно поклоняется нам?" Я взглянул туда, куда она показывала, и увидел змею переливающихся цветов, длиною в локоть, которая действительно нас рассматривала».

На пути из Рима, в Анкону, Казанова встретился с певицей Терезой, переодетой кастратом. В этой странной девушке были благородство и ясный ум, внушавшие уважение. Казанове хотелось никогда больше с ней не расставаться. Никогда он не думал так серьезно о женитьбе, как в эту ночь в маленькой гостинице в Синигальи. Непредвиденная разлука не изменила его решения. Понадобился весь жизненный опыт Терезы, чтобы убедить его в невозможности этого для них обоих. «Это было первый раз в моей жизни, что мне пришлось задуматься, прежде чем решиться на что-либо». Они расстались и встретились через семнадцать лет во Флоренции. Вместе с Терезой был молодой человек, Чезарино, как две капли воды похожий на Казанову в молодости. Пораженный этой встречей Гуго фон Гофмансталь написал пьесу «Авантюрист и певица».

Во время пребывания на Корфу Казанова испытал любовь, напоминающую своей сложностью и мучительностью темы современных романов. Долгая история этой любви драматична. Много лет спустя воспоминание о патрицианке Ф.Ф. заставило Казанову воскликнуть: «Что такое любовь? Это род безумия, над которым разум не имеет никакой власти. Это болезнь, которой человек подвержен во всяком возрасте и которая неизлечима, когда она поражает старика. О любовь, существо и чувство неопределимое! Бог природы, твоя горечь сладостна, твоя горечь жестока…»

Никакая другая женщина не вызывала в душе Казановы таких нежных воспоминаний, как Анриетта, таинственная Анриетта, которую он встретил в обществе венгерского офицера в Чезене. Три месяца, которые он прожил с ней в Парме, были счастливейшим временем в его жизни. «Кто думает, что женщина не может наполнить все часы и мгновения дня, тот думает так оттого, что не знал никогда Анриетты… Мы любили друг друга со всей силой, на какую были только способны, мы совершенно довольствовались друг другом, мы целиком жили в нашей любви». Казанова обожал эту женщину, у которой на лице «была легкая тень какой-то печали». Его восхищало в ней все – ее ум, ее воспитание, ее умение одеваться. Однажды она превосходно сыграла на виолончели. Казанова был растроган, потрясен этим новым талантом своей Анриетты. «Я убежал в сад и там плакал, ибо никто не мог меня видеть. Но кто же эта несравненная Анриетта, повторял я с умиленной душой, откуда это сокровище, которым я теперь владею?..»

Случай, заставивший Казанову вспомнить про Анриетту и про дни молодости, произошел с ним как раз после разлуки с Дюбуа, которая была одной из его последних больших привязанностей. После этого случая он начал чувствовать себя одиноким. Розалию он подобрал в одном из марсельских притонов. «Я старался привязать к себе эту молодую особу, надеясь, что она останется со мной до конца дней и что, живя с ней в согласии, я не почувствую больше необходимости скитаться от одной любви к другой». Но, конечно, и Розалия покинула его, и его скитания начались снова.

Вместо преданной любовницы Казанова встретил Ла Кортичелли. Эта маленькая танцовщица заставила его испытать ревность и горечь обмана. Она была из Болоньи и «только и делала, что смеялась». Она причинила Казанове много бед всякого рода. Она интриговала против него и изменяла ему при каждом удобном случае. Но тон его рассказов выдает, что никогда, даже в минуту их окончательного разрыва, эта «сумасбродка» не была безразличной для сердца начинавшего стареть авантюриста.

Последний роман Казановы был в Милане. Он был тогда все еще великолепен. «Моя роскошь была ослепительна. Мои кольца, мои табакерки, мои часы и цепи, осыпанные бриллиантами, мой орденский крест из алмазов и рубинов, который я носил на шее на широкой пунцовой ленте, – все это придавало мне вид вельможи». Около Милана Казанова встретил Клементину, «достойную глубокого уважения и самой чистой любви». Вспоминая дни, проведенные с ней, он говорит: «Я любил, я был любим и был здоров, и у меня были деньги, которые я тратил для удовольствия, я был счастлив. Я любил повторять себе это и смеялся над глупыми моралистами, которые уверяют, что на земле нет настоящего счастья. И как раз эти слова, "на земле", возбуждали мою веселость, как будто оно может быть где-нибудь еще!.. Да, мрачные и недальновидные моралисты, на земле есть счастье, много счастья, и у каждого оно свое. Оно не вечно, нет, оно проходит, приходит и снова проходит… и, быть может, сумма страданий, как последствие нашей духовной и физической слабости, превосходит сумму счастья для всякого из нас. Может быть, так, но это не значит, что нет счастья, большого счастья. Если бы счастья не было на земле, творение было бы чудовищно и был бы прав Вольтер, назвавший нашу планету клоакой вселенной – плохой каламбур, который выражает нелепость или не выражает ничего, кроме прилива писательской желчи. Есть счастье, есть много счастья, так повторяю я еще и теперь, когда знаю его лишь по воспоминаниям».

При расставании Клементина рыдала и падала в обморок. Чувствовал ли тогда Казанова, что, прощаясь с ней, он прощается со своим последним счастьем. Венецианку Марколину он взял мимоходом почти что с улицы. Разлука с ней вызвала в нем небывалые переживания. «Я не могу и отказываюсь передать страдание, которое причинил мне ее отъезд. Еще накануне я был рад этой разлуке по многим причинам. В минуту отъезда я почувствовал, что мое желание освободиться от Марколины слабеет. Но когда я остался один – какая пустота, какое отчаяние!.. Поверхностный читатель, пожалуй, не поверит, когда я скажу, что остался стоять без движения, охваченный тоской и в таком забвении всего, что не знал, как найти дорогу. Я вскочил на лошадь и, шпоря ее изо всех сил, предался дороге с отчаянным решением загнать лошадь или сломать себе шею. Таким образом я сделал восемнадцать лье в пять часов».

И затем Лондон. «Какое одиночество, какая затерянность… Лондон – это самое последнее место на земле, где можно жить, когда невесело на душе». Там Казанова встретил не любимую женщину-друга, а опаснейшую хищницу. Француженке из Безансона, носившей фамилию Шарпильон, суждено было сделаться злейшим врагом Казановы. «Итак, в Лондоне, земную жизнь пройдя до половины, как сказал старый Данте, любовь самым наглым образом насмеялась надо мной».

Какая необыкновенная и дикая была эта любовь! Эту женщину Казанова полюбил с первого взгляда. Она состояла из хитрости, каприза, холодного расчета и легкомыслия, смешанных самым удивительным образом. Она разорила его до нитки и довела до тюрьмы. Однажды она чуть не задушила его, другой раз Казанова нанес ей тяжкие побои. В Ричмонде, в парке, он бросился на нее с кинжалом. Они были то друзья, то враги. Но вот последнее унижение: Казанова застал ее на свидании с молодым парикмахером. В совершенном исступлении он крушит все, что попадалось ему под руку. Шарпильон едва успела спастись. Потом она болела. Казанове сообщили, что она при смерти. «Тогда я был охвачен ужасным желанием покончить с собой. Я пришел к себе и сделал завещание в пользу Брагадина. Затем я взял пистолет и направился к Темзе с твердым намерением раздробить себе череп на парапете моста». Встреча с неким Эдгаром спасла ему жизнь. Как всегда повинуясь судьбе, Казанова пошел за ним, и эта ночь кончилась оргией. А на другой день он встретил Шарпильон на балу среди танцующих. «Волосы зашевелились у меня на голове, и я почувствовал ужасную боль в ногах. Эдгар рассказывал мне потом, что при виде моей бледности он подумал, что я сейчас упаду в эпилептическом припадке. В мгновение ока я растолкал зрителей и направился прямо к ней. Я стал ей что-то говорить, что – я не помню. Она убежала в страхе». Это было последним свиданием Казановы с Шарпильон…

После смерти Казанова стал героем многочисленных литературных произведений, а затем и кинофильмов. Великий итальянский режиссер Федерико Феллини показал в своем фильме (1976) одаренного человека, который тщетно пытается применить свои таланты, но в этой среде востребована только его сексуальная энергия…

Из реального человека прославленный авантюрист и любовник превратился в миф.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю