Текст книги "Разочарованный странник"
Автор книги: Иеромонах Кирилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
Гефсиманский скит.
Из книг, которые дал почитать отец Георгий, мы с Дмитрием узнали совершенно невероятное: оказывается здесь, совсем рядом с Троице-Сергиевой Лаврой есть пещеры, в которых несли свой молитвенный подвиг монахи-отшельники. И находятся эти пещеры в Гефсиманском скиту.
Начало пещерного подвига в этом месте положил в 1847 году юродивый Филиппушка, который впоследствии стал схимонахом Филиппом. После десятилетнего подвига юродства по благословению митрополита Филарета, который лично знал блаженного, Филипп был принят в число братии Троице-Сергиевой Лавры. Но долго он не смог удержаться в обители из-за большого скопления народа, желающего видеть его, и Филипп попросил наместника Лавры, архимандрита Антония, благословить его на уединённую жизнь.
Поселившись близ Гефсиманского скита в сторожке, Филипп снова обратился к наместнику, чтобы тот благословил выкопать погреб. Получив такое благословение и двух помощников в придачу, Филипп приступил к работе. Спустя некоторое время наместник Лавры решил поинтересоваться, для чего это блаженному понадобился погреб, когда у него ничего нет и хранить в погребе не́чего. Придя в скит, отец Антоний удивился тому, что это был вовсе и не погреб, а большая подземная комната, в которой Филипп с помощниками уже совершал молитвенное правило. Затем от этой комнаты Филипп стал копать подземные улицы с кельями по сторонам на подобие Киево-Печерских пещер. Вскоре к нему присоединились и три его сына, которые так же приняли монашеский постриг и несли пещерный молитвенный подвиг вместе со своим отцом.
Собственно, вот так и было положено начало пещерного подвижничества в Гефсиманском скиту. Узнав об этом, митрополит Филарет послал подвижникам своё благословение. «Господь да просветит ищущих Его в темноте пещерной», – писал он наместнику Лавры. Конечно, особую известность принесла скиту икона Божией Матери Черниговская-Гефсиманская, а также духоносный старец иеромонах Варнава (Меркулов), ныне уже причисленный к лику местночтимых святых.
Ну, разве могли мы с Димкой усидеть на месте, узнав обо всём этом? Конечно же мы сразу поехали в Загорск искать Гефсиманский скит, находившийся где-то рядом с Лаврой. Причём искали его по пословице «язык до Киева доведёт» – просто шли и спрашивали у местных жителей. Так мы вышли на окраину Загорска к почти пересохшему пруду. Перейдя его и поднявшись на пригорок, увидели впереди колокольню из красного кирпича.
Мы шли вдоль стен некогда бывших, быть может, келий или ещё каких строений скита, от которых в буквальном смысле остались только одни лишь стены. Ни крыши, ни потолка не было. Колокольня хотя и возвышалась во весь свой огромный рост, но была без купола и креста, изрядно облуплена с выщербленными кирпичами и автографом какого-то героя на самом верху, типа «здесь был Вася».
Во внутреннем дворе нас встретил парень, который там не то работал, не то был уже послушником. Но в любом случае он вызвался рассказать нам о ските, о захоронениях, о пещерах и повёл показывать даже то, куда из предосторожности никого не пускали. Проходя по остаткам кладбища и рассматривая валяющиеся надгробия, мы услышали рассказ о Гефсиманском старце иеромонахе Варнаве, некогда почитаемом в народе, да и сейчас тоже знающие люди приходят сюда поклониться его могиле. Затем мы вошли в огромный храм, который на удивление уцелел, но внутри его всё походило больше на производственный цех с балками, лифтовой шахтой в сетке рабице и большим количеством строительного мусора. К тому же тусклый свет был только из окон, что усиливало впечатление разрухи.
– Здесь осторожно, смотрите под ноги, а то тут всякие железки торчат, – предупредил нас сопровождающий.
Спустившись вниз, наш провожатый щёлкнул выключателем и зажглось несколько лампочек. Это было довольно большое помещение, которое, как нам пояснил этот насельник скита, оказалось ничем иным как храмом Архистратига Михаила. Наши шаги гулко отдавались эхом, и мы подошли к тому месту, где лестница вела в пещерные кельи. Но лишь несколько ступеней были видны на поверхности, а остальные уходили в глубь воды – пещеры были затоплены.
– Вот эти ступени ведут в пещеры, где находятся кельи. Но сейчас они находятся под водой. Тут дальше скита, наверху, есть озеро, – пояснил он нам. – Когда-то там сделали плотину, вода поднялась и затопила пещеры.
Мы ещё раз посмотрели на ступеньки, уходящие в тёмную глубь воды и как ни присматривались ничего там не увидели.
– Здесь, в этом храме находилась чудотворная икона Божией Матери Черниговская-Гефсиманская, – продолжал свой рассказ наш скитской гид. – В Лавре есть копия этой иконы в Троицком соборе, может вы её видели, как войдёте слева возле Креста. Подлинная икона, которая была здесь в скиту, пока неизвестно где находится. Говорят, где-то в Москве. Но та, что в Лавре, тоже чудотворная – это факт.
Выйдя из храма во двор скита, мы зажмурили глаза от яркого дневного света. Добродушный парень проводил нас, и мы, поблагодарив его, отправились в Лавру, в Троицкий собор, чтобы поклониться преподобному Сергию и посмотреть на Черниговскую-Гефсиманскую икону Божией Матери, которую я, конечно, и прежде видел, бывая в Лавре, но теперь я уже буду смотреть на неё совсем по-другому.
И вот я снова в древней намоленной веками Троице-Сергиевой Лавре. Сколько всяких событий было связано в истории России с этой прославленной обителью. Сколько монашеских молитвенных подвигов совершалось и совершается на этом месте. Сколько православного народа шло на богомолье к преподобному Сергию. А теперь, узнав о Гефсиманском ските и о пещерных подвижниках, мы ещё глубже стали понимать суть монашеских подвигов и величие Лавры для Святой Руси, для России.
При входе в Троицкий собор, я сразу пошёл взглянуть на икону Божией Матери «Черниговская-Гефсиманская». Подойдя к ней, я всё никак не мог понять, почему этот образ так мне знаком. Стоя у раки с мощами преподобного Сергия, меня пронзила неожиданная мысль. Вернувшись к иконе и внимательно присмотревшись к ней, я даже не сразу смог поверить тому, что увидел: это была Песчанская икона Божией Матери, но только с коронами на головах Богородицы и Богомладенца! Во всяком случае их прориси были почти одинаковые. Конечно, разве возможно было вот так запросто прийти, наложить кальку на Черниговскую икону здесь, в Троицком соборе при стечении большого количества людей, да ещё обводить её карандашиком? Конечно же нет! Поэтому отец Наум отправил меня в церковно-археологический кабинет к Песчанской иконе Божией Матери, которая очень похожа на Черниговскую, где бы я спокойно мог это сделать, прикоснувшись заодно к удивительной чудотворной святыне, которая, я так думаю, не оставила меня без своего внимания.
Образ Богородицы на Гефсиманской иконе сразу захватил меня всего и проник в глубину души. От её загадочного взгляда я никак не мог оторваться. С того самого времени этот образ Божией Матери запечатлелся в моем сердце навсегда, и я созревал ещё целый год для того, чтобы приступить к написанию копии с этой иконы.
Сегодня икона Божией Матери "Черниговская-Гефсиманская" находится в Трапезном храме Троице-Сергиевой Лавры.
Теперь нам нужно было пойти в Успенский собор за просфорками, глотнуть святой водицы из Успенского колодца и собираться в обратный путь. На воскресной литургии в Успенском соборе всегда было много молящегося народа и любопытных туристов.
– …да ты сама не понимаешь, что творишь! Это тебя бесы крутят! – ругался на какую-то тётку старый лысоватый монах за свечной лавкой, у которого остатки волос были закручены в жиденький хвостик, и казалось, что его волосы с головы сползи в длинную бороду.
Мы только вошли в Успенский собор Лавры, где уже заканчивалась воскресная литургия, и пройдя к свечной лавке застали такую картину. Отчитав крепкую женщину, замотанную платками, сидевшую на своих пожитках у колонны перед свечной лавкой, монах вдобавок размашисто перекрестил её три раза.
– Ой, а мне так нравится, когда меня крестят. Покрести меня ещё разок, – добродушно улыбалась она в ответ. Монаха за прилавком это ещё более раззадоривало.
– На вот, почитай, что здесь написано! – перегнувшись через прилавок, суёт он тётке раскрытую книжку.
– Да чего мне читать, мне читать-то некогда. Это вы тут все учёные вот вы и читайте. А мне нужно и в огороде поделать, и скотине дать, и детям приготовить и постирать. Когда мне читать-то?
Мы пошли к правой стороне храма приложиться к гробу преподобного Сергия, который хранится здесь же в Успенском соборе. А я шёл всё и думал, чего это монахам за свечной лавкой так неймётся кого-нибудь поучать. Наверное, они, стоя целый день за прилавком много видят и много знают, потому и подсказывают как надо. И книжки у них есть всякие. Но главное – мне очень нравилась эта простота.
Взяв с собой немного просфор, мы с Димкой отправились на железнодорожную станцию Загорска. Сидя в электричке и жуя пирожки, купленные на вокзале, у нас складывался цельный образ из прочитанного в книгах о Гефсиманских подвижниках и из только что увиденного в скиту. Суть монашества в нашем понимании начинала обретать более ясные очертания.
Загорские холмы за окном электрички были уже покрыты золотом осенней листвы, а мы молча сидели и думали о том, смогли бы мы вот так выкопать пещеру и жить в ней круглый год. Наверное, нет, не смогли бы. Тут без особого призвания и Божией помощи не обойтись. Да и, наверное, нужна какая-то предварительная подготовка к такому подвигу, тренировка. Штангист ведь тоже не сразу подошёл взял и поднял 120 килограмм. Он сначала поднимал по 50-60 килограмм, постепенно увеличивая вес. А то если вот так сразу рвануть, то можно надорваться так, что после того, как зашьют грыжу, врачи напишут рекомендацию: «Поднимать не более 5 килограмм». Видать и здесь то же самое.
Обсуждая события нынешнего дня под стук колёс вагона, мы приняли решение больше не есть мясной пищи, как монахи, и спать не раздеваясь, то есть в одежде. Ну, не в джинсах и ботинках, конечно, а в трениках и футболке. Этому последнему нашему «подвигу» была причина – мой недавний разговор с одним лаврским духовником на исповеди. Меня интересовало всё, что касалось монашества, а тут, что говорится, живые носители этой благодати. Тогда, в разговоре о монашестве, он сказал между прочим, что монах должен спать в подряснике.
– А почему в подряснике? Это же, наверное, неудобно и жарко. Разве нельзя раздеться и лечь в постель в одних трусах, как все? – удивился я.
– Нет, монаху нельзя. Потому что вдруг внезапно настанет Второе пришествие Христово, а ты в трусах. Не хорошо монаху в таком виде перед Господом предстать, – ответил он.
И мы с Димкой решили, что Второе пришествие ни за что не должно застать нас в трусах, нам даже думать об этом было неловко.
Кто-то из наших Николо-Кузнецких друзей принёс машинописный текст «Опыта построения исповеди» архимандрита Иоанна (Крестьянкина). Выпросив это сокровище на пару дней, я тут же сбегал к своему знакомому и сделал ксерокопии, два экземпляра – себе и Дмитрию. Для нас открылась ещё одна дверь в понимание духовных основ христианской жизни. И тут у меня возникла идея сделать два десятка ксерокопий этого текста, оформить их в книжки и отвезти отцу Иоанну в Псково-Печерский монастырь, чтобы он мог делать подарки каким-нибудь своим духовным чадам. Сразу же заработала творческая мысль и я решил сделать на самом деле небольшую книжку – с титульным листом, в переплёте. Текст было решено перепечатать на специально оформленных виньетками листах. Найдены были образцы старинных виньеток и листы уже были оформлены, но вот только кто всё это возьмётся перепечатывать. И я пошёл к секретарше одного из отделов нашего ведомства, молоденькой девчушке, надеясь соблазнить её серебряными серьгами такой формы, какая только причудится её женскому воображению, а уж Димка расстарается. И у меня получилось.
Когда на художественно оформленных листах был отпечатан текст, с этих листов были сделаны ксерокопии в двадцати экземплярах, из которых я сброшюровал небольшие книжки в простом коленкоровом переплёте. Наверное, это было самое первое издание «Опыта построения исповеди» архимандрита Иоанна (Крестьянкина). Когда выпал первый снег я повёз весь этот «тираж» в Печоры отцу Иоанну.
По приезде в Печоры я поселился на одну ночь всё у той же Екатерины, у которой мы когда-то остановились впервые. В это время вроде как не сезон и у неё жил только какой-то один парень, которого я даже и не видел. Такса в Печорах была одна – рубль сутки. Но я прихватывал с собой каких-нибудь пряников и конфет к чаю для хозяйки. Она этому была очень рада.
В монастыре у братского корпуса дежурил строгий сторож Василий, который никого не пускал далее часовни. Почему-то в этот раз возле часовни у братского корпуса стояло человек шесть чего-то или кого-то ожидая. Пристроившись к ним, я поинтересовался чего это они тут ждут.
– Так сейчас отец Адриан принимает там, в «предбаннике» у эконома. Василий пускает только по одному. Кто-то выходит – идёт следующий, – пояснили мне.
Ну, думаю, мне крупно повезло. Сейчас попробую к старцу отцу Адриану попасть на приём. Эх, жаль только свой блокнотик не взял. Откуда же я мог знать, что вот так получится? У меня был специально заведённый блокнотик, в который я записывал всякие возникающие вопросы духовного содержания, которые нужно было решить с кем-нибудь из духовников. Тут за мной подошли ещё двое, потом ещё и ещё.
Вот настала и моя очередь. Я вошел в братский корпус и оказался в коридоре. Слева у двери стоял молодой послушник, направо уходил коридор. Вкусно пахло щами и печным дымком, от всего веяло теплом и простым уютом. Перекрестившись на икону, перед которой теплилась лампада, я немного растерялся – куда идти.
– К батюшке? – спросил послушник.
– Чего?
– К отцу Адриану?
– Ну да, куда нужно идти?
– Вот сюда, – и послушник открыл дверь.
И я вошёл как бы в большую светлую прихожую с окнами и стульями. На одном из стульев сидел седой старец в очках. На нём была скуфья и серая вязаная из шерсти безрукавка.
– Благословите, батюшка.
– Бог благословит, – я приложился к благословившей руке.
– Как тебя звать, откуда будешь? – спросил он.
– Меня Вячеслав зовут, я из Москвы. Хотел бы с вами поговорить, у меня тут вопросы есть.
– А, из Москвы. Вон Александр тоже из Москвы, – усмехнулся он, кивнув рукой на дверь.
– Батюшка, подскажите, как найти духовного руководителя, духовника? В Москве я хожу на исповедь к отцу Алексею Зотову в храме святителя Николя в Кузнецах. Но, он мирской священник и не всегда может ответить не некоторые мои вопросы, потому что я собираюсь пойти в монастырь и мои вопросы касаются именно монастырской жизни.
– Ну это да, мирскому священнику сложно конечно, разбираться в монашеской жизни, если он в монастыре никогда не жил и не знает, что такое монашеское послушание и смирение. Они понимают в семейной, мирской жизни, как детей воспитывать. А тут, конечно, нужно только с монахом советоваться, который давно в монастыре живёт, прошел все послушания, был послушником и так далее, – объяснил отец Адриан.
– Ещё я бываю в Троице-Сергиевой Лавре у отца Наума и отца Кирилла. И в Даниловом монастыре общаюсь с игуменом Серафимом, – бормотал я.
– Я вот тоже в Лавре прожил двадцать лет и хорошо знаю Кирилла и Наума. Я когда был молодым, то работал на ЗИЛе в кузнечном цеху и жил в общежитии. А ребята видели, что я верующий и как монах, ну и решили меня женить, невесту нашли. Так я в окно убежал в монастырь, даже документы оставил – паспорт мой наверно так до сих пор там и лежит, – смеётся батюшка. – И в 53-м году я поступил в Лавру, посуду на кухне мыл. Потом стал уже монахом и священником. А тут болящие приходят в монастырь и мне их так жалко было, что я стал молиться, чтобы Господь дал мне силы как-то им помогать. Ну, и я сделал себе из железного листа такой параман, набил в нём дырок и получилась как тёрка. И вот я целый день носил его на голом теле и раздирал в кровь, а за ночь всё заживало. И вот так я молился Богу.
Слушая этот рассказ, я представил себе, каково это вот так железную тёрку на спине носить. Тут оденешь какую-нибудь шерстяную кофту или носки, а они колются. Так в них ходить невозможно – весь учешешься. А тут – тёрка железная…
– Ну и вот я стал отчитывать бесноватых, помогать им, – продолжал отец Адриан, – И они узнали и стали приезжать отовсюду, много приезжали. Все рычат, гавкают. Начальству это не понравилось, что они тут в Лавре собираются и туристов пугают, и меня отправили сюда. Вот так, дорогой, Вячеслав, – улыбнулся старец.
– Я, батюшка, никак не могу сосредоточиться на молитве – лезут в голову всякие мысли, – пожаловался я.
– Это потому, что у тебя голова забита всякими чертежами, – ответил батюшка, глядя в пол.
Откуда он узнал про чертежи, подумал я. Ведь о себе я ничего ему не рассказывал: кто я, чем занимаюсь. Внутри у меня пробежал лёгкий холодок.
– А как от этого избавиться, ну чтобы очистить свои помыслы, ну от этих самых чертежей? – почти прошептал я пропавшим голосом.
– А для этого нужно читать Псалтирь и особенно семнадцатую кафизму.
– Батюшка, а я вот имею намерение поступить в какой-нибудь монастырь, но пока не знаю в какой. Вот отец Серафим хочет, чтобы я остался в Даниловом монастыре, в Москве. А что вы скажете? – снова задал я вопрос.
– В Москве сложно спастись. Чтобы спастись в Москве нужно быть святителем Николаем, – засмеялся отец Адриан. – Найди у кого-нибудь книгу Феофана Затворника «Путь ко спасению». Вот он там всё объясняет, как душу надо спасать.
– Батюшка, а можно я буду приезжать к вам в Печоры на исповедь и за советом? – неожиданно для самого себя спросил я и даже немного испугался своего вопроса.
– Да, пожалуйста, приезжай, записывай свои грехи на бумажку и привози. Да, вот так, Вячеслав. Ну, Бог благословит, иди.
Получив благословение, я вышел в коридор. Послушник всё ещё был здесь, и я решил попросить его провести меня к отцу Иоанну, иначе этот злобный Василий выпрет меня отсюда и книжки передать я уже не смогу.
– Слушай, помоги мне отцу Иоанну передать вот эти книжки, а, – я показал ему свёрток.
– Так это вон по той лестнице направо на второй этаж и последняя дверь справа. Постучи и там кто-нибудь откроет, – флегматично ответил он.
И я нырнул по коридору, потом по лестнице на второй этаж к келье отца Иоанна. Подойдя к двери, я тихонько постучал с молитвой: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас». Это меня в Даниловом монастыре научили так стучаться в дверь кельи. Дверь отворила улыбающаяся женщина в платке и внимательно на меня посмотрела.
– Здравствуйте! Я приехал из Москвы и хотел бы передать отцу Иоанну «Опыт построения исповеди», который он написал, а я вот размножил текст и сделал книжки. Это чтобы он дарил своим духовным чадам.
– Вы знаете, батюшка сейчас очень занят. К нему пришел наместник и он с ним беседует. Давайте я ему всё передам, он будет очень рад. Большое вам спасибо, – сказала она, закрывая дверь.
Затем она повернулась в двери и спросила:
– Вас как зовут?
– Вячеслав.
– Я батюшке передам, и он обязательно о вас помолится.
Когда я вышел из братского корпуса, и сделал глоток прохладного осеннего воздуха, то этот запах щей в коридоре, эти стены и храмы, каменная брусчатка, – всё вокруг на мгновение показалось мне родным и близким. Но пока только на мгновение…
Небесная канцелярия.
Начало зимы в Москве означало начало слякоти и снежной жижи под ногами. Это настроение очень хорошо передано в фрагменте фильма «Служебный роман», который сопровождается исполнением песни «У природы нет плохой погоды». Вот именно такой и запомнилась мне зимняя Москва 80-х: шапка-ушанка из ламы, длинное пальто и яловые сапоги. Чтобы не промочить ноги, вместе с ментоловым маслом я покупал в аптеке ещё касторовое масло, которым дома с вечера смазывал сапоги, от чего к утру они приобретали водоотталкивающее свойство. И тогда снежная каша мне была ни по чём.
Мой рабочий день начинался в 9-00 и к этому времени я уже должен был сидеть за своим рабочим столом или стоять за кульманом. Из Химок, где была квартира Дмитрия, получался достаточно долгий и разнообразный путь с пересадками на различные виды городского транспорта. Если же я ехал из своего дома, то это только на метро 20 минут до станции «Площадь Ногина» (ныне «Китай-город»).
Мой путь от метро до входа в вестибюль нашей организации занимал три минуты и его направление было в сторону Кремля, Красной площади или ГУМа – в общем туда, по улице Куйбышева (Ильинка). Каждый раз я проходил мимо огромного газона с правой стороны, и мне было известно, что на этом месте когда-то был знаменитый храм Никола Большой Крест. Проходя мимо этого газона, я всегда читал тропарь святителю Николаю «Правило веры и образ кротости», будучи абсолютно уверенным в том, что и сейчас Ангелы охраняют место Престола. Иногда мне даже казалось, что я их вижу: два огромных, почти прозрачных и с рипидами в руках. А также я знал и о том, что иконостас этого храма перед сносом, был перевезён в Троице-Сергиеву Лавру и установлен в церкви преподобного Сергия Радонежского с Трапезной палатой или просто – в Трапезном храме. Вот такой получался узелок.
Но, или касторовое масло оказалось не масляное, или я плохо им сапоги смазал, а ноги я всё же промочил и через пару дней слёг с температурой. Димка вызвал врача. Пришла женщина средних лет, на́скоро послушала стетоскопом «дышите-не дышите» и назначила обильное питьё. Весь следующий день я обильно пил морс из клюквы, привезённой из Печор. Но на другой день я почувствовал, что как бы обильно я ни пил толку от этого никакого – мне стало хуже. Лежал я на диване как раз напротив нашего домашнего иконостаса и глядя на икону Спасителя взмолился: «Господи, помоги!», и сразу вспомнил слова Сергея Васильевича, который как-то сказал мне о молитве:
– Мы не умеем молиться, так, как мы молимся – это не молитва. Вот если бы ты, например, плыл по середине реки в лодке, и она вдруг перевернулась, а ты плавать не умеешь – вот тогда бы у тебя была настоящая молитва.
И на этот раз у меня была именно такая молитва, даже не молитва, а вопль души, потому что я вдруг понял, что это конец. И тут я закричал:
– Димка, всё, хватит этого питья, нужно лечиться, беги в аптеку за бисептолом!
Однажды я заболел чем-то похожим на грипп, и врач прописал мне бисептол, вот я и отправил Дмитрия за этими таблетками. Правда, он и ещё что-то принёс, но я уже не разбирал что там – глотал всё подряд. К вечеру вроде стало полегче, я лежал весь мокрый от испарины и, глядя на теплящуюся лампадку, слушал как Дмитрий читает молитвы на сон грядущим и незаметно задремал…
Когда я открыл глаза, то Дмитрия уже не было. Наверное, он дочитал молитвы и пошёл спать. Я отрешенно смотрел в потолок, который слегка освещался огоньком лампады. Вдруг потолок стал делаться всё светлее и светлее, как будто внутри его разгоралась большая лампа. И вот я смотрю и вижу, что потолок в этом месте начинает превращаться в белые облака, которые стали медленно расходиться, открывая в середине чистое голубое небо, где-то там, высоко-высоко. К краю облаков подошли несколько Ангелов в виде светлых юношей и стали заглядывать оттуда сюда, вниз, как в некий колодец, перешёптываясь глядя на меня и слегка по-доброму улыбаясь, как бы шутя. Затем один из них повернулся чтобы взять то, что стояло возле него. Это был мешок. Он стал его развязывать, а те – другие – продолжали о чём-то шептаться, посмотрят на меня и снова улыбаются и шепчутся. И вот мешок был развязан и раскрыт. Тот Ангел, который держал мешок, что-то достал из него и бросил вниз горсть каких-то бумажек, и они полетели на меня колыхаясь, как осенние листья. Затем и остальные Ангелы хотя и весло, но с неким божественным достоинством стали тоже доставать из мешка и бросать вниз.
И я увидел, что это никакие не бумажки, а конверты разной формы и цвета, даже треуголки и все они с надписями и печатями. Когда они начали падать на меня, и я смог прочитать надписи, то от прочитанного меня охватил ужас – это были названия моих грехов. Причём прочитав очередной грех мне чётко представлялась картина, где и как он был совершён, и при каких обстоятельствах. И вот конверты уже сыпались в таком количестве, что и неба не было видно – одни сплошные конверты. И когда они меня почти всего засы́пали, я вдруг очнулся. Весь мокрый и совершенно обессиленный, я даже руку не мог поднять и уж тем более встать с постели. Мне казалось, что это вообще не я, и тело это не моё.
Днём температура спа́ла, я почувствовал себя на много лучше, и уже в ясном уме, хотя и не в полном здравии, вспоминал то видение (а может и не видение), которое со мной приключилось ночью. Меня удивило то, что о прочитанных на конвертах грехах я давно забыл и даже не знал о них. Но когда я их зачитывал, то сразу всё вспоминал и соглашался с тем, что это было именно так. Когда я рассказал об этом Димке, то он сразу сказал, что с этим наверно нужно ехать к отцу Адриану в Печоры. И мы стали собираться в поездку.
Ничего сложного в этой поездке не было. В пятницу я уходил с работы пораньше и встречался с Дмитрием на Ленинградском вокзале. Билеты мы покупали заранее, дня за два до отъезда, на Таллинский поезд, который отправлялся в 15-02, а прибывал в Печоры в начале шестого утра. Это было очень удобно – мы сразу шли в монастырь на раннюю литургию. Обратные билеты были куплены на вечерний поезд из Пскова в воскресенье. Поезд прибывал в Москву в понедельник утром так, что я прямо с вокзала ехал на работу. Впоследствии мы ездили чуть ли ни раз в две недели, и этот маршрут был отработан нами очень чётко.
Ранняя литургия в Успенском соборе ещё не начиналась, но народу было столько, что войти в храм было затруднительно. Когда мы пробрались к Иконе Успения Божией Матери, которой непременно нужно было поклониться, то увидели, что за огромным подсвечником в пространстве перед иконой Успения принимал исповедь отец Адриан. Конечно, мне было не привычно, когда, стоя вплотную ко мне кто-то издавал внутриутробное рычание, мотал головой или вдруг содрогался всем телом словно он схватился за оголённые электрические провода.
И мне было не понять, как можно было в чём-то каяться, когда аналой с батюшкой народ плотно обступил со всех сторон, так что он иногда хватался за него, чтобы его не снесли. Мне удалось протиснуться к стене с висевшей на ней большой иконой Страшного Суда, и оказаться почти рядом с отцом Адрианом у него за спиной. Батюшка заметил меня и подозвал к себе. На исповеди я рассказал в том числе и о случившемся ночном видении. Отец Адриан слушал меня нисколько не перебивая, а потом сказал:
– Тебе нужно покаяться за всю жизнь и пособороваться. Возьми тетрадку и прям в тетрадке напиши всё, что вспомнишь с возраста от семи лет. И тогда уже приедешь ко мне с этой тетрадкой. Вот так, дорогой.
После того, как батюшка прочитал надо мной разрешительную молитву, приложившись к Кресту и Евангелию, и получив благословение, я так и не смог отойти от аналоя будучи придавленный массой людей. Тогда я упёрся руками в аналой, напрягся что было мо́чи и создал свободное пространство для отца Адриана. Иногда народ поддавливал, и мне приходилось изо всех сил упираться в массивный аналой, который то и дело сдвигался с места.
– Вы немного отойдите подальше, а то вон даже Вячеслав не справляется с вами, – попросил батюшка исповедников улыбаясь, глядя на мои усилия.
Димка тоже был на исповеди. А я так и простоял всю литургию возле аналоя пока народ не поубавился. По окончании литургии, мы пошли к выходу, а отец Адриан всё ещё продолжал исповедь. Тут нас встретила наша печорская знакомая Татьяна.
– О! Привет, опять приехали! На исповеди у батюшки были?
– Да, повезло нам. Вот теперь ещё нужно определиться, где бы нам остановиться на одну ночь, – сказал я.
– Так, а вы спросите у батюшки, он и благословит к кому-нибудь, – посоветовала Татьяна.
– Слушай, Дим, поди спроси, а.
Димка пошёл, поджав губы, внутрь храма. Минут через пять он вернулся радостный.
– Батюшка благословил остановиться у какой-то Аданичкиной, на Рижской 23, – отрапортовал он.
– А! Так я знаю её, это Валентина Васильевна! Пойдёмте я вас провожу, тут совсем рядом, – предложила Татьяна. И мы пошли на Рижскую 23.
Разве могли мы тогда помыслить о том, что останавливаться в этом доме мы будем ещё много раз, вплоть до нашего поступления в монастырь.
Дом Валентины Васильевны был большой, двухэтажный. Сама она оказалась худощавой пожилой женщиной, можно сказать даже бабушкой. Когда мы вошли, Татьяна тут же затарабанила:
– Здравствуйте, Валентина Васильевна! Это чада отца Адриана из Москвы, мои друзья. Батюшка им благословил к вам на одну ночь.
– Отец Адриан благословил, точно? – переспросила она, шамкая, протезами. – Я к себе беру только с благословения отца Адриана.
– Да-да, он благословил. Мы как раз идём из монастыря, а батюшка сейчас там исповедовал в Успенском на ранней, – продолжала Татьяна.
Хозяйка провела нас в комнату на втором этаже.
– Вот тут можете располагаться, – сухо сказала Валентина Васильевна.
Мы осмотрелись – вроде ничего. Бросили вещи и пошли с Татьяной, решившей сводить нас к схимонахине Рафаиле, которую она сама постоянно навещает. По дороге Татьяна рассказывала, что матушка Рафаила – настоящая старица. Преклонные годы и болезни не позволяли ей выходить из дома, и она всё время находилась в своей комнате на кровати. Матушка Рафаила очень любила книжки с детскими сказками, в которых было много иллюстраций, а стена у её кровати вся была завешана разными иконами. И мы, собственно, шли к ней в гости как к старице, которая вполне могла сказать нам нечто душеполезное для нас.
Матушка жила не одна. При ней была её верная помощница Анна, которая и ухаживала за старицей, и была её как бы келейницей. Войдя в дом, нас встретила Анна. Татьяна попросила её зайти к матушке и спросить, сможет ли она принять ребят из Москвы. Анна вошла в другую комнату и вернувшись сказала, что мы можем к ней войти.
Схимонахиня Рафаила сидела, придвинувшись к спинке металлической кровати, где была подложена подушка для удобства. Голова её была покрыта апостольником, а по строгому даже мужественному лицу можно было понять сколько всяких жизненных трудностей пришлось ей пережить. Татьяна слегка подтолкнула нас сзади, прошептав: «Подойдите под благословение». Сложив ладони рук, мы один за другим подошли и попросили благословить нас. Матушка перекрестила каждого обычным крестным знамением, как все мы крестимся, тихо произнеся при этом: «Матерь Божия». Поцеловав руку, мы присели на стулья возле кровати. Она листала сказки Пушкина с иллюстрациями Билибина. Это самые лучшие иллюстрации всех времён и народов! Мне самому очень они нравились, и я всегда с интересом их разглядывал ещё в детстве.
