Текст книги "Разочарованный странник"
Автор книги: Иеромонах Кирилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
– А чего это у Неё глазки такие ма-а-ленькие. Нужно чтобы они были во какие! – и он показал рукой, растопырив большой и указательный пальцы.
– У нас в ЦАКе (церковно-археологический кабинет) есть икона Божией Матери Песчанская. Она была обретена святителем Иоасафом Белгородским в городе Изюм. Там эта икона служила какой-то загородкой в притворе храма и стояла вся в грязи. А он взял икону и велел поставить её в храме на самом видном месте. Вот возьми и напиши такую же. На этой иконе глаза во какие! – и старец снова показал пальцами.
– Иди ко сюда, – отец Наум подозвал небольшого роста, плотного с огромной бородой, но молодого священника лет тридцати пяти.
– Пойди проводи его в ЦАК и покажи Песчанскую икону. Зайди к швеям, возьми у них кальку и пусть он приложит эту кальку к иконе и обведёт её.
Этим священником был протоиерей Олег Чайкин, настоятель Вознесенского собора в Ржеве, который был духовным чадом архимандрита Наума. С ним мы отправились в здание Духовной академии, в котором находился Церковно-археологический кабинет.
Войдя в здание академии отец Олег попросил дежурного найти семинариста, заведующего этим кабинетом. На самом деле это не просто кабинет в обычном понимании, а музей различных церковных предметов старины. Музей занимал помещения Царских чертогов в верхней части здания академии и основную часть фонда составляла личная коллекция патриарха Алексея I (Симанского). Вскоре подошел семинарист с ключами от кабинета, отец Олег стал с ним о чём-то говорить и видно было, что они хорошо знакомы. И не удивительно, потому что сам отец Олег ещё недавно был студентом этого Духовного учебного заведения.
Поднявшись на второй этаж, семинарист открыл дверь музея, и мы пошли по залам искать Песчанскую икону Божией Матери, так как и сам смотритель ЦАКа не вполне представлял себе, где она может быть. Пройдя несколько залов и не найдя икону, мы вошли как бы в широкий коридор между залами, где возле окна стоял чёрный рояль, а на противоположной стене висели большие иконы, среди которых была и Песчанская.
Икона оказалась достаточно большой, не меньше метра в высоту и глаза были действительно «во какие». Мы подошли к ней, перекрестились и приложились. После короткого совещания отец Олег с семинаристом аккуратно сняли икону со стены и положили её на рояль. Быстро закрепив на иконе кальку, принесённую из швейной мастерской, я стал тщательно обводить карандашом контуры образа Божией Матери. Через некоторое время калька была готова, и мы вернули икону на свое место.
Ещё раз с благоговением приложившись к Песчанской иконе, я поблагодарил отца Олега и смотрителя церковно-археологического кабинета за помощь, и отправился домой. Вместе с просфорами в моей сумке лежала в несколько раз сложенная калька с прорисью Песчанской иконы Божией Матери.
Зачем мне всё это было нужно станет известно гораздо позже.
А к отцу Олегу Чайкину, после этого знакомства, я ещё несколько раз приезжал в Ржев погостить, подкрасить кое-какие иконы, позвонить в колокола и искупаться в Волге, протекающей под обрывистым берегом, на котором стоит Вознесенский собор.
Оптина пустынь.
Весь предыдущий 1987 год и я, и Дмитрий напряжённо занимались в институте, делая преддипломную работу, а к лету следующего года готовясь защищать диплом. Подготовка к дипломной работе забирала очень много сил. После Рождества, которое мы встретили в Даниловом монастыре, нужно было собирать материал, делать эскизы для предстоящего дипломного проекта. Моей преддипломной работой был проект транспортировки корпуса атомного реактора для АЭС железнодорожным транспортом. Очень сложная работа с множеством железнодорожных ограничений. Помимо графического проекта нужно было изготовить ещё и макет. И я решил делать макет из ватмана и гипса, так как он такой же белый, как бумага. Из ватмана я выклеил две железнодорожные платформы со всеми мелочами: перилами, фонарями, ступеньками – ювелирная работа. А из гипса отформовал колёсные пары, предварительно вылепив их в точности из пластилина. Так же были изготовлены рельсы, на которых стояли эти платформы. Корпус реактора, похожий на толстую баллистическую ракету, одним концом лежал на одной из платформ на дополнительной крепёжной поворотной платформе, а другим – на другой. Средняя часть корпуса висела между платформами, которые стягивалась специальным механизмом с тросами, изготовленными так же из бумаги и гипса. Весь макет получился длиной около полутора метров. Мне привезли его в Строгановку на машине и когда я внёс макет в аудиторию все притихли. Один из сокурсников, Серёга, подошёл к столу с макетом, обошёл вокруг, посмотрел на меня и, покрутив пальцем у виска произнёс: «Ты чего, того?» Этот макет долгое время стоял в выставочном зале Строгановки.
И вот наступил Юбилейный год 1000-летия Крещения Руси. Основные торжества Московская Патриархия решила провести в Даниловом монастыре. Конечно, все силы были брошены на подготовку монастыря к проведению торжественных мероприятий и приёму гостей. Везде всё подчищалось, мылось, красилось, асфальтировалось.
Накануне, в Великий Четверг, мы были в монастырском соборе Живоначальной Троицы на литургии, приготовившись ко Причастию, как и каждый православный христианин в этот день. По окончании богослужения к нам подошёл отец Серафим и вручил пригласительные билеты, которые давали право входа в монастырь на ночное Пасхальное богослужение. Мы были счастливы!
Часов в десять вечера мы с Дмитрием уже стояли возле Данилова монастыря, где на площади перед входом собралось огромное количество народа, желающего пройти в монастырь. Но, на территорию монастыря могли пройти только приглашённые. Мы уверенно прошли по устроенному и огороженному коридору, предъявили удивлённой охране пропуска и беспрепятственно вошли через Святые ворота на территорию монастыря.
В Троицком соборе было ещё достаточно свободно. Постепенно прибывали приглашённые и храм начинал оживать. Люди входили, ставили свечи на подсвечники, крестились и прикладывались к иконам. Из боковой дьяконской двери алтаря вышел игумен Серафим и направился к нам. Мы стояли посередине храма с правой стороны возле колонны там, где раньше располагался хор. Подойдя, отец Серафим благословил нас и попросил пройти с ним в алтарь:
– Пойдёмте со мной. Понесёте хоругви на Крестном ходе.
Вслед за отцом Серафимом мы тоже вошли в алтарь. В алтаре нас облачили в стихари, затем мы взяли огромные хоругви и пошли к входным дверям храма дожидаясь, когда запоют «Воскресение Твое Христе Спасе» и священство выйдет из алтаря для Пасхального шествия Крестным ходом вокруг Троицкого собора.
Заканчивалась заутреня. Нарастало некоторое напряжение. Мы стояли у распахнутых соборных дверей на паперти и смотрели на огромное количество собравшегося перед храмом народа с зажжёнными свечами. Фоторепортёры то и дело бегали и щелкали затворами фотоаппаратов. От волнения меня колотил озноб, как в лихорадке, и я еле удерживал холодными руками толстое древко хоругви. И вот запели «Воскресение Твое Христе Спасе, Ангели поют на небесех и нас на земли сподоби чистым седцем Тебе славити». Священство со свечами в руках вышло из алтаря. Ударили в колокол, процессия двинулась вокруг храма, и мы пошли впереди Крестного хода, неся хоругви и не чувствуя под собой ног.
Прозвучали первые Пасхальные приветствия «Христос Воскресе!». Все вошли в храм под пение хора, мы поставили на своё место хоругви и направились снова в алтарь. Наступившим Великим праздником праздников и торжеством из торжеств было наполнено всё вокруг.
Мы стояли в некотором восторге, молились и наблюдали за происходящим в алтаре. В это время в пономарке рядом с нами два инока готовили кадила, разжигая для них угли, и один говорит другому потаённым голосом:
– Ты будешь разговляться? А я не буду, я ещё попощусь.
Вот подвижники, подумал я про себя, наверное, это только в монастыре так возможно.
Потом, уже будучи сам насельником монастыря, я вспоминал этот эпизод в алтаре, когда на Пасху наш наместник приказал насильно привести из кельи в трапезную одного такого же «подвижника» и накормить его, чтобы тот окончательно не повредился умом.
Всю Пасхальную ночь мы с Дмитрием простояли в алтаре Троицкого собора Данилова монастыря. Конечно же, основные торжества, посвящённые 1000-летию Крещения Руси начались с утреннего богослужения и продолжались весь день. Но в это время, добравшись домой на такси, мы с Димкой, изнемогшие от ночной службы, мирно спали и видели Пасхальные сны. На столе у нас стоял кулич с творожной пасхой, крашеные яйца, тушеная с мясом картошка и недопитая бутылка кагора.
Летом мы полностью погрузились в дипломную работу. Но уже весной я знал тему своего диплома и начал подготовку материала для него. Если преддипломный проект был связан с транспортировкой корпуса атомного реактора АЭС железнодорожным транспортом, то дипломный проект – наземным транспортом. То есть это был тягач-платформа грузоподъёмностью 600 тонн с автономно управляемыми мотор-колёсами, которых было шестнадцать пар. Идея заключалась в том, что на заводе-изготовителе тягач подъезжал под стапеля, на которых монтировался корпус реактора, мощные гидроцилиндры слегка приподнимали изделие, стапеля убирались, платформа опускалась на своё место, специальный механизм фиксировал корпус реактора на платформе и тягач медленно начинал своё движение. Меня проконсультировали в НИИ «Спецтяжмаж», и я приступил к большой и кропотливой работе.
Дмитрий тоже готовил диплом по специальности «Художественная обработка металла». Его проект был связан с цветными перегородчатыми эмалями. И когда преподаватель сказал студентам его группы, что графическую часть работы необходимо выполнить на планшете форматом 1х1 метр, то они сразу заохали, мол, это очень большой размер. Тогда преподаватель привёл им в пример дипломные работы отделения художественного конструирования:
– А что это вы приуныли? Вон ХК-шники выполняют свои работы на восьми таких планшетах… И потом лечиться, лечиться, лечиться.
Нет, после защиты я, конечно, не стал лечиться. Получив дипломы о высшем образовании, мы с Димкой решили совершить большое паломничество по святым местам в поисках обители, в которой мы смогли бы подвизаться. Но для этого нужны были деньги. И тут неожиданно появился заказ на оформление витрин магазина одежды. Мы предложили руководству магазина поместить в витринах большие красочные батики, выполненные на шёлке. Сюжетами для росписи были выбраны пейзажи с усадьбами Подмосковья. Эскизы были одобрены, и мы приступили к работе. Батики мы делали в домашних условиях горячим способом, с парафиновым резервом, используя анилиновые красители. После каждой очередной покраски парафин выпаривали утюгом на разостланных по полу газетах. Сделав перерыв и войдя в ванную чтобы умыться, мы с ужасом обнаружили, что наши языки стали почти чёрными, видимо от паров красителя при выпаривании. Но, молодость взяла своё и мы рассмеялись, показывая друг другу тёмно-зелёные языки, вспоминая о том, как в армии при патинировании чеканок в растворе сернистого натрия у нас на руках растворялись ногти. Ничего не поделаешь – искусство требует жертв.
Батики получились великолепные, руководство магазина было в восторге, и мы получили за работу 1000 рублей. Тысяча рублей! Это когда месячный заработок инженера был 120 рублей. На эти деньги мы могли объехать всю страну, останавливаясь в лучших гостиницах. Но, мы решили, что нашим первым пунктом назначения будет Почаевская Лавра.
К этому времени мы уже многое знали о духовной жизни и о церковной этике. Поэтому на всякие свои предприятия брали благословение у священника. Отца Серафима не оказалось в Даниловом монастыре, и мы отправились на трамвае в храм святителя Николая в Кузнецах к отцу Алексею Зотову. Однако подойдя к нему под благословение отец Алексей не благословил нам эту поездку:
– Там, вас сразу в милицию заберут, и будут допытываться кто вы такие и зачем приехали. Поезжайте лучше в Оптину пустынь. У них там сейчас много работы. Вот и потрудитесь во славу Божию и помолитесь Оптинским старцам.
Я на работе взял отпуск и 1-го августа, в день памяти преподобного Серафима Саровского, мы сели в электричку на Киевском вокзале, которая следовала до Калуги. Из Калуги автобусом доехали до Козельска, а дальше – пешком.
Перейдя по мосту через реку Жиздру, мы вошли в великолепную корабельную сосновую рощу. Погода была солнечная и мы шли, наслаждаясь тёплым летним днём и запахом лесной хвои. Вот показались строения Оптиной. Войдя на территорию обители нас поразило то, что в зданиях у входа проживают семьи местных жителей. Во дворе дома сидели мужики и курили. У братского корпуса нас встретил отец Иннокентий, который разузнав о цели нашего приезда сразу поселил нас в "гостиницу" для паломников, которая располагалась на другом конце монастыря в изрядно пошарпанном двухэтажном доме. К слову сказать, тогда паломниками назывались обыкновенные трудники, приехавшие не просто помолиться, а ещё и потрудиться.
На первом этаже этой "гостиницы" жили мужчины и у нас был умывальник. А на втором была женская часть "гостиницы", так как девчонок, желавших потрудиться в Оптиной, было тоже не мало. При входе в обитель в здании справа от Святых ворот находилась трапезная, где женщины несли своё послушание. Гостиницей в полном смысле назвать эти помещения было сложно. Скорее это было похоже на ночлежку. В комнате, куда нас поселили, стояло восемь или десять кроватей с напрочь «убитыми» прикроватными тумбочками, и больше ничего. Сюда мы приходили только вечером, так как всё остальное время мы были на послушаниях. Когда же мы все собирались в своей гостиничной келье, то начинались всякие интересные беседы о том, кто где побывал и что видел. И один из паломников, лёжа на кровати говорит:
– Самое трудное послушание – в Псково-Печерском монастыре на коровнике…
Внутри монастырских храмов была настоящая разруха. В одном из них располагался кинотеатр и на улице возле стены лежали вынесенные и сваленные в кучу ряды зрительских стульев с откидными сидениями. Кругом валялись битые кирпичи, доски и всякий мусор. Введенский храм стоял весь в строительных лесах, как снаружи, так и внутри. Но самое ужасное было другое.
Дмитрий как-то признавался мне, что жить он может где угодно: в лесу, в горах, в пещере, в пустыне. Но при условии, что там будет удобный санузел с туалетом. Здесь же, в Оптиной, можно было найти всё им перечисленное кроме санузла с туалетом. В гостинице был ржавый умывальник, а на улице рядом водоразборная колонка, у которой нужно было качать ручку чтобы пошла вода и только тогда можно было умыться, при условии, что кто-то будет продолжать качать воду. Но вот туалет был общий, находящийся в здании бывшей трапезной, который одним своим видом приводил Димку в обморочное состояние.
На стене в трапезной уже была обнаружена под штукатуркой настенная роспись с остатками изображения Божией Матери с Богомладенцем на руках, которая спускалась с небес в сонме ангелов к Оптинским преподобным. На полу трапезной лежали штабеля досок и прочие строительные материалы, с потолка свисала лампочка, а в дальнем торце помещения был устроен временный, самой простой конструкции, туалет для паломников, то есть для нас. И каждый раз, когда Димке нужно было туда идти, он бледнел и уходил как на казнь, разве что, не попрощавшись со мной навсегда.
Весь день мы трудились на послушаниях, вынося строительный мусор из храмов. Девчонки в трапезной готовили простую, но вкусную еду для всей аравы трудящихся. А вечером мы все собирались на богослужении в надвратной Владимирской башне с Ангелом на шпиле, в которой два месяца назад, 3 июня, в день памяти Владимирской иконы Божией Матери состоялась первая божественная литургия в устроенном здесь храме. Тут же в арке сделали звонницу, подвесив на трубе несколько небольших колоколов. После вечерней службы мы все уходили через яблоневый сад к Жиздре, разводили костёр и читали вслух жизнеописания Оптинских старцев. А утром снова шли в храм, потом – на завтрак и на послушание. Откуда у нас брались силы – ведомо одному Богу.
Вскоре вернулся из поездки в Иерусалим наместник монастыря архимандрит Евлогий, которого прежде я знал как наместника Данилова монастыря и видимо за выдающиеся успехи в его восстановлении отец Евлогий был отправлен восстанавливать Оптину пустынь. Из Иерусалима он привёз бумажные иконки с изображением Спаса Нерукотворного, которые раздал всем нам как благословение. Я попросил ещё одну для Сергея Васильевича.
На том месте, где были захоронены Оптинские старцы, установили деревянный крест-голубец с неугасимой лампадой. К этому кресту мы ходили чтобы прочитать утренние молитвы и испросить благословение у преподобных отцов. В вечерних сумерках огонёк лампады говорил нам о том, что жизнь продолжается и по молитвам Оптинских старцев Господь не оставит всех потрудившихся на этом святом месте.
В скиту тоже все дома́ занимали местные жители, возле этих домов на верёвках сушилось бельё, по территории скита ходили куры. В скитских храмах располагались музеи Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского. Смотреть там особо было нечего. Разве что на пути в скит можно было попить воды из колодца, который называли «амвросиевым», да нарвать душистой мелиссы для заваривания в чай.
За вечерними разговорами в гостинице мы узнали от соседей по койкам, что недалеко от Оптиной пустыни есть два источника. Один из них, серный, который вытекает из обрывистого берега и небольшим ручьём впадает в Жиздру, а другой находится в колодце и тоже где-то на берегу реки. Серный источник мы нашли без особого труда по запаху сероводорода. Спустившись к нему, мы всё же хлебнули из ладошки душистой водицы. Но обычно водой из этого источника умываются. Говорят, что он лечит глаза. И так как мы с Дмитрием оба очкарики, то нам сам Бог велел как следует умыться целебной водой.
Другой источник, преподобного Пафнутия Боровского, представлял собой колодец и после послушания в один из вечеров мы решили пойти к нему. Уже немного смеркалось и садился густой августовский туман, так как этот колодец находился неподалёку от реки, но мы всё же пошли в указанном нам направлении. Раздвигая руками густую высокую траву, доходившую почти до плеч, мы осторожно продвигались в поисках колодца, всматриваясь в туман. И вдруг я чуть было не упал в воду, неожиданно споткнувшись о сруб колодца, который был спрятан в траве. Источник представлял собой низкий остаток сруба размером 5х5 метров наполненный ледяной прозрачной водой и очень глубокий. Окунаться мы, конечно, не стали – холодно, темно, да и жутковато. Только зачерпнули рукой водицы, умылись и пошли обратно. Но на следующий день мы уже знали, как пройти к источнику удобным путём и всё же искупались в обжигающей студёной воде колодца.
Потрудившись в Оптиной пустыни десять дней, мы решили, что этого вполне достаточно и пора продолжить путешествие. Наш дальнейший путь лежал в Киев.
Киев-Жировичи.
На железнодорожном вокзале Калуги мы узнали, что до Киева скоро будет какой-то проходящий поезд, и мы попросили в кассе дать нам билеты на боковые места плацкартного вагона. Кассиршу, конечно, удивило наше предпочтение боковым местам, но нам так было комфортно: свой отдельный закуток со своим столиком. Мы с Димкой сидели друг против друга и, засунув свои дорожные сумки под сиденья, спокойно вели беседу между собой и жевали пряники. Нам никто не мешал.
За окном вагона менялись пейзажи, приближаясь к южному региону страны, деревья начинали вытягиваться, зажелтели поля подсолнечника и зарослей кукурузы. Вечером поезд сделал большую остановку в Орле. На улице вдоль состава местные тётки продавали горячую варёную картошку с душистым укропом, а к ней – малосольные огурцы. Лучший ужин и не придумаешь! Наевшись рассыпчатой картошки с хрустящими огурцами и напившись чаю с пряниками, мы завалились спать, и проводница разбудила нас утром уже в Киеве.
По приезду в Киев мы пошли искать гостиницу на пару дней. И как-то в процессе поисков неожиданно наткнулись на агентство, которое занималось расселением гостей Украинской столицы. Вот туда-то мы и обратились. Девушка попросила дать ей наши паспорта и в процессе оформления она подозвала другого сотрудника. Они вместе что-то стали обсуждать, показывать в записях журнала, и вдруг объявляют нам о том, что мы оказались сто тысячными посетителями и теперь нам положен приз. В качестве приза нам предложили бесплатную обзорную экскурсию на автобусе по Киеву. Но, честно говоря, нам нужно было побыстрее куда-нибудь заселиться, да и пойти в Киево-Печерскую Лавру. Поэтому мы любезно отказались от экскурсии и попросили в качестве приза поселить нас в более или менее приличное место. Наше предложение было принято и нас поселили в небольшую, но уютную гостиницу. На самом деле это была вовсе не гостиница, а общежитие. В принципе, мы могли бы взять номер в любой гостинице Киева, денег у нас было достаточно, только нигде не было мест. А у этого агентства видимо налажены какие-то свои связи и договорённости с общежитиями, которые в летний период пустовали, поэтому места у них всегда были.
Добравшись до места нашего временного проживания, мы оставили вещи в комнате, в которой кроме нас никого больше не было, и отправились по городу в поисках столовой или кафе, чтобы немного перекусить. Но долго искать не пришлось. На Крещатике нас привлекла вывеска с бубликами и варениками, и мы зашли поинтересоваться, что там нам могут предложить. Оказалось очень даже! Там были горячие бублики, которые выпекали тут же, и вареники на любой вкус. Димка никак не мог привыкнуть к вывескам и надписям на украинском языке и всю дорогу его разбирал смех. «Моро́зиво», «Чоловíче взуття́», «Жiно́чи одя́г» или троллейбусный «квито́к» для него были совершенно непонятными словами. Меня же всё это нисколько не удивляло, потому что я с самого детства и до окончания школы прожил в Минске, и даже в 10-ом классе сдавал экзамены по «беларускай мове и лiтаратуре». И для меня «украiньска мова» была совершенно привычной и понятной. Но горячие бублики с молоком в этой вареничной не нуждались ни в каком переводчике – здесь все становились братьями. Откусив тёплый бублик и хлебнув молока, сразу забывал о том, кто ты и где ты. А вкус «вареникiв з вишнею i сметаною», которые подавались тут же, сразу оставался в памяти на всю жизнь и вызывал желание поселиться где-нибудь рядом в соседнем доме. Это было настолько вкусно, что за два дня нашего пребывания в Киеве мы с Димой стали постоянными посетителями этого заведения.
После незабываемого завтрака мы направили свои стопы в Киево-Печерскую Лавру, чтобы поклониться преподобным Антонию и Феодосию. К тому же мы приехали в Киев как раз в то самое время, когда Церкви только что были возвращены Дальние пещеры и здесь начала возрождаться монашеская жизнь.
День был по-южному тёплый и солнечный, купола церквей горели золотом и с самого входа в Киево-Печерскую Лавру мы были поражены её величием и долго рассматривали фрески на стенах при входе. Нас привлекало всё на территории Лавры, мы интересовались каждым фрагментом здания или росписи. Я, не переставая щёлкал фотоаппаратом, желая зафиксировать всё это великолепие. Более всего меня поразила настенная живопись Трапезной палаты с церковью преподобных Антония и Феодосия. Автором этой живописи был И. С. Ижакевич. Мне так всё понравилась в этом храме, так было по душе, что с тех пор этот стиль настенной росписи стал для меня образцом современной храмовой живописи.
И вот странное дело. Внутреннее убранство Трапезной палаты было разработано знаменитым архитектором Алексеем Викторовичем Щусевым, и он же потом стал автором мавзолея Ленина, лауреатом четырёх Сталинских премий и двух орденов Трудового Красного Знамени; художник Ижакевич, автор росписи этого храма, после революции стал членом Ассоциации художников Красной Украины и так же награждён орденом Трудового Красного Знамени. В то время как большевики уничтожали и ссылали «церковников» в лагеря, они благополучно трудились и получали правительственные награды. Такая метаморфоза мне была непонятна. Видимо не всё до конца известно нам о том периоде времени…
По длинной деревянной галерее мы прошли к Дальним пещерам. Выйдя на площадь возле церкви Рождества Богородицы, мы увидели, что под открытой галереей храма готовится вечернее богослужение. Внутри галереи развешивали иконы, украшали их расшитыми рушника́ми, и в торце галереи уже был устроен переносной Престол. В одной из арок послушник заканчивал крепить небольшой колокол. Мы с Димой как раз стояли возле него, когда он, спускаясь со стула, ненароком зацепил верёвку языка колокола и тот издал зычный звук. Послушник вначале испугался от неожиданности, а потом сам себе удивляясь растерянно произнёс, глядя на нас:
– Во, то ж первый колокольный звон Лавры.
Посещение пещер уже закрывалось, но мы всё равно спустились в них. Пройдя несколько метров навстречу нам по подземной галерее шёл инок с фонарём, объявляя о закрытии пещер и выпроваживая посетителей. Когда он подошёл к нам я обратился с просьбой:
– Благословите мы быстро пройдём и сейчас вернёмся.
– А, ну если «благословите», то тогда можно, – ответил он, улыбаясь и пошёл дальше.
Наверное, тот инок сейчас уже архимандрит или даже архиерей. А может быть женился и теперь уже воспитывает внуков. Пути Господни неисповедимы.
На следующий день, 14-го августа, был праздник Происхождения честных древ Животворящего Креста Господня или, как его называют в народе – Медовый Спас. Мы приготовились ко Причастию и пришли рано утром в Лавру на литургию, которая служилась в пещерном храме преподобного Феодосия. Народу было много. Люди стояли по коридорам пещер, пели и молились. В прилегающем коридоре пещер шла исповедь на накрытом покрывалом надгробии, на котором лежал крест и Евангелие. Кто-то сказал нам, что на этом месте захоронен преподобный Феодосий. Мы, конечно, захотели поисповедаться именно на этом месте. Исповедь принимал молодой иеромонах, как потом выяснилось, имя у него было тоже Феодосий. Получилось так, что мы исповедались у Феодосия на гробе Феодосия.
По окончании богослужения мы подошли к отцу Феодосию за благословением в дорогу, так как утром следующего дня мы собирались поехать в Жировичи, в Свято-Успенский монастырь, чтобы помолиться чудотворной Жировичской иконе Божией Матери, почитаемой чудотворной православными и католиками. Да и к слову сказать, действующих монастырей на то время в нашей стране больше и не было. Отец Феодосий благословил нас в дорогу и подвёл к тут же стоящему у стены шкафу с мироточивыми глава́ми. Это были черепа святых угодников Божиих, помещенные в специальные сосуды и на половину находящиеся в прозрачной жидкости. Эта жидкость и была тем самым ми́ром, которое чудесным образом исходило от этих глав. Подойдя к шкафу, отец Феодосий открыл его дверцы, и мы увидели, что макушки черепов влажные и покрыты как бы росой или потом.
Он взял лежащую на полке шкафа кисточку, поводил ей по этой росе на макушке одного из черепов и помазал нас миром. После чего отец Феодосий указал нам на небольшую пещерку в стене и сказал, что это и была келья преподобного Феодосия, предложив нам войти туда и помолиться. Мы вошли в пещерку, которую освещал тусклый свет лампады. У стен были возвышения на подобие лежанок или скамеек, на которые мы с Дмитрием присели. И так мы сидели и молились преподобному Феодосию Печерскому о том, чтобы он указал нам обитель, в которой бы мы могли остаться и сподобиться монашеского жития.
Наш поезд до Бреста был вечером. Почему до Бреста? Да потому что нам нужно было доехать до белорусского города Сло́ним, рядом с которым находилась деревня Жировичи. А в Слоним мы могли попасть только из Бреста, сделав там пересадку.
Времени до отправления поезда было достаточно, и мы решили посвятить его некоторым достопримечательностям Киева. У меня уже был опыт поездки в Киев для освящения нательного креста, и я сохранил карту города, которую предусмотрительно сунул в свою дорожную сумку перед поездкой. Ведь маршрут нашего паломничества был продуман заранее – по действующим монастырям.
От Киево-Печерской Лавры на троллейбусе мы доехали до Владимирского спуска чтобы полюбоваться памятником Владимиру Великому на крутом берегу Днепра. Оттуда по Крещатику пешком прошли к знаменитому Софийскому собору XII века, фрески которого можно рассматривать весь день. Так как это был музей-заповедник, то мы тайком всё же умудрялись креститься и прикладываться к фрескам на древних стенах Руси изначальной.
Неподалёку от Софийского собора расположены древние Золотые ворота Ярослава Мудрого. Конечно, это уже точная реконструкция главных ворот города времён Киевской Руси, внутри которых есть и сохранившиеся фрагменты древней стены. И мы, пройдя по внутренним коридорам, забрались на самую верхнюю площадку ворот.
Тут же в двух кварталах расположен и Владимирский собор, который мы никак не могли обойти своим вниманием и конечно же зашли в него, ощутив благодатную прохладу внутри собора. На улице стояла жара, и Димка плёлся из последних сил по раскалённому тротуару, возмущаясь изматывающим холмистым ландшафтом Киева:
– Всё, не могу больше ходить по этим улицам вверх-вниз, вверх-вниз! Давай уже где-нибудь сядем и отдохнём!
На самом деле и у меня тоже ноги гудели от такой пешей прогулки. Где-то тут же рядом мы купили арбуз, зашли в ботанический сад, расположенный напротив Владимирского собора, и сели на скамейку в тени деревьев. Я достал перочинный ножик и разрезал арбуз, который мы с удовольствием съели с хлебом, заодно и пообедав.
Вечером, изнемогшие от путешествия по городским холмам, мы сидели на своих боковых местах в плацкартном вагоне и молча смотрели в окно, прощаясь с Киевом.
Ранним утром мы прибыли в Брест. У нас было минут сорок до отправления поезда до Слонима, и мы никак не могли, будучи в Бресте уехать, не посетив Брестской крепости. Ещё в школьные годы я не раз бывал здесь с экскурсией и заметил один ориентир – монумент в виде штыка, который виден с привокзальной площади. И мы пошли «на штык», так как именно там и находилась Брестская крепость. Билеты до Слонима были у нас в кармане, и мы вполне могли пройтись пешком, имея киевский опыт пеших прогулок.
Обойдя весь мемориал Брестской крепости, мы вышли через Холмские ворота к реке Мухавец и посмотрели на другой берег реки в сторону границы с Польшей, откуда всё и началось летом 1941 года. Так незаметно прошло время, и мы опомнились, когда оставалось пятнадцать минут для того, чтобы домчаться до вокзала, забрать из камеры хранения свои сумки и вскочить в вагон поезда. Выбежав через центральный вход в виде огромной звезды из бетона, мы увидели, что на площади, где обычно стоят экскурсионные автобусы, одиноко стоял «жигулёнок». У нас появилась надежда и мы, подбежав к машине, дали водителю три рубля, и он мигом домчал нас до вокзала по пустому спящему городу.
