Текст книги "Склонюсь."
Автор книги: И. Тёрнер
Соавторы: Светлана Ланге
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
В раму забарабанили костяшки пальцев.
– Не слушай его! – попросил Ролло и выкрикнул, обращаясь к окну, – Заткнись, Снорри, или я тебя отделаю!
– Не волнуйся, – Скидди приложила палец к губам, как заговорщица, – Сейчас я его угомоню.
Подойдя к окну, она распахнула ставни. Воспользовавшись оказией, Снорри просунул башку в оконный проем, ощерился, показывая солидную щель между передними зубами.
– Чего ты, кошечка? – подмигнул он девушке, – или тебя все-таки приголубить?
– Если бы ты еще мог, Снорри, обоссанец, – Скидди скрестила руки на едва обозначенной под платьем груди, – так ведь тебя зовет твоя жена Виви, когда вы уединяетесь в супружеской спальне, где вас никто не слышит? Потому что ты только мочишься в постель ночами почем зря, как маленький, а голубить кого-то? Хо-хо! Это превышает твои скромные возможности! Тебя достает лишь на редкие занятия рукоблудием. А с Виви и ее аппетитами превосходно управляется твой отец Торгримм, истинный папочка своего собственного внука. Ну или кто-нибудь из батраков на худой конец – Виви давно никому не отказывает! При таком-то муже!
Снорри перестал гримасничать и кривляться, нижняя челюсть у него криво отвисла. Скидди поглядела на его обалдевшую физиономию и, закинув голову, зашлась издевательским, пронзительным хохотом.
– Закрой пасть! –овладев собой Снорри, задвигал шеей и плечами, словно хотел просунуть в окно еще и руки, чтобы дотянуться до Скидди, но рама была слишком узкой, – замолкни, лгунья, коряга сухая, кривая курица, песья трава! Ни слова правды не сказала! Все поклеп! Вранье!
Опустив на пол Альв, Скидди сунула руку в складки платья и извлекла из них тяжелый латунный браслет с гравировкой.
– На вот возьми и отдай своей сестре, горлопан, – она сунула браслет Снорри в самый нос, переставая смеяться, – ты, я слышала, подыскиваешь для Астрид подарок. Это ей как раз подойдет.
– Ах ты…сссу….ведьма ты вшивая… – прошептал Снорри, косясь на браслет и отодвигаясь назад, – что ты суешь мне? Этим украшают мертвых жен перед тем, как положить на погребальный костер...
Скидди толкнула Снорри в лоб, выбросила браслет следом на улицу и захлопнула ставни. Оглянулась на Ролло. Он был бледен, на лбу его блестели капельки пота.
– Я не знала, что это за браслет, он мне просто понравился, – пожала она костлявыми плечиками, – не знала, для какой цели он служит у вас. Я из других мест и обычаев ваших не знаю.
– Я понял, – холодно кивнул он и ушёл. Хлопнула входная дверь.
– И как, жив еще? – донесся снаружи голос Свена Эриксона.
– Я к этой стервочке ни на шаг не приближусь, пусть бы меня живьем палили, не пойду сюда и отцу скажу, – убого проблеял Снорри, – она колдунья, вёльва, напророчит беду, наведет порчу…Вы слышали, какой вздор она там несла про меня и Виви?! Сжечь бы ее за вранье!
– Кто тебя просил злить девчонку и грубить кузнецу, – жестко оборвал его Ролло, – дурень. Ульвбрехт – не тот мужик, с которым стоит задираться. В черепушке твоей, видать, последние остатки мозгов усохли.
– Сам же вызвался просить у нее прощения! Здорово придумал, нечего сказать. Может, тебе льстит, Ролло, что она млеет при виде тебя? Может, предпочтешь патлатую вёльву с разноцветными зенками моей сестрице?
– Молчать, – рявкнул сын Асбьёрна уже почти у самой калитки. Предусмотрительно приглушил тембр голоса, но Скидди расслышала. – Никогда, даже в шутку не смей меня сватать к ней. И с Астрид не сравнивай. Иначе не кузнец, я тебя изувечу.
– Чего ты злишься? Понял я. Идем отсюда.
Голоса парней стихли на изгибе тропы. Скидди вздохнула и отошла от окна. У дверного косяка стоял, смотрел на нее отец, тихо появившийся на кухне неизвестно когда. По выражению запачканного копотью бородатого лица, дочь поняла, что он слышал весь разговор на дворе, от первого до последнего слова. Она занялась тем, что стала накрывать обед. Сняла с полки и поставила на стол две глиняные миски, протерев их предварительно передником, нарезала ломтями ржаной хлеб.
– Я предупреждал тебя, дочка, – проговорил отец, развязывая тесемки кожаного фартука, снимая его и бросая на пол у входа, – люди – плохая компания. Худшая из худших. Насмешники, жадины, трусы. Когда пытаешься сосуществовать с ними, ведешь себя по-доброму, они принимают твою доброжелательность за слабость и считают своим долгом втоптать тебя в грязь. Но только ты показал клыки – удирают со всех ног. Скверная погань. Шакалы. И ты хотела к ним вернуться…
– Хотела, – отозвалась Скидди, – я же не жалуюсь. И знаешь, папа, я рада, что услышала все это. Раньше я сомневалась, сдерживалась, думала, имею ли право… А сегодня поняла – имею. С ними все средства хороши. С нами в Кнаупангр не церемонятся, и мы не будем. Садись к столу, рыба готова.
– Не хочу, – буркнул отец. Зачерпнул кружкой воды из ведра, что стояло на тумбе рядом с очагом, напился. – Кусок в горло не лезет. Паршивое место.
– Хватит ворчать, отец. Как мы поселились здесь, не было дня, чтобы ты не пребывал в плохом настроении. На самом-то деле не все так плохо. Есть еда, работа.
– Ты смеешься, Скидди? – ахнул Ульвбрехт, – Работа? Они тягают мне кучами рухлядь, которую по каким-то им одним известным причинам именуют доспехами. Воинским снаряжением. Тому заточи, этому выправи вмятины. А я ничего подобного отродясь в руках не держал! Я кую иные мечи и копья! Да тебе ли мне объяснять, дочка?! Мало того! Кому коня подковать надо, кому дырку в котелке заделать, кому гвоздей наклепать! Тьфу! Срам один. Заняться стоящим делом нельзя, будь добр, блюди инкогнито. И плохо мне вдали от горы, тягостно.
Он с грохотом уселся на низкий табурет, который чуть было под ним не сломался, подпер кулаками тяжелую голову. Скидди положила в миску несколько душистых, покрытых золотистой корочкой кусков форели, вареной репы на гарнир, щедро сдобрив блюдо мелко рубленой петрушкой и тмином, пододвинула к отцу. Сама тоже принялась за еду.
– Откуда тебе известно, что творится дома у этого болвана Снорри? – прищурился на дочь Ульвбрехт, – Неужели гадала, руны кидала?
– Еще чего! – Скидди поперхнулась хлебом, – много чести будет. Под окошком подслушивала. Благо, кобели их меня заметить или учуять не в состоянии – чудеса твоей крови, папочка.
– А за Ролло, – наморщил лоб кузнец, – тоже следишь? Не стыдно тебе, Скидди, заниматься мелкими пакостями, подслушиванием? Я ведь знаю, в тебе больше достоинства, чем в любом из них. Опустилась, сама превращаешься в человека. Нет, нам следует уйти, пока не стало поздно.
– Уходи, – скривилась Скидди, сплевывая косточку, – каждый день от тебя слышу одно и то же. Я остаюсь.
– Из-за Ролло?
– Из-за него, чего скрывать, отец. Тебе тоже кажется смешным, что я высоко замахнулась? Не дотянусь? Что Астрид я не соперница? Верно, не соперница. Она богачка, красавица. А мне от тебя достались в наследство острые колени да разноцветные глаза. Конечно, есть еще способность видеть и слышать, как ночная птица, но этим парня не обольстить. Значит, воспользуюсь последним козырем.
Она оттолкнула его руку, когда он попытался схватить ее за предплечье, заговорила хлестко, глухо, не позволяя ему вставить ни слова.
– Незавидное, хилое твое наследство, кузнец Ульвбрехт с горы Нюр. Но одно ты сделал правильно – выучил меня языку, на котором общаются ваны, асы, исполины и карлики, твой народ, вечные. Словам, стихам, что смиряют Природу, подчиняют рунопевцу Силу, существующую в ней, заставляют ее служить, как служит хозяину верный пес. Дал мне знание, которое здесь, в этом мире именуется Магией, Волшебством – уделом мудрецов. Я была примерной ученицей, уразумела все тайные знаки, помню все песни и гальды, что ты пел мне в лесной избушке. Раз они помогали мне говорить со зверями, призывать водных духов и вызывать тебя из недр Горы, ломали запоры на воротах между вашим миром и нашим, то и выше я достучусь, пробьюсь, возвышу голос, не сомневайся! Обращусь к тому, кто сотрет все преграды, кто сделает невозможное возможным! Ах, отец, я убила бы Астрид! Я столько раз хотела! Зарезала бы кинжалом из кости инеистого великана, который ты сделал для меня! Но что мне это даст? Ролло не полюбит меня, даже если я убью каждого в этом зачуханном селении! Каждого!
Достаточно низкий голос ее сорвался на тонкий, визгливый альт, Скидди внезапно бурно разрыдалась, но продолжила говорить сквозь град слез.
– Ты смотришь ошарашено! Ты думал это каприз, блажь моя? Рассказать, как я люблю его?! Послушай! Способность испытывать чувства мне дана от матери, ведь вы, жители гор, лесов, рек, миров, дрожащих на паутине времен, словно капли росы, холодны и бесстрастны! Любви или в ненависти в вас столько же, сколько в камне или воде. Ты использовал человеческую женщину, чтобы удовлетворить похоть плоти, но ты ее не полюбил, бросил на произвол судьбы. Я до сих пор удивляюсь, что ко мне, ее дочери, ты умудрился привязаться! А она любила тебя! И я вслед за ней люблю Ролло! Но сила этой любви отнюдь не человеческая, потому что все человеческое хиреет и умирает. Я чувствую в себе рев пламени, дрожь земли, ощущаю внутри бездонную морскую пучину! Сила этой связи вечна! И эта сила – твой дар, Ульвбрехт, четырнадцатый цверг. Чувство слепящее, словно луч солнца! Иссушающая, убийственная тоска, как ветер ледяных пустынь. Крепкая, будто корни, скал, бесконечная, горячая страсть, как наполненные лавой жилы земли. Огромная, уходящая в небо и космос, словно крона Мирового Древа. Мне не справиться с ней, не преодолеть ее! Она раздавит меня, как глыба льда, и я рассыплюсь под ее тяжестью, растекусь от ее жара лужицей воска, сгину, если что-нибудь не предприму. Если не узнаю вкуса его поцелуев, касания его рук, я погибну! О, боги!
От накатившей на нее новой волны рыданий, Скидди выгнулась, словно ее подстрелили, упала отцу на грудь, обвив руками его за шею, заревела навзрыд. Угловатое тельце девушки, невесомое, как перья птички, конвульсивно вздрагивало от истерических всхлипываний. Рубашка Ульвбрехта, к которой дочка притиснулась лицом, намокала от слез. Он прижал ее к себе, неловко гладя мозолистой ладонью спутанные волосы, стал ласково уговаривать.
– Погоди, детка…Ну, что ты… Эх, прорвало плотину. Перестань реветь на секундочку, послушай меня. Скидди, я помогу тебе, слышишь?.. Хватит рыдать, ты рвешь мне сердце. Взгляни на меня.
Он бережно оторвал ее от себя, заставил выпрямиться; не прекращая всхлипывать, она глянула на него помутневшими от горя глазами.
– Я могу тебе помочь, – отец обтер слезы с ее болезненно заалевших щек, – приготовить снадобье, Скидди, которое приворожит его. Ненадолго, на пару часов, на ночь. Завра он принесет мне свой меч, я воспользуюсь моментом и опою его. Ролло взглянет на тебя иначе, он сильно возжелает тебя, не сможет справиться с желанием, подчинится страсти, и ты возляжешь с ним. По прошествии ночи, когда действие напитка рассеется, он встанет и уйдет. Ролло не из тех, кто будет болтать о случившемся. Все останется между вами. А ты, если повезет, понесешь от него… Родишь ребенка…
– Ты не шутишь, отец? – спросила Скидди совершенно ровным, без рыданий голосом, – всё это ты предлагаешь мне всерьез?
– Да.
– На одну ночь я получу его? Чтобы зачать дитя… хм, – она, словно задумавшись, отодвинулась, – рожу ребенка и буду счастлива этим. А он уйдет, и никому ничего не расскажет. Правильно, рассказывать о том, что ты имел несчастье совокупиться с лесной ведьмой – не самое мудрое решение. Хм… – Скидди поднялась, придерживаясь за край стола, – знаешь, я откажусь от твоей услуги. Меня не прельщает повторить судьбу своей матери. Ролло нужен мне навсегда, а не на ночь. Я мечтаю стать для него луной и солнцем, всей вселенной. Чтобы отовсюду, куда бы его ни забросило, он стремился ко мне, мчался на орлиных крыльях. На меньшее я не согласна.
– Я не в силах исполнить твое желание, дочь, – проговорил кузнец, – то, чего ты просишь, подвластно лишь…
Осененный догадкой, он тоже медленно поднялся с табурета.
– Нет, ты не решишься на это, Скидди…
– Решусь, – Скидди неподвижно уставилась на ей одной известную точку в стене, – уже решилась. Я пойду к Пастуху и попрошу помощи у него.
– Не смей, – прошептал испуганно кузнец, – ты погибнешь. У тебя не хватит сил. Заклинание проникновения иссушит тебя, ты сгоришь живьем. А если пробьешься в его пределы, если Пастух обратит на тебя свой взор, то ты не получишь желаемое. Асы не помогают бескорыстно, они ставят на колени тех, кто ищет их помощи.
– Это мой риск, я намерена пойти на него, – ледяным тоном ответила дочь, – а сейчас извини, отец, хочу сбегать к пристани. Чую, что-то нехорошее нависает над поселком, как бы оно не задело Ролло…
На пристани, на деревянном береговом настиле, тянущемся вдоль всего пляжа, с которого открывался захватывающий дух вид на голубой фьорд, было людно и оживленно. К двум насыпным молам, вылезающим, словно рачьи клешни, в море с двух сторон пляжа, беспрестанно приставали большие, средние и малые суда. Бросали якоря драккары, шли на веслах ладьи и кнорры. Водную гладь бороздили десятки лодок, подвозящих к пирсу экипажи прибывших кораблей. Это на тинг собирались соседи и союзники хёвдинга Торгримма, обитающие на ближайших островах, живущие в примыкающих к Кнаупангр заливчиках.
Хёвдинг приветствовал гостей и передавал их на попечение своих дружинников – те провожали приезжих викингов к Большому Дому, где должен был состояться пир в честь тинга. Со стороны поселка уже неслись веселые песни. На песке пляжа были расставлены бочки и мазницы с подожженной смолой, из которых с гудением вырывалось пламя, а воздух плавился и тек от жидкого жара.
Астрид и Ингрид стояли рядом с Торгриммом. На него они натолкнулись, выйдя на пирс под порывами морского ветра. Глава поселка выглядел благодушным и довольным, как обожравшийся мёда медведь. Видимо, по случаю праздника хёвдинг облачил свою турью фигуру в ондатровую шубу, крытую шитым сукном, хотя для подобного наряда погода была уже слишком жаркой, Под шубой, небрежно распахнутой на груди, виднелась тускло поблескивающая, толстая цепь из витой бронзы. Могучие чресла хёвдинга опоясывала дорогая перевязь, к которой слева крепились ножны с вложенными в них коротким мечом «саксом», а справа болтались булава и кривой нож.
– Зачем я понадобилась тебе здесь, отец? – Астрид со скукой во взгляде наблюдала за мотающимися по пляжу рыбаками, рабами и хирдманами. – Где бродит Снорри, не знаю. Зато знаю, что дома мать оттаскает меня за косу, если я не приду вовремя и не помогу им с Виви готовить праздничный ужин.
Чайки выписывали кренделя над белыми барашками морской пены и без умолку вопили. Скромно притулившийся к пирсу купец-эст на обшарпанном дубасе битые полчаса зазывал поселян оценить привезенный им товар. Зазывал, надо сказать, тщетно, потому что за все время ни один любопытный к ладье не приблизился, однако запал и энтузиазм из голоса торговца не пропадали. На барке, стоявшей на якоре в четверть мили от берега, выбирали из воды сети.
– Трудно тебе составить отцу компанию, егоза? – хёвдинг неторопливо прошелся, скрипя смазанными жиром яловыми сапогами, – а мне вот приятно побыть в обществе своей своенравной, красивой дочки, тем более в последнее время она меня вниманием не балует.
– Ты знаешь почему, папа.
– Знаю, а как же. Замуж тебе невтерпеж, да вот только я не пускаю. Но уразумей, муха, это не причина, чтобы сторониться родителя. Ты должна высказывать мне побольше почтения.
– Дело не в замужестве, а в женихе, папа. Я сто раз тебе говорила...
– И в сто первый не начинай, – Торгримм неприязненно покосился на подружку дочери, которая держалась поодаль, – эту малахольную отправь-ка домой, а сама возвращайся и еще немного постой со мной, помоги встретить последних гостей. Из нахальной семейки твоего Ролло рядом видеть никого не желаю!
– Уймись, отец, – пристыдила хёвдинга дочь. – Нахальная семейка ничего плохого тебе не сделала и виновата перед тобой лишь тем, что недостаточно богата. Ингрид обижать не дам, она мне словно сестра.
– Тоже мне нашла сестру, – пробубнил Торгримм, но препираться с дочкой перестал.
Из туманной завесы, покрывающей фьорд, неожиданно долетел тягучий рёв горна. Один из молодых дружинников Торгримма, что толпились неподалеку, у прибрежного нагромождения зеленых, как малахит, рифов, поднес к губам рог и затрубил в ответ.
– Кто там трубит? – вздрогнула Астрид и взглянула на отца. – И чего ты такой довольный? Плывет кто-то важный?
– Угадала, дочка, – ощерился хёвдинг, – это подплывает Аскель Скьяльг, сын херсира Эгмунда из Солли. Он юн, но уже хёвдинг, как я, командует флотилией из четырех добрых кнорров. Скьяльги – самый воинственный род во всем Хёрдаланде. Боги позволят, они станут моими союзниками. В этом году у нас намечается особенный вик, мы двинем свои корабли к западному берегу Англии, в землю Уэльс – а народ там яростный, поэтому и нам не плохо бы укрепиться. Я заручусь поддержкой молодого Скьяльга, обрету с его помощью богатство, славу, – хёвдинг повернулся и посмотрел на дочь торжественно, – еще надеюсь, что этот союз осчастливит не только меня, но и тебя. Ты выйдешь замуж за Аскеля, дочка, родишь мне и Эгмунду внуков, которые станут славнее своих отцов и дедов.
Астрид застыла, парализованная услышанным. Из молочной пелены, витающей над волнами, показался первый корабль, пузатый десятивесельный кнорр, а за ним, разгоняя веслами туман, завивающийся в миниатюрные вихри, второе, точно такое же выкрашенное в охру судно. Кнорры стали приближаться к левому молу. С палубы первого вновь раздался приветственный звук трубы.
– Хитрый лис! – Астрид покраснела от негодования, – Ты засватал меня за моей спиной. Негодяй. Нет уж! Не думай, что я буду плясать под твою дудку. Не пойду замуж ни за Скьяльга, ни за кого другого. Ухожу отсюда.
Отец резко схватил дочь за локти и придержал, она мотнула головой, как норовистая лошадка и рванулась. С нулевым результатом.
– Стой спокойно, – посоветовал хёвдинг, – не позорь меня. Что ты хотела, Астрид? Чтобы я молча смотрел на твои выкрутасы? Думала, сумеешь дожать меня, взять измором и выскочишь замуж за своего оборванца? Черта с два. Я родил тебя для того, чтобы ты по мере сил улучшила положение своей семьи. Это твой священный долг.
– Отпусти, отец, больно! – Астрид забилась в тисках держащих ее рук, – я не хочу замуж! Не пойду! Ингрид! Помоги мне!
– Брысь отсюда, мелкая крыска, – цыкнул Торгримм на девочку, которая смотрела на них с Астрид расширившимися от ужаса глазами, – только сунься.
Ингрид не собиралась соваться. Серая от страха, она отбежала к козлам для пилки дров и спряталась за штабелем, сложенным из сосновых бревен. Хёвдинг снова крепко тряхнул Астрид, которая попыталась его укусить.
– Будешь кусаться, высеку плетью, как шавку.
– Отец, не делай этого! Я не хочу!
– Это для твоего же блага, дочка. Потом спасибо скажешь. Скьяльги уже сходят на берег. Не позорь меня! Не мечись, а то жених решит, что у тебя бешенство матки! Или что ты одержима злым духом. Плохо воспитана, наконец. Цыц, муха.
Кнорры один за другим бросили якоря у насыпного мола, с бортов на берег полетели швартовы. С кораблей начали высаживаться команды, воины скидывали на руки товарищей мешки, тюки, щиты, связки оружия и одежды. С одного из кнорров двое хирдманов за узду выводили упирающегося всеми четырьмя копытами буланого коня.
– Ингрид! – закричала, выгибая шею, Астрид, – Беги, сестричка, зови скорее Ролло!
– Если Ролло вмешается, ему несдобровать, – хёвдинг обнял дочь, прижал к себе вроде бы ласково, но она задохнулась, ловя ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, – я подвешу его на крюк и освежую словно барана. Даю тебе клятву. А руки умою в ключевой освещенной воде – пусть его кровь падет на тебя. Согласна?
– Отец, – зарыдала Астрид, – пожалей!
Между тем Аскель Скьяльг, сын Эгмунда из Солли уже шел к ним навстречу, сопровождаемый своим хирдом и привезенным, по-видимому, в подарок буланым жеребцом, который продолжал яриться и брыкался так, что подковами грозился раздолбать деревянный настил. Воинов из Хёрдаланда было человек тридцать, хорошо одетые, отлично экипированные. Все они состояли в кровном родстве с кланом Скьяльгов, судя по свободным желтовато-песочным гривам, ниспадающим на одинаковые шерстяные плащи цвета терракоты, и крупным светлым глазам.
– Я убью себя, – пообещала придушенная Астрид, – клянусь тебе. Пырну себя ножом!
– Кто тебе позволит? Аскель не спустит с тебя глаз, я посоветую ему побыстрее сделать тебя своей. После этого ты уж рыпаться не станешь.
– Мерзкий старик, – Астрид плюнула отцу в лицо, но промахнулась, плевок повис на его бороде, – я не прощу тебе! Найду способ отомстить! Растрезвоню на весь свет, каких сыновей плодит наш род! – голос ее возвысился до визга, – гнилых, никчемных! Прокляну свое лоно! Испорчу себя заклятием! Захотят ли Скьяльги иметь от меня наследника, выродка, глупца и растяпу, как твой Снорри? Захочет ли твой Аскель назвать меня женой, после того, как узнает…
– Что узнает? – спросил злым шепотом хёвдинг.
– Что я уже не девица, – выпалила Астрид, – невинность свою подарила другому, а для него, для Скьяльга ты не сберег меня, отец. Вот так-то!
Торгримм схватил дочь за шею, надавил, заставив ее замолкнуть.
– Еще слово, – посулил он, – и я сломаю тебе шейные позвонки. Лучше это, чем тот ад, который разверзнется здесь, если ты проболтаешься Скьяльгу, Астрид. Ты не знаешь своего будущего мужа – парень невероятно скор на драки и убийства. Молчи для общего блага, глупая девка, не порти мне дело.
Между тем сын херсира Эгмунда из Солли и его люди почти подошли к ним.
– Здравствуй, хёвдинг Торгримм. Забавную картину я наблюдаю на твоей пристани, – Аскель Скьяльг снял круглый шлем с орнаментированной полумаской и передал его вставшему рядом с ним воину. Сплел на защищенной тисненой кожей груди руки в перчатках с доходящими до локтей обшлагами. – Что это за девушка, которую ты нежно, словно приготовленную к убою овечку, держишь за горло? Она так отчаянно билась у тебя в руках и, я слышал, кричала. Ругалась, кажется. Ты, что, хотел придушить ее? Уж не моя ли это скромница, красавица невеста? Судя по внешнему описанию, она. А судя по поведению – какая-то вахлачка.
Юный Скьяльг смерил отца и дочь недовольным взором яблочно-зеленых, на выкате, глаз. Вопрошающе дернул вздорно выступающим, раздвоенным подбородком. У него были курчавые волосы, курносый нос и очень румяные щеки.
– Ну, так что скажешь? – поторопил юноша, – если это и есть твоя дочь Астрид из Кнаупангр, ответь, почему она заплакана и бледна, как покойница? Не радует ее перспектива выйти за меня?
– Очень радует, – с обескураживающим чувством заверил его Торгримм, – радует до изнеможения. Видишь, она аж рыдает от счастья. Пичужка слишком молода, ранима. Я, каюсь, не предупредил ее заранее о твоем приезде, она разволновалась, увидев твои кнорры.
– Надеюсь, волнение твое проистекает от восторга? – обратился Скьяльг к Астрид, – отец сказал тебе, что я завидный жених? Глянь, привез в подарок этого вон жеребца благородных кровей.
Аскель указал на коня, хрипящего и скалящего в мундштуке зубы. Астрид на него даже не взглянула, бессвязно пошевелила белыми губами.
– Не юродивая ли твоя девка, Торгримм? – нахмурился молодой хёвдинг из Солли, хирдманы за его спиной зажужжали, как шершни, – В дополнение к тому, что воспитана не самым лучшим образом. Спорит с отцом, значит и с мужем будет. Я не стерплю скандалов, стану учить ее палкой – предупреждаю заранее, чтобы в будущем не было между нами непонимания.
– Поводов для побоев моя дочь тебе не подаст, воспитана она, как полагается девице не из последних, – произнес, на сей раз уже не любезно, а раздраженно Торгримм, – Астрид не юродивая. Приберегай свою палку для рабынь, парень.
– Ладно, раз так, – пожал широкими плечами жених, – веди нас в свои чертоги, хёвдинг. Хотим отдыхать. Может, перестанешь молчать, как глухонемая, и подашь мне белую ручку, девушка? Проводишь жениха до покоев?
Астрид загнанно взглянула на хёвдинга, тот кивнул и выпустил ее.
– Я провожу тебя, Аскель Скьяльг, – сказала она, мгновенно обретая уверенность и непокорно вздымая подбородок, – но прежде, чем ты назовешь меня невестой, а потом женой, выслушай. Меня выдают за тебя замуж насильно. Я не рада тебе и не полюблю никогда. Есть тот, которому я уже принадлежала, мой настоящий возлюбленный. Возможно, я уже ношу его ребенка во чреве. А от тебя, сын знатного херсира, я никогда не понесу, будь ты хоть самим Тором Громовержцем. Ни за что! Лучше смерть. Давай сюда руку, воин, и пойдем в дом моего отца, если ты еще не передумал.
Аскель очумело вылупил и без того круглые глаза, щеки его порозовели еще больше. Кто-то из хёрдаландцев выкрикнул злобным голосом грязное ругательство.
– Зараза! – крикнул хёвдинг и с силой дернул Астрид за капюшон. Девушка спиной полетела на гальку. – Она сама не знает, что плетет, сынок! Забирай ее хоть так, без свадьбы! Хоть прямо сейчас. Пусть живет у тебя, как наложница, если глупа настолько, что не может распознать собственного счастья!
– Фенрирова зубастая глотка! Ошалел, Торгримм?! – запальчиво крикнул Аскель, – твоя дочь меня оскорбила! На глазах у твоего и моего хирда! Бросить потаскуху им на потеху – только для этого она и сгодится! Кем возомнила себя?! Да последняя моя наложница, которых у меня десятки, краше и скромнее в сотни раз этой лохудры!
– Не зарывайся, парень, – потемнел хёвдинг, – я знаю, ты горяч, но все-таки помни, что не на своей земле стоишь, проявляй уважение! Моя дочка сморозила чушь, которую всерьез-то воспринимать совестно, не перебегай палку в оскорблениях! Ты ей не муж пока, и что с ней делать, я решу без твоей указки! Будешь дальше шуметь, выбью тебя вон из фьорда.
– Смеешься надо мной? – взъерошился Скьяльг, – Как ты собрался меня выбивать? Только дернись! Мой отец сравняет с землей Кнаупангр, эту помойку, не оставит ни единой халупы! Сидишь тут на куче мусора и правишь горсткой босяков! Я, пожалуй, возьму твою дочку, будет морской женой, моей и всех моих ребят. Корабельной шлюшкой! Подберите ее, парни и на борт!
Астрид завизжала, двое хёрдаландцев подхватили ее подмышки и поволоки по настилу. Торгримма словно разбил паралич от неслыханной дерзости Скьяльга – он разинул рот на манер сельского дурачка.
– А ну оставь ее, сволочь! – раздался окрик.
Моряки, волокущие Астрид, которая извивалась и шипела не хуже кобры, заинтересовались, замешкались. Аскель оглянулся. На пирс вбегали рослые парни. Один из них, темноволосый, опережая товарищей, проскакал широкими, внушающими уважение прыжками по мелководью, запрыгнул на мостки. С размаху швырнул шлем, который держал в руке, в первого попавшегося хёрдаландца и опрокинул его в набежавшую волну. Вода окрасилась багрянцем. Темноволосый увернулся от прямого, атакующего удара Скьяльга и вбил крепкий кулак в его курносый нос. Аскель гортанно заорал и согнулся. Но собрался и ответил низким тычком в печень. Парень отпрыгнул и ухитрился подсечь сыну херсира ноги, когда тот упал, навалился на него сверху.
– Ролло, сзади! – крикнул кто-то.
На Ролло прыгнул викинг из команды Скьяльга, сдавив ему шею в захвате. Однако тут подоспел коренастый блондин, в котором местные узнали Свена Эриксона, и смел хёрдаландца с загривка Ролло, распластавшись в достойном гепарда скачке.
На пирсе закипела свара. Хёвдинг Торгримм очнулся, перестав изображать идиота, и работал кулаками, как отбойными молотами, расшвыривая по сторонам хирдманов несостоявшегося зятя. Ингрид на корточках подползла к брошенной моряками Астрид, помогла ей подняться, и девушки отбежали подальше от дерущихся мужчин. К месту драки подоспели дружинники хёвдинга, уравняв силы и навязывая разошедшимся гостям бой, в стиле стенка на стенку. Со стороны поселка мчались привлеченные шумом женщины, старики, ребятишки, и мужики, которые немедленно кидались в бучу с победными воплями. Мелькали коричневые плащи, светлые гривы хёрдаландцев, исцарапанные лица с расквашенными носами, раскрытые в криках рты с выбитыми зубами. Неистовствовал тощий Снорри, круша черепа где-то добытым щитом. Пыль стояла столбом. Ролло, уже с подбитым глазом и рассеченной губой, раскидал двух повисших на нем врагов, уселся верхом на третьего и принялся лупить его, как набитый соломой мешок, тщательно выбирая места. Скьяльг, которого оттеснили от Ролло в ходе драки, заметил его и схватился за пристегнутый к поясу баселлард.
– Расступись, парни! – заорал он, – Назад все! Сейчас разделаюсь с этой падалью!
Толпа с гулом раздалась, драка приостановилась, принимая новый оборот. Участники забавы не жалели кулаков, круша друг другу ребра и челюсти. Но за оружие еще никто не хватался. Все почти прекратили драться. Повисла скверная тишина.
– Зря ты прибег сюда, зря вмешался, – Аскель двинулся к Ролло кошачьим шагом, держа баселлард в отведенной руке, – и схватился со Скьяльгом тоже зря. Я заставлю тебя горько пожалеть об этом. Раскаяться. Разделаю тебя, как свина, и уши отрежу. Твои уши за мой сломанный нос.
Действительно, нос его цвета спелой сливы был залихватски заломлен на бок.
– Бери оружие!
Ролло поднялся с нокаутированного противника. Сплюнул кровь на сапоги приближающегося к нему Скьяльга.
– Ты просчитался, парень, решив, что можешь вести себя на нашей земле, как хочешь, – Ролло сделал два шага в бок, поднимая правый кулак к виску, – кем бы ты ни был, а заплатишь мне за этот свой просчет. Тем, что засеешь наш пляж своими зубами. Управлюсь с тобой без оружия.
Противники закружили по освободившемуся пятачку пляжа, взятые толпой в плотное кольцо.
– Не дури, Ролло! Возьми мой меч. Или щит! Дай ему щит, Снорри, дубина! – пробился в первый ряд хёвдинг Торгримм, лишившийся в драке большей части своей модной ондатровой шубы, шерсть которой теперь больше напоминала облезлую крысу, – ты переходишь все границы, Скьяльг! Я позвал тебя на тинг, а ты пришел убивать! Будь по-вашему, хёрдаландцы! Вы в моих руках! Ответите за моего парня жизнями! Никто из вас гавани Кнаупангр не покинет!
Скидди прибежала на пристань одной из последних. Она сначала не сумела протиснуться между сдавившими друг друга телами зевак и, чтобы хоть что-то рассмотреть, влезла на большой камень, поднялась на цыпочки. Ей стал виден Ролло. И его противник – опасно сгорбившийся белобрысый паренек, вооруженный кинжалом с блестящим, как молния клинком. Ролло был безоружен и плавно двигался, не спуская глаз с ног обходящего его противника. Клинок чертил линию, плыл, выписывал петли в такт шагам держащего его хердаландца. В следующую секунду белобрысый сделал выпад и ударил, целясь противнику в кадык. Ролло без труда уклонился.
