Текст книги "Склонюсь."
Автор книги: И. Тёрнер
Соавторы: Светлана Ланге
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
V
Горы раззвонились вибрирующим пением, застонали высоким эхом. Изрытый бороздками, лунками и мелкими кратерами склон запылил. Подскакивая на уступах, вниз покатились камушки, сорвалось и ухнуло в расселину несколько крупных булыжников, посыпалась с шуршанием галька.
Ульвбрехт глянул в прозрачное небо в обрамлении горных шпилей. Оно казалось стеклом, а парящие орлы выглядели с земли, как застывшие в неподвижности крошечные крестики. Кузнец зажмурился.
Снежные шапки горных вершин ослепляли сиянием. На гребнях и в трещинах блестели ледники, светились низвергающиеся в туманные пропасти водопады. Солнце уже садилось, но холодный, кристальный свет по-прежнему растекался в воздухе. Он был повсюду, и в тени отрога тоже, где, под сочащимся капелью карнизом, стоял Ульвбрехт. Он чувствовал свет на коже, волосах, одежде. Ощущал, как от его прикосновения немеют мышцы, каменеет скелет, вяло шевелятся мысли в черепе. Перед ним лежало плато, губчатое от ледяных сот, крошечных озерец, промерзших канав, ям, гротов и заиндевелых пойм. Света на нем был еще больше.
– Последний рывок, – философски изрек кузнец, подтолкнув груженную железом тачку ближе к обрыву, дно которого было затянуто серовато-желтыми испарениями, – груз меня больше не согревает, тащить его нет резона. Если не дотяну до горы, что ж, одной каменной балдой в этой пустыне станет больше.
Тачка полетела в ущелье, в полете перевернулась, теряя груз, разбилась о выступающий край гранитной плиты. Грохот прокатился вдоль всего дымящегося каньона, отозвался эхом в каррах и пустотах, но до конца так и не стих.
Ульвбрехт с чувством выполненного долга отер ладони, набросил на голову капюшон и вышел из-под навеса. Залитое светом плато он преодолевал долго, еле переставляя ноги в тяжелых сапогах. Сетчатый рельеф стократно усложнял ему задачу.
К плато примыкал непреодолимый на вид навал из каменных обломков и глыб. Ульвбрехт отыскал в нем секретный проход, ориентируясь по пятнам лишая и соцветиям кисличника, протиснулся сквозь щель и вышел на простор. Впереди на дне гигантской слоистой мульды, по форме напоминающей корыто, лежала горная долина, поделенная на две части. Справа было поле, застолбленное раукарами причудливых форм. Слева зеркалилось чистейшее озеро, берега которого белели наплывами известковой накипи. За озером, бросая на его поверхность заостренную тень, высился базальтовый конус горы, своей насыщенной чернотой контрастирующий со светлым оттенком горной породы прочих утесов.
Из обросшей слоями шлаков вершины Нюр текла струйка дыма. Увидев ее, кузнец выбранился, но с явным облегчением. Вдоль берега озера он двинулся к подножию горы. Под сапогами заскрипели разноцветные камушки. В песке и щебне заблестели вьющиеся золотые жилки.
Ульвбрехт уже почти взобрался на осыпающуюся щебневую насыпь, ведущую к подошве вулкана, когда идеально ровная поверхность озера капризно сморщилась. По воде скользнула серебристая рябь, один за другим разошлись круги, последний из которых взгорбился. Озеро забурлило, сразу в нескольких местах из него выступили и завертелись в пене кольца змеиного тела, покрытого изумрудно-золотистыми пластинами чешуек. Кузнец остановился.
– Здорово, Гивр! Как поживаешь?
В ответ из воды показался встающий торчком гребень. Следом вынырнула окружающая его корона костяных наростов, пара трепещущих перепончатых ушей, показались роговые надбровные дуги, нос с хищно вырезанными узкими ноздрями. Наконец полностью выдвинулась большущая клиновидная голова, с плеском поднялась повыше и застыла, покачиваясь на гибкой, длинной шее.
– Как дела, спрашиваю? Не вся еще рыба издохла в твоей луже?
Водяной змей отверз медовые очи с вертикальными щелками зрачков.
– Да если бы и вся, – ответил он, разевая пасть, усеянную острыми клинышками белоснежных зубов, – кто бы горевал. Я почти отрастил плавники и рыбий хвост, поедая ее, Ульвбрехт. Будь бодр, пришли к озеру парочку завалящих дворфов. Якобы, по воду.
– Как скажешь, страж. Пришлю. Заодно поперчу их, посолю, чесночком нашпигую, – улыбнулся кузнец.
– Обойдусь без приправ, – серьезно прошипел змей, высовывая стреловидный язык, – Просто хочу мяса. Передай своим, не будут кормить, улечу.
– Куда, хотелось бы знать? – заинтересовался Ульвбрехт.
Змей тряхнул куцей бородкой, свисающей с нижней челюсти, словно клок тины, брызнул водой из раздувшихся ноздрей.
– К брату Тальцвурму в Альпы. Тамошние наниматели-гномы кормят его бараниной.
– Ты же не умеешь летать.
– Значит, уплыву по подземной реке, – отрезал змей, пристраивая уродливую башку на известковой глыбе. Вблизи отшлифованные водой белые каскады, засахарившие озерную кромку, отливали бледной голубизной и слабой яблочной зеленью. – Пусть Сыны Ивальди не обольщаются, что нашли себе дурака. Бесплатного змея-стража. Мы дорого стоим. В горах грохотало недавно. Вдруг это Локи или другой жадный ас, нацелившийся на ваше богатство? Я не буду вас защищать на пустой желудок. Еще я золота хочу. Дно озеро почти пустое, мне не во что зарыться. Надо больше сокровищ. Передай.
– Передам, Гивр, – кивнул Ульвбрехт, – старый ты брюзга. Кстати в горах я грохотал. Сбросил в пропасть тачку, что тащил с собой для согрева.
– Не отходи от горы. Не будешь мерзнуть, – равнодушно посоветовал Гивр. Затем фыркнул, выполз на берег и повлекся в грот, спрятанный промеж глазурованных, сочащихся водой гроздей. У водного змея не было ног, он полз, ритмично сокращая переливающееся ромбическим узором туловище и оставляя за собой глубокую борозду в зернистом гравии. На его спине трепыхались атрофированные, чересчур маленькие для гигантской туши драконьи крылышки.
Гивр скрылся в своей пещере, Ульвбрехт оторвал взгляд от его хвоста, шевелящегося среди камушков, сосредоточился и произнес формулу. Воздух наэлектризовался, в нем засверкали огненные всполохи и замерзшие капли воды, от поверхности озера пошел пар. Горы отозвались гулом отдаленных обвалов. Вулкан утробно взревел, задрожал, его бок с треском разошелся. В кузнеца плеснула волна концентрированной энергии, окатила его теплом, пронизала до костей и согрела. Он почувствовал, что оживает.
Когда осела вызванная образовавшимся разломом пыль, Ульвбрехт разглядел вход в черное нутро вулкана, услышал подземный звон сотен наковален, рев тысяч мехов. Вошел под остроконечный теряющийся во тьме свод, с каждым шагом ощущая, как ему становится лучше, как сила наполняет мускулы, как теплота и тьма вытягивают из членов противное онемение. Глаза привыкли к мраку, стали различать сонмы теней, мечущихся вдоль стен и под потолком.
По коридору, который начинался за Преддверием, Ульвбрехт пошел вглубь горы. От коридора ответвлялись многочисленные шахты и глубокие норы, темные либо едва освещенные багровым свечением. В них раздавался звон металла, ударяющего о камень, прыгали красные огоньки. Из копей выбегали нелепые созданьица – горбуны в алых светящихся шапочках свартальвы. Видя Ульвбрехта, они улепетывали на кривых ножках. Слышался скрип их нагружаемых углем шахтерских тележек, стучали кирки и лопаты. Коридор петлял, выделывал кренделя, обрушивался вниз, взлетал вверх. Мир внутри вулкана был куда больше, чем можно было бы предположить по размерам горы.
Вскоре стало горячее. По стенам коридора, вдоль прилегающих к нему копей и шахт периодически пробегали кровавые искры, высвечивая тонкие переплетающиеся жилки внутри горной породы. Рудники расширились, посветлели. В них полным ходом шла разработка руд, железной, медной, золотой, порфировой, серебряной. Вымазанные копотью и грязью дворфы нагружали насыщенной породой тележки, которые потом отправлялись в цехи для промывки и выветривания. В деревянных ступенчатых желобах шумели потоки воды, в кавернах стоял едкий дым. Беспрестанно раздавался и нарастал гром дробильных прессов, уши закладывало от стука жерновов.
– Эй, Ульвбрехт! – один из дворфов, энергично работавший кайлом, бросил инструмент, выскочил в проход наперерез кузнецу, – Раньше обычного заявился! Что, туговато шататься по поверхности без работы? Чего там нового?
– Ничего, Скафинн, – кузнец пожал волосатую лапищу дворфа, – все по-старому, асы насылают моры и бедствия, развлекаются, а люди дохнут, как мухи. Временами сами принимаются укокошивать друг друга, устраивают воины, разводят бардак. Все как обычно.
– Не могут они по иному, – Скафинн снял войлочный колпак, утерся им, размазав пыль и грязь по широкой физиономии, – это оттого, что сброд, лодыри они. И ты лодырь, ха-ха! Не сердись, идем, провожу тебя чуток, поболтаем. Рановато ты приполз в нашу нору, говорю! Вулкан-то еще спит. Эй, ребята, скоро вернусь! Пройдитесь пока по Морозному Тоннелю!
Гномы, которым Скафинн адресовал последние слова, согласно заворчали, не прекращая работы.
– Спит, значит, вулкан? А я видел дымок, – сказал Ульвбрехт.
Они пошли мимо кратеров, где трудились поисковые бригады гномов, добывающие алмазы, рубины, хризолиты, топазы, горный хрусталь. Трещины и пустоты здесь искрились от пучков кварцевых друз, густо разросшихся кристаллических щеток. Круглые выемки жеод переливались слоями цветных кристаллов. В складках поблескивали золотой и алмазной пылью наслаивающиеся друг на друга корки, среди базальтов и песчаников залегали гроздья опала.
– Дремлет, – ответил Скафинн, – ворчит, плюется дымом во сне, но полностью пока не очухался. Однако мы приободрились, чуешь, теплее стало? И светлее, чем обычно. Славный выйдет сезон.
– Мне после поверхности всегда здесь тепло. А там кости трещат.
– У тебя трещат, у нас крошатся. Сунул нос на белый свет, и, почитай, готов. Вернулся в прах, из которого выполз. Ночами я вылезаю наверх, по настроению, но мне не везет, как Двалину и Греру. Или тебе. У них с Фрейей вышли шуры-муры, у тебя – с той деревенской дурой, хоть не богиней, но все же. Мне пока только Гивр попадается. Мяса и золота требует.
– И у меня просил. Передай, говорит, своим.
– Ненасытная скотина.
Они вошли в залу, где с потолка спускались сосульки сталактитов, пропитанные переливающейся опаловой накипью. В пустующих жилах громоздились валуны с бирюзовыми прослойками, испускали зеленые, красные, желтые лучики сросшиеся группами зерна корунда.
Достигли развилки. Тут поблескивали, преломляя свет и создавая дрожащие иллюзии, дымчато-прозрачные глыбы кварца. Из залы выбегало несколько коридоров. Они выбрали тот, что пошире, особенно ярко освещаемый кроваво красными пульсациями.
– Вовремя ты пришел, Ульвбрехт, – Скафинн откашлялся от дыма и пыли, – тебя ждут в Нидавеллире. Прямо-таки с большим нетерпением. Сыны Ивальди изнемогают, никогда им не нравилось, что ты уходишь наверх, а нынче совсем осатанели. Велено тебе без промедления явиться в Чертог Мастеров. Всем сказано – увидите Полуцверга, тащите к нам. Я и провожаю, чтобы ты не свернул на полпути.
– Зачем я им срочно понадобился?
– А зачем ты нужен, Ульвбрехт? Важный заказ.
Потолок нам ними преобразовался в точеные стрельчатые арки, Ульвбрехт и Скафинн вышли к рубленой лестнице – обвиваясь вокруг каменного столба, она вела вниз. На дно котлована, границы которого терялись во тьме, паре и зареве. Это был Нидавеллир, Город Сынов Земли.
Стоящий над котлованом дым был подсвечен огнем громадных плавильных печей и кузнечных горнов. Внизу шипел раскаленный металл, текли ручьи лавы. Конусовидный вогнутый купол над городом поддерживали четыре каменных колосса в доспехах, по колено утопающие в тумане. Это были Нордри, Судри, Вестри и Аустри – цверги, держащие на могучих плечах небесный свод.
С потолка на толстых железных цепях спускались громадные кованые фонари в виде звериных голов, изрыгающих из пастей жар. Если дующий внизу радиоактивный ветер развеивал дым, обнажались блистающие горы золота, между которыми лентой ртути ползла Лунная Жила. Подземная река, катящая сквозь Нидавеллир не воду, а жидкую руду, Серебряный Пламень, из которого цверги получали металл для своих волшебных поделок. Нидавеллир звенел ударами тысяч молотов.
– До лестницы я тебя довел, – долбанул Ульвбрехта по плечу Скафинн, – дальше до Чертога ты как-нибудь сам, дорогу знаешь. Я бы еще прогулялся, только рано мне в город спускаться. Пойду к своим в Морозный Тоннель – делов по глотку. Счастливо, кузнец!
– Счастливо!
Приземистая, плотная фигура дворфа растворилась во мгле. Ульвбрехт постоял с минутку и начал спускаться вниз по винтовой лестнице.
Чертогом Мастеров называлась огромная подземная зала широкого применения. Во-первых, это была мастерская, оснащенная полусотней кузнечных горнов. Во-вторых, гигантский склад. Изделия хозяев – доспехи, оружие, украшения – были свалены кучами прямо на полу либо убраны в ниши, предусмотренные в стенах Чертога. Там и сям посверкивали черненым отливом нагрудники, нарукавники и боевые браслеты, переливалось кружевное плетение кольчуг. Поблескивали шипы, набивки на щитах. Огонь топок высвечивал серебряную вязь, изображавшую легендарные битвы богов, которая украшала ножны мечей, гребни бронзовых шлемов. На стенах были развешены топоры и тяжелые секиры с широкими лезвиями в форме полумесяца, боевые молоты и заточенные копья. На каменных сундуках была расставлена золотая и серебряная посуда, отделанная узорами в виде переплетающихся листьев, костью, стеклом и драгоценными каменьями.
В-третьих, Чертог Мастеров был местом, где обитали Сыны Ивальди – Тринадцать цвергов, обособленный клан искуснейших ремесленников, самых богатых и влиятельных жителей горы Нюр. Те сокровища, которые видел сейчас в Чертоге Ульвбрехт, были сотой частью их истинного богатства.
– Собрал я вас, ясно дело, не для того, чтобы пиво лакать, – без лишних расшаркиваний проскрипел староста Альфриг.
В плоской, орнаментированной шапочке и складчатом балахоне, он восседал во главе стола, высеченного из куска скалы. Остальные братья расположились по сторонам на одинаковых каменных стульях.
Ульвбрехт, сидевший в самом низу, с прищуром обсмотрел стол. Пива, несмотря на ремарку Альфрига, на нем не наблюдалось. Только перед Эйтри стоял сосуд из полированной кости, запустив в который шишковатые пальцы цверг перебирал блестящие камушки.
«Угощения здесь не дождешься, – разочарованно подумал кузнец, – хотя когда было иначе»?
– Мы когда-нибудь у тебя ели или пили, Альфриг? – словно прочел его мысли Грер, сидевший по левую руку от старшего цверга. – Чего-то не припомню таких славных времен. Но ты говори, зачем позвал, не стесняйся. А я пожалуй выпью – не ровен час, сдохну, если буду выслушивать твою болтовню на трезвую голову.
Он отвернул край шубы, достал из-за пазухи бутыль. Откупорил ее клыками, стал смачно прихлебывать из узкого горлышка. Предложить выпивку другим не удосужился.
– Болтуны… Пьяницы… Тунеядцы…Лиходеи…Чтоб вас прихлопнуло, воры… Чтобы вы кувыркнулись, – заскрипел, как проржавевшая насквозь петля Альфриг, обращая ко всем и ни к кому. Цверги не обратили внимания на его брюзжание.
Грер раскатисто рыгнул. Эйтри зазвенел камушками в миске.
– Фрейя, – немного успокоившись, выдавил из себя старший, злобная рожа его сморщилась во вредной гримасе, – эта прелюбодейка, эта бесстыжая блудница, проститутка чертова, похотливая коза…
– Ну-ну, братец, не усердствуй так-то, – перебил его с издевательской усмешкой Двалин. Он выглядел пристойнее всех своих братьев, молодцеватый, здоровенный, кудрявый. Не с такой бледной и морщинистой мордой, как у остальных, напротив, довольно симпатичный. – Оно понятно, что ты сам мечтал бы получить доступ к божественному телу, но ничего не попишешь, не посчастливилось тебе, старикан, оказаться в нужное время, в нужном месте.
Гномы захохотали, громче всех смеялся сам Двалин, ударяя кулаком по столу. От него не отставали Грер, подавившийся пивом и уродец Берлинг, спутанные волосы у которого росли не только на голове, но еще на шее и хребте, наподобие конской гривы. Когда смех утих, Альфриг какое-то время изрыгал страшные проклятия, касательно своей семейки в целом и Двалина в частности.
– Фрейя, глупая чушка, – наконец смог продолжить он, – потеряла Брисингамен. Драгоценный пояс, который изготовили Двалин, Грер, Берлинг и я. И который проклятущая троица за моей спиной сбагрила этой белобрысой божественной бабе. За то, что та раздвинула ноги, сначала перед каждым в отдельности, затем перед всеми вместе.
– Четыре ночи подряд раздвигала, – ввернул Двалин, похохатывая в бороду.
Альфриг прошил его кровавым глазом.
– Фрейя требует новый пояс. Вынь да выложь! И чтобы был не хуже утерянного.
– Она знает, какова плата, – мерзко осклабился Берлинг.
– Теперь-то, старик, свой шанс небось не упустишь? – почесался Двалин.
– Дурачье, – прошамкал еле внятно Сидри, сидевший рядом с Ульвбрехтом. Это был дряхлый, свернутый кренделем цверг с крючковатым носом, нависающим над загнутым кверху бородавчатым подбородком и скошенным набок ртом. Сидри был знаменит тем, что выковал для Тора молот Мьёльнир. – Подумали бы лучше, болваны, где брать сырье. Вспомните, какие камни были вправлены в Брисингамен! Шамир, Мшадис-Фза, Анфракс, Заберзат, Онихий. Каждый из них был выращен в единственном экземпляре. А золото? У вас, что, где-то завалялось золото Рейнских Дев? Сомневаюсь, иначе я бы первый об этом знал.
– Знай ты, старый хрыч, – захрюкал Берлинг, зыркая черными глазками из под спутанного чуба, – все бы себе прибрал. В жадности тебя никому не переплюнуть. Я добуду золото у Рейнских красоток. А Эйтри даст камни. Что скажешь, Эйтри?
Эйтри выудил зеленый кристаллик из костяной миски, зажав его когтями большого и указательного пальца, повертел, изучая сквозь фасеточную линзу, вставленную в левую глазницу.
– Эти камушки? Забирай, братец.
– Да не эти! Чем ты слушал, когда Сидри их перечислял? Или выковырнуть тебе серные пробки из ушей.
– Откуда у меня такая редкость, как Шамир или Заберзат? Я не волшебник.
– А кто же ты? Вонючий, скользкий могильный червь. Порыщи на своей ферме, дерьмовый ты маг.
Эйтри продолжил ковыряться в миске. Все знали, что в тайном гроте цверг выращивает редкие камни. Удобряет горную породу, просеивает сквозь диамантовые линзы в потолке свет, и получает растущие, словно грибы после дождя, гроздья кристаллов, о которых на поверхности слыхом не слыхивали. Как и все цверги, Эйтри был патологически жаден и «урожаем» предпочитал не делиться.
– Думается, – широко зевнул Двалин, – нам не избежать праведного гнева богов, как любят напыщенно выражаться асы. Тоже мне, выискались боги. Наклал я на их гнев, где они, а где я! Между нами целый Мидгард, когда асы бесятся, они злобу вымещают на людях. Пока доберутся сюда, поостынут, а мы успеем сбежать в Межземной Лабиринт.
– Если нас найдут в Межземном Лабиринте, помимо нас найдут еще кое-что, – сказал молчавший доселе Брокк, создатель вепря Гуллинбурсти. – Я бы на твоем месте не забывал об этом, Двалин, и не бросался дурно пахнущими, как ты сам, советами.
Двалин поглупел и беспокойно завертелся на стуле. Цверги, все как один повернулись и посмотрели в конец залы. Их нетронутые загаром лица стали сосредоточенны, серьезны. Там в стене была вырублена узкая дверь, заканчивающаяся остроконечным карнизом. Тяжелая каменная плита, закрывающая проход, поднималась и опускалась, приводимая в действие сложной системой блоков. За ней располагался Межземной Лабиринт. Спутанная сеть ходов, сложный рисунок которой постоянно менялся – старые коридоры пропадали, новые возникали, образовывались и исчезали норы, переходы, каналы, мосты. Цверги заговорили Лабиринт, в котором хранили сокровища. Порабощенные алчностью, они представить боялись, что кто-то может овладеть их кладом. Даже друг от друга они умудрялись перепрятывать богатства.
– Сделайте пояс для Фрейи к сроку, – прервал затянувшуюся тишину Альфриг, – и без споров. Иначе все мы огребем.
«Каждый раз лаются, – подумал Ульвбрехт, – но стоит делу дойти до сокровищ, разногласиям конец. Глотки перегрызут друг другу за монетку, а ради общей цели объединяются. Вот только цель у них всегда золото. Ничто их больше не заботит. В этой горе у всех на уме одно – золото, бриллианты, богатства. Ненасытные скряги. Дрянной, конченый народ».
Его невольная гримаса отвращения привлекла внимание старосты.
– Чем там Ульвбрехт недоволен? – заскрежетал он как железный засов, который пытаются отпереть через добрую сотню лет. – Заскучал? И напрасно… Кому-кому, а тебе от скуки в ближайшее время помереть не придется. Для тебя у нас особое задание, нетерпящее отлагательств. Посему, как прослушаешь условия и рекомендации по его выполнению, шагом марш в кузню. Нечего тут сидеть и озираться.
– Я весь внимание, Альфриг, – ответил Ульвбрехт, спокойно выдерживая взгляд старшего, в котором вечно стояла необъяснимая ненависть ко всем и вся. – Чем быстрее ты мне расскажешь о таинственном заказе, тем быстрее я перестану озираться и удалюсь.
– Это верно, давайте закругляться, – забулькал Грер, убирая пустую бутыль обратно за пазуху, – причем поскорее, пузырь, понимаете ли, полный. Докучает…
– Пить надо меньше, свиная ты требуха, – Сидри потянул вислым, и таким же сливовым, как у Грера, носом, – все сам выдул, никому не предложил.
– На тебя, пердун старый, мочи ослиной жалко потратить, не то что пива, – заржал Грер, а остальные поддержали, – ишь, надулся. Сиди уж, ковыряй себе в носу и не бзди .
Ульвбрехт почувствовал горячее желание надавать кому-нибудь под зад.
– Асы, – не замечая возникшую за столом очередную склоку, стал скрипеть Альфриг, – одержимы двумя вещами – войной и роскошью. Они никогда не устанут канючить у нас новое оружие и украшения для своих цариц. Чтобы изготовить это барахло, участие Четырнадцати Цвергов не потребно, ремесленники Нидавеллира справляются без нас. Но кое-что способны сделать только мы. Волшебные сокровища нужны асам снова, и мы не будем им отказывать… Сами понимаете, кланяться асгардским зазнайкам временами просто необходимо. Зачем злить их лишний раз? Двалин, Грер и Берлинг изготовят для Фрейи пояс. А ты, Ульвбрехт, займешься серпом.
– Каким серпом? – вопросительно наклонил голову Ульвбрехт.
– Само собой, не простым, – ответил старший, – не тем, что крестьяне сено косят. Один Всеотец направил нам просьбу выковать оружие для Яростной, верховной Девы Валькирии. Я подумал сперва о мече, но теперь понимаю, для ее работы серп лучше подойдет. Ясное дело, это должна быть не какая-нибудь железяка. Не хуже меча Турфинга, который ковали для владыки Русов Дурин и Альвис, твой папаша, после того как этот лопух ночью прихватил их на пустоши.
– Почему лопух? – удивился Ульвбрехт.
– Потому что меч в итоге его и зарезал, – поправил расшитую шапочку Альфриг, – Дурин и Альвис, понятно, не отказали себе в удовольствии и присовокупили к подарку парочку проклятий. Но, предупреждаю, ты ничего подобного творить не должен, не для слюнявого смертного куешь. Твое оружие не будет обращаться против хозяина. А весь остальной набор – пожалуйста. Чтобы лезвие не тупилось, резало камень и железо, как масло, чтобы слушалось владельца и трудилось а славу… Обратись к папаше за советом, он тебя надоумит, чем еще наделить серп, и сам пусть поучаствует по мере сил. Инструмент куется по заказу аса и асу обязан соответствовать.
– Зачем он понадобился Всеотцу?
Гномы зафыркали, обмениваясь насмешливыми взглядами.
– Даешь, Ульвбрехт! Вроде с людской земли пришел, не с луны свалился, – оскалился молчавший все это время Галар, цверг, на пару со своим братом-близнецом Фьяларом изготовивший напиток Мед Поэзии.
Братья, идентичные, как две капли воды, сидели напротив кузнеца. Оба были безобразно худы, волосаты, одеты в одинаковые кожаные жилеты, штаны и сандалии на уродливо растоптанных ступнях, малоразговорчивы и очень опасны. Галар и Фьялар славились искусством ремесленничества и убийства.
– Грядет Последняя Битва. – прогундосил Фьялар, – Близятся Сумерки Богов. Локи освободился из заточения в пещере у серного источника и в царстве Хели строит драккар из ногтей трупов. Стюарт, владыка огненных великанов, на юге собирает войско. В Ётунхейме назревает восстание. Один чует приближение Рагнарека, он с удесятеренными силами взялся за воровство душ. Залы Вальгаллы заполняются душами павших воинов, идет гульба, под золочеными сводами звучат распеваемые ими песни. Теперь Мидгард воистину взвоет, военные конфликты разгорятся по всем землям, мужчины начнут погибать армиями, тысячами тысяч, кровь павших в боях зальет моря. Валькириям предстоит собрать богатый урожай – они взмахнут серпами над полями сражений, и смертные полягут под свистящими лезвиями, как колосья. Женщины завопят от горя, смрад от разлагающихся трупов распространится повсеместно, достигнет небес, спустится в недра земель. Мир воспылает, и волк Фенрир пожрет солнце...
– Закройся, Фьялар, – бесцеремонно прервал Двалин оратора, в хриплом голосе которого стали прорезаться пророческие нотки. Молодой гном всегда плевал на дурную репутацию обоих братьев и теперь не обратил внимания на их свирепеющие морды. – Ты жестоко заблуждаешься, мня себя сладкоголосой прорицательницей. Вы, парни, явно хлебнули своей поэтической бурды, когда ее смешивали.
– Не хлебнули, а налакались вдрызг, – определил Эйтри, высыпая камушки на каменную столешницу и начиная выкладывать из них мозаику, – скажи, Альфриг, если серп, который выкует Ульвбрехт, требуется Одину для сбора душ, значит, его появление приблизит Рагнарек. А Рагнарек означает конец всего живого. Помнишь, как прорекла предсказательница ванов Хейд – мир погрузится в хаос, настанет эра волка и топора, эра ветра, хлада и огня, запылают царства, зарево разрушения осветит небеса. Этого ты хочешь? Этого ли мы все хотим?
– Рагнарек не коснется нас, – ответил Альфриг. – Битвы богов никогда нас не затрагивали. Мы защищены горой Нюр, нас хранит Сердце Вулкана, замкнутое в Теле Звезды. Война, даже самая страшная, для нас не опасна. Пусть асы, ваны, ётуны, митгардцы, боги, призраки и смертные переубивают друг друга. Пусть моря захлебнутся кровью, пусть погаснет солнце. Тогда мы, Сыны Земли, выйдем из ее недр и расселимся по поверхности. Мы неприхотливы, живучи, мы можем обитать там, где дохнут даже мухи и тараканы. Поэтому не злите асов, братья, угождайте им. Если они жаждут приблизить свою кончину – да будет так.
От рассуждений старосты у Ульвбрехта высохло горло и взмокла рубаха под курткой.
«Они хотят, – понял кузнец, убирая со стола дрожащие руки, – чтобы ты выковал смерть, Ульвбрехт. Смерть земных воинов, смерть Ролло сына Асбьёрна, мальчишки из Кнаупангр. А значит и смерть своей дочери Скидди. Как ты теперь поступишь»?
– Тебе дадут лучший металл, метеоритную руду, – заканчивал тем временем мысль Альфриг, – Жадюга Эйтри переборет свою безмерную жадность и принесет камни для украшения. Твой отец – талантливый ювелир, он вправит их в рукоять и обернет ее золотом. Если вдруг с этим возникнет сложность, скажешь мне, я пришлю к вам Брокка. Но руны, которые наделят косу нужными качествами, Альвис должен нанеси сам – никто с этим лучше него не справится. Это всё. То, что касалось тебя, ты прослушал, Полуцверг, можешь идти в свою кузню и приниматься за работу. Я прослежу, чтобы материалы вам с отцом доставили немедленно.
– Ты сказал, дашь ему метеоритную руду, Альфриг? – Эйтри вдруг противно зацарапал когтями столешницу, – Не знал, что она у тебя есть. Не скажешь, где? В лабиринте? Хочешь отворить его, я так понимаю?
– Ты, Эйтри, пускаешь в напрасные рассуждения, – ответил староста, рассматривая великолепные перстни на своих скрюченных костистых пальцах, – тебе велено начинать бороться с жадностью, а ты все глубже в нее погружаешься. Думай о камнях, не о руде, братец…
Эйтри захотел ответить Альфригу, но Брокк раньше обозвал его жуликом и маразматиком. Возделыватель камней ответил каким-то изысканным, метафорическим оскорблением, которое было сложно понять, но Брокк понял и засучил под столом короткими ногами, пытаясь пнуть обидчика. Сидри потянулся и, ни с того, ни с сего, съездил по уху Двалину. Молодой гном окрысился, но не на него, а на Берлинга, которого схватил за косматый чуб и, тряся, поднял в воздух. Грер, сдерживая пьяную икоту, воспользовался моментом и расшвырял мозаику, выложенную Эйтри. Самоцветы, мигая, рассыпались по столу, цверги, старшие и младшие, забыв последнее достоинство, бросились их собирать. При этом они царапались, кусались и визжали, как свиньи. Эйтри насылал проклятия и выл, Галар вырвал кинжал и размахивал им вслепую. Вспыхнувшая ссора грозилась стать по-настоящему опасной. Ульвбрехт не стал дожидаться ее развязки, слез со стула и покинул гремящий бранью Чертог Мастеров.
– Ты так возмущен, будто встретил Сынов Ивальди впервые, – сказал Альвис, поглаживая живот, торчащий из-под короткой оливковой туники, – они склочны, жадны и воняют. Ничего из этого не новость. Но они твои братья. Родственников не выбирают, Ульвбрехт.
– Они не мои, а твои братья, папа, – ответил кузнец, – я ругал людей, упрекал Скидди, что она выбрала их, а не нас. Но девочка-то оказалась права, а я ошибался. Люди стократно лучше цвергов. Сегодня в Чертоге Мастеров понимание этого обрушилось на меня, словно ведро с помоями. Не слишком, доложу тебе, приятное ощущение.
– Ну, еще бы…
Они были в мастерской, где Ульвбрехту предстояло ковать оружие для Повелительницы Валькирий. Безликий, скособоченный сватральв, доставивший метеоритную руду, копошился неподалеку. Сначала он выгружал из лодки, на которой приплыл, черные со стеклянным отливом полосы металла и раскладывал их на пористой туфовой плите. Затем принялся разводить огонь в горне, швыряя в топку уголь лопатами. Мастерская, размерами превосходящая Чертог Мастеров, располагалась в жерле вулкана. Над головами кузнецов трубой вытягивался кратер, у вершины забитый ноздреватыми наслоениями застывшего туфа. Стены, отутюженные извергнувшейся магмой, бугрились лбами и волнистыми выпуклостями. Свод оплывал насыщенными серебристым порошком натеками, хрустальными иглами, золотящимися сосульками.
– Не верится, что ты жил в человеческом селении. Среди людей. – Альвис отряхнул свой берет о край травертиновой скамьи, на которой сидел вместе с Ульвбрехтом. Над ним повисло облачко опаловой пыли. – Расскажи, как там?
– Тебя интересуют смертные? Никогда бы не подумал, – Ульвбрехт привалился к подлокотнику в форме головы грифа.
– Почему? Тебя я родил от смертной.
– И заморил ее в темноте горы. Ты, как все наши, ненавидишь людей.
– Неправда. Я их не ненавижу. Просто не люблю. Никого не люблю, кроме молотка и наковальни. Но мне хочется послушать рассказ о наземном мире. О том, как выглядит солнце, когда оно всходит над лесами и равнинами. Как пахнет поле после дождя. О том, что поет ветер, врывающийся во фьорд с моря. Каков вкус у сумеречной росы.
