Текст книги "На закате"

Автор книги: Хван Соген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– У нас что-нибудь осталось? – обратился я к Сону.

– План и фотографии мы уже давно выгрузили в общий доступ в Интернет.

Выйдя из приемной, я, оставив дверь приоткрытой, бросил напоследок:

– А теперь прошу простить, срочные дела.

Немного погодя, проводив следователей, вернулся Сон. Чтобы задобрить, я сунул ему конверт. Видавший виды Сон, перед тем как уйти, лишь немного поворчал. У меня горели щеки. Я не находил себе места. Открыв на компьютере гугл-карты, я крутил их и так, и сяк, разглядывая рельеф побережья и предгорий. Меня успокаивала мысль, что я подыскиваю себе место, где можно провести последние годы жизни и быть похороненным. У меня не осталось никого и ничего: ни времени, ни дел. В почте было пять непрочитанных писем. Одно из них было озаглавлено «Лисий хвост». «Неужели?» – подумал я и открыл его. Конечно, это прислала Чха Суна. Как и в прошлый раз, там было небольшое приветственное письмо и прикрепленный файл. Она больше не писала мне «вы», а обращалась по-свойски, и тон письма почему-то стал дружелюбнее и нежнее.

Мину,

когда я услышала про твою лекцию, была весна, и не успела я оглянуться, как листва на деревьях пожухла, а прохожие стали застегивать воротники, укрываясь от холодного утреннего ветра. Мне подумалось, что если уподобить нашу жизнь временам года, то в нашем возрасте мы как раз переживаем такую же осень. Чем дальше, тем больше наша молодость похожа на потерявшие краски воспоминания, которые хранятся на выцветших фотографиях в альбоме. Хотя наши встречи с тобой я помню хорошо и, кажется, со временем все отчетливей.

Обременять тебя я не хочу. Просто в наши годы люди начинают все чаще возвращаться мыслями в прошлое. Когда мой сын умер, я думала, что осталась одна на всем белом свете. В голову приходило ужасное. Но вдруг появился ты. Еще раз повторю: я не хочу, чтобы это было для тебя обузой. Это только мои мысли и ничего больше. Просто чувство такое, будто нашла родного брата, с которым рассталась в юности, но я ни в коем случае ничего не хочу и не жду от тебя.

Если мы сможем хоть иногда переписываться, вспоминая ушедшие дни, то мне этого хватит с лихвой. Но если ты не хочешь, то этот имейл последний, я не буду больше писать тебе. Только расскажу, как мне жилось с тех пор, как ты уехал, – для меня это будет как глоток свежего воздуха. Словно иначе никогда не смогу покинуть наш район на склоне горы. Точнее, не так: ты тот, с кем мне хочется его покинуть. Хотя… Я скучаю по нему.

Я открыл прикрепленный файл. Суна писала, что скучает по нашему району, – да нет, она будто бы до сих пор живет там. Я окунулся в ее рассказ и словно побывал дома по ее милости. Она писала о том, как к ней стал приставать Пень, а я подолгу не приезжал, и почему-то мне казалось, что она хочет упрекнуть меня в том, что я не смог быть рядом с ней. Она писала, что целыми днями просиживала с книгой на чердаке. А утешал ее и помогал ей – Чемён. Как только выходил хороший фильм, отправлял к ней паренька, который расклеивал афиши, с билетами на сеанс. Если нужна была помощь в лапшичной, Чемён был тут как тут.

Я знала, что он больше не вернется. Когда я думала о том, какое жалкое зрелище представляю собой рядом с Мину, мне не хотелось больше встречаться с ним. Узнав, что он очередной раз приехал домой, я сидела дома как сыч, лишь бы ненароком с ним не столкнуться. Он, к счастью, тоже меня не искал.

Больше года я по большей части сидела на чердаке, а тем временем под разными предлогами к нам заходил Чемён. До меня доходили слухи, что он проучил Пня и тот больше не появляется в нашем районе. По отношению к моим родителям Чемён был необыкновенно ласков, будто бы он им сын. Разве по дороге мне было с таким парнем, как Пак Мину? Я видела, что никто не понимает и не бережет меня так, как Чемён.

Я узнала, что Мину уходит в армию. Мне казалось, что для того, чтобы освободиться от Мину, нужно принять Чемёна. Как-то мы договорились с Чемёном съездить к нему на родину навестить могилу его отца. По мере того как этот день приближался, я все яснее ощущала, что состарюсь и умру тут, с Чемёном, и эта мысль внушала мне такое отчаяние, что хотелось бежать прочь. Не знаю, зачем я поехала тогда к Мину. Когда я позвонила ему, то в его голосе услышала больше разочарования, чем радости. Уже тогда я начала жалеть о том, что делаю, но остановиться не могла. Мне нужно было во что бы то ни стало хоть один раз еще встретиться с ним. С Мину я была сама не своя. Попросила купить мне выпить. Нужно было остановиться тогда. Но мне казалось, я уже настолько все испортила, что хуже некуда. Эта встреча была для меня обрядом прощания. На следующий день, расставшись с ним, я забыла сесть на автобус и просто шла пешком, проходя остановку за остановкой. Прохожие косились на плачущую девушку, бредущую по улице, и, пряча глаза, спешили мимо.

– Будь счастлив, Мину, все кончено, – шептала я.

Так я попрощалась с ним.

После смерти моего отца лапшичная закрылась. Мама не могла одна делать все: и замешивать тесто, и управляться с машиной для измельчения лапши.

Мы не были женаты с Чемёном, но между тем он был мне уже как муж. С его помощью мы купили дом через дорогу, ближе к въезду в наш район, и открыли небольшой галантерейный магазин. Я уволилась с работы и стала помогать маме в магазине. Раз в несколько дней Чемён оставался у меня на ночь. От него я узнала, что Мину обручился и уезжает с невестой за границу учиться. В скором времени Чемёна арестовали. Ходили разговоры, что полиции нужно было определенное количество человек и они хватали всех подряд без разбора. Сказать, что мне не хотелось встречаться с Мину, – ничего не сказать, но идти за помощью было больше некуда. Чемён вернулся через месяц, тощий, как сушеный минтай. Больше года понадобилось, чтобы он восстановился и стал выглядеть, как раньше. Ему нужна была помощь, и я стала жить с ним, у нас родилась дочь. Но от прежнего – энергичного, неунывающего Чемёна не осталось и следа. Его держали в «образовательном центре» и там покалечили не только физически, но и морально. Открывать пивную снова он не хотел и как только смог самостоятельно передвигаться, стал уходить из дома и встречаться со старыми друзьями. Потом я узнала, что он связался с азартными играми. Он открыл подпольный игральный клуб, «Хаус», и нанял разных шулеров, которые обманывали богатеев. Он купил подержанную иномарку, дарил мне драгоценности и врал, что занимается оптовыми продажами алкоголя. Через несколько лет кого-то убили в драке, когда две группировки выясняли отношения, и Чемёну присудили пятнадцать лет за организацию преступного сообщества.

Вскоре после того, как его посадили, наша дочь умерла от кори. Я сначала ничего не говорила Чемёну, но от кого-то он узнал правду. Однажды я пришла к нему в тюрьму, но он отказался выходить и передал мне записку через надзирателя. Там было написано, что теперь, когда нашей дочери не стало, я могу устроить свою жизнь, как хочу. Потом он подал прошение о переводе в другую колонию, и его увезли. Я пыталась увидеться с ним снова, но все было кончено. Так больше и не встретился со мной ни разу.

Я вернулась к матери, которая в одиночку управлялась с магазином, и через три-четыре месяца к нам повадился ходить один мужчина. Он продавал книги в рассрочку. Младше меня на три года, аккуратный и застенчивый. Продавать книги – не шибко доходный бизнес, – окончив школу, он пытался заниматься разными делами, но работник из него, по его словам, был никудышный. Я обожаю читать, и мое внимание привлекло собрание шедевров мировой литературы в тридцати томах. Тогда я и мечтать не могла о той сумме денег, которую нужно было отдать за него, но продавец разделил платеж на десять месяцев, и даже его неуклюжие уговоры не понадобились. Легко заключив такую сделку, он воодушевился и со следующего месяца стал приходить к нам регулярно за выплатами. Если бы он был просто торговцем, я не уехала бы с ним. Но он любил читать сам и приносил интересные книги мне. Как когда-то с Мину, прочитав какой-нибудь роман, мы обсуждали его, спорили, и так между нами зародилась симпатия. Конечно, с его характером заработать на книгах было сложно. Мы переехали на его родину, в Инчхон, приобрели маленький грузовичок и торговали яйцами, овощами и фруктами. Так я начала новую жизнь.

Потом она родила сына. Писала, что жили скромно, но были счастливы. Так прошло около десяти лет. Муж ее, хоть и не был находчив, работал добросовестно, и они смогли переехать из съемной комнаты в квартиру на более выгодных условиях, а потом даже сделать какие-то накопления. Но в тот год, когда их сыну исполнялось десять лет, жизнь снова дала крен: муж попал в аварию и сильно пострадал. Никакой компенсации ему не заплатили, он слег и вскоре умер, оставив Суну по уши в долгах. Она бралась за любую работу: убиралась, стирала, готовила у чужих людей. Все – лишь бы заплатить за квартиру. Сын рос один. Правда, к счастью, он унаследовал характер отца и был добрым и послушным ребенком. В учебе он не блистал талантами, окончил профессиональное училище, был временным работником, но смог устроиться в крупную фирму. Пока его не уволили, парень помогал менеджеру, ответственному за наем рабочих для областей, подлежащих реновации. Суна писала, каким искренним и старательным был ее мальчик. Дочитав до этого места, я остановился. Привычная картина словно ожила у меня перед глазами. Взволнованно забилось сердце. Мной овладело странное чувство, будто все это время что-то незримо связывало нас. После увольнения он подрабатывал где только мог, а прошлой осенью покончил с собой. На то, чтобы прочитать ее письмо, у меня ушел едва ли час. В прошлом остались долгие годы испытаний, выпавших на долю Суны, и всего лишь час моей жизни.

Она написала, что ехала на автобусе и напротив мэрии случайно заметила плакат с моим именем. Текст, который она прикрепила к электронному письму, заканчивался так:

Сердце екнуло, когда я увидела твое постаревшее лицо на фотографии. Хоть я не оправилась от смерти сына, впервые за долгие годы поехала туда, где раньше был наш рынок. Сейчас от того района, в котором мы жили, не осталось и следа. Нет ни закусочной твоего отца, ни нашей лапшичной, ни колонок с водой, ни обувной мастерской Чемёна, ни кинотеатра, ни пешеходного моста через шоссе – ничего. Мне даже подумалось, что ничего этого никогда и не было. Когда прошли эти сорок лет? Пролетели так быстро… Люди, родившиеся после нас, как волна, хлынули на эти улицы.

Да, кстати. Я назвала сына твоим именем. Его звали Ким Мину. Он должен был жить просто, но счастливо, как мы. Но в чем-то мы ошиблись. Почему наши дети так поступают?

Так заканчивалось ее письмо. Безо всякой причины меня продолжало терзать чувство, будто Суна упрекает меня. Пара писем – это слишком мало, чтобы описать человеческую жизнь. Кроме того, в ее рассказ была вплетена и моя судьба – мне вспоминались люди и события, которые остались далеко в прошлом. В смятении я встал и начал ходить туда-сюда, ненадолго остановился у окна. Мне казалось, что мое тело исчезает. Начиная с нижней части – сначала ноги, потом руки словно растворились в воздухе, осталось одно туловище. Я видел свое отражение в стекле на фоне пейзажа, раскинувшегося за окном, будто через объектив пленочного фотоаппарата. «Кто ты?» – будто прозвучал вопрос с той стороны.

– Вы на звонок не ответите? – спросила моя сотрудница, приоткрыв дверь.

Только тут я понял, что у меня на столе трезвонит телефон. Я взял его в руки и обратился к ней:

– У тебя сигарет нету?

Она принесла мне сигареты и спички, и я прежде всего сделал несколько глубоких затяжек. Наверное, из-за того, что я давно не курил, у меня закружилась голова, и я плюхнулся на стул. Звонил профессор Ли Ёнбин. Я вдруг стал спрашивать у него, где он и что делает. Он сказал, что скоро свадьба у его младшего и он собирается прислать мне приглашение. Я предложил ему выпить вечером, и он ошеломленно спросил, не случилось ли у меня чего. Сказал, что сегодня занят, предложил встретиться завтра, я согласился, мы договорились еще созвониться и попрощались. Я медленно выкурил сигарету всю целиком до фильтра. Безвольно поддавшись апатии, я долго сидел, растерянно глядя в одну точку.

Потом я перевел взгляд на экран компьютера, помедлив немного, набрал в строке поиска «реконструкция городов». Информации было море, перед глазами замелькали фотографии и тексты. Я вернулся из Америки с женой и дочерью спустя десять лет, мне было уже около сорока. В США я набрался опыта, поучаствовав в нескольких международных проектах. Я вернулся в компанию «Хёнсан констракшн» на руководящую должность, как раз когда строительные проекты шли полным ходом и фирма разрасталась. На одной из фотографий я увидел то самое место, где мы с Юн Пёнгу в середине девяностых выполняли план по благоустройству жилой среды. Как раз тогда обрушился торговый комплекс «Сампхун»[7]7
  Обрушение торгового центра «Сампхун» в Сеуле в 1995 г. считается одной из самых крупных катастроф мирного времени в истории Республики Корея. К обрушению привели многочисленные нарушения в процессе строительства и эксплуатации здания.


[Закрыть]. Здания, построенные в период модернизации, были проверены на безопасность, и оказалось, что около восьмидесяти процентов построек были в неудовлетворительном состоянии, а остальные двадцать все равно нуждались в ремонте и переоборудовании. Но упрощенные схемы и взяточничество, которые сопровождали строительство на всех этапах от проектирования до завершения работ, никуда не делись. Напротив, теперь наш рынок разросся еще больше. В тот период я открыл свою фирму, а Горелый батат Пёнгу пошел в правительство. На фотографиях было прошлое и настоящее реконструкции, в которой я участвовал буквально десять лет назад.

Я смотрел на покрывавшие склоны гор шиферные крыши, на улыбающиеся лица детей, столпившихся у ларька где-то в паутине узеньких переулков. Лишившись родных мест, где и как живут они теперь? Трущобы, облепившие горы, как моллюски облепляют камни, исчезли, и на их месте взметнулись в небеса цементные стены многоэтажек. На краю поля среди развалин стоит заржавевший остов брошенной машины. В покинутых людьми переулках хозяйничает, захватывая пространство, сорная трава. Между зданиями, разрушенными словно бомбежкой, бродит тощая собака, потерявшая хозяев. Демонстранты, в основном женщины, выкрикивают что-то против выселения, некоторые держат плакаты с наспех нарисованными лозунгами. Все это мы издалека видели с Пёнгу, когда приезжали проверять обстановку на местах. Велев рабочим разогнать протестующих и отправив туда бульдозеры и экскаваторы, мы поспешно садились в машину и уезжали.

А вот на последний фотографии район, где я раньше жил. Я хорошо знал фирму, которая занималась там сносом. Мои родители уехали оттуда задолго до реконструкции, поэтому мне даже в голову не приходило поинтересоваться, что там происходит. Если бы Чха Суна не вышла со мной на связь, и я сейчас не вспоминал бы родные места. Вот главная улица, ведущая к такому привычному рынку, знакомые здания и вывески. Вот Мёсун и Суна играют в камешки, усевшись напротив ларька. А здесь я играю в петушиные бои с Чемёном и Чегыном. Нет, я не узнавал детей на фотографиях, но ведь они жили и росли в то же время, в том же месте, что и мы; мечтали так же, как и мы.

У меня были и другие воспоминания – не о семьях, что жили здесь. Я помнил процесс, который отбрасывал в сторону, сметал с пути, уничтожал память о людях. Я хорошо знал всю пищевую цепочку, которая начиналась с ассоциаций консалтинговых компаний, вела дальше в строительные компании и фирмы, оказывающие услуги по сносу, потом к подрядчикам, в местные администрации и так до самых верхов в правительстве. Мы с Пёнгу узнавали обо всем во время бесконечных совещаний, застолий и партий в гольф; из чеков на дорогие подарки и купоны, из подробных отчетов о потраченных наличных. Я несколько раз помогал Пёнгу замять разные некрасивые истории, которые угрожали его переизбранию в парламент. Да нет, мы, конечно, нуждались друг в друге оба. Теперь же Пёнгу – Горелый батат – лежал как растение, покидая этот мир, окруженный отжившими воспоминаниями, в том самом Ёнсане, из которого в свое время уехал. А я до сих пор не думал ни о чем другом, кроме того, насколько удачно в свое время сбежал от никчемной неказистой жизни бедного района на горном склоне. Как и все свидетели той эпохи, которые не сошли с дистанции в гонке за лучшую жизнь.

Я открыл вкладку с электронной почтой. Снова перечитал последние строчки письма Суны: «Но в чем-то мы ошиблись. Почему наши дети так поступают?»

Нажав на кнопку «ответить», я начал писать ответ:

– Спасибо, что не забыли старого друга. Наверное, уже поздно предлагать, но, если Вы не против, я хотел бы с Вами встретиться. Когда и где Вам удобно. Буду ждать Вашего ответа.

10

Я ставлю чайник и достаю свой завтрак: рисовый треугольник, завернутый в водоросли, – один их тех, что захватила сегодня в магазине. Другие два съем потом, когда посплю. Включаю ноутбук, вижу выстроенные в ряд папки на главном экране. Файл со скачанными фильмами, с разговорным английским, файл с моими наработками для сценария, файл с фотографиями и другие. Чаще всего в последнее время я открываю два из них: «Лисий хвост» и «Черная футболка». Как обычно, в первую очередь подключаюсь к Интернету и скольжу взглядом по заголовкам статей. Мое внимание привлекает одна, в которой говорится об аресте директора «Тэдон констракшн», господина Лима, по подозрению в мошенничестве в особо крупных размерах. Пробегаю глазами статью и проверяю почту. Там письмо, от подруги, следующее – от завтруппой, он предлагает поставить вместе еще один спектакль, и еще одно: от господина Пак Мину. Увидев, что он предлагает встретиться, я понимаю, что игру пора заканчивать.

Некоторое время после смерти Мину я каждые выходные проводила в Пучхоне с его матерью. Кажется, мы стали опорой друг для друга. Чем дальше, тем больше меня будоражил его уход. Меня мучила совесть, как будто я, моя холодность толкнули его на самоубийство. Но живые должны жить. Мы с Чха Суной вместе ели, пили и даже смеялись. Она была клевая, как сказали бы мои ровесники. Она годилась мне в матери, но мы стали близки, как подруги. Мне было легко с ней – то ли невинной, как героиня романа, то ли бесхитростной, как ребенок.

Наступила весна, расцвели цветы – как-то вечером мы пили с ней пиво, и она вдруг рассказала о том, как ее изнасиловали, когда она была подростком. Она хорошо помнила все обстоятельства того времени. Я заметила, что у нее есть тетрадь с какими-то записями. Она попросила меня научить ее пользоваться компьютером и стала переносить свои записи в ноутбук, оставленный сыном. Окончив школу для девочек, она устроилась работать в бухгалтерию и училась печатать на машинке. Этот навык, к ее радости, пригодился ей и теперь. Я как-то спросила ее, что она пишет. Она ответила:

– Да вот, записываю разное. Давно хотела. Пишу и вижу, что прожила хорошую жизнь, успокаивает.

Я сразу поняла, что она имеет в виду. Если в трудное время вести дневник или писать кому-то письма, то потом, даже если совсем плохо, внутри будет уверенность, что выкарабкаешься. Встретившись со мной однажды, она взволнованно сказала, что один человек, которого она хорошо знает с самого детства, читает лекцию в мэрии. Она рассказала мне о своей жизни в районе на склоне горы и обо всем, что было связано с тем местом. Едва дослушав ее до конца, я нетерпеливо спросила:

– Так вы назвали сына Мину в честь того человека? Не он ли отец?..

Она улыбнулась:

– Тебе бы сценарии для мыльных опер писать.

– Я пойду на лекцию с вами. Тот человек – еще неизвестно, обрадуется ли он.

Она замотала головой:

– Ой, да я так растолстела. Он разочаруется, увидев меня, – она со вздохом оглядела себя. – Он уже давно уехал и теперь стал совсем сеульцем.

Я пошла на лекцию, ничего ей не сказав. Дождавшись окончания, передала ему записку с именем и номером телефона мамы Мину. Когда я сказала об этом ей, она впервые строго отчитала меня:

– Как тебе только такая ерунда в голову приходит?

Я решила отвлечь ее, пока она совсем не разозлилась, и предложила поспорить, позвонит он или нет.

– Да что ты удумала? Даже если он позвонит, я скажу, что номером ошибся.

– Все равно, если он позвонит, вы мне должны пятьдесят тысяч вон.

– Никаких пятидесяти тысяч!

– Серьезно? Если позвонит, дадите мне сто? Правда?

Я уже начала забывать о том случае, как вдруг она позвонила мне поздно вечером. У нее заплетался язык. Он позвонил, она не подошла, он прислал ей сообщение. Чха Суна не была алкоголичкой, но, с тех пор как осталась одна, похоже, стала частенько прикладываться к рюмке. Я сказала ей, что у нее давление, да и нехорошо это, пить в одиночку, на что она слабым голосом возразила, что алкоголь помогает убить время. День ли, ночь ли – благодаря выпивке пролетают быстро. Я снова начала ее увещевать, но она задумчиво проговорила:

– Какое благословение – попрощаться с жизнью ночью, во сне, вот бы хорошо.

Я решила заявиться к ней на выходных с шутливым требованием отдать мне сто тысяч вон. Но парень, который дежурил в магазине по выходным, внезапно уволился, и мне пришлось выйти за него. Кроме того, на следующей неделе мы играли спектакль, и я совсем забегалась с репетициями и всем прочим. Некогда было даже позвонить, и мы посылали друг другу смс. В один прекрасный день она наконец написала, что поговорила с этим строителем, я настаивала, чтобы она с ним встретилась, но она отказывалась наотрез. Накануне премьеры я возвращалась домой после дежурства в магазине, и мне пришло от нее сообщение:

Ты освободилась? Устала? Премьера завтра? Если я не смогу, приду послезавтра. Давно не виделись, скучаю.

Но она не пришла ни на этой неделе, ни на следующей.

Я несу домой вещи, которые она оставила мне. Не прошло и нескольких месяцев с кончины Мину, как Чха Суна, пошутив насчет того, как хорошо уйти из жизни во сне, умерла ночью, словно последовав за сыном. Она скончалась в своей постели от инсульта.

Я первой узнала о случившемся. Наш спектакль шел уже три недели и на следующей заканчивался, а она и не звонила, и не пришла ни разу, поэтому я решила позвонить ей сама. Но она не отвечала на смс, а когда я набрала ее номер, оказалось, что телефон у нее отключен. Мне показалось, что это странно, и, закончив очередное дежурство в магазине, я пошла прямиком к ней домой. Дверь в ее квартиру была вся сплошь заклеена запылившимися рекламными листовками соседних ресторанов. Я нажала на звонок, и в квартире раздалась птичья трель. Никто не открывал, я нажала на звонок еще несколько раз, но в ответ слышалось только пение птиц. Я знала код от двери. День рождения Мину.

Открыв дверь, я почувствовала пугающе отвратительный запах. Я включила свет, и первое, что бросилось в глаза – оставленные на столе в кухне-гостиной бутылки из-под соджу и пива. Толкнув дверь, ведущую в единственную спальню, я увидела одеяло на кровати и над верхним углом одеяла белое, будто обтянутое мокрой кожей лицо. Я резко остановилась, зажав руками рот, потом выбежала из квартиры и позвонила в жилищное управление. Вызвали полицейских, они за пару дней выяснили все детали, меня, как и в случае с Мину, попросили прийти в участок для короткого формального разговора – одним человеком на земле стало меньше, подумаешь, эка важность. Каждый день повсюду по разным причинам умирают люди, и каждый день рождаются. Умер, родился – дело житейское.

На вопрос, прихожусь ли я родственницей Чха Суне, я уверенно ответила, что была невестой ее сына, и мне отдали ее ноутбук, хранящиеся среди вещей в шкафу пять толстых тетрадей и фотоальбом. Альбом был мне совершенно ни к чему, в этих фотографиях теперь не разобраться. Я увезла его в Чхунджу, где умер Мину, и сожгла на том самом тихом берегу.

Как-то я заехала к ней домой забрать еще кое-какие вещи и, выходя из квартиры, заметила в коридоре цветочный горшок, в котором густо росли лисьи хвосты. За ними никто не ухаживал, и они пожелтели. Вряд ли Чха Суна специально посадила их тут, скорее всего, семена принесло ветром и они проросли, но судя по тому, какие получились густые всходы, она, скорее всего, поливала их.

Последнее время я не вылезаю из ее записей. Она написала много. Не знаю, когда она успела, но содержимое одной тетради уже было перенесено на ноутбук. Некоторые предложения, написанные от руки, были корявыми, но в электронном виде она многое исправила, и теперь, если чуть-чуть подкорректировать, из этого могла получиться неплохая книга. Однажды за чтением мне вдруг пришла странная мысль. Я почувствовала, что первым ее читателем должен стать тот мужчина.

Сократив огромный текст, я сделала своего рода выжимку и стала посылать ему отрывки. Я уже многое знаю о Пак Мину. По несколько раз в день встречаю в Интернете статьи или упоминания о нем. Отправляя ему письма, я становлюсь Чха Суной из района на склоне горы. Мне даже как-то приснилось, как, держа его за руку, я убегаю из этого подвала. Вернувшись с дежурства в магазине, я задремала за письмом. Тем временем пошел ливень и по лестнице в подвал полилась грязь. Комнату быстро затопило. Я барахталась в воде, и Ким Мину протянул мне руку, сказав, что нужно уходить. Схватив его за руку, я едва выбралась наружу и увидела, что это не Ким Мину, а тот мужчина, Пак Мину.

Пора уходить со сцены. Я пишу ответ на письмо. Чон Ухи и Чха Суна борются за место внутри меня. Но, стоит мне начать печатать, я с легкостью становлюсь Чха Суной. Получатель: Пак Мину. «Я тоже хотела бы встретиться…»

Я прихожу в условленное место за час до встречи и оглядываюсь по сторонам. Я не видела, каким было это место раньше, но не могу почувствовать того очарования, которое читается в словах Чха Суны. На горном склоне как бесчисленные цитадели стоят многоэтажки, на высоких деревьях желтеет редкая листва. На обочине растут вечнозеленые деревья: ели, пихты. По дороге, устланной разноцветной осенней листвой, молодая мама катит коляску с закрытым козырьком. Дети играют с белой собачкой. Звенят их смеющиеся тонкие голоса.

Я спустилась по дороге, ведущей от многоэтажек, и остановилась у отеля на широкой улице. Вроде раньше тут был кинотеатр. Поднялась на последний этаж. Села в дальнем углу у окна. Это то самое место, которое я уже присмотрела раньше. Окна, в которые хорошо видно окружающий пейзаж, выходили на восток, и по вечерам здесь было сумрачно. Высотные дома, как ширма, загораживали горный склон напротив.

В условленный час появился Пак Мину. Он был без галстука, в темно-сером костюме. Он огляделся по сторонам, и я опустила голову, чтобы не встретиться с ним взглядом. Подойдя к окнам, он постоял немного, глядя на панораму. Может, искал следы прежней улицы? Он не садился, и к нему подошел официант, что-то сказал и собрался уже показать свободные столики, но Пак Мину медленно опустился на ближайшее свободное место. Он сидел прямо напротив меня, и мне были хорошо видны его уже наполовину седые волосы и отчетливо намечающаяся лысина. Спинка пиджака оттопырилась из-за сутулых плеч. Мне подумалось, что спины мужчин в возрасте всегда выглядят печально. Он, отвлекшись от окна, словно вспомнил, зачем пришел, и повернул голову в сторону входа. Он встречал свое прошлое, которое стало моим настоящим. Отодвинув рукав, я посмотрела на часы. Прошло уже около двадцати минут с условленного времени. Я встала со своего места и направилась к нему. Подойдя ближе, я услышала телефонный звонок и его голос:

– Да, доченька. Как ты?

Я молча прошла мимо него к выходу. Я не знала, сколько он еще там просидит, но вряд ли у него ушло много времени на то, чтобы понять, что ждать нечего. Может быть, мне придется еще немного побыть Чха Суной. Потому что так мне легче жить, и потому что мне еще есть что рассказать. Есть еще история обо мне, и история, которую не смогла завершить Чха Суна.

* * *

Дочь сказала, что подумывает провести эту зиму в Корее. Ее супруг взял длительный творческий отпуск и захотел съездить в Корею. «А мама?» – вырвалось у меня. «Только мы». Помолчав, она раздраженно добавила: «Ведь ты тоже ни разу не приехал к нам – как это, пап?»

Поговорив с дочерью, я прождал еще полчаса, но Суна так и не пришла. Подумал, не подождать ли дольше, но решил, что это бесполезно, и собрался уходить. Какой смысл было назначить встречу здесь, а потом не явиться?

На улице уже сгущались сумерки. Под деревьями, высаженными вдоль улицы, валялись опавшие листья, а задержавшаяся позже обычного трава лисий хвост пожелтела и теперь мерзла на ветру.

– Смотри, домработница говорит, это все сорняки. Они светлее, чем газон. Надо разрыхлять вокруг них землю тяпкой и выдергивать с корнем, – сообщила жена, будто это была какая-то потрясающая новость, показывая мне только что выдернутый сорняк.

Я взглянул на нее из-под пляжного зонтика, делая вид, что слушаю, и снова уткнулся в газету.

– Они очень хорошо размножаются и могут уничтожить весь газон. Видишь, сколько их!

Летом жена, ворча, полола во дворе траву. Вернувшись из США и проработав со строительными проектами около десяти лет, я купил участок земли в новом городе под Сеулом и построил там дом по собственным чертежам. Жена не любила возиться в земле, но увидела, как по весне соседки разводят цветы, и ею овладело присущее ей чувство соперничества. Она разглядывала соседние дома, но никак не могла подступиться к выращиванию ненавистных цветов. Спустя некоторое время она смирилась с садоводством, достала саженцы редких дикорастущих цветов и посадила их. В общем, наш двор, несмотря на свои крошечные размеры, сильно занимал ее. Я же под предлогом того, что контролирую стройку, часто отсутствовал и не вникал в обустройство двора и подобные вопросы. Видя это, жена не могла понять, зачем я купил здесь жилье. Когда она оставалась в доме одна, ей становилось страшно, и она была недовольна переездом.

Я вдруг начал вспоминать, когда у нас стали стелить газоны. Раньше просто засыпали двор песком или землей. Делали маленькие клумбы вдоль забора, на которых росли портулак, недотроги, астры, гортензии. А газон – не подходит он нашему климату, кроме того, газоны же обычно на кладбищах разбивали, так ведь? Но потом все бросились их сажать, и газон превратился в обязательный атрибут сада любой зажиточной семьи. Как-то я стоял во дворе и размышлял, не засыпать ли двор песком вместо газона, и тут мне попались на глаза несколько знакомых пушистых головок, возвышающихся над остальными цветами. Их не заметили жена и садовница, они и вылезли. Лисьи хвосты. Я взялся за стебли, но, подумав, не стал их выдергивать. Мне показалось, что они неплохо смотрятся вместе с цветами, которые посадили специально.