Текст книги "На закате"

Автор книги: Хван Соген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Как только я поступил в университет, приняли конституцию Юсин[4]4
  Конституция Юсин – конституция, принятая правительством Республики Корея в 1972 г. с целью, помимо прочего, уменьшить зависимость страны от США, продолжить экономические реформы и обеспечить несменяемость действующей власти.


[Закрыть] и обстановка в стране и за ее пределами накалилась. Из-за протестов закрывали университеты, каждый день кто-нибудь из моих однокурсников пропускал занятия, попав под арест, и количество задержанных все росло и росло. Я твердо решил, что домой не вернусь. Как мул, которому надели на глаза шоры, я, не глядя по сторонам, ходил только по одной дороге: в библиотеку и университет. Как только выпадало свободное время, я носился по абитуриентам, готовя их к вступительным экзаменам. После этого возвращался в съемную комнату близ университета и падал от усталости. Так я и жил изо дня в день.

Я снимал комнату с одним парнем из провинции. Жить вдвоем было неудобно, и даже поесть было проблемой, потому что кастрюля для риса у нас тоже была одна на двоих. И вдобавок ко всему он еще был какой-то недоделанный активист. Я так думаю: лучше бы он шел да агитировал народ на заводах или в деревнях. А он вместо этого прятал в нашей комнате всякие листовки и книги бунтарского содержания. Из-за него я там только занимался иногда. Потом вообще съехал, чтобы работать домашним учителем, и это решение было весьма удачным. Я вошел в круг людей, который прежде был закрыт для меня, сына секретаря уездной администрации.

В молодости я не был таким циником. Я сочувствовал тем, кто борется с несправедливостью, и мне стоило больших трудов терпеть и мириться с собственным бездействием. Со временем подобный самоконтроль стал привычным, и я приобрел способность отстраненно и равнодушно наблюдать за собой и окружающими. Я считал это зрелой позицией. Наступали восьмидесятые, когда большинство людей смогли наконец перевести дух после долгих лет удушающей нищеты, и подобный отказ от борьбы и фатализм распространились повсеместно подобно тому, как ранка затягивается и становится частью тела. Только иногда напоминает о себе легким неудобством.

6

Открыв запертый на два оборота замок, я почувствовала привычный запах. Там было много всего намешано, но ярче всего выделялся промозглый запах плесени. Дом был построен на горе, так что моя комната за исключением той стороны, где был вход, находилась практически полностью под землей. Под потолком было крошечное прямоугольное окно с металлической решеткой, в которое было видно только ноги прохожих. Из-за плохой гидроизоляции внешняя стена постоянно была сырой – летом из-за влажности, зимой из-за разницы температур на улице и в помещении, поэтому на ней расцвела и пустила корни плесень. Позапрошлым летом в сезон дождей стало еще хуже. Ким Мину сказал, что, живя в таком месте, и заболеть чем-нибудь недолго, купил гидроизоляционную жидкость, покрыл ею стену, закрыл пенопластом и сверху поклеил новые обои. Но зимой пятнышки плесени начали появляться снова. Летом, стоило только пройти небольшому дождю, плесень безжалостно оставляла свои следы. Я оттираю их тряпкой с хлором, но плесень тут же растет опять. Я лежу, глядя на растущие пятна, у меня перехватывает дыхание и мне хочется заорать во всю глотку. Однако приближается сухой сезон, и можно будет хоть немного пожить. Я снова оглядываю комнату. Матрас, раковина, плита и микроволновка в стороне, небольшой холодильник, стиральная машина в темном закутке, стол и стул из фанеры, платяной шкаф, две тусклые лампы – одна над раковиной, вторая посреди комнаты, вот и все. Для меня одной вполне достаточно, правда? Я задерживаю квартплату месяцами, и хозяйке несложно найти мне замену, так что мирюсь со скромными жилищными условиями и ничего не требую. Полежав на старом матрасе, я поняла, что мне не заснуть, встала и села за компьютер. В последнее время я страдала бессонницей и питалась кое-как, так что у меня начали выпадать волосы. Они валяются по всей комнате, действуя мне на нервы. Как давно я уже не высыпалась всласть, придя с ночного дежурства и рухнув в изнеможении на матрас!

В последнее время я провожу часы, свободные от дежурства в магазине, запершись дома, и либо лениво просматриваю интернет, либо, пользуясь тем, что я наконец одна, пытаюсь что-нибудь написать. Мне хотелось бы, отложив немного театральные дела, поучаствовать в конкурсе киносценариев, но я привыкла работать со спектаклями и переключиться на кино никак не получалось.

Благодаря морю информации в Интернете я вижу мир, не выходя из дома. Когда плохо пишется, я скачиваю фильмы на пиратских сайтах, иногда играю в видеоигры. Сценарии, игры, сцена – все это фантастическая вселенная. Игра, которой я увлеклась в последнее время, очень, как бы это сказать, творческая. Гораздо интереснее, чем даже карточные игры онлайн. Тут играешь с реальным человеком, и, чтобы не ударить лицом в грязь, нужно хорошенько подготовиться. Я открываю недавно созданный файл. Он называется «Лисий хвост». Внимательно перечитываю то, что записала туда. Курсор мигает около последнего предложения, на котором вчера я торопливо закончила, мучаясь от головной боли и не в силах продолжать дальше. Начав с новой строчки, я написала: «Даже сейчас, вспоминая тот случай, я понимаю, насколько сильно он повлиял на мою жизнь». Написала и задумалась. Имею ли я право на такое признание? Кажется, это неуместно. Как сложно писать что-то дальше.

Выхожу в Интернет и залезаю в почту. Удаляю и отправляю в спам ненужную информацию и проверяю, есть ли уведомление о прочтении письма, которое я отправила на прошлой неделе. «Прочитано». Однако ответа до сих пор нет. Чего я жду?

Я просматриваю статьи на главном экране. Видно, совсем людям приходится туго – сплошь сообщения о жутких убийствах. В основном все из-за денег. Прочитав статью про строительство, я по привычке ввожу в строку поиска три слога имени: Пак Мину. Интернет выдает разную информацию о нем. На глаза попадается старая статья о том, что его назначили ответственным за открытие цифрового центра «Ханган». В статьях и блогах полным-полно его фотографий, видео с его участием, твитов о нем – читай не хочу. Но рассказывается ли о нем, настоящем? Недавно я купила его книгу «Архитектура: искусство разрушать и строить». Зарабатывая шестьдесят тысяч в день, потратила на нее пятнадцать с лишним. От сердца оторвала, можно сказать, ведь я обычно беру книги в библиотеке и без крайней необходимости их не покупаю. И не пожалела, потому что в ней говорилось не только о строительстве. Во многом там повторялось то, о чем он говорил на лекции, на которую я ходила, но из книги становилось лучше понятно, кто он: каковы его идеи, его философия.

Из-за того, что их звали одинаково – Мину, – мне отчего-то хотелось найти между ними связь. Когда я поделилась своими догадками с матерью Ким Мину, она, печально улыбаясь, сказала мне: «Тебе бы сценарии для мыльных опер писать». Я снова уставилась в экран компьютера. Вышла из интернета и открыла один из файлов, который назывался «Черная футболка».

Это случилось прошлым летом, когда в сезон дождей затопило мой полуподвал. Мне страшно было заходить в квартиру, поэтому я позвонила Мину, и он примчался на своем стареньком джипе. Мы молча вычерпывали грязную воду из комнаты и кухни. Помещения и постель были совершенно мокрыми, и я не могла здесь ночевать. Я спала в подвальном помещении театра на надувном матрасе для кемпинга. Ким Мину, узнав об этом, говорил, что лучше бы я поехала к ним домой. В конце концов я решила и вправду пожить несколько дней у него. Мы не встречались, и появляться у него дома было неловко, но в моей ситуации это казалось наилучшим вариантом.

Его мама жила в Пучхоне в съемной квартире с одной спальней и кухней, служащей также и гостиной. Когда мы приехали, дома никого не было. Ким Мину заварил лапшу и поставил ее на стол вместе с миской кимчи. Квартира располагалась на двенадцатом этаже, и из окна дул освежающий ветерок. Мне подумалось, что тут можно жить человеку, в отличие от моего подвала. За дверью был коридор, ведущий в кухню-гостиную, в котором стоял длинный книжный шкаф, выглядевший в этой квартире чужеродно. Там было на удивление много книг. Некоторые из них я читала, некоторые только хотела прочитать.

– Ого, ты много читаешь. Это все твое?

– Мама любит читать. Благодаря ей и я немного втянулся.

Ким Мину пошел пылесосить, а я, чтобы помочь ему, убрала вокруг раковины и помыла ванную комнату. Его мама пришла после одиннадцати вечера. Как я узнала потом, она работала в большом супермаркете в центре города. Рожденная в начале шестидесятых, она до сих пор был красива и выглядела моложаво. Только располнела с возрастом. Заинтригованная моим визитом, она купила в ближайшем магазинчике пива и закусок и теперь суетливо чистила фрукты. Мы расселись вокруг стоявшего в углу стола со столешницей, похожей на алюминиевый поднос.

– Ухи поживет у нас несколько дней? У нее квартиру затопило, – объяснил Ким Мину матери.

Она не возражала.

– Тебя я редко вижу, так что не против, если у нас дома побудет кто-то еще.

Она не спрашивала, чем я занимаюсь, где живут мои родители, в каких отношениях я с ее сыном. Спросила только, сколько мне лет. Узнав, что двадцать восемь, сказала, что это хороший возраст. Голова на плечах уже есть, и о жизни кое-что знаем, но еще молоды и силы есть.

– Да нет, она совсем не знает жизни. Ушла с работы и пошла в театр спектакли ставить – как так?

Услышав слова Мину, его мама бросила на меня внимательный взгляд и закивала.

– Все равно молодец. Умудряешься выживать и оставаться в театре.

Мину, покосившись на часы, встал:

– Я пойду спать.

– Эй, в кои-то веки ты дома и сразу на боковую? У тебя же гостья!

– Завтра утром есть работа. Ухи побудет у нас несколько дней, ладно, мам?

– Я же сказала, я не против.

Мину уехал в свою съемную комнатенку, а мы с его мамой засиделись за полночь, допивая пиво.

– Ты не замужем?

Ее внезапный вопрос не застал меня врасплох. Его задавали мне все старшие знакомые. Я только усмехнулась.

– Я всех бросила и теперь сама по себе.

– Что за жизнь без любви? Богач или бедняк – все одно: хорохорятся, а на душе кошки скребут. У таких, как мы, всегда все одно и то же. Ни улучшений, ни изменений.

– Ну уж, вам ли грустить – такая красавица и выглядите молодо – ни дать ни взять супруга какого-нибудь богатея.

Мама Мину заулыбалась и закивала:

– Спасибо на добром слове. Да, когда я была молодой, как ты, мне часто говорили, что я красивая.

Я прожила у них еще четыре дня. Мину тем временем позвал друзей, они починили водопровод и оклеили мою квартиру обоями.

Мама Мину была женщиной не болтливой, но приятной и дружелюбной по характеру. Узнав, что я пишу сценарии для спектаклей, она, будто почувствовав какое-то родство со мной, многое мне рассказала. Например, что в юности писала для школьной газеты, а отец Мину любил книги. Что он рано умер, сильно пострадав в аварии. Ким Мину по тем временам был поздним ребенком. До него у нее была дочь, но она умерла от кори. Еще она когда-то работала в персиковом саду, и по весне, когда зацветали цветы персика, пчел там летало больше, чем мух. Когда я уезжала четыре дня спустя, она вдруг сказала мне:

– Вот было бы здорово, если б ты жила у меня.

– Спасибо, я буду часто к вам забегать.

Однажды Ким Мину внезапно спросил:

– Зачем ты занимаешься театром?

Какое-то время я молчала, не зная, что ответить. Он никогда не задавал вопросов вот так, в лоб, и я смутилась.

– Ну… мне это нравится…

– У тебя не складывается с театром, но ты продолжаешь ставить спектакли, поэтому только подработками перебиваешься, чтобы хоть как-то жить. А у меня-то почему ничего не клеится?

– Ну, наверно, по той же причине. Хочешь делать то, что любишь, а это не приносит успеха.

Мину проговорил, как всегда, с остановками и медленно:

– Нет, у меня не так, как у тебя. У меня нет любимого дела… Я хватаюсь за любую работу без разбора, будто пытаясь найти доказательства, что я не один такой. Сегодня все живут, уже имея план на завтра, я же за последние десять лет так и не смог встать на ноги. Каждый год я снова и снова подписывал контракт, а ребята, с которыми мы вместе начинали, потихоньку исчезали. Потом и меня уволили.

Он рассказал мне, как осенью из ульев изгоняют трутней. Они сидят, замерев, словно неживые, на стенах или стволах деревьев, пока не начнется день, по-осеннему теплый и солнечный. Тогда они, собрав последние силы, летят мимо пожухлых хризантем. Пчелам трутни больше не нужны, и их не пускают обратно в улей, они летают так пару дней, а потом падают замертво на мерзлую землю. Еще он вспоминал вестерны. Как переселенцы, построив заимку, гнали лошадей дальше, к горизонту, и, втыкая флаги в землю, занимали все новые территории. А что было бы, если бы собрались люди на острове Чечжудо или где-то на южном побережье и побежали бы с флагами занимать себе дома? Наверное, такой, как он, поспешил бы к мамочке, чтобы утешиться в ее объятиях.

Перед увольнением Ким Мину работал на участках под снос. Все: и он, временный сотрудник, и постоянные сотрудники – начальство, менеджеры и рабочие, которых присылали рекрутинговые компании, – отлично знали, как работает подобный бизнес. У застройщика была сплетена целая паутина из связей: с консалтинговой фирмой, с комитетом городского планирования, с мэрией, с администрацией. В доле были и члены комиссии по продвижению, и парламентарии, так что развитие проекта шло как по маслу. Куда уезжать местным жителям, которые не смогут заселиться во вновь построенные дома? Людям, которых уже не в первый раз вот так вот с наскоку лишали жилья, было некуда податься. Большинство обосновались здесь, помыкавшись по дюжине разных мест. Все – и дети, и женщины, и старики – выходили на улицу с плакатами, пытаясь протестовать, но им навстречу ехали экскаваторы, которые за считаные минуты разрушали все, освобождая место надвигающимся словно армия инопланетных захватчиков рабочим с инструментами в руках.

Раньше, когда эти районы обустраивались, нужно было заходить в каждый дом и различными ухищрениями получать согласие на проведение работ, но теперь достаточно провести общее заседание по реновации. Предостережения и просьбы по возможности удерживаться от драк в офисе – всего лишь очередная формальность. Толчки, пинки, удары, мат и оскорбления, порванная одежда на женщинах, сбивающие с ног оплеухи – молодчики не гнушаются ничем. И потом, когда экскаваторы начинают безжалостно крушить еще вполне добротные дома, сквозь грохот раздаются лишь бессильные крики тех, кто пытается защититься. Первые три-четыре дня люди еще сопротивляются, но на дороге скапливается все больше обломков и мусора, и одна семья за другой покидают район, пока все жители не исчезнут вместе с домами, как выметенные осколки.

Ким Мину находил подходящий пустой дом, где рабочие могли пообедать и отдохнуть и откуда можно было управлять демонтажем на объекте. Зоны, подлежащие реновации, лежали в руинах, как будто после бомбежек, потом приезжали грузовики, вывозили все до последнего обломка, и район, казавшийся раньше таким просторным, снова становился маленьким невзрачным пустырем, которым был когда-то. Ким Мину проводил на объекте несколько недель и, само собой, у него появлялись приятели среди рабочих. Так он подружился с одним парнем, своим ровесником, из тех, кто сквернословит как дышит. Он был бригадиром, а до этого дважды сидел за драки. Как правило, все рабочие делились на две группы: строители и охранники. Последних – крепких, боевых парней использовали в том числе для разгона забастовок. Однажды они с Мину вместе выпивали, и он спросил, знает ли Мину, какая у него мечта.

– Вот тебе раз, да у тебя еще мечты остались?

– Слушай-ка, сидел я как-то с одним парнем. Смазливый был, как баба, ну чисто альфонс, музыкантом работал в каком-то закрытом клубе. Как после смены придем, он все давай что-то рисовать. Я как-то отнял у него его мазню, смотрю – там чертеж, что ли, какой-то, че это, спрашиваю, а он говорит, это, мол, ипподром в Квачхоне.

– Ну и чего, теперь мечтаешь по-крупному поставить?

– Правильно мыслишь. Хочу все выгрести у них.

Отсидев, с музыкантом он больше не встречался, но план его не забыл и сам поехал на ипподром, чтобы там осмотреться. На ипподроме было множество касс, в каждую из которых по выходным поступали миллиарды вон. В каждой кассе, закрытой на электронный замок, дежурили кассирша и охранник. Код замка менялся каждый раз, когда кто-то входил или выходил, а в чрезвычайной ситуации замок автоматически блокировался. Если взять кассиршу в долю, то дело верное.

– Там минимум четверо человек нужно, – добавил он.

– Ты фильмов не пересмотрел, часом?

Никак не реагируя на слова Мину, он показал ему на телефоне несколько фотографий, сделанных в окрестностях ипподрома. Так что Мину уже месяц жил по соседству с парнем, который лелеял такие грандиозные мечты.

Как-то позвонил водитель экскаватора. Семья, живущая в доме на самой вершине холма, отказывалась выезжать. Все вокруг уже демонтировали, а тут застряли. Бригадир и Мину, взяв с собой нескольких охранников, прибежали на место и увидели, что экскаватор, сломав забор, стоит с включенным двигателем во дворе, а перед ним лежит старик, рядом стоит мужик средних лет, вероятно его сын, с поленом в руках, две женщины и трое детей. Самый старший – тощий высокий парень, лет десяти – что-то кричал во всю глотку. Бригадир отдал привычное распоряжение:

– Так, взрослых четверо. Со взрослых начинаем.

Дело было несложное, и охранники не спеша двинулись во двор.

– Да хорош, успокойтесь.

– Пошли-пошли, а то хуже будет.

– Все уже, давайте отсюда.

Урезонивая людей, охранники поволокли их прочь со двора. Женщины вырывались, старик махал руками и ногами, но их удалось выгнать за забор, а мужик, видимо хозяин дома, сопротивлялся, обороняясь поленом. Мину и бригадир вцепились в полено и, вырвав его из рук мужика, отбросили подальше. Дети с ревом побежали за взрослыми на улицу, но старший доходяга, что-то крича, вдруг сорвался в сторону напоминавшего гигантскую руку экскаватора, который как раз начинал движение. В суматохе никто не обратил на мальчишку внимания, и тот схватился прямо за железную ладонь. Его хрупкое тело взмыло вверх, как бабочка на ветру, и со стуком упало обратно на землю. Заглушив двигатель слишком поздно, водитель вылез из кабины. Поглядев на окровавленное тело мальчика, распростертое на обломках цементных блоков, он повернулся к остальным рабочим и завопил:

– Вы видели? Он сам полез на машину!

Женщина, вырвавшись из удерживающих ее рук, пронзительно завизжала и бросилась к телу. Бригадир обратился к Мину:

– Эх, нехорошо получилось. Надо скорую быстрей.

Мину позвонил в скорую и в главный офис. Вся семья, будто обезумев, побежала обратно на участок. Погибший на месте парень, как оказалось, был умственно отсталым. Налетели журналисты, и стройку на некоторое время закрыли. Ким Мину вернулся в офис, и спустя месяц его уволили. Своего нового друга, бригадира, он больше не встречал. На ипподроме в Квачхоне каждые выходные кишмя кишел народ, но ничего необыкновенного там не случалось.

7

Удивительная штука человеческая память. Одни и те же события с течением времени у разных людей могут полностью забыться или превратиться в совершенно непохожие друг на друга воспоминания. Так было у меня и Чха Суны. Ей казалось, что я легко выкинул из головы и ее, и наш район, но она ошибалась.

Внимательно перечитав письмо Чха Суны, я вспомнил, как впервые приехал домой, уже став студентом университета. Начались каникулы, я был свободен от занятий, мне не нужно было платить за комнату, и я мог ненадолго вернуться в наш район. По вечерам я сменял отца в лавке и готовил омук. Девушка, которая раньше помогала отцу, ушла, потому что обожглась кипящим маслом, и рабочих рук не хватало. Летом начиналась жара, и заказов у закусочных и лавочек становилось меньше, но стоило подуть прохладному ветру, и клиентов сразу было предостаточно. Во время душного и влажного сезона дождей находиться рядом с натопленной углем печью, на которой стояла кастрюля с кипящим маслом, было особенно тяжело – пот градом катился по спине и груди. Чуть облегчало жизнь то, что рыбу теперь измельчали в мясорубке и смешивать фарш с крахмалом и растертыми бобами стало не так трудно. За короткие несколько дней я на своей шкуре почувствовал, каково было отцу с его парализованной ногой все эти годы.

Кажется, родители страшно переживали, что я в свои каникулы помогаю им. Мама, не умолкая, нахваливала своего сына-студента перед другими торговцами, а неразговорчивый отец, лишь только наступал вечер и клиентов становилось больше, спешил вытолкать меня из лавки.

Как и раньше, я, завернув в газету развалившийся на куски омук, направился вверх по главной улице. Открыв дверь лапшичной, услышал радостный возглас мамы Суны:

– Батюшки! Когда ж ты успел так повзрослеть? Встретила бы на улице – не узнала!

На шум вышел отец Суны, а следом показалась и она сама. Девушка похудела и смотрела уныло. Едва кивнув мне, заспешила обратно в комнату.

У меня не было сестер, в школах в наше время мальчики и девочки учились раздельно, и в отношениях я был полным профаном. Я был совершенно сбит с толку и не мог даже предположить, почему Суна вдруг так холодно обошлась со мной. Я с досадой сказал себе, что пора бы уже перестать бегать за симпатичной девчушкой с соседней улицы. Нужно взять себя в руки. Решимость построить свою жизнь как можно дальше отсюда помогла мне совладать с обидой и разочарованием.

Заходил я и к братьям Чемёну и Чегыну. Дела у них шли хорошо, и они устроили обувную чистку, сняв помещение в 7 пхёнов на первом этаже здания в переулке за кинотеатром. Самодельный шатер на деревянных шестах сменился презентабельным помещением. Чемён расположился за столом в дальнем углу комнаты, а ребята чистили ботинки, сидя на раскладных стульях или табуретках для рыбалки. В стороне стояла в ряд вычищенная обувь. Некоторые клиенты, листая газеты, ждали прямо тут, пока почистят их пару. Больше не нужно было дежурить у театра или чайной, чтобы заполучить клиентуру, – весь район вокруг перекрестка теперь чистил обувь только у них. Под командованием Чемёна было больше десяти ребят, Чегын отвечал за восьмерых; у входа на рынок они организовали самую настоящую штаб-квартиру.

История с тренером тхэквондо продолжалась. После того как Чесоп выбил из него дух, тренер на некоторое время пропал, а потом пришел Пень и сказал, что тот предлагает выйти на честный бой. Условия были такими: в шесть часов вечера на стадионе у начальной школы встречаются главные противники, Чемён и тренер, с собой каждый может привести только по одному свидетелю. Чесоп, который и так редко появлялся дома, да к тому же уже имел судимость, после инцидента с тренером где-то затаился. Пень, скорее всего, думал, что с одним Чемёном тренер справится на раз-два. Они понятия не имели, что Чемён занимался спортом и был бойцом, поднаторевшим в настоящих схватках. Хотя, безусловно, то, что Чемён здесь жил и зарабатывал на хлеб, связывало ему руки – он не мог разойтись и устроить настоящую бойню. Только Чесоп, который уже отсидел в тюрьме и бывал дома лишь наездами, ничем не гнушался. Чемён и Малой давно меня не видели и теперь рассказывали, радостно перебивая друг друга, чтобы ни одна подробность от меня не укрылась.

– Вроде это май был? Ну так вот, он после того случая свой зал и прикрыл. Видать, даже на работе авторитет потерял, – тараторил Малой.

В шесть часов вечера на стадионе только несколько мальчишек играли в мяч да пара младшеклассников притащили огромный велосипед и пытались научиться на нем кататься, поминутно падая и поднимая друг друга. Чемён привел с собой Малого, а у школы их уже ждали тренер с Пнём. Тренер сказал, что вокруг слишком много лишних глаз, надо найти место потише. «За школой пойдет», – коротко ответил Чемён. Там был огороженный забором пустырь, настолько просторный, что впоследствии на нем устроили парковку.

Тренер пришел в спортивной одежде и наброшенном сверху джемпере, а Чемён как был – в дешевеньком костюме начальника чистильщиков обуви. Тренер снял джемпер и отдал его Пню, с хрустом наклонив голову вправо, размял шею и, встав ровно, затянул потуже пояс. Чемён в свою очередь снял пиджак, отдал его Малому и расстегнул пару верхних пуговиц на рубашке. Противники заняли исходную позицию и пошли друг на друга. Тренер попытался первым ударить ногой с разворота. Но Чемён ушел в сторону и, схватив его за грудки, наклонил и повалил на землю. Тренер пытался подняться, но Чемён хладнокровно бил его по лицу. Раз, второй, третий. Тренер не мог сделать ни одного приема из тхэквондо и, как в прошлый раз, оказался в нокауте.

По словам Малого, поединок и пяти секунд не продлился. Чемён, поглядев на ошалевшего Пня, кинул напоследок:

– Поняли, собаки, кто тут хозяин? В другой раз подумаете.

«Спорт – ерунда, хоть сто разрядов получи, а вот реальные драки делают бойца непобедимым». – Малого аж распирало от гордости, будто это он сам победил тренера. По мнению Чемёна, тренер вызвал его на бой, чтобы прогнать из этого района. Думал, переломает ему ноги-руки со своими профессиональными приемами и вокруг спортзала порядок наведет. А в итоге ему теперь и учеников-то тут не найти, убежал, поджав хвост, – позору не оберешься.

Пень, правда, был не из тех, кто легко сдается. Встретив как-то Чемёна, процедил сквозь зубы: «Здрасьте», и пошел восвояси. Зато, столкнувшись с Малым, начал угрожать:

– Братану своему скажи, по вечерам лучше пусть на улицу не выходит.

По приказу Чемёна Малой иногда давал деньги парням из компании Пня. Когда Малой упирался и кричал, что его от этого воротит, Чемён отвечал:

– Есть все хотят, а на добрый привет – добрый и ответ. Мы им дадим немного, а потом, глядишь, и они нам пригодятся.

Перед летними каникулами Пень сотворил даже по местным меркам нечто непростительное. Чемён повел меня к ларьку, который располагался напротив его мастерской. Купил две банки пива. Теперь он стал относиться ко мне немного по-другому, обращался уважительнее. Он словно показывал, что признает во мне студента университета, а не прежнего мальчишку, и с пиететом относится к тому, что мне удалось подняться на ступеньку выше по лестнице, к которой ему было даже не подойти.

– Знаешь, кто этот Пень? Я б этого сукина сына на колбасу пустил.

Чемён, шумно сглатывая, осушил банку.

– Такого страха тут нагнал, не шучу, слушай сюда. Подкараулил Чха Суну, когда она из школы возвращалась, и напал на нее.

Несколько взрослых и Малой с мальчишками видели, как она, плача и задыхаясь, бежала мимо колонки в разорванной форме и испачканной в земле юбке.

За Чха Суной многие ревностно следили, но ни один мальчишка не знал, что мы с ней сблизились. В нашем районе мы делали вид, что не общаемся, старались никогда вместе не садиться на автобус и выходили оттуда по отдельности, а если гуляли вместе, то прощались, отойдя подальше от рынка, и возвращались домой порознь.

У меня сердце оборвалось, когда я услышал такое от Чемёна. Оказалось, Пень смел подкарауливать ее у школы, постоянно преследовал. Об этом рассказали мальчишки из компании Пня. С ними по наущению Чемёна общались парни из обувной мастерской. Да и не просто общались, а водили в закусочную угостить мясом и опрокинуть вместе по рюмочке – там-то все и раскрывалось.

– Хочу его поучить, ты со мной?

До меня потихоньку начало доходить, почему Суна смотрела так мрачно, когда я приходил к ним с омуком, почему, едва завидев меня на улице, с неприступным видом проходила мимо, делая вид, что не замечает. Меня переполняла ярость, я готов был сию секунду разорвать этого Пня на куски. Возмущение Чемёна, будто бы это все в первую очередь его касалось, тоже сильно меня задело. Малой, который, похоже, готовился к делу заранее, протянул нам дубинки.

– Себе берите, парни, я так пойду, – отказался Чемён.

– Он там не один будет, пригодится, – заметил Малой, взяв себе бейсбольную биту, а мне протягивая деревянную дубинку.

Мы с Чемёном и Малым перешли центральную улицу и направились к тому месту, где обычно собиралась шайка Пня. Мы поднялись до тупика, свернули налево и спустились в район, расположенный с другой стороны горы. Тут жили еще беднее, чем у нас. Во втором переулке был нужный нам дом. Мы ненадолго остановились у двери – внутри шла гулянка, слышались голоса и смех. Чемён, прислушиваясь, прошептал:

– Я иду внутрь, а вы тут стойте и встречайте всех, кто будет выходить.

Выбив ногой дверь, он вбежал в помещение. Погас свет, послышался звон бьющегося стекла, крики и звуки драки, один из парней попытался убежать. Тут-то мы с Малым принялись лупить палками направо и налево, в темноте не разбирая, где голова, где спина, где руки-ноги. Парень упал, за ним выбежал следующий, мы накинулись и на него. Так мы поймали троих на выходе, как барсуков в норе. Наконец изнутри высунулся Чемён:

– Я все уже.

Малой взбудораженно спросил, где Пень.

– Да там лежит. Чуть не убил урода, – ответил Чемён.

Мы зашли внутрь, и Чемён включил свет в кухне. На полу распластался окровавленный Пень. Вокруг него валялась какая-то одежда и все было усыпано битым стеклом – осколками ламп, рюмок и чашек. Чемён пнул ногой Пня в бок.

– Вставай, умирает он.

Чемён приподнял Пня и усадил его. Тот с трудом пошевелился, попытался вытереть обеими руками кровь, текущую изо рта. Чемён еле-еле успокоился. Начал говорить, говорить так, будто он парень Суны:

– Еще раз тебя увижу в нашем районе – убью. Слышь, урод? Это еще родители Суны не знают, что ты с ней делал. А то ты бы уже баланду хлебал. Завтра же свалишь отсюда. Твой старенький батя на стройке вкалывает, негоже ему видеть тебя на нарах. Усек?

Чемён достал из кармана кошелек, оттуда – несколько банкнот и бросил у ног Пня:

– Это на дорогу.

Осенью после каникул я устроился домашним учителем. Наконец я мог съехать из жалкой комнатушки, которую снимал. Работа досталась мне от старшекурсника, которого забирали в армию, моим подопечным должен был стать школьник, ему оставалось два года до поступления в университет. Впервые попав в район, где за неприступными заборами прятались особняки, я чувствовал себя крайне подавленно.

В гостиной с высоченным потолком я встретился с матерью моего ученика. Она со вздохом сообщила мне, что ее сын занимался с прежним репетитором с тех пор, как перешел в старшие классы, и оценки за это время, конечно, стали получше, но в целом успеваемость все равно хромает. Что у него в одно ухо влетает, в другое – вылетает: сегодня что-то выучил, а завтра уже не может ответить ни на один вопрос.