Текст книги "История испанской инквизиции. Том II"

Автор книги: Хуан Льоренте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 46 страниц)

IХ

Письмо первого архиепископа Гранады дома Фернандо де Талаверы, адресованное в 1506 году католическому королю Фердинанду V. Он сильно жалуется на инквизиторов Кордовы за их обращение с ним, его родственниками и многими другими лицами, которые, не будучи никогда опозоренными, терпят страшные страдания в застенках святого трибунала. Он склоняет короля отрешить инквизиторов от должности, посетить лично трибунал, повелеть представить ему подлинные процессы и приказать, чтобы свидетели были допрошены вторично в присутствии Его Величества. Если этот поступок невозможен, он просит поручить исполнение этого какому-либо епископу по соглашению с главным инквизитором Диего Десой. Он показывает, что инквизиторы нарушают божественное и человеческое право, заключая оговоренных в тюрьмы без предварительного констатирования преступления, скрывая имена свидетелей, отказывая обвиняемым в праве самим свободно избрать своих защитников, дурно обращаясь с ними для получения признания в собственных преступлениях, которых они может быть не совершили, или в преступлениях посторонних лиц, которые им неизвестны. Наконец, он утверждает, что существуют серьезные мотивы для создания комиссии, которая должна бы посетить трибунал инквизиции и учредить следствие против судопроизводства инквизиторов.

(Перевод с испанского)

«Архиепископ Гранады говорит, что не знает, кому жаловаться и кому поведать свои скорби, чтобы доставить себе утешение и помощь в них, кроме единственно Вашего Высочества, которого – касаются его дела, главным образом потому, что в этом городе и королевстве и среди недавно обращенных растут соблазн, ущерб и пререкания, а также потому, что это создание и дело Вашего Высочества.

Известно Вашему Высочеству и всем, которые слышали, о сделанном с его родственниками, слугами, приближенными и чиновниками, что это не могло произойти без великого позора и бесчестия. Это является большим ущербом для новообращенных к святой вере в нашем королевстве. Из этого проистекает великая обида нашему Господу, потому что не видано, чтобы главный и уважаемый прелат подвергался такому дурному обращению и был так опозорен и обесчещен, тогда как его слава, честь и репутация необходимы и полезны, как хороший образец для народа и королевства, ставших недавно христианскими.

Знают они [инквизиторы] и все, с какой заботой, трудом и бдительностью стало возможно исправить то, что нужно было исправить, и научить словом и примером, чтобы более не впадали в грех, – и захотели его опозорить и обесчестить, не только взяв его родственников и приближенных, но служащих в его епархии (которые помогали ему хорошо управлять народом), считавшихся лучшими христианами и не подвергавшихся раньше никакому позору, причем ни один из них не был ославлен как еретик. В этом ясно обнаруживается имевшееся у них желание очернить его и их репутацию и запятнать ее, – потому что (помимо самого факта ареста), арестовывая и уводя их, инквизиторы сделали все, что только могли, чтобы произвести это с большим позором, гласностью и оскорблением, беря приближенных в его присутствии и поджидая того момента, когда он был с большей свитой и в общественных местах, прилагая обращение и слова, оскорбительные как для них, так и для архиепископа.

Только в том проявлено было немного вежливости по отношению к его родственникам, что при вступлении в Кордову их поместили более секретно, чем других, однако огласив народу их прибытие больше, чем других, по делам, производившимся в отдельности. Эти дела шли так медленно и их было так много, что архиепископ не говорит о них, чтобы не досаждать Вашему Высочеству и чтобы не испытывать страдания при воспоминании о каждом деле в отдельности. Из всего этого проистекает оскорбление Бога и ущерб для всего королевства Гранады, происходит соблазн для обращенных и для всех других христиан в Испании и вне ее.

Архиепископу кажется, что в деле, имеющем такое важное значение, действительным врачеванием было бы, чтобы Ваше Высочество сами (если удобно, можно это сделать и приехать в эту местность) пожелали видеть самолично, насколько это необходимо для усиления нашей святой католической веры и служения Господу в привлечении неверных. Если это невозможно исполнить самолично, в назначенное время прикажите сделать это одному или нескольким епископам, которые увидят истинную картину следствий, по которым эти люди арестованы, явившись сами и исследовав персонально личность свидетелей, чтобы знать, насколько можно верить каждому из них, как требуется поступать по закону. В таком случае станет ясно, поступали ли инквизиторы в делах архиепископа, его родственников и приближенных, как люди, которые имеют своею целью правосудие и только усердие к нему, или они руководились сильной неприязнью к ним как к смертельным врагам.

Это положение показывает мне в настоящее время, что Ваше Высочество обязаны для Бога нашего Господа и святой веры за великие благодеяния, полученные от него, и по долгу соблюдать все, касающееся христианской религии, самолично (если возможно) отправиться туда, чтобы видеть (на месте). Не стоит удивляться, что Ваше Высочество не сделали этого из-за некоторых препятствий; гораздо более удивительно, что Ваше Высочество были так беззаботны, что не замечали происходящего там. Слово в слово и свидетеля за свидетелем расследуя шаги их, можно убедиться в том, что все происходит от кордовского [инквизитора], и, если это так, видимо, это может быть взято за некоторое основание для проверки тамошних дел. Если вашей королевской особе нельзя этого исполнить (что было бы более нужно и полезно, потому что при Вашем Высочестве подсудимые осмелились бы сказать правду и имели бы более возможности и свободы для высказывания и обнаружения своих обид), и если Ваше Высочество не можете прибыть (чего нельзя оправдать без основательной причины), архиепископ умоляет, чтобы кто-нибудь прибыл и здраво рассмотрел дело, а прежде всего просит устранить инквизиторов.

И если отправится архиепископ Севильи, пусть Ваше Высочество прикажет, чтобы вместе с ним отправился какой-нибудь епископ из Авилы, Паленсии, Бадахоса или любой, какой Вашему Высочеству будет угодно, и другие лица с ними, хорошо знакомые с этим, чтобы они действовали во всем согласно закону, допытываясь о бесчестии, как вообще, так и специально о каждом лице. Если улики будут достаточны, пусть арестуют их, как требуется по закону, пусть содержат их в тюрьме, пока не узнают правды. Только не [надо] стеснять их и отводить им узкую и очень мучительную камеру, а [следует] лишь обеспечить невозможность побега, обращаться с ними кротко на словах и на деле, дать адвокатов по их желанию, не таскать их из провинции в суд, предъявить имена свидетелей за исключением могущественных, потому что таков закон, указать день, месяц, год и место и дать возможность апеллировать против судей, ведущих процесс, для их отвода, и все другое, что законы повелевают и устанавливают предоставлять обвиняемому, так как без этого он не может защищаться, а защита вытекает из божественного и человеческого права.

И пусть происшедшему будет указано справедливое основание, или, лучше сказать, пусть инквизиторы дадут полный отчет, так как из него Ваше Высочество лучше и правдивее все узнаете. Между прочим встретится одно подозрительное дело, о котором они неоднократно оповещали, будто некоторые из узников примирены, когда этого не было, – кажется, они не были примирены, так как после этого им предъявляются требования и следуют их процессы в порядке судопроизводства; а других мучили, заставляя их разными недозволенными законом способами, ранее запрещенными, показывать и признавать то, чего они не делали, – отсюда вытекает сильное подозрение против тех, кто так поступает, и большой ущерб для узников, и великий позор для их родственников. Архиепископ дает понять Вашему Высочеству, что ничего из того, что он просил, не сделалось и не прекратило судопроизводства [инквизиторов]. Он умоляет Ваше Высочество приказать, чтобы все делалось по правде, и не давать повода осужденным кем-либо из них или всеми думать, что они осуждены неправедно».

Примечание. Это письмо находится в Мадриде в собрании бумаг, относящихся к инквизиции, о котором я говорил (том 1, список рукописей). Частные заметки указывают, что переписанный здесь текст есть копия экстракта, который сделал из письма архиепископа Мигуэль Перес де Альмасан, государственный секретарь короля Фердинанда V, чтобы подготовить декрет, который, как он надеялся, подпишет государь.

Х

Отрывок испанского неизданного произведения, озаглавленного О правлении государей («Del regimento de principes») и написанного около 1516 года для посвящения Карлу Австрийскому, тогда принцу Астурийскому, затем ставшему испанским королем и германским императором под именем Карл V. Автор (который остается анонимным) предполагает существование царства правды, король коего называется Пруденциан (Prudentianus). Он рассказывает, что этот монарх созвал однажды членов всех советов, изложил им недостатки, которые опыт помог открыть в управлении монархией, и предложил поразмыслить об этом и обсудить затем средства к устранению их. В двенадцатой книге он говорит о трибунале святой инквизиции. Король Пруденциан знакомит с злоупотреблениями, о которых ему донесли; с бесполезностью средств, употребленных до сих пор для их прекращения, а также с тем, что он считает наиболее способным пресечь их досадные последствия. Этот отрывок драгоценен, и знающие испанский язык без сомнения с удовольствием прочтут оригинал, потому что он придает новую силу доказательствам, констатирующим распространившееся в Испании народное мнение против судопроизводства инквизиторов. Вот текст всех глав, в которых говорится об этом.

(Перевод с испанского)

«Я желаю вам рассказать об одном важном деле, имеющем большое значение: как идут дела инквизиции против еретиков, как велись они раньше до сих пор и как ведутся теперь.[361]361
  Автор говорит от лица Пруденциана, монарха царства правды (el reino de la verdad).


[Закрыть] Вы знаете, что в этом царстве было много еретиков из числа тех, которые происходят от поколения евреев, и многие соблюдали еврейские обряды, практиковавшиеся их предками. Вообще среди них много богатых и влиятельных людей, весьма уважаемых за крупные состояния и за очень большие способности в делах, которыми они занимались. Поэтому вначале я очень боялся, что тех, кто откроет их заблуждения перед инквизиторами, если они станут известны по тому или иному поводу, схватят и лишат жизни, так как ведущие свое происхождение от евреев – люди богатые и влиятельные. Вследствие этого я распорядился, чтобы давшие показания против них оставались неизвестны; затем, когда будут вести процесс против оговоренных, чтобы не обозначали имен свидетелей. В таком виде вели судопроизводство против еретиков в течение многих лет. Наконец большинство главных из них сожгли, других примирили, и таким образом почти не осталось значительных лиц; оставшиеся, потеряв свое имущество, обеднели, лишились влияния и стали малозначащими. При увеличении злобы плохих христиан и при желании отомстить тому, на кого они были сердиты, и погубить их честь, жизнь и имущество, они соединялись по трое и по четверо и пускали клевету в ереси против того, кому желали зла, хотя бы он был дворянин (hidalgo) или старинный христианин; так как никто не знал, кто дал показания, то нельзя было и защитить себя; всякий говорил наобум, – и по этой причине многие умерли безвинно. Было известно, что дети сожженных за ересь, опозоренных и лишенных имущества погибали и исчезали в бесчестии и бедности. Правда стала известной через некоторых, перед смертью сознававшихся, что они оклеветали такого-то, сожженного из-за их показания, и называли других, которые вместе с ними лжесвидетельствовали. Другие, чтобы не попадать в свидетели, предлагали деньги иным лицам, чтобы те давали показания, и советовали им не обнаруживать своей личности в показаниях, чтобы не узнали, что они лжесвидетельствуют, так как это обойдется им недешево. Когда становилось известным, что все или большинство свидетелей умерли, нельзя было изобличить ложь, как потому, что ее не знали дети осужденного, так и потому, что если они даже и знали ее, то они были так бедны и унижены, что им нечего было есть, и поэтому не могли они возбудить и вести процесс в инквизиции и против инквизиторов; по-видимому, они упрекают инквизиторов как несправедливых и жестоких, поскольку они осуждали человека без вины с его стороны, хотя в осуждении по показаниям свидетелей они действовали согласно закону, сообразно с показаниями свидетелей, которые, как они полагали, говорили правду. В результате люди получали ущерб, бесчестие и потерю имущества. Некоторые (лица уважаемые и богатые), занимавшиеся своими делами, удостоверили, что их отцы, предки и родственники пострадали безвинно, и восстановили репутацию умершего, сожженного за ересь, и его опозоренных детей и внуков, и другие последствия, проистекавшие из осуждения потерпевшего. Весь этот ущерб и разные бедствия происходят от незнания свидетелей: если бы были известны приносящие ложную присягу и те, кто дал ложное показание, то можно было бы исследовать истину до мельчайшего пункта и наказать бы лжесвидетелей. Тогда не стали бы рисковать, совершая такую подлость; если бы даже не боялись Бога и осуждения своих душ, то, по крайней мере, устрашились бы телесного наказания, которому они могли подвергнуться при обнаружении правды, при этом им простились бы – и простятся впредь – многие оскорбления Бога, и многие смертные грехи и клятвопреступления, и осуждения многих, которые пострадали безвинно из-за лжесвидетельства, и прекратили бы говорить плохие христиане: благословен Бог за то, что дал нам способ отомстить евреям и нашим врагам так, что это остается неизвестным и не может быть узнано.

Было еще очень большое неудобство в том, что многие служившие в инквизиции считали себя земными богами и творили что хотели, так как не было никого, кто бы им препятствовал или отважился бы выступать против них. Если кто скажет, что, по его мнению, они нехорошо ведут дела святой инквизиции, они заявят, что он дурно отзывался об инквизиции, и возбудят против него процесс, как против еретика (говорит король Пруденциан), и судят его за то, что он утверждал, будто они ведут дела инквизиции не так, как должно согласно закону, и наказывают его по своему произволу. Отсюда возникал страх и у слабых и у сильных, так что не было никого, кто, видя какую-либо ошибку инквизиторов или их чиновников, как бы они ни были велики, осмелился бы сказать это, хотя многие это думали, чтобы не сочли их за еретиков и не взяли бы в инквизицию, и не начали бы против них процесса. Так как все велось секретно, из тысячи несправедливостей нельзя было знать десятка. Хотя совет инквизиции намеревался устранить их, он мало преуспел в этом, так как, не зная того, что делается секретно, нельзя знать и нанесенных обид, пока не применят средств с целью прекратить жалобы на дела, так как неизвестен ущерб и его причина, а многие, хотя знают и видят свои беды, не рискуют жаловаться, чтобы не потерпеть горшего. Конечно, если инквизитор захочет кому-либо повредить, он может погубить его, так что об этом и не узнают, пока не применено особое средство, и, когда дело попадет в руки какого-либо инквизитора, который не принадлежит к настоящим христианам, будет нанесен великий ущерб духовный и материальный. Самое ужасное, что заключенный инквизицией в течение двух или трех лет своего заключения не слышит обедни, и никто не приходит к нему посоветовать, что надо сделать для его спасения, – сказать, что можно счесть еретиком или плохим христианином лишь того, кого Бог не поддержит своей рукою по своему бесконечному милосердию, чтобы он не отчаивался в темной и мрачной тюрьме. Они не довольствуются тюрьмой, повергающей в отчаяние заключенного, но еще усиливают обстоятельства, от которых он становится более безутешным. О многом другом осведомил меня один инквизитор, тайно умоляя, чтобы я – устранил это; он говорил мне об этом для облегчения своей совести, чувствуя удовлетворение, так как он не может делать более, чем приказано любовью Божией.

Ввиду рассказа этого инквизитора (сказал король Пруденциан) я почувствовал сильное сострадание к обиженным и отсутствие взаимной любви у нас, называющихся христианами, закон коих состоит в любви к Богу и ближнему. Однако, так как дело показалось мне имеющим большую важность, я пожелал посвятить его Богу и, умилившись, заняться им с состраданием и усердием. Я приглашал поодиночке некоторых инквизиторов, которые пользуются хорошей репутацией, потому что думал, что они скажут мне всю правду. Я приглашал их в комнату, показывая им свое расположение и давая понять, что желаю знать правду о происходящем в делах инквизиции, чтобы устранить то, что не делается для угождения нашему Господу и согласно божественному и человеческому праву. Все, с кем я говорил, подтвердили мне: „Все, что сообщили Вашему Высочеству, есть правда“ и рассказали о многом другом, что следует устранить.

Если земледелец или малосведущий человек приходит сообщить что-либо о своем соседе (говорит инквизитор королю) или о ком-нибудь из местного населения, который не есть еретик и большей частью не совершил ни смертного, ни простительного греха, а доносчик думает, что он еретик, то принимают его показание, записывают и отсылают его домой. Так как ему ничего не сказали, он думает, что тот, на кого он донес, еретик, и считает ересью все, что он сказал или сделал, между тем как нет ни ереси, ни большей частью смертного греха. Таким образом среди малосведущих людей рождаются заблуждения, потому что им не объявляют правды те, которые поставлены Вашим Высочеством для исправления заблуждений. Это происходит потому, что инквизиторы не богословы. Если во многих случаях судьи не знают, ересь это или нет, как могут они научить этому других? Многие поступают ошибочно, потому что не сведущи в этом те, кто назначен для уничтожения заблуждений относительно нашей святой католической веры. Если бы инквизитор был богословом, он мог бы определить, является ли ересью то, что показывает доносчик, он объяснил бы, чтобы избавить его от заблуждения, что хотя это и грех, но не ересь, и, исповедав его своему духовнику, как и прочие грехи, он получит прощение от Бога, и это не является предметом инквизиции; если это не грех, он сказал бы доносчику: „Знай, брат, что сказанное тобою не грех“. Таким образом они были бы вразумлены и избавлены от заблуждений.

Некоторые ведут себя крайне недостойно. Они многократно лгут обвиняемым или узникам и обещают им, что, если они сознаются в том, в чем их обвиняют, их с незначительной епитимьей отпустят свободно домой. Многие, думая, что те не обманывают, приходят в отчаяние и говорят сами себе: „Хотя я не совершал того, в чем меня обвиняют, я скажу, что сделал это, чтобы выйти отсюда“. Они сознавались в том, чего не делали, и затем их осуждали на основании их признания и надевали на них санбенито, конфисковали их имущество и говорили, что можно лгать им, чтобы они сознались в том, в чем их обвиняют. Чиновники инквизиции поддерживают тех, кто так лукавит, чтобы заставить узников сознаться в том, в чем их обвиняют, потерять имущество и погубить души, вынуждая их стать клятвопреступниками и предъявлять лжесвидетельства, тогда как им не следовало присягать в уголовном деле, чтобы не нарушить клятвы и не подвергнуться опасности совершения смертного греха, отрицая правду, чтобы защититься от земной кары. Мне сказал один инквизитор (говорит король Пруденциан): „Некоторые из нас чувствуют это и плачут у себя дома, но не решаются об этом говорить, потому что такого снимут с должности и будут считать подозрительным в делах инквизиции. Те, кто так думает и добросовестны, покидают должность, если имеют средства на пропитание; другие остаются на службе, потому что не могут иначе жить, хотя мучаются совестью, что исполняют службу так, как это делается теперь. Другие говорят, что для них это безразлично, что так поступали их предшественники, хотя бы это было против божественного и человеческого права. Иные так враждебно относятся к обращенным, что полагают, будто сослужат великую службу Богу, если всех их сожгут и конфискуют их имущества без всякого колебания. Придерживающиеся такого мнения не имеют другого намерения, кроме того, чтобы любыми способами заставить их сознаться в том, в чем их обвиняют. Умоляю Ваше Высочество (говорит инквизитор королю), устраните это из любви к Богу, но не открывайте, что это сообщил вам я, потому что сейчас же добьются моей отставки, и мне нечем будет существовать; такого сейчас же отрешат от должности, так как мне кажется, что теперешний образ действия и обращения не вяжется с чистой совестью, хотя, пока все это будет приведено в порядок, я стану поступать как можно лучше“.

После осведомления от некоторых лиц в отдельности я призвал (говорит король) великого инквизитора и всех инквизиторов царства, многих адвокатов, каноников, богословов, честных людей и больших ученых, чтобы сообща заняться устранением этих недостатков и постановить на будущее время, чтобы поступали иначе и лучше служили нашему Господу, невинным давали свободу, лжесвидетелей осуждали и наказывали по закону возмездия (talion), а виновных обращали и исправляли таким образом, чтобы все мы спасались; для полного удовлетворения я пожелал постоянно бывать на совещании ради того, чтоб все делалось наилучшим образом.

На совещании было высказано (говорит король Пруденциан) следующее: лучше бы обвиняемым инквизицией не сообщались имена свидетелей, чтобы они не знали их и не видели их присяги. Некоторые говорили, что так повелось раньше в делах инквизиции. Я сказал: „Вас спрашивают не о том, как делалось и что мы все знаем, а о том, делалось ли это хорошо и согласно с божественным и человеческим правом“. Один ответил (он пользовался большим авторитетом среди всех) следующим образом: „Государь, вот что обыкновенно практикуется и согласно с законом: одна из сторон знает свидетелей, выставленных другой стороной, она видит, как они присягают, и ее вызывают для этого в суд; а если сторона не была позвана, чтобы видеть присягу свидетелей и узнать их, то не доверяют их показанию, потому что их присяга принята в отсутствии другой стороны или, по крайней мере, она вызывается, чтобы присутствовать, если желает, при своем обвинении. Только в том случае, когда предполагается, что существует опасность смерти для свидетеля или возможен другой большой ущерб, если он будет известен стороне, против которой он сделал показание, допускается не говорить имени свидетеля стороне, против которой он дал показание. Вначале, когда зародилась инквизиция, таково должно было быть намерение учредителей, потому что в числе тогдашних обращенных было много людей богатых, влиятельных и сильных, так что мог быть нанесен вред для свидетелей, если бы узнали, кто давал показания против обвиняемых в таком тяжком преступлении, когда вопрос касался жизни, чести их и их детей и всего имущества. С того времени остался в инквизиции этот обычай. Однако теперь обращенные унижены и не имеют влияния, в особенности если кто-либо из их предков был наказан инквизицией; неизвестно поэтому, как может сохраняться по праву и по чистой совести этот обычай: ведь противно божественному и человеческому закону лишать защиты обвиняемого, тем более что в процессах, касающихся герцогов, графов и других важных лиц, а также в делах уголовных и гражданских известны имена свидетелей, показывающих против них, все видят, как они присягают, и знают, кто они. Ведь они не боятся этих важных господ, хотя свидетельствуют против них в уголовных делах! Как же можно опасаться вреда для свидетелей, если они показывают против разбитых и униженных, которым нечего есть, или против кого бы то ни было, кто обвинен инквизицией, когда, узнав только, что он обвинен, все покидают его, избегают иметь с ним дело и желают, чтобы никто не знал, что они были его друзьями и знакомыми?“ Все члены совещания, богословы, канонисты и правоведы, говорили, что все сказанное – правда, Ваше Высочество может видеть, как поступали раньше. Я отвечаю (говорит король Пруденциан), что мы раскаиваемся в причиненном зле, которое не устранили раньше: я в том, что не позаботился узнать о нем, а вы в том, что не осведомили меня о нем. Впредь, когда кого-либо заберет инквизиция, пусть его процесс ведется публично и обвиняемый и его поверенный пусть присутствуют при присяге и знают свидетелей и их имена; пусть процессы ведутся, как в других судах. Только когда донесут на кого-либо, это должно быть тайным, пока соберется достаточная информация, чтобы можно было его арестовать и предъявить обвинение, а процесс должен вестись публично, чтобы все видели и знали, как ведутся дела инквизиции.

Я выразил сомнение, поскольку в инквизиции привыкли допускать к защите и принимать бумаги только от известных адвокатов, назначаемых инквизиторами. На этот вопрос отвечали, что нет основания лишать обвиняемого адвоката или адвокатов, пожелавших заняться его делами, что по закону не воспрещено; пусть прокурор и инквизиторы принимают адвокатов, каких пожелают, и защитники обвиняемых пусть будут по желанию обвиняемых, только бы они были старинные или обращенные христиане, которым не было бы запрещено законом выступать защитниками в суде, потому что они могут отказаться от защиты, если не позволят им выбирать адвоката по своему желанию.

Третий вопрос, возникший на совещании короля Пруденциана, касался того, можно ли не позволять узнику инквизиции говорить и советоваться с его поверенным, родственниками и друзьями, чтобы они не подали ему совета. Все ответили, что не знают, по какому праву это может происходить, так как ясно, что этим отрицается его свободная защита, а никому нельзя отказывать в ней по божественному и человеческому закону. Отсюда заключили, что с узниками инквизиции следует поступать так же, как с другими преступниками, когда они арестованы, так как другой образ действий (не говоря уже о том, что он противозаконен) бесчеловечно усиливает мучения угнетенного до его осуждения; поэтому было решено исправить это на будущее и поступать с ними, как с другими узниками.

Четвертый вопрос, вставший перед совещанием, заключался в том, хорошо ли, что они не слушают обедни и не исповедуются, пока находятся в заключении инквизиции, так как вошло в обычай, что, хотя бы заключение продолжалось три или четыре года, они никогда не слушают обедни и не исповедуются. На это все ответили, что нельзя так поступать по чистой совести, так как Бог повелел нам, чтобы мы освящали праздники, и святая римская Церковь объявляет, что освящать праздники главным образом значит слушать обедню. Поэтому не допускать их к слушанию обедни значит препятствовать им соблюдать третью заповедь закона Божия и повиноваться повелению римской Церкви, которая повелевает слушать обедню каждое воскресенье и соблюдать праздники, при этом исповедоваться и причащаться, в чем заключается божественный закон. Нет основания отказывать им в этом, так как Господь наш сказал: если не будете есть плоти Моей и пить крови Моей, не будете иметь жизни. И Церковь объявляет то же, говоря, чтобы это делалось, по крайней мере, в праздник Пасхи и в смертной опасности. В первобытной церкви причащались каждое воскресенье. Поэтому мы не знаем, чем можно оправдать занимающихся делами инквизиции, в том, что они не позволяют заключенным слушать обедню по воскресеньям и праздникам и не заботятся, чтобы они исповедовались у честных и ученых священников, которые могли бы наставить их в нашей святой католической вере, по крайней мере в Великий пост, и причащались в праздник Пасхи и каждый раз, как попросят. Один инквизитор ответил: пусть будет так по отношению к настоящим христианам, а не к еретикам. Большинство из присутствовавших на совещании возразило, что нет основания для этого, так как, хотя они обвиняются в ереси, однако, пока не осуждены, они принадлежат к христианам и могут пользоваться таинствами церкви и другими благодеяниями ее; и даже после осуждения (признают ли они или отрекутся от ереси, в которой их обвинили), если они раскаются в ней и пожелают стать настоящими христианами. Если они отрекутся, говоря, что не впадали в ересь, и пожелают исповедаться и причаститься, нельзя отказывать им в исповеди и причастии, хотя бы их присудили к сожжению, так как Бог знает правду, и никому нельзя отказывать в средствах к спасению, а особенно в исповеди и причастии, так как возможно, причащаясь, очутиться на Небе, а не причащаясь – в аду, как говорят многие богословы. Итак, чем мы искупим то, что вследствие недопущения кого-либо к причастию он пойдет в ад, тогда как каждый из нас обязан любить своего ближнего, как самого себя, под страхом вечной смерти? А любовь состоит главным образом в заботе о спасении. Господь наш Иисус Христос говорит, что тот наш ближний (мужчина или женщина), кто нуждается в благодеянии, которое мы можем ему оказать. В силу этого ни одному осужденному на смерть нельзя отказывать в святейшем таинстве тела Господа нашего Иисуса Христа, хотя бы он был осужден за ересь инквизицией. Поэтому приказано, чтобы впредь во всех тюрьмах инквизиции имелась капелла, где служилась бы ежедневно обедня; чтобы заключенные слушали обедню, по крайней мере, по воскресеньям и праздникам и ежедневно, когда пожелают; и чтобы они исповедовались и причащались Великим постом и в праздник Пасхи у ученых священников, и каждый раз, как пожелают, потому что, если они хорошие христиане, они станут лучше и, если имеют некоторые заблуждения, избавятся от них и исправятся.

Главной целью содержания в тюрьме святой инквизиции является [желание] из плохих христиан сделать хороших, а из хороших – лучших; так как служителям инквизиции более желательно спасать, чем осуждать. Хуже осудить невинного, чем оправдать виновного; так как, хотя невиновный страдает, терпя [кару] безвинно, не остаются без наказания ни в этой жизни, ни в вечной виновники его осуждения и те, которые могли его спасти и из-за отсутствия любви не спасли, но скорее постарались осудить его, чтобы он потерял имущество, или из-за других целей, которые ведает Бог. Все ясно узрится в день Суда, когда откроются пред миром добрые и злые дела и добрые и злые помышления и намерения, побуждавшие к тем или иным поступкам, так что никто не сможет утаиться или солгать, поскольку совесть каждого все засвидетельствует при выходе души из тела и даже раньше выхода, и каждый увидит, возможно ли его помилование, когда нельзя будет исправиться и уврачеваться, и всем воздается за хорошие и дурные дела наши. Теперь, пока живем, мы имеем время до смертного часа, который неведомо когда наступит, так как никто не знает определенного срока. Оправдание виновного по закону не опасно, если не было достаточных улик или по другим обстоятельствам, встретившимся в процессе, так как оправдавший сделал то, что было должно, стремясь иметь основание считаться хорошим христианином, да и законы этого желают, склоняясь более к оправданию, чем к осуждению.

Хороший судья должен желать, чтобы обвиняемый не совершил проступка или проступков, в которых его обвиняют, и беспристрастно стремиться узнать правду. При сомнении он должен скорее оправдать, и по милости Божией может статься, что обвиняемый, хотя являлся плохим христианином, но, будучи оправдан за недоказанностью его проступка, станет потом очень хорошим христианином. Если же он будет плохим, он не преминет заплатить за свое злодеяние в этой жизни или в будущей, где его ждет более сильная кара, и поэтому преступник не останется без наказания, хотя бы не было доказано совершение им проступка. Однако, когда судья констатирует, что кто-либо совершил злодеяние, и не накажет его, он грешит смертно, и в этом случае происходят оскорбление Бога, гибель душ и большой ущерб для государства, так как наказанием преступника многие вразумляются. Поэтому большая жестокость в том, чтобы под предлогом милосердия не наказывать преступника строго, но человеколюбиво, так как это становится причиной многих бедствий. Об этом возникла на совещании продолжительная беседа. Мне было радостно присутствовать при этом (сказал король Пруденциан), так как я надеюсь с помощью Божией иметь успех во многом, а особенно в том, что касается инквизиции, если судить по тому, что произошло на этом совещании, на мой взгляд очень полезном для душ инквизиторов и узников, а также для моей, с помощью Божией.

Пятый возникший вопрос состоял в следующем: необходимо определить, что такое ересь, чтобы знать, за что осуждать, так как многие из инквизиторов, хотя судили еретиков, не знают этого, потому что обычно они – канонисты. Рассуждение об этом вопросе принадлежит богословам, которые рассмотрят, что надо делать. Не было намерением ни папы, ни короля, чтобы исполнение этой службы сводилось к осуждению за ересь тех, кто не был еретиком; в их намерение входило через вразумление несведущих способствовать тому, чтобы они не впадали в ересь. Если встретятся упорствующие в своих заблуждениях, желающие отступить, и, будучи вразумляемы, не удалятся от заблуждений, пусть они будут осуждены и наказаны по всей строгости закона и со всей решительностью, как сказал король Пруденциан. Мне понравилось, что почти все инквизиторы, присутствовавшие на совещании, изменились и дали понять этим изменением, что они раньше поступали так только по принятым на себя обязанностям. Тогда я сказал им (говорит король Пруденциан): пусть прошлое исправится наилучшим образом, хотя во многом нет уже средства для исправления; пусть отныне действуют с большим человеколюбием и осмотрительностью – для славы Божией и для спасения душ, потому что теперь после того, как нам стало все известно, на нас ляжет большая вина, и надо опасаться наказания от Бога в этой жизни и в будущей, наказания вечными муками тех, кто не исправится, пока есть время.

Шестой вопрос на этом совещании был: канонистом или богословом должен быть инквизитор? Все согласно решили, что из двух инквизиторов один должен быть канонистом, а другой богословом; из трех – двое богословами, а один канонистом, – так как для того, чтобы определить, является ли проступок ересью, нужен богослов, а канонист необходим для устройства процесса. Только пусть донос принимается в присутствии богослова, так как он увидит, ересь ли то, что донесено, или нет. Если это ересь, пусть принимают показание; если же нет, пусть не заботятся об этом и сообщат доносчику правду, что показанное им о ком-либо не есть ересь. Если нет и греха, надо растолковать: то, что они желают сообщить, не только не ересь, но и не грех. Если есть грех, пусть им скажут, что это грех, а не ересь, и по исповеди духовнику он (как и прочие грехи) будет прощен Богом. Когда будут принимать признание обвиняемого в ереси, пусть это происходит в присутствии богослова, потому что он сумеет расспросить, чтобы узнать правду, еретик ли он или нет, а канонист этого не сумеет, так как это не его специальность. Когда понадобится осмотреть землю его округа, пусть едет богослов, так как он сумеет в посещаемых местностях определить, содержат ли заблуждения, на которые поступил донос, ересь или нет, и сможет приложить необходимые силы для избавления малосведущих людей от заблуждений и ложных мнений. Если в отсутствии инквизитора-богослова придут какие-нибудь доносчики, пусть позовут богослова и при нем примут показания доносчиков, и он поступит так, как поступил бы инквизитор-богослов. Побеседовав немного с богословом, инквизитор-канонист будет осведомлен, что такое ересь и что такое грех. Затем канонист будет в состоянии действовать так же, как богослов, если только не встретится что-либо необычное. Решили, что в инквизиции больше нужны богословы, чем канонисты, чтобы знать разницу между ересью и грехом; пока этого нет, для вынесения приговора в процессах пусть их рассматривают не только инквизиторы, но и несколько адвокатов, чтобы избежать ошибки канонистов.

Поднят был седьмой вопрос: допустимо ли чувствовать неприязнь к обращенным и лишать их должностей и санов, потому что они происходят от поколения евреев? В этом вопросе было много разногласий, так как некоторые из присутствовавших не желали разговаривать об этом предмете, потому что, по-видимому, были враждебно настроены по отношению к людям этого происхождения. Но в моем присутствии (сказал король Пруденциан) не осмелились высказать словами свое настроение, и богословы взялись за установление истины. Один из старейших сказал: есть правило не только у богословов, но и у философов, что в тех вещах, которые не зависят от человека, не допускается ни похвала, ни порицание, например, красив ли кто и ловок или уродлив и неповоротлив, здоров ли всем существом или имеет какие-либо недостатки, имеет ли он то или другое происхождение, дворянин, крестьянин, новообращенный. Если бы зависело от человека выбирать по своей воле, каждый выбрал бы то, что более в чести у людей, и поэтому, если бы случилась ошибка или беда, он был бы виноват, поскольку мог поступить иначе, но не сделал этого. Но так сотворил Бог, который не может ошибаться, имея беспредельную мудрость, и не может делать зла, потому что обладает величайшей благостью, и не сделал иначе не по бессилию, так как он всемогущ. Поэтому нет вины в том, что один имеет одно происхождение, а другой другое. Зачем же мы виним или имеем неприязнь к созданиям Божиим за то, что Бог действовал в них по своей воле, мало ценим их, унижаем и бесчестим? Это грех для христианина не судить хорошо о делах Божиих, и, как говорит св. Павел, у Бога нет различия между иудеем и эллином, откуда бы они ни произошли, если они хорошие христиане. Раньше мы любили и почитали обращенных в нашу святую веру, от кого бы они ни произошли, и хорошо обращались с ними, потому что они отошли от своих заблуждений к истине нашей веры, чтобы они радовались и воодушевлялись быть лучше и не раскаивались бы в своем обращении, видя дурное обхождение. Другие перестали обращаться, говоря: „Если я обращусь в христианство, меня будут так же называть евреем или мавром, как и раньше; я предпочитаю оставаться среди тех, которые меня почитают, чем среди тех, которые дурно обходятся со мной за то, что я вошел в их общество“. Отсюда произошел большой вред для Церкви Божией. Поэтому на вопрос ответили, что обратившиеся к нашей вере, какого бы они ни были происхождения, не должны ни быть в унижении, если они добродетельны, ни лишаться должностей и санов, если только не будут отрешены по закону. То же самое сказано было о детях и внуках осужденных за преступление ереси, потому что они исключены, хотя происходят от старинных христиан, от дворян и рыцарей, так как закон всех равняет. Канонисты ответили, что мнение богословов согласно с каноническим правом; что на этот случай имеется много текстов, которые дают то же решение, что и богословы. Поэтому во всех делах те и другие равны, если они добродетельны и хорошие христиане.

Возник восьмой вопрос: нужно ли вводить новшества в дела инквизиции? Некоторые ответили отрицательно, потому что это показало бы, что в прошлом вели дела нехорошо. Другие возразили, что следует иметь больше усердия и больше уважения к служению Богу и спасению душ и к лучшему управлению делами инквизиции, чем к мирской чести; если в чем-либо и когда-нибудь возможно лучшее решение, то будет признаком мудрости оставить привычное ради более полезного, лучшего и выгодного – тем более когда обнаруживается в прошлом ущерб и надежда возлагается на перемену. В одеждах, в приготовлении пищи, в приемах еды без всякого смущения и стыда мы оставляем прежние обычаи и употребляем кажущиеся нам лучшими, тем более что сообразно различию эпох следует изменять и человеческие законы. Возможно, что в прошедшие времена то, что делалось, было полезно, а теперь не подходит. При замещении инквизиторов богословами можно распорядиться так, чтобы они не отрешались от исполняемых обязанностей, а при освобождении какой-либо должности инквизитора назначать богословов, а пока они будут назначены в каждый трибунал инквизиции, один будет богослов, а другой канонист. Где оба будут канонистами, для принятия показаний доносчиков и признания обвиняемого пусть берут в товарищи богослова, который научит их, как следует поступать. Мало-помалу все устроится, и Господу нашему будет лучшее служение, и души спасутся, и будут покинуты заблуждения христианства, и инквизиторы станут поступать, как должно. После этих определений я сказал (говорит король Пруденциан) великому инквизитору и всем бывшим на собрании: я желаю, чтобы все живущие в моем царстве избавились от греха и стали хорошими христианами, чтобы спастись и служить Богу, а не быть осужденными на потерю чести и имущества. Так как дела инквизиции велись очень сурово, я думаю, что многие не рискнули обнаружить заблуждения, в которые они впали; поэтому, мне кажется, было бы хорошо многим очиститься от лежащего на них греха в три срока по шестьдесят дней, как делалось вначале, когда появилась инквизиция. Всех, кто добровольно объявит свою вину, пусть разрешат от ересей и заблуждений, как бы они ни были велики и тяжки, наложив на них тайную епитимью за их проступки так, чтобы они не были унижены и не лишились ничего из своего имущества. Денежный штраф с них не должен превышать одного дуката. А бедные и малоимущие должны быть отпущены с одной епитимьей, которую они отбудут или у себя дома, или тайно в присутствии только секретаря и инквизиторов в зале заседания трибунала. Таким образом, все совершившие проступки ереси объявят свою вину, получат отпущение и будут в состоянии служить Богу и спасти свои души. Великий инквизитор и все бывшие на совещании отвечали, что это дело моего великого человеколюбия, очень полезное для всего царства, благодаря чему искоренятся все обнаруженные ереси и заблуждения. Каждому из кающихся предлагалось целительное средство для спасения. Так делалось во всем царстве, и вследствие этого мое царство стало чисто от ересей, заблуждений и суеверий.

С тех пор все делалось согласно постановлению совещания: во всех тюрьмах устроены были капеллы, и в них ежедневно служили обедни, исповедовали и причащали в Светлую седмицу, когда передавали осужденных в руки светской власти, и, когда они пожелают, не говоря об этом, начальник тюрьмы призывал их к духовнику. Узникам инквизиции открывали имена свидетелей, они знали их и видели, как они присягали; обвиняемых и их поверенных вызывали в суд, где их допрашивали с большой внимательностью, совершили ли они проступки, в которых их обвиняют, зная, что они противны нашей святой вере; их не осуждали за ереси, только налагали на них некоторую епитимью и выпускали на свободу к себе домой. Со времени совещания впредь все делалось в инквизиции, как было определено на совещании великого инквизитора и всех инквизиторов и многих других ученых богословов, канонистов и правоведов, находившихся на собрании. При таком порядке исчезли все заблуждения в царстве, так как каждый был рад объявить свою вину, зная, что с легкой епитимьей, без позора и без потери имущества и чести, его разрешат от грехов. Все видели, с какой любовью и милосердием обращались с ними и наставляли их истине относительно их заблуждений; все шли, утешенные и довольные инквизиторами, и знали, что те бескорыстно заботятся только о спасении их душ и об уничтожении заблуждений. Все они служат Богу, и это для них самая большая награда или, лучше сказать, все богатства земли и неба вместе, поскольку Бог сам попечется, пока мы живем, о всем необходимом в этой жизни, а затем на Небе прославит нас, так что здесь и там нам нечего больше желать. По прошествии нескольких дней почти нечего было делать во всех трибуналах инквизиции, хотя постоянно имелись инквизиторы для устрашения дурных людей, которые ничего не дерзали ни говорить, ни делать против нашей святой веры. Таким образом дурные исправлялись страхом наказания, а хорошие становились лучше, так как прилагали больше старания, видя наказание преступников.[362]362
  Если бы не было инквизиторов, епископы исполняли бы их обязанности, как в прежние века.


[Закрыть]

Я приказал также (говорит король Пруденциан), чтобы впредь инквизиторы занимали должность до трех лет и чтобы они не возвращались к этой деятельности там, где служили раньше, даже если были очень честны, пока не пройдет двенадцать лет. Но если случится, что их назначат на службу в другие города или городки, в этом не будет для них обиды, так как они могут быть переведены из одного города в другой. Это кажется мне хорошим распоряжением, так как судьи и инквизиторы будут настороже, видя, что принимают во внимание, как они исполняют свою службу, и никто на службе не станет просить их сделать что-либо дурное, зная, что они не вернутся к той же должности в этот город или городок. Негоцианты будут иметь смелость просить их о своих делах, зная, что они больше не судьи их. При всем этом я не беспечен и верю, что, если понадобится приложить больше заботы, Бог научит меня для своей славы и для спасения заблудших душ, чтобы мне исполнить свои обязанности по служению ему.

Меня известили об одной вещи, от которой получается большой вред и происходят пререкания в народе всего царства: когда конфискуется имущество какого-либо осужденного, требуют [вернуть] приданое, которое он дал своим дочерям, и переделяют наследство, отданное им при жизни. Так как мужья видят, что у них отобрано приданое, они в отчаянии, что им нечем поддерживать существование, особенно лица почтенные, скрываются и покидают жен и разоренных детей или дурно обращаются с ними, видя, что потеряли имущество, которое получили вместе с ними. Отсюда рождается много других бедствий. Мне показалось, что лучше не разлучать вступивших в брак, чем сочетать браком сирот, и лучше не делать нищими имеющих средства к жизни, чем подавать милостыню неимущим. Также нет причины, чтобы те, кто вступил в торговые сделки с осужденными, считая их принадлежащими к хорошим христианам, потерпели ущерб, так как за ними нет никакой вины. Я приказал, чтобы, когда конфискуется имущество осужденного за ересь, отчуждалась только та часть, которой он владел в момент ареста, и чтобы из этого имущества были погашены все долги его и уплачено приданое, обещанное им его сыновьям и дочерям, потому что в то время, как другие лица вступали с ним в договоры, они не могли этого знать. Поэтому я приказал, чтобы после осуждения виновного были исполнены все договоры и соглашения так, как они были бы исполнены, если бы он не был осужден; чтобы не требовали обратно приданого и подарков, данных им своим дочерям и сыновьям; чтобы все договоры и дарения имели законную силу, как будто он не был осужден. Я известил всех инквизиторов, чтобы в случае какой-либо конфискации имущества они ничего не предпринимали бы, не уведомив меня сначала о размере его имущества, о числе сыновей и дочерей и о их положении, и о том, хорошие ли они христиане. Если дети порядочны и добродетельны, они неповинны в проступках, совершенных отцом или матерью, и нуждаются для своего существования в имуществе; мне кажется, что будет великой милостью оставить им имущество для поддержания существования, и почти всегда, когда имеются дети, я их награждаю имуществом их отцов. Если имущество очень значительно, а их немного, я делю его им, и они остаются довольны. Видя, что я ищу не временных выгод, а пользы духовной и телесной, они питают ко мне любовь и, что бы ни делали, стараются мне угодить и делают все по моему желанию; таким образом, они и я, мы живем довольные друг другом, и Бог оказывает нам свое щедрое милосердие.

В инквизиции произошли серьезные изменения (говорит король Пруденциан) из-за невозможности дурных поступков или подозрения в них. Инквизиторы и чиновники инквизиции получали жалованье с конфискованного имущества или со штрафов, налагаемых на виновных; поэтому многие подозревали, что они назначали денежные штрафы в большом количестве, чтобы поддержать свои доходы и не лишиться пенсий и жалований. Для уничтожения этого подозрения я испросил папское бреве, которым в каждом кафедральном соборе две должности каноников, как только они освободятся, будут отданы двум инквизиторам, а два прихода в епархии – секретарям, причем инквизиторы и секретари, имеющие каноникаты и приходы, будут пользоваться ежедневными раздачами, пребывая в инквизиции в будни, а по воскресеньям и праздникам они обязаны служить обедню и пребывать в своей церкви, как и другие каноники и священники. Если они не будут делать этого, они потеряют раздачи, обычно получаемые в эти дни. Лучшие из этих каноникатов будут отданы инквизиторам совета инквизиции, а лучшие приходы – его секретарям. Когда двор находится в городе, они будут обязаны служить обедню и пребывать там по воскресеньям и праздникам. Но если двор не будет в том городе, где у них каноникаты и приходы, они получат доход, хотя бы не были там в эти дни. Однако, во всяком случае, они обязаны служить обедню в праздник Пасхи и в Святую неделю и пребывать эти дни в своей церкви; а если их не будет там, они потеряют права на получение дохода, раздаваемого в эти дни. Уничтожение повода говорить или делать дурное принесло большую пользу, и благодеяния церкви распространились на лиц, которые ей полезны, уничтожая заблуждения и научая истине нашей святой католической веры».

Примечание. Эта копия снята с рукописного подлинника, который хранится в научной библиотеке королевского дома св. Исидора в Мадриде, некогда бывшего императорской коллегией иезуитов. Согласно заметке на полях этот том принадлежал иезуиту по имени Энрикес. Нетрудно узнать, что не он составил этот труд, потому что он написал на полях двенадцатой книги следующие слова: «Автор этого произведения кажется подозрительным, если поразмыслить о мнениях, которые он исповедует и предлагает относительно инквизиции». Я предполагаю, что кардинал Хименес де Сиснерос, когда он был только еще архиепископом Толедо, велел написать его по смерти королевы Изабеллы и до своего назначения на должность главного инквизитора, потому что до тех пор он не любил святого трибунала. Он переменил мнение, когда стал его главой.