Текст книги "Мерцание (СИ)"

Автор книги: Хлоя Дедал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Этому под семьдесят было, – вполголоса прокомментировала Фран, пожав плечами. Впрочем, ответа на незначительное замечание она и не ждала.

Хезуту подошел ближе к костру. Посмотрел на звездное небо.

– Хотя знавал я одного вампира. Тот хорошо владел метаморфозами. Все ему тут не нравилось, а больше всего – день. И вот однажды он посмотрел на ночное небо и сказал: «Полечу наверх, прямо во тьму, и когда на землю придет день, ночь заберёт меня с собой». Он обернулся мышью и взлетел, а что с ним стало дальше – я не знаю. Может, до сих пор летит…

Хезуту поставил светлячков на землю, затем наклонился к полулежащей Фран, тихо хмыкнувшей и меланхолично сощурившейся в ответ на его рассказ, и протянул ей серебряную цепочку с двумя клыками.

– Вот, держи, это тебе в качестве извинения за предоставленные неудобства, – он невесело усмехнулся. – Во всяком случае, ты теперь точно будешь знать, что твой друг никогда больше не нападет со спины. Потому что его клыки – твои.

Фран протянула руку и поймала импровизированный кулон в воздухе. Клыки, как всегда, были острыми – но недостаточно.

«Недостаточно для чего? Любая острота считается пригодной, пока не рассмотришь её как следует, не коснёшься пальцем, не поднесешь близко…»

Фран раскрыла ладонь и пригляделась, словно медля в реакциях.

Сначала она хмыкнула – чуть удивленно, это было что-то вроде немого риторического вопроса. Потом, повертев кажущуюся безделушку в пальцах, скривила губу, как будто смысл подарка дошёл только сейчас, как и осознание прошлого его… местонахождения. Потом она подумала, что что-то в этом есть, и ещё что она, наверное, где-то между шоком и аффектом, если воспринимает вырванные клыки своего друга подобным образом – «что-то в этом есть». Потом, подняв голову, бросила на Хезуту вопросительный взгляд, вскинув одну бровь – тот не ответил, видимо, довольный описанием, что он дал кулону. Чуть мотнула головой и цыкнула языком, как делала, когда хотела продемонстрировать, что собирается что-то сказать и подбирает слова. Снова опустила взгляд на клыки. Пробрало коротким приступом дрожи – возможно, озноб, ночной холод чувствовался даже у костра.

Потом она усмехнулась, решив, что черт с ними, с шоком и аффектом.

– Спасибо, – кивнула и снова сомкнула на подарке пальцы. – Правильно. Чего добру…

Потом её разобрал острый приступ смеха. Знать бы ещё, искреннего или нервного. Звучал он точно истерически – а ведь не так-то она и напилась, она вообще практически не…

– Хуевый был вампир, хуёвый маг и хуёвый друг, – изрекла Фран, пристраиваясь поудобнее, как будто она шла к принятию этого простого факта как минимум несколько недель.

Довольный Хезуту пристроился рядом.

– Теперь я, пожалуй, не откажусь от вина, хоть я уже и не в платье. Кстати, о платье. Мне показалось, что рубашка, которую ты нашла, была зеленой?

Фран широко кивнула и протянула Хезуту бутылку, горлышко которой не отпускала, боясь, видимо, что трясина поглотит неприкосновенный запас странствий и источник жизни на эту ночь.

– Ну да, зеленой, – недоуменно Фран попыталась оглядеть сама себя. – А теперь она какая?..

В свете костра цвет было не определить очень четко, а Фран жила с этим не первый год и совсем перестала обращать внимание – поблек ли зеленый или попросту выгорел, какая разница? – думала она каждый раз, расценивая цвет поношенного ею платья или рубашки. Прекратив попытки растолковать комментарий Хезуту в полумраке болотной ночи, она вопросительно воззрилась на него в ожидании.

– Не помню, есть ли такое слово – «убелилась», но если есть, то это самое оно, – пробормотал Хезуту. – Я как-то видел исчезающие чернила, ну, знаешь, вечером написал завещание, а утром – чистый лист. Но чтоб рубашки сами меняли цвет, да еще так динамично. Остатки цвета будто блуждают по ней одинокими разводами… Впрочем, – перебил он сам себя. – Меня больше интересует шаманка. Что она сделала с твоей кровью?

Фран тяжело вздохнула. Он снова напомнил ей о шаманке, и аристократка уколом ощутила вину за то, что она так легко позволила уговорить себя остаться… и теперь пьёт здесь у костра. Она тревожно всмотрелась в дорожную темноту. Хезуту отнёсся к ней с пониманием и не стал торопить с ответом. Наконец, аристократка криво усмехнулась своим мыслям потянулась обратно к отданной было бутылке.

– Я достаточно доверяла ей, чтобы не спрашивать подробно, – со странной осторожностью уронила она, после чего чуть прикусила губу. – Она много занималась кровью. Ну, магией. Имела четкое представление об её свойствах и способах применения, утверждала, что в общем смысле, без частностей, их два, и она хочет попробовать со мной оба.

Вспоминать этих злосчастных призраков, говорить о магии, переживать удивительные приключения в жабьем разуме – всё это слишком хорошо сочеталось, чтобы не вызвать легкой аллергической реакции в её мыслях, в её спутанных чувствах, в её словах. Впрочем, то ли вино сглаживало, то ли она адаптировалась, то ли попросту было не до таких мелочей.

Она устало повалилась на траву и легла на спину, вглядываясь в звездное небо. Созвездия тускнеют, когда так близко и ярко разгораются костры. Конечно.

– Сказала, что моя кровь особенная, пересказывала всякие тролльи понятия. Ну, знаешь, – трет пальцами переносицу. – Что у каждого три души?.. – и глянула на Хезуту, молчаливо спрашивая – продолжать или пояснить?

– Почему три? – учтиво спросил Хезуту.

– Тролльи верования, – вздохнула немного устало. Не приходилось пересказывать до сих пор. – Она рассказывала мне, что у каждого существа три души… Есть телесная душа, которая живет здесь, – пародируя манеру Йин рассказывать, избежала слова «сердце» и коснулась пальцами своей груди. Когда речь заходила о мифах – Йин всегда говорила как сказочник, с расчетом на то, что на неё были направлены любопытные и уважительные взгляды. – Она нужна, чтобы чувствовать, что тело живет, чтобы кровь текла по венам, чтобы воспринимать то, что говорят тебе органы чувств. Есть племенная душа… я спрашивала, почему она называет её так, даже уйдя из племени, она не ответила… племенная душа находится здесь, – Фран с двух сторон дотронулась до висков. – Это память, чувства, эмоции. Способность любить, привязываться к людям, чувствовать единство. Познавать мир и облекать его в форму своих мыслей. И ещё есть блуждающая душа, которая существует как проекция существа на так называемую «Ту Сторону». Она даёт возможность взаимодействовать с иным миром, слышать духов, обращаться к материям, которые не способны понять первые две души. Так и творится магия, – она хмыкнула. – Эти три образа, сплетаюсь между собой, и формируют существо таким, какого оно есть. Любая душа может быть слабой, сильной… или пустой, лишённой всякого содержания… Но в случае со мной… Она очень долго изучала меня и в конце концов увидела, что моя блуждающая душа не пуста, как можно было бы предположить, но она… вроде как паразитирует на телесной, – Фран снова потерла грудную клетку в задумчивости. – Или срощена с ней. Короче, если у меня есть магия, то она вся сконцентрирована в моём теле, а не на Той Стороне. Поэтому моя кровь имеет особое значение и особую силу, её можно использовать как катализатор или ингибитор магических потоков, она обладает необычными свойствами сама по себе, – отхлебнула вина. – Ну, Йин и наставила каких-то своих шаманских меток, рун, амулетов, создала магическое поле, связанное с моей кровью. Хаотизирующее потоки. Поэтому, когда вампир попытался обратиться в фургоне, где я была ранена, у него все пошло с обращением… не так, как должно было.

Франческа замолкла и отвернулась, всматриваясь в непроницаемую темень трясины.

– Стоило бы помолчать о таких вещах, когда говоришь с кем-то, произнесшим слова «магический эксперимент», да? И не стесняющегося потрошить трупы и… всё остальное, – она усмехнулась. – Не знаю, сколько в этом правды. Но сработало же. Ну, или просто Аластер был дураком.

– Сросшаяся душа, значит… Прольешь немного крови, и окружающий мир становится очень недружелюбным по отношению к тем, кто привык жить простой и понятной жизнью, – Хезуту усмехнулся. Золотые глаза в свете костра блеснули интересом, граничащим с восхищением, которое он всегда испытывал перед хаосом. – Однажды я заблудился в лесу, или мне просто не хотелось возвращаться. Я шел сам, не знаю куда и вышел на поляну. Уже стемнело, но что мне темнота? И вдруг я увидел ее. Это была огромная черная пантера. Она смотрела на меня горящими глазами. Мне стало очень страшно, и я понял, что сейчас она бросится на меня и я закричу от боли. Самое главное – я тогда точно понял, что, когда я закричу, это буду уже не я. Закричит моя боль. Я умру в тот момент, когда пантера прыгнет. Знаешь, так многие больные умирают раньше своей смерти. Я посмотрел ей в глаза и вдруг мне стало легко. От того, что я здесь и сейчас точно понимаю кто я, пока боль еще не наступила. И я испытал чувство восхищения и сделал шаг навстречу. Этот шаг будто отделил меня от всего, чем я когда-либо был. Шаг через страх, к красоте первородного хаоса. Кошка смотрела на меня очень внимательно, я и она были частью одного мгновения, описать которое у меня не хватило бы слов… Да и не нужны хаосу слова. А потом она ушла, а я остался. Живой и обновлённый. Я больше не принадлежал какому-либо роду или племени. Лугодэн умер. Остался только Хезуту. С тех пор я странствую. И хаос восхищает меня своей невозможностью познания. Переменчивые формы. Сегодня одни, завтра другие. Это болото сродни хаосу. К тому же, оно живое, у него есть своя воля. Я хорошо это почувствовал. И оно покровительствует тебе. Ты единственная выжившая, и на примере с жабой можно добавить, что оно не прочь несколько преобразовать твою форму. Но это не акт агрессии, совсем нет. Скорее, часть естественного для болота процесса… Этот жалкий вампир в последние минуты жизни оказался, как и я, наедине с пантерой, но он испугался… И его клыки твои по праву. Шаманка начала, болото усилило – и теперь твоя кровь – грозное оружие. Для тех, кто старается держаться как можно дальше от горящих в темноте глаз. Не знаю, надолго ли так. Интересно, чисто теоретически, залей ты кровью городскую улицу, люди бы выпрыгивали из окон, вырывая на лету глаза?.. Все это, впрочем, излишне поэтичная теория, и я лишь сопоставил факты с ощущениями… Ну, остальное, я думаю, скоро прояснится.

Наступила тишина. Болотные огни продолжали кружить. Костер горел ровным синим пламенем. Светлячки мерцали. А в небе невозмутимо сверкали звезды.

8

Элиж была терпелива и, почти не выказывая беспокойства, дождалась, пока Йингати не станет легче. В конце концов они решили отправиться вслед за фургоном. Йин не хотелось идти к нему после того, что она увидела, пока была кровью Фран. Аластер мог выжить. Впрочем, она рассудила, что безумный вампир уж точно не был опаснее, чем это болото. В конце концов, она успокоила не одного мятущегося духа в своё время…

Топи шаманка боялась больше.

И то, что что они всё никак не находили тропы, хотя фургон, казалось, упал у самой кромки дороги, пугало её ещё сильнее.

Йин резко остановилась и позвала девочку, идущую чуть впереди. Та не ответила, продолжая идти. Завеса тумана легко скрадывала её очертания. Шаманка бегом нагнала спутницу и коснулась её плеча.

– Элиж!

Когда девочка обернулась в ответ на её прикосновение, шаманка ужаснулась. В глазах Элиж отражался болотный туман. Она смотрела равнодушно и немного игриво – как могла бы смотреть пушица, легко покачивающаяся на пахнущем торфом ветру. Непохоже было, чтобы она узнавала слова их привычного языка… Йингати снова назвала её по по имени. По телу девочки неожиданно пробежала дрожь. Спустя мгновение она потёрла лицо ладонями и, когда шаманка снова поймала её взгляд, к нему уже вернулась ясность.

– Йин, болото…

– Да. Постарайся больше не давать ему так делать, – серьёзно ответила шаманка.

– Дороги нет.

Она кивнула, про себя восторгаясь проницательностью Элиж. Девочка смотрела на неё выжидающе, как будто своим кивком шаманка пообещала ей объяснение происходящего. Или план… У Йин плана не было. Она тревожно оглядывалась по сторонам и в конце концов снова опала на землю. Элиж осталась стоять и мялась рядом, словно теперь, когда она испытала прикосновение болота, оно могло в любой момент снова позвать её с собой.

«Куда они теперь пойдут?» – насмешливо поинтересовался один из голосов.

Йин скривилась, стараясь подавить накатывающий на неё приступ.

«Потеряется. В болотах. Поглощена! Она не сильнее. Не исключение. Сегодня смерть заберёт тех, кто мог бы уничтожить их всех одним броском. Это тоже уже случилось».

– О ком вы?.. – сдавленно пробормотала Йингати, останавливаясь и пугливо оглядываясь.

«Каравана нет! Болото вобрало в себя их историю. Болото вберёт в себя и их жизнь тоже. Когда они вошли в эти земли, они перестали принадлежать себе. Это не твой фургон, и болото вправе тебя не пустить. Как долго плоть будет оставаться твоей? Как скоро ты прорастёшь голубой осокой?»

– Йин… – Элиж опустилась на корточки и осторожно заглянула в искажённое лицо шаманки.

– Они говорят, нам не к чему возвращаться, – прошептала та.

– Значит, Фран мертва? – голос девочки донёсся до неё едва слышимо, словно сквозь толщу воды. Йин воззрилась на неё неверяще.

– Но я же так не смогу. Я буду искать её. Даже если она умрёт.

«Так ищи!»

Кто сказал это – Элиж или один из её голосов…

Йин начинала всегда с заросшего мхом ущелья, северного солнца в спину и скрипа сосен. Так проще – создать свою дверь. Лестницы, улицы. Тропы, как у неё. Йин шла по ущелью, касаясь руками скал – оно всегда ей точно вровень, ширина идеально совпадает с размахом рук, она скользила по холодному камню самыми кончиками пальцев. Шаг за шагом – с каждым сердце стучало всё медленней – метр за метром – с каждым дыхание становится всё неощутимее – поворот за поворотом – с каждым реальный мир ощущался всё глуше. Пока она не вышла в лес.

Она была рада слышать голос вовне себя; с ней говорили из скал, и из сосен, она узнавала каждый из них, но они больше не были заперты в ней. Обычно это делало голоса духов сговорчивей.

– ТЫ ПРИШЛА, – констатировал хор скал, сосен и реки.

– Я за ней…

– ПОКА ЧТО.

– Пока что, – Йин согласилась. Йин всегда знала, что однажды понадобится им, и что лес возьмет её руками то, что захочет, когда придёт время. Йин никогда не возражала. Она всегда спрашивала только – время до того дня отмерено, или он настанет без предупреждения? А духи никогда не отвечали.

Голоса говорили с ней и перешёптывались между собой; смеялись; обменивались мнениями; она не слушала их, потому что искала путь. Пригибалась к земле, как охотник, разглядывая следы. Неужели она правда разбила амулет? Или это был только сон? Здесь он нашёлся – Йин ухватилась за свою поделку почти с отчаянием. Здесь ей было достаточно любого символа. Амулет источал тонкий запах крови Фран. Йин, кажется, чувствовала, откуда он шёл – и она последовала за запахом, не отвечая предупреждениям, раздававшимся за спиной.

– Ты не знаешь, что найдёшь там.

– Она тоже могла умереть.

Она знала, что они не о той смерти, при которой останавливается телесная жизнь, а о той, после которой ты хватаешь ртом воздух, оглушенная новым миром и своей новой природой, понимаешь, что твоя жизнь расколочена на куски, и отчаянно пытаешься снова собраться. А потом понимаешь, что ничего не будет прежним.

…Йин нашла.

Реальный мир отражался от её личного сна, колебался, как отражение на рябящей воде. Закрой правый глаз – окажешься в бесконечном путешествии вглубь; закрой левый – и сможешь утвердить формы материальной жизни. Йин смотрела обоими. Правый глаз видел Белую, как и должен был, и Йин подняла руку и потянулась к ней, собираясь с духом, прежде чем произнести имя. Левый глаз видел…

Шаманка впивалась ногтями в собственную кожу, отшатываясь в ужасе. Духи услужливо подставили ей под лопатки стену, сквозь которую она не смогла бы выскочить из реальности. Не должно было быть того, что она видела – только одна звезда должна стоять в зените – и она не могла понять, как она упустила…

Йин смотрела на Королеву.

Достаточно долго, чтобы Королева тоже увидела её.

Существо – муравей? светлячок, если верить золотому сиянию? то восьмиметровое насекомое из книг? – заинтересованно зашевелило усами и подползло ближе, перебирая конечностями. Под её касаниями мир изменялся; личная реальность Йин осыпалась, как ссохшаяся краска с холста, открывая шаманке чуждый разум. По рукам ползли крошечные насекомые. Небо оказалось расчерчено на соты. «Её мир – улей, и он живет», – подумала Йингати.

– Мы знаем тебя, – прозвучала королева, и её песня раскрасила воздух слишком во многие цвета, чтобы Йин могла разобраться. Она звучала, как зеленый, залитый полупрозрачным золотом; эхом отдавались от скал и сот её интерес – сирень, её одиночество – багрянец, её новая жизнь… Её новая связь с миром была белой, и только лишь это удерживало Йин на месте, не давая ей убежать. – Мы знаем. Мы слышим тебя в нашей памяти. Ты знаешь, где мы, не так ли?

Неизрекаемые образы позволили понять, что Королева говорила не о трансе, не об улье и не о лесе.

– Телесная душа, – покорно ответила Йин. – Течет по телу с кровью, концентрируясь в сердце жгучим узлом… А блуждающую не уловить, но можно увидеть через глаза…

Королева засмеялась.

– Кто ты? Они сказали, это уже случилось. Я знаю, как это бывает… Твои слова тоже звучат раньше голоса?

– Мы рой. Мы не произносим слов. Это её слова.

– Да? Тогда покажи мне её…

Йин видела белое сердце Фран и циркулирующую по ней кровь; и видела вспышки золота, вмешивающиеся в её кровоток.

– Как ты смогла? – обескураженно спросила шаманка.

– Её никогда не было здесь, – Королева проползла под правой рукой Йингати, окружила её своим членистым телом, тихо треща.

– А ты?

– А я… буду, – Королева вскинула голову и оглушительно застрекотала, то ли торжествуя, то ли скорбя… то ли призывая рой. Королева бросилась к ней. Йин не остановила Королеву, когда жвало впилось ей в плечо – она заранее знала, что существо не попытается убить её, даже если оно хочет её смерти. Королева отступила, оставив метку. Плечо истекало золотом. – Мы живы.

Йин, кажется, только теперь начала понимать, что это для Королевы значит.

– Мы живы, – повторило насекомое. – Но Белая тоже будет жива. Ты это хотела услышать, – нависла над ней. – Шаманка?

Шаманка кивнула.

В этот момент ей позволили обрушить мир, дав ему молниеносно скрыться в потоке её первобытного ужаса. Йин пронесло сквозь улей, сквозь кровь – реки крови; она бы захлебывалась, если бы это длилось дольше мгновения – сквозь лес и сквозь ущелье. Пронесло и выбросило обратно на смятую болотную траву.

Йингати неосознанно вскочила на ноги, начала падать, попыталась резкими движениями рук ухватиться за что-то в болотной воздухе, нашла равновесие, мягко отступила, присела на густой холмик пушицы, замотала головой и издала сдавленный крик шока.

Сердце разогналось до предела и колотило изнутри в грудную клетку – сильно, до тошноты.

Давно ей не было так плохо после транса… Она согнулась пополам, думая, что её вырвет, но её не вырвало. Йин сделала глубокий вдох и выдох. Разболелась голова. Она надеялась, скоро пройдёт.

«Фран ты не найдёшь», – сиплый голос решился заговорить первым. – «Только это существо».

«Нет! Фран жива, её души на местах. Это просто»…

Недоразумение? Видение?

Метаморфоза?

Йин глубоко вздохнула и, выгнувшись, дотянулась рукой до той части надплечья, куда её укусила Королева. Конечно, следа не было. Шаманка все равно заметила метку.

«Знак. Путеводный? Предупреждающий? Нет, путеводный. Ты чувствуешь. Ты слышишь золото, да? Ты знаешь, где они. Зачем? Королева зовет. Фран зовёт».

«Ты знаешь, куда идти».

Йин вздрогнула и задумчиво потерла рукой переносицу. Перед глазами продолжали мелькать бессвязные образы Улья. Ноги сковала слабость. Она осторожно, сопротивляясь дрожи, поднялась. Нет сил.

– Я приду, – пообещало Йингати болоту, которое будто ждало ответа на зов от лица… чем бы они не стали. – Я приду.

– Куда? – спросила Элиж. Йин перевела взгляд на девочку. Та всё же решилась присесть и, найдя рядом относительно сухое место, задумчиво изучала кустик жёлто-оранжевых ягод. Сейчас она выглядела, как обычный человек… будто болото никогда и не пыталось потечь сквозь неё.

– Долго меня не было? – спросила шаманка, выпрямляясь. Движение отдалось ноющей болью в затёкших суставах.

– Не очень… наверное. Я совсем потеряла счёт времени, – Элиж вздохнула и окинула Йин внимательным взглядом. Йин всмотрелась в её лицо и тут же усомнилась в своём чрезмерно оптимистичном выводе. – А что с плечом?

Йингати только теперь заметила, что рефлекторно снова вцепилась в пылающую золотую метку. Она разжала пальцы и посмотрела на небо. Небо потемнело. Минувшие сумерки сдались ночи. Элиж была права. Что-то было не так. Воздуху чего-то недоставало. У шаманки не получалось понять, чего именно. «Может, движения?» – предположил один из голосов. «Да нет», – подумала Йин, качая головой. – «Движения было достаточно, мы же видели».

– Я пока что не очень хорошо понимаю, – наконец призналась она. – Но знаешь, мне кажется, мы найдём Фран. Нам нужно продолжать бороться, чтобы оставаться собой… И тогда в определённый момент я буду точно знать, как её искать.

– Будешь? А почему не сейчас?

– Потому что гром ещё не отзвучал.

Элиж хотела спросить, что шаманка имела ввиду, но быстро узнала собственную метафору.

9

В имперские поместья иногда зовут менестрелей, поющих песни о грядущем конце и различных его предсказаниях – в таком искусстве есть особое очарование, состоящее в ожидании катастрофы: с одной стороны, оно сулит смирение перед смертью и жажду декадентски пророчить боль, а с другой, побуждает брать от жизни всё, пока на небо не вышла последняя звезда. Даже незнакомый с картами созвездий аристократ скорее всего будет знать, что ответить, если спросить его, кто такой Шестиглавый волк, а Франческа созвездия знала и всегда могла, пересказывая эти песни, со скорбной недоброй усмешкой указать на пять звезд. «Шестиглавый волк – весьма примечательное созвездье. Видимых звезд в нем пять, но, по легенде, есть и шестая голова-звезда – самая коварная и самая хитрая, скрывающаяся в засаде. Некоторые ученые-эсхатологи утверждают, что восход на небосклон шестой звезды Шестиглавого волка станет роковым знаком, предзнаменованием грядущего исхода…» Однажды она пересказывала эту историю для Йин – та очень удивилась человеческом имени этого созвездия, даже обсмеяла Фран и её легенды – «Почему волк? С какой стати волку, даже коварному и шестиголовому, пророчить конец целого света? А откуда вы вообще узнали про шестую голову, если она никогда не выходила на небо?» – потому что у троллей на архипелаге считается, что пять звезд подвешены в небе на единой нити, а величайшему из известных шаманов, тому, который в возрасте семиста лет убил себя из нежелания проверять, сколько он способен прожить сверх срока нормальной тролльей жизни, духи показали, что рано или поздно эта нить порвется, и звезды падут на мир.

Что до Хезуту, он любил звезды, хотя и относился к легендам о конце времен скептически. Сценарий, который прочили миру человеческие менестрели и тролльи шаманы, был, безусловно, жуткий, однако маловероятный. Жизнь упрямо продолжается, несмотря ни на что, ей плевать на ученых-эсхатологов, плевать на роковые знаменья и прочие порождения мечущегося на краю пропасти разума.

В качестве подтверждения этой крысиной мысли можно обратиться к парочке гигантских насекомых, с интересом подбирающихся к голубому костру. Заглянуть в их большие муравьиные глаза. Вероятно, ученый-эсхатолог, окажись он на близком расстоянии от этих заинтересованных глаз, дополнил бы свою теорию громким и хорошо понятным любой природе звуком. После чего его аргументы вместе с мозгом были бы на шестиметровой глубине растащены бойкими личинками…

Эти создания хорошо заботятся о потомстве. Вырастают большими и красивыми. Передвигаются быстро и достойно, как настоящие подземные аристократы. Их крепкий хитиновый панцирь, мечта любого бронника… А жвала – ну просто залюбуешься… Говорят, можно вечно смотреть на три вещи: как течет вода, как горит огонь, и как исполинский жук перекусывает пополам лошадь вместе с всадником. На Болотах им пришлось отказаться от пристрастия к подземным ходам, но неунывающие насекомые приспособились и здесь, неустанно патрулируя болота в поисках интересных достопримечательностей.

Подводя итог эсхатологической мысли, следует добавить: страх за судьбу мира молниеносно отступает в присутствии этих удивительных существ. И хотя пирующие под Шестиглавым волком болотные скитальцы казались совершенно чуждыми депрессивных онтологических концепций, встреча с преисполненными оптимизма насекомыми вот-вот должна была состояться.

10

– А теперь… Я обещал рассказать, откуда у меня этот реликтовый светильник, – продолжил Хезуту. – Но для начала я хочу тебя кое с кем познакомить.

В свете костра что-то блеснуло. Это Хезуту извлек из кармана сумки костяной скальпель с алмазным напылением. Фран прищурилась и подалась вперед.

– Это моя вечная спутница, – пояснил Хезуту. – Когда-то она была крысой. Своего голоса у нее нет, но я ей порой одалживаю универсальный.

Фран с недоумением наблюдала за крысом, пока он снимал с шеи маленький прозрачный кулон на кожаном шнурке и обматывал этим шнурком представленный костяной скальпель. – В этой слезинке заключен голос одной из моих пациенток. Саму ее спасти не удалось только голос. При помощи этого кулона способна разговаривать…

– Я не намерена с тобой разговаривать, Хезуту, – зазвенел скальпель нежным женским голоском. – Думала, может, хоть эти разбойники наконец тебя угомонят…

– Ну, у них почти получилось, – тактично заметил крыс. – Но… знаешь, как это бывает. Обстоятельства, обстоятельства и еще раз обстоятельства.

Фран наклонилась поближе, чтобы рассмотреть диковинный врачебный инструмент.

Скальпель мгновенно отреагировала.

– Кто твоя новая жертва? – спросила она. – Не пойму, человек это или дух.

Аристократка отдернулась, после чего кинула на Хезуту вопросительный и настороженный взгляд.

– Это Фран. – представил Хезуту. – Фран, это Скальпель. Она в обиде на меня за то, что я слишком редко даю ей голос. Видишь ли, когда я использую ее в качестве инструмента, она разрезает не только плоть, но еще и то, что на другой стороне. И в качестве побочного эффекта ей достается часть воспоминаний же… пациента. Ну, а из этих воспоминаний она создает песни… Она хочет их петь, а я не хочу слушать. Вот такой у нас конфликт.

– Ты мясник и ханжа.

– Нет, просто мне твои песни не нравятся. Поскольку пациенты редко бывают приличными людьми и их жизненный опыт не особо певуч.

– Ну так вскрой кого-нибудь поприличней. Вон хотя бы ее. Я думаю, из неё получится отличная песня.

Фран с напускным возмущением фыркнула и мягко скользнула ладонью по рукоятке арбалета, после чего выразительно уставилась на Хезуту, как бы говоря: «Я ещё не привязана к препаровальному столу, и неразумно столь открыто обещать мне вскрытие».

– Ну что ты такое говоришь, – перебил Хезуту, Скальпель успокаивающим тоном. – Вскрывать мы сейчас никого не будем. Лучше расскажи, как мы с тобой попали в Ночной Лес.

– Я ничего не буду рассказывать, либо резать, либо петь – третьего не дано!

– Ладно, я начну, – примирительно заключил крыс. – В общем, я был наслышан об этом месте. Много говорят всякого, но самое главное, что там очень опасно. Несколько недель я ходил вдоль лесных границ в поисках проводника. Безуспешно. Все только шарахались. Желание прикоснуться к тайне становилось нестерпимым. И вот когда я уже почти решился идти один, положившись на удачу, произошла одна странная вещь. Ночью к моему костру подошел огромный тип, футов семь ростом. Попросил воды. Я смотрю на него и вижу, как сквозь него трава просвечивает. Понимаю, что оно ко мне явно не за водой пришло. «Чего тебе?», —спрашиваю. «Ты тот врач, что в ночной лес провожатого ищет?». «Ну я», – говорю. «Иди за мной», – молвит он повелительно. «Пока я рядом, тебя никто не тронет, а если сделаешь работу свою хорошо, то и обратно, на это самое место, выведу».

– Ты испугался, дрожал как мокрая крыса, – прокомментировала Скальпель.

– Но ведь пошел, – возразил Хезуту.

– Пошел, – согласилась Скальпель. – Однако жалкое это было зрелище.

– Возможно, я выглядел не слишком уверенно, – продолжил рассказ Хезуту. – Но я пошел за ним в самую чащу. По дороге многое прояснилось. Например, что удача меня не оставила хотя бы в лице этого типа. Один бы я далеко не ушел. Мой проводник оказался кем-то вроде лесного смотрителя. Он привел меня в свое жилище. Огромный шатер из небольших деревьев. И в этом шатре на земле лежал исполинского размера пес. У него было две головы, шесть хвостов, и шкура отливала серебром. Проводник был немногословен. Но я понял, что его питомец болен. Никогда раньше я не видел, чтобы духи болели. Поняв, что от меня требуется, я приступил…

– Ничего ты не понял, – возразила Скальпель. – А спросил меня. А я рассказала, что в теле этого существа – которое вовсе не тело – полно маленьких существ, которые вовсе не существа.

– Да, нам со Скальпель пришлось хорошо повозиться, доставая их из него…

– Не нам, а мне.

– Нет уж, работали мы в паре. Эти светлячки существуют сразу в двух мирах – и в нашем, и в мире духов. И одинаково опасны для обоих миров. А вот простое стекло их неплохо сдерживает. Я выяснил это прямо там, на месте. Тогда я поместил их в пустую колбу. А банку со специальной крышкой, для безопасного кормления, я изготовил гораздо позже. В общем, лесной дух сдержал обещание и вывел меня на то самое место. Только возвращались мы под землей. В Ночном Лесу, вероятно, самая большая колония Рвиидов. Это огромные разумные жуки, само название которых переводятся как «думающие о прекрасном». Проводник повел меня сквозь их тоннели, заметив, что одними путями дважды не ходят… Рвииды в присутствии моего спутника не проявляли к нам должного внимания. Жаль, лесной дух не согласился задержаться, я бы с огромным интересом понаблюдал за ними… «Думающие о прекрасном» одно название чего стоит!

– Скажи, Хезуту, – прервала рассказ Скальпель. – Как бы ты отреагировал, если бы тебе встретилась парочка твоих распрекрасных рвиидов, а проводника рядом не оказалось?

– Ну, я бы, вероятно, очень расстроился и…

– Ну тогда можешь начинать расстраиваться, – ласково заметила Скальпель. – Потому что к вам как раз приближается парочка этих несравненных жуков. Убежать вы все равно не успеете, поэтому я бы рекомендовала, как ты и хотел, задержаться и понаблюдать… Думаю в этот раз «должное внимание» вам непременно окажут…