Текст книги "Белка, голос!"

Автор книги: Хидэо Фурукава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Это была ещё одна мать. Она жила ради выставок, продолжая производить на свет красивую элиту, мать-богиня, живущая в чистой клетке. Однако больше никто не заботился об этой клетке. Тот, кто заботился о ней прежде, тоже оказался в клетке, только большей по размеру. Питомник больше никто не содержал. Конечно же, его не просто оставили без надзора. Лишь в первые два дня псы были брошены, не получая корма, однако власти сразу же поняли, что это плохо.

На третий день почти все проблемы были улажены.

От питомника и собак было решено избавиться. Почти для всех собак легко нашли хозяев. Ведь владелица питомника была «цветком собачьих выставок», хоть в результате и оказалась пустоцветом, но породистость её собак была всем известна. Десятки человек захотели забрать себе щенков Шумер, немецких овчарок нескольких недель от роду. Они строили разные планы. После того как владелица Шумер попыталась нечестными методами вывести из соревнований своих конкурентов, постоянные клиенты других собачьих шоу обратили пристальное внимание на эту знаменитость.

Этому питомнику приписали ценность, которую не мог понять никто, кроме маниакальных ценителей и знатоков собак.

Поэтому, после того как власти решили закрыть питомник, не прошло и двадцати четырёх часов, как почти все проблемы были решены. Появились агенты. Внешне справедливо, а на самом деле в результате негласных торгов псов сбыли с рук. Разумеется, агенты нажились на процентах от сделок.

Основываясь на соглашении с властями, весь инвентарь был уничтожен. А питомник разобран.

Шумер, где же оказалась ты?

Ты не можешь ответить. Ты ошеломлена. Родительские узы, узы крови разорваны. Отобрали всех щенков, которые ещё кормились у твоей груди. Несмотря на твою защиту, их украли. И что же стало с тобой? Тебя никто не хотел забирать. Никто не захотел заботиться о тебе вместе со щенками. Все хотели щенков, которые «в будущем могли стать чемпионами», но никто не захотел «стареющую суку, которая уже не может рожать». Шумер, ты по-прежнему красива, однако уже не в том возрасте, чтобы выступать на собачьих выставках. Ты больше не обладала ценностью. Никто не хочет тратить на тебя время и деньги. Твоя предыдущая хозяйка, наверное, не сделала бы такого поспешного заключения. Но она сидит за решёткой, а твоя судьба решена не ею и даже не властями.

Где ты?

Конец лета 1957 года. Агенты принимают решение избавиться от тебя и нескольких твоих товарищей по несчастью, которых не смогли продать. При этом агенты сообщают властям, что собаки проданы, чтобы избежать множества хлопот. Тебя и твоих товарищей должны убить.

Вас загнали в трейлер, чтобы тайно пристрелить на территории другого штата.

Предчувствуя, что им предстоит, собаки дрожат. Но ты по-прежнему ошеломлена. Твоё сердце словно окаменело. Ты находишься рядом с окошком трейлера. Чтобы не запачкать весь пол, вас связали в одном углу. Под вами резиновые маты. Трейлер отправляется в путь. Трогается вслед за автомобилем, тянущим его, везёт вас навстречу смерти.

И вот что происходит.

Трейлер едет по главной магистрали штата. Из штата Иллинойс он попадает в Висконсин. За окном позднее лето или, скорее, ранняя осень. Ты, Шумер, по-прежнему ни на что не реагируешь и пустым взглядом смотришь в окно. Ты не замечаешь того, как колёса трейлера переезжают тело животного. Переезжают труп собаки, которую расплющило на дороге. И вот тогда твой пустой взгляд за что-то цепляется. Яркая картина привлекает взгляд. На краю дороги ты видишь брошенных щенков. Семеро щенков жмутся друг к другу и, дрожа, говорят всем своим видом: «МЫ ЖДЁМ ТЕБЯ ЗДЕСЬ, МЫ ЖДЁМ ТЕБЯ ЗДЕСЬ, МЫ ПОСЛУШАЕМСЯ ТЕБЯ И БУДЕМ ЖДАТЬ ТЕБЯ ЗДЕСЬ». В это мгновение ты пробуждаешься. Семеро голодных щенков ждут там свою мать-призрак.

Тебе говорят: «ИДИ». Тебе приказывают: «ОЧНИСЬ».

Ты всё поняла в одно мгновение. Потому что ты увидела щенков, потерявших свою мать.

Шумер, наконец-то тебя разбудил голос крови. Ты не просто красивая собака. Твоим отцом был Бэд Ньюс. Великолепный боевой пёс Второй мировой войны, вернувшийся с Тихоокеанского фронта без единой царапины. Твоей бабкой была Эксплоужен, а дедом – Macao. Военные псы Америки и Японии, пережившие безвременье в западной части Алеутских островов. Внутри тебя дремлет агрессивная сила. Наконец ты проснулась.

Твои клыки существуют для того, чтобы перегрызть верёвки, связывающие тебя. Твои сильные лапы существуют для того, чтобы стучать в двери трейлера, выбить их и вылететь наружу. Твоё возбуждение передалось остальным приговорённым к смерти собакам, связанным, как и ты, которые из чувства солидарности подняли мятеж. Собаки стали биться о стену трейлера. От сильных ударов трейлер стало раскачивать из стороны в сторону. Псы лаяли. Почувствовав неладное, водитель нажал на тормоза, агент вышел из машины, открыл дверь, чтобы заглянуть внутрь. И в это мгновение Шумер выскочила наружу. «В СТОРОНУ! ПРОЧЬ С ДОРОГИ, НЕ МЕШАЙ МНЕ, А ИНАЧЕ УБЬЮ!» – кричала ты.

Да, Шумер, ты очнулась. Ты нанесла тяжёлую рану агенту и побежала. Ты быстро скрылась с места.

Да, Шумер, ты бежишь.

Бежишь.

А затем семеро щенков, стоящих на окраине магистрали штата, наконец увидели свою мать.

Хоть и не похожая на Айс, но к ним бежала сука, чтобы защитить их.

Их мать пришла.

У неё налитые груди, соски, которые могут прокормить семерых щенков, и она преисполнена любви.

Шумер – богиня-мать, она собака-разрушительница, осознавшая голос крови её отцов.

И вот что ты говоришь, Шумер. Вот что ты говоришь щенкам, которые нуждаются в тебе, поднимают морды и вглядываются в тебя: «ПЕЙТЕ. ПЕЙТЕ МОЁ МОЛОКО. СОБЕРИТЕСЬ У МЕНЯ ПОД БРЮХОМ».

Шумер, ты поишь своим молоком этих щенков.

С этой ночи начинается ваше путешествие. Вы стали семьёй. Ночью, когда машин на трассе почти не осталось, вы пересекаете это шоссе. Переходите на другой берег этой реки. Именно так исполняется предсмертное желание Айс. Желание первой матери исполняет вторая. Разумеется, вы выглядите странно. Чистокровная немецкая овчарка, которую ценили лишь за её красоту, и семь щенков-дворняжек, мать которых считала смешение пород правильным делом. У одного из щенков выражение ухмылки на морде, как у самоедов, у другого чёрная грива, у третьего морда как у лабрадора-ретривера, грудь как у сибирской хаски и толстый хвост бубликом, как у хоккайдских псов.

Ваша случайная встреча – это встреча двух разных миров собак с разными ценностями.

Вы свели на нет самые разные теории и соединились благодаря любви.

Судьба двух ветвей пересеклась, и все вы стали одной семьёй.

В течение месяца новая семья жила в своём «логове». На сортировочной железнодорожной станции в самом конце запасного пути стояли заброшенные вагоны. Запасной путь находился по другую сторону от вокзала, и люди здесь практически не появлялись. Шумер выбрала в качестве логова крытый товарный вагон. Она пропустила щенков в чуть отодвинутую дверь и велела им: «СПРЯЧЬТЕСЬ В ТЕМНОТЕ, ПРИВЫКНИТЕ К ТЕМНОТЕ. ПОТОМУ ЧТО ЭТО НАШЕ ЛОГОВО». Она интуитивно почувствовала надёжность этого места и обучила этому Детей. И правда, это место было защищённым, как крепость. У вагона было четыре стальные стены, он стоял на платформе, возвышаясь над землёй. Внутри не было чисто, однако Шумер всё напоминало клетку в питомнике. Это было подходящее место для выращивания щенков. Её прежняя клетка была светлой, а здесь была кромешная тьма. Но всё равно ей нравилось здесь. Ведь Шумер заботилась о своих беспородных детях. Сейчас уже больше никто не заботился о ней. Шумер сама искала пропитание для своей семьи. Она уже постепенно начала отлучать щенков от груди. Под покровом ночи рылась в мусоре возле станции. Во второй половине пятидесятых годов широко рекламировалось благополучие американской жизни, и как доказательство победы капитализма стали появляться продовольственные отходы. Выброшенные продукты в эти годы стали считаться нормой. Благодаря им Шумер могла содержать свою семью. Шумер не выглядела как бездомный пёс, к тому же действовала в одиночку, поэтому люди не преследовали её. Она жила тайно. Тайно кормила свою семью. Щенки росли в своём логове в недрах товарного вагона, окружённые заботой Шумер, баловались и играли друг с другом.

По велению судьбы Шумер стала матерью этим семерым щенкам.

Однако игры судьбы на этом не завершились.

Был 1957 год. Тот самый 1957 год, который навсегда останется в собачьей истории.

Однажды, вернувшись в логово с едой, ты остолбенела. Дверь вагона была отодвинута в сторону. В открытом проёме сидел мужчина. Он покачивал остроносыми ковбойскими сапогами, затягивался сигаретой и читал книгу. На голове была шляпа странной формы, он носил бороду и усы. На вид перекати-поле, лет тридцати с лишним. Разумеется, Шумер не могла сказать, какого он возраста.

Но ты оторопела оттого, что твои дети столпились вокруг этого мужчины. Все они играли возле него. Мужчина поднял голову. Он пристально посмотрел на тебя, наклонил голову набок.

– Ты кто? – спросил мужчина. – Ты ведь овчарка, так? Тебя что-то связывает с этими щенками?

– СВЯЗЫВАЕТ, – пролаяла ты в ответ. Но стоило ли ему угрожать?

Щенки рядом с ним, но не похоже, что они в опасности. К тому же человек пахнет табаком. Этот же запах пропитал и стены логова. Твой острый нюх позволил понять ситуацию.

Щенки увидели тебя и наперебой стали звать: «МАМА, МАМА, МАМА».

Мужчина удивился: неужто это правда?

– Ты что, отец или мать этих щенков? – спросил он. Спросил с каким-то удовлетворением в голосе.

– ЭТО МОИ ДЕТИ, – ответила ты ему лаем.

– Похоже на то, – кивнул мужчина, сам ответив себе. – Ну, так оно и лучше. Иди сюда. Я дам вам поесть.

– ЭТО МОИ ДЕТИ, – пролаяла ты.

– Слушай меня, – чётко сказал мужчина, закрыв книгу и посмотрев тебе в глаза. – Это мой вагон.

22 октября 1957 года товарный вагон, который был логовом твоей семьи, сцепили с электровозом. Он стал частью длинного-длинного состава. И вы оказались в этом составе. Твои дети пока не могли жить самостоятельно, и отпускать их в возрасте неполных двух месяцев было слишком опасно, поэтому вы оказались в поезде все вместе. Мужчине понравились беспородные щенки, он оценил и тебя. Он оценил исполненные благородства черты, красивое телосложение чистокровной немецкой овчарки и страшную силу, дремлющую в тебе. Он кормил вас. Этот мужчина стал содержать всю твою семью.

Он сказал тебе: ты сможешь стать сторожевой собакой. Но значение этих слов не было тебе понятно.

Однако ты тоже признала этого мужчину. Ты не возражала против того, чтобы жить с людьми, и, кроме того, логово твоей семьи оказалось собственностью этого мужчины, поэтому ты рассудила, что жизнь с ним всё равно неизбежна.

Вы путешествовали по железной дороге. Пересекали территорию США с севера на юг, не выходя из своего логова.

Владелец вагона, контрабандист, управлял артелью сезонных рабочих, с помощью взяток проводникам держал в своих руках теневой мир железной дороги. Он переправлял к югу от государственной границы разные товары. Масштаб был слишком велик, чтобы справиться в одиночку его поддерживали сила и финансы одной организации. У него был спонсор, криминальный авторитет, американец мексиканского происхождения из штата Техас. Со времён американо-мексиканской войны[9]9
  1846–1848 годы.


[Закрыть] он жил в Америке, был католиком, владел фруктовыми апельсиновыми и лимонными садами с хитроумной системой ирригации. В них работали гринго, которых поставлял владелец вагона, и незаконные иммигранты из Мексики. По закону Соединённых Штатов наём незаконных иммигрантов не был запрещён, поэтому мексиканец в открытую нанимал своих прежних, до восьмидесятых годов девятнадцатого века, соотечественников. Законом регламентировалась лишь перевозка незаконных иммигрантов, которой и занимался тот самый мужчина из вагона.

Вагон был его личным имуществом. Обычно он был загружен товаром. В том числе и живым. Остальные вагоны состава тоже были загружены, но только в этом крытом вагоне в самом углу ехала собачья семья.

26 октября путешествие закончилось. И мужчина, и Шумер, и семеро щенков оказались на границе Штатов. Мужчина сказал Шумер:

– Слушай меня. Я обеспечу тебе хорошую жизнь. Ты умная. Не простая собака. Я это понимаю. Поэтому слушай меня внимательно. Я подарю тебя местному дону как сторожевого пса для охраны его садов. Разумеется, твои щенки останутся с тобой. Ты ведь сможешь старательно исполнять свою работу? Тогда и меня отблагодарят. Так ты расплатишься со мной за заботу о вас. Тебе придётся постараться.

На станции мужчину и Шумер со щенками встретили вооружённые ружьями помощники дона. Итак, ты, Шумер, и твои щенки оказались во фруктовых садах. Ты сразу же поняла, что от тебя требуется. Прошёл первый, второй, третий день, и ты постепенно привыкла к этому месту. Четвёртый, пятый, шестой день. Твои дети постепенно росли. Здесь их воспитание опять пошло привычным порядком, и скоро всем семерым исполнилось по два месяца.

Ноябрь 1957 года.

Ржут лошади. Квакают лягушки. Петухи кукарекают по утрам. В озере на территории усадьбы плавает больше десятка уток. В этот час роса покрывает все фруктовые сады, тебе кажется это красивым. Щенки, в жилах которых течёт густая северная кровь, радуются: «КОГДА ВЫПАДАЕТ РОСА, ТАК ХОРОШО, ТАК ХОРОШО, ТАК ПРОХЛАДНО».

Ноябрь в прохладных фруктовых садах.

Тот самый ноябрь 1957 года, который останется в собачьей истории, насчитывающей более сотни тысяч лет.

Ночь. В усадьбе дона есть телевизор, всё его семейство собралось перед экраном. Из гостиной доносятся восхищённые возгласы. Что-то вызывает страх и недоумение. Помощники в саду смотрят в небо. Их взгляды серьёзны, будто они пытаются где-то отыскать правду. Там? Нет, а может, там? Это же не падающая звезда?

А затем и Шумер, и её дети почувствовали какое-то движение и тоже посмотрели в звёздное небо.

Там летел искусственный спутник. Он облетел орбиту Земли за сто три минуты. В прошлом месяце Советский Союз обошёл США в развитии космоса. Благодаря огромным инвестициям они преуспели в запуске первого в человеческой истории искусственного спутника, носящего название «Спутник-1». После этого прошло всего тридцать дней. Чтобы показать всему миру подавляющее превосходство коммунизма, они предприняли попытку запуска ещё более удивительного спутника. На «Спутнике-2» была установлена герметичная кабина, в которой в космос отправили живого пассажира. Первое живое существо, которое испытало полёт в космосе, не было человеком. На борту спутника была собака – сука, сидевшая в герметичной кабине с иллюминатором.

Так собака могла увидеть Землю сверху.

Собака принадлежала к породе русская лайка, и сначала информация о её кличке была противоречивой. Сообщали то о Дамке, то о Лимончике, то о Кудрявке, однако через несколько дней наконец сообщили, что это Лайка. Лайка породы лайка. Первая собака-космонавт – Лайка, подробная информация о которой хранилась Советским Союзом под грифом «секретно».

Она облетела вокруг Земли.

Оказалась в состоянии невесомости.

Вы чувствовали её взгляд.

Шумер и её щенки, вы чувствовали это! Находясь на границе Штатов и Мексики, вы смотрели в небо. Третьего октября 1957 года одновременно в небо посмотрели разбросанные по всему земному шару, с территорий коммунистических и капиталистических стран, 3733 пса, унаследовавшие кровь хоккайдского пса Кита, и 2928 псов, родившихся от немецкой овчарки Бэд Ньюс.

«НЕ СТОИТ НЕДООЦЕНИВАТЬ ДОЧЬ ЯКУДЗА»

«И кто же я такая?»

Спрашивает девочка в возрасте X между одиннадцатью и двенадцатью годами, которую держат взаперти в этой чёртовой холодной первобытной России, а старик ни во что её не ставит.

«Сколько он ещё намерен держать её в заложницах?»

«Я что, вообще, для них – человек-невидимка?»

Изменения начались с того дня, как она пошла посмотреть на тренировку собак на площадке. Она сказала старику «сдохни», а он один в один повторил за ней по-японски слово «СДОХНИ», после чего и началось её необъяснимое перерождение. Она частенько стала выходить на прогулку из дома, где была её маленькая спальня – одиночная камера, кухня, столовая и другие комнаты. Это стало программой дня. Девочка говорила себе так: «Отбывая своё наказание, я должна как-то убивать время». Прежде она по полдня сидела на постели и бранилась из-за того, в какую историю попала. А сидя за столом с русскими, говорила с ними с открытой враждебностью и насмешками. Теперь всё было по-другому. Она стала часто выходить на улицу. По собственному желанию она обходила территорию закрытого мёртвого города в пределах бетонной стены, окружавшей его со всех четырёх сторон. Она открывала для себя всё новые асфальтовые дорожки, разделявшие огромную территорию. Оставляла следы в сугробах, скопившихся в выбоинах асфальта. И никто не препятствовал её новому дневному распорядку.

«Эй, я ведь важная для вас заложница или нет?

Вы что, издеваетесь надо мной?

Следите за мной! Я вам что, человек-невидимка что ли?»

Девочка решила, как она будет теперь реагировать на ситуации: «Я буду наблюдать за вами, как человек-невидимка». Она стала частенько ходить по пятам за жителями мёртвого города и наблюдать за ними с близкого расстояния. Каждый получил своё имя. Старик, разумеется, стал Дедом. Старая женщина в толстых очках, главная по кухне, стала Бабкой. Или Русской Бабкой. Две похожие женщины среднего возраста, которые постоянно работали вместе, из-за отсутствия каких-либо особенностей стали называться Тёткой Первой и Тёткой Второй. И последний, лысый мужчина средних лет, был назван Оперой. Время от времени он напевал себе под нос. Трудовые или революционные песни девочке казались неприятными, а он всё мурлыкал их себе под нос и довольно громко. «Что, у них и караоке нет? Просто тошнит от всего этого». Поэтому она и назвала его Оперой.

«Дед, Бабка, Тётка Первая, Тётка Вторая, Опера. И я».

Так она классифицировала немногочисленных жителей мёртвого города.

Классифицировала и наблюдала.

Для неё это был активный контакт. Однако она не собиралась налаживать с его помощью передачу эмоций или мыслей. Девочка просто оказалась на одной территории с этой пятёркой и внимательно наблюдала за их словами и действиями.

А также за собаками.

В этом мёртвом городе, никогда не существовавшем на карте с самого момента его основания, который и теперь был брошен историей на произвол судьбы, оставались ещё жители – несколько десятков собак.

Часть своего «тюремного моциона» она проводила, наблюдая за собаками.

Каждый день она ходила смотреть на дрессировки, утреннюю и вечернюю. Сейчас у них шли учения по высокоточным атакам, проходившим на всей территории мёртвого города. Собакам теперь предоставили больше места, и, чтобы посмотреть на репетицию подрывной работы, девочка последовала за ними. Это была настоящая репетиция. Девочка предположила, что они готовятся к какому-нибудь собачьему соревнованию, соревнованию чёртовых собак. Она была близка к разгадке, ведь они готовились к уличному бою.

Девочка соблюдала дистанцию и смотрела на собачью тренировку с расстояния в несколько метров. «Старик, так я всегда наблюдала за уроками физкультуры в школе. Гав-гав, гав-гав, носитесь здесь, как идиоты, неужели вы не устаёте?» Однако на самом деле они не так много лаяли. Большую часть времени они быстро бегали в тишине, преследуя врага. Ведь нападение должно быть бесшумным. Старик, их дрессировщик, Дед, как его назвала девочка, воспитал их должным образом. Но псы двигались так быстро и напряжённо, поэтому казалось, что они часто лают.

Шум был лишь от выстрелов.

Стреляли холостыми, чтобы собаки привыкли к грохоту пальбы. При появлении девочки они больше не лаяли, как на чужака. Ведь в первый раз старик отругал их за это. Собаки запомнили приказ. Поэтому стало тихо. Когда она появилась во второй раз, лишь несколько псов залаяли на неё, но за это их отругала сама девочка.

– Заткните пасти! – сказала она, злобно посмотрев на них. И одним взглядом заставила замолчать.

Увидев это, старик ухмыльнулся.

Больше сорока собак участвовали в обычных тренировках, изучали и оттачивали специальные приёмы. Обычно семь или восемь псов отдыхали. Им давали передохнуть, прежде чем они переутомятся. Старик оценивал состояние каждого из них и, как правило, по очереди выводил с дрессировки. Эти собаки целый день проводили в клетке.

В собачьем питомнике на открытом воздухе, выставленном всем ветрам.

Девочка ходила и туда. Прогулка к питомнику стала тоже частью её «тюремного моциона». Иногда собак становилось немного больше, появлялись молодые псы, наверное, их выкрали откуда-то. Чтобы привыкнуть к новой обстановке, они весь день проводили в клетке вместе с псами, оставленными здесь для отдыха. А ещё были совсем маленькие щенки. Щенки, рождённые в этом мёртвом городе. Недавно они жили в одной клетке с матерью и сосали молоко.

А теперь они остались одни, братья и сёстры, в этой огромной клетке.

В течение целого дня они были предоставлены лишь самим себе.

Щенки шести или семи недель от роду ещё не были бдительны. Девочка наблюдала за ними через прутья решётки. Обнаружив в клетке щенков, она впервые узнала, что здесь живут и старые псы, и маленькие щенки. Когда дед сказал ей: «СДОХНИ», на крыше ведь тогда залаял старый пёс. Она почувствовала, что ненавидит всё, что связано с этим дедом: и собак, и людей.

– Только не подумайте, что вы мне кажетесь симпатичными пёсиками, – сказала она по-японски.

Каждый день, стоя перед клеткой, она ругалась. Щенки, конечно же, выглядели симпатичными. Круглые мягкие шарики с торчащими ушками. Однако девочка повторяла лишь одно:

– Идиоты, идиоты, идиоты, чёртовы собаки! Вот вы кто, – говорила она, просовывая пальцы сквозь решётку. – За корм продаётесь людям, так ведь?

На щенках висели ярлычки. Она не умела читать кириллицу, но цифры прочесть могла. Ведь это были арабские цифры. 44, 45, 46, 47, 48, а затем 113, 114. Семь цифр – семеро щенков. Эти цифры для девочки были всё равно что их имена.

С помощью номеров девочка стала распознавать щенков мёртвого города.

Это помогло ей сосредоточиться на наблюдениях. Она зачарованно стояла перед клеткой. Наблюдения за непредсказуемыми движениями щенков ей совершенно не надоедали.

Она продолжала ходить к клетке и ворчать.

– А теперь свалитесь на землю! – говорила она. – Перегрызите друг друга! Чёртовы псины. Чего стесняетесь-то! Идиоты!

Часть её «тюремного моциона» проходила в ругани.

Однажды она решила испытать глупость щенков. Она пробралась к кладовке на кухню. Она знала, чем кормят щенков. Ведь она наблюдала за Бабкой. Девочка решила проверить свою гипотезу.

– Вы ведь за корм продаётесь, верно? Сорок четвёртый, сорок пятый, сорок шестой, сорок седьмой, сорок восьмой, сто тринадцатый, сто четырнадцатый, так ведь вас зовут? Может, вы и у меня возьмёте корм?

Это была её собственная гипотеза.

И она получила результат – хор голосов.

Номер 44 сказал: «ДАЙ».

Номер 114 сказал: «ДАЙ».

Номер 45, номер 46, номер 47, номер 48 и номер 113 сказали: «ДАЙ, ДАЙ, ДАЙ, ДАЙ, ДАЙ!»

Когда она просунула корм сквозь решётку, они даже не стали принюхиваться, что это за еда, а сразу же столпились возле неё, облизываясь.

У этих щенков совершенно отсутствовала осторожность. Период отлучения от материнского молока был уже позади, поэтому они не возражали против «русской собачьей еды». Девочка дала им бараньи копыта. Это были остатки еды, однако они их обглодали дочиста. Облизываясь. А ведь на костях оставалось всего лишь немного мяса и желатина.

– Ну что, вы рады? – спросила девочка.

Кажется, они и правда были рады.

– Так рады вонючему мясу?

– РАДЫ, – ответили щенки.

– Вот видите, – сказала девочка, на словах торжествуя победу, однако в её выражении одновременно проскользнули нотки упрямства и усталости. – Даже я могу вас приручить. И хвостом будете передо мной вилять. Потому что вы и есть настоящие идиоты. Потому что вы настоящее дерьмо. Вы такие же, как и эта Россия. Будете жрать вонючую баранину, чтобы только себе брюхо набить.

С того дня она стада ежедневно проверять свою гипотезу. Каждый раз, направляясь к клетке со щенками, она прихватывала с собой корм – ворованную еду и кормила их. Семеро щенков встречали её с радостью. Только завидев девочку, они начинали вилять хвостами. И лаяли: гав-гав, гав-гав.

Наблюдая за щенками, с жадностью уплетавшими пишу, девочка продолжала монотонно браниться по-японски:

– Меня тоже иногда заставляли есть баранину. Это невкусное жёсткое мясо. Вам оно нравится, верно? Кажется, нравится. Идиоты, я думаю, что баранина – это зимняя еда. Поев баранины, можно согреться. Так ведь? Я это хорошо поняла. Чёрт, я ведь много чего понимаю. Держите, – говорила она, просовывая пальцы внутрь клетки через нижнюю часть решётки.

Около её руки столпилось четверо-пятеро щенков.

Они облизывали её.

Девочка грубо потрепала одного из них:

– Эй, тебе ведь тоже жарко. Разве нет, сто четырнадцатый?

Ещё пара щенков тёрлись головами и боками, чтобы их тоже приласкали. Об её руку. Об её пальцы.

– Разве я не права?

– ПРАВА.

– Разве я не права?

– ДАЙ.

Вот таким стало ежедневное расписание девочки. Это было последнее по списку из мероприятий её «тюремного моциона». Наблюдение за щенками с номерными бирками, кормление ворованной едой и её монологи на японском, доносившиеся до слуха щенков. Своё недовольство она выражала в полной мере с монотонной интонацией. К этой монотонности щенки быстро привыкли.

Так продолжались её будни, как вдруг порядок был нарушен.

Трагически нарушен. Неизвестно, сколько дней или сколько недель уже продолжалась её скучная жизнь в мёртвом городе. Девочка сама этого не знала. Как и прежде, она не считала дней. Не знала, какой по счёту идёт день с тех пор, как она стала заложницей. «Я в возрасте X, идиоты! Пусть время идёт ко всем чертям!»

И вот что случилось.

Закончился обед. Старуха на кухне готовила джем. Девочка стояла за её спиной. Превратившись в человека-невидимку, наблюдала за наблюдающим.

«Ты понимаешь, Бабка? Ты, возможно, тоже моя заложница».

Однако девочка не сказала этого вслух.

Она пристально наблюдала за кухней, чтобы улучить момент и стащить корм для щенков. Находясь на одной территории со старухой, она ежедневно следила за ней. Ничего больше, только следила. За телом старухи, большим, как бочонок, за толстыми линзами её очков, за продуктами, расставленными на кухне. Овощи и ароматные травы. Свёкла. Укроп. Зелёный лук. Всё это лежало в корзинке. Нет, укроп стоял в стакане. Как будто букет. Греча и пшеничная мука. Масло… подсолнечное масло. Девочка точно знала, что это «подсолнечное масло», потому что на этикетке были нарисованы жёлтые цветы. Кухонная утварь. Котелки. Кастрюли с двумя ручками. Сковородки. Миски. Поварёшки. Ножи.

Для приготовления джема ничего из этого не было нужно.

Для джема она использовала крыжовник и клубнику. Закладывала в банки перемешанные в одинаковой пропорции ягоды и сахар. Очень простой рецепт.

«Клубника, – подумала девочка.

– Разве сейчас сезон для клубники?»

Девочка бродила по большой территории мёртвого города, но нигде не обнаружила ничего, похожего на теплицу. «Может, они собирают ягоды в лесу? Или где-нибудь поблизости есть рынок? Непонятно. И вообще, в какой сезон готовят этот джем? Перед началом зимы? Но ведь в России не бывает ничего, кроме зимы.

И что вообще сейчас за сезон? Чёрт. Я в возрасте X».

Клубника не давала ей покоя.

Разумеется, между девочкой и старухой не завязывалось никаких разговоров. Через несколько минут девочка вышла на улицу. Она покинула кухню, чтобы, как и обычно, побродить по мёртвому городу. Через пару зданий от Дома была бетонная стена, отделявшая город от внешнего мира. В глазах девочки она превращала мёртвый город в тюрьму. Тюремная стена. Неожиданно появились Тётка Первая и Тётка Вторая. Из гаража они выволокли мотоцикл. Это было неожиданно. Они собирались ехать на нём вдвоём. Мотоциклом будет управлять одна из них, то ли Тётка Первая, то ли Тётка Вторая. За продуктами, догадалась девочка. И потом, как и обычно, принялась за свои наблюдения. Однако на сей раз она отказалась от своего метода наблюдения, от «человека-невидимки». Девочка спряталась за зданием. Она думала о клубнике. Она привыкла следить за ними и хотела проверить, в какую сторону они поедут. Собирать клубнику или покупать клубнику? Куда? Тётка Первая и Тётка Вторая открыли внешние ворота. Двустворчатая железная дверь, выход из мёртвого города. Выход. Она никогда не думала о побеге. Хоть это и тюрьма, она никогда не думала о том, чтобы выбраться за пределы стены. Потому что это создало бы ей проблемы. Ну выбралась бы она, а что делать дальше? Есть в лесу грибы, сражаться с медведями, пытаясь изо всех сил выжить? С чего бы ей этим заниматься? Однако в этот момент ей вдруг захотелось взглянуть – а что же снаружи? Тётка Первая и Тётка Вторая сели на мотоцикл. Девочка тихонько приблизилась к ним. Она оказалась в мёртвой зоне, невидимой для женщин, и тихонько перебежала от дороги мёртвого города к краю стены. Оказавшись за самым близким к выходу зданием, она присела на корточки и выглянула. «Клубника, – думала она. – Может, я смогу пробраться вслед за мотоциклом?»

Дверь не хлопнула.

Она не закрывалась на замок.

Девочка решила сама проследить за тем, куда направились Тётка Первая и Тётка Вторая. Она решилась посмотреть, что это за место.

Там лес? Или теплицы? Или рынок?

Она притронулась рукой к дверям, чтобы оказаться по другую сторону бетонной стены. Она просунула в дверь кончик носка.

За её спиной раздался выстрел. От бетонной стены рядом с девочкой отлетел осколок. Остался глубокий след.

Девочка не оглянулась. Не смогла. Всего в нескольких десятках сантиметров от неё пронеслась пуля. Вибрация в воздухе до сих пор отзывалась эхом внутри неё.

Девочку била дрожь.

В неё целились?

Девочка замерла, покрылась мурашками.

К лицу прилила кровь. Она продолжала дрожать, а краска поднималась всё выше и выше, как уровень воды, медленно-медленно, до самых ушей. На её лице появилось новое выражение. Она начала кусать нижнюю губу. Она сильно кусала губы. Она медленно обернулась.

Старуха, которая ещё недавно была на кухне, стояла с ружьём всего лишь в трёх метрах от неё.

– Бабка, – сказала девочка.

Старуха ничего не ответила.

– Значит, ты следила за мной. Выходит, я совсем не «человек-невидимка»?

Из-за толстых стёкол очков невозможно было догадаться, какое у неё выражение глаз, каковы её истинные намерения.

Однако глаза за этими стёклами пристально следили за ней.

– Ну что, Бабка, довольна, напугала меня пушкой? Идиотка, ты что, издеваешься надо мной? Я привыкла к таким штукам. Привыкла больше, чем ваши собаки. Ты что, думаешь, выстрел меня напугает? Не стоит недооценивать дочку якудза, – бросила она ей в лицо.