Текст книги "Еще один шанс"
Автор книги: Хейли Норт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
Глава 21 Джейк делает чрезвычайно интересное открытие
Мотель был чистый и уютный. Когда Джейк вошел, за стойкой стояла беременная молодая женщина. Она помассировала поясницу, поморщилась и спросила:
– Могу я вам помочь?
– Мне нужен номер на ночь, – сказал Джейк, стараясь не смотреть на ее живот, но не в силах отвести глаза. Он сунул руку в карман крутки, и его пальцы нащупали фольгу упаковки презервативов, которые он только что купил.
– Да, сэр, – сказала она с местным акцентом, который Джейк помнил с тех времен, когда учился в школе Дулитла. – Номер только на вас?
– Э-э, нет, – ответил он. – Двое взрослых.
Она кивнула, и набрала какие-то кнопки на компьютере.
– Это будет шестьдесят девять девяносто девять плюс налог. Завтрак с шести до девяти, и не опаздывайте, потому что мы убираем ровно в девять.
Джейк кивнул. Он переминался с ноги на ногу, гадая, не начнет ли женщина рожать этой ночью. Она выглядела так, будто вот-вот лопнет.
– Это ваш первый? – спросил он, удивляясь самому себе.
Она рассмеялась:
– О Боже, нет! У меня уже есть два маленьких мальчика, но это будет девочка.
– О-о, – протянул Джейк, не зная, что еще сказать. Но он задал личный вопрос, так что, конечно, должен был ответить поприличнее. – Вам нравится иметь детей?
Она удивленно уставилась на него, потом оторвала бумагу, вышедшую из принтера.
– Разве это не всем нравится?
Продолжение этой дискуссии ему было явно не по плечу. Так что он просто улыбнулся, кивнул и посмотрел на бумагу, которую она подала ему через стойку.
Она указала на цену, а потом сказала:
– Теперь мне нужно, чтобы вы вот здесь написали ваше имя, имя вашей жены и номерной знак вашей машины. Потом мне понадобятся наличные или кредитная карточка.
Джейк написал: «Мистер и миссис Джейк Портер». Он посмотрел на чернила, на слова, которые так легко вышли из-под его руки, и понял, что он одновременно дурак и обманщик.
– Это арендованная машина, – сказал он. – Я не знаю номера.
– Не проблема. Вы можете просто выйти наружу и списать его, а потом вернуться, – ^ Она подала ему чистый лист бумаги и села за стойку. – Я точно никуда не уйду.
Джейк взял бумагу и прошел через вестибюль. Он толкнул двойные стеклянные двери и вышел на парковку, опустив голову. Он еще не заплатил за комнату. Может быть, это какой-то знак, хотя он не верил в такие вещи.
Но что-то в том, что он встретил эту беременную женщину, которая уверена. Что любой человек хочет иметь детей, и для которой естественно, что если он селится в мотель, то вторым человеком должна быть его жена, встревожило его. Хотя он был не из тех, кто беспокоится о том, что о нем подумают или скажут люди.
Но он также был в определенном смысле пуританином. Он никогда в жизни не снимал номер в мотеле, чтобы заняться сексом. О, конечно, он засыпал в незнакомых спальнях и на следующее утро уходил, чтобы никогда больше не увидеть эту женщину. Он завязывал короткие романы, которые угасали сами по себе раньше, чем женщина могла понять, что он не собирается оставаться с ней. Он встречался с Лилли почти весь прошлый год, так что, возможно, он просто взрослеет или снижает темп.
Что такое с ним, что он так размяк из-за встречи с портье, жизнь которой, не имела ничего общего с его собственной, и которая вот-вот родит очередного ребенка?
Или это потому, что он хотел лучшего для Золушки? Он не хотел «разового выездного спектакля» для этой женщины, которая завладела его вниманием и всколыхнула давно забытые воспоминания.
Джейк поднял голову. Осмотрел парковку. Он мог бы поклясться, что припарковал «хаммер» на том месте, где он сейчас переступал с ноги на ногу и оглядывался вокруг.
Над головой вспыхивала вывеска «Хайвей экспресс». Он повернулся и осмотрел всю парковку. Дошел до ночного магазина. Перед этим магазином стоял только грузовик-пикап.
Он сунул руку в карман и еще до того, как проверил, знал, что не взял с собой ключ зажигания. Он оставил его в «хаммере».
Его внутреннее чувство подсказывало ему, что то, что он купил в аптеке, не понадобится. Он пнул камешек и смотрел, как он скачет по щебеночно-асфальтовой стоянке. На всякий случай, если она вдруг переставила машину от входа в мотель, Джейк обошел мотель сбоку.
Он увидел множество легковушек и несколько пикапов.
«Хаммера» не было.
Он прислонился к фонарному столбу. Значит, она уехала. И самое смешное, понравилась Джейку еще больше, оттого что бросила его здесь.
Он вернулся в офис мотеля, медленно, оглядываясь на случай, если ошибся насчет ее исчезновения. В вестибюле он сказал портье:
– Сделайте номер на одного. Мою… э-э… лучшую половину… вызвали по делам.
Она внимательно посмотрела на него и потом подняла лист бумаги и подала ему:
– Тогда пятьдесят девять девяносто девять, и, пожалуйста, распишитесь. Наличные или кредитная карточка?
Он вытащил из бумажника кредитку. Он мог бы вычислить, как добраться до гостиницы, где оставил свою сумку. Но одинокая ночь в «Хайвей экспресс» казалась вполне подходящей для завершения приключений этого вечера. Он скорее предпочел бы остаться наедине со своими мыслями о том, что могло бы произойти дальше, чем возвращаться в уютную гостиницу, смотреть, как отец застенчивым взглядом смотрит на милую, но стареющую мисс Марту.
Он поставил свою подпись, заплатил за комнату и, следуя указаниям служащего, пошел по коридору. Дверь в номер оказалась рядом с льдогенератором и автоматами с содовой и конфетами, но, поскольку Джейк, похоже, был единственным постояльцем, он решил, что это не будет причиной шума. В определенные моменты своей жизни он мог спать где угодно и в любых условиях. Но в последнее время, и особенно этой ночью, когда его разум был полонен Золушкой Смит-Джонс, а тело все еще болело от того, на что намекал каждый ее поцелуй, он знал, что не сможет заснуть. Он пролежит без сна всю ночь и встретит лучи утреннего света, пробившиеся сквозь полосатую бежево-зеленую занавеску над оконным кондиционером.
Он прошелся по комнате, потом сел на кровать. Матрас не поддался ни на миллиметр. Эта кровать, наверное, была сделана для Флинстоунов. Он вытянул ноги перед собой и посмотрел на мыски своих кожаных сапог. Они были его лучшие, ручной работы, сделанные специально по его ноге. Он заплатил за них бешеные деньги.
В данный момент он отдал бы эти сапоги и многое другое, чтобы узнать, куда поехала женщина на «хаммере».
Джейк откинулся назад, потом снова сел и снял куртку. Пачка презервативов зашуршала, и он вытащил их, нащупав край фольги. Он посмотрел на слова, написанные на лицевой стороне. Он снова упал на постель, закинув ноги на блестящее зеленое с бежевым покрывало. Он был еще таким ребенком, когда купил свои первые презервативы.
Конечно, тогда они их так не называли. В раздевалках пользовались термином «резинки», хотя Джейк был почти уверен, что никто из ребят в школе Дулитл не знал, о чем они говорят.
И не то чтобы он сам что-то знал. Но его отец в свои появления в подростковой жизни Джейка кое-что вбил ему в голову. И помимо всего прочего, объяснил, что если он решит заняться сексом, то должен использовать защиту.
Отец не смотрел на него, когда завел этот разговор. Он, скорее, был сосредоточен на пятнышке на стене за спиной Джейка. Он говорил размеренно, как будто читая лекцию, которую Джейк должен был записывать.
Но у Джейка не было желания схватить ручку. Он слушал все, что говорил отец, но никак не мог представить, что существует девушка, с которой ему захочется, ну… сделать ЭТО.
Но это было, до того, как его мать подкинула его какой-то дальней родственнице в Дулитле и одноклассники вызвали его на спор, что он сделает это с Харриет Роджерс.
Очень, очень давно, Джейк вздохнул и сел. Кинул упаковку на тумбочку, у кровати.
Сегодня они ему не понадобятся. Он сбросил свои дорогие сапоги и поставил их рядом с низким сундуком, на котором стоял телевизор. Взял куртку, повесил ее на металлическую рейку, предназначенную для одежды, выключил свет и снова упал на кровать. Взял пульт и включил телевизор.
Откинувшись на подушки, под мигание экрана, слабо освещавшего темную комнату, он благодарил все силы мироздания, уведшие от него самую чарующую женщину, какую он встречал за долгое, долгое время.
Привести ее сюда, соединиться с ней на этой твердой, как камень, кровати, покрытой синтетическим покрывалом в катышках, было бы грехом.
Джейк вздохнул и переключил канал.
…Он пошел на выпускной бал в тот вечер очень, очень давно с Харриет Роджерс не только потому, что его подстрекали одноклассники, а потому, что она ему нравилась. Конечно, она отличалась от других девушек. Но ведь и Джейк был не похож на своих одноклассников. Он чувствовал себя старше остальных, не по годам опытным. Любой, кому пришлось воспитывать родителя, чувствовал бы себя так же, решил он.
Но каковы бы ни были причины, а может быть, просто потому, что не было никакой причины, ему нравилась Харриет Роджерс. Она была добра к нему в тот день в магазине художественных принадлежностей, и к тому же она была умна, интересна и занимательна.
И что он сделал для нее?
Пошел с ней на бал, танцевал с ней, щека к щеке, пользуясь тем, что ее тело как будто таяло рядом с ним, крепко обнял ее и увел из спортзала к машине, которую выпросил на этот вечер.
А потом они поехали на озеро.
Джейк нажал кнопку отключения звука. В его голове кричали воспоминания. Он любил ее, действительно любил, и когда они целовались, и обнимались, и прижимались друг к другу, единственным стремлением, наполняющим его мозг и будоражащим его кровь, было желание быть как можно ближе к ней.
Он определенно не думал о том, что его отец называл «защитой».
Он вздохнул.
В последний момент он вспомнил наставления и вышел. Она была такой доверчивой, такой невинной, такой открытой ему. Он даже подумал, что она не понимает, от чего он пытался ее спасти.
Образ женщины за стойкой возник в его воображении. Джейк поморщился и снова нажал кнопку, возвращая телевизору звук.
О некоторых вещах просто невозможно думать.
Глава 22 Дорога домой
Из окна на фасаде струился свет. Харриет не знала, грустить ей или радоваться. Она сказала себе, что, если в доме будет темно, она проедет мимо, поселится в «Скулхаус инн» и ляжет спать. Не то чтобы она ожидала, что заснет со всем тем, что проносилось у нее в голове и пылало в ее раззадоренном и соблазненном теле.
Как у нее хватило здравого смысла уехать?
Харриет подъехала к тротуару у дома, в котором выросла. Шеренга пенопластовых карамельных палочек шла вдоль тротуара, изгибающегося к двухэтажному дому. Сани с упряжкой северных оленей, включая Рудольфа с красным стеклянным носом, украшали увядший зимний газон. Харриет прищурилась, обдумывая местонахождение Санта-Клауса и его свиты. В детстве ее мать всегда настаивала, чтобы отец залезал на крышу и устанавливал его там. Возможно, ее отец наконец решительно воспротивился или крыша была слишком старой, чтобы выдержать его вес.
Какова бы ни была причина, двор был оформлен так же безвкусно, как и всегда. Харриет вздохнула и попыталась не смотреть на фальшивые сосульки, свисающие с крыльца, и квартет эльфов, по одному на каждой из ступеней крыльца. Ее мать, похоже, никогда не поймет, что лучше меньше, да лучше.
Сидя в машине, Харриет плотнее запахнула на груди красное кашемировое пальто, дрожа от холода, несмотря на тепло обогревателя. Почему она остановилась перед своим домом? Какая-то необходимость покаяться?
У нее было неплохое детство. Когда она думала о часто переезжавшем Джейке, который не мог иметь постоянных друзей, жил с матерью, которую описывал, как она догадалась, довольно сдержанно, она знала, что должна быть более благодарной. Ее жизнь была стабильной. Двое родителей. Один брат. Она колесила на своем велосипеде по городу и на Хэллоуин ходила за угощением, не думая об опасности.
И тем не менее больше всего на свете она мечтала сбежать из Дулитла, особенно от своей скучной семьи.
И она поступила именно так.
Так зачем возвращаться? Харриет положила руки на руль, опустила подбородок на руки и закрыла глаза. Родители никогда не поймут ее.
– Харриет, это ты?
Она вскинула голову и повернулась к крыльцу. Дверь стояла открытой, обрамляя ее отца в освещенном проеме. Он поднес руку к глазам, изучая горизонт.
Уже никуда не уедешь. Она могла держать дистанцию, но открыто не пыталась ранить чувства родителей. Она выключила мотор и открыла дверцу. Выходя, она сказала:
– Привет, папа.
Он закрыл входную дверь и спустился по ступенькам. На нем была красная клетчатая фланелевая рубашка поверх темно-синей пижамы. Он всегда носил темно-синий, подумала Харриет. Ей никогда не приходило в голову спросить его почему.
Он подошел, обойдя «хаммер» спереди.
– Мы не знали, что ты появишься сегодня, – произнес он, останавливаясь перед ней. В его волосах стало больше серебра, чем раньше, и это было неудивительно, учитывая, что прошло почти три года с тех пор, когда он приезжал к ней и Заку в Нью-Йорк.
Харриет держала руки опущенными.
– Ну вот я и здесь, – сказала она.
– Я уж вижу, – ответил он, отступив на шаг и окинув ее быстрым взглядом. – Прекрасно. Я бы не сразу узнал тебя, если бы встретил в толпе. – Он вздохнул. – Люди меняются, когда уезжают отсюда.
– О, папа, меня просто давно не было, – сказала Харриет. – Я ничуть не изменилась после нашей последней встречи.
– Да, – ответил он. – Мы с твоей матерью вчера вспоминали, как давно это было.
Харриет вернулась в машину за сумочкой.
– По-моему, это не важно. Сейчас я здесь.
– Давай, я возьму твои сумки, – сказал отец, очевидно, стараясь сменить тему.
– О, в этом нет необходимости, – сказала Харриет.
– Зачем тебе тащить их, когда я стою рядом? – возразил он.
Теперь она уже не могла сказать отцу, что не хочет ночевать в их доме.
– Потом, – сказала она.
– Ты всегда была упрямой, – произнес отец. – Непохоже, чтобы стало теплее.
– Конечно, нет, – сказала Харриет, чувствуя укол совести. Вот ее отец в пижаме и домашних тапочках хочет зайти в дом, в котором она знала, тепло, как в печке, потому что они всегда включали термостат на полную мощность. Пусть он внесет один ее чемодан. Ей будет достаточно легко отнести его обратно, когда она поедет в гостиницу. – На заднем сиденье.
Отец открыл дверцу и вытащил сумку.
– По крайней мере Зака ты устроила в приличное место, – заметил он.
– Откуда ты знаешь… – Харриет даже не стала заканчивать фразу. Конечно, Хэролд и Шарлин знали, что она уже побывала в доме у Оливии и что Зак остался там ночевать. Система информации в Дулитле работала исправно.
Чего они не знали, это где она была между той остановкой и этой и, конечно же, с кем она была. И это к лучшему. Некоторые вещи в жизни должны оставаться в тайне. Она пошла рядом с отцом к дому.
– Микки сказал, что в ресторане ты встретила симпатичного парня, – сказал отец.
Харриет чуть не споткнулась о ступеньку.
– Кто такой Микки?
– Он работает со мной на лесном складе. А по ночам подрабатывает барменом в «Веранде». – Он открыл парадную дверь. – Полагаю, ты не узнала его.
– Нет, – согласилась Харриет. – Совершенно точно не узнала. – Она сделала глубокий вдохи переступила порог родительского дома.
В доме пахло, как всегда на Рождество. Корицей и яблоками. Хвоей и мятой. Кедром и сухой ароматической смесью с миррой и пачули. Огоньки на елке не горели, но серебряный дождик сверкал в свете настольной лампы, установленной рядом с любимым креслом ее отца, потертым старым откидывающимся креслом, которое стояло перед венецианским окном, всегда на одном месте, сколько помнила себя Харриет.
Отец опустил её кожаную сумку на пол.
– В любом случае мы поняли, что, если вы двое поладили, может быть очень поздно, когда ты доберешься сюда, так что я велел Шарлин ложиться спать, а сам посижу, покараулю.
Харриет удивленно посмотрела на отца. Он действительно ждал ее. Она даже не позвонила им, чтобы спросить, может ли она остановиться у них. И только самый непредвиденный случай привел ее сегодня сюда. И все же ее отец был готов всю ночь продремать в кресле, время от времени поглядывая в окно, не затормозит ли рядом с домом какая машина. «Я ужасная, – сказала она себе. – Эгоистичная, злая и жестокая». Потом она покачала головой. Нет, она не такая. Это из-за отношений с родителями она так себя чувствовала, но она не плохая. Но… один разговор с отцом, и вот она начинает ругать себя.
Харриет вздохнула и плюхнулась на диван. Он был покрыт тканью с цветами, которую она, кажется, раньше не видела. К счастью, красно-зеленый афганский ковер закрывал почти весь рисунок.
– Полагаю, ты также знаешь, что меня останавливал новый шеф полиции, – сказала она, снимая пальто. Отец уселся в кресло.
– Так я и узнал, что ты на «хаммере». Не то чтобы этот новый парень болтает о своих делах, – сказал он. – Но он упомянул это Дженифер Джейни, а она позвонила твоей матери, вот так мы и узнали, что ты здесь.
Харриет кивнула, обмахиваясь ладонью. Ей придется открыть окно в своей комнате. Это всегда раздражало ее мать. Она жаловалась, что это вредно для отопительной системы. На взгляд Харриет, единственной проблемой была жара, такая, что можно было бы поджарить гуся.
Она улыбнулась, немного кривовато. Сегодня она была жареным гусем. Засунутым в печь без всякой надежды на спасение.
Харриет обняла руками колени.
– Он женат на Дженифер Джейни?
Отец кивнул:
– Верно. – Он усмехнулся. – Никто в Дулитле никогда не думал, что такое случится. – Он посмотрел в противоположный от Харриет угол комнаты, лицо его было печальным. – Я полагаю, ты никого не встретила?
– Нет, и ты знаешь, что я не собираюсь больше выходить замуж.
– Донни не хотел бы, чтобы ты тосковала по нему. И это не ранит чувства мисс Оливии, если тебя это останавливает.
Харриет мысленно досчитала до десяти.
– Как магазин?
Отец покачал головой:
– Не так хорошо, как могло бы быть. Не пойми меня неправильно. Я зарабатываю достаточно денег на лесном складе, но ты знаешь, что твоей матери этот магазин очень дорог. В некоторые недели мы получаем прибыль, в другие немного теряем. – Он нахмурился. – Мы не можем конкурировать с большими магазинами у шоссе. Но это ничего. У нас хватило здравого смысла потихоньку выкупить здание, так что нам не приходится беспокоиться об оплате аренды.
Харриет никогда не знала, что они владеют зданием на площади. Она и ее родители никогда не говорили о деньгах. Это было неловко, при том, что она была гораздо обеспеченнее, чем они. Они с Донни однажды предлагали им помощь, и ее отец так обиделся, что только после смерти Донни простил их за то, что они хотя бы предположили, что он возьмёт деньги у своей дочери или зятя.
– Это хорошо, – сказала она и замолчала: Харриет стала разглядывать коллекцию рождественских безделушек, покрывающих журнальный столик. Маленькая деревня со сделанным из ваты снегом стояла в центре. Одно блюдо граненого стекла было наполнено красными и зелеными «эм-энд-эмс», другое – мятными леденцами. Харриет наклонилась и взяла горсть «эм-энд-эмс».
Отец откинулся в кресле и сложил руки на животе.
– Как приятно, что ты дома, – сказал он, как будто говоря сам с собой.
Харриет подавилась конфетой. Она закашлялась, и отец вскочил. Он мягко похлопал ее по спине.
– Спокойнее! – воскликнул он. – Ты в порядке?
Она сглотнула и кивнула:
– Все хорошо. Может быть, стакан воды поможет.
Отец встал и вышел из комнаты.
– Хэролд? – позвал голос ее матери со второго этажа. – Это ты?
– И кое-кто еще, – ответил он.
По покрытым ковром ступеням зазвучали шаги.
Харриет кашлянула и постучала себя по груди.
Мать появилась на пороге, ее худое тело было закутано в ярко-розовый халат, волосы убраны под ночной чепец. Харриет не могла поверить, что кто-то еще носит такие чепцы. На узком носу низко сидели очки.
– Ну и ну, это же Харриет после стольких лет приехала домой, чтобы переночевать! – воскликнула мать. – Твой отец говорил, что ты приедешь сегодня сюда, но я сказала ему, что не стоит рассчитывать на это. Но ты же знаешь Хэролда, он все равно не стал ложиться. – Она огляделась. – А где твой отец?
– Вот и я, – сказал отец, возвращаясь в комнату и неся кружку с водой для Харриет.
Она сделала большой прохладный глоток. Конфета растаяла, и ей стало гораздо лучше. Она поставила чашку на журнальный стол, а потом снова взяла.
– Эй, это же моя кружка.
Отец кивнул.
– Та, что я сделала на уроке труда в десятом классе. – Харриет не знала почему, но вид этой старой вещицы сделал ее ужасно сентиментальной. – В тот день я чуть не сломала печь для обжига, потому что слишком сильно разогрела ее.
Ее мать торопливо вошла в комнату и села на край другого кресла, очень мягкого и обитого такой же новой цветочной тканью.
– Твой отец каждое утро пьет из нее свой кофе без кофеина. Никакая другая чашка его не устраивает. Нет уж, или эта чашка должна быть наготове, или он встает из-за стола и сам моет ее.
Харриет посмотрела на кружку. Сначала она хотела сделать изящную, но потом решила по-другому. Она сделала саму кружку ярко-желтой, а ручку красной. По краю нарисовала ободок из темно-синих «X» и «О». Харриет посмотрела на отца:
– Она правда твоя любимая?
Он пожал плечами и снова сел в кресло.
– Она как раз такая, как надо, – сказал он.
Харриет кивнула. Ей хотелось, чтобы он сказал что-то еще, впрочем, и этого было достаточно. Она так редко получала похвалы от родителей. Смешно, как она унижалась, чтобы получить хоть какой-то знак, что они ценят ее и признают ее талант. Она посмотрела на картину, над креслом отца. Это был все тот же, «раскрась по номерам» пейзаж, который ее мама сделала, когда Харриет училась в пятом классе. Синие краски посерели, зеленые стали охряными, а весь свет, который когда-то так сиял, потускнел под солнечными лучами, падающими из окна.
Ни одна из ее ранних картин не висела на стенах. Было время, когда она работала, чтобы угодить им. Она приходила домой из школы, волоча свой последний художественный проект, чтобы показать им, желая, чтобы они признали красоту, которую она создала на холсте. Они кивали и говорили:
– Ну только посмотрите на это, и о чем ты думала? И вот этому теперь учат в школе? – Потом они садились у кухонного стола и обсуждали, не стоит ли пойти на родительское собрание и попросить миссис Эдисон придерживаться основ на уроках изобразительного искусства.
Однажды к ним влетела Харриет и сообщила самым взрослым голосом ;что если они осмелятся пойти в школу, она нарисует их голыми на фасаде школы.
Они в изумлении уставились на нее. Рот отца открывался и закрывался, открывался и закрывался.
Мать провела пальцами по своим коротким волосам и снова и снова повторяла:
– Она не мой ребенок, клянусь.
Но конечно, Харриет была ее ребенком. Когда-то Харриет попыталась доказать, что это не так, но сдалась после того, как нашла свое свидетельство о рождении и объявление в местной газете. Внешне она была похожа и на мать, и на отца.
Особенно сейчас, когда она весила значительно меньше, чем в юности. Ей было ненавистно это признавать, но у нее был такой же подбородок, как у Шарлин, и зеленые глаза Хэролда.
Мать всплеснула руками.
– Ты, наверное, умираешь с голоду, – сказала она, вскакивая с кресла. – Давай, я принесу тебе перекусить.
Харриет подняла руку:
– Все хорошо, – сказала она.
– Ты похожа на тростинку, – ответила мать. – У меня как раз есть свежий пирог. Морковный. У Зака это любимый, как ты, я уверена, наверняка знаешь. Я испекла его специально для него, но он не будет против, если мы отрежем кусочек.
– Я не голодна, – сказала Харриет, хотя мать все равно торопливо вышла из комнаты.
– Ты могла с таким же успехом разговаривать с ковром, – сказал отец. – Она накормит тебя, даже если завтра будет целый день жаловаться, что берегла этот пирог для твоего сына.
Харриет удивленно посмотрела на отца:
– Ты понимаешь, да?
Он провел пальцами по подлокотнику кресла.
– Больше, чем ты думаешь. – Он смотрел в противоположную сторону, куда-то между елкой и тикающими часами с кукушкой. – Твоя мама, она желает тебе добра, – сказал он.
– Да, – едва слышно ответила Харриет. – Почему ты всегда носишь темно-синие пижамы?
Он резко обернулся и пристально посмотрел на нее:
– Забавно, что ты об этом спросила.
– О-о?
Он почесал рукой подбородок.
– Никто никогда не спрашивал меня.
– Даже мама?
Он покачал головой и улыбнулся:
– Нет.
– Хм-м-м. – Харриет не знала, удобнее ли ей сейчас с отцом или, напротив, труднее, чем было раньше.
– Просто они мне нравятся, – сказал он. – Без какой-то особенной причины.
– Как тебе нравится каждый день пользоваться моей кружкой?
– Ну да, – ответил он, улыбаясь ей. – Можно сказать, мне нравятся вещи, к которым я давно привык.
– Эдвард тоже такой, да? – Харриет не знала, почему слова отца заставили ее подумать о младшем брате, но она вдруг вспомнила о нем.
– Да, он такой же. – Отец откинулся в кресле. – Неудивительно, что твоя мама всегда клялась, что ты не ее дочь.
– А вот и мы! – воскликнула Шарлин, торопливо входя в комнату с огромным куском морковного пирога с глазурью из сливочного сыра на обеденной тарелке. Она поставила ее на журнальный столик и положила рядом вилку и бумажную салфетку. – Вот, ешь, – сказала она, возвращаясь в свое мягкое кресло и накрывая колени полой ярко-розового халата.
Харриет чувствовала, что ей не остается ничего другого, кроме как податься вперед и взять вилку. Сколько раз она делала именно это в надежде угодить матери, съев за обедом все, что подавалось на стол. В конечном счете ее мать откусывала лишь маленькие кусочки, пробовала и вскакивала, чтобы принести еще еды остальным. В результате ее мама была худой как щепка, а Харриет толстела. Она положила вилку на салфетку.
– Ты не против, если я съем это позже?
– О нет, конечно, нет, – ответила мать. – Я отрезала его специально для тебя. Зак не будет против, если в его пироге будет не хватать крошечного кусочка. Он хороший мальчик. Расскажи мне, как он и какое было настроение у бедняжки Оливии, когда ты видела ее сегодня вечером?
– Оптимистичное, – ответила Харриет, глядя на кусок пирога, как будто это была ядовитая змея. – Она очень надеется, что после операции будет чувствовать себя гораздо лучше.
Мать вздохнула.
– Я всегда говорю, можно только молиться и надеяться. – Она повернулась к Хэролду: – Я все равно думаю, что завтра тебе нужно съездить к Смитам и привезти Зака сюда. Для мисс Оливии будет тяжело принимать гостя в такое время.
– Он будет жить со мной, – сказала Харриет.
– О, моя дорогая, конечно, но так будет тесно, – ответила мать. – И к тому же я поселила в твою комнату близнецов, так что тебе придется терпеть малышей, а Эдвард и Хани будут в его старой комнате. Так что остается только диван, а я не уверена, что он достаточно длинный для маленького Зака.
Харриет теребила ткань своей юбки.
– Я заказала номер в «Скулхаус инн».
У матери отвисла челюсть.
Отец пристально смотрел в окно.
– А зачем ты сделала это? – Мать вскочила и бросилась к окну. Она дернула занавески, потом бросилась к двери и выключила свет на крыльце. – У тебя есть здесь комната, и мы ждем, что именно здесь ты остановишься. Ты ведь не часто приезжаешь, по раз ты здесь, должно быть именно так.
– Если она не хочет жить здесь, не надо заставлять, – заметил отец.
И опять стрелы чувства вины достигли цели.
– Я останусь сегодня ночью, – сказала Харриет, вставая. Она наклонилась, взяла огромный кусок пирога. И добавила: – Давайте разберемся с этим завтра, хорошо?
Мать всплеснула руками:
– Это неплохая идея. Но утро наступит рано. Мне нужно будет пойти в магазин к восьми часам, так что, если ты хочешь получить завтрак, тебе придется встать задолго до этого.
Харриет кивнула.
– Я уверена, что проснусь. – Она пересекла комнату, взяла свою сумочку и надела на плечо ремень дорожной сумки. – Спокойной ночи, папа, – мягко сказала она и направилась к лестнице.
Ее ноги сами знали дорогу. Могло пройти лет больше, чем было ее сыну, но ее тело знало каждую трещинку и зарубку на ступенях. Она стала подниматься по лестнице, балансируя под весом багажа, и затаила дыхание, гадая, не настоят ли они на том, чтобы пойти следом за ней.
Но позади нее не было слышно ни шагов, ни голосов.
Харриет опустила плечи, сделала глубокий вдох и пошла по коридору к спальне своего детства.
Она была та же самая, и все же другая.
Она была другая, и все же та же самая.
Осталась латунная кровать и ее белый туалетный столик принцессы, который она получила в подарок на свой восьмой день рождения. Она тогда просила набор масляных красок, а родители подарили ей туалетный столик с зеркалом и обитый розовым бархатом табурет.
Харриет опустила сумки на пол. Тарелка с пирогом, которую она поставила на прикроватную тумбочку, звякнула о рамки фотографий. Она присела на корточки и стала разглядывать фотографии. Ни на одной из них ее не было. Везде были двое ее племянников с разными людьми, которых Харриет не знала.
Она пожала плечами и стала раздеваться. Детская кроватка, которую она смутно помнила, занимала место между шкафом и туалетным столиком. Она была засыпана мягкими игрушками, в большинстве своем совершенно новыми. Одна из них привлекла ее взгляд, и Харриет на цыпочках приблизилась.
– Эй, Бадди, – сказала она, доставая поблекшего розового кролика с почти оторванным по шву ухом. Харриет прижала старого любимца к груди. Она вдохнула знакомый запах детского талька, смешанного со слезами. Кажется, она всегда обнимала Бадди, когда плакала по ночам.
Она откинула покрывало с двуспальной кровати и положила мягкую игрушку на одну из подушек, хотя вряд ли она будет безутешно рыдать сегодня ночью. Она давно перестала плакать, потому что слезы ужасно изматывали ее и ей не нравилось, как она выглядела потом.
Харриет стащила сапоги и бросила одежду на розовый бархатный табурет. Выключила свет и скользнула, обнаженная, между простынями. Ей нужно было сходить в ванную, но она дождется, когда в доме станет тихо. Ее мать никогда не поймет, почему Харриет выбрасывает ее драгоценный пирог в унитаз.
Так что она прижала Бадди к щеке и закрыла глаза. Она лежала в этой же самой кровати много лет назад в ту ночь, когда они с Джейком Портером занимались любовью. Она тихонько прокралась в дом, стараясь не разбудить родителей, прижимая руки к груди, снова и снова повторяя про себя все те слова, которые он говорил ей, снова и снова чувствуя его в своем теле…
В этот вечер Джейк Портер опять целовал ее. После всех этих лет она чувствовала его прикосновения, такие нежные и в то же время такие жаркие, на своем лице, на губах, на шее. Она задрожала и обняла подушку. Джейк Портер воспламенял внутри ее что-то такое, чего не мог бы сделать никакой другой мужчина, и она ушла от него. Что, если бы она осталась? Что, если бы она провела с ним одну ночь? Со вздохом она перевернулась на живот и сунула голову под подушку.
