Текст книги "Проклятая шахта. Разгневанная гора"

Автор книги: Хэммонд Иннес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

– Мы доедем до Терцимы, а потом свернем налево, – сказала Джина, обращаясь ко мне. – Санто-Франциско – деревня, расположенная над Авином. Нужная нам вилла находится на полпути между этими деревнями.

Дорога была узкая, а на обочинах – кучи пыли, которая густым облаком тянулась за нашей машиной. Мы ехали по равнинной местности, покрытой виноградниками и апельсиновыми плантациями.

В пять часов мы наконец добрались до виллы. Сама вилла примостилась на возвышенности, представлявшей собой сгусток лавы, которая по мере сползания вниз постепенно остывала, густела и наконец здесь закончила свой путь. Это был типичный белый особняк с плоской крышей и балконами под красной черепицей. Тыльной стороной вилла лепилась к горе, а фасадом выходила на виноградники и раскинувшееся за ними море с Капри на горизонте. Выйдя из машины, мы попали в настоящее пекло. Солнце уже зашло, но воздух был тяжелый и жесткий, словно сирокко, пришедший из Сахары. Я пожалел, что приехал сюда. Джина рассмеялась и взяла меня за руку:

– Подождите, вот попробуете здешнее вино – и не будете таким мрачным. – Она взглянула на гору, вздымавшуюся над виллой, и задумчиво проговорила: – Думаю, что ночью от Везувия можно будет прикуривать.

Мы вошли в дом. Внутри было довольно прохладно. Жалюзи на окнах были опущены. Похоже, вся прислуга вышла приветствовать нас: старик со старухой с грубыми, морщинистыми лицами, молодой человек с бессмысленной улыбкой на лице и молоденькая девушка в юбочке много короче, чем полагалось бы. Меня проводили в комнату на первом этаже. Старик принес мои вещи. Он раздвинул венецианские шторы, и я увидел вершину Везувия. Черное облачко дыма возникло над кратером, поднялось вверх и растаяло, а следом за ним появилось другое.

– Не желает ли синьор выпить «Лакрима Кристи»? – спросил старик заискивающим тоном.

Я кивнул.

Он одарил меня беззубой улыбкой и поспешно удалился. Двигался старик с удивительным проворством, словно боялся замешкаться.

Через несколько минут он вернулся с графином вина и бокалом.

– Как вас зовут? – спросил я.

– Агостиньо, синьор.

Джина была права. Такого вина не найти в тратториях. Его полагается выдерживать.

Ванную я отыскал без особого труда. В просторном помещении, выложенном плиткой, помимо огромной ванны были ножная ванна и биде.

Я принял ванну, побрился и переоделся. Потом спустился вниз. Агостиньо накрывал на стол в одной из комнат. Я спросил его, где графиня.

– Она принимает ванну, синьор.

Я кивнул и вышел на воздух. Поодаль от виллы я увидел несколько хозяйственных построек и направился туда. Одно из строений, выкрашенное розовой краской, по-видимому, было отведено под барак для рабочих. Какая-то девушка доставала воду из колодца. На ней было черное хлопчатобумажное платье, не прикрывавшее колени, и по тому, как двигалось ее тело пол платьем, я понял, что она не носит нижнего белья. Она взглянула на меня, и белозубая улыбка озарила ее грязное коричневое лицо. Возле каменной постройки, где, судя по всему, находился давильный пресс для винограда, старуха доила буйволицу, жевавшую жвачку.

Я повернулся и пошел назад, стараясь понять, за каким чертом Джина привезла меня в это деревенское захолустье.

Подходя к вилле, я услышал звуки рояля, доносящиеся оттуда, и голос Джины, исполнявшей арию из оперы Гуно «Фауст». Я поднялся по ступенькам вверх и вошел в гостиную, находившуюся слева от входа. Джина сидела за роялем в узком белом вечернем платье, с кроваво-красным рубином на шее и белым цветком в волосах. Не прерывая пения, она улыбнулась мне.

Закончив арию, она крутанулась на табурете:

– Фу! Какая невыносимая жара. Дайте мне что-нибудь выпить. Вон там. – Кивком она указала, где именно стоят напитки.

– Что вы будете пить?

– Там есть лед? Я кивнул.

– Тогда я выпью «Белую леди». – Она изобразила гримаску, означавшую просьбу не переусердствовать.

Подавая ей бокал, я спросил:

– Почему вы предложили поехать именно сюда?

Она посмотрела на меня. Потом многозначительно улыбнулась и нежно провела рукой по клавишам.

– Вы не знаете? – Она выгнула дугой брови, изобразив удивление. – Здесь я могу делать все, что мне правится, и никто не расскажет моему мужу, что он рогоносец. – Внезапно она запрокинула голову и рассмеялась. – Вы глупец, Дик. Вы ничего не знаете об Италии, верно? Во время войны вы провели здесь два года – и ничего не знаете. Ничего!

Она ударила по клавишам с неожиданной силой. Потом допила свой бокал и снова заиграла.

Я стоял и смотрел на нее, испытывая неловкость и смущение. Она была так не похожа на женщин, которых я знал прежде. Я желал ее. Но все же что-то меня сдерживало: то ли врожденная осторожность, то ли моя проклятая нога – не знаю. Музыка звучала с нарастающей страстью, и она запела. Но тут вошел Агостиньо и сказал, что ужин подан. Очарование момента развеялось.

Я не помню, что мы ели, но хорошо помню, что пили – прекрасное золотистое вино, мягкое, как шелк, с прекрасным букетом. После обеда – орехи, фрукты и «Алеатико». Это крепкое вино с острова Эльба. Джина то и дело наливала– мне, словно хотела напоить меня допьяна. Ее грудь высоко вздымалась, так что мне казалось, она вот-вот вырвется из платья без бретелек. Красный рубин сверкал у нее на шее, а глаза были зеленые-зеленые. Я чувствовал, как мое сознание постепенно заволакивает туман.

Кофе и ликеры подали в другой комнате. Джина продолжала петь, не сводя с меня глаз. Наконец она изо всех сил забарабанила по клавишам, извлекая из рояля какофонию звуков, и встала. Она наполнила свой бокал и подошла ко мне. Села рядом и позволила мне обнять себя. Ее губы оказались теплыми и податливыми, но тело ее противилось мне.

– Мне хотелось бы, Дик, чтобы вы не были таким милым человеком, – сказала она ласковым полушепотом, а когда я спросил, что она имеет в виду, она улыбнулась и потрепала меня по волосам.

И в этот момент я услышал шум самолета. Двигатели отчаянно ревели. Я весь напрягся, опасаясь, что он того и гляди рухнет на виллу, настолько низко он летел. Но страхи мои развеялись, когда я понял, что самолет совершил посадку.

– Я думаю, он сел, – сказал я и приподнялся с дивана, но она притянула меня к себе.

– Они часто пролетают здесь, – ответила она. – Это самолет из Мессины.

Я протер глаза и попытался объяснить ей, что самолет из Мессины не может лететь с востока на запад, но потом решил, что это не важно, и умолк. Я был слишком пьян.

Вошел Роберто. Он не постучал. Просто вошел и стоял, глядя на меня взглядом злобного животного. Джина оттолкнула меня и вскочила на ноги. Они стали разговаривать о чем-то вполголоса. Теперь тяжелый, плотоядный взор Роберто был прикован к ней. Я был не настолько пьян, чтобы не понять, что» это означает. И вдруг я начал смеяться. Джина повернулась ко мне. Кровь хлынула ей в лицо, глаза расширились и потемнели от гнева. Она подскочила ко мне:

– Почему вы смеетесь?

Я нс мог остановиться. Наверное, потому, что был слишком пьян.

Она наклонилась ко мне:'

– Прекратите. Слышите? Немедленно прекратите! Мне казалось, она догадалась о причине моего безудержного смеха и поэтому ударила меня по лицу.

– Я говорю вам, перестаньте! – крикнула она срывающимся голосом.

И то ли неприятный звук ее голоса подействовал на меня, то ли звон пощечины, но так или иначе я перестал смеяться.

Она все еще стояла, склонившись надо мной, и в какой-то момент я подумал, что сейчас она влепит мне очередную пощечину. Ее лицо было искажено страстью.

– Я же говорила вам, что родилась в трущобах Неаполя… – Она прервала себя на полуслове и быстро отошла к столику с напитками. Вернулась она с пузатым коньячным бокалом, наполненным почти до краев.

– Выпейте, – приказала она, вручая мне бокал. – А потом вы должны лечь в постель.

Я не хотел коньяку и, немного протрезвев, начал всерьез беспокоиться.

– Зачем вы меня сюда привезли? – Язык у меня все еще заплетался, и я не мог сфокусировать взгляд на ее лице.

Она опустилась на диван рядом со мной:

– Извините меня. Дик. Я не хотела ударить вас. Что-то случилось со мной. Видно, подействовала жара.

– Чья это вилла?

Она прижала мою голову к груди:

– Вы задаете слишком много вопросов. Почему вы не желаете пустить все на самотек?

Ее рука скользила по моим волосам, пальцы нежно массировали виски. И это действовало на меня успокаивающе.

– Закройте глаза, а я буду вам петь.

Она напевала неаполитанскую колыбельную. Глаза у меня стали слипаться. Каким-то образом в руках у меня оказался бокал, и я выпил его содержимое. Ее голос то приближался, то удалялся. Я слышал то сонное жужжание пчелы, то слабый плеск воды. Потом кто-то помог мне улечься в постель. Я услышал, как она сказала по-итальянски:

– Теперь он уснет. – Ее голос доносился откуда-то издалека.

А потом голос Роберто:

– Хорошо.

Какое-то шестое чувство подсказывало мне, что я не должен засыпать. Я собрал всю свою волю в кулак. В душной комнате не чувствовалось даже малейшего движения воздуха. Меня мутило, и в конце концов я скатился с кровати и отыскал тазик. Меня бросило в холодный пот, но стало гораздо легче, и голова прояснилась. Я клял себя за глупость. Надо же было приехать на уединенную виллу с такой женщиной, как Джина, и напиться до бесчувствия!

Я стоял, наклонившись над тазиком и вытирая полотенцем холодный пот со лба. В вилле было тихо. Я взглянул на часы: был уже второй час.

Я чувствовал себя гораздо лучше. Я ополоснул тазик и умылся. Вытирая лицо, я пытался понять, для чего Джине понадобилось напоить меня.

Я положил полотенце в полной решимости отправиться к Джине, комната которой, насколько я понял, была где-то рядом. И тут я вспомнил о фонарике, лежавшем у меня в чемодане. Открывая его, я заметил красную вертикальную полосу между створками ставен. Я раздвинул их, и моему взору предстало потрясающее зрелище: мрачная громада Везувия в ореоле бледного сияния. От кратера, как раз в сторону виллы, ползли два ярко-красных ручья лавы.

Я обернулся и взглянул на комнату. Она была освещена зловещим красным светом. Я взял фонарик и двинулся к двери.

Едва сделав несколько шагов, я увидел тень некоего мужчины, двигавшегося мне навстречу. Это была моя собственная тень, подсвеченная Везувием.

Я подошел к двери и повернул ручку. Но дверь не открылась. Я повернул ручку в другую сторону – тот же эффект. Тогда я изо всех сил рванул дверь на себя и понял, что оказался в западне. Меня охватил ужас. Началось извержение Везувия, он совсем рядом, и мне суждено погибнуть под грудой горячего пепла. Я уже готов был громко воззвать о помощи, но, к счастью, благоразумие взяло верх. Стоя у окна, я наблюдал за пылающей громадой вулкана. Сердце отчаянно колотилось у меня в груди, но разум прояснился. Извержение не началось, по крайней мере, об извержении, подобном тому, что было в 79 году нашей эры, пока речи не идет. Сегодня усилились выбросы газа, но это сияние исходит главным образом от выплескиваемых наружу сгустков лавы. А коль скоро вилла вне опасности, зачем мне пороть горячку только из-за того, что дверь оказалась закрытой? Скорее всего, ее просто заклинило.

Я стал снова пытаться открыть дверь. Но у меня опять ничего не получилось, и я вспомнил ту кошмарную ночь в «Эксельсиоре». Меня вновь обдало холодным потом, но я тотчас же отогнал жуткую мысль, сказав себе, что ничего подобного просто не может быть. Но тогда все-таки почему заперта дверь? Почему Джина напоила меня так, что я не могу стоять на ногах? И чья это вилла?

Я вспомнил слова, сказанные Максвеллом, – о том, что так или иначе я причастен к исчезновению Тучека. Человек, называющий себя Ширером? Хильда сказала, что он в Неаполе. Я осветил комнату фонариком. Его яркий белый луч казался надежным и дружелюбным. Я закурил, отметив про себя, как дрожала у меня рука, державшая спичку. Но, по крайней мере, я был предупрежден. Я посмотрел на Везувий. Все небо, казалось, было охвачено пламенем. На дороге, ведущей в Авин, как в сцене из «Потерянного рая», мелькнули фары автомобиля. Он медленно подъехал и остановился. В полнейшей тишине хлопнула внизу входная дверь. Я непроизвольно напрягся. Послышался скрип ступеней, и внезапно я понял, что кто-то направляется в мою комнату.

Я закрыл ставни и подошел к двери. Ладони у меня взмокли от пота, и я крепко вцепился в фонарик, чтобы он не выскользнул из моей руки. Я приложил ухо к двери и прислушался. Снаружи явно кто-то был. Я не слышал, а скорее чувствовал чье-то присутствие. Очень медленно ключ в двери повернулся. Я стал так, чтобы оказаться за дверью, когда она откроется.

Я не видел, а только слышал, как поворачивается ручка двери, а когда дверь распахнулась, моя рука, в которой я держал фонарик, оказалась зажатой в углу. И прежде чем я успел поднять руку с фонариком для улара, человек прошел мимо меня к кровати. Я выскользнул за дверь и устремился в дальний конец коридора, устланного толстым ковром, заглушавшим шаги. Дом был объят тишиной, но это была настороженная тишина, которая, казалось, подстерегала меня.

И тут из моей комнаты донесся крик:

– Роберто! Агостиньо!

Как раз напротив лестницы находился туалет. Дверь была приоткрыта, и я быстро прошмыгнул туда. А тем временем из моей комнаты выскочил человек небольшого роста и побежал по коридору к лестнице, продолжая звать Роберто и Агостиньо. Он, судя по всему, был вне себя от гнева. Услышав его шаги на лестнице, я выглянул из своего укрытия как раз в тот момент, когда одна из дверей в другом конце коридора распахнулась. Я увидел силуэт мужчины, направляющегося в мою сторону. Не доходя до туалета, он включил фонарик, и в тени, мелькнувшей на стене, я узнал Роберто с всклокоченными волосами и заспанной физиономией, застегивающего на ходу брюки. Я ощутил исходящий от него аромат Джиннных духов, обильно сдобренный потом.

Роберто помчался вниз по лестнице, а я покинул свое убежище. Я догадывался, кто был тот человек, который явился ночью явно по мою душу. Но мне нужно было знать наверняка. Джина привезла меня сюда. Она накачала меня спиртным. Я вдруг разозлился, и это придало мне уверенности. Если я возьму за глотку эту маленькую суку, то вытрясу из нее правду.

Я распахнул дверь комнаты, из которой вышел Роберто. Ставни были закрыты. Было темно, жарко и душно. Я запер дверь изнутри.

– Все в порядке? – спросила Джина сонным голосом. Я включил фонарик и направил его на огромную двуспальную кровать. Видимо, она почувствовала что-то неладное и быстро села в кровати, натягивая простыню на голое тело. Волосы у нее были влажными от пота и в полном беспорядке.

– Кто это? – спросила она.

– Фаррел, – ответил я, подивившись тому, что когда-то считал ее привлекательной. – Оденьтесь, я хочу поговорить с вами, – сказал я с нескрываемым чувством презрения. – И не вздумайте шуметь, а то я вас стукну. Дверь заперта.

– Что вам нужно? – Она попыталась соблазнительно улыбнуться, но голос звучал испуганно, а улыбка получилась как у профессиональной проститутки.

Ее пеньюар валялся посреди комнаты на полу. Подняв его, чтобы бросить Джине, я ощутил уже знакомый мне аромат духов.

– Оденьтесь.

Она пожала плечами и накинула пеньюар.

– Итак, кому принадлежит эта вилла?

Она молчала, заслонив рукой глаза от слепящего света фонарика. Я подошел к ней и отвел ее руку от лица.

– Кому принадлежит эта вилла? – повторил я. Она продолжала молчать, глядя на меня в упор. Отвращение переросло в злость – злость на себя за то, что я оказался таким дураком. Я схватил се за руку и с силой заломил назад. Она застонала.

Наверное, она поняла, что я действительно зол и не остановлюсь ни перед чем.

– Пожалуйста, не надо! Вы сломаете мне руку! Эта вилла принадлежит синьору, которого вы встретили в Милане.

– Ширеру?

– Да, да, синьору Ширеру.

Итак, я действительно оказался в западне. У меня возникло жгучее желание прикончить ее. Я ринулся к балкону и раздвинул ставни. И услышал, как Джина охнула от испуга, когда комнату залило огненное сияние Везувия. С балкона как на ладони были отчетливо видны виноградники, казавшиеся оранжевыми в красном сиянии Везувия, подсвеченном бледным светом луны. А вокруг виллы рыскали темные фигуры разыскивавших меня людей.

Я вернулся к Джине. Я успел справиться с волнением, и мой мозг работал вполне четко.

– Это он просил вас привезти меня сюда?

– Да, – чуть слышно прошептала она. В ее огромных глазах был панический страх.

– И напоить?

– Да. Прошу вас, Дик. Я не могла не…

– Мне казалось, что вы ненавидите этого человека.

– Да, да, но…

– Зачем ему нужно было заманить меня сюда? Он собирался убить меня? Он испугался, что я знаю…

– Нет, нет, он не собирался причинять вам зла. Он только хотел что-то.

– Хотел что-то? – Я снова схватил ее за руку. – Что именно?

– Не знаю.

Я сердито встряхнул ее:

– Чего он хотел?

– Говорю вам, я не знаю.

Внезапно я вспомнил кое-что, представившееся мне сейчас очень важным:

– Почему тогда в Касамиччиоле вы были так озабочены моей ногой?

Она не ответила, и я повторил свой вопрос.

– Вы хотели похитить мой протез? Это он просил вас об этом?

Она кивнула.

– Зачем?

– Не знаю. Он попросил меня «об этом, вот и все.

– Он был в Касамиччиоле?

– Да.

И вдруг меня осенило. Я вспомнил, как, напившись до бесчувствия в баре отеля в Пльзене, я свалился в постель, предварительно отстегнув протез. И я вдруг стал смеяться, смеяться над собой. Какой же я идиот!

– Почему вы смеетесь? – В ее голосе чувствовался страх.

– Потому что теперь я знаю, что все это значит.

Я стоял, глядя на нее и пытаясь понять, почему все-таки она заманила меня в эту ловушку.

– Вы любите этого человека?

Это казалось мне единственно возможной причиной. Она села, не обращая внимания на то, что ее пеньюар

распахнулся.

– Я уже говорила вам, что ненавижу его. Он… он настоящий кретин.

– Тогда почему вы безоговорочно слушаетесь его?

– Иначе он погубит меня. – Она снова легла, запахнув пеньюар. – Он много чего обо мне знает, и, если я не буду слушаться, он все расскажет моему мужу.

– О Роберто?

– Нет, не о Роберто. – Она потупила взгляд. – У него находится нужная мне вещь.

Из открытого окна донеслись голоса. Она некоторое время прислушивалась к ним, потом сказала:

– Теперь, я думаю, вам лучше уйти.

Но я не придал значения ее словам. Я думал о Вальтере Ширере. Он был жесток. Но он не стал бы шантажировать женщин ни при каких обстоятельствах. Причина всего происходящего коренилась в другом. Я больше не сомневался в том, кто именно рыскает сейчас вокруг виллы.

– Его имя Сансевино, не так ли? Она взмолилась, уставившись на меня:

– Умоляю вас… я ничего не понимаю.

– Его настоящее имя, – повторил я нетерпеливо. – Сансевино? – Но это имя ей, видимо, ни о чем не говорило. – Его зовут доктор Сансевино, и он – убийца.

– Доктор Сансевино, – задумчиво промолвила она. – Вы говорите, он доктор? – Потом она нерешительно кивнула: – Да, я думаю, он доктор.

Иль дотторе. Мои руки сжались в кулаки. Если бы только он мне попался! Я подумал о Хильде Тучек, о таинственном исчезновении ее отца. Интересно, он убил Тучека или только мучил?

– Где Ян Тучек?

– Я не знаю, где Тучек. Я никогда не слышала этого имени. – Она опять откинулась на подушки. – Уходите, вам нужно бежать.

Я медлил. Не мог же я силой заставить се говорить; вполне возможно, она действительно ничего не знала о Тучеке. Сансевино наверняка не рассказывал ей больше, чем считал нужным. Я выглянул в окно. Ничего подозрительного я не обнаружил. Наверное, меня ищут где-нибудь в другом месте, другом конце участка. Может быть, я сумею выбраться отсюда через парадную дверь. Я подошел к двери и потихоньку повернул ключ. Стены коридора были розовыми в исходящем от Везувия свете. В доме было тихо.

– Дик! – окликнула меня Джина.

Я повернулся и увидел ее по-прежнему сидящей, но только с сумочкой в руках.

– Не будьте идиотом. Вам опасно здесь оставаться. Я не ответил, но. как только я двинулся к двери, она сказала:

– Подождите минутку.

Она соскользнула с кровати, босиком подбежала ко мне и сунула что-то мне в руку.

– Возьмите это, – прошептала она.

Я почувствовал прикосновение металла, и мои пальцы сомкнулись на рукоятке маленького автоматического пистолета. Ее рука нежно коснулась моей.

– Вы очень плохо обо мне думаете, да? Но не забывайте, мы с вами принадлежим к двум разным мирам. Уходите и не возвращайтесь.

Она крепко стиснула мою руку, потом повернулась и пошла к кровати.

Я вышел в коридор и закрыл за собой дверь. Вилла казалась вымершей. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было шипение, похожее на шум волн или воды в трубах. Этот характерный звук сопровождал непрерывный выброс газа из кратера вулкана.

Я достиг лестницы и стал спускаться вниз. С протезом было довольно трудно идти по голой каменной лестнице, не производя никакого шума. Внизу ставни на окнах оставались закрытыми, и было темно, как в пещере. Фонарем я воспользоваться не смел, так как мои преследователи могли оказаться где-то поблизости, но ощущение тяжести пистолета в руке успокаивало.

Я оказался перед дилеммой: дождаться Сансевино или попытаться удрать немедленно. Но тут я вспомнил совет Джины: «Уходите и не возвращайтесь сюда», – и решил ему последовать. К тому же в темноте вся моя храбрость куда-то испарилась.

Я направился к входной двери. Она была заперта, и ключа в замке не оказалось. Темнота, окружавшая меня, казалось, вдруг ожила. Я должен во что бы то ни стало выбраться из этой темноты. Если он настигнет меня в темноте, я пропал. Я содрогнулся при одной только мысли о его руках. В паническом страхе я отпрянул назад и оказался у окна. Оно было закрыто ставнями, запертыми на висячий замок. Я попытался пройти в столовую. Там ставни тоже были заперты. Я снова очутился в полной темноте и ощутил панический страх: я в ловушке, из которой нет выхода. Я вернулся в холл и в нерешительности остановился. Может быть, мне попробовать бежать через кухню, подумал я, и вдруг заметил слабый свет, проникавший из полуоткрытой двери, ведущей в комнату, где вечером Джина играла на рояле.

Я пересек холл, толкнул дверь и с облегчением вздохнул. Прямоугольник красного света против двери. По комнате сновали тени, но меня это не беспокоило. Главное – здесь на окне не было ставен.

Я ринулся было прямо к окну, но что-то вдруг заставило меня обернуться. Мне показалось (а может, действительно было так), что кто-то сидит за роялем. Я замер на месте, кровь бешено стучала у меня в висках. Однако никто не обнаружил своего присутствия, поэтому после некоторого колебания я решительно распахнул окно. Ночной воздух подействовал на меня благотворно.

– Тебе душно, Фаррел?

Я живо обернулся; сердце, казалось, вот-вот остановится. Голос доносился сзади, оттуда, где стоял рояль.

– Мне тоже не спится.

Человек говорил с американским акцентом, но с каким-то неприятным присвистом. Рояль ожил, нашептывая мелодию американской песенки военных времен «Маршируя по Джорджии». Эту мелодию постоянно насвистывал Ширер, чтобы удержаться от крика во время так называемых газовых экспериментов, которым он подвергался в лагере. Я включил фонарик и осветил лицо человека, сидящего за роялем. Это был Ширер. Но не настоящий. Имя этого человека чуть было не сорвалось у меня с языка, но я вовремя спохватился. Может быть, мне удастся сблефовать. Если я смогу внушить ему!..

– Бог мой, ты напугал меня. Что ты здесь делаешь? Я думал, ты в Милане.

– Я здесь живу. Может, ты выключишь свой фонарик? Он слепит мне глаза.

Какое-то мгновение я колебался. Если я оставлю фонарик включенным, то, может быть, мне удастся незаметно достать пистолет, который дала мне Джина. Но потом я подумал: вряд ли он не запасся оружием в ожидании моего прихода – иначе для чего же он оставил это окно незапертым? – и выключил фонарик. Но как только снова стало темно, я пожалел, что не выстрелил в него.

– Не спится?

– Я немного поспал. Но потом мне стало плохо. Боюсь, я слишком много выпил.

– Где же ты был? Гулял в саду?

– Нет, я же говорю, мне стало плохо. Я слышал, как кто-то звал Роберто и Агостиньо. Это был ты?

– Да, это был я. А где же все-таки находился ты? Когда я узнал, что ты здесь, пошел тебя поприветствовать, но нигде не нашел. Где ты был?

– Я же сказал, мне было плохо. Я был в туалете.

– В туалете? – Он вдруг засмеялся. Я думаю, он был уверен, что я ни о чем не догадываюсь. – Как тебе нравится этот фейерверк? Великолепное зрелище! Вся дорога отсюда до Авина забита машинами с туристами, глазеющими на Везувий.

– Невероятно, – пробормотал я. – Как ты думаешь, это не опасно?

– Трудно сказать. За два года, что я здесь живу, ничего подобного я не видел. Он всегда вел себя тихо, как мышка.

– Эта вилла твоя?

– Ну да, разве Джина тебе не сказала?

– Нет. – Потом я добавил: – Извини, я не приехал бы, если бы знал.

– Может быть, поэтому Джина тебе и не сказала. Мы с ней старые друзья, и, если ей захотелось привезти тебя сюда, значит, все в порядке.

Я постепенно привык к темноте и видел, что его глаза пристально следят за мной. Думаю, что если бы я не пребывал в таком нервном напряжении, то нашел бы эту ситуацию смешной. Теперь я знал, что он хочет заполучить мой протез, а он не знал, что я об этом знаю.

– Думаю, пора спать, – сказал я.

– Я тоже так считаю, – сказал он, – но сначала надо выпить. Чего тебе налить?'

– Спасибо, ничего.

– О, прекрати. Не заставишь же ты меня пить в одиночку.

– Я и так выпил сегодня слишком много.

– Ерунда! Я настаиваю.

Ом подошел к столику с напитками. Я не видел, что он там делает, только слышал позвякивание бокалов. Я направился к двери, но он остановил меня:

– Иди сюда, Фаррел. Чистый коньяк, вот что тебе нужно.

– Нет, мне не хочется.

– Черт побери, это тебе не повредит.

Голос его сделался резким, а глаза сверкали в полутьме, как два раскаленных уголька. Я был уверен, что он подмешал чего-нибудь в коньяк, но если я откажусь пить, то он наверняка придумает еще какой-нибудь способ заполучить желаемое.

– Ладно, – сказал я и взял стакан.

– Ну, поехали.

– Будь здоров.

Я поднес бокал к губам. В нем действительно был коньяк. Я слегка пригубил его и тотчас же опрокинул все его содержимое на пиджак. Я думал, он не заметит, но он заметил:

– Зачем ты это сделал?

Я допустил оплошность и сознавал это, потому что теперь он заговорил уже тихим голосом, в котором слышалась угроза. И без всяких потуг на американский акцент. Это был Сансевино, говорящий по-английски.

Я ничего не ответил. Мы молча смотрели друг на друга. Волосы у меня на голове зашевелились, и засосало под ложечкой. Игра окончена. Я знал, кто он, и он знал, что я это знаю. Я сунул руку в карман пиджака. И совершил еще одну ошибку. Теперь он знал, что я вооружен. Он шмыгнул к роялю. Я заметил на пюпитре тусклый блеск металла. Когда он схватил пистолет, мой уже был нацелен в его сторону.

Но в этот самый момент в прямоугольнике окна я увидел громадное огненное облако, с ревом несущееся по небу. Этот рев был подобен реву пятидесяти тысяч составов, одновременно мчащихся по тоннелю. Дом заходил ходуном. Казалось, земля раскололась на части от столкновения с другой планетой.

Я увидел Сансевино с револьвером в руке. Он стоял и, словно завороженный, смотрел в окно. Я проследил за его взглядом и увидел, что вся вершина Везувия охвачена огнем. Из кратера с жутким грохотом вырывались потоки кипящей лавы.

Шум все нарастал, становясь совершенно невыносимым. Это был голос охваченной гневом горы – она облегчала свой распираемый ветрами каменный желудок. Эти ветры-газы и испражнения – лава исторгались ею из собственного чрева на высоту, достигавшую многих тысяч футов. Я застыл на месте, потрясенный разворачивающимся на моих глазах зрелищем. Перед моим мысленным взором возникли Помпеи, погребенные под миллионами тонн пепла, и его жители, застигнутые врасплох за своими обыденными делами и спустя 2000 лет представшие взору вездесущих туристов. Интересно, тогда происходило нечто похожее? И был такой же грохот? Суждено ли нам быть погребенными здесь на радость будущим археологам? Все эти мысли, перемежающиеся картинами моей личной жизни, проносились у меня в голове, пока я взирал на это чудовищное зрелище. А в ушах у меня стоял такой звон, что казалось, он никогда не кончится и никаких иных звуков отныне в природе существовать не будет.

Потом вдруг все прекратилось так же неожиданно, как и началось. Наступившая тишина показалась еще более страшной, чем грохот, растворившийся в глубине черного неба. Казалось, все живое погибло. Между тем и виноградники, и апельсиновые плантации никуда не исчезли и не были засыпаны пеплом. Только все вокруг приобрело красный цвет. Все было залито красным заревом Везувия. Как в преисподней.

А потом огонь потух, и свет сменился сумерками. Как при закате солнца, когда оно опускается за горизонт. Я взглянул на Везувий. Красные полоски лавы постепенно тускнели. Гору окутывала завеса, она сделалась непроницаемо-черной. И как только исчезли отсветы пламени, все вокруг погрузилось во тьму. Невозможно было увидеть ни виноградники, ни апельсиновые плантации, ни даже окно на фоне кромешной темноты.

А потом что-то застучало по черепице, как бывает во время града, но это был не град. Повеяло запахом серы и я понял, что с вершины вулкана на нас обрушился пепел.

Я знал, что это означает. Вот она – пепельная лавина, под которой погребены Помпеи. История повторяется. И вдруг мною овладело спокойствие и абсолютное безразличие ко всему происходящему. После сильного нервного потрясения от испытанного страха воспринимаешь смерть как нечто неизбежное, логическое завершение событий. Именно такие чувства владели мною, когда я вглядывался в беспросветную ночь за окном, пронизанную запахом серы и шумом сыпавшейся на землю золы. Я смирился со своей судьбой, а коль скоро смирился, то ничто меня уже не могло испугать.

Но теперь я способен был воспринимать и другие звуки. Хлопнула дверь, и я услышал, как кто-то бежит по коридору на втором этаже. Вилла, казалось, очнулась от оцепенения. Ее обитатели вздохнули с облегчением. Вот так же оживают джунгли, когда замирает грозный рык тигра, вышедшего на очередную охоту. Сансевино тоже пришел в себя. Он помчался по коридору. Пробегая мимо меня, он крикнул:

– Быстро! Быстро! В машину.

Я последовал за ним вниз по лестнице. На улице в свете фонарика была отчетливо видна густая завеса пепла, сыпавшегося с неба. Мелкие его частички блестели, кружась в воздухе. Свет фонаря высветил мое лицо, и я услышал голос Джины:

– Мы уезжаем отсюда? Уезжаем?

Во дворе Сансевино давал Роберто какие-то указания.

– Они пошли за машинами, – сказал я ей.