Текст книги "Одинокий лыжник"

Автор книги: Хэммонд Иннес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

В Понта делле Альпи мы остановились, чтобы надеть на колеса цепи. Дорога была очень скользкой. Около двух часов ночи, вскоре после того, как мы проехали Кортино, капитан Штельбен приказал остановиться. Я сверился с картой. Мы находились на перевале, который назывался Тре Крочи, а большое здание, мимо которого мы незадолго до этого проехали, должно было быть отелем «Тре Крочи».

Капитан сказал, что у него имеется запечатанный пакет, который, согласно предписанию, он должен был вскрыть здесь. Он при мне вскрыл пакет и прочел находившиеся там бумаги. По его словам, там говорилось, что золото приказано оставить под охраной в машинном отделении канатной дороги неподалеку отсюда. Капитан возглавил колонну, и мы свернули с шоссе. Через несколько сот метров нас остановил часовой, который вызвал караульного начальнику. Появился капрал, и капитан Штельбен показал ему приказ. Капрал сказал, что обязан связаться со своим офицером, который находится внизу, в отеле. Капитан возразил, что подобная задержка невозможна, и снова сослался на приказ, в котором говорилось, что груз должен быть доставлен без задержки и складирован до наступления рассвета. Он заверил капрала, что как только ящики будут сложены и заперты, он лично отправится вместе с ним к его командиру.

Капрал согласился. Мы сорвали пломбы и начали перетаскивать ящики в сани канатной дороги. Капрал и его два солдата помогали нам. Во время работы капрал высказал мне недоумение по поводу того, что ему не было позволено связаться с командиром. Он был баварец и служил в зенитной батарее, которая охраняла лыжные Части, Проходившие здесь обучение.

– Сани могли вместить только половину ящиков. Загрузив их, я вместе с капралом пошел доложить капитану Штельбену. Капрал снова начал настаивать, чтобы ему было позволено связаться с командиром. Капитан очень разозлился и грозил отдать капрала под военный трибунал за неподчинение приказу гестапо. Тут я заметил, что мы управимся и без капрала. Тогда капитан Штельбен согласился пойти вместе с капралом к его командиру. Он приказал мне отправиться с санями наверх, а одного из моих людей оставить охранять остальной груз. Так я и сделал.

В конце трассы подъемной канатной дороги находилось небольшое здание, похожее на бетонированный блиндаж: это было машинное отделение подъемной дороги. Вокруг были отрыты окопы для зенитки и прислуги. Едва мы успели разгрузить сани, как в машинной раздался телефонный звонок. Я поднял трубку. Звонил капитан Штельбен. Он приказал прислать за ним сани, а ящики подтащить на край самого глубокого окопа. Отправив сани, я приказал своим людям перетащить ящики. От трассы канатной дороги туда была протоптана тропа, круто идущая вверх. На ней было очень скользко. Людям приходилось трудно. Они открыто выражали свое недовольство, так как до того они были уверены, что мы направляемся на родину.

Мы не успели перетащить все ящики, когда появился капитан. Он был недоволен нашей медлительностью и все время поглядывал на часы. Он был очень встревожен. Но солдаты ворчали даже в его присутствии, и он обвинил меня, что я их распустил.

Когда все ящики были установлены на краю окопа, капитан приказал мне:

–      Отведите ваших людей в машинное помещение, капрал. Я хочу с ними поговорить.

Я и оба моих солдата встали в углу машинной, где было попросторнее. Я нервничал так же, как и мои люди. На этой стадии войны дисциплина в армии упала, но мы все еще боялись гестапо.

Вошёл капитан и закрыл за собой дверь. Лицо у него дергалось, и я обратил внимание, что его мундир запачкан кровью. Левая рука тоже была в крови. Я подумал, что он упал и поранил руку. Он был возбужден и нервно сжимал ремень автомата, который висел у него на груди.

– Один ящик разбит, и часть золота похищена, – сказал он. – Я обыщу всех по очереди. Кругом!

Мы отупело повернулись лицом к бетонной стене.

Почему-то я обернулся и увидел в руках капитана автомат. В тот же миг он начал стрелять. Я подпрыгнул к электрической лампочке, которая была ввернута в стену как раз над моей головой, и кулаком разбил ее. При этом я споткнулся обо что-то и упал. В помещении стало совершенно темно. Оно наполнилось едким дымом, гулко продолжала звучать автоматная очередь. Я был почти оглушен.

Темноту прорезал луч карманного фонарика. Я лежал не шевелясь. Из-за зубчатого колеса мне было видно, как капитан подошел к стене и принялся осматривать лежавших там солдат, которых он застрелил. В одной руке у него был фонарь, в другой автомат. Дверь была близко от меня. Ползком я добрался до нее. Когда я открыл дверь, капитан обернулся и выстрелил. Пуля попала мне в плечо. Я все же выполз наружу и вдруг куда-то провалился. Я катился вверх тормашками по крутому склону и застрял в глубоком сугробе. Оказывается, я катился по санной трассе.

С трудом выбравшись из сугроба, я спрятался среди деревьев. Вскоре я услышал скрип полозьев. Это спускался капитан Штельбен. Тела двух убитых солдат лежали поперек саней. Через несколько минут внизу раздались выстрелы. Когда все стихло, я вернулся к трассе канатной дороги, но кто-то поднимался на санях наверх, й я снова спрятался. Сани прошли довольно близко от меня, и я узнал капитана.

Тогда я направился вниз. Там я нашел капрала, того самого, который отводил капитана к своему командиру. Он лежал ничком. Снег под его головой побурел от крови. У него была штыковая рана в горло. Немного поодаль лежали четыре солдата. Один из них был удушен. Трое других застрелены.

Я не знал, как быть. Боялся, что мне никто не поверит. Перевязал рану. К счастью, кость не была задета. Мне повезло, меня захватили в машину, которая направлялась в Италию. Так я попал в Триест, а оттуда на фелюге в Корфу. Затем, переодевшись в гражданское платье, на шхуне я добрался до Салоник, где в 1941 году стояла наша часть и где я знал людей, которые могли мне помочь.

Подписываясь под этими показаниями, я клянусь, что все вышеизложенное является правдивым отчетом того, что произошло. Это первое заявление, которое я сделал по поводу случившегося.

Ганс Хольц.

Салоники 9/Х—1945 г.».

Инглез аккуратно сложил листки и протянул Керамикосу.

–      Никак не ожидал прочесть об этом, – сказал он. – Я подозревал нечто подобное, но у меня не было никаких данных. Штельбен на допросах показывал, что по дороге их остановили какие-то взбунтовавшиеся солдаты. В перестрелке все его люди, в том числе вестовой, который служил ему верой и правдой шесть лет, были убиты, а ему самому удалось бежать, и на рассвете он добрался до отеля «Тре Крочи». Там он встретил командира зенитной батареи и все ему рассказал. Затем он добрался с оставшимися девятнадцатью ящиками до Инсбрука, где сделал такое же заявление в гестапо.

–       Да, я слышал об этом, – сказал Керамикос. – Один из моих людей видел это. Гестапо арестовало его?

–      Нет. В это самое время начались беспорядки, и его срочно направили в Италию усмирять коммунистические бунты в больших городах. Я допрашивал его, когда он был арестован, но мне так и не удалось сбить его с первоначальной версии. – Инглез посмотрел на Керамикоса и спросил: – А почему вы показали мне заявление Хольца?

–      А вы считаете, что из этого заявления вы узнаете, где спрятано золото?

–      Он убил солдат около четырех часов ночи. Явился в отель «Тре Крочи» в семь тридцать утра. Следовательно, в его распоряжении было около трех часов, в течение которых он должен был схоронить убитых им людей и упрятать двадцать один ящик с золотом. Он не мог успеть перетащить ящики в другой тайник.

Керамикос пожал плечами.

– Возможно, вы правы, – сказал он.

–      Зачем же вы показали мне заявление Хольца?

–      Потому, что, друг мой, заявление Хольца может подсказать только, где золото было, а не где оно есть. Не забывайте, что Штельбен некоторое время владел этим домом и в его услужении были двое немцев. Они пробыли здесь больше двух недель, пока их не арестовали.

–      Они были здесь одни?

–      Да. Альдо и его жена были отпущены в отпуск на месяц.

–      Странно, что эти двое немцев оказались убитыми во время мятежа в Реджина Чели.

Керамикос улыбнулся.

–      Да, – сказал он. – Это было кому-то на руку. Но кому?

Тут нас перебила Карла.

–      Что вы там шепчетесь? Секреты?

–      Никаких секретов от вас, Карла, – галантно отозвался Инглез. – Мы просто гадаем о том, что сделал ваш маленький Гейндрих с телами немецких солдат, которых он здесь убил.

–      Что вы имеете в виду?

–      Не делайте вида, будто вам ничего неизвестно. Где он похоронил их и золото?

–      Откуда мне знать? – Она нервно теребила пальцами пуговицу на своей красной кофте.

–      Разве вы не были здесь, когда два немецких солдата работали на Гейндриха? – спросил Инглез.

–      Нет. Я была в Венеции.

–      Значит, он вам не доверял? – с кривой усмешкой спросил Керамикос.

Она не ответила.

Инглез обернулся к Вальдини, который незаметно подошел к нам, и спросил:

–      А где были вы в это время?

–      Я тоже был в Венеции, – ответил сицилиец. Он смотрел на Карлу. Гадкая ухмылка играла на его лице.

–      Ты же был в Кортино, – удивленно произнесла она.

–      Нет, ответил он с той же усмешкой. – Я был в Венеции.

–      Но ведь я велела тебе отправиться в Кортино! Ты мне сказал, что был в Кортино. – Она была явно встревожена.

–      Я был в Венеции, – повторил он.

–      Ах, вот оно что, – заметил Керамикос. – Вам велели следить за Штельбеном и двумя его приятелями, а вы позволили себе остаться в Венеции. Интересно, почему?

–      Не было необходимости ехать в Кортино. Оба немца были друзьями Мэйна. Они блюли интересы Карлы. И Мэйна...

Мэйн взял фальшивую ноту и поднялся. Никто этого, не заметил. Все они смотрели на Вальдини. А маленький сицилиец не отводил взгляда от Карлы.

–      Значит, вы оставались в Венеции? – спросил Керамикос. – Зачем?

–      Я следил за Мэйном, – медленно ответил Вальдини.

–      Ты шпионил за мной! – по-итальянски вскричала Карла.

В уголках глаз Вальдини собрались морщинки, и весь он напыжился.

–      Ты думаешь, что можешь дурачить меня? – ответил он. В голосе его послышалась ярость. – Думаешь, у меня нет гордости? Было время, когда ты была счастлива произносить: «Да, да, сеньор Вальдини». А когда я разрешил называть себя Стефаном, ты была на седьмом небе от счастья! Я плевал на Штельбена и всех остальных. Это была твоя работа, служба. Но тут другое дело. Я больше не верю тебе!

Он схватил Карлу за запястье и хорошо разученным приемом перебросил ее через себя.

Не успели мы пошевельнуться, как Мэйн пересек комнату, схватил Вальдини за воротник, повернул к себе и ударил кулаком между глаз. Сицилиец отлетел назад, шмякнулся спиной об стену и рухнул, как мешок. Мэйн обернулся и настороженно посмотрел на нас, сунув правую руку в карман куртки.

–      Будь внимателен! Котелок закипел, и Мэйн вооружен, – на ухо прошептал мне Инглез и обернулся к Мэйну. – Тех двух немцев, случайно, звали не Вильгельм Мюллер и Фридрих Манн? – Он выпалил эти имена, словно прокурор, завершающий свою речь на процессе.

Слова Инглеза произвели на Мэйна заметное действие. Лицо его сморщилось, посерело, и он медленно оглядел комнату.

–      Вы связали с ними Карлу, – продолжал Инглез холодным, трезвым тоном. – Она познакомила их со Штельбеном. И Штельбен был рад воспользоваться их помощью, потому что они были бандитами и никого бы не взволновало их исчезновение. Штельбен догадывался, что это ваши люди. Когда они разнюхали для вас то, что вам было нужно, вы устроили так, что их арестовали вместе со Штельбеном.

–      Стало быть, по-вашему, я организовал и то, что их застрелили во время тюремного бунта? – усмехнулся Мэйн.

–      Это было нетрудно. Вы, конечно, были знакомы с нужными людьми, – отрезал Инглез.

–      Почему вы так считаете? – Мэйн глядел теперь только на Инглеза. От его самоуверенности не осталось и следа. Мне хотелось, чтобы Инглез прекратил дальнейший разговор. Атмосфера становилась слишком накаленной.

–      Потому, – медленно отчеканил Дерек, – что вы не Джильберт Мэйн.

Кто же я, в таком случае? – Левая рука Мэйна сжалась в. кулак.

–      Убийца и бандит, – отчеканил Инглез. – Мы едва не схватили вас в Неаполе в сорок четвертом году. Вы дезертировали во время высадки в Салерно и организовали в Неапольском порту банду. Кроме дезертирства вас обвиняли в убийствах и грабежах, а также в том, что вы проводили скрывавшихся от возмездия военных преступников через границу. Именно поэтому я заинтересовался вами. Мы взяли вас в Риме через три месяца после освобождения города. Вы и ваша девица были схвачены в трактире. Именно тогда вы и получили этот шрам. Я допрашивал вас. Вы меня узнали, когда я появился здесь, но подумали, что я не узнаю вас, потому что, когда я видел вас в последний раз, голова у вас была забинтована.

–      Просто чудеса, – заметил Мэйн. Он пытался вернуть себе обычную самонадеянность. – Вы принимаете меня за кого-то другого. Моя военная служба довольно проста. Я был капитаном в артиллерии. Попал в плен и после побега служил в ЮНРРА. Можете проверить в архивах Военного министерства.

–      Я это сделал перед отъездом из Англии, – тихо произнес Инглез. – Капитан Джильберт Мэйн пропал без вести в январе 1944 года; возможно, погиб в сражении под Кассина. А двумя месяцами позже он якобы бежал из лагеря военнопленных. Это были вы. Явившись в штаб английских войск с документами капитана Мэйна, вы жаловались на контузию, частичную потерю памяти, и вам было разрешено поступить на службу в ЮНРРА. Вы попросили, чтобы вас направили в Грецию, где было мало шансов встретиться с кем-нибудь из офицеров артиллерийского полка, в котором служил Джильберт Мэйн. Лично я считаю, что Джильберт Мэйн погиб на фронте, а вы завладели его документами. Вас же зовут Стьюарт Росс, а Мюллер и Манн являлись членами вашей неапольской шайки.

Мэйн деланно рассмеялся. Он был бледен и встревожен.

–      Сперва вы обвинили меня в том, что я намеревался убить Блэйра, затем Карлу, теперь...

–      Это правда, – хриплым голосом вмешалась Карла. – Правда до последнего слова. Я знаю, что это правда. – Она с трудом поднялась на ноги. Даже под слоем пудры лицо ее посерело. Она едва сдерживала слезы. – Ты хотел убить меня. Ты говорил, что узнаешь, где спрятано золото. Ты говорил, что любишь меня. Ты говорил, что, когда мы найдем золото, мы поделим его пополам и ты женишься на мне. Но ты врал. – Голос ее дрожал, она была на грани истерики. – Ты все время врал мне. Это ты купил «Кол да Варду» на аукционе. Я узнала об этом вчера. И ты знаешь, где спрятано золото. Ты, ты! – заголосила она. – Пусть оно принесет тебе несчастье, как принесло другим!

Мэйн пошел к Карле. Не было никаких сомнений в его намерении. Он был мертвенно бледен от душившей его злобы. Когда он замахнулся, чтобы ударить ее, Вальдини, который уже пришел в себя, вытащил револьвер, однако Мэйн опередил его, Он выстрелил в сицилийца в упор. Маленькое темное пятно вдруг появилось на ярко– голубой куртке Вальдини, он охнул и повалился навзничь.

Первой пришла в себя Карла. Она закричала и опустилась на колени перед Вальдини. Мы смотрели, как она приподняла его голову и шелковым желтым платком принялась вытирать кровь с губ. Он открыл глаза, пытался улыбнуться, но голова его откинулась назад, и он затих.

–      Стефан! – закричала она. – Стефан! Не оставляй меня!

Но он был мертв.

Все еще поддерживая его голову, она оглядела нас. Она рыдала. Мне кажется, это было самое волнующее во всем происшедшем – ее плач по Вальдини.

–      Зачем ты убил его?! – обессиленно произнесла Карла. – Он любил меня. Бедный Стефан! Никого у меня не было ближе его. Никого. Он один по-настоящему любил меня. Зачем ты убил его?!.

И тут, казалось, она взяла себя в руки. Она опустила голову-Вальдини на пол, встала и начала медленно приближаться к Мэйну. Он следил за ней, одновременно не спуская с нас глаз, все еще держа пистолет в руке. Она приблизилась и остановилась перед ним. Глаза у нее были широко открыты, в них горел дикий огонь.

–      Ты дурак! – сказала она. – Мы могли бы поделить между собой золото. Мы могли бы быть счастливы всю жизнь. Почему ты сделал так, что Гейндриха арестовали? И тех твоих двух друзей? Все это было так явно.

– Вид золота был непереносим для них, – резко, хрипла ответил Мэйн.

Карла вздохнула.

–      Всю жизнь я прожила с мужчинами, которые обманывали и убивали. Но ты, ты, я думала, честный человек. Я думала, ты действительно любишь меня. В Венеции я была так счастлива при мысли, что мы разбогатеем и заживем счастливо, ничего не опасаясь. Но ты уехал, а Гейндриха и твоих двух приятелей арестовали... Я хотела, чтобы Стефан проследил за тобой. И тогда я поняла, что все уже позади, что ты любил не меня, а только золото. Это ты торговался со мной на аукционе. Ты решил убить Стефана, и меня. Ты грязный, паршивый лжец! —, Она произнесла эти слова ровным, спокойным тоном, но затем голос ее стал громче. – Теперь ты убил Стефана. Почему же ты не убиваешь меня? У тебя есть оружие. С оружием в руках тебе нечего бояться. Убей же меня, ну! Почему ты не стреляешь? – Она рассмеялась. – Ты идиот, Джильберт! Ты должен сейчас же убить меня и всех остальных! Подумай о золоте и вспомни, что ты единственный оставшийся в живых, кто знает, где оно. – Она горько усмехнулась. – Оно не принесет тебе счастья. Аривидерчи, Джильберт.

Она повернулась и медленно, не торопясь, вышла из комнаты.

Мы проводили ее глазами. Не знаю, как другие, но я ждал, что Мэйн вот-вот начнет стрелять, и впился ногтями в ладонь. Лицо Мэйна было белым, как мел, угрюмым, и он медленно начал поднимать пистолет, но вдруг расслабился, и рука опустилась. Послышалось шарканье лыжных ботинок Карлы по лестнице.

Мэйн вдруг улыбнулся, словно желая вызвать у нас сочувствие, но ответом ему была гробовая тишина. Лицо у него вытянулось, и я вдруг ощутил, что он растерян. Он не знал, на что ему решиться – может быть, даже перестрелять всех нас на месте. У меня похолодело в желудке. «Если он поднимет пистолет, – ныряй под стол», – прошептал Инглез. Я почувствовал полную беспомощность и, признаюсь, страх. Во рту у меня пересохло... Вся эта сцена до сих пор жива в моей памяти... до мельчайших подробностей.

Казалось, так, не шевелясь, мы стояли, прислонясь к стойке бара, долгие часы. Альдо с полотенцем в одной руке и со стаканом в другой, лязгая зубами и тряся лысой головой. Я и Дерек и Керамикос. И Мэйн перед нами с пистолетом в руке. В действительности прошло несколько секунд. Шаги Карлы донеслись до нас сверху. Затворилась дверь. Карла вошла в комнату Вальдини.

Мэйн взглянул наверх. Он тоже прислушался к шагам, доносящимся сверху, и, наверное, жалел, что не застрелил Карлу, когда ему предоставлялась такая возможность. Затем, как будто бы ничего не случилось, он обратился к нам:

–      Простите, джентльмены, но мне придется просить вас отдать оружие, если оно у вас имеется. Вы первый, Керамикос! Подойдите к столу, чтобы я вас хорошо видел. – И он взмахнул пистолетом. – Не бойтесь, – сказал он, видя, что грек замешкался. – Я не застрелю вас. Мне понадобится ваша помощь, когда мы будем откапывать золото.

Казалось, что Керамикос колеблется.

Инглез повернулся к нему и произнес:

–      Лучше подчинитесь, прежде чем им снова овладеет страх.

Керамикос улыбнулся.

–      Да, пожалуй, так будет лучше, – проговорил он и, шагнув к столу, вопросительно взглянул на Мэйна.

–      Повернитесь.

Керамикос подчинился.

Я почти приготовился к тому, что сейчас раздастся выстрел. Но Мэйн приблизился к Керамикосу и натренированными движениями ощупал его.

Следующая была очередь Инглеза. У него тоже оказался пистолет.

–      Теперь вы, Блэйр.

–      У меня нет оружия, – сказал я, подходя к столу. Мэйн рассмеялся.

–      Овечка среди волков, не так ли? – сказал он, однако обыскал меня. Итальянец был едва жив от страха.

– Уберите его отсюда, – по-итальянски произнес Мэйн, кивнув на Вальдини.

Мэйн обернулся к нам.

–      Этот скот и вовсе свихнулся, – сказал он. – Может быть, вы будете любезны и отнесете его куда-нибудь в снег. – Он вновь овладел собой. Он говорил о Вальдини так, словно это была разбитая миска, осколки которой следовало замести. – Пока что не ходите в свои комнаты, – прибавил он. – Сперва я должен их осмотреть и к тому же заняться Карлой.

Он подошел к телефону и, вырвав шнур из розетки, направился к двери.

–      Что вы собираетесь с ней делать? – спросил Инглез.

Мэйн осклабился и вышел. Мы услышали его тяжелые шаги сперва в коридоре, а затем на лестнице. Раздался треск взламываемой двери и женские вопли, которые вскоре стихли. На лестнице вновь послышались шаги. Возвращался Мэйн. Он вошел и остановился, увидев, что никто из нас не двинулся с места.

–      Что с вами, ребята? – спросил он. Пистолет он убрал и казался почти веселым.

–      Вы убили ее? – спросил Инглез.

–      Боже мой, конечно, нет! Просто связал, вот и все. Ей не удалось найти оружие у Вальдини. – Он ткнул подбородком на Вальдини. – Инглез! Уберите его вместе с Блэйром. А вы, Керамикос, пойдемте со мной.

–      Я бы выпил, пожалуй, – сказал я.

–      Налей-ка и мне. Скоро обед.

Я посмотрел на часы с кукушкой. Они тикали, как ни в чем не бывало. Стрелки показывали половину первого.

–      Даже подумать о еде не могу.

–      Боже, ведь тебе приходилось видеть кое-что и похуже, – сказал Инглез, принимая у меня бокал.

– Да, – ответил я. – Но то была война. На войне свыкаешься с мыслью о смерти. Но хладнокровно убить человека, вот так, совсем другое дело. Я думал, что он и ее застрелит.

–      Не беспокойся, это еще впереди. Он и нас застрелит, если мы что-нибудь не предпримем. – Он поднял бокал. – Твое здоровье! – Внешне он был совершенно спокоен. – Смешно, – продолжал он, – как действует на людей золото. Возьмем, к примеру, Штельбена. Он убил девять человек с такой же легкостью, с которой мы с тобой могли бы сократить текст сценария. То же самое Мэйн. Бандит, который убивает без всякой мысли, без всяких эмоций. Его волнуют только его собственные дела.

–      Какого черта ты влез в эту историю? – спросил я.

Он бросил на меня быстрый взгляд.

–      Я знал, что раньше или позже, ты задашь мне этот вопрос. – Он задумался. – Знаешь ли, я сам уже несколько минут задумываюсь над этим. Гордость, возможно, и ненасытная жажда острых ощущений. Ты знаешь, как офицер разведки я был на хорошем счету. Я брался не за все дела. Но дело Штельбена меня заинтересовало. Я не мог усидеть сложа руки. И когда ты прислал мне фотографии, я понял, что был прав. Я узнал Мэйна, да, пожалуй, и Керамикоса. Мне оставалось только приехать и посмотреть, что тут происходит. Но сегодня утром, когда я сказал о том, что котелок закипает, я и не предполагал' что события развернутся так стремительно. – Он похлопал меня по плечу. – Извини. Я вовсе не хотел впутывать тебя в такую опасную историю, Нейль.

–      Так давай выбираться из нее, – сказал я.

–      Но как?

–      Мы сможем добраться до Тре Крочи на лыжах?

–      Конечно, сможем. Но Мэйн не дурак. Он, конечно, все. предусмотрит, вплоть до лыжных ботинок. Во всяком случае, давай попытаемся.

Он Сказался прав. Мэйн находился у двери в чулан, где хранились лыжи, и стук лыж дал нам понять, что он заставил Керамикоса связывать их.

–      Помогите Керамикосу.

Мы вошли в чулан. Мэйн внимательно наблюдал за нами. Кроме наших, там было еще несколько пар лыж. Мы связали их по трое вместе, после чего он велел отнести их на платформу, откуда повел нас в машинное отделение канатной дороги. Снегу навалило много, местами он доходил до колен. Мэйн отпер дверь, и мы вошли внутрь, довольные тем, что укрылись от резкого ветра. Но и внутри было холодно и стоял влажный запах, какой обычно бывает в нежилых бетонных помещениях. Все внутри было покрыто серой пленкой цементной пыли. Снег залепил зарешеченные окна. Ветер завывал в проеме, через который выходил наружу трос. Я взглянул на противоположную стену. Именно там Штельбен застрелил солдат, судя по отчету капрала Хольца. На ней не было никаких следов пуль. Она была гладкой, серой, монотонной. Инглез перехватил мой взгляд и прошептал:

–      По-видимому, Штельбен заново зацементировал стену.

Мы сложили лыжи и две пары ботинок в угол возле щита с рубильником и вышли на мороз. Мэйн запер дверь. Увязая в снегу, добрались мы до платформы.

–      Начнем работать сегодня, – сказал Мэйн. – Пока что прошу вас находиться у бара, чтобы я мог всех вас видеть.

В гостиной было тепло. Мы отряхнулись от снега, и он начал растекаться лужицами по полу. Джо стоял у стойки бара.

–      Где вы пропадаете, черт побери? – спросил он. – И что происходит с Альдо? Он кажется еще глупее обычного. Разбил два стакана и пролил бутылку коньяка.

Анна накрывала на стол. Она испуганно воззрилась на нас. Румянец исчез с ее лица, и оно больше не казалось светлым и радостным. Джо протянул Инглезу несколько роликов.

–      Может быть, это даст вам представление о возможностях проводить съемки здесь, – пробурчал он.

–      А где вы проявляете пленку? – спросил Инглез.

–      Позади кухни, на мойке, – ответил он. – Холодно там чертовски, но зато вода под боком.

Было совершенно очевидно, что он ничего не подозревает. Инглез принялся рассматривать негативы. Было очень странно стоять у стойки и пить с человеком, который ничего не ведает о том, что здесь только что произошло.

Инглез внезапно задержал внимание на каком-то снимке.

–      Что тут у вас, Джо? – спросил он.

Джо наклонился к нему.

–      Ах, этот снимок я сделал в первый вечер, когда мы прибыли сюда. Хороший снимок при лунном освещении. Я вышел из дома и сделал его из-за деревьев позади канатной дороги. Хорошо получился, не правда ли?

Инглез внимательно разглядывал негатив.

–      Да... вполне прилично. А что он там делает? – Он ткнул пальцем в негатив.

Джо взял пленку и посмотрел.

–      Не знаю. Вроде бы что-то измеряет. Это очень оживляет снимок. Только из-за этого я и сделал его. Хотел, чтоб на заднем плане кто-нибудь двигался...

–      А он знает, что вы снимали?

–      Конечно, нет, боже ты мой! Иначе все было бы испорчено! Тогда он бы не двигался так естественно.

Я взял у него из рук ролик. Большой палец он держал на негативе, на котором была изображена задняя стена «Кол да Варда» с высокой, покрытой снегом крышей, толстыми сосновыми сваями-подпорами и машинное отделение канатной дороги, над которым был выстроен отель. Лунный свет отражался в окне машинного отделение, и на этом фоне виднелся силуэт человека. Было нетрудно распознать невысокую ладную фигуру. Это был Вальдини. Он стоял, растопырив руки, словно измерял стену. Я даже мог различить в его руках складную рулетку. Затем он пошел вдоль здания. Потом я увидел край входной двери в дом, и Вальдини исчез.

–      Недурно, не правда ли? – произнес Инглез. – Можешь посмотреть и все остальные. В этом ролике есть несколько отличных пейзажей. – Пока он разглядывал третий ролик, я послушно просмотрел первые два.

–      Неплохие снимки. А ты уже все посмотрел? – спросил я у Инглеза, протягивая Джо ролики.

Инглез пристально взглянул на меня и тут же, обернувшись к Джо, начал с ним долгую техническую дискуссию о достоинствах определенного освещения и определенного угла при съемке. Я был предоставлен самому себе и дивился, почему снимок Вальдини, измеряющего стену, вызвал такой интерес.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Это был странный, полный драматизма обед. Мэйн сидел поодаль от нас, за другим концом стола. Хотя он обыскал наши комнаты, в том числе и комнату Джо, и убедился, что ни у кого из нас нет оружия, однако не хотел рисковать. Обед проходил в полном молчании. Мэйн нервничал, хотя пытался скрыть это. Мы были погружены в свои мысли, все, кроме Джо, который принялся рассказывать о своей съемке, но умолк, увидев, что Инглез не проявляет никакого интереса.

–      Что за дьявольщина происходит со всеми вами? – вопросил он. – И почему Мэйн сидит отдельно, словно прокаженный?

– Перестаньте, Джо, – проговорил Инглез. – Мы рассорились, вот и все.

Вот оно что! Вальдини и графиня тоже?

–      Да. Они обедают у себя наверху.

–Казалось, Джо удовлетворился этим объяснением и продолжал есть молча. Трудно было поверить, что он даже не подозревает, что произошло нечто ужасное. Все большее беспокойство овладевало Мэйном. Он не сводил с нас взгляда. По-видимому, он боялся нас, хотя мы и были безоружны. Он следил за нами холодными, бесстрастными глазами. Я вспомнил, как Штельбен застрелил тех людей внизу. Перед нами сидел еще один убийца.

Как только он заполучит золото, то, не задумываясь, перестреляет всех нас. Джо будет в безопасности, пока мы будем держать его в неведении относительно положения дел. Но Инглез и я – Мэйн наверняка уничтожит нас. Были ли какие-нибудь шансы на то, чтобы остаться в живых? Все это было похоже на обед с палачом в день казни. Я чувствовал себя неважно. Холодный пот проступил на лбу. Я оттолкнул от себя тарелку.

–      Вы не голодны, Блэйр? – спросил Мэйн.

–      А вы хотели бы есть на моем месте? – хмуро отозвался я.

–      Пожалуй, нет, – усмехнулся он.

Джо посмотрел на меня через стол.

–      Что с вами, Нейль? Уж не захворали ли?

–      Нет, нет, все в порядке, – ответил, я, но мой ответ не убедил его, и он прошел к бару и налил мне бокал. – Пожалуй, всем не мешает выпить. Может быть, это хоть немного исправит ваше настроение.

Однако и выпивка не помогла. Коньяк казался холодным и неприятным. Во рту у меня было по-прежнему сухо.

Как только обед закончился, Джо поднялся с места.

–      Боюсь, что мне придется покинуть это веселое общество.

Никто не проявил желания оставить его, и он отправился заниматься своими делами.

Мэйн встал и пошел наверх. Мы услышали, как повернулся ключ в дверях комнаты Вальдини, скрипнула дверь, захлопнулась, и ключ снова повернулся в дверях. Некоторое время спустя Мэйн вернулся и сказал:

–      Что ж, пожалуй, можно начать. Пойдемте со мной, Инглез.

Керамикос и я остались одни.

–      Неужели ничего нельзя предпринять? – сказал я.

Керамикос пожал плечами.

–      Очень трудно, когда имеешь дело с вооруженным человеком, который станет стрелять не задумываясь. Можете взять стул и трахнуть его по башке, когда он войдет в дверь. Или швырнуть в него бутылкой виски, в надежде оглушить. Или встать на лыжи и попытаться добраться вниз. Лично я предпочитаю подождать. Мэйн не единственный, у кого есть оружие. Я предполагал подобный оборот событий и принял кое-какие меры... Мне приходилось бывать во многих сложных передрягах, и я знаю, что всегда нужно дождаться определенного момента. Подождем, посмотрим, что будет дальше.