Текст книги "Сказка только начинается"

Автор книги: Хелен Брукс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Приняв душ, Марианна все не решалась выйти из роскошной ванной. Целую вечность она сушила волосы, а затем укладывала непослушную массу золотых кудрей в два тугих узла по бокам головы. Хадсону всегда нравились ее распущенные волосы – он считал, что это очень сексуально, – и новая прическа преследовала две цели: насколько возможно, спрятать волосы и создать образ чопорной женщины, рядом с которой неуместны даже мысли о сексе. Несмотря на жару, Марианна накинула поверх ночной рубашки халат, доходящий до колен. Теперь на виду оставались только руки и ноги. Она потуже затянула пояс и открыла дверь, от души надеясь, что Хадсон припишет ее яркий румянец не смущению, а всего лишь действию горячей воды.

– Закончила? – Он сидел на огромном ложе, просматривая какой-то документ. Кровать была уже разгорожена барьером из подушечек. – А я пока читал мнения наших сенаторов по поводу одного нового закона, – небрежно заметил он, откладывая в сторону бумаги.

– Ты вообще когда-нибудь делаешь перерыв в работе?

– Разумеется, Анни, – когда находится более приятное занятие, – невозмутимо ответил он, явно наслаждаясь ее смущением. – Ничего нет лучше хорошего отдыха после хорошей работы.

Марианна вдруг заметила, что он скинул ботинки; вид босых мужских ног, утопающих в пушистом ковре, нежданно привел ее в смятение.

– Ванная свободна, – торопливо произнесла она.

– Благодарю.

В его голосе Марианна снова услышала отголосок какого-то тайного удовлетворения. Старательно глядя прямо перед собой, она присела на табуретку у кровати и принялась смазывать пылающее лицо кремом.

– Да не дрожи ты так! – раздраженно заметил Хадсон. – Я не кусаюсь, по крайней мере не слишком часто, – насмешливо добавил он.

– Хадсон…

– Да, Анни? – с подозрительной кротостью отозвался он.

– Не пора ли нам в постель? – Едва вымолвив эти слова, она прикусила язык. Проклятие, он не упустит возможности их обыграть!

– Согласен, – вежливо ответил он. – Я уж думал, ты никогда не попросишь! – Мягко улыбнувшись, он направился в ванную. Но у дверей остановился. – Хорошо придумано, но не сработало.

– Что не сработало? – Она уставилась на него, ожидая очередной насмешки.

– Твоя прическа.

Марианна на секунду зажмурилась, чтобы скрыть смятение, а затем гневно взглянула на Хадсона.

– Иду, иду. – И он исчез в ванной. Марианна знала, что ночи в Марокко жаркие, и потому взяла с собой из Англии несколько легких, совсем прозрачных ночных рубашек. Даже самая скромная из них – та, что была на ней сейчас, – не оставляла простора воображению.

Может быть, лечь в халате? При такой удушающей жаре халат – все равно что шуба в летний день, но можно укрыться одеялом, а затем стянуть под ним халат и бросить на пол. Да, пожалуй, так она и сделает. Только при потушенном свете – легкое шелковое одеяло почти ничего не скрывает.

Марианна легла на кровать, подобрала ноги под халат и натянула на себя одеяло. Несколько подушек, составляющих барьер, упали, и пришлось сооружать его заново. Не успела Марианна закончить все приготовления и взять в руки книгу, как дверь ванной отворилась. Она уставилась в книгу: черные строчки прыгали у нее перед глазами.

– Так-то лучше! – довольно заметил Хадсон. Подняв глаза, Марианна обнаружила, что ее противник стоит в изножье кровати и на нем нет ничего, кроме маленького (слишком маленького!) полотенца, обернутого вокруг талии. И еще Марианна обнаружила, что не может оторвать от него глаз.

Мягкий свет ночника освещал его широкие плечи и мускулистую грудь. У нее перехватило дыхание: она и не подозревала, что мужчина может быть таким волосатым! Темные курчавые волосы покрывали грудь, плечи, ноги; может быть, подумалось Марианне, он так коротко стрижется, чтобы волосы на голове не вились столь же буйно, как на других частях тела.

Белое полотенце выразительно оттеняло загар на сильных бедрах. Хадсон был сложен как атлет – и так неотразимо, вызывающе мужествен, что ее охватила настоящая паника.

Хадсон шагнул к ней, и Марианна поспешно опустила глаза в книгу. Без сомнения, он заметил, как она его разглядывала.

– Замерзла?

Она ответила резче, чем хотела бы:

– Благодарю за заботу, я сниму халат, когда сочту нужным, – и смело встретила его непроницаемый взгляд.

– Анни, не надо меня бояться, – мягко попросил Хадсон. – Я не причиню тебе зла.

– Я и не боюсь. – Она говорила правду: боялась она не Хадсона, а себя. Хватит ли ей силы воли провести с ним ночь в одной постели и даже не прикоснуться к нему?

– Вот и славно, – улыбнулся он – она готова была убить его за эту улыбку! – Прошу извинить за полотенце, у меня нет с собой пижамы.

– А-а… – Больше Марианна не смогла выдавить из себя ни звука.

– А халат я, к несчастью, забыл в Танжере. – Он пожал плечами. – Ничего страшного, думаю, мне его пришлют.

– Да, конечно. – Господи, неужели он собирается спать раздетым? Только не это!

– Интересная книга? – Наклонившись, он заглянул к ней в книгу, и Марианна с ужасом заметила, что полотенце на бедрах намокло и просвечивает.

– Что? Да, да, конечно, – торопливо подтвердила она.

– Может быть, тебе будет удобнее читать, если… – И Хадсон все с тем же непроницаемым лицом сделал выразительный жест, как бы переворачивая что-то в воздухе.

Не может быть! Неужели она держит книгу вверх ногами?!

Увы, так и было. Оставалось лишь молить Бога, чтобы кровать разверзлась и поглотила ее.

– Ах да, я ведь ее уронила. Как раз перед тем, как ты вошел. И, должно быть… – Она оборвала себя, сообразив, что только смешит его бессвязными оправданиями, и притворно вздохнула: – А впрочем, я хочу спать.

– Я тоже.

С рассчитанной небрежностью он отбросил полотенце, и Марианна, хоть и старалась не отрывать глаз от его лица, заметила, что курчавые волосы у него на груди сходятся треугольником к животу. Не могла она не заметить и того, что находилось ниже.

– Спокойной ночи.

С пылающим лицом Марианна юркнула под одеяло. Он возбужден, она это видела! Пусть говорит что хочет – она не может не верить собственным глазам.

– Сладких снов, Анни, – глухо проговорил Хадсон.

Он лег по другую сторону кровати. В ноздри Марианне ударил свежий запах лосьона для бритья. Он заворочался под одеялом и тихо выругался, когда несколько подушек упали на пол. Марианна протянула руку и молча выключила ночник. Комната погрузилась во тьму. Она лежала, вытянувшись под одеялом, не смея ни пошевелиться, ни вздохнуть. Нервы ее были напряжены, как струна.

Удушливая жара спирала грудь. Осторожно, чтобы Хадсон ни о чем не догадался, Марианна заворочалась в постели, стаскивая халат. Наконец ненавистная тряпка полетела на пол.

– Так легче? – послышался глубокий голос Хадсона.

Марианна больно прикусила губу.

– Да, спасибо.

– Вот и хорошо. Спи, Анни.

Легко сказать! – раздраженно подумала Марианна. Хадсону, без сомнения, не привыкать засыпать в одной постели с женщиной; но она спит с мужчиной впервые, да к тому же при таких обстоятельствах, что хуже и вообразить трудно! Слезы обожгли ей глаза. «Не смей! – приказала она себе. – Закрывай глаза и спи!» Однако ей совершенно не хотелось спать.

Несмотря на размеры кровати и баррикаду из подушек, Марианна отчетливо ощущала малейшие движения Хадсона. Тщетно она старалась расслабиться: мысль о том, что любимый ею человек лежит в нескольких дюймах от нее и тоже желает ее – хотя бы чисто физически, – гнала прочь всякий сон.

Марианна уже отчаялась заснуть и решила, подождав несколько минут, выскользнуть из постели, отправиться в гостиную и чего-нибудь выпить, как вдруг, открыв глаза, увидела, что комната освещена бледными лучами рассвета. Она все-таки заснула и проспала всю ночь!

Несколько секунд Марианна лежала неподвижно, размышляя о том, сколько сейчас времени, затем вынула из-под одеяла руку с часами.

– Пять часов, – донесся из-за баррикады глубокий голос Хадсона, и Марианна оцепенела.

– Вот как? – осторожно спросила она наконец.

– Мне ли этого не знать – ведь я считал часы, – мягко ответил Хадсон, приподнявшись на локте и глядя на нее со странной теплотой в глазах.

– Ты не мог заснуть? – Глупый вопрос – ведь Хадсон только что дал на него ответ. Но один его вид лишил ее способности мыслить. Короткие волосы его были слегка растрепаны, а темные круги под глазами, как ни удивительно, только прибавляли ему сексуальности.

– Да, Анни, я не мог заснуть, – ответил он насмешливо и грустно.

– Жаль.

– Знаешь, мне всегда было интересно, как ты выглядишь по утрам, – прервал ее Хадсон. – Теперь знаю.

Сумрачный голос его заставил Марианну сжаться. Сколько раз она сама мечтала просыпаться рядом с ним!

– Ты похожа на взъерошенного котенка, – мягко продолжал он, – море золотистых кудряшек и огромные медово-зеленые глаза. Не хватает только мурлыканья. Но я могу заставить тебя замурлыкать, Анни. И так, что тебе понравится.

Увы, в этом Марианна не сомневалась ни на минуту.

– И ты это знаешь. – Марианна прикрыла глаза, но слишком поздно: он успел уловить в ее взгляде отблеск желания. – Что же тебя удерживает?

Марианна поняла, что единственное ее спасение – оскорбить его и превратить разговор в перепалку.

– Тебе хочется в это верить, да? – резко спросила она. – Великий Хадсон де Санс, лучший в мире юрист и любовник. Есть ли на свете хоть одно дело, в котором ты не первый? – поинтересовалась она с убийственным (хоть и неискренним) сарказмом, плотнее заворачиваясь в одеяло.

– Перестань, Анни, – негромко ответил он, мягко разворачивая ее к себе. Марианна безвольно поддалась, хотя следовало немедленно вырваться из его рук. – Ты притворяешься, и весьма неискусно. Юристу нетрудно отличить настоящую стерву от неумелой комедиантки.

– Не понимаю, о чем ты, – с отчаянием в голосе прошептала Марианна.

– Во сне ты звала меня по имени, и не один раз, – спокойно продолжал он. – Что тебе снилось, Анни?

– Ничего. – На этот раз он не оставил ей выхода, она была в ловушке. Тошнота подступила к горлу, и Марианна съежилась под пронизывающим взглядом серых глаз, мечтая только об одном – чтобы он не прочел в глазах охватившего ее ужаса.

– Ты не просто звала меня. Ты шептала мое имя с придыханием, с тихими стонами – и я понял, что тебе снится, Анни. Хочешь знать, как я догадался?

– Не хочу! – пробормотала она.

– Я узнал эту жажду, это жгучее желание. – Марианна попыталась вырваться, но его рука сомкнулась на ее запястье, словно челюсти капкана. – Я хочу тебя, Анни! Если бы ты знала, как я тебя хочу!

Марианна застыла, охваченная острой, почти невыносимой болью.

– Но я не хочу тебя, – выдавила она, с трудом шевеля пересохшими губами. – У тебя ничего не выйдет.

– Неправда, – спокойно, почти бесстрастно ответил он. – Знаешь, Анни, – задумчиво продолжал он, – как ни странно, я не могу выкинуть тебя из головы. Ты как будто вошла в мою плоть и кровь – и мне это не нравится. Я, видишь ли, привык контролировать себя, и мне не по душе это чувство уязвимости.

– Я не делаю тебя уязвимым, – пробормотала Марианна, пораженная и испуганная его внезапной откровенностью. Она видела его саркастичным, гневным, холодно-равнодушным, научилась бороться с его обаянием и предупредительностью. Даже темная, чувственная сторона его натуры ее уже не пугала. Но сейчас, открыв ей свои тайные чувства и помыслы, Хадсон нанес ее сердцу почти смертельный удар.

Ей хотелось броситься ему на грудь и, покрыв лицо поцелуями, снова и снова клясться, что она любит его, что никогда и ни за что не причинит ему боли. Господи, какая мука!

– Ошибаешься, – угрюмо ответил он. – Так, как ты, меня ранили только однажды, много лет назад.

Марианна промолчала, но Хадсон успел заметить мелькнувшую в ее глазах ревность.

– Нет, не то, что ты подумала. Да, это была женщина, но речь идет не о любовной интрижке.

– Вот как? – Марианна и не скрывала, что не верит ему.

– Да, именно так. – Шумно вздохнув, он продолжал: – Черт возьми, раз уж я сболтнул об этом, то расскажу всю историю с начала до конца. Не хочу, чтобы у тебя создалось ложное впечатление. Между нами и без того слишком много секретов.

– Ты не обязан ничего мне объяснять, – напряженно произнесла Марианна, хотя лицо и голос ее, казалось, молили об объяснении.

– Это была моя мать, – негромко начал Хадсон. – Мне не исполнилось шести, когда она бросила отца и меня. Просто ушла из дома и не вернулась.

Он отпустил Марианну, но та не отодвину-лась, а, лежа радом, затаив дыхание, слушала его рассказ.

– Она ушла к любовнику, а им оказался не кто иной, как брат отца, – продолжал Хадсон тихим, напряженным голосом, показывающим, что воспоминания давних лет до сих пор для него мучительны.

– Твой дядя? – в ужасе переспросила она.

– Мой дядя, – подтвердил Хадсон.

Глаза его затуманились, словно были обращены в прошлое: он снова видел перед собой опустевший дом, испуганного, растерянного мальчика и его несчастного отца.

– Он тоже бросил жену и детей, чтобы бежать с ней. Вот такой необычный вариант банального «любовного треугольника». Разумеется, вся семья была потрясена. Патриарх клана, мой дед, требовал, чтобы дочь вернулась к мужу, но она ничего не хотела слышать. Дед был сильным, властным человеком и, как видно, не допускал и мысли, что дочь его не послушается, хоть ей и было уже двадцать семь лет. Однако дед ошибся. Он испробовал все: посулы, угрозы, шантаж, – все без толку. Оказалось, что в упрямстве моя мать ему не уступала, – едко добавил Хадсон. – Прошло несколько недель, и стало ясно, что она не вернется. Она даже не попыталась связаться с нами. Тогда, по совету дедушки, отец отправился к ней сам. Он просил ее вернуться – она ответила отказом. Сказала, что хочет начать новую жизнь с Клодом и никто и ничто, кроме Клода, ее не интересует.

Марианна не осмелилась спросить, что сказала вероломная мать Хадсона о сыне, – впрочем, она догадывалась, каким будет ответ.

– Она решила порвать все связи с прошлым, – тихо продолжал Хадсон. – Начать все сначала. После встречи с отцом она связалась с дедушкой и предложила свои условия. Дед обеспечивает их с Клодом деньгами, они же в обмен уезжают в другую страну, где у Клода были налаженные деловые связи, и таким образом семья избегает скандала. Дедушка согласился.

– Но ведь ты рассказывал, что твои родители умерли, когда ты был еще маленьким, – заметила Марианна, вглядываясь в его угрюмое лицо. – Разве не так?

– Я сказал правду.

Хадсон растянул губы в безрадостной усмешке, и снова Марианна задумалась о том, насколько глубока незажившая рана в его сердце. «Как могла его мать… как могла женщина так бессердечно бросить маленького сына? – в ужасе и гневе спрашивала себя Марианна. – Неужели не понимала, какую травму ему наносит, как это предательство, пережитое в детстве, скажется на его представлениях о жизни?»

Теперь Марианна понимала Хадсона лучше, чем когда-либо. Ей стало понятно, что движет им, почему страдания всех угнетенных, обманутых, несправедливо обиженных находят в его душе такой сочувственный отклик. Он защищает беспомощных жертв, потому что сам когда-то был обиженным и беспомощным. Вот почему ему так важна работа юриста: для Хадсона это не просто лестница к богатству и успеху, но часть жизни, сама жизнь. Теперь понимала Марианна и то, откуда у Хадсона такая железная выдержка. Он должен был научиться управлять своими чувствами, иначе сошел бы с ума.

– Прошел год, и дядя решил, что работа в новозеландской фирме для него слишком тяжела, – с едкой насмешкой продолжил Хадсон. – На деньги, полученные от деда, он открыл собственное дело, но оно пошло не так успешно, как ему мечталось. Поразмыслив, Клод оставил мою мать и вернулся к семье. Моя тетя была католичкой: она не дала ему развода и, когда блудный муж вернулся, встретила его с распростертыми объятиями. Мать… – Хадсон сделал паузу. Когда он наконец заговорил, голос его звучал сухо и безжизненно. – Поняв, что Клод не вернется, она покончила с собой.

– О, Хадсон! Нет!.. – Голос у Марианны сорвался.

– Я никогда не мог понять, почему она выбрала смерть, – продолжал Хадсон все таким же бесцветным тоном. – Ведь отец много раз просил, умолял ее вернуться! – Он покачал головой. – Она предпочла умереть, но не возвращаться ко мне. Когда отец писал ей отчаянные письма, я… – голос его дрогнул, он отвернулся, – я прикладывал к ним свои записочки, писал, что очень ее люблю, что стану хорошим и послушным и ей никогда-никогда больше не придется меня ругать, пусть только вернется! Тогда, да и много позже мне казалось, что она ушла из-за меня – потому что я огорчал ее своим поведением. Я ведь в самом деле был настоящим маленьким негодником, – добавил он с вымученной улыбкой, снова поворачиваясь к Марианне. – Теперь-то, конечно, я понимаю, что дело было совсем не во мне. Но что мог понять в этой трагедии маленький мальчик? Ведь никто даже не поговорил со мной! Отец был в отчаянии – он безумно ее любил; а дед запретил даже упоминать ее имя.

Марианна слушала, глотая слезы.

– Через несколько месяцев отец сошел в могилу. Врачебное заключение гласило: сердечный приступ. Мне же кажется, он просто потерял волю к жизни. Ведь он жил только надеждой, что когда-нибудь она вернется к нему.

– А ты? – тихо спросила Марианна. – Что же было с тобой дальше?

– Со мной? Я переселился к дедушке и постепенно приучил себя не думать о родителях, не тосковать по ним, не нуждаться в них. Не сразу, конечно, но постепенно научился.

– А твой дядя?

– Год или два мирно прожил с законной женой. Но отношения их были безнадежно испорчены. Тетя больше не доверяла мужу, и, как скоро выяснилось, правильно делала. Он снова сбежал – с секретаршей. Оказалось, спутался с ней еще до знакомства с моей матерью. В общем, все это… – он презрительно скривил рот, – мерзко. Очень мерзко.

– О, Хадсон, мне так жаль! – Лицо его словно окаменело, и Марианна поняла, что сказала глупость.

– Нет, Анни, я не прошу жалости, – сухо ответил он. – Вымаливать сострадание как милостыню – это не по мне.

– Знаю, знаю! – поспешно, со слезами в голосе ответила Марианна, и искренность ее восклицания, казалось, растопила окутавший его холод.

– На свете случаются и более страшные трагедии, – тихо заметил он. – Все мы что-то скрываем: едва ли найдется семья, у которой не было бы своих скелетов в шкафу. Я по крайней мере был обеспечен – а разве мало детей, которые после гибели родителей оказываются на улице? Но я могу понять, что чувствует и чем живет такой одинокий, отчаявшийся беспризорник, – тихо добавил он. – Дедушка был заботливым опекуном, может быть, даже слишком: я почти никогда не оставался один. А как мне хотелось порой забиться в какую-нибудь дыру и там кричать, рвать на себе волосы, плакать навзрыд, проклинать мать за то, что она ушла навсегда, – и все же надеяться, отчаянно и глупо надеяться, что она вернется оттуда, откуда еще никто не возвращался. Хотя бы на миг, думал я, хоть в виде неясного призрака, но я все же увижу ее! Странно даже подумать, что делает с человеком надежда! Мне случается видеть людей, для которых, казалось бы, все потеряно, однако они, вопреки здравому смыслу, продолжают надеяться на чудо. И, знаешь, порой мне удается совершать чудеса. Добро побеждает зло, невиновный спасается от наказания, дети воссоединяются с любящими родителями. Как в сказке.

Марианна не осмеливалась даже дышать, понимая, что иной возможности заглянуть в душу Хадсона ей не представится никогда.

– На свете мало черного и белого; гораздо больше оттенков, полутонов, – задумчиво продолжал он, словно разговаривал сам с собой. – Никто из нас не идеален: у каждого есть свои слабости, ошибки, тяжелые или позорные тайны. Но нельзя замыкаться в своем горе. Люди должны помогать друг другу – хотя бы иногда. Ты согласна? – вдруг резко спросил он, словно стряхивая с себя наваждение.

– Да, конечно! – с жаром ответила Марианна. Сердце ее сжималось от неведомой прежде острой боли.

Внезапная откровенность Хадсона притупила ее бдительность: она забыла, что перед ней враг, что она должна быть начеку. И, когда он склонил темноволосую голову к ее губам, у Марианны не нашлось сил сопротивляться.

В этот миг она готова была рассказать ему правду и переложить бремя решения на его плечи. Слишком невыносима была мысль о том, что через несколько дней их пути разойдутся и краски мира вновь померкнут для нее. Небо превратится в серую тряпку, солнце – в тусклый фонарь, и сама она перестанет узнавать себя, глядя по утрам в зеркало, потому что Хадсона не будет рядом.

Она приоткрыла губы, и Хадсон тихо застонал при виде ее молчаливой покорности. А потом не было ничего, кроме напряженных мускулов под ее пальцами, и трения жестких волос о ее грудь, и чудесного вкуса его губ.

Марианна не сознавала, что с неведомой прежде страстью отвечает на его поцелуй, что томительная сила желания заставляет их неистово прижиматься друг к другу; она уже не помнила и не понимала ничего, кроме своей любви. И не хотела помнить ни о чем другом.

– Анни, Анни… – шептал он, покрывая поцелуями ее щеки, глаза, виски. – Как ты хороша. Как хороша…

Его ласки воспламеняли ее; Марианна прижималась к нему все крепче, и ее нескрываемая страсть зажигала в Хадсоне ответное желание. Он наклонился над ней и притянул ее к себе, погрузив пальцы в растрепавшиеся за ночь золотистые кудри.

– Скажи мне, Анни! – хрипло прошептал он. – Скажи, что ты меня хочешь!

И Марианна повиновалась, но, ослепленная страстью, выдохнула иные слова, те, что, вопреки доводам рассудка, подсказывало ей сердце:

– Я люблю тебя, Хадсон! – Забывшись, она не понимала, в чем признается. – Люблю.

Хадсон поднял голову и пристально вгляделся в ее лицо. Глаза Марианны были закрыты, и длинные ресницы отбрасывали тень на раскрасневшиеся щеки.

– Анни! Анни, посмотри на меня!

Она не спешила возвращаться из мира счастливых грез, и Хадсон слегка встряхнул ее.

– Открой глаза, взгляни на меня! Черт побери, ты нужна мне в здравом уме и твердой памяти!

– Что… что такое? – вздрогнула она; голос ее стал хриплым от неудовлетворенного желания. – Что случилось?

Что она сделала, о Господи? Почему он так на нее смотрит?

Он молча глядел ей в лицо, и от этого пронзительного взора, казалось, ничего не могло ускользнуть.

– Когда мы познакомились, ты была девственницей, – заговорил он наконец. – Почему?

– Что? – Марианна уставилась на него как на сумасшедшего. – Потому что мне не встретился никто, кого бы я… – Голос ее дрогнул и смолк. Что случилось? Что она сделала не так? – Не понимаю, – прошептала она дрожащим голосом. – Какое это имеет отношение к?..

– Ты не встретила человека, которого смогла бы полюбить? – закончил он. Марианна молчала, понимая, что допустила какую-то ужасную ошибку. Из нежного любовника Хадсон вновь превратился в прокурора, и это пугало ее. – Анни, ответь, я прав?

– Да, наверно, – осторожно ответила Марианна, садясь в постели и прижимая к груди сжатые до боли кулачки. – Но зачем?.. Какое это имеет значение?

– Очень большое. – Взгляд его, казалось, сверлил ее насквозь. – И сейчас ты все еще невинна, верно, Анни? – Это был не вопрос, а утверждение.

Марианна молча смотрела на него, пытаясь собрать воедино скачущие мысли. Она уже начала догадываться, что именно натворила, и эта догадка заставила ее похолодеть.

Не может быть! Неужели она произнесла вслух роковые слова, эхом звучащие в мозгу? Нет, только не это!

– В последние два года ты не встретила человека, с которым захотела бы завязать близкие отношения. Желающие, разумеется, были, но ты их отвергала.

– Откуда ты знаешь? – выдавила Марианна, надеясь, что притворное раздражение в голосе поможет скрыть непритворный страх. – Я могла…

– Мне рассказала Марджори, – небрежно ответил Хадсон.

– Ах, Марджори! – Она натужно рассмеялась. – И ты слушал эту сплетницу?

– Вот именно. Марджори – бескорыстная сплетница, из тех, что перемывают косточки своим ближним без злобы, из любви к искусству. Ты ее заинтриговала: она не понимает, восхищаться тобой или жалеть.

– Ты хочешь сказать, что я несчастна и скрываю это? – резко спросила она. – У тебя нет ни основания, ни права так думать!

Но Хадсон не принял ее вызова, без труда догадавшись, что Марианна пытается его отвлечь.

– Ты только что призналась, что любишь меня. И это в такой момент, когда не смогла бы сосчитать до десяти. – Серые глаза его, казалось, превратились в расплавленную сталь. – Два года назад ты тоже говорила, что любишь меня. Тогда я верил, потом решил, что ты меня обманывала. Но теперь вижу, что это правда. Вижу сердцем. – И он приложил ладонь к своей обнаженной груди.

– Хадсон…

– Ты любила меня тогда и любишь сейчас. У тебя не было любовников. – Глаза его впились в ее белое как мел лицо. – И никакого таинственного жениха тоже не было. Не было никаких других мужчин, верно, Анни? – Он говорил почти шепотом, но в ушах Марианны его слова отдавались как крик. – Каким же я был глупцом! Еще удивлялся, почему не могу его найти, почему никто в твоем колледже ничего о нем не знает!

– Ты расспрашивал моих однокурсников? – в ужасе произнесла Марианна. – Как ты посмел?

– Посмел, как видишь, – отрезал Хадсон. – Итак, ты меня любишь! Мне следовало прислушаться к своему сердцу!

– Хадсон, ты с ума сошел! – слабым голосом прошептала она.

– Сейчас-то я в здравом уме, – медленно ответил Хадсон. – Но два года был слепым болваном! Черт побери, как я мог поверить, что ты способна на хладнокровное предательство? Почему позволил себя убедить бессмысленным набором слов в той злосчастной записке!

– Почему же бессмысленным?

– Потому что в тот вечер, когда я сделал тебе предложение, ты была счастлива! Счастлива, черт побери! Как я мог об этом забыть? Ведь столько раз припоминал тот день во всех подробностях, – прибавил он с горечью. – Ты приняла предложение с восторгом, не колеблясь ни секунды. И если бы что-то скрывала, я бы это почувствовал. Прошло несколько часов – и все переменилось. Анни, что произошло после того, как мы расстались? – тихо спросил он. – Наверное, что-то страшное. – Взгляд его, казалось, проникал ей в душу.

Он подошел слишком близко к истине. Марианне оставалось только молчать.

– И однако ты не перестала меня любить. Разве это не так?

Марианна уже открыла рот, чтобы воскликнуть, что Хадсон ошибается в своих самонадеянных предположениях, что она ненавидит его, что он ей противен. Но нет, этого она сказать не могла. Один раз его уже предали – и это предательство разбило ему сердце.

– Анни! – Он нежно дотронулся до ее щеки. – Я тебе не враг.

И эта нежность вновь напомнила Марианне, что она не сможет жить, если станет причиной краха его карьеры.

– Хадсон, я не хочу близости с тобой ни теперь, ни в будущем, – сказала она, хотя голос ее предательски дрожал. – А сейчас я хочу вернуться в Танжер.

– Чушь! Все та же чушь, которой ты кормишь меня уже неделю! – Его слова прозвучали как выстрел, и Марианна испуганно откинулась на подушку.

– Однако это правда, – коротко ответила она. – Ты последний человек на земле, с которым я согласилась бы лечь в постель!

Истерические нотки в ее голосе подсказали ему, что на этот раз она говорит чистую правду. Он побелел как мел. Минута прошла в напряженном молчании, прежде чем Хадсон заговорил – тихо и напряженно:

– Итак, ты любишь меня, но не хочешь иметь со мной ничего общего. Правильно?

– Правильно. – Что еще она могла ответить?

Снова воцарилось молчание, тяжкое и душное, словно раскаленный марокканский воздух. Марианна не отрывала взгляда от своих сцепленных на груди рук. Она ожидала самого худшего, но не предполагала, что это будет так ужасно. И, главное, все по ее вине!

– Правильно, – мрачно повторил он. – Ты думаешь, мне этого достаточно?

– После всего, что мы значили друг для друга, после всех планов на будущее, ты надеешься, что я просто отпущу тебя, даже не получив объяснений?

Что могла ответить Марианна?

– У тебя нет выбора, – произнесла она наконец, почти не слыша собственного голоса из-за оглушительного стука крови в ушах. – Я так хочу.

– А о том, чего я хочу, ты не подумала? – резко бросил он. – У меня тоже есть чувства. Я, знаешь ли, не каменный!

– Знаю, – безжизненно ответила Марианна. – Мне очень жаль.

– Разумеется! – фыркнул Хадсон.

– Но я должна быть честной с собой, – дрожа, продолжала Марианна. – Я хочу сделать карьеру, получить известность, а всего этого невозможно добиться, будучи с кем-то связанной. Вот почему я решила ни с кем не встречаться в Лондоне: все время и силы я посвящаю работе. Есть женщины, которые могут успешно совмещать работу и личную жизнь, но я на это не способна. Вот почему…

– Значит, ты делаешь то, что хочешь, и плюешь на всех остальных? – Он резко отвернулся.

– Если тебе так нравится, то да, – пробормотала Марианна.

– Как ни странно, мне это совсем не нравится, – ледяным тоном ответил Хадсон. – Анни, ты выглядишь мягкой и нежной. Неужели твоя женственность – только маска, под которой скрывается холодная, черствая натура?

– Да, я такая. – Поверит ли он? Только бы поверил!

– И ты решила пожертвовать всем, что нас связывает, даже не спросив моего мнения?

– Да, – прошептала Марианна, прижав руки к груди. Сердце ее разрывалось от боли.

– А, к черту все!

Он вскочил и исчез в ванной, громко хлопнув дверью.