Текст книги "Держа океан (ЛП)"

Автор книги: Хайди Каллинан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Я пожал её руку.

– Джей Джереми. Мне тоже приятно с вами познакомиться.

Её лицо было оживленным и ярким, и таким же классным, как у Эммета.

– Если вам что-нибудь понадобится, дайте мне знать.

– Мам, уходи. Я хочу остаться с Джереми наедине.

Я вздрогнул от его грубости, но Мариетта отнеслась к этому спокойно. Она повернулась к Эммету и молча вытянула перед ним два пальца. Он скорчил рожу и коснулся своими тремя пальцами её двух.

– Я буду в доме, если кому-нибудь понадоблюсь, – произнесла она и вошла в дом.

Эммет качался на своем стуле, уставившись на ручку катушки зонтика.

– Ты хочешь поесть или продолжить разговаривать?

Я смутился.

– А мы не можем делать и то и другое одновременно?

Эммет покачал головой.

– Нет. Лучше по отдельности. Я хочу продолжить говорить, но невежливо отрывать гостя от еды. Если ты голоден, я могу подождать.

– Лучше поговорим, – предложил я ему.

Я и правда был не голоден.

Эммет казался взволнованным.

– Её появление было неожиданным, я думал, она сообщением предупредит о том, что идет. Я хотел спросить тебя кое-что о нервозности и депрессии.

Я моргнул.

– Хочешь? То есть правда хочешь?

– Да. Я хочу узнать тебя. Так я не буду ошибаться.

Окей. Это было прагматично. Размышляя, я откинулся на спинку стула.

– А я могу спросить тебя об аутизме?

Он улыбнулся. Не широко, но все-таки улыбнулся.

– Да. Ты всегда можешь спрашивать меня о моем аутизме. Тогда ты будешь об этом знать, а знания важны.

Теперь его раскачивание было плавным. Что заставило меня думать о том, что это было счастливое раскачивание.

– Но я уже рассказал тебе некоторые вещи о моем аутизме. Теперь твоя очередь рассказать мне о твоей депрессии. Сегодня утром я немного обновил свои знания в этой области. Это интересно, но, кажется, существует мало определенных причин заболевания, и это затрудняет лечение. Какие лекарства ты принимаешь?

– Я не принимаю лекарств. Они говорили об этом, но… я не буду ничего принимать.

– Есть много лекарств, но у некоторых плохие побочные эффекты. То, что приходится пользоваться методом проб и ошибок, чтобы найти правильное лечение, неэффективно, ведь случаются рецидивы. Еще ты должен учесть необходимость физических упражнений и жирные кислоты Омега 3. Моя мама врач. Если хочешь, ты всегда можешь ее спросить о депрессии. И о здоровой пище. Это все, что она предпочитает есть. Но моя тетя Алтея еще хуже. Она строгая вегетарианка. Между мамой и Алтеей возникают споры о вегетарианстве и палео⁸. Иногда мы с папой позволяем им спорить, а сами идем к метро, покупаем фрикадельки и вместе смотрим «Братьев Блюз».

Я улыбнулся, но быстро наклонил голову, чтобы это скрыть.

Он по-прежнему мягко раскачивался, но теперь еще и похлопывал по себе руками.

– Что чувствуют при депрессии? В статье говорилось о подавленном настроении и низкой самооценке. Это значит, что ты все время грустишь? Кроме того, там было сказано, что часто депрессия протекает одновременно с клинической тревожностью. У тебя есть еще и тревожность?

– Я… не знаю.

Клиническая тревожность? Какого черта это значит? Я хотел сказать «нет», что бы это ни было. Мне не нужен был еще один недуг, но было трудно спорить, учитывая, что я прятался в школьном туалете и нервничал по поводу похода в магазин.

И, вероятно, клиническая тревожность была оборотной стороной серьезного депрессивного расстройства. Почему врач не спросил меня об этом? Потому что я не рассказал ему про приступы паники? Если бы я поделился, сказал бы он, что у меня к тому же еще и клиническая тревожность? Означало ли это, что я был слишком проблемным, и меня нужно поместить в интернат? Крошечные когти ужаса проникли в мой мозг, и я подумал: «Да, у меня точно клиническая тревожность. У меня было и то, и другое. И, наверное, это плохо».

Я взялся за хлеб, в основном, чтобы занять свои руки.

– Депрессия была у меня не всегда. Но я всегда был тихим. Мне стало плохо в школе.

Я пытался придумать, как ответить на вопрос Эммета о том, как я её ощущал. Я убрал вопрос о тревожности в коробку в своей голове и запечатал скотчем.

– Депрессия похожа на шар вокруг тебя. Стеклянный шар, который можно видеть, но он отдаляет тебя от мира. Ты ощущаешь тяжесть и одиночество. И иногда шар становится туманным.

Я мог видеть этот шар у себя в голове, себя в этом шаре.

– Несмотря на то, что я внутри, снаружи все слишком громко. Так что я нахожусь под затуманенным стеклом, которое пропускает все звуки, запахи и свет. Иногда это вгоняет меня в панику, а некоторые звуки все равно заставляют чувствовать себя вялым и унылым. Или вообще ничего не чувствовать. Это мешает мне общаться с людьми, но без людей я чувствую себя более одиноким.

С серьезным выражением на лице Эммет наклонился ко мне.

– Тебе нужны люди, Джереми. Люди – социальные животные. Нам плохо без общения.

Как будто я не знал. Прямо сейчас мне нравилось общаться. Это было странно, но я постоянно забывал о его аутизме, хотя тот становился очевиден, когда я смотрел на Эммета или когда он говорил. Но, главное, я чувствовал, что Эммет не раздражает меня, и ему не неудобно находиться рядом со мной. Что он тот, кто заставит меня почувствовать себя настоящим человеком.

Другом.

– Я рад, что мы стали друзьями. – Его пристальный взгляд сосредоточился на моей груди.

Я ему улыбнулся.

– Я тоже рад, что теперь мы с тобой друзья.

Эммет снова стал мягко раскачиваться.

– А сейчас я хочу съесть свой банановый хлеб. Ничего, если мы перестанем ненадолго разговаривать для того, чтобы поесть?

– Конечно. – Я не переставал улыбаться.

Было так легко, с ним было так легко. Я чувствовал себя прекрасно.

– Мы можем продолжить разговор после того, как поедим. Мне нравится с тобой разговаривать.

Нервозность, тревожащая меня весь день, постепенно начала угасать.

– Мне тоже нравится с тобой разговаривать.

Эммет и я не встречались каждый день, но мы всегда переписывались. Сначала это происходило в разное время, но на третий день он спросил, не могли бы мы закрепить за нашим общением друг с другом девять часов вечера, и заставил меня общаться с ним в «Гугл ток»⁹, а не в телефоне.

«Мне жаль, что у тебя нет «Аймака» или айфона, – написал он мне однажды ночью. – Интерфейс «Аймесседж»¹⁰ куда удобнее, а если бы ты сидел с «Эппл», мы могли бы легко переключаться с компьютера на телефон».

«У меня нет даже смартфона», – ответил я.

«У меня есть старый айфон, ты можешь взять его».

Я солгал Эммету, сказав, что посмотрю айфон. Я не хотел ему говорить, что мама с папой на это не согласятся. С момента пикника между нами по многим причинам была напряженная обстановка, и пройдет немного времени, прежде чем Эммет станет центром внимания в наших периодических спорах. Они видели, как я разговариваю с ним на вечеринке района, и спрашивали об этом по приезде домой, но, в целом, я их отшил. Могу сказать, что Эммет предпочитал оставаться у себя дома, так что мы тусили там, и, честно говоря, в доме Вашингтонов я тоже чувствовал себя лучше.

Когда я вернулся домой после того, как побывал у Эммета в гостях третий день подряд, я был рад, что не встречался с ним у себя дома, и поклялся, что этот день настанет, когда ад замерзнет.

– Где ты был? – спросила мама, едва я переступил порог. – Я обыскала весь двор, а тебя там не было. Ты снова шлялся по железнодорожным путям?

Я подумывал соврать, но чувствовал, что врать об Эммете неправильно.

– Я ходил в гости к другу.

– К Барту? – поведение мамы тут же изменилось. Она улыбнулась и расправила плечи, как будто Земля вернулась на свою орбиту. – Я и не знала, что вы двое снова общаетесь. Как у него дела?

Теперь мне стало жаль, что я не последовал первоначальному порыву её обмануть.

– Не к Барту. К новому другу.

Я мог видеть, как на её лице формируется вопрос, своя оценка и осуждение Эммета, и решил её подловить.

– Он второкурсник. С двойной специализацией в информатике и расширенной физике. – Или, может, в прикладной физике. Плевать, расширенной звучало лучше.

Она запнулась, сбитая с толку.

– Студент университета здесь? Так далеко от кампуса. Или он арендует дом в этом микрорайоне?

– Нет. Он живет здесь с родителями. Ведь так можно сэкономить деньги. И мы живем не так далеко от университета, если срезать через парк. – Тут я решил его расхвалить. – Он очень умный. Программирует свой компьютер просто для забавы.

– Ох. – Мама расслабилась, утешившись мыслью, что я нашел хорошего друга, который сможет вправить мне мозги. – Как его зовут? Не могу поверить, что не знала о мальчике твоего возраста в нашем районе.

Мальчике? Мне что, двенадцать?

– Эммет Вашингтон, – ответил я и настороженно на нее посмотрел.

– Джереми Эндрю Сэмсон! – Она подошла и нависла надо мной. – Это ужасно, что ты лжешь об отсталом мальчике. Что ты с ним делаешь? Нянчишься?

Я удивленно моргнул, пораженный её жестокостью и бесчувственностью, надеясь, что она говорила не всерьез. Она просто ничего о нем не знала.

– Мама, он получил высший балл на своем факультете. У него действительно двойная специализация в области информатики и физики. Я не нянчился. Я тусовался с ним. Он не отсталый, да и в любом случае ты больше не должна употреблять это слово.

Она закатила глаза.

– Не парь мне мозги по поводу его гениальности в компьютерах. «Отсталый» означает задержку в развитии. Ты же не можешь сказать мне, что мальчик нормален.

Нет, я не мог, но иногда я думал, что он был куда нормальнее меня. Безусловно, у Эммета в связи с его аутизмом были странности, но его прагматизмом я не просто восхищался, а находил его успокаивающим. По крайней мере, я всегда знал, как себя с ним вести. Если он не хотел что-то делать, он это говорил. Если что-то было для него важно, он тоже давал об этом знать. Он был добрым, хотя и заметил во мне то, чего лучше бы другие люди не замечали, и он счел мои странные причуды просто частью меня.

Величайшим примером был день, когда мы пришли в «Уистфилда» – продуктовый магазин в конце улицы. Маме Эммета нужно было купить что-то на ужин, и он спросил, можем ли мы ей помочь, сходив с ней.

– Как мило, что ты предложил это, Эммет, – сказала она и поцеловала его в щеку. – Я возьму список покупок и тележку на колесах.

Не знаю почему, но я был невероятно взволнован, выполняя с ним это поручение. Мы и раньше прогуливались по району, но обычно вечером, когда уже было прохладнее, а совершать вместе покупки было так по-семейному и по-взрослому что ли. Это вам не просто болтаться по магазинам. Мы помогали с ужином, на который меня уже пригласили. Этот случай дал мне почувствовать себя частью семьи. Настоящей семьи. Хорошей семьи.

Не успели мы пройти и пары метров, как Эммет остановился.

– Нет. Тебе нужно идти с этой стороны. – Он подтолкнул меня к дальней стороне тротуара, ближе к домам. – Ты нервничаешь, когда идешь с другой стороны.

– Да?

– Да. Ты подпрыгиваешь, когда проезжает автомобиль. Ты это делаешь и на этой стороне, но здесь ты более расслабленный.

А я и не знал, что делаю так. Как много других людей это заметили?

– Я не знал. Прости.

– Не извиняйся. Но ты должен ходить по этой стороне, а не по той.

Оставшуюся дорогу мы не разговаривали, но, когда мы гуляем, обычно разговариваем мало. Я использовал это время, чтобы подумать, насладиться нашей с ним прогулкой. Кроме того, было забавно узнавать, что именно он считал. Я узнал, что если он молчит, то он что-то считает. Я часто спрашивал его об этом после наших прогулок, поэтому сейчас он сам рассказал, когда мы пришли туда, куда направлялись.

– Девятьсот тридцать одна трещина в тротуаре, – объявил он, когда мы добрались до магазина.

Он толкнул перед собой разноцветную, полосатую тележку, в которую, как объяснила Мариетта, мы должны будем положить пакеты с продуктами.

– Сто двадцать четыре неровных и восемьсот семь прямых трещин.

– Трещины на тротуаре? Наверняка ты уже считал их между своим домом и магазином.

– Да, но сегодня появились четыре новых.

Я задался вопросом, каково это иметь мозг, который запоминает столько вещей. Думаю, это было бы утомительно, но Эммет этим наслаждался.

Я собирался расспросить его о трещинах, но, когда мы вошли в магазин, я врезался в стену из шума. Я бывал в этом магазине раньше, и он мне нравился тем, что был небольшим, но я никогда не приходил сюда в то время, когда здесь в углу играли живую музыку. Магазин был полон людей, которые смеялись, говорили, совершали покупки. Мне было не до смеха. Все, чего я хотел – сбежать оттуда. Казалось, кто-то в моей голове стучал в тарелки. Стало трудно дышать. И мне было стыдно за приступ паники перед Эмметом.

А затем внезапно все прошло. Вернее, тарелки исчезли. Я все еще тяжело дышал, но мы были снаружи, и Эммет усаживал меня на скамью.

Он неловко коснулся моего лица.

– В магазине слишком громко.

– Прости, – попытался сказать я, но в основном прохрипел.

Он надавил на мою спину своей теплой рукой, чтобы я наклонился и просунул голову между своих коленей.

– Делай глубокие вдохи. Подумай о чем-нибудь хорошем.

Он был так спокоен и логичен, что это удивило меня, в основном из-за моего приступа. Мне потребовалась минута, чтобы восстановить над собой полный контроль, но я восстановился за гораздо меньшее время, чем обычно.

Мне стало грустно, когда он убрал руку.

– Тебе лучше. Нужно принести тебе попить. Ты в порядке?

Я кивнул.

– Хорошо. Я пойду найду Кэрол.

Я думал, что он зайдет внутрь, но он, раскачиваясь вперед и назад, слонялся у дверей магазина, пока наружу не вышла немолодая рыжеволосая женщина с яркой улыбкой и в фартуке, который говорил о том, что она сотрудник магазина.

– Привет, Эммет. Где твоя мать?

Эммет не смотрел ей в глаза и продолжал раскачиваться.

– Она дома. Я здесь со своим другом Джереми. Но ваша музыка слишком громкая, и в магазине слишком много людей. У него был приступ паники и ему нужно что-то попить. Для меня она тоже слишком громкая. Я к этому немного привык, потому что практиковался, но сейчас магазин мне не нравится. В нем неуютно нам обоим.

Кэрол повернулась ко мне, сочувствуя.

– Ох, милый. Мне так жаль.

Она разговаривала со мной, как будто я был четырехлетним. Я закрыл глаза, желая, чтобы она ушла.

Эммет её не щадил.

– Кэрол, ваша музыка слишком громкая. Вы расстраиваете людей, что плохо для вашего бизнеса. Алтея прочитала бы вам лекцию о эйблизме¹¹. Я бы тоже прочел вам лекцию, но сейчас не могу. Мы должны позаботиться о Джереми. Он расстроен и ему нужно чего-нибудь попить.

Я попытался сказать, что в порядке, но в порядке я не был. Эммет и Кэрол проговорили еще минуту, он попросил две минеральных воды с малиной, дал ей список покупок и кредитную карту его матери. Затем сел рядом со мной.

– Я прошу прощения за ее музыку. И злюсь на нее за то, что она расстроила тебя.

Он был самым спокойным злым человеком, которого я когда-либо встречал. Я все еще чувствовал себя неловко, хотя был рад, что Эммет встал на мою сторону.

– Все в порядке. Уверен, что нормальные люди наслаждаются вечеринкой.

– Не существует нормальных людей. Нормальность ложь. Магазин должен быть доступен для всех людей, а не только для тех, кому нравится громкая музыка. Это невежливо. Я расскажу об этом маме. Она член кооператива. Они должны учесть потребности всех людей. Проходы магазина должны быть достаточно большими для инвалидных колясок. Они должны создавать спокойную обстановку для людей, нуждающихся в спокойствии. Если бы наша чувствительность была стулом, они были бы обязаны предоставить для него отдельное помещение.

Он говорил тем же бесцветным голосом, что и всегда, но качался резче, сжимая и разжимая кулаки на своих коленях. Это был злой Эммет. Злой, защищающий Эммет. Злой для меня. Он бы вступился за меня.

– Спасибо, – поблагодарил я его.

Он посмотрел на меня. Ну, куда-то рядом со мной.

– За что?

– Ты позаботился обо мне. Спасибо.

Он выглядел удивленным. Эммет уставился на тротуар с его полуулыбкой.

– Не за что.

Вскоре появилась Кэрол с большим количеством извинений, наполненной покупками тележкой и шоколадными вегетарианскими кексами без глютена для Эммета и меня. Прежде чем идти обратно, мы съели кексы, запив их минералкой. К тому времени, как мы добрались до его дома с продуктами для ужина, я уже забыл о своем приступе паники.

На самом деле я чувствовал себя прекрасно, пока не пришел домой, где моя мать скривила свои губы, а отец так и не удосужился вылезти из своей берлоги, слишком поглощенный телевизором. Я думал о Вашингтонах, когда уходил, они вместе мыли посуду и добродушно спорили о политике, все, кроме Эммета, который дал понять, что планировал потратить остаток вечера на программирование в своей комнате.

Я всегда знал, что моя семья была не самой потрясающей в мире. Когда Джен жила дома, было лучше, но ненамного. До этого дня я не понимал, насколько одиноко мне было в своем доме. Технически «в своем доме»… Я чувствовал себя счастливее и безопаснее, и мне не приходилось притворятся кем-то еще в гостиной семьи, которую я знал меньше месяца. Я пытался себе сказать, что оторваться от родителей – это плюс моего переезда в город. Но там я не найду другого Эммета. С каждым днем, проведенным с ним, я понимал, что нечто меньшее, чем такое счастье, будет казаться не стоящим усилий.

Глава 5

Эммет

К четвертому июля Джереми стал моим лучшим другом. Конечно, я и так чувствовал, что он мой лучший друг, но на празднике все стало абсолютно ясно. Отделившись от родителей, мы отправились на парад в центр города. Мы гуляли по карнавалу в Бэндшелл-парк и думали поплавать в аквапарке, но там было слишком много народа и вместо этого мы решили покататься на велосипедах в Ада-Хайден. Это огромный парк со своим собственным водохранилищем, в котором можно покататься на лодках, а также в нем имелось много мощеных дорожек. Это был жаркий, знойный день, но я не придавал этому значения. Я был с Джереми.

Он пошел с моей семьей на холм на Шестой улице посмотреть. Живая изгородь из деревьев была не густой, и мы нашли место, где было негромко и немноголюдно, и там были все наши знакомые. Пока мы сидели на одеяле, покрытые спреем от насекомых с запахом ванили, и наблюдали, как дети с бенгальскими огнями в руках сбегают по холму вниз к футбольному полю, я чувствовал все увеличивающееся напряжение. Я был счастлив. Так счастлив. Я все еще хотел, чтобы Джереми был моим парнем, и иногда думал, что он может быть геем, но даже если бы мы остались всего лишь друзьями, ничего страшного, мне достаточно и этого. Он был моим лучшим другом, а иметь такого близкого друга для аутиста проблемно. Нас тяжело понять. Но Джереми уже знал обо мне больше, чем кто-либо, даже больше, чем родители и Алтея.

Когда в небе над нами взорвался фейерверк, внутри меня назрело огромное желание рассказать ему о своих чувствах. Я был напуган тем, что счастье, которое я испытываю, исчезнет, если он, в отличие от меня, не считает нас лучшими друзьями, а также я волновался, что мой аутизм разрушит этот момент. Поэтому, несмотря на то, что мы сидели рядом, я написал ему смс.

«Джереми, ты мой лучший друг!»

Моя грудь нервно сжалась.

«Надеюсь, это хорошо».

Добавил я и нажал кнопку «отправить».

Его телефон издал мягкий звон. У меня перехватило дыхание, и на этот раз я ненавидел свою способность видеть краем глаза. Я не мог не смотреть, как он вытащил телефон, прочитал текст и ответил на смс. Когда завибрировал мой телефон, я практически решил не читать смс. Мне было жаль, что я вообще что-то послал. Если бы он сказал, что это не хорошо, моему счастью пришел бы конец.

Но, когда я набрался храбрости для того, чтобы прочитать смс, то прочитал в нем: «Я тоже».

Я улыбался, раскачиваясь на одеяле. У меня был лучший друг. Я хотел, чтобы он стал моим парнем. Тогда я бы попросил его взять меня за руку. Но я этого не сделал. Я просто наслаждался фейерверком с лучшим другом.

Мы тусовались вместе каждый день, обычно во второй половине. Часто мы играли в игры или прогуливались. Иногда мы сидели на веранде и молчали. Джереми любил читать, а когда об этом узнала моя мама, она отдала Джереми свою старую электронную читалку с кучей скаченных книг. Джереми не носил её к себе домой, но каждый раз, когда я предлагал посидеть на веранде, он читал, если мы не разговаривали. Мне нравились эти дни.

Я также показал Джереми «Братьев Блюз», когда тот признался, что не видел этот фильм. Мне понравилось смотреть кино вместе с ним, но поначалу я не испытывал особого удовольствия. Мне тяжело давалось не показывать свой аутизм.

«Братья Блюз» не просто мой любимый фильм. Это одно из первых воспоминаний. Мой папа тоже любит это кино, и он включал мне его, когда я был совсем маленьким. Мама злилась на него за то, что я гулял вокруг и пересказывал весь фильм или использовал фразы из него, чтобы общаться. Если я хотел чего-то от мамы, я спрашивал её:

– Ты взяла мой сырный соус?

Я не хотел сырного соуса, но для моего мозга это был единственный способ что-то попросить, используя фразу из фильма. Когда я играл в кубики, то выстраивал их в ряд и цитировал ту часть фильма, где охранник (Фрэнк Оз, подаривший свой голос мисс Ригги и другим Мапетам) перечисляет список личных вещей Джейка Блюза:

– Одни разбитые электронные часы «Таймекс», одна неиспользованная прокладка, один кусок мыла, один черный пиджак.

А когда я не хотел что-то делать, я не просто говорил «нет». Я скрещивал руки на груди и произносил:

– Нет. Ни х*я.

Я этого не помню, но мама говорит, что я использовал фразы из фильма в своей речи с четырех лет и до детского сада. Больше я этого не делаю, но иногда мой мозг шепчет мне строки из фильма, когда думает, что наступает подходящее время, чтобы их произнести. Иногда люди понимают, что это цитаты из кино и смеются над шуткой. Но, когда я цитирую «Братьев Блюз», они смеются надо мной по-разному, поэтому я не делаю этого прилюдно.

Моему папе нравится, когда я пересказываю фильм, потому что, как он говорит, у меня получается удивительный Элвуд Блюз. Порой, когда мы сидели в машине, он спрашивал:

– Что это?

И я знаю, что должен процитировать ему часть об обмене «Кадиллака» на микрофон. Я постоянно говорю ему, что пора бы уже ему позволить мне садиться за руль, ведь Элвуд всегда водит машину. А он отвечает, что тогда я попробую спрыгнуть с моста. Но это не правда. В Эймсе нет раздвигающихся мостов.

Пересказывать фильмы с папой забавно, но в просмотре кино есть своя проблема, особенно если ты это делаешь не с членом своей семьи. Каждый раз, когда я смотрю кино, я говорю вместе с актерами. Я уже натренировался не повторять за ними вслух, но каждое, до единого, слово я произношу в своей голове. В средней школе я прочитал сценарий «Братьев Блюз» в Интернете и теперь, когда его смотрю, я вставляю сценические ремарки. Мой папа повторяет диалоги вместе со мной, если они ему нравятся, и его не заботит, сколько фильмов я выучил наизусть. Когда аутичные люди цитируют передачи и фильмы так, как делал я, когда был маленьким, это называется «эхолалия». Сейчас я ею не страдаю. Если я говорю, то это на сто процентов мои слова. Однако некоторые аутисты не могут остановиться и попугайничают, повторяя за передачами, фильмами или за людьми, которых видят. Некоторые из них ничего не могут с собой поделать и не работают над этим. Это все из-за осьминогов в их головах.

Мне было трудно не повторять за «Братьями Блюз». Когда я смотрю кино, перед этим практически невозможно устоять. Я нервничал из-за того, как Джереми воспримет мой аутизм, если я начну попугайничать. Я не хотел, чтобы он решил, будто я странный, и нам не стоит быть лучшими друзьями.

Итак, пока Элвуд и Джейк не оставили монахиню, которую они называли пингвином, я сидел на краешке дивана, пытаясь не качаться, не напевать, но больше всего стараясь не попугайничать. Это был первый раз, когда мне не нравилось смотреть «Братьев Блюз».

Войдя в гостиную, мой отец произнес:

– Эй, ребята, пора бы вам научиться не разговаривать так с монахинями.

Я стал качаться вперед-назад.

– Папа, они уже это говорили.

– Я знаю. Но это один из моих любимых моментов.

Папа опустился в свое любимое кресло, большой пуф справа от телевизора, и усмехнулся, глядя, как Кертис говорит парням, что они должны добраться до церкви. Еще одна сложность. Обычно я подпеваю Джеймсу Брауну. На сей раз я не пел и ни за кем не повторял. Даже когда это делал мой папа. Даже когда он сказал:

– Проклятый ублюдок Христос, я видел свет!

Труднее всего было не танцевать вместе с Элвудом.

Когда они говорили о воссоединении группы, папа хмуро на меня посмотрел.

– Эммет, ты в порядке?

Я кивнул и уставился в пол. Я смотрю кино, но обычно я смотрю его, глядя в телевизор. Сегодня же я не мог так делать, потому что наверняка начал бы попугайничать.

Папа сначала молчал, а потом обратился к Джереми.

– Как тебе фильм? Я слышал, ты смотришь его впервые.

– Ничего так, – улыбнулся Джереми в ответ. – Забавный.

– Ты просто обязан попросить Эммета показать тебе Элвуда. Он знает каждый диалог. Каждый наклон головы Дена Эйкройда. Как-то на каникулах наша машина застряла, и, пока мы ждали эвакуатор, Эммет показал мне целый фильм. Лучшие два часа в моей жизни.

Я прекратил качаться и посмотрел на папу. Я не забыл, как, сидя в машине на темной дороге, пересказывал папе фильм. Я только не знал, что это было лучшим моментом в его жизни. Потому что моим он не был. Сложно было сидеть не качаясь.

– Обычно, – продолжил папа, – когда мы с Эмметом смотрим кино, то повторяем за героями, и если фильм клевый, то мы можем пересказать его полностью. Так что ты меня извини, если я буду так делать. Эммет добрый и позволяет тебе смотреть без наших комментариев, но у него больше самообладания, чем у меня.

Улыбка Джереми стала ярче.

– О! Да бога ради, дублируйте! Жаль, я плохо запоминаю диалоги, а то бы повторял вместе с вами.

– Памяти Эммета хватит на весь мир.

Папа подмигнул мне и, приподняв бровь, заговорил вместе с Джоном Белуши.

– Во-первых, ты поменял «Кадиллак» на микрофон, во-вторых, врал мне о группе, а теперь хочешь вернуть меня в состав?

Я все еще нервничал. Не хотел попугайничать перед Джереми, но мой мозговой осьминог злился на меня за то, что я не повторял. Папа смотрел прямо на меня, когда началась вторая моя любимая сцена в фильме.

– Они не схватят нас! У нас своя миссия. С нами Бог.

Джереми засмеялся, и в моей груди все затрепетало, затрепетало, затрепетало…

Это был смех человека, услышавшего хорошую шутку.

– Боже мой, Эммет, ты был его копией!

– Подожди, – сказал папа. – Если мы сможем уговорить его на танец в Дворцовом бальном зале, это будет твой лучший день в году.

Я начал повторять все больше. Мне не хотелось повторять все подряд, как папа, но вскоре Джереми смотрел на меня больше, чем на экран, словно надеялся услышать что-то еще, поэтому я сдался и стал повторять все.

– Выезжайте с этой автостоянки.

– Хорошо.

Я любил смотреть за ездой Элвуда, и сцена в торговом центре заставляла меня смеяться. Казалось, водить автомобиль так весело. Я водил картинг в парках аттракционов. Это интересно. Хоть я и врезался в стены и в других водителей, никто не пострадал. Это классно.

Мы продолжали повторять, а Джереми смеяться, и довольно скоро эти два часа стали лучшими в МОЕЙ жизни. Когда мы добрались до отеля «Пэлас» и эпизода в Танцевальном зале, где Братья Блюз заиграли музыку, папа и я стали танцевать. Он притворился, что открыл наручник на моем запястье, а я притворился, что вручил серебряную штуку (хоть я и смотрел этот фильм сто раз, я не понял, что это за штука) барабанщику позади меня.

Папа протянул мне ручку от метлы с нанизанным на нее картонным микрофоном, который мы храним у телевизора, и я произнес монолог Элвуда перед песней.

Мне нравится песня «Каждому нужно кого-то любить», но еще больше нравится речь Элвуда после нее, она лучшая из всех речей фильма. В ней он говорит, что все мы личности, и мы одинаковы.

Я думаю, Элвуд Блюз в спектре*. Я замечал у него признаки высокофункционального аутиста. Он ест только белый хлеб, так делают аутисты. Он неосторожно водит и нервозен. А еще я повторяю за многими героями фильмов, но лучше всего повторяю за Элвудом.

Я не знаю, гей ли он, как я, но он никогда не интересуется девушками, так что все возможно.

Я подпевал Элвуду в свой воображаемый микрофон, а папа встал и начал подпевать в его микрофон. Папа любил пародировать Джейка. Он считает, что Джон Белуши гений своего времени. Папа говорит, мы хорошо перепеваем «Братьев Блюз», Белуши и Эйкрод лишь лучше танцуют.

Я не знаю, был согласен ли с этим Джереми, но он смеялся, хлопал и свистел, а когда фильм закончился, у него было такое смешное выражение лица... Я не знал, что оно означает, но папа в этом разбирался.

Он наклонился к Джереми и усмехнулся.

– Хочешь еще раз посмотреть на танец в Бальном зале?

Джереми покраснел, но кивнул.

Мы пересмотрели танец три раза. И сейчас, когда мы вместе смотрим кино, я повторяю его целиком. Джереми не так плох в запоминании, как говорит, потому что сейчас он тоже может его процитировать. Теперь он повторяет за великим Кертисом.

Я виделся с Джереми каждый день, но не мог слишком долго сидеть с ним на веранде после обеда, потому что мне нужно было идти в университет.

Я не должен был записываться на летние курсы, но мама с папой сказали, что это хорошая идея для стабильности. Для летней программы я сделал умный и не тяжелый выбор, я брал уроки математического анализа. Они проходили в Карвер-Холле в удобном, хорошо освещенном помещении. Чаще всего я ездил на своем велосипеде и запирал его в студенческой столовой, но если шел дождь или было слишком жарко, то я ехал на автобусе «СайРайд»¹². Я не умею водить, но ездить на автобусе люблю. Мне нравится быть независимым и ездить в университет на автобусе, но в кампусе я не провожу много времени.

Хотя иногда я гулял по кампусу с Джереми. Он находился всего в километре от моего дома, и мы срезали путь через Западную улицу, на которой в гастрономе работала Алтея, куда мы заходили, если хотели пообедать. Мы не слишком много общались, когда гуляли, потому что Джереми знал, что я не люблю ходить и разговаривать одновременно. Если он хотел что-то сказать, то спрашивал, не против ли я поговорить, и тогда мы останавливались, садились на скамейку или бордюр и какое-то время разговаривали. Это означало, что Джереми хотел поговорить, а не отдохнуть, но он никогда не говорил так:

– Я хочу с тобой поговорить. Давай остановимся.

В этом плане Джереми был внимателен ко мне, и мне это нравилось.

Спустя несколько дней после четвертого июля мы шли с Джереми через кампус, и он спросил меня, не могли бы мы остановиться. Мы вышли из зала Биршир-Холл, где располагался офис администрации университета, и сели на ступеньки, уставившись на газон. Я ждал, пока Джереми заговорит, но на этот раз ждать мне пришлось долго.