Текст книги "Пропащий"

Автор книги: Харлан Кобен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Глава 45

Филипп Макгуэйн плеснул в бокал коньяку.

Тело молодого юриста Кромвелла уже исчезло. Джошуа Форд лежал на полу ничком, раскинув руки, как медвежья шкура. Он был жив и даже в сознании, но не шевелился.

Макгуэйн передал бокал Призраку. Они сидели за столом. Макгуэйн сделал большой глоток, Асселта держал свой бокал в ладонях и улыбался.

– Ты что? – спросил Макгуэйн.

– Хороший коньяк.

– Да.

Призрак разглядывал янтарную жидкость.

– Я вспомнил, как мы тогда болтались по лесу за холмом Райкера и пили самое дешевое пиво, какое только могли найти. Помнишь, Филипп?

– «Шлиц» и «Старый Милуоки», – кивнул Макгуэйн.

– Ага.

– У Кена был какой-то дружок в оптовом магазине спиртного. Он так и не признался, кто это.

– Добрые старые времена, – вздохнул Призрак.

Макгуэйн поднял бокал:

– Наше время лучше.

– Ты думаешь? – Асселта отхлебнул немного из бокала, потом закрыл глаза и проглотил. – Ты знаком с теорией, по которой каждый твой новый выбор создает два альтернативных мира?

– Да.

– Я иногда думаю: существуют такие миры, в которых мы с тобой другие, или нам в любом случае предназначено быть здесь, вместе?

Макгуэйн ухмыльнулся:

– Ты, случайно, не воспылал ко мне нежными чувствами, Джон?

– Пока не похоже. Просто бывают моменты, когда мне кажется, что все в нашей жизни могло быть по-другому.

– Тебе нравится делать людям больно, Джон.

– Нравится.

– Ты всегда получал от этого удовольствие.

Призрак задумался.

– Нет, не всегда. Но главный вопрос – почему?

– Почему тебе нравится делать людям больно?

– Не просто делать больно… Мне нравится, когда они умирают в мучениях. Я предпочитаю душить. Пуля или нож – слишком быстро. А тут они в буквальном смысле слова испускают дух, мечтая о глотке живительного кислорода. Борются за последний вдох, бьются и умирают в муках. А я все это наблюдаю. Близко-близко…

– Боже мой! – Макгуэйн поставил бокал на стол. – С тобой, должно быть, не соскучишься на вечеринках, Джон.

– Еще бы! – Затем, помрачнев, Призрак добавил: – Но почему мне это нравится, Филипп? Что случилось со мной, с моими моральными принципами? Почему я чувствую, что живу полной жизнью, лишь когда отнимаю ее у других?

– Может, виноват твой папочка, а, Джон?

– Нет, это было бы слишком просто. – Асселта поставил стакан и взглянул на Макгуэйна. – Скажи, Филипп, ты бы убил меня? Если бы я не убрал тех двоих на кладбище?

Макгуэйн предпочел сказать правду.

– Не знаю… Наверное.

– А ведь ты мой лучший друг, – покачал головой Призрак.

– А ты мой. Наверное…

Призрак улыбнулся.

– Мы были парни что надо, верно, Филипп?

Макгуэйн молчал.

– Я встретил Кена, когда мне было четыре года, – продолжал Призрак. – Все соседские детишки знали, что от нашего дома лучше держаться подальше. «Асселта – это плохо!» – вот что им всегда твердили. Ты знаешь, как бывает.

– Знаю, – кивнул Макгуэйн.

– А Кена это, наоборот, притягивало. Он любил лазить по нашему дому и везде шарить. Как-то раз мы с ним нашли отцовский револьвер. Нам тогда было лет по шесть. Помню, как держал его в руках – удивительное ощущение! Чувство власти… Мы им пугали Ричарда Вернера. Ты его, наверное, не помнишь, он ушел в третьем классе. Один раз взяли его в плен и связали – он тогда штаны намочил со страху.

– А тебе это понравилось…

Асселта задумчиво кивнул:

– Пожалуй.

– Слушай… – начал Макгуэйн.

– Да?

– Если у твоего отца был револьвер, зачем было лезть на Скиннера с кухонным ножом?

Призрак покачал головой:

– Я не хочу об этом говорить.

– И никогда не хотел.

– Пожалуй.

– Почему?

Асселта замялся.

– Мой старик узнал, что мы играем с револьвером, и выдал мне по первое число.

– Он частенько это делал?

– Да.

– Тебе не приходило в голову отомстить?

– Отцу? Нет. Он слишком жалок, чтобы его ненавидеть. Так никогда и не оправился после того, как мать ушла от нас. Все ждал, что она вернется, готовился даже. Всегда, как выпьет, сидит один на диване, смеется, болтает – как будто с ней, – а потом начинает всхлипывать. Она разбила ему сердце. Я часто убивал мужчин, Филипп. Мне даже приходилось слышать, как они молили о смерти. Но я не помню более жалкого зрелища, чем плачущий отец.

Джошуа Форд, лежащий на полу, протяжно застонал. На него никто не обратил внимания.

– А где сейчас твой отец? – поинтересовался Макгуэйн.

– В Шайенне, штат Вайоминг. Он завязал. Нашел себе хорошую жену. Теперь помешан на религии. Обменял алкоголь на Бога – одну зависимость на другую.

– Ты хоть звонишь ему?

– Нет, – тихо сказал Призрак.

Они молча сделали по глотку.

– А ты, Филипп? Ты ведь не был бедным. И родители тебя вроде не били…

– Родители нормальные, – согласился Макгуэйн.

– Я знаю, что твой дядя был связан с мафией и взял тебя в дело. Но ты ведь мог и не пойти к нему. Что тебя заставило?

Макгуэйн рассмеялся. Асселта удивленно поднял брови.

– Не думал, что мы с тобой такие разные, – объяснил Макгуэйн.

– А что?

– Ты раскаиваешься. Делаешь все, что нужно, отлично делаешь, получаешь удовольствие, но считаешь, что это плохо. – Он внезапно выпрямился. – Ах вот оно что!

– Что такое?

– Да ты опасней, чем я думал, Джон!

– Почему?

– Ты ведь приехал не из-за Кена, – сказал Макгуэйн. И добавил, понизив голос: – Из-за девочки, так ведь?

Призрак сделал большой глоток. Он промолчал.

– Опять же все эти выборы и альтернативные миры, о которых ты толковал… Думаешь, если бы Кен умер в ту ночь, все бы пошло по-другому?

– Это и в самом деле был бы другой мир.

– Но вряд ли лучший, – парировал Макгуэйн. – Итак, что теперь?

– Нам потребуется помощь Уилла. Только он может выманить Кена.

– Уилл не станет помогать.

Призрак поморщился:

– Я тебя что-то не узнаю, Филипп.

Макгуэйн ухмыльнулся:

– Отец?

– Нет.

– Сестра?

– Слишком далеко, – махнул рукой Призрак.

– Но кого-то же ты имеешь в виду?

– Подумай…

Макгуэйн подумал. И расплылся в улыбке:

– Кэти Миллер.

Глава 46

Пистилло не сводил с меня взгляда, ожидая реакции. Но я пришел в себя быстрее, чем можно было ожидать. Все наконец начинало приобретать смысл.

– Вы схватили моего брата?

– Да, – кивнул он.

– Добились его выдачи и привезли в Штаты?

– Да.

– Тогда почему ничего не было в газетах?

– Мы это засекретили.

– Боялись, что узнает Макгуэйн?

– В основном поэтому.

– А еще?

Он только покачал головой.

– Вы по-прежнему хотели взять Макгуэйна?

– Да.

– А брата еще можно было использовать…

– Он мог помочь.

– И вы заключили с ним еще одну сделку.

– Скорее, возобновили старую.

Я увидел свет в конце туннеля.

– И включили его в программу защиты свидетелей?

Пистилло кивнул.

– Сначала мы держали его в отеле под охраной. Но дело в том, что за все эти годы многое из того, что знал Кен, устарело. Он по-прежнему был ключевым свидетелем – самым важным из всех, – но нам была нужна дополнительная информация. А значит – время. Мы не могли держать его без конца в отеле. Да и сам он не хотел. Тогда с помощью известного адвоката было заключено соглашение. Мы нашли для него уютное местечко в Нью-Мексико, он должен был жить там и ежедневно докладывать о себе нашему агенту. А когда придет срок – явиться сюда давать показания. При любом нарушении с его стороны мы возобновляли старые обвинения. Все, включая убийство Джули Миллер.

– И что же случилось потом?

– Об этом узнал Макгуэйн.

– Каким образом?

– Мы не знаем. Вероятно, утечка информации. Так или иначе, он послал к вашему брату двух громил.

– Два трупа в доме…

– Да.

– Кто убил их?

– Скорее всего Кен. Они недооценили его. Убил и снова скрылся.

– И теперь вы хотите его вернуть…

Взгляд Пистилло скользнул по фотографиям на холодильнике.

– Да.

– Но я не знаю, где он.

– Теперь я в этом убедился… Послушайте, может, мы где-то и напортачили… Всякое случается. Но Кен должен вернуться. Мы обеспечим круглосуточную охрану, надежное жилье… Все, что он захочет. Это, так сказать, пряник. А кнут – это то, что его тюремный срок сильно зависит от готовности сотрудничать.

– А что вы хотите от меня?

– Рано или поздно, он придет к вам…

– Почему вы так уверены?

Пистилло вздохнул, разглядывая стакан.

– Почему вы так уверены? – повторил я.

– Потому что, – сказал он, – Кен уже звонил вам.

Я ощутил свинцовую тяжесть в груди.

– Мы засекли два звонка из автомата, который находится вблизи дома вашего брата в Альбукерке, – продолжал Пистилло. – Первый раз звонили примерно за неделю до того, как были убиты два бандита. Второй раз – сразу после убийства.

Странно, но я был не слишком потрясен. Должно быть, в глубине души ожидал чего-то подобного.

– Вы ведь не знали об этих звонках, правда, Уилл?

Я судорожно сглотнул, подумав о том, кто, кроме меня, мог взять трубку.

Шейла…

– Нет, – ответил я, – не знал.

Пистилло кивнул.

– Ну вот, а мы тогда, понятное дело, подумали, что по телефону разговаривали вы.

Я взглянул на него:

– А какое отношение ко всему этому имеет Шейла Роджерс?

– Ее отпечатки нашли на месте убийства.

– Это я уже знаю.

– Тогда, Уилл, ответьте на один вопрос. Мы знаем, что ваш брат вам звонил. Знаем, что ваша девушка побывала в доме Кена в Нью-Мексико. Какой вывод вы бы сделали на нашем месте?

– Что я как-то замешан в этом.

– Правильно. Мы решили, что Шейла была вроде посредника и вы как-то помогали брату. А когда Кен сбежал, решили, что вы знаете, где он.

– Но теперь вы поняли свою ошибку?

– Совершенно верно.

– И что теперь думаете?

– То же, что и вы, Уилл, – тихо сказал Пистилло, и – черт побери! – я услышал в его голосе жалость. – Шейла Роджерс использовала вас. Она работала на Макгуэйна. И это она навела его на вашего брата. А когда убить Кена не удалось, Макгуэйн приказал ее убрать.

Шейла… Это предательство поразило меня в самое сердце. Пытаться защищать ее сейчас, доказывать, что я был для нее чем-то большим, нежели обыкновенным простофилей, значило нарочно закрыть глаза на правду. Наивный простофиля в розовых очках…

– Я говорю вам все это, Уилл, так как боюсь, что вы сделаете какую-нибудь глупость.

– Например, дам интервью…

– Да. А еще я хочу, чтобы вы поняли: у вашего брата только два пути. Либо Макгуэйн с Призраком найдут его и убьют. Либо его найдем мы. Найдем и защитим.

– Понятно. Только до сих пор это у вас паршиво получалось.

– И тем не менее, кроме нас, ему не на кого положиться, – парировал Пистилло. – И не надейтесь, что Макгуэйн ограничится Кеном. Неужели вы думаете, что нападение на Кэти Миллер было случайностью? Так что я призываю вас к сотрудничеству ради вашего же блага.

Я молчал. Пистилло верить было нельзя, это ясно. Верить нельзя никому. Но Пистилло особенно опасен. Он прожил одиннадцать лет, глядя на искаженное горем лицо сестры. Такое сведет с ума кого угодно. Пистилло дал понять, что не остановится ни перед чем, лишь бы добраться до Макгуэйна. Он готов был пожертвовать моим братом, засадить за решетку меня… И самое главное – Пистилло уничтожил мою семью! Я подумал о бегстве сестры в Сиэтл. Подумал о матери и ее солнечной улыбке, осознав внезапно, что именно этот человек, сидящий напротив меня и обещающий спасти брата, стер улыбку с ее лица. Он убил мою мать. Никто не убедит меня, что ее опухоль никак не связана с тем, через что она прошла, и что ее иммунная система не стала еще одной жертвой той ужасной ночи. И теперь этот человек просит меня о помощи…

Я не знал точно, сколько лжи в его словах, но решил, что достаточно, чтобы солгать в ответ.

– Я помогу вам.

– Хорошо, – сказал Пистилло. – Я прослежу, чтобы все обвинения против вас были немедленно сняты.

Я не поблагодарил его.

– Если хотите, мы отвезем вас домой.

Меня подмывало отказаться, но я не хотел выдавать себя. Если Пистилло лжет, то и мне не грех этому поучиться. Я молча кивнул. Встав из-за стола, он сказал:

– Я слышал, что скоро похороны Шейлы…

– Да.

– Теперь, когда обвинения сняты, вы можете поехать.

Я промолчал.

– Вы собираетесь присутствовать? – спросил он.

На этот раз я сказал правду:

– Не знаю.

Глава 47

Я не мог сидеть дома, ожидая неизвестно чего, поэтому на следующее утро отправился на работу. Казалось, все должно было валиться у меня из рук, но справлялся я на удивление неплохо. В «Дом Завета» всегда входишь, как боец на ринг, сосредоточившись на самом главном. Детям нужно отдавать все силы, меньшего они не заслуживают. Заезженная фраза, но верная. Я постарался настроиться и с головой окунулся в работу.

Ко мне подходили знакомые с соболезнованиями, я говорил положенные слова. Всё здесь, до последней мелочи, напоминало о Шейле. Я старался не думать о ней, хотя, разумеется, ни о чем не забыл и не оставил планов разобраться в том, кто ее убил, и разыскать Карли. И конечно же, найти брата. Как к этому подступиться? Я снова попытался поговорить с Кэти, однако телефонная блокада оставалась в силе. Крест нанял частного детектива для поисков Донны Уайт в компьютерах авиалиний, но он пока ничего не нашел. Оставалось только ждать.

Я записался на ночную работу. Крест присоединился ко мне, мы сели в фургон и снова погрузились во тьму. Лица детей на улице, освещенные голубоватым искусственным светом, казались плоскими, гладкими, лишенными индивидуальных черт. Когда видишь взрослого бродягу, старуху с мешками или мужчину с тележкой, сразу понимаешь, что перед тобой бездомный. С детьми и подростками из неблагополучных семей, которые бегут, спасаясь от жестокого обращения, и окунаются в мир наркомании, проституции и сумасшествия, все иначе. Они легче смешиваются с толпой, их трудно отличить от детей, просто бродящих по улицам.

Что бы ни говорилось на эту тему, бедственное положение взрослых бездомных сразу бросается в глаза. Вы можете отвернуться и пройти мимо, напоминая себе, что четвертак или доллар, которые вы им бросите, пойдет на выпивку или наркотики, но боль в душе все равно останется. Вы бросили в беде человеческое существо, и от этого никуда не деться. А дети почти невидимы, они сливаются с ночными улицами. Их можно проигнорировать, не испытав никаких неприятных ощущений.

Радио передавало что-то звонкое и ритмичное. Крест дал мне пачку телефонных карточек. Мы остановились на авеню Эй, в районе, известном своими героиновыми притонами. Я видел запавшие глаза, набухшие, исколотые вены. Началась обычная работа. Мы разговаривали, убеждали, слушали…

В четыре утра мы снова сели в фургон. Крест посмотрел в окно. Детей стало даже больше. Казалось, их порождает сама улица. Друг с другом мы последние несколько часов почти не общались.

– Надо съездить на похороны, – сказал Крест.

Я промолчал, боясь, что голос подведет меня.

– Ты когда-нибудь был здесь с ней? – продолжал он. – Видел ее лицо, когда она работала с детьми?

Я видел. И понимал, что Крест имеет в виду.

– Это нельзя подделать, Уилл.

– Хотелось бы верить.

– Тебе было хорошо с ней?

– Я чувствовал себя счастливейшим человеком на свете.

Он кивнул:

– Это тоже не очень-то подделаешь.

– Тогда как все объяснить?

– Не знаю. – Крест включил зажигание. – Мы слишком полагаемся на свои головы. Неплохо бы иногда вспоминать и о сердце.

Я нахмурился.

– Звучит красиво, но я не уверен, что в этом есть какой-то смысл.

– Давай сформулируем это так: мы едем, чтобы почтить память той Шейлы, которую мы знали.

– Даже если все было ложью?

– Даже. Но возможно, мы что-то и узнаем. Лучше поймем то, что произошло здесь.

– Разве не ты сказал, что нам может не понравиться то, что мы узнаем?

– И в самом деле. – Крест поднял брови. – Какой же я молодец!

Я улыбнулся.

– Это наш долг перед ней, Уилл. Перед ее памятью.

Он был прав. Надо довести дело до конца. Остались вопросы, на которые еще предстоит найти ответы. Может быть, кто-то из приглашенных на похороны что-то подскажет… Да и сам процесс прощания с фальшивой возлюбленной поможет мне прийти в себя. Хотя вряд ли… Но и попробовать, пожалуй, стоит.

– Опять же нельзя забывать о Карли. – Крест кивнул в сторону улицы. – Главное – спасать детей, разве не так?

– Точно. – Я повернулся к нему. – Кстати, о детях…

Выражение лица его трудно было разобрать – Крест часто носил ночью темные очки, – но его руки крепче сжали руль.

– Крест…

– Мы сейчас говорим о вас с Шейлой, – сухо сказал он.

– Это все в прошлом. Что бы мы ни узнали, ничего не изменится.

– Все равно, давай сосредоточимся на чем-нибудь одном, ладно?

– Нет, – упрямо сказал я. – Дружба есть дружба. Она работает в обе стороны.

Крест покачал головой. Мы ехали молча. Я смотрел на его рябое небритое лицо. Он жевал нижнюю губу, татуировка на лбу потемнела.

– Я не говорил Ванде… – начал он.

– Что у тебя есть ребенок?

– Сын…

– Где он сейчас?

Крест почесал подбородок. Рука его дрожала.

– Ему еще не было четырех, когда его похоронили.

Я закрыл глаза.

– Его звали Майкл. Я им совсем не интересовался, да и видел-то всего раза два. Он жил с матерью, семнадцатилетней наркоманкой. Ей нельзя было доверить даже собаку. Как-то раз она обкололась и въехала в грузовик. Оба погибли. Я до сих пор не знаю, было это самоубийством или нет.

– Извини, – неловко сказал я.

– Ему сейчас был бы двадцать один.

Я не мог найти подходящих слов.

– Это было давно, ты сам был еще ребенком.

– Не пытайся все объяснить, Уилл.

– Я и не пытаюсь. Просто… – Я не знал, как выразиться. – Если бы у меня был ребенок, я попросил бы тебя стать его крестным отцом… И опекуном, если бы со мной что-то случилось. И не только потому, что мы друзья, а в своих собственных интересах, ради своего ребенка…

Он молча вел машину.

– Некоторые вещи нельзя простить.

– Ты не убивал его, Крест.

– Ну да, конечно, я тут ни при чем.

Мы остановились перед светофором. Крест включил радио. Какая-то компания рекламировала новое чудодейственное лекарство. Он раздраженно ткнул пальцем в кнопку – радио замолчало. Облокотившись на рулевое колесо, Крест продолжал:

– Я нахожу на улицах детей и пытаюсь их спасти. Мне кажется, что чем больше я их спасу, тем лучше будет Майклу. Может быть, я смогу каким-то образом спасти и его. – Он снял очки. Голос его стал тверже. – Но одно я знаю точно. И всегда знал: что бы я ни делал, сам я спасения не заслуживаю.

Я пытался найти какие-нибудь утешительные слова или хотя бы отвлечь его, но ничего не получалось. Все, что приходило в голову, казалось заезженным и банальным.

– Ты не прав, – сказал я наконец.

Крест снова надел очки и устремил взгляд на дорогу. Я понял, что разговор окончен, но сделал последнюю попытку:

– Ты хочешь ехать на похороны, потому что у нас есть долг перед Шейлой. Но как насчет Ванды?

– Уилл…

– Что?

– Я не хочу больше об этом говорить.

Глава 46

Мы летели в Бойсе утренним рейсом из Ла-Гуардиа. Сделать этот аэропорт еще паршивее смогло только вмешательство высших сил. Но полет прошел спокойно, без происшествий. Я сидел в эконом-классе позади крошечной старушки. Из тех, что опускают спинку своего кресла вам на колени и не желают поднимать в течение всего полета. Пристальное созерцание ее макушки с редкими седыми волосами помогало отвлечься от мрачных мыслей.

Крест сидел справа от меня и читал статью о самом себе в журнале «Йога». Время от времени он одобрительно кивал, приговаривая: «Как верно подмечено, я именно такой». Это делалось явно нарочно, чтобы подразнить меня. Вот почему Крест мой лучший друг.

Почти всю дорогу мне удавалось думать о другом – до тех пор, пока впереди не показался большой щит с надписью: «Добро пожаловать в Мейсон, штат Айдахо». В аэропорту Крест взял напрокат «бьюик». Два раза мы чуть не заблудились. И даже здесь, в классическом захолустье, вокруг были те же сетевые гипермаркеты, к которым мы привыкли дома. Америка стремительно унифицируется, становясь одним скучным и однообразным целым.

Маленькая белая часовня была лишена всякой живописности. Я сразу заметил Эдну Роджерс – она стояла в стороне от остальных и курила. Крест остановил машину. Чувствуя комок в горле, я вышел, ступая по выжженной траве. Эдна Роджерс посмотрела в нашу сторону, выпустив струю дыма. Я направился к ней. Крест шел рядом. Похороны Шейлы… Мы хороним Шейлу… Эта мысль мелькала, повторяясь, как картинка в старом телевизоре.

Эдна Роджерс продолжала попыхивать сигаретой, глаза ее были жесткими и сухими.

– Я уж боялась, что вы не доберетесь.

– Все в порядке.

– Вам удалось узнать что-нибудь о Карли?

– Нет. – Это было не совсем верно. – А вам?

Она покачала головой:

– Полиция ищет спустя рукава. Они говорят, нет никаких данных о том, что у Шейлы был ребенок. Похоже, они вообще не верят, что девочка существует.

Все, что было дальше, слилось в одно расплывчатое пятно, как при быстрой смене кадров. Крест выразил свои соболезнования. Затем по очереди приблизились все присутствующие – в основном это были мужчины в деловых костюмах. Как я понял, большинство из них работали вместе с отцом Шейлы на фабрике автоматических гаражных дверей. Это показалось мне странным, хотя я не понимал почему. Я пожимал руки и тут же забывал имена. Отец Шейлы, высокий красивый мужчина, заключил меня в медвежьи объятия и снова присоединился к своим коллегам. Неподалеку стояли с хмурым и рассеянным видом брат и сестра Шейлы, оба младше ее.

Все стояли снаружи, как будто не решаясь начать церемонию. Люди тихо беседовали, разбившись на группы. Те, кто помоложе, кучковались возле брата и сестры Шейлы. Женщины собрались у самой двери.

Многие бросали любопытные взгляды на Креста, но он привык к всеобщему вниманию. На нем были все те же пыльные джинсы, дополненные голубой курткой и серым галстуком. Как он с улыбкой объяснил, в костюме Шейла его бы не узнала.

Наконец публика начала понемногу просачиваться в часовню. Я удивился, как много пришло людей, хотя все, кого я видел, пришли ради семьи Шейлы, а не ради ее самой. Она покинула эти места много лет назад. Эдна Роджерс подошла ко мне и оперлась на мою руку. Мы встретились взглядом, она холодно улыбнулась. Я никак не мог решить, как относиться к этой женщине.

Мы вошли в часовню последними. Люди вокруг наперебой шептали, как «хорошо» выглядит Шейла, «прямо как в жизни». Совершенно идиотские замечания. Самому мне, хоть я, в общем, и равнодушен к религии, больше нравится, как обращаются с мертвыми мои еврейские единоверцы. Мы предаем их земле быстро. И не выставляем в открытом гробу.

Терпеть не могу открытые гробы. Когда я смотрю на мертвое тело, лишенное жизненной силы, но набальзамированное, красиво одетое, раскрашенное, как восковая фигура из музея мадам Тюссо, мне кажется, что оно вот-вот сядет и что-нибудь скажет. Прямо мурашки по коже. Я вовсе не хочу, чтобы Шейла в моих воспоминаниях осталась вот такой, лежащей с закрытыми глазами в ящике из красного дерева с обивкой внутри. Почему там всегда мягкая обивка? Эти мысли тяжело ворочались у меня в голове, когда мы с Эдной Роджерс встали в очередь, чтобы подойти к гробу. Увильнуть от этой неприятной обязанности было, увы, нельзя: Эдна крепко держала меня за руку. Когда мы приблизились, ноги у нее стали подкашиваться. Я помог ей встать прямо. Она снова улыбнулась, и на этот раз мне показалось, что в ее улыбке была настоящая теплота.

– Я любила ее, – прошептала она. – Мать никогда не перестает любить свое дитя.

Я кивнул, не в силах говорить. Мы медленно продвигались вперед. Все это мало отличалось от посадки в самолет. Казалось, сейчас раздастся голос из динамика: «Ожидающие с номерами двадцать пять и выше могут подойти к телу». Глупая ассоциация, но я не мешал своим мыслям блуждать, как им хочется. Что угодно, только бы отвлечься…

Крест стоял позади нас, последним в очереди. Я смотрел в сторону, но по мере того, как мы продвигались вперед, в моей душе снова зародилась какая-то сумасшедшая надежда. Та же, что и на похоронах матери. Надежда на то, что случилась ошибка, невероятное недоразумение, что я посмотрю в гроб и он окажется пустым или там будет не Шейла. Может быть, поэтому некоторым людям, наоборот, нравятся открытые гробы. Они придают всему некоторую окончательность, что ли. Вы видите, и вы принимаете то, что случилось. Я был со своей матерью, когда она умерла, присутствовал, когда она испустила последний вздох. Но тем не менее у меня было искушение открыть ее гроб, чтобы убедиться – на всякий случай, – что Бог не передумал. Многие из тех, кто потерял близких, проходят через это. Период отрицания, неприятия случившегося неизбежен. Люди надеются, несмотря ни на что. И, стоя у гроба Шейлы, я тоже пытался заключить сделку с существом, в которое не верил, и молил о чуде. Чтобы как-нибудь так получилось, что все ошиблись: и ФБР, и родители, и родственники, и друзья. Чтобы Шейла оказалась жива, а не убита и брошена на обочине дороги.

Но конечно же, этого не произошло. Вернее, произошло, но не совсем то.

Когда мы с Эдной Роджерс подошли к гробу, я заставил себя посмотреть в него. И почувствовал, что пол уходит у меня из-под ног. Я начал куда-то стремительно падать.

– Как живая, правда? – прошептала миссис Роджерс.

Она сжала мою руку и заплакала. Но это было где-то далеко, очень далеко, в другом мире. Я был не с ней, я смотрел вниз. В моем мозгу наконец забрезжил свет.

Шейла Роджерс была мертва. Никаких сомнений не было.

Но женщина, которую я любил, с которой жил и на которой собирался жениться, не была Шейлой Роджерс.