Текст книги "Сломанная Головоломка"
Автор книги: Х. Собачий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
"Мы – обречены – жить – здесь". Юра опять стал вращаться, быстрее, чем в прошлый раз. "Мы. Здесь. Жить. Обречены".
Вспомнился тупой заголовок из газеты на кухне: "Один на один со Вселенной".
– Один. На один. Со Вселенной! – как проклятие произнес Юра вслух.
Костя, Лариса и Илья от этого захохотали. Голос Ларисы, осипший от смеха, раздался вдруг совсем рядом: – Ты тоже играешь?! Как здорово! Пойдем, – она взяла его за руку. Рука у нее была теплой. – Ох!.. Один на один со Вселенной!.. Не могу... У-у-у...
Открыв глаза, Юра удивленно уставился на Ларису. Та вытирала слезы. Юра понял, что и у него щеки – мокрые от слез.
– Ну, пошли! – Лариса потянула его за руку. Юра встал.
Костя и Илья перебирали газеты. – Каждому дагестанцу по пистолету! заорал радостно Илья, Лариса запищала от восторга.
– Он с нами будет играть, – сказала она, переведя дух.
– Правила знаешь? – засмеялся Костя. – Берешь газету. Представляешь себе как мужик трахает бабу. И читаешь: "Министерство связи расколото надвое". А?! – все захохотали. Юра ошалело молчал.
– Или вот: "Возрождение российских единоборств"! Юра улыбнулся. Потом засмеялся. И смеялся с этой секунды не переставая.
"ООН предъявляет ультиматум Багдаду!"
"Куда вложить ваучер?"
"Наслаждение от подлинного искусства".
– А вот так? – вытирая слезы, сказал Юра. Взяв с полки книгу он прочел (наугад! честно! Вы, конечно, не поверите, но вправду наугад!):
"Бытие определяет сознание"...
От воя и хохота проснулись Паша с Мишенькой. Они морщились, хлопали глазами и ничего не могли понять. Пришла Зоя – тоже с заспанными глазами.
– Вы что, сдурели?.. – улыбаясь, спросила она. Ответить ей никто не мог, все только тихонько всхлипывали. Мишенька и Паша удивленно молчали.
Лариса наконец поднялась с пола, куда недавно опять упала, обняла Зою, зачем-то поцеловала, еще раз засмеялась. Потом сказала:
– Да, Сережа извинялся, ему завтра дочку в сад отводить, рано-рано...
– А я заснула! Представляете? Слышь, Юра, пошла понюхать твои гладиолусы, или как их там? Задумалась...
– А вот еще, – сказал Юра. – "Гегель перевернул диалектику с ног на голову..."
Костя, Илья и Лариса плакали, у них болели от смеха животы.
– И Ленка, что ли, ушла? – спросила Зоя у удивленных Мишеньки и Паши, пока остальные валялись по полу.
– Схватила сумку и, чуть не плача, убежала. Что там у нее?..
Зоя махнула рукой. – Пойдемте, чаю, что ли, попьем?..
Степан Самойлович еще спал, поджав под стул ноги, сложив руки на животе и свесив голову набок. Во сне он улыбался, хмурился, бормотал что-то. Все тихонько расселись вокруг. Степан Самойлович подвигал вдруг руками и ногами, сказал: – Нет, я быстрее... – опять улыбнулся.
– Степа, а Степа? – Зоя потрясла его за плечо. Степан Самойлович сразу открыл глаза, удивленно огляделся. – Чаю не хочешь? С тортом, спросила Зоя.
– С тортом?.. – он еще ничего не понял. – С каким тортом?
– Чаю. С тортом.
– Хочу, – неуверенно сказал он. – А я тут уснул, похоже. Фу... Так о чем ты говорил, Юра? О том, что человеческое сознание устроено...
Юра засмеялся. Степан Самойлович очень удивился.
Паша опять спросил у Зои: – Так что с Ленкой-то?!.. Мы помочь ничем не можем?.. Серьезно.
– Да нет. У нее... – Зоя не могла понять, рассказывать, или нет. Потом засмеялась. – Только вы ей не говорите, ладно? Она психует жутко, просила, чтобы я молчала... Пришла, в общем, сегодня самая первая, мы с ней выпили здесь на кухне. И вдруг она посмотрела на чайник – и как подскочит! Вспомнила, что электрочайник дома не выключила. Помчалась домой. И оказалось – что выключила...
– И вот из-за этого – она так раскисла? Ох...
– Вначале – из-за этого. А потом – еще хуже... Она засомневалась... Ну, в общем, что, все-таки, выключила. Не была уверена.
Все замолчали.
– Можно ее понять, – сказал наконец Паша. – У нас однажды такой чайник за два часа прожег крышку стола и потом еще два ящика. Почти до полу опустился...
Степан Самойлович посмотрел, оглянувшись, на закипающий чайник и недовольно, с осуждением, покачал головой.
Юра, оглянувшись, тоже взглянул – и засмеялся. Сам не мог понять почему. Паша, Мишенька и Степан Самойлович удивленно смотрели на него. Лариса не выдержала первой, прыснула и тоже засмеялась. Посмотрев на нее, заулыбались и Костя с Ильей.
– Да, случай – серьезная вещь, – вздохнув, сказал Мишенька. – Но, с другой стороны, против судьбы не попрешь... Понятие судьбы...
Юра, перегнувшись пополам, обхватив себя за плечи руками, смеялся, крутил во все стороны головой. Мишенька обиженно замолчал. Юра вдруг вскочил, поднял палец. – Еще идея! – закричал он, вытирая слезы. – Другую игру вспомнил!..
Выбежав из кухни, он тут же вернулся с какой-то книгой.
– Объясняю. Все видели, как в книгах принято обозначать пропуски в цитатах? Идет цитата, потом – там где пропуск – три точки, потом опять дальше, да? В точности так же – и нецензурные выражения, например: "п", три точки, "а", да? Точки – по количеству пропущенных букв. Значит, очень легко можем восстановить все пропуски в цитатах! Ну вот, например: "Процесс бля смыслообразования неподвластен закону бля причинности, равно как бля и всем прочим."
– А мы по-другому играли! – закричала Лариса. – Вместо запятой вставляли слово "боком", а вместо точки – "раком".
– Проверяем, – засмеялся Юра. Все затаили дыхание.
"Смертность человека боком употребляемая в качестве примера абсолютной боком непреложной истины боком ставит многих скептиков в тупик раком раком раком." Извините, тут в конце три точки...
– Бля!.. – хором крикнули Костя, Илья и Лариса, а чайник присвистнул.
У КОГО ЧТО
для чтения вслух
Идет как-то заяц по лесу. Вдруг ему навстречу – тигренок.
Говорит: – У меня – полоски.
Заяц подумал и отвечает: – Уши.
Тигренок дальше пошел. Встречает он слоненка, тот говорит:
– У меня – хобот, вот, смотри.
– А у зайца – уши, – отвечает ему тигренок.
И добавляет: – Полоски!!!
Слоненок идет своей дорогой, навстречу ему паук. Говорит слоненку: – У меня – паутина.
Слоненок ему отвечает: – У зайца – уши. У тигренка – полоски.
Потом подумал и говорит: – Хо-о-бот!
Паук дальше пошел, видит – навстречу ему тот самый заяц. Заяц увидел паука и говорит: – У меня уши!
Паук в ответ: – Знаю! У зайца – уши. У тигренка – полоски. У слоненка – хобот.
А потом про себя: – Паутина!..
Заяц дальше пошел. Ему навстречу опять тигренок, подошел и говорит: У меня – полоски!!!
Заяц отвечает: – У зайца – уши. У тигренка – полоски. У слоненка хобот. У паука – паутина! – и добавляет: – Уши!
Тигренок кивнул и дальше пошел. Встречает слоненка. Слоненок ему: – У меня – хобот!
Тигренок отвечает: – У зайца – уши. У тигренка – полоски. У слоненка – хобот. У паука – паутина! У зайца – уши!
Подумал, и опять про себя: – Полоски! Полоски! Полоски! – и на спине их показывает.
Слоненок, запомнил. Идет дальше, а навстречу ему – опять паук! Подошел и говорит: – Слоненок! У меня – паутина! Ты запомнил?
Слоненок ему в ответ: – У зайца – уши, у тигренка – полоски, у слоненка – хобот, у паука – паутина. У зайца – уши! У тигренка полоски!!!
И потом добавил: – Хобот!
Паук дальше пошел. И опять, во второй раз, повстречал зайца! Тот сразу говорит ему: – У меня – уши!
Паук отвечает: – У зайца – уши, у тигренка – полоски, у слоненка хобот, у паука – паутина, у зайца – уши, у тигренка – полоски. У слоненка – хобот.
И добавляет: – Паутина!
Заяц дальше пошел. Ему навстречу – тигренок, в третий раз! И сразу кричит: – У меня полоски!
Заяц отвечает: – У зайца уши, у зайца уши. У тигренка полоски, у тигренка полоски. У слоненка – хобот, у слоненка хобот. У паука паутина, у паука паутина. – И добавляет: – Уши!!! Смотри, тигренок, какие уши!
Тигренок встречает слоненка, тот опять свое: – У меня – хобот!
Тигренок в ответ: – У зайца уши, у зайца уши, у зайца уши! У тигренка полоски, у тигренка полоски! У слоненка хобот, у слоненка хобот! У паука паутина, у паука паутина!..
Собрались они все вечером на поляне, сели в кружок:
– У зайца уши, у зайца уши, у зайца уши, у зайца уши... – говорит тигренок.
– У тигренка полоски, у тигренка полоски, у тигренка полоски, у тигренка полоски... – говорит слоненок.
– У слоненка хобот, у слоненка хобот, у слоненка хобот, у слоненка хобот... – говорит паук.
– У паука паутина, у паука паутина, у паука паутина, у паука паутина, у паука паутина, у паука паутина... – говорит заяц.
Вдруг подходит к ним медведь и как зарычит:
– Что за галдеж?!!
Тут они все и замолчали.
ОДИН ИСТОЧНИК И ОДНА СОСТАВНАЯ ЧАСТЬ МАРКСИЗМА
Сидит как-то Иммануил Кант и пишет письмо Ницше, вдруг в дверь стучатся. Он спрашивает: "Кто там?", не отвечают, только какое-то взволнованное пыхтение. Выглядывает – а там стоит медвежонок Винни-Пух и дрожит. Набрался смелости наконец, говорит: – Здравствуйте, Иммануил Кант, меня зовут Винни-Пух!.. – от страха даже зажмурился.
Кант очень удивился, говорит: – Заходите, Винни-Пух, чем обязан в столь поздний час?
Винни испугался еще сильнее, говорит: – Ой, а вы уже спать собрались?
– Что вы, – отвечает философ, – заходите, заходите, раз уж пришли. У вас, наверное, какие-то вопросы ко мне?
А сам улыбки сдержать не может, хоть и неприлично над гостями смеяться. Винни тоже разулыбался, лапки о коврик вытер, вошел в кабинет, примостился на краешке скамеечки, а начать боится. Кант сел напротив в вольтеровское кресло, глядит на него внимательно. Решил издалека начать: – Вы к нам издалека приехали? – говорит.
– Нет, что вы, не волнуйтесь! Я так просто, мимо проходил. Я только спросить чего-то хотел.
– Спрашивайте, спрашивайте, что же вы, боитесь словно! Я с вами с удовольствием побеседую. Вы такой необыкновенный гость, вероятно расскажете много интересного!
– Я? – испугался Винни-Пух. – Я ничего не знаю. Я просто... А так я пойду... Мне нужно тут...
Слезает со скамеечки и, перепугано пыхтя – к дверям!
– Да стойте же!.. – Кант ему кричит. – Какой вы стеснительный! Ведь вы, похоже, медведь, а такой трусишка! Садитесь вот сюда на диван, чай сейчас подадут...
– С вареньем?..
Винни-Пух остановился у самых дверей, почесал лапой ухо и задумался.
– Конечно, конечно с вареньем! У нас в Кенигсберге варят замечательное варенье. И мед есть, тоже очень вкусный! – смеется хозяин. Ему все это ужасно понравилось, такой необычный гость!..
Винни-Пух подумал немного и сказал: – Ладно. Я остаюсь.
Он влез с лапками на скамеечку и спросил: – А варенья хватит? – как будто волновался, не стесняет ли он хозяев. – И меда хватит?..
Он определенно повеселел и освоился.
Подали чай. Кант внимательно наблюдал, как Винни-Пух ест смородиновое варенье и все больше удивлялся. Даже улыбаться перестал.
– Очень вкусное варенье. – сказал Винни. – Мое любимое. Как здорово, что оно у вас завалялось.
– И мед тоже очень вкусный, я очень люблю такой мед, – сказал он через несколько минут, вылизывая блюдце. – А сгущенка у вас в Кенигсберге тоже есть?
– Нет, – ответил Иммануил Кант. – Сгущенки у нас не бывает.
Он ждал, что же спросит у него такое чудо. Винни сидел и молчал. Потом побарабанил слегка по столику, опять задумался. Потом вдруг сказал:
– Да, это плохо, что у вас в Кенигсберге не бывает сгущенки... Опять, оперев голову на лапы, задумался о чем-то, потом посмотрел на часы, вскочил со стульчика и сказал: – Ну, мне пора. Спасибо, было очень вкусно!
– Вы же хотели что-то спросить у меня?! – воскликнул удивленный философ. Такого оборота он не ожидал, даже рассердился немного.
– Да? – очень удивился Винни-Пух и почесал ухо. – Вы уверены?.. уточнил он на всякий случай. Кант молчал.
– А вы не знаете, о чем это я хотел вас спросить? – попытался выкрутиться Пух. Он очень расстроился. Вечно с ним приключались такие истории.
– Ну, может быть, о смысле жизни?.. Или об ограниченности человеческой способности адекватного отображения мира?..
– Вот-вот!!! – обрадовался Пух. – Именно! Об этом самом, ква-кватном кружении! Очень сложный вопрос. Но вы знаете, я, кажется, догадался, как оно там!.. – он почесал себя за ухом. – Вот когда чай пил, да. Очень, очень сложный ответ! Да. Спасибо еще раз! Заходите как-нибудь!.. Буду рад!..
Когда Винни-Пух ушел, Кант пошел на кухню, съел полное блюдце варенья, но все равно настроение у него не улучшилось, ночью он бредил и помер.
ПРЕДЫСТОРИЯ СКАНДАЛЬНО ЗНАМЕНИТОЙ ЭКСКУРСИИ В БУРЯТИЮ
ВОПРОС: Признаете ли вы
свое преступно-моральное
разложение?
ОТВЕТ: Есть немного...
В этом я виноват...
(Из протокола допроса)
Регистрация участников затянулась. Антон Васильевич Сорокин подошел к окну покурить. Через минуту рядом с ним остановилась высокая рыжеволосая женщина в строгом черном костюме. Она закурила "Марльборо", улыбнулась Антону Васильевичу и спросила:
– Ну и как вам это? – она обвела взглядом холл гостиницы, где прохаживались, негромко беседовали, просто сидели в кожаных креслах, перелистывая учредительные документы, пожилые, очень солидного вида люди. Уже, наверное, человек сто!
– Никто, похоже, не думал, что столько народа соберется. Регистрация уже полчаса назад должна была закончиться...
– Как вы думаете, много самозванцев?
– Я читал где-то – там высмеивали цифру 720 человек, – что это как со штурмом "Зимнего" было – с каждым годом все больше героев... А на самом деле... Минимум, вроде бы, по материалам следствия – человек девяносто. А максимум... Ну, если прикинуть физиологически... Впрочем... Не знаю, не знаю! – Антон Васильевич улыбнулся, женщина вскинула брови и тоже громко засмеялась. У нее были ослепительно белые, ровные зубы. Если бы не лучики морщинок в углах зеленых глаз, никто, пожалуй, не дал бы ей ее лет стройная, чуть даже худощавая, но с очень красивой фигурой... Антон Васильевич, отводя взгляд, почувствовал какую-то странную перемену в настроении. Вся эта затея как-то незаметно переставала казаться ему глупой.
– Антон Васильевич! – улыбнувшись, представился он. И неожиданно добавил: – Можно просто Антон.
– Оля, – улыбнулась в ответ женщина. – Ольга Егоровна Остапенко.
– Вы замужем? – опять неожиданно для самого себя спросил Антон Васильевич.
– Ого!.. – Ольга Егоровна засмеялась.
– Сам удивляюсь. – признался Антон Васильевич. – Наверное... э... обстановка располагает.
На этот раз они засмеялись вдвоем, оглядываясь на прохаживающихся по залу людей.
Ольга Егоровна махнула рукой: – Пойдемте, – сказала она, беря его под руку. – Кажется, уже начинают.
Легкая и изящная рука, Антон Васильевич сквозь рукав ощутил ее тепло.
Зал был почти полон. Они нашли два места в последнем ряду, у выхода. Почти сейчас же на сцену поднялся президиум.
– Интересно, их выбирали по старшинству? – тихонько спросила Ольга Егоровна.
Гул постепенно стих. К микрофону подошел седой полковник, летчик. Откашлявшись, он громко произнес:
– Дорогие братья и сестры!..
Остальные слова слышны уже не были – в зале поднялся крик. Кто-то выбежал из зала на сцену и пытался отнять у полковника микрофон, кто-то кричал, встав в проходе.
Ольга Егоровна, покачивая головой и улыбаясь, оглядывалась во все стороны. Антон Васильевич смотрел на ее лицо, шею, руки и тоже улыбался.
Полковнику удалось, наконец, перекричать зал. Услышав слово "списки", все немного поутихли.
Списки участников пообещали раздать сразу после обеда.
– Слово предоставляется специально приглашенному для прояснения методов идентификации участников консультанту из Академии МВД...
Старичок в тройке вышел к микрофону и стал говорить что-то совершенно непонятное, тихо, монотонно... В зале опять стало шумно.
Антон Васильевич положил ладонь на руку Ольги Егоровны, та ничего будто и не заметила. Потом, все так же вглядываясь в лица вокруг, накрыла его ладонь своей, тихонько погладила.
– Знаешь, много красивых лиц. Неожиданно много... – сказала она.
Антон засмеялся – в эти секунды он восхищенно разглядывал ее лицо в профиль. Ольга взглянула на Антона, поняла в чем дело, тоже засмеялась и, на секунду сжав крепко его ладонь, повторила: – Правда! Кроме меня – смотри сколько еще симпатичных людей!
Сидевшая перед ними женщина оглянулась и улыбнулась: – Я тоже как раз об этом думаю! – невысокая, восточного типа, немного широкоскулая, черноволосая, полненькая, она заметила вдруг их соединенные руки. Удивившись на какую-то долю секунды, она тут же опять, еще сильнее, улыбнулась, взглянув им каждому в глаза.
– Я думаю, – опять раздался громкий голос полковника, – что сейчас продолжать смысла нет!..
Раздались одобрительные возгласы.
– Будем сегодня до обеда работать... э... по секциям! Назовем это так. Те, кого интересуют формальные моменты – остаются здесь. Фарид Мухаммедович, – старичок-криминалист поклонился, – подробно ответит на все вопросы... Геномная дактилоскопия и все такое прочее...
Остается ли кто-то, понять было сложно – встали, зашумели, пошли по проходам к выходу. Ольга и Антон тоже встали.
– Остальные, – продолжал полковник, – могут получить необходимую информацию в холле – там сейчас развешиваются стенды. Будет стенд юридической секции. Стенд секции психологической помощи...
В холле было шумно и тесно. То и дело попадались улыбающиеся лица. Антон и Ольга, взявшись за руки, пошли в сторону лифтов.
– А меня Галина зовут! – услышал Антон знакомый голос у самого уха и одновременно почувствовал на талии чью-то руку. Это была их соседка по залу.
– Не возражаете, если и я немного к вашему кавалеру попристаю? весело спросила она у Ольги.
Та засмеялась в ответ, поцеловала ее в щеку и представилась:
– Оля! А наш кавалер...
– Антон! – гордо ответил Антон, поклонился и, обхватив своих спутниц за плечи, проследовал по холлу, раскланиваясь со встречными парами. Его девушки хохотали, встречные столь же церемонно кланялись в ответ; многие, впрочем, сразу не выдерживали и начинали хохотать, прежде, чем кланялись...
А вообще в холле теперь смеялись уже практически все.
– Музыку бы сюда! – сказала Ольга.
– И шампанского!.. – добавила Галина.
– Сделаем, – ответил Антон, крепко прижимая их к себе.
– Мне давно так не хотелось праздника, как сейчас.
На послеобеденное заседание они не пошли. Ольга, разметав свои рыжие красивые волосы, спала – она уснула прямо на ковре. И во сне она не перестала улыбаться. Антон накинул на нее покрывало с кровати, чтобы не продуло, подложил под голову подушку. Галина, сидя голышом на подоконнике, загорала.
Степа и Катенька хохотали в ванной. Вторая Катенька целовалась на кровати с Еленой Кирилловной.
Полковник Винокуров – так, оказывается, его звали – стоял, тоже голый, обняв Антона за плечо, и прищурившись смотрел, поверх склоненной Галиной головы, в окно на дрожащую от потоков горячего воздуха панораму Москвы.
– Какая дымка над городом, – говорил он негромко. – У нас в Бурятии – даже в Улан-Уде – такого никогда еще не бывает... Ну а в горах! Ох!.. Ты видел когда-нибудь буддистский храм на фоне восходящего сиреневого солнца?
Антон отрицательно покачал головой.
– Всем устрою экскурсию! Как у нас хорошо, братцы, сестрички вы мои! – он погладил Антона по плечу и поцеловал Галю. Потом еще. Отпустил Антона, обнял Галю за плечи, взял на руки, не переставая целовать, пронес по комнате, положил на кровать рядом с Катей и Еленой Кирилловной, сам лег рядом. Антон сел на пол, осторожно погладил спящую Олю по голове. Тихонько сидящий в углу у стены голый старичок спросил шепотом: – Выпьете?
Антон Васильевич кивнул.
Старичок – Захар Тимофеевич – протянул ему запотевший бокал. Антон Васильевич подсел к Захару Тимофеевичу поближе, положил голову ему на плечо.
– За вас, молодых, – грустно сказал Захар Тимофеевич.
– Да бросьте вы! Не горюйте, ведь не в этом счастье.
Захар Тимофеевич засмеялся: – А все равно хотелось попробовать, думал: вдруг – вдруг! – еще что-то получится... Да что вы переживаете за меня так?!. – он с силой хлопнул Антона по колену, – Все же отлично!.. Отлично! Господи... – он улыбнулся, откинув голову и закрыв глаза.
– Правда, – Антон Васильевич посмотрел на Ольгу, потом улыбнулся, посмотрев на Катю, Елену Кирилловну, Галю и полковника Винокурова, обнимавшихся вчетвером на кровати. – Вы посмотрите, ведь правда же – так хорошо... Я никак не могу во все это поверить. Это должно бы быть... казаться... каким-то... А я – смотрю, и так легко на душе, как, кажется, еще никогда не было. Понимаете?
Захар Тимофеевич улыбался. В дверь осторожно постучались. Полный высокий бородач из соседнего номера и две худенькие женщины, одна, та, что повыше – брюнетка, в белых трусиках, другая, пониже – блондинка, совсем без ничего; и у каждого в руках по бутылке шампанского, пришли познакомиться с новыми родственниками.
Солнце уже садилось за новостройки, когда полковник Винокуров предложил все-таки спуститься в зал.
Теперь там стоял тихий гул, мужчины, перегибаясь через ряды, жали, знакомясь, руки, женщины целовались в щечку. Кто-то вышел на сцену, сказал:
– Ну, это... А теперь можно и познакомиться, гм... – и, подождав, когда стихнет хохот, стал читать список.
Все, посмеиваясь, принялись по очереди вставать, раскланиваться.
– Вот: это, – комментировала Галя, – хирург; это – журналистка; Стеклов Петя – токарь и классный шахматист... Вот! Вот! Я говорила Сережа... ("Сережа, сексопатолог", – поклонился высокий седой мужчина. Все тихонько завыли, сосед Антона Васильевича, бизнесмен Савельев Юра, корчась от смеха, сполз с сиденья. "Нет, правда сексопатолог..." – сквозь смех выдавила Галя).
Директор школы. Завмаг. Отставной майор. Еще один. Домохозяйка, мать пятерых детей. Архитектор..
– Откуда ты все это знаешь? – удивился Антон Васильевич.
– Про многих я и больше знаю, – улыбнулась Галя.
Вернулась Оля, беседовавшая у входа в зал с каким-то симпатичным мужчиной ("Корнилов Игорь Савельевич" – как раз представили его; "Художник" – дополнила Галя). Оля села Антону Васильевичу на колени.
– Смотри! – улыбнувшись, сказала она и показала налево. Старичок Захар Тимофеевич скромно отмахивался от окруживших его людей, улыбался, те доказывали ему что-то, один возбужденно махал руками, потом привстал на стул, жестом позвал кого-то из другого конца зала. Подошла пышнотелая, необыкновенно красивая женщина ("Нинка!" – улыбнулась Галя), засмеялась, выслушав того, кто ее позвал, и стала разговаривать с Захаром Тимофеевичем. Они сели рядом, Захар Тимофеевич, улыбаясь, отвечал ей что-то, потом посмотрел на высокую грудь Нины. Нина что-то, улыбаясь, объясняла Захару Тимофеевичу, тот скептически покачивал головой. Сидевшие рядом с интересом слушали, иногда смеялись.
– Дорогие братья и сестры!.. – у микрофона, улыбаясь, опять стоял полковник Винокуров.
Все опять захохотали, стали обниматься друг с другом.
– Знаешь, – сказала Оля, – а я действительно всех их здесь очень люблю... Всех. С ужасом жду, что появится в толпе неприятное лицо – и его нет! Нет, и нет, и нет!.. Ни одного. Это чудо какое-то. Какие все хорошие. Да, Антон? Да, Галь?..
Галя взяла Ольгу за руку, улыбаясь, поцеловала кончики пальцев, посмотрела в глаза: – И я люблю.
– И они нас... – тихо сказал Антон Васильевич. – Ведь правда же.
Оля кивнула. Опять показала налево: Захар Тимофеевич и Нина, осторожно осмотревшись, стали спускаться на ковер. Все сидевшие вокруг скромно подняли глаза к потолку и принялись что-то насвистывать. Захар Тимофеевич заметил Антона, помахал ему рукой. Антон успел погрозить пальцем и подмигнуть ему прежде, чем они скрылись между рядами кресел. Оля и Галя смеялись.
– По списку на сегодняшний день, – заговорил полковник Винокуров, зарегистрировано триста восемнадцать человек... Каково? Хоть кто-нибудь мог предположить, что такое может быть? Я предлагаю сегодня же послать телеграмму в книгу рекордов Гиннеса, – все захохотали. – Ишо один рекорд установлен нашим соотечественником!..
– И заметь, – сказала Антону, перегнувшись из переднего ряда, Маша (Мария Самойловна Каримова; Магадан; пианистка), – почти никакого внешнего сходства... Вот, например, у нас с тобой.
– А мне кажется – глаза, – шепнула Галя.
– Глаза! Я кроме этого пенсне дурацкого ничего и не помню...
– И теперь – еще небольшой сюрприз! – объявил полковник Винокуров.
– Я заказывал к открытию, художники подвели, не успели... – он обернулся и подошел к закрытому белой простыней огромному портрету на заднике сцены.
– Какой молодец!.. – шепнула Галя. – Я только подумала, что надо бы было...
– Смотри, смотри, – перебила их Оля, показывая налево. Там происходило что-то интересное. Все улыбались, переглядывались. Кто-то что-то сказал, все захохотали... Раздалось веселое: – Ну! Ну! Ну!..
– Я знаю, много лишних ассоциаций вызывает этот человек у каждого из нас, – полковник Винокуров нервно вытер лоб платком. – Я, например, вспоминаю, как сам выковыривал глаза на его фотографии в школьном учебнике. Но теперь – здесь, сейчас, все мы – видим его, как бы это сказать... другим... И именно этому – уметь во всем видеть хорошее, этому – с вашей помощью, славные мои! с вашей, сестрички, с вашей, братья! – научил меня этот очень необычный человек...
Полковник Винокуров сдернул покрывало.
– Здесь ему лет тридцать, – сказала Галя.
– А нет где-нибудь его детской фотографии?.. На которой он просто еще он сам, и больше пока никто. Кто-нибудь видел?.. – спросила Оля, глядя на портрет.
Антон Васильевич пожал плечами, не отрывая взгляда от прищуренных глаз на портрете, серых, чуть голубоватых, улыбающихся сквозь продолговатые стекла очков без оправы.
– А!.. А!.. А! – отчетливо раздалось в наступившей тишине.
– А!!! – такого счастливого голоса Антон Васильевич не слышал раньше никогда.
Все в зале захохотали, зааплодировали.
Смущенный Захар Тимофеевич поднялся, помахал всем ручкой, потом с силой выбросил вверх сжатый кулак и подпрыгнул.
Нина встала, поправила одежду, чопорно поклонилась. Захар Тимофеевич обнял ее за плечи, поцеловал, пожал руки нескольким соседям. Подмигнул издалека Антону Васильевичу. Зал аплодировал стоя.
Утирая слезы, Оля, сквозь смех, сказала: – Старички себя еще покажут... Есть еще порох в русских селеньях...
– Лаврентьичи! Лаврентьевны! – сказал, перекрывая шум в зале, полковник Винокуров. – Можно я вас теперь так буду называть?.. – и, переждав очередной взрыв хохота, продолжил: – Я сам, – он опять засмеялся, – давно не смеялся так много, так светло, как сегодня. Что может быть лучше, чем смех? И сколько мы еще с вами посмеемся!.. – он перевел дух. Есть, правда, еще и одно-два серьезных дела... Россия ждать больше не может!
Оля вдруг подергала Антона Васильевича за рукав – сказать что-то важное. Он взглянул на нее. Касаясь губами его уха Оля тихонько прошептала:
– Я тебя люблю. Браток... – и улыбнулась.
– Дык. Ты ж сестренка мне, Оленька!.. – ответил Антон, глядя в ее улыбающиеся зеленые глаза.
– ...два последних объявления, дорогие мои соотечественники, и я заканчиваю. Первое – официальное. Еще одна секция образована. Угадайте какая! Ну? Философская! Общая тема – Российская философия всеединства на современном этапе. Заинтересовавшиеся вот, к Володе Соловьеву. Второе объявление – лично от меня. Приглашаю всех в гости – на Алтай, в Бурятию. В горы! – он раскинул в стороны руки. – Чудесные места, природа дикая. Древние монастыри. Буддисты всюду бродят! Все приезжайте! Земляки мы, в конце концов, или так, просто родственники?!..
– Едем, Оля?.. – спросил Антон Васильевич. – Галя?..
– Да все, я думаю, теперь поедут, – засмеялась Оля. Галя кивнула. А потом – еще куда-нибудь! Мы теперь вместе... – Оля и Галя, не глядя друг на друга, одновременно положили головы на плечи Антона Васильевича. – Одна бо-о-ольшая семья... Да?
Галя засмеялась.
Лаврентий Павлович удивленно – и чуть виновато – смотрел с портрета на все это безобразие.
О СУЩНОСТИ КАРМЫ
– А что такое карма? – сонно спросила Люся, кутаясь в одеяло. Митя выключил свет, влез к Люсе под одеяло, подумал и сказал:
– Карма, если попроще, это все плохое, что человек сделал в жизни. Память об этом плохом. Только не просто воспоминания: можно сейчас вспомнить что-то, а через минуту вспомнить уже не свой плохой поступок, а совсем другое. А вот если человек просто знает, что при случае сможет вспомнить какие-то свои плохие поступки, мысли – значит есть у него эта самая карма. А тот, кто, как бы ни старался, не сможет вспомнить – у того нет. Это святые. Будда, например. Он от кармы свободен.
– Так он же до того как стал Буддой всяких дел наверняка наворотил. Значит мог все это вспомнить! – возмутилась Люся – Неправильный пример...
Митя задумался. Потом сказал:
– Наверное тут дело в просветлении. Просветление – это как новое рождение. До просветления не считается. Он ведь как освободился от кармы? Когда просветление наступило. Как бы заново начался отсчет кармы. Начался, а считать уже нечего было. Понимаешь?.. После просветления то плохое, что было – уже ну никак не вспоминается, на то оно и просветление. А нового плохого просветленные тоже не делают. По определению. Просто не могут. Понимаешь?
Люся ничего не ответила. "Спит!" – догадался Митя. – Ты уже спишь, что ли?..
"Вот сейчас возьму и просветлюсь! – подумал Митя, тихонько переворачиваясь на спину. – Карма? Ха-ха! Я ведь согласен с четырьмя благородными истинами, с каждой: первая – согласен. Вторая? Тоже ведь согласен..."
– Кто Вы ?!. – испуганно теребила его Люся за плечо. Светало. – Что Вы тут делаете?!! – и увидев, что он открывает глаза, испугано взвизгнула: – Мама!..
Митя нежно улыбнулся: – Не тревожься, милая девушка! Я не причиню тебе зла!
Подымаясь с кровати он почувствовал, как отвисшие за ночь мочки ушей хлопнули его по шее. Натянуть на круглый, складчатый животик джинсы смешно было и пытаться! Митя просто завернулся в клетчатый плед, нахлобучил на смуглую лысину ушанку и, поцеловав Люсю в щеку, ушел. За ночь выпал снег и ноги сначала мерзли – первые сто метров, от подъезда до остановки – а потом привыкли. "Интересно, – думал Митя, – ехать мне без талонов на троллейбусе, или пойти пешком? Без талонов нехорошо, лучше пешком!.."
И пошел, не спеша, в сторону центра. Часа полтора никто из встречных не мог подсказать Мите где в Москве буддистский храм. А потом встретились какие-то кришнаиты и выручили.
Там теперь Митя и живет. Очень его все уважают, и ученики, и просто случайные посетители.
А Люся, говорят, так ничего и не поняла.
КАК НАСТУПИЛ КОНЕЦ СВЕТА
Приходит как-то Дьявол к Богу и говорит:
– Слушай! А давай помиримся?!.
– А я, собственно, милый, с тобой и не ссорился, – отвечает Бог. Что это ты тут манихейство разводишь? Ты мне не ровня, чтобы мириться: под стол пешком ходил, когда я уже столько всего насовершал, что тебе никогда даже и не представить...
