Текст книги "Сломанная Головоломка"
Автор книги: Х. Собачий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Собачий Х З
Сломанная Головоломка
Сломанная Головоломка
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
Сборник рассказов "Сломанная головоломка" имеет несколько существенных отличий от других подобных сборников.
Во-первых, для этой книги не подходит само название "сборник" рассказы в ней не собраны, они специально для нее созданы авторами.
Во-вторых: "составителями" (точнее – в данном случае организаторами) руководило принципиально чуждое духу подлинной литературы желание – попробовать с помощью литературных произведений (в данном случае – рассказов) выразить нечто большее, чем то, на что обычно отваживается литература как таковая. Если говорить совсем просто – рассказы заказывались и были написаны авторами "на тему".
Этот самоубийственный для любого живого творчества подход – подход к литературе, как к средству, а не как к цели – в данной ситуации, тем не менее, полностью себя оправдал.
Случилось это лишь по одной причине.
Причина эта в том, ради чего сомнительное мероприятие по созданию сборника и было затеяно; в уникальной способности этого оживлять все, за чем оно скрывается, просвечивать сквозь любую свою внешнюю форму.
Для обозначения этого таинственного нечто, скрытого в данном случае за полутора десятками небольших рассказов, существует, в общем-то, специальное название. Самое обычное, достаточно точное и – в то же время – совершенно не подходящее в данной ситуации. Это название – неприятные по звучанию и смыслу слова "философская система".
Гегель просто писал "Феноменологию духа". Ницше говорил – афоризмами, притчами, устами Заратустры, Сартр, чтоб растолковать наболевшее, сочинял романы и пьесы, Хайдеггер дошел до философской Поэзии. Что-то из этой серии сейчас перед Вами.
Однако предлагаемая Вам книга, в то же время, заметно отличается от "философской прозы" в традиционном ее понимании. Отличий несколько. Прежде всего, это отсутствие единого стиля и тональности (что, конечно, во многом обусловлено коллективным характером работы).
Второе отличие – принципиальная незавершенность этого сборника как философского произведения. Отказаться от подзаголовка "Том первый" составителей заставила лишь некоторая неуверенность в целесообразности скорого продолжения. Если продолжение все же последует, то это будет уже новая книга, а не "второй том" (пример – хорошо известные сборники "Вехи" и "Из глубины").
Такая незавершенность – прямое следствие третьей особенности сборника: он служит выражением философской системы, которой не существует в иной, отличной от этого сборника, форме. (Именно поэтому не очень и подходят для обозначения того, вокруг чего выросла книга, слова "философская система" эти слова предполагают как минимум существование того, к чему относятся.) Противоречие здесь лишь кажущееся.
Принцип неопределенности в философии (подобный принципу неопределенности в квантовой механике) гласит, что чем более строга и лаконична форма изложения "философской системы", тем меньшее число людей принимает эту "систему"; и, наоборот, чем очевиднее, естественней, популярнее "система", тем более неопределенна, метафорична, двусмысленна ее словесная оболочка (примеры таких "размытых" текстов приводить, вероятно, излишне). При этом важно понимать, что указанное противоречие между "популярностью" и "строгостью" изложения "философской системы" не имеет никакого отношения к самому факту ее существования. Тем более – к вопросу о ее истинности или ложности.
Так же несомненно существование и той "философской системы", ради выражения которой написана эта книга – и не важно, что ее максимально строгое выражение непонятно вообще никому и поэтому даже не написано, а выражение, понятное всем, настолько банально, что в записи вовсе не нуждается. Эта система, повторим, тем не менее, существует. И именно в той форме, которую Вы держите сейчас в руках.
В свете этого огромным соблазном для "составителей" было и внешне оформить книгу в виде серьезного философского трактата ("Раздел первый: Очевидные истины. Часть первая: Особенности феноменологического подхода. Глава первая: К смыслу понятия "быть". Параграф первый: "Ограбление в подворотне"", и т.д. – разбивка собранного в книге материала на главы существует на самом деле, даже в двух, немного отличающихся друг от друга, вариантах, но явно нигде не отражена). Помешала воплотить идею "псевдофилософского оформления", как Вы, вероятно, уже догадались, боязнь излишней строгости в ущерб популярности.
Боязнь излишней популярности (в ущерб строгости) помешала, в свою очередь, издать книжку сколько-нибудь заметным тиражом.
Но, несмотря на отказ от явной разбивки на главы, параграфы и т.п., особенностью книги все же остался особый характер составивших ее рассказов: каждый из них, как уже говорилось, есть нечто большее, чем просто рассказ. Представить себе это легче всего на примере: некий эротический рассказ, пересказанный кем-то "в двух словах", оказывается, вдруг, текстуально идентичным – к примеру! – знаменитому одиннадцатому тезису Маркса о Фейербахе.
Настоящая книга в то же время не есть (отметим еще раз!) просто "популярной", доходчивой формой выражения каких-нибудь пятнадцати философских "тезисов". У того, о чем здесь говорится, иной формы выражения – кроме той, которая перед Вами – пока просто не существует. Если смотреть, все же, на эти рассказы как на комментарии или иллюстрации, то они – комментарии, иллюстрации к несохранившимся текстам (а точнее – к текстам, еще никогда не существовавшим).
Другая возможная, в принципе, аналогия – между текстами "сборника" и дзенскими коанами – также искусственна. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть наугад несколько страниц из книги.
Что же касается названия "СЛОМАННАЯ ГОЛОВОЛОМКА", то о нем можно сказать лишь одно – книга действительно так называется. Почему, можно понять, прочитав ее.
Наконец, само предисловие. Написано оно в большей мере из рекламных соображений. И без него – по целому ряду заметных внимательному читателю признаков – достаточно быстро улавливается существование некоторой под– или сверхструктуры, "скрытой" текстами сборника, их порождающей и организующей.
Осторожно намекнуть читателю, что такая "сверхструктура" (то самое таинственное нечто, о котором говорилось выше) не есть что-то необыкновенное, что это, в действительности, всего лишь хорошо знакомое читателю его собственное отношение ко всему на свете (а так оно и есть!) в этом "составители" (организаторы) "сборника" видят основную задачу своей странной затеи.
Они даже верят, что, в итоге, что-то подобное у них может и получиться. Большинство работавших над "Сломанной головоломкой" авторов – все вместе и каждый в отдельности – в этом, к сожалению, не настолько уверены...
Еще двое из них наотрез отказались высказать свое мнение по этому поводу.
В любом случае – кто бы из членов авторского коллектива ни оказался прав в оценке "сборника" – он у Вас в руках.
Москва, ноябрь 1993.
ОГРАБЛЕНИЕ В ПОДВОРОТНЕ
В детском садике на вопрос: – Ну, маленький, сколько нам годиков?.. отвечают, как известно, не задумываясь:
– Шесть лет и восемь месяцев!!!
С возрастом эта удивительная способность – помнить, сколько тебе сейчас лет – почему-то исчезает. Чтобы вспомнить, приходится смущенно производить в уме выкладки с четырехзначными числами. Помнят, разве что, некоторое время после очередного по счету дня рождения. Лучше – юбилея. Да и то совсем недолго.
...Бывший старший оперуполномоченный Московского угрозыска подполковник Семен Семенович Шукайло, опытный криминалист, уволенный совсем недавно из органов внутренних дел – за дзен-буддизм – и возглавлявший теперь собственное сыскное бюро "Феликс", как раз 13 марта праздновал свой день рождения.
В тот же день (это была, кажется, среда), ровно в два часа дня, в пивной бар без названия, что на втором этаже, над овощным магазином в доме 194 по проспекту Мира (кстати – такое уж совпадение – тот самый, где годом позже Семен Семенович взял знаменитого Макеева) нагрянули с довольно необычным визитом народные депутаты. Самые настоящие, со значками.
Ничего никому не объясняя, они втащили в зал несколько тяжелых коробок и, деловито разобрав у своего главного молотки и отвертки, полезли, не разуваясь, на столы.
Бармен Сережа, огромный, толстый, метра под два ростом, мужик, брезгливо делал вид, что даже не смотрит, что они там по углам развешивают.
А развешивали они большие жестяные, выкрашенные серой масляной краской громкоговорители.
– Дискжокеи говняные... – проворчал Сережа, но вмешиваться не стал да и действительно, с какой стати?..
Дискжокеи оказались членами парламентской комиссии по связям с общественностью. Сделав дело, они выпили пива и торжественно включили колонки. Вместо музыки зазвучали хриплые голоса спорящих народных депутатов: передавали запись одного из старых съездов.
Все присутствовавшие в пивбаре, не сговариваясь, схватились за головы и выругались, негромко, но, что довольно странно, почти в одних выражениях... Погода, как водится, тут же испортилась, повалил мокрый снег, завыл холодный ветер.
С головы до ног облепленный снегом, Семен Семенович, пряча под полой купленный у метро самому себе в подарок букет чайных роз, поднялся по скользкой темной лестнице бара, остановился в дверях, пропуская уходящих депутатов, и, войдя в зал, осторожно осмотрелся.
Осторожно – скорее по привычке. Остаться незамеченным он сегодня, пожалуй, не смог бы, как бы ни старался. Роскошный длинный черный плащ, черный, лихо заломленный на бок берет с блестящим металлическим цвета чайной розы значком сыскного бюро, белоснежный шарф с золотистым восточным узором по самому краешку (непременная часть придуманной самим Семеном Семеновичем униформы сотрудников "Феликса") – все это заметно контрастировало с общей обстановкой. Например, с той же лужей блевотины у самого входа, в которую Семен Семенович случайно наступил до блеска начищенным высоким черным ботинком армейского образца.
Ослепительно белыми, белее шарфа и снега на берете, были пышные, красивые, ухоженные усы Семена Семеновича, ярким пятном выделявшиеся на его смуглом, иссеченном шрамами и морщинами лице. Лицом – особенно своей знаменитой добродушной улыбкой – Семен Семенович был необыкновенно, а сегодня, почему-то, особенно, похож на известного физика Альберта Эйнштейна; еще Семен Семенович, как и Эйнштейн, немного, для себя, играл на скрипке. И трубку тоже, разумеется, курил – так уж сложилось.
Семен Семенович пересек по диагонали шумный задымленный зал и осторожно подошел к столику в правом углу, у большого грязного окна...
– Ваши документы! – тихо, но отчетливо произнес он, обращаясь к двум стоявшим к нему спиной мужчинам: долговязому молодому человеку в ватнике и в серой спортивной шапочке с надписью "СЛАЛОМ" и низенькому плешивому крепышу в полушубке из черного искусственного меха.
– Никак молодость ментовскую не забудет, – недовольно проворчал, оборачиваясь, тот, что пониже. Звали его Михаилом Сергеевичем (тем, кто не верил, он показывал паспорт). – Ты, Семен Семеныч, таперича никто. Ты даже документы у меня проверить права не имеешь! – хмуро подмигнул он и сделал неприличный звук губами.
– Но пива, Семен Семенович, мы вам все равно дадим, – приветливо улыбнулся тот, что повыше, в ватнике; звали его Шуриком. – Здравствуйте.
– Здравствуй, Шура! Мое почтение, Михаил Сергеевич, – засмеялся Семен Семенович. – Как наша общая знакомая госпожа Тэтчер? Все не пишет?
– Достали вы уже меня своими тупыми шутками!.. – вздохнул Михаил Сергеевич.
Особой его приметой были обвислые казацкие усы, которые он каждый раз, отхлебнув пива, тщательно вытирал носовым платком. Шурик был без усов, но с двухдневной щетиной и вообще был очень похож на тезку из кинофильма "Приключения Шурика", только более мрачного и, как видно, сильно пьющего. Он тоже глубоко вздохнул в ответ на шутку Семена Семеновича, почему-то покосился на висевший неподалеку громкоговоритель и скорчил отвратительную рожу.
– Прости уж, Михаил Сергеевич, – извинился обескураженный Семен Семенович. – Все-таки милиционер я, или нет? Хоть и бывший. И шутки у меня соответствующие...
Он выпил под нестройные аплодисменты депутатов на съезде кружку пива и, оттопырив мизинец, подцепил с бумажной тарелочки кусочек соленой скумбрии: – Вот, шел мимо, вдруг думаю: "дай зайду! пивка выпью!.." Не ожидали небось? Что вы такие мрачные?
– Видишь, Семеныч, и тут уже – сволочи – мозги вправляют. Тоже педагоги... – показал Михаил Сергеевич на дребезжащий громкоговоритель.
– А все, обрати внимание – нет, ты посмотри, посмотри! – на это кладут! И правильно! И Сережа – колонки завтра же кому-нибудь продаст. Спорим?
– Если я сегодня провода не перегрызу... – тихо вставил Шурик, косясь на потолок...
Семен Семенович, разжевывая кусочек рыбки, с пониманием оглядел гомонящий зал, над которым, сотрясая табачный дым, висел рассерженный голос народного депутата.
– Да, так вот! Но мой-то! Мой, а? – продолжил, грохнув по столу кружкой, Михаил Сергеевич. – Я тут Шурику как раз жаловался... Тут ладно, все равно без толку, с этими педагогами давно все ясно... А у моего младшенького, спрашивается, что, а?!
Семен Семенович никуда сегодня не спешил. Доев рыбку, он прислонился к стене и улыбнулся Михаилу Сергеевичу.
– ...дома его такому не учили! В этом году отдали в детский сад, и что ты думаешь? – Михаил Сергеевич сделал театральную паузу и тоненьким голосом вывел: "– Папа, – говорит, – давай в съезд поиграем!" – и сплюнул на пол. – Это они таким там занимаются! Игры, понимаешь, теперь новые... Новое поколение выбирает ПЕПСИ!..
Семен Семенович засмеялся и спросил: – Твой-то у них... э... кто?.. А еще на мои шутки обижаешься!.. – и совсем развеселился.
Шурик тоже ухмыльнулся.
Михаил Сергеевич в сердцах выругался и сказал, стукнув себя кулаком в грудь: – Да бля буду! Я-то тут при чем? Вот так прямо приходит и говорит: "Давай, батя, в съезд играть!"... – и опять с отвращением сплюнул на пол.
– Ох, выпори, Михаил Сергеевич, выпори засранца, тебе говорю! корчась от смеха, посоветовал Шурик. – Это он скрытно над отцом издевается, намекает на твое имя-отчество!
– А как они в съезд-то играют? – спросил Семен Семенович. – Что-то не верится, Михаил Сергеевич, извини уж. У них что, регламент, повестка дня, у этой мелкоты, да? – он опять засмеялся.
– И что они там... э... обсуждают? Дуришь ты нас, Сергеич.
– Да не дурю! – рассердился Михаил Сергеевич. – Сам ходил смотрел. Ни повестки, ни регламента у них нет. Они просто голосуют.
Шурик и Семен Семенович посмотрели на Михаила Сергеевича. Тот объяснил: – Садятся на детской площадке в кружок и голосуют, кто за что выдумает: кто за то, что Витька дурак? Кто за то, что ветер? Кто за то, что скамейка? – и ржут, как ненормальные.
Шурик и Семен Семенович удивленно смотрели на Михаила Сергеевича.
– Хоть голоса-то считают? – спросил, наконец, Шурик.
– Откуда? – удивился Михаил Сергеевич. – Они и считать-то не умеют... Наверное.
– И все это называется "играть в съезд", да? – засмеялся Семен Семенович. – Ох, хорошо! И вправду, что в мире творится, а, Михаил Сергеевич? "Кто за то, что скамейка?.." – говоришь?.. Философы, тудыть их! Нет, ну что в мире-то творится, а?.. – он засмеялся.
– А я про что!.. – мрачно согласился Михаил Сергеевич. Шурик, посмеиваясь, чистил рыбку.
– Детский сад!... – задумчиво сказал Семен Семенович. – Нет, детский сад это не хухры-мухры! – и, вспомнив вдруг что-то, опять улыбнулся. – А какое у меня было дело с детским садиком!.. Красивое, ух!.. Прямо в учебник по криминалистике вставляй.
При слове "дело" Шурик внезапно – будто вспомнив что-то очень важное! – замер с недочищенной рыбкой в руках.
– Что, манку воровали? – пошутил Михаил Сергеевич.
– Да нет, куда круче...
– Семен Семенович! – сказал ставший вдруг очень серьезным Шурик. Вы сказали "дело", и я вспомнил... Очень давно хотел вас об одном одолжении попросить.
Обгрызая рыбий хвост, Семен Семенович взглянул на Шурика и вопросительно поднял брови.
Шурик нагнулся, быстро достал из-под стола полиэтиленовый пакет с надписью "Год Лошади", вынул из него обтрепанную общую тетрадь в сером переплете, перелистал ее, нашел какое-то место, внимательно прочел несколько строк и опять посмотрел на Семена Семеновича.
– Вы знаете, я работу одну пишу... – сказал он.
– Как называется? – поинтересовался Михаил Сергеевич.
– "Апология рационализма", – внятно, по буквам, произнес Шурик. Понял, да? – Михаил Сергеевич смутился. Семен Семенович, услышав название работы, подавился кусочком рыбки и закашлялся.
– Так вот. Как бы попонятнее сказать-то? Рассматривая в общем виде каркас произвольного эвристического рассуждения... это, впрочем, не важно... в общем, я вышел на одну проблему: проблему полноты пространства версий...
– Семен Семенович и Михаил Сергеевич переглянулись. – Сейчас все объясню! – заторопился Шурик, – у меня здесь все на простых– простых примерах! Правда! Вы не бойтесь! Поясняю... – Шурик быстро отхлебнул глоток пива. – Кстати, пример из реальной жизни. У нас на заводе несколько лет назад дело было.
Михаил Сергеевич и Семен Семенович кивнули.
– Дело очень простое. Поперли у нас из сейфа партвзносы, – начал Шурик. – Довольно большие деньги. Ясное дело – шум, переполох, приехал следователь. Изучил обстановку и пошел копать – составил список подозреваемых и начал их вызывать по очереди: всех, знавших о сейфе, сроках сдачи денег, тех, кто, так или иначе, имел доступ к ключам, тех, кто мог на своем оборудовании сделать копии по слепкам – ясно было, что спер деньги кто-то свой, завод оборонный, пропускная система. Список был очень хороший – наметил этот мужик, вроде бы, все возможные версии, например, не забыл даже электриков, которые в кабинете секретаря парткома лампочки два раза меняли. Заставил каждого подозреваемого расписать по минутам тот день, когда деньги пропали; особенно изматывал троих подозрительных ребят из четвертого цеха – там станки стоят, на которых копию с ключа за минуту сделать можно... В общем, работал мужик, как зверь, на совесть. И стукачей к своим подозреваемым подсылал, ну все как положено. Измотался весь.
И вдруг – бабах! – второй раз сейф вычистили!
Новые взносы собрали, в сейф положили – и как не бывало! Прежнего секретаря парткома, седенького такого, старого большевичка, сразу, тогда еще, после первой кражи, из партии поперли; теперь новый секретарь партбилет положил! Следователь похудел, осунулся, круги под глазами... Скандал колоссальный!
В общем, долго рассказывать как все это раскручивалось. Сразу скажу, что следователь – от умственного перенапряжения, наверное – стал совершать безумные поступки... После того, как в сейф положили новые тыщи, он лично взял пистолет, спрятался за портьерой, простоял там часа четыре и – не поверите! – в дырочку увидел-таки того, кто опять, в третий раз, попытался спереть деньги! Клянусь, так и было!
– Здорово! – сказал Михаил Сергеевич.
– Но что особенно важно, – продолжил Шурик, – так это то, что именно этот-то человек – единственный, из тех, о ком точно было известно, что он имел доступ к сейфу, – Шурик сделал многозначительную паузу, отсутствовал у следователя в списке подозреваемых.
– А почему? Потому, что следователю, настоящему коммунисту, не карьеристу, а действительно идейному...
– Бывали такие, – кивнул, внимательно слушавший все это время, Семен Семенович...
– ... ему, – продолжил Шурик, – просто в голову не могла прийти, Шурик стукнул себя по лбу, – такая чудовищная мысль, что партвзносы экспроприировал тот самый старичок-большевичок, о котором я уже говорил секретарь парткома. Он тогда вроде спутался с какими-то антикоммунистамидемократами, не помню уж, время, сами помните, тогда сложное было, – Шурик отхлебнул пива. – Впрочем, это сейчас совершенно не важно: для чего я, собственно, все рассказываю? Понимаете?
Семен Семенович и Михаил Сергеевич смотрели на Шурика.
– Обратите внимание, какая ситуация: перебирает следователь все-все версии, просчитывает все-все варианты, да? И одну версию, одну-единственную – причем, ту, которая совсем на поверхности! – в упор не видит. Не вносит старичка-большевичка в свой список. Факт? Факт. Как объяснить?..
– Ты же сам говорил, что спутался... – нерешительно высказался Михаил Сергеевич. Шурик выругался:
– При чем тут это. Семен Семенович, понимаете, о чем я?..
Семен Семенович с интересом слушал.
– В чем моя проблема? Проблема в том, чтобы разобраться, как так вышло, что следователь – вроде бы профессионал, – все-таки, не все версии вначале подготовил. Пропустил одну.
Семен Семенович понимающе закивал.
– Вот это я и имел в виду, – сказал Шурик, – под проблемой неполноты пространства версий, понимаете теперь?.. Так вот, Семен Семенович. Я по этому поводу кое-какие, так сказать, методологические рекомендации понапридумывал, а правильно, или нет – не знаю. Поможете советом? улыбнулся Шурик. – Экспертиза специалиста, так сказать...
– Интересно! Очень, очень интересно, Шурик! – сказал Семен Семенович радостно. – Ты сам, наверное, не понимаешь, как точно по адресу обратился! – Шурик улыбался и моргал глазами. – Методология – мой конек, – объяснил Семен Семенович, – уже очень давно. Сколько мне из-за этого вытерпеть пришлось!.. И можно сказать, "Феликс" на этом держится. Давай, что там у тебя за метод? Ну! Порадовал ты Шурик меня! И проблему выделил действительно очень важную.
Шурик даже замялся как-то. Открыл тетрадку, полистал, почитал что-то про себя, отложил, опять взял. Наконец, еще подумав, осторожно начал:
– Ну, общепризнанно, что феноменологический подход к логике, – с каждым словом он, почему-то, все больше волновался, – ...нет, не так... и опять замолчал.
– Да ты не волнуйся. И не стесняйся, попроще говори. Сразу давай, в чем суть твоего решения?..
Шурик, краснея, помолчал, пошевелил губами.
Семен Семенович и Михаил Сергеевич внимательно слушали.
– Ну как вам это просто объяснить! – не выдержал Шурик. – Я целую книгу, можно сказать, написал об этом, а тут в двух словах... Сейчас, попробую... – он опять задумался.
– Ну логику, самую элементарную, вы помните?.. – спросил он через полминуты у Семена Семеновича. – Рассмотрим множество всех небессмысленных малых посылок некоего силлогизма...
Семен Семенович с Михаилом Сергеевичем испуганно переглянулись.
– А может – как ты сам говорил – на примере?.. – осторожно посоветовал Семен Семенович. Шурик взглянул на него, поднял брови, потом вдруг закивал головой:
– Да! Именно!.. Спасибо. Сейчас! – сказал он, закрыв глаза и сосредотачиваясь.
– Есть, – сказал он, наконец, открыв глаза. – В общем, э... как этот... как Шерлок Холмс. Да.
Семен Семенович и Михаил Сергеевич удивленно замигали.
Помолчав с полсекунды, они опять переглянулись и прыснули, потом захохотали. Михаил Сергеевич платком для вытирания усов принялся утирать слезы, Семен Семенович, повторяя тихонько, на разные лады: "Шерлок Холмс!.. Ватсон!..", сполз по стенке и, весь дергаясь от смеха, уткнулся в колени лицом.
– Я всегда знал, что вы идиоты, – помолчав, сказал Шурик. Он зачем-то подвигал по столу кружку, бережно спрятал свою тетрадь обратно в пакет и уставился в лужу пива на столе.
На съезде подводили итоги какого-то голосования. У соседнего столика подвыпившая девушка с растрепанными волосами хрипловатым голосом просила хмурого, налысо выбритого юношу поцеловать ее:
– Поцелуй, ну поцелуй, пожалуйста, ну пожалуйста... – жалобно повторяла она и тянулась к нему пухлыми губами. Тот отворачивался, вяло отталкивал ее и жевал рыбу...
Семен Семенович, почти перестав наконец смеяться, поднялся и, постанывая, принялся извиняться перед Шуриком. Михаил Сергеевич, всхлипывая, обнял Шурика и примирительно поцеловал его.
– Ты лучше не обижайся, просто у меня настроение сегодня очень веселое. Объясни нормальным человеческим языком, что имел в виду, – сказал Семен Семенович, вытирая слезы. – Тоже должен нас понять! Ну! – и опять засмеялся. – Я думал у тебя и вправду методология...
– Давай, давай, – сказал Михаил Сергеевич. – Все, больше не смеемся, – и снова прыснул.
– Козел, – сказал Шурик. И, обращаясь уже только к Семену Семеновичу, попросил: – Вы действительно поймите, о чем я говорю. Пожалуйста! Это же... Это же просто!.. У меня не методология, у меня только постановка проблемы!
Семен Семенович и Михаил Сергеевич на этот раз сдержались, оба сосредоточенно кивнули.
– Вот вы, Семен Семенович, выехав на место преступления и собрав какие-то данные садитесь и начинаете думать. В эти минуты ваша мысль... плывет, так сказать, по течению, или же вы осознанно – подчеркиваю: осознанно! на основании каких-то логических норм! – выделяете вначале все без исключения возможные версии, чтобы их – потом уже – проверять, логически сопоставлять друг с другом, все такое прочее? То, чего явно не сделал следователь в деле о взносах. Теперь понятно?
И добавил рассерженно: – Видите, не такой уж я и придурок.
Семен Семенович и Михаил Сергеевич жестами выразили полное согласие.
– И спросить у вас, Семен Семенович, я только одно это и хотел! продолжил Шурик. – Выписываете вы сначала – в качестве особого этапа в расследовании – все-все версии происшедшего? Но так, чтобы точно уж все без исключения версии перебрать, беспристрастно. Чтобы потом работать с этим полным набором версий. Или нет? – Семен Семенович улыбнулся. – Вот и все, – Шурик стащил с головы шапочку, сунул ее в карман ватника и замолчал, почему-то уставившись в большую лужу пива на сером заплеванном столе. Семен Семенович не выдержал и взглянул в лужу. В ней он увидел перевернутое отражение Шурика, их взгляды встретились. Шурик попросил тихонько: Расскажите, как вы поступаете? Правда нужно...
Михаил Сергеевич тоже, сбоку, удивленно уставился в лужу пива, пытаясь понять, что они там высматривают. Все трое молчали. На съезде тоже что-то притихли, похоже, опять затеяли голосование.
– Как я провожу расследование? Гм... – переспросил, улыбнувшись, Семен Семенович. Задумавшись, он осторожно поднес к губам кружку с пивом цвета чайной розы на самом донышке.
– Что ж. Вот как раз и расскажу историю про детский сад! Ту, о которой только что вспоминал! Очень для тебя показательная в плане методологии выйдет история. Именно то, что тебе нужно. Отработка версий. – Пригладив усы он спросил: – Ты, я вижу, хоть трактатов и не пишешь, тоже не прочь байку послушать, а, Сергеич?
– О чем речь, Семеныч!
– Ну а тогда, Шурик, что надо сделать? – сказал Семен Семенович. Он нахмурился, пристукнул кулаком по столу и, улыбнувшись, объяснил: Быстренько. За пивом!
Испугавшийся было Шурик рассмеялся, сгреб шесть пустых кружек, ввинтился в толпу у прилавка продираясь поближе к Сереже.
– Пошел на подхват, – молвил Михаил Сергеевич, собирая оставшиеся кружки.
Семен Семенович, оперев подбородок о ладонь и посмеиваясь, разглядывал зал. Он посмотрел, как тихонько плачет растрепанная, все еще нецелованная девушка у соседнего столика; как Шурик, расплескивая пиво, передает через головы полные кружки Михаилу Сергеевичу, как носит их тот по четыре к столу, как, улыбаясь до ушей, возвращается Шурик с рыбкой на бумажных тарелочках.
– Суки! – продолжая улыбаться, выругался Шурик. – Толкаются, сволочи, как в... на вокзале!..
Улыбался и Михаил Сергеевич, улыбался, глядя на них обоих, и Семен Семенович.
– Ну? – кивнул Шурик Семену Семеновичу. – Начнем?.. Что это за дело?
Семен Семенович кивнул в ответ, задумался, взял кружечку.
– Начнем, – сказал он, громко отпив два глотка. – Дело довольно необычное...
За окном валил мокрый снег, налипавший на ветки деревьев и плечи людей. Над проспектом Мира зажглись вдруг желтые фонари – как-то незаметно и неожиданно рано стемнело, наверное из-за плохой погоды.
– Рассказывать, Шурик, я буду, все-таки, не про то, как я сам раскручивал это очень непростое дело. Лучше, мне кажется, будет, если ты сам сможешь все сделать. А я буду в случае чего только помогать, говорить – так я рассуждал, или нет. Сам все раскрутишь – отлично поймешь и мой метод. Идет?
– Идет! – удовлетворенно кивнул Шурик.
– Начну я, поэтому, к ак положено: с самого-самого начала, – Семен Семенович достал из кармана длинную черную трубку с серебряным кольцом на мундштуке и не спеша набил ее табаком, поглядывая косо, как, размахивая у самого лица плачущей девушки руками, громко втолковывает ей что-то ее лысый возлюбленный, Михаил Сергеевич угостил Шурика "Беломором". Все закурили.
– Так вот. Темным зимним утром, – начал свой странный рассказ Семен Семенович, – родители, приведя детей в детский сад, обнаружили, что входная дверь заперта... – говорил он негромко, отчетливо, лишь изредка замолкая и попыхивая трубкой... Шурик и Михаил Сергеевич внимательно слушали.
– На снегу, выпавшем в начале ночи, не было еще никаких следов, и, естественно, первой мыслью стоявших у дверей было: "Эти подлецы проспали начало рабочего дня!". Но нянечка тетя Катя, пришедшая вскоре, озадачила всех словами о том, что в садике на ночь оставалась другая нянечка Ниночка – с четырьмя круглосуточниками. Все заволновались и принялись еще громче стучать в дверь "Не иначе, что-то там случилось", – первой почувствовала недоброе тетя Катя.
Пришла вторая воспитательница, у которой были свои ключи от двери, и все поняли, что дверь заперта изнутри. Еще примерно через полчаса, когда совсем рассвело, решили дверь ломать. Детишки, сидевшие на скамейках у ворот садика, очень обрадовались таким приключениям, мрачные родители при участии очень кстати подвернувшегося участкового принялись вышибать дверь, что им в конце концов и удалось: отскочила, разодрав в клочья дверной косяк, стальная петля, в которую изнутри была вставлена державшая дверь тяжелая задвижка, запертая, к тому же, на висячий замок. То есть (это я сразу тебе говорю, Шурик, чтобы ты не ломал голову), снаружи дверь так запереть было совершенно невозможно. Ну и, к тому же, свежий снег без единого следа.
– Угу... – Шурик задумчиво закивал.
– Первыми в дом вошли участковый милиционер и еще двое мужчин, остальные остались у дверей. Вскоре эти двое вышли обратно и попросили всех расходиться по домам, ничего не объясняя, но очень волнуясь. Тут же подъехала вызванная участковым следственная бригада...
– Кошмар, – тихо сказал Михаил Сергеевич. – Что-то сделали с детьми?..
– Нет, – Семен Семенович как-то странно взглянул на него. Следующая порция информации, Шурик, – Семен Семенович выпил одним глотком полкружки пива, сморщился, закрыл лицо руками. Отняв наконец руки от лица, он, уже совершенно спокойно, сказал: – Ниночка висела на люстре в самой большой комнате, веревка, перекинутая через крюк люстры, была привязана к батарее так, что ноги Ниночки примерно метра не доставали до пола.
