Текст книги "По колено в крови. Откровения эсэсовца"

Автор книги: Гюнтер Фляйшман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц)

Крендла произвели в водители «Опель Блица», таскавшего наш прицеп. Я протянул провод связи между кабиной Крендла и прицепом. Мы с Фрицем поздравили друг друга по поводу столь солидного улучшения условий работы. Куда безопаснее, чем носиться на мотоцикле.

Внутри прицепа по стенам были развешаны карты. Мне предстояло двигаться сразу же за головными частями, непрерывно поддерживая связь с танкистами. Имелась возможность одновременно связываться с танкистами, с люфтваффе, артиллерийскими частями, пехотинцами, мотопехотинцами и вообще со всеми действовавшими по соседству частями и подразделениями. Теперь генеральские корректировщики смогут тут же докладывать о результатах наблюдений и запрашивать все необходимые сведения. Радиокомплекс позволял вести радиообмен сразу с несколькими объектами и руководить операциями непосредственно из прицепа. Надумает герр генерал распорядиться о проведении, к примеру, артподготовки – пожалуйте, вам связь!

Крендл на новеньком «Опель Блице» вмиг доставил меня к командующему. Фон Рунштедт успел отбыть, а герр генерал с весьма решительным видом постукивал пальцем по карте.

– Передай общий сбор войск, – проговорил он. – Мы идем на запад, на Филипвиль.

Я не мог понять, отчего герр генерал вдруг решил изменить направление главного удара с южного на западное. Вместо наступления на Нёфшато, как было запланировано, мы теперь поворачивали на запад, чтобы начать продвижение вдоль границы с Францией. После того как мы выступили, я сменил открытые частоты, чтобы пройтись по неприятельским. По-фламандски я понимал не так уж чтобы очень, но фразу «Franse lichte bommenwerpers» я все же понял. Речь шла о французских легких бомбардировщиках.

Я тут же передал это герру генералу, и он распорядился связаться с командующим силами люфтваффе в Маастрихте. Оттуда меня проинформировали о бельгийском аэродроме в Динане, городке юго-западнее направления нашего главного удара на Филипвиль. Пройдясь по частотам люфтваффе, я попытался прощупать радиообмен противника. И нашел кое-что любопытное: пилот говорил по-фламандски. Следовательно, бельгийские летчики пилотировали французские истребители. Я немедленно доложил их координаты, которые понял из радиообмена, Роммелю. Однако поднять в воздух наши самолеты в Маастрихте не представлялось возможным, и герр генерал приказал поднять в небо орудия спецбронемашин и полугусеничных вездеходов. Также были переданы указания пехотинцам о том, чтобы все имевшиеся в распоряжении пулеметы MG-34 и MG-38 срочно погрузить на безбортовые кузова «Опель Блицев» и следить за воздушной обстановкой. Герр генерал намеренно рассредоточил все огневые средства противовоздушной обороны с тем, чтобы минимизировать потери, и мы на обычной скорости направились на Филипвиль.

В наушниках раздался взволнованный голос Крендла.

– Кагер! Кагер! Ты видел? Нет, ты должен это видеть!

– Что я там должен видеть? – недоумевал я.

Но вскоре понял что. Вдруг до меня донеслось тарахтенье наших пулеметов и почти одновременно гул авиадвигателей. Потом тяжело ухнули разрывы бомб.

– Одного подбили! – торжествующе завопил Крендл. – И еще одного!

В этот момент где-то совсем рядом раздался взрыв, и мой прицеп крепко тряхнуло. Даже искры из передатчиков посыпались.

– Как ты там? Жив? – обеспокоенно спросил Крендл пару мгновений спустя.

– Да, жив, жив! А что случилось?

Слышать-то я слышал, но надо было и видеть. Меня даже задело за живое, что я сижу в своей консервной банке и не вижу боя.

– Только ты мне пообещай одну вещь, – попросил Крендл.

– Что за вопрос? Обещаю!

– Когда все утихнет, – продолжал он, – дойди до меня и помоги отыскать мои яйца!

И расхохотался в микрофон.

Обстрел длился минут 10, может, четверть часа. Потом Крендл остановил «Опель Блиц». Я распахнул дверцу прицепа и увидел блаженно улыбавшегося Крендла. Выйдя из прицепа, я увидел семь или восемь подбитых французских самолетов-штурмовиков. Это были относительно небольшие машины, выкрашенные в матово-зеленый цвет, одномоторные. Обломки их пылали ярко-оранжевым пламенем, а в воздух поднимались черные клубы густого дыма. Тут я заметил, что один из самолетов при падении врезался в полугусеничный вездеход СС. Все сидевшие в нем солдаты погибли на месте.

Потащив меня за рукав, Крендл показал мне правый бок моего прицепа. Он был весь черный от копоти. Неведомая исполинская сила вдавила стенку передвижной радиостанции внутрь. Подтолкнув меня к ней так, чтобы я стоял на фоне номера и креста, он стал вытаскивать фотоаппарат. Я, заняв дурашливую позу, позволил своему другу увековечить меня на фоне пострадавшего от разрыва бомбы радиоприцепа.

Тут к нам подбежал какой-то офицер ваффен-СС и стал разоряться: дескать, мы ведем себя неподобающим образом и крайне неуважительно в отношении только что погибших боевых товарищей. Честно говоря, мы просто позабыли об этом. Откуда-то появился автомобиль санитарной роты, и санитары стали вытаскивать из-под обломков полугусеничного вездехода останки погибших. Герр генерал стоял неподалеку, скомкав пилотку в руках. Похоронная команда вырыла шесть могил, а гробовщики стали заколачивать гробы и прибивать к ним имперские кресты. Крендл указал на груженный досками грузовик. Оказывается, он постоянно ездил с нами именно для таких печальных оказий.

Помню, как товарищи пытались утешить одного солдата СС. Крендл пояснил:

– У него там погиб брат.

Солдат обезумел от постигшего его горя. Какое-то время он рыдал, потом вдруг бросился к обгорелому вездеходу и изо всех сил принялся молотить по нему каской. Герр генерал в этот момент предпочел уйти. Я было подумал, что собрался утешить солдата СС, однако Роммель предпочел оставить его наедине со своим несчастьем. И тут мне пришла в голову мысль: интересно, а как бы я прореагировал на гибель кого-нибудь из своих братьев, которые служат в Польше? Тогда, в 1940-м, они еще были живы, погибли они позже. Оба.

Глава 3. От Филипвиля до Сен-Юбера

За упокой душ шести бойцов СС капеллан отслужил службу, мы, стоя по стойке «смирно», выслушали проповедь. Герр генерал, шагая взад и вперед, поглядывал на небо. Может, его интересовали метеоусловия, а может, он просто пытался таким образом побороть волнение. Тела погибших предали земле, а свежие могилы сфотографировали. Таков суровый обычай континентальных армий. Мы хоронили погибших товарищей на месте гибели, обозначив на карте место захоронения, которое потом сообщали близким. Британцы и американцы, в отличие от нас, забирали с собой тела убитых, что, на наш взгляд, было куда гуманнее и уважительнее к памяти павших.

По завершении церковной службы брат погибшего бойца устремил взор в сторону Франции. Вытянув руки, он сжал их в кулаки, а потом выпятил грудь, из которой вырвался не то стон, не то атавистический, варварский рык, обращенный к врагу. Я тихо подтолкнул Крендла к нашему «Опель Блицу». Бестактно было бы стоять и лицезреть чужое горе и отчаяние.

Тут нас едва не переехал мотоциклист. Какой-то обер-шарфюрер СС крикнул:

– Черт бы тебя побрал, Кагер! Немедленно в прицеп! Генерал никак не может дозваться тебя!

Я тут же бросился в передвижную радиостанцию и принялся вызывать Железного коня. Герр генерал был весьма недоволен моим отсутствием на боевом посту.

– Вы что, сдурели, рядовой?! – рявкнул он. – Ваша святая обязанность сидеть у рации. Если не получается, тогда найдем вам замену!

Роммелю срочно потребовалась связь с разведкой люфтваффе для выяснения всех вопросов нашего продвижения на Филипвиль. Наши дислоцированные в Маастрихте самолеты до сих пор проводили атаки аэродромов Динана. А воздушная разведка сообщала о передвижениях сил неприятеля в районе Филипвиля. Больше всего герра генерала интересовали мосты через северный приток Мааса, как раз между Филипвилем и Динаном. Самолеты-разведчики доложили, что мосты в исправном состоянии и что никакой активности противника вблизи их не наблюдается.

Наша колонна направилась на запад, был объявлен запрет на радиообмен, если не считать кратких сообщений касательно вопросов войскового подвоза. В наушниках раздался голос Крендла:

– У меня брат в Польше, – решил доложить он.

Я ответил ему, что у меня, дескать, там двое братьев.

– Ты его видел?

Я не понял, кого мой товарищ имеет в виду: то ли кого-нибудь из моих братьев, то ли брата погибшего сегодня солдата СС. Разумеется, его я видел! Все его видели! И вообще, у меня нет желания больше распространяться на эту тему. Но Крендл продолжал:

– Тебе не кажется, что у него шарики за ролики заехали? Как ты считаешь, у него это пройдет?

У меня язык не поворачивался снова обсуждать эту тему. Меня не покидало суеверное чувство, что, заговори я сейчас об этом, и вскоре это коснется напрямую и меня, и моей семьи. Не солдатское дело чесать языком по поводу чьей-то гибели на поле боя. На глазах у этого бедняги погиб родной брат. Какое у нас право обсуждать, свихнулся он или нет?

– Лучше скажи, куда мы сейчас направляемся? – поинтересовался я, решив сменить тему разговора. Компас-то у меня был, я и без Крендла знал куда. Фриц назвал мне направление и больше к теме павшего солдата СС не возвращался.

К вечеру герр генерал остановил колонну у предмостного укрепления. Распахнув дверцу прицепа, я разузнал об обстановке у проходивших мимо солдат. Полевая кухня расположилась в двух шагах от прицепа, и там царило оживление, помню, до меня даже доносилось звяканье котелков и говор выстроившихся за едой солдат.

В металлическую дверцу прицепа раздался стук – лейтенант вермахта пожаловал с котелком в руке.

– Здорово у тебя здесь, – оценил он. – А что это у тебя? – поинтересовался он, обведя рукой оборудование. – Это и есть «ДКБ-200»? – спросил он, ткнув пальцем в один из блоков.

Я сказал, что да, мол, вы не ошиблись. Лейтенант уважительно провел рукой по металлической поверхности радиооборудования.

– Вам знакомо это оборудование, герр лейтенант?

– Да, – ответил тот.

Офицер представился как Феликс Буренхауэр. Перед тем как его призвали в вермахт, он работал заместителем начальника отдела на радиостанции «Дойчландфунк» в Берлине. Вот это да! Вначале даже смутившись, я тут же понял, что знакомство с таким человеком может оказаться весьма полезным для меня после войны. Я сразу же представил, как работаю на берлинском радио «Дойчландфунк» и постоянно вижу артистов, музыкантов, политиков. Именно об этом я мечтал!

– Все это, конечно, очень интересно, но меня в такие прицепы не заманишь, – с улыбкой сказал лейтенант Буренхауэр.

Я не понял, что он имеет в виду.

– А почему, герр лейтенант?

– Да потому что ты в нем – всегда мишень для противника.

Уже дважды за короткое время меня сравнили с мишенью. Первым об этом заявил Крендл, когда мы тряслись на корме генеральского танка. А тут еще и этот лейтенант! Меня аж передернуло.

– Первейшее правило войны, – продолжал лейтенант Буренхауэр, – лишить противника средств связи. А твой прицеп весь утыкан антеннами, так что даже самый глупый артиллерист вмиг сообразит, что это такое. И пальнет по нему снарядом, – по-прежнему с милой улыбкой заключил офицер.

Сначала мне показалось, что он шутит, но, поняв, что лейтенант говорит вполне серьезно, я расстроился еще больше.

Тут в дверях появился Крендл, тоже с котелком в руке, и неуклюже попытался встать перед офицером по стойке «смирно». Буренхауэр, разглядев у Крендла на рукаве нашивку транспортного подразделения, спросил:

– Не ты таскаешь за собой эту мишень? Крендл непонимающе уставился на лейтенанта.

– Виноват, но...

– Я говорю твоему другу, – сказал офицер, – что, дескать, прицепчик этот – превосходная цель для врага.

Отправив кусок жареного мяса на вилке в рот, Крендл благодушно закивал.

– Помнишь, что я тебе говорил позавчера? – прожевывая, спросил он.

– А вы что, собираетесь вернуться на «Дойчландфунк» после войны? – спросил я.

Лейтенант понял, что я не прочь найти себе работенку.

– Даже и не знаю, – ответил он. – В Париже, когда он будет наш, на радио будет работы невпроворот.

В Париже! Боже мой! По-видимому, все мои мысли были написаны у меня на лице, стоило мне услышать о Париже.

– И вам наверняка ведь понадобятся сотрудники?

– Понадобятся! – ответил Буренхауэр. – Так что разыщешь меня в Париже, если доживешь.

И снова улыбнулся. У Крендла тоже был рот до ушей. Вот только мне было не до улыбок. Лейтенант ушел, а Крендл стоял у входа в прицеп, уплетая обед.

– Знаешь, – с полным ртом заговорил мой водитель, – ты взял бы да написал по бокам этого чертового прицепа «Стреляйте в меня!».

Эта фраза взбесила меня.

– Но если меня укокошат, то и тебя вместе со мной.

– Не укокошат, если я вовремя тормозну и сделаю ноги.

– В СС делать ноги не принято. Ты что, забыл, что нам говорили в учебке?

– Как же! Еще как принято – жить-то всем хочется, – опроверг он мои доводы.

Минуту или две он молча жевал, потом продолжал:

– Наверное, надо было сказать об этом тем беднягам на вездеходе.

Я решил промолчать и, прихватив рацию, отправился к кухне получать обед. Там я хоть и оказался в толпе других, все же чувствовал себя одиноко. Странное это было чувство – ты в толпе и в то же время один как перст. Только я с котелком устроился поудобнее поддеревом, как шарфюрер приказал мне срочно явиться в командирскую палатку. Я так и отправился с котелком в руках, доедая на ходу.

Роммель сидел за небольшим столиком, явно сочиняя какое-то послание. Когда я вошел, он поднял голову.

– Присаживайся, – пригласил он.

Я доедал жаркое, а герр генерал дописывал письмо. Дописав, он запечатал его и положил в стопку других.

– Ну, что? Не слишком ли много оборудования в этом твоем «КА 338»? – осведомился он.

Честно говоря, я не понял сути вопроса.

– Успех кампании, – продолжил герр генерал, – в огромной степени зависит от объема поступаемых сведений. А они должны поступать беспрерывно. Я не смогу управлять войсками, не имея необходимых сведений и данных от разведчиков. И если я тебя вызываю по рации, ты должен тут же отвечать. То есть всегда быть под рукой. Ясно?

– Так точно, герр генерал!

– Попытайся представить себе, что может случиться, если ты не на своем посту.

Сказав это, герр генерал взялся за составление другого письма.

– Виноват, герр генерал, вы хотите узнать, чем я занимаюсь, если я не на своем посту?

Не отрывая взора от листка бумаги, он точь-в-точь как школьный учитель повторил:

– Ты в состоянии представить себе, что может произойти, если ты окажешься не на месте?

Помню, что я тогда разнервничался не на шутку.

– Донесения поступят не вовремя.

– Правильно. Что еще?

– Я не выполню возложенную на меня задачу.

– А еще?

Больше мне ничего не приходило в голову. Я сидел перед герром генералом, тупо созерцая свой опустевший котелок.

– Люди погибнут, – негромко произнес генерал Роммель. – Если ты окажешься не на своем боевом посту, нужные сведения не дойдут до адресата, и это повлечет за собой гибель людей.

Он взял стопку писем, штук пять-шесть.

– Неужели мне следует написать вот их родителям, что их сыновья погибли потому, что кто-то вовремя не оказался на своем месте – некий разгильдяй-радист, к примеру? Оттого, что вместе со своим водителем он в нужный момент шлялся неизвестно где.

В этот момент герр генерал выразительно потряс пачкой писем. Я не сразу понял, что это были за письма, хотя знал, что командование в случае гибели солдата посылало его родителям соответствующее извещение. Так, значит, герр генерал лично отписал родителям тех самых ребят, что сидели в вездеходе, в который врезался сбитый французский самолет!

– Герр генерал, вы имеете в виду, что...

– Нет, нет, – перебил меня Роммель, – за них ты, Кагер, ответственности не несешь. Пока. Но ты всегда должен оставаться на своем посту. Постоянно. И никаких других вариантов. И никаких отговорок. Уяснил?

– Так точно, герр генерал!

– А теперь иди поспи, – велел он. – На рассвете я намерен наступать на Филипвиль.

Потом, черкнув еще пару строк, подытожил:

– Ну, вот и все. Я поднялся.

– Доброй ночи, герр генерал.

Уже откидывая полог палатки, я услышал вслед себе:

– Доброй ночи, разгильдяй.

Злости в словах генерала не было. Разве что снисходительность.

На рассвете герр генерал, стоя у своего «Железного коня», в бинокль разглядывал Филипвиль. Я, сидя у «Фернхёрера» и «Петрикса», собирал сведения от пилотов-разведчиков люфтваффе – все в один голос докладывали: в районе Филипвиля передвижений сил неприятеля не замечено. Герр генерал долго-долго глядел в пространство, а потом сказал:

– Вот что, рядовой, передай-ка моим 10,2-см, чтобы они шарахнули залп из 6 снарядов.

– Будут точные координаты, герр генерал?

– Будут, рядовой, будут – Филипвиль.

Тут же, связавшись с батареей 10,2-см орудий, я передал им приказ Роммеля. Попадания пришлись в центр городка и вызвали пожары. Из Филипвиля по-прежнему никакой реакции противника не последовало, как и ответного огня.

– Рядовой, отправляйся-ка туда вместе с саперами. Поглядите, что там и как.

– В Филипвиль? – глуповато спросил я.

Опустив бинокль, герр генерал с нескрываемым раздражением посмотрел на меня и рявкнул:

– Рядовой, да оторвите, наконец, задницу от стула!

Но почему я? Разумеется, подобного вопроса я задать не мог. И все-таки – что мне там делать? Кем я был, чтобы возглавить группу разведки, отправляемую в занятый неприятелем город? Может, он решил использовать меня в качестве приманки? Враг набросится на нас и тем самым обнаружит себя. Нет, такое на герра генерала не похоже. Но в чем я провинился перед ним? И вдруг мне все стало понятно – Крендл и Буренхауэр были правы – я ведь мишень! И как это я запамятовал?

Взвалив на спину «Петрике», я предупредил герра генерала, что буду пользоваться диапазонами 11 и 12. Мы всегда работали на них, входя в боевое соприкосновение с противником. Дело в том, что французы и бельгийцы обычно использовали диапазоны с 8-го до 10-й. Я передал приказ генерала саперам, и унтерфюреры разбили подразделение на 6 групп по 24 человека. Я следовал в составе 1-й группы.

Осторожно, точно кошки, выслеживающие добычу, мы с оружием наготове крались в Филипвиль. От волнения я даже позабыл о рации на спине. Помню, как по мере приближения городские дома становились все больше, помню ощущение, что из каждого окна в тебя в любую минуту могут выстрелить. Пробираясь мимо крестьянских ферм, мы настороженно заглядывали в распахнутые двери амбаров. Никого. Все фермы были покинуты их владельцами. Двигаясь по обеим сторонам главной дороги, ведущей в Филипвиль, мы вошли в город. С телеграфного столба свисала огромная белая простыня, ветер хлопал ставнями городских домов, а вокруг ни души. Лишь белый флаг – сигнал капитуляции. По диапазону 11 я передал герру генералу об обстановке. Он велел осмотреть дома.

Крендл, еще трое саперов СС и я вошли в дом – вернее, в гражданский объект. Все ящики столов и комодов были выдвинуты, двери помещений стояли нараспашку. На полу я заметил раскрытые саквояжи и чемоданы. Было видно, что люди покидали жилище в спешке, прихватив с собой лишь самое необходимое. Стащив с головы каску, Крендл напялил цилиндр, обнаруженный им в одном из платяных шкафов. Кое у кого из наших это вызвало смех, а вот шарфюрер взбеленился.

– Положите туда, где взяли! – рыкнул он на Крендла. Но тот ни в какую.

– Нет, разве вы имеете право приказывать аристократу? – шутя, спросил он, для пущей убедительности тыча пальцем в цилиндр – непременный знак принадлежности к правящему классу.

Однако шарфюрер не был расположен к шуткам.

– Не смешно, – отрезал он. – Положите его на место. Это – чужая вещь, и не прикасайтесь здесь ни к чему.

Шарфюрер, безусловно, был прав. Нечего зариться на чужое имущество в незнакомом доме и в чужой стране. Крендл повиновался. Осмотрев еще парочку домов, мы вместе с саперами собрались на улице.

Все группы сообщали одно и то же – Филипвиль пуст. Я по «Петриксу» связался с герром генералом и доложил ему об этом. Он приказал дожидаться подхода остальных. Уже вскоре 7-я танковая дивизия вошла в Филипвиль, за ней последовал вермахт. Не успели мы оглянуться, как все городские улицы были полны техники и солдат. Город перешел в наши руки без единого выстрела.

Герр генерал велел мне возвращаться в прицеп, там я слышал, как фон Рунштедт говорил по радио с Неф-Шато. Французы ожидали, что мы перейдем границу возле Бульона, и направлялись на север помешать нашим войскам.

Фон Рунштедт отдавал приказ 47-й дивизии вермахта оказать поддержку его силам на позициях восточнее Арлона. Армия фон Рунштедта хоть и оказалась в сложной ситуации, но особой угрозы для нее не было. Я настроил радиостанцию на получение донесений с севера, и выяснилось, что фон Манштейн до сих пор сидит взаперти у Льежа. И я понял, почему тогда фон Роммель так многозначительно постукивал пальцем по карте, а потом решил наступать на Вервье. Он опасался контрудара французов в районе Неф-Шато, расчеты его оказались верны, и он не попался в расставленные неприятелем силки. Пока фон Манштейн вел бои на севере, а фон Рунштедт на юге, я спокойно сидел в своем прицепе и слушал донесения оттуда. Помню, что я еще тогда подумал, как мне повезло, что я оказался при Роммеле, – уж он знал толк, как проводить кампании. Я услышал голос герра генерала.

– Что там сообщают из Шимэ?

Пролистав стопку донесений разведки, я нашел нужное.

Люфтваффе сообщали о 10—12 «Н-39» при поддержке 2500 французских пехотинцев и о том, что в их распоряжении около двух десятков 12-см орудий. Сообщалось и о со-средоточении значительного числа минометов и противотанковых орудий на указанном участке. Герру генералу внушали опасения танки «Н-39» «гочкисс» и 12-см пушки. В радиограмме командующим частями 7-й танковой он предупредил их, что, если неприятель с умом воспользуется имевшимися в его распоряжении силами, он может доставить нам массу неприятностей.

– Рядовой Фляйшман! Что находится между У. Э. М.? Черт возьми, что он имеет в виду под пресловутым У. Э. М.? Неужели мы этого не проходили в учебке? Или проходили, но я забыл?

– Виноват, герр генерал, но что такое У. Э. М.? – задал я вопрос, рискуя вновь услышать, что у меня в голове мякина. Однако герр генерал был само спокойствие.

– Вот что, рядовой, выясните, а потом доложите мне.

Ничего себе – «выясните!» Будто мы тут в прятки играем! Что я должен выяснять? Я еще раз проглядел все поступившие донесения, но так и не мог понять, что от меня требовалось. По-видимому, когда я вызвал герра генерала, мой голос говорил сам за себя, потому что Роммель проявил удивительное терпение. Он потребовал от меня прислать вестового, я организовал его поездку на мотоцикле. Не прошло и нескольких минут, как в дверь прицепа постучали.

Это вернулся вестовой, солдат вермахта.

– Герр генерал желает знать обстановку между Уазой, Эной и Маасом в районе Шарлевиля.

Так вот оно что! Всего-навсего, первые буквы названий рек. Ну, теперь мне все стало ясно.

У меня перехватило дыхание, стоило мне отыскать на карте Шарлевиль. Здесь, в Филипвиле, мы находились менее чем в 2 км от французской границы. В пятидесяти с небольшим километрах южнее лежал Шарлевиль. Разведка люфтваффе сообщала об интенсивном сосредоточении сил неприятеля в районе Шарлевиля – более 25 танков «Н-39», примерно полсотни 12-см артиллерийских орудий, большое количество минометов и противотанковых орудий. Так вот почему Филипвиль решили сдать без боя. Французы рассчитывали, что мы ринемся через незащищенный участок границы и тут же угодим им в пасть у Шарлевиля.

Но герру генералу явно не грозило угодить в ловушку. Он повернул колонну на юго-восток и перешел в наступление на Шимэ. Никогда не забуду духоту в прицепе в то утро. Я просто жарился в этой железной коробке, как в печке. Уже ближе к полудню до меня донеслись глухие удары, а потом Крендл резко тормознул, и я через переговорное устройство услышал, как он вопит:

– Кагер! Да вылезай ты из своего ящика!

Вокруг рвались артиллерийские снаряды. В правой стенке прицепа осколком шрапнели вырвало приличный кусок. Схватив винтовку, я тут же распахнул дверцу и бросился на землю – тут, наверное, любой чемпион по прыжкам в воду снял бы передо мной шляпу. Шлепнувшись на острые камни, я охнул от боли.

Осмотревшись, я увидел, как наши танки, полугусеничные вездеходы, бронемашины бросились врассыпную. Солдаты СС и вермахта спешно занимали позиции для круговой обороны. Мне тоже следовало не мешкать, если я не хотел оказаться под перекрестным огнем.

Я принялся звать Крендла и увидел, как прямо на меня мчится какой-то роттенфюрер[4]4
  Роттенфюрер – эсэсовское звание, соответствовавшее званию обер-ефрейтор в вермахте.


[Закрыть]. Схватив меня за френч, он без слов оттащил меня метра на четыре в безопасное место за полугусеничным вездеходом. Парень был здоровый и на вид мрачный. Из тех, кто не способен на улыбки.

– Куда тебя ранило? – деловито осведомился он. Ранило? Меня вроде не ранило. Я объяснил ему, что

крепко ударился пузом, вываливаясь из прицепа.

– Такты не ранен? – недоверчиво переспросил он. Я ответил, что у меня ни царапины.

Вокруг нас трещали выстрелы. Французы и бельгийцы с трех сторон атаковали нас из лесополосы. Нас обстреливала вражеская артиллерия, да наши недурно палили в ответ, и среди всего этого кошмара этот боец спрашивает меня:

– А если не ранен, чего тогда вопить как резаный? Я, понимаешь, рискую жизнью, а он здесь...

– Да я не вопил, – оправдывался я, – а только хотел позвать своего водителя!

Эта ситуация взбесила меня.

– А для чего ты его звал? Чтобы и он рискнул ради спасения тебя?

Сейчас мне этот обмен мнениями в гуще боя представляется ни больше ни меньше, как бредом сумасшедшего. Роттенфюрер тяжко вздохнул и покачал головой.

– У вас, чертовы связисты, только ваши рации в голове, а из винтовки, поди, и стрелять не умеете!

Снова сокрушенно покачав головой, он привалился к гусенице вездехода и открыл огонь из винтовки по лесополосе. Я тоже стал палить в гущу листвы деревьев, где мелькали вспышки выстрелов. И тут я, заметив вспышку посильнее, потянул роттенфюрера на землю. И не зря, как оказалось, – в следующую секунду в двух шагах от нас рвануло, и на нас посыпалась земля, осколки и всякая дрянь. Я не сомневался, что, помедли я, и нас обоих изрешетило бы осколками. У роттенфюрера от моей прыти глаза на лоб полезли. Он обвел взором забрызганный грязью вездеход.

– Вы, чертова пехота, поменьше орите на связистов, а больше следите за вражеской артиллерией! – рявкнул я.

Роттенфюрер только рот раскрыл от удивления. А потом улыбнулся. Оказывается, он все же умел улыбаться.

– Верно говоришь, – ответил он, дружески хлопнув меня по каске.

Проворные бронемашины быстро добрались до лесополосы, и минут десять спустя герр генерал уже контролировал и северный и южный фланги. Теперь враг вел интенсивный обстрел только с запада, подбив три или четыре наших танка и пять-шесть грузовиков и вездеходов. Несмотря на стрельбу и разрывы снарядов, голос герра генерала звучал через громкоговорители радиоприцепа разборчиво. Я уже собрался ползти обратно, но роттенфюрер не пустил.

– Куда это ты?

– Я должен ответить герру генералу. Кивнув, он заметил:

– Надо будет прикрыть тебя.

Присев на корточки, он открыл огонь и не прекращал его, пока я не добрался до своего хозяйства. Оказавшись внутри, я на самом деле почувствовал себя мишенью. Нажав клавишу приема, я ответил Роммелю. Ему не понравилось, что меня вновь не дозовешься. Он приказал 88-й батарее обстрелять лесополосу, а мне велел связаться с люфтваффе, чтобы их «Ме-109» как следует прочесали ее. Люфтваффе ничего не имели против, но, поскольку дислоцированы были в Маастрихте, им требовалось время, чтобы добраться до нас. И это тоже явно не обрадовало герра генерала.

Тут стенку радиоприцепа прошили пули, я ничком грохнулся на пол. Объяснив генералу, что, дескать, попал под обстрел, я попросил у него разрешения покинуть пост.

– Черт бы тебя побрал, Дурачок! – крикнул он. – Да мы все здесь под обстрелом!

Стенку прицепа прошило еще несколькими пулями. Звук был, будто по пустой консервной банке бьют молотком. Я поставил передатчик «Фернхёрер» перед «Т-12, на микрофон положил тяжелую книгу и настроил на ту же частоту, что и у висевшего на спине «Петрикса». «Т-6» установил перед консолью DMR, а DMR настроил на частоту герра генерала. Теперь можно было убраться из прицепа и по «Т-12» отслеживать сообщения от Роммеля – «Фернхёрер» передавал их на мой «Петрике». Роттенфюрер сначала нахмурился, потом поднял брови, видимо, у него был такой способ выражать одобрение.

– Пусть герр генерал хоть под трибунал меня отдает – его дело. Но в этом прицепе я больше не останусь!

Батарея 8,8-см орудий снарядами выстригала поляну среди деревьев. С прибытием истребителей «Ме-109» бой мгновенно завершился. И бельгийцы, и французы вышли из-за деревьев с поднятыми руками, но ни СС, ни вермахт огня не прекращали. Многие из желавших сдаться полегли под пулями, прежде чем наши командиры опомнились и дали приказ не стрелять.

Я тут же связался с ближайшей санитарной ротой, потом с силами полиции СС и вермахта, чтобы те занялись пленными, и затребовал у командиров подразделений подробный отчет о расходе горючего и боеприпасов. Тут через стенки прицепа до меня донесся голос Крендла.

– Кагер, ты только посмотри!

И он начал щелкать на пленку мой битый-перебитый прицеп. Закончив со всем, что полагалось, я вышел и увидел, как трудятся санитары и силы полиции. Подошел роттенфюрер вместе со своими товарищами.

– Вот это он и есть! – тожественно объявил роттенфюрер. – Этот парень спас мне жизнь! Жаль, что вас с нами не было! Мы стреляли-стреляли, а он вдруг как пихнет меня на землю. И тут взрыв! Буквально в нескольких сантиметрах от места, где я стоял.

Тут же начались похлопывания по спине, посыпались похвалы в мой адрес и так далее. Всех добило то, что взрыв произошел в считаных сантиметрах от нас. Меня угощали сигаретами, я и не знал, с какого конца их прикуривать. Но тут же освоил. Слава богу, даже не закашлялся. Роттенфюрер, еще раз тряхнув меня за руку, представился: Рольф Хайзер. Я тоже назвал себя, и тут же появились офицеры – надо было подсчитывать боеприпасы и помочь прицепить орудия к нашим транспортным средствам. Крендл очень внимательно посмотрел на меня.

– Ты что, и правда спас ему жизнь? – спросил он.

Он слышал, что говорил роттенфюрер Хайзер. Я, по-моему, лишь пожал плечами в ответ.

– В таком случае, его матушка тебе по гроб жизни обязана, – подытожил мой водитель. – Если бы не ты, ей пришли бы сразу две похоронки.

И тут до меня дошло, что роттенфюрер Хайзер – брат того самого солдата, который вместе с пятью своими товарищами погиб в вездеходе днем раньше.