Текст книги "История триумфов и ошибок первых лиц ФРГ"

Автор книги: Гвидо Кнопп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Посредник
Курт Георг Кизингер

«Чувствую себя коренным боннцем!»

«Я буду управлять сильно, но не буду выставлять эту силу немецкому народу напоказ в сценках из варьете».

«Беда, когда тот, кому поручено править, не делает этого».

«Революция пожирает не только своих детей. Она пожирает и своих дедов».

«Будучи канцлером Большой коалиции, нужно многое, что так хочется сказать, держать при себе».

«У меня время от времени возникало чувство: я скорее владелец мастерской по ремонту, чем большого предприятия».

«Вероятно, иногда я и вправду слишком медлил».

Кизингер

«Я уже раньше говорил своей жене: если мы сумеем создать Большую коалицию, у меня будет много времени. Единство – это инертность. Мне придется завести подружку или начать писать книгу».

Ганс Апель, политик от СДПГ

«Это отвечало восприятию Брандта, что член НСДАП и антинацист в качестве канцлера и вице-канцлера отражают настоящее этой страны и необходимость примирения».

Эгон Бар, политик от СДПГ

«Политика свободомыслия для Курта Георга Кизингера означает перенять ответственность, «для которой нельзя экономить ни свои деньги, ни свое время, ни свою жизнь». Для Кизингера это высказывание Алексиса де Токвиля стало лейтмотивом всех его действий».

Гельмут Коль

«Несправедливо считать Кизингера лишь «переходным канцлером». Ситуация, в которую он был поставлен, не допускала сенсаций».

Гельмут Шмидт

«Кизингер на посту канцлера обладал способностью выставлять свой авторитет в выгодном свете».

Герхард Штольтенберг, бывший федеральный министр

«Я многому от него научился, особенно его неустанному терпению и его почти неограниченной способности вести переговоры с большим хладнокровием».

Франц, Иозеф Штраус, бывший председатель ХСС

«Кизингер был руководителем без бюрократического педантизма, человеком сильных душевных качеств, со способностью выявлять и добиваться серьезных целей».

Бернхард Фогель, бывший премьер-министр Рейнланд-Пфальца и премьер-министр Тюрингии

«Кизингер олицетворял собой типичного представителя Христианско-Демократической партии, с континентальными наклонностями и пристрастием к французским соседям, убежденного антикоммуниста, который по этой причине прислушивался к мнению США».

Моурис Ковр де Мурвилль, министр иностранных дел Франции

«Кизингер – политик умственного труда. Для него на переднем плане стояла не только тактика, но и внутренний смысл политики, ее разумное обоснование».

Рихард фон Вайцзекер

«Между Кизингером и мной была не пропасть, но то расстояние, которое создали разные жизненные пути и разный смысл жизни».

Вилли Брандт

«Талант Кизингера к болтовне соперничал только с его способностью к компромиссу».

Хорнст Эмке, политик от СДПГ

«Господин Штраус выдумал себе “бумажного друга”, господина Кизингера, федерального канцлера».

«Конрад Аденауэр сказал мне незадолго до смерти, что этот слабак вообще не должен был получить в нашей стране никакой государственной должности».

Вальтер Шеель, бывший глава оппозиции в СДП

«Немецкая пресса должна была всем скопом предотвратить появление этого сомнительного канцлера».

Генрих Бёлль, писатель

«Даже “вынесение за скобки” спорных вопросов, что часто ставилось ему в вину, доказывает только, что у него было необходимое чутье на правильную политику в правильное время».

Рейнхард Шмёкель, сотрудник Кизингера

Изящная молодая женщина с короткими каштановыми волосами прибыла в Берлин только с одной целью: она хотела дать канцлеру оплеуху. Долгие месяцы она шла за ним по пятам, но нигде не могла подобраться к нему достаточно близко. Но в то утро, 7 ноября 1968 года, на партийном съезде ХДС все прошло как по маслу. На входе она достала просроченное удостоверение своего мужа, французского журналиста Сержа Кларсфельда, и распорядители зала пропустили ее. Она протиснулась между рядами собравшихся членов партии, за время съезда уже изрядно уставших. В то время как на трибуне возрождалось будущее ХДС, федеральный канцлер Курт Георг Кизингер сидел за столом президиума и был занят тем, что подписывал открытки на память. Внезапно «террористка» подкралась сзади и с криком: «Нацист, нацист!» ударила его по лицу тыльной стороной руки. Канцлер на мгновение замер от ужаса, как будто ему тяжело было осознать неожиданное нападение, а потом схватился за левый глаз.

В зале никто ничего не видел. Вероятно, этот случай вообще мог бы пройти незамеченным, если бы генеральный секретарь ХДС не вскочил, чтобы схватить нападающую, а руководитель собрания не встал бы на место оратора и не объявил собравшимся: «Дамы и господа, произошло нечто неслыханное – господин федеральный канцлер получил оплеуху». Сейчас же в зале началось волнение. Делегаты, лишь за три дня до этого освиставшие канцлера, когда он предложил продлить существование Большой коалиции с социал-демократами до 1973 г., поднялись и демонстративно зааплодировали своему канцлеру и председателю партии. Врач исследовал глаз Кизингера и констатировал легкое воспаление конъюнктивы. Спустя два часа на заключительной пресс-конференции канцлер еще сильнее снизил значимость события, сказав, что не хотел бы принимать «нападение» молодой женщины слишком близко к сердцу. Однако в автомобиле по пути в аэропорт по настоянию некоторых советников он все же подписал заявление о передаче дела в суд. В тот же день в 17.40 было начато разбирательство против 29-летней Беаты Кларсфельд. Спустя два часа она была приговорена участковым судьей к году тюрьмы. После этого приговора, намного превосходившего тяжесть преступления, скандал приобрел идеальное звучание: Беата Кларсфельд за одну ночь стала мученицей внепарламентской оппозиции. Оплеуха бундесканцлеру Курту Георгу Кизингеру заняла первые полосы газет и превратилась в историческое событие.

В этом случае речь шла о пустяке. Оплеуха была не более чем легким ударом, никак не задевшим канцлера. Мера наказания Беаты Кларсфельд годом позже была снижена по итогам апелляции до 4 месяцев, а процесс в конце концов прекращен. Однако этот удар пришелся на то время, когда маленькие жесты имеют большие последствия. «Дело об оплеухе» стало символическим моментом в конфликте, который ознаменовал время правления третьего федерального канцлера и был нацелен также против самого Кизингера. Символические жесты восстания поколения «детей» против поколения «отцов» имели место в Беркли и Лондоне, в Париже и Берлине. Студенты выходили на улицы, протестовали против войны, государственной власти, ядерного оружия, общества потребления и выступали за новую свободу безо всяких ограничений. В Германии к этому конфликту присоединился еще один, хоть только назревающий и еще не разгоревшийся, но очень важный. Послевоенное поколение бескомпромиссно восстало против военного прошлого. Во многих участниках ненависть против носителей темного прошлого смешивалась с негодованием по отношению к родителям, которые после войны восстановили разрушенную Германию, но молчали о своих военных переживаниях.

Кизингер, занимающий самый высокий пост в государстве, будучи канцлером, казался олицетворением поколения «отцов». Он вступил в НСДАП весной 1933 года и работал по время войны исполняющим обязанности начальника радио-политического отдела Министерства иностранных дел. То, что человек, имевший «нацистское прошлое», работавший на тот режим, смог стать канцлером, было для прогрессивной молодежи «плевком в лицо» и, как полагал Гюнтер Грасс – «пощечиной жертвам нацизма». Беата Кларсфельд желала, чтобы ее поступок был воспринят символически, «потому что она хотела доказать общественности и всему миру, что часть немецкого народа, но более всего его молодежь, выступает против того, чтобы нацист стоял во главе федерального правительства». Для внепарламентской оппозиции эта оплеуха в первую очередь была удачной акцией протеста против «истеблишмента», который, казалось, олицетворял Кизингер в должности канцлера. Тем более что он возглавлял Большую коалицию, само существование которой рассматривалось как угроза демократии. В то время, когда большая часть молодежи искала новые формы общественной жизни в коммунах, участвовала в сидячих демонстрациях и диспутах, выступала за сексуальную свободу, отвергала все авторитеты и боролась с государственной властью, Кизингер выглядел как типичный «пережиток прошлого».

Ирония истории заключается в том, что оплеуха, которую получил федеральный канцлер Кизингер, запомнилась людям больше, чем он сам. Если немца попросить перечислить шесть последних федеральных канцлеров, именно Кизингер, скорее всего, будет тем, кого забудут. Его именем не была названа ни эра, ни эпоха, как это было в случае с Аденауэром и Брандтом. Время его правления с ноября 1966 по сентябрь 1969 года – осталось в памяти народа как время Большой коалиции, «медовый месяц» ХДС и СДПГ. Хотя Кизингер в период своего канцлерства достиг гораздо большего расположения к себе народа, чем его предшественники, опрос 1990 г. показал, что лишь 2 % западных немцев считают третьего канцлера республики лучшим главой правительства. Восточным немцам вряд ли вообще что-то говорило его имя, и то время особенно. Между тем именно Кизингер встал у руля во время первого серьезного кризиса власти в Федеративной республике и совместно с лидерами обеих партий достиг выдающихся результатов по его преодолению. Итак, Курт Георг Кизингер – «забытый канцлер» Большой коалиции?

«Эстет из Швабии, очаровательный болтун, который вечером за стаканчиком и сигарой «Эрбпринц» охотно расскажет пару анекдотов», – писал о нем журнал «Шпигель». «Хозяин политической арены», «уникальное политическое явление», «один из лучших ораторов, когда-либо выступавших в бундестаге», «дирижер, умеющий быть стильным и существенным», «человек гармонии», – так выглядели заголовки некрологов Кизингеру. Кизингеру приписывали множество выдающихся качеств.

Начало его политической карьеры положил случай. Во время войны семья Кизиигера оказалась во Франконии, после окончания войны его потянуло на родину, в Швабию, которая в то время находилась во французской оккупационной зоне. Кизингер обратился с просьбой о помощи к своему другу из бывшего студенческого объединения Гебхарду Мюллеру, в то время председателю новообразованного Христианско-Демократического Союза земли Вюртемберг – Гогенцоллерн. Тот с воодушевлением сказал: «Слушай, я ищу ответственного секретаря ХДС в этой земле. Ты не мог бы им стать? На таких условиях на твой переезд согласятся и французы». Кизингер согласился. Уже год спустя новоиспеченный политик стал депутатом первого немецкого бундестага. Самыми примечательными чертами Кизингера биографы и журналисты называли оточенную риторику и находчивость в общении с врагами и друзьями. «Точный, красноречивый, умеющий увлечь своей речью, словно музыкант, играющий на органе с таким количеством тонов и оттенков звука, как никто другой», – восторгался один из репортеров. Несколько более критичным выглядит вердикт адвоката внепарламентской оппозиции Хорста Малера: «У Кизингера можно было кое-чему поучиться. Он обладал способностью нанизывать в своей речи друг на друга красивые, вычурные слова, по сути дела ничего не выражающие». Несмотря на это, талант оратора принес Кизингеру репутацию выскочки, приехавшего в Бонн, не имея ничего за душой с целью быстро сделать карьеру. В первую очередь своими пламенными речами, касающимися внешней политики, он скоро получил прозвище «король серебряные уста» и «парламентский клинок Аденауэра». В качестве оратора фракции ХДС – ХСС он много сделал для продвижения политики Аденауэра в области национальной безопасности и внешней политики. Во время легендарного визита в Москву 1955 года Конрада Аденауэра Кизингер был в составе делегации в качестве эксперта ХДС по внешней политике.

Уже довольно скоро швабу были доверены важные функции: он стал членом руководящего правления ХДС и совещательного собрания Совета Европы, председателем коллегии иностранных дел немецкого бундестага и согласительной комиссии между бундестагом и бундесратом. В первую очередь Кизингер продемонстрировал то качество, которое говорило в пользу его последующего пребывания в должности канцлера Большой коалиции – ему снова и снова с легкостью удавалось урегулировать спорные моменты и объединить противников. Конрад Алерс выбрал для него кличку «выездная согласительная комиссия».

О Кизингере говорили как о человеке, который вот-вот достигнет высшей ступени на карьерной лестнице, но снова и снова выяснялись обстоятельства, препятствовавшие его успеху. В 1950 и 1954 годах он сделал неверный шаг, и ему предпочли других кандидатов – протестантов Элерса и Герстенмайера. Снова и снова кандидатуру Кизингера выдвигали на пост министра, но Аденауэр ни разу не взял его в кабинет. Это значит, что канцлер, хотя и ценил своего блестящего оратора, он не принимал по всерьез как политика. Когда Кизингер выдвинул свою кандидатуру на выборах генеральною секретаря ХДС по предложению Аденауэра, он отказался от должности, поскольку не считал преимущество в один голос достаточным для победы. «Великий старик» бросил тогда, не удосужившись разобраться в ситуации: «У Вас слишком тонкая кожа; Вам стоило бы нарастить шкуру потолще».

После большой победы ХДС в 1957 году дело наконец сдвинулось с «мертвой точки». Поскольку пост министра иностранных дел, на который претендовал Кизингер, все еще был занят Брентано, Аденауэр твердо обещал ему взамен пост в Министерстве юстиции. Однако снова ничего не вышло. Обескураженный Кизингер вынужден был отдать свою должность Фритцу Шэфферу, представителю ХСС, которого так и не смог обойти. Это был тяжелый удар для честолюбивого политика, у которого в январе 1958 года во время дебатов по вопросам внешней политики вырвалась двусмысленная фраза: «Если бы я стал канцлером, я бы с радостью пообщался с руководителем оппозиции». Разочарованный и уставший от ожидания, Кизингер не упустил случай, и в 1958 году, когда ему пришло приглашение, согласился стать премьер-министром земли Баден-Вюртемберг. «Я хочу наконец нормально управлять», – сказал он, не забывая и о финансовой стороне вопроса, поскольку доход руководителя федеральной земли было выше, и повернулся к Бонну спиной. Естественно, не преминув при этом заметить, что этот этап он проходит поневоле, в качестве обходного пути к высшей государственной должности: «В будущем мой интерес к федеральной политике не ослабнет». Аденауэр был огорчен, и даже политический противник Кизингера, Герберт Венер, послал в Штутгарт почти сентиментальную телеграмму: «Бонн обеднел». Но пока Кизингер вернулся домой – в свой любимый «счастливый уголок», к детским воспоминаниям и родным корням.

Курт Георг Кизингер родился в 1904 году в Эбингене в Верхней Швабии. Его отец, протестант, был торговым служащим на текстильной фабрике. Его мать, католичка, умерла вскоре после его рождения. Курт Георг вырос вместе с шестью сводными братьями и сестрами от второго брака отца. Кизингеры были стеснены в средствах, они жили «экономно, но достойно». После окончания учительского семинара в Роттвайле Кизингер учился сначала в Тюбингене, потом в Берлине, он изучал педагогику, философию, литературу и юриспруденцию. Разумеется, родители не могли позволить себе финансирование его образования. Так что для юного студента добрым волшебником стал фабрикант из Эбингена, Фридрих Хаукс, друг его отца, который щедро помогал молодому Кизингеру получать образование вплоть до 1928 года, когда трагически погиб во время крушения самолета. Первые стихотворения, которые опубликовал музыкально одаренный юноша в местном «Новом вестнике Альп», произвели огромное впечатление на Хаукса, поэтический дебют своего протеже, сборник «Паломничество к Богу», меценат распространил на свои деньги.

Юный мечтатель Кизингер уже видел перед собой будущее знаменитого поэта. Однако разум подсказывал, что необходима «серьезная профессия», поэтому он принялся за изучение сухой юриспруденции. Кизингер сделал это, несмотря на то, что в возрасте 15 лет он гневным жестом отверг призвание нотариуса, поскольку не видел себя «согбенного над огромной стопкой бумаг». Эта нелюбовь к скучной бумажной работе будет преследовать его и во время его канцлерства. Тем не менее Кизнгер был «человеком текста» и блистал своими литературными и историческими знаниями, в качестве канцлера он столь же охотно, как и раньше, ставил на поверку свою начитанность. В качестве премьер-министра у него появилась возможность отойти от своего знаменитого ораторского стиля: Кизингер поставил под вопрос свой бойкий, хотя и несколько элитарный стиль: он опубликовал небольшую книгу – мечтательно-романтические воспоминания о домашней идиллии. «Маленький лохматый озорник» Кизингер был однажды счастлив там, где ездил на почтовой карете «в зеленую долину Бэретал вдоль чистого бойкого ручья» и «следил за старым вырезанным ликом Мадонны над воротами старой мельницы в нише стены».

Кизингер, казалось, был создан на роль главы федеральной земли. Элегантный мужчина ростом метр девяносто, с серебристыми волосами, которого в Бонне иногда называли «красавчик из телевизора» или «Роми Шнайдер бундестага», в качестве премьер-министра федеральной земли был на своем месте. Здесь он имел возможность следующие восемь лет практиковаться в искусстве управления, что не повредило в дальнейшем его достижениям. Он управлял подобно «просвещенному государю» и нежился в лучах «монаршей власти», когда по особым поводам садился за стол между герцогом Филиппом Альбрехтом фон Вюртемберг и маркграфом Максимилианом. Кизингер не управлял из виллы Райтценштайн в Штутгарте – у него была своя резиденция. Кизингер приглашал крупных деятелей культуры и искусства на шумные вечера и званые обеды и предпринимал дорогостоящие поездки за границу. С крайним изумлением его земляки наблюдали, как сонная провинция обретает почти международный лоск и блеск. Специалист по вопросам внешней политики, Кизингер не видел причин, по которым он в качестве главы федеральной земли не мог бы наладить контакты с сильными мира сего. Он готовил помпезный прием для королевы Елизаветы, укреплял немецко-французские отношения, встретившись с генералом де Голлем, и стал последним немецким гостем, посетившим Джона Ф. Кеннеди в Овальном кабинете Белого дома. Чтобы продолжать такой стиль управления. Кизингеру приходилось использовать деньги из фондов земли. После вступления Кизингера в должность фонд представительских расходов вырос с 85 000 до 250 000 марок в год. Когда экономные швабы начали протестовать, он назвал их мелочными и отрезал: «Управляя большим государством, приходится жить на широкую ногу». Не так уж далеки от истины были те. кто говорил, что Кизингер видит свою задачу в трех буквах «П»: переговоры, путешествия и представительство. Между тем глава федеральной земли не забывал и об управлении. Ему удалось примирить сопротивлявшихся баденцев с земельным союзом Бадена-Вюртемберга. Он, засучив рукава, боролся за образовательную политику; основал три новых университета в Констанце, Ульме и Маннгейме и предотвратил из экологических соображений промышленную застройку Верхнего Рейна. Короче говоря, он был успешным политиком.

Однако Кизингер не забыл о Бонне. Он неустанно следил за «большой политикой». Не секрет, что было три поста, ради которых Кизингер бросил бы все и немедленно отравился бы «в Бонн пешком», как он сам однажды признался. Это были должность федерального президента, федерального канцлера или министра иностранных дел. В 1966 году ему наконец выпал шанс.

После того как министры из партии СПГ (Свободная Партия Германии (FDP = Freie Deutscha Partei) покинули кабинет министров Людвига Эрхарда, его уходе поста канцлера был лишь вопросом времени. За несколько месяцев до того, как Эрхард сложил с себя полномочия, сторонники партии планировали низвержение канцлера и старательно искали кандидатуру ему на замену. В тщательно выверенный список избранных попали три кандидата: министр иностранных дел Герхард Шрёдер, председатель фракции ХДС Райнер Барцель и президент бундестага Ойген Герстенмайер. Кизингер также лелеял надежды вернуться на политическую сцену в Бонне, если не в качестве канцлера, то хотя бы в качестве министра. Уже в июле он заказал себе бумаги из Бонна, чтобы получить информацию о развитии внешней политики. Когда 27 октября 1966 года – правительство Эрхарда только что пало – Кизингер оказался в Бонне, он не упустил шанса попутно упомянуть в разговоре с друзьями по партии, что должность канцлера очень бы ему польстила.

Однако решающим образом повлиял на выбор его кандидатуры вотум баварских депутатов от ХСС, которые составляли одну пятую часть парламентариев Большой коалиции. Без поддержки Франца Йозефа Штрауса и его партии Кизингер не осмелился бы выставить свою кандидатуру на пост канцлера. Первые же переговоры с генеральным секретарем ХСС в Мюнхене четко выявили, что союзная партия поддержит Кизингера. Но это соглашение было достигнуто без участия одного из самых влиятельных представителей ХСС – Франца Йозефа Штрауса. После аферы с журналом «Шпигель» Штраусу волей-неволей пришлось взять временный тайм-аут в Бонне. Штраус на должность канцлера не претендовал, по крайней мере пока, а Кизингер уже обещал ему пост в кабинете министров. Штраус чувствовал себя исключительно комфортно в качестве «серого кардинала». «Ах оставь, все время ты о своем Кизингере», – отвечал он вначале на вкрадчивые предложения члена ХДС Клауса Шлёйфайена, сам Штраус ставил на Герстенмайера. О «королевском убийце» Барцеле речи не шло, хотя он и казался в свои 42 года достаточно молодым для того, чтобы «потопить» Штрауса, который был на 9 лет старше. Когда ХДС 9 ноября 1966 года в Мюнхене держал совет по поводу рекомендованных кандидатов, Штраус, очевидно, потерял к этому процессу всякий интерес. Он был предложен собственной партией в качестве кандидата на пост канцлера, что было вотумом доверия в чистом виде. Штраус был доволен и благодарно отказался от предложенной чести, как от него и ожидали. Потом выбор пал на Кизингера. Это окончательно решило исход борьбы за кресло канцлера, голосование фракции ХДС – ХСС в Бонне на следующий день было всего лишь формальностью.

Oднако это был не единственный барьер, который предстояло взять Кизингеру на пути к власти. Как только он вступил в борьбу за высший государственный пост, ряд средств массовой информации выразили протест. Кизингера настигла тень национал-социалистического прошлого. Первой газета «Новая цюрихская газета» [16]16
  «Neuer Zuericher Zeitung». – Прим. пер.


[Закрыть]заявила, что не годится, чтобы федеральным канцлером стал бывший член НСДАП. «Достаточно ли хорош такой человек, чтобы занять самую важную должность в Федеративной республике? Ответ может быть лишь один: нет, миллион раз нет!» – заявила брюссельская газета «Le Peuple». Когда «Washington Post» начала распространять ложное заявление, что Кизингер был офицером СА [17]17
  Нацистских штурмовых отрядов (SA). – Прим. пер.


[Закрыть]и служил в вермахте в чине «политического комиссара», дело казалось окончательно проигранным.

В 1926 году Кизингер прибыл в Берлин 22-летним студентом. Тонкости управленческой политики интересовали его в это время слишком мало. Партии Веймарской республики разочаровали его. Рейхстаг он посещал только для того, чтобы послушать лекции Герхарда Хауптманна или Томаса Манна. Виноваты были чары большого города: сверкающая, пульсирующая и будоражащая жизнь 1920-х годов. Вместе с друзьями из «Аскании», центристским католическим студенческим объединением, к которому примкнул Кизингер, он завоевывал высший свет, танцевальные площадки и богему Бернина. Поначалу Кизингер записался на курсы философии и филологии, затем начал изучать право – дисциплину, от которой он ожидал профессионального будущего. В этот же период он был обручен, а на Рождество 1932 года женился на юной берлинке, дочери адвоката, Марии Луизе Шнайдер.

Через несколько недель Кизингер вступил в НСДАП. В своих мемуарах он рассказывает о «пьянящем чувстве оптимизма», охватившем всех после прихода Гитлера к власти, и признавался: «Цель, заявленная националистами, содружество народов и обещание покончить с экономической нуждой, как и желание освободить Германию от репутации парии среди европейских народов, произвели на меня впечатление». Его более поздние объяснения, что он вступил в НСДАП для того, чтобы «изнутри» повлиять на Гитлера и его партию и там бороться с националистским расовым безумием, «где оно взросло», выглядят, разумеется, не просто наивными, но и нарочитыми, что сам Кизингер впоследствии хорошо понимал. На самом деле, он был захвачен волной эйфории и всеобщего воодушевления относительно нового режима.

Датой вступления в партию Кизингер называет конец февраля, еще «перед пожаром в рейхстаге». Партийными службами его членство в НСДАП было зарегистрировано 1 мая, то есть после первого организованного бойкота против евреев. Годом позже Кизингер вызвался добровольцем в «Национал-социалистский автомобильный корпус» [18]18
  Nazional-sozialistisches Kraftfahr-Korps (NSKK). – Прим. пер.


[Закрыть], надеясь «обнаружить там людей консервативной или либеральной традиции». Однако и это утверждение было создано, что называется, постфактум. «Путч Рема» [19]19
  «Путч Рёма» = «Ночь длинных ножей» (с 30 июня на 1 июля 1934 года). – Прим. ред.


[Закрыть]1 июля 1934 года, во время которого Гитлер хладнокровно уничтожил неудобных ему руководителей СА, стал зловещим предзнаменованием. Кизингер покинул моторные штурмовые войска.

После выпускного экзамена Кизингер «по соображениям морали» отказался от должности государственного судьи, в 1935 году он осел в Берлине в качестве адвоката Берлинского апелляционного суда и наряду с этим давал частные уроки права для студентов, как уже делал во время своей учебы. Бывшие ученики позднее подчеркивали его антинацистские настроения: «Я восхищаюсь мужеством, с которым он – в отличие от многих других преподавателей права, выступал за право и справедливость», – писал, например, правозащитник Альбрехт Пюндер. Кизингер не вступил в профсоюз юристов. «Национал-социалистский союз по охране права» [20]20
  Nazionalsozmlistischer Rechtswahrerverbund, NRSB. – Прим. пер.


[Закрыть], хотя это и являлось «порочащим его фактом». В последующие годы Кизингер занимался различными мелкими делами апелляционного суда, но на жизнь зарабатывал репетиторством. Дважды он успешно вступался за арестованных гестапо. После ноябрьских погромов 1938 года Кизингер, будучи в ужасе от последовательного «уничтожения прав» и «человеконенавистнического расового безумия», носился с мыслью об эмиграции. Он просто-таки влюбился в «Роландию», немецкое поселение в Бразилии, но ему недоставало стартового капитала, поэтому от этой идеи пришлось отказаться.

Нападением Германии на Польшу началась Вторая мировая война. Когда приказ о явке в ставку тяжелой артиллерии был у него уже в кармане, Кизингеру внезапно представилась непредвиденная возможность избежать воинской повинности. За два дня до его призыва он получил вызов от Министерства иностранных дел в «отделение культуры и радиовещания». Один из учеников Кизингера, работавший там, порекомендовал его. У Кизингера был выбор: Министерство иностранных дел или военная служба. Он решил посвятить себя радио.

Существуют разные мнения относительно того, насколько за время своей службы в Министерстве иностранных дел Кизингер погряз в преступлениях национал-социалистского режима. Кизингер появился в 1940 году в качестве «научного работника» в отделении политических радиопрограмм Министерства иностранных дел. Спустя три года он получил должность временно исполняющего обязанности руководителя отделом. Он осуществлял руководство сектором «А», радиовещанием, и сектором «Б», то есть основным отделом пропаганды. Его задачи в основном состояли в том, чтобы защищать интересы Министерства иностранных дел в соперничестве с Министерством пропаганды. Между патроном Кизингера, Риббентропом, и министром пропаганды Геббельсом развязалась жесточайшая конкуренция за немецкую радиопропаганду за границей. В этом споре победителем вышел, в конце концов, главный гитлеровский демагог. Впредь Министерство иностранных дел могло выносить свои предложения и следить затем, чтобы нигде не нарушались основные принципы внешней политики Третьего рейха. Речь шла о выработке новой языковой нормы, о цензуре иностранных корреспондентов или о трансляции речей фюрера за границей. При этом Министерство иностранных дел придерживалось менее центристских позиций, чем Геббельс. В этой «малой войне» Кизингер нередко выступал, как он сам неоднократно подчеркивал, «лишь в качестве посредника на уровне референта». Это значит: у него не было прямого контакта с Риббентропом и Геббельсом.

В конце 1940 года Министерство порекомендовало Кизингера в Наблюдательный совет только что созданного Риббентропом и Геббельсом нового ведомства по делам пропаганды – в общество «Интеррадио». Задача этого общества состояла в том, чтобы «сломить нравственность и готовность к борьбе вражеских народов» и таким образом содействовать «уничтожению противника». Акционерное общество «Интеррадио» покупало на оккупированных областях частные радиостанции и превращала их в рупор нацистской пропаганды, находящийся под немецким контролем. Кизингер исполнял обязанности постоянного посредника между Министерством иностранных дел и «Интеррадио». Ему надлежало, как следовало из документа его начальства, передавать информацию обо всех директивах пропаганды.

Похожую задачу Кизингер выполнял и в службе особого назначения «Зеехаус» («Озерный дом»), которая была создана указом Министерства иностранных дел в 1944 году. «Озерный дом», названный так потому, что его штаб-квартира располагалась на озере Ванзее, был центральным местом прослушивания всех иностранных радиостанций. Сюда стекалась вся нефильтрованная информация из-за границы. Кизингер осуществлял связь между «Зеехаусом» и ведомствами Геббельса. Здесь он отточил свою способность достигать компромисса.

Кизингер обладал разнообразной информацией. Знал ли он об акциях уничтожения, направленных против евреев? Можно исходить из того, что сотрудники «Озерною дома» получали информацию об этих преступлениях. Но крайней мере, у Кизингера была возможность узнать об этом. «Отвратительная пропаганда» иностранных СМИ с 1942 года стала предметом ежедневных совещаний у Геббельса. В качестве посредника Кизингер обязан был знать об этом, но прямых доказательств нет.

В зените своей карьеры в качестве канцлера Кизингеру пришлось смириться с тем, что 4 июля 1968 года франкфуртский суд присяжных вытащил на свет его национал-социалистское прошлое. Защита привлекла канцлера в качестве свидетеля зашиты по делу обвиняемого секретаря миссии Фритца Гебхарта фон Ханна. Фритц был назван «кабинетным преступником», виновным в пособничестве депортациям евреев из Фракии, Македонии и Салоников. Отражая обвинения, Кизингер отвечал, что «никогда за весь период моей службы я не знал… самостоятельно или по служебной необходимости», какие мероприятия проводились в отношении евреев. Даже когда на стол ложились сообщения об уничтожении евреев, «это наверняка были именно те сообщения, которые я принимал за вражескую пропаганду». «Мы естественно сопротивлялись тому, чтобы верить этим сообщениям», – говорил канцлер. Якобы только в личной беседе до него дошли слухи об уничтожении евреев на Востоке и возбудили в нем подозрения, что «происходит что-то очень злое, что-то очень плохое». Кизингер очень хорошо знал, что не хочет знать лишнего.